9. Стеклянный мир

Рядом с ангаром стоял Нэттэйдж в халате и смотрел на повисший в воздухе экран. И от картинок на экране рвущиеся на язык комментарии пропали разом.

Половина грузовика оставалась в защитном круге — вторая половина валялась рядом, смятая и разорванная. Матиаса я разглядел далеко не сразу; бледная фигура в темноте, в клубке полупрозрачных красных нитей. Нити плавно кружились в воздухе, тянулись по полу и стенам и впивались прямо в головы двум магам в сером. Люди нелепо дергались, словно управляемые неумелым кукловодом, и раз за разом били простейшими атакующими печатями в стальные двери.

— Меня вот светлые никогда не напрягали, — вскользь бросил Нэттэйдж, заметив меня. — Какой же я темный маг, если меня могут напрягать какие-то светлые? Слава Тьме, нам позволено видеть вещи во всем многообразии и принимать их открыто и свободно... Двери мне не жалко. Они двойные и стальные.

Стальные створки дрогнули от мощного удара, и на поверхности появилась заметная вмятина. Грохот утих, и после короткой паузы новый удар обрушился на кирпичную стену.

Нэттэйдж свернул экран и отошел под прикрытие охраны:

— А стены — нет. Но оглушающие печати у меня на потолке, я их включу, если необходимо.

Звучало разумно.

Я чувствовал чужие растерянность и страх и представлял себя на месте Матиаса: после тяжелых ран очнуться в тесном замкнутом пространстве, взаперти, а после получить оглушающий удар. Я был далек от того, чтобы действительно беспокоиться о том, насколько монстрам может быть больно и страшно — но Матиас был человеком, который оставался на моей стороне.

И я открыл двери и прошел внутрь. Как будто я мог бы сделать нечто иное.

— Матиас.

Полумрак ангара разгоняли зеленоватые крупицы сломанного защитного круга. Внезапно исчезнувшая преграда заарна только отпугнула, заставив отступить в тень у дальней стены — но если бы он действовал осознанно, то завел бы машину и вышибал двери ей. Я медленно пошел вперед, стараясь демонстрировать исключительно умиротворение и тепло и судорожно перебирая в памяти подходящие фразы. Свет, каждый раз как в первый обидно, что правильные эффективные поддерживающие фразы вовсе не идут в комплекте со светлой искрой. А все считают, что да.

— Я так рад, что ты очнулся.

Так рад, что бросил тебя здесь и забыл, потому что на самом деле мне все равно. Как хорошо, что люди не умеют читать мысли. Без телепатии мир гораздо, гораздо светлее.

Матиас стоял вполоборота, странно поводя головой и щурясь, словно не мог уловить меня взглядом. Человеческого облика он так и не потерял, и только поблескивающие на лице серебристые пятна начали составлять плохо различимый узор из треугольников. Я изо всех сил воззвал к собственной искре, заставляя ее светить ярче, и заарн наконец откликнулся; встряхнул головой, услышав эмпатический призыв, и плененные люди упали на пол, как марионетки, у которых обрезали веревочки. Я вскользь отметил, что они живы и, кажется, без значительных внешних повреждений, и мягко позвал:

— Я здесь. Видишь меня?

Глаза его были слепы — без зрачков, полностью затянутые красным. Матиас беспомощно заморгал, смотря мимо меня, поднял руки к лицу и вцепился в глаза когтями, сдирая пленку.

Я рванулся к нему, перехватывая руки — не успел. Кровь потекла по щекам, пачкая одежду и подставленные руки, и заарн упал на колени, уткнувшись лбом мне в ладони.

Для полной картины не хватало только Миля.

— Какая ужасающая, невыносимая мерзость! — сказал Миль от дверей. — Какое счастье, что я темный!

Эмоции Матиаса стремительно приходили в норму — успокаивались, становясь похожими на глубокое темное море. Я с трудом высвободил одну руку, неловко погладив его по голове, и спокойно потребовал:

— Развернуто, Миль, развернуто.

Проводить логические параллели между "невыносимая мерзость" и "темный" я тоже умею.

— Какое счастье, что бытие темным позволяет просто ликвидировать мерзких тварей, — заклинатель кипятился так, словно его самолично заставляли успокаивать паникующих нелюдей. — А не сюсюкаться с каждым отвратительным чудищем как светленькие, потому что ах, оно живое, у него глазки и щупальца!..

— Полноте вам, Миль, — примирительно отозвался Нэттэйдж. — Вы с вашим чудным характером и без щупалец сойдете.

— Мне вас, Миль, очень жаль. Вы что не увидите, так сразу страдаете. Очень тонкая у вас душевная организация. Очень. Непросто вам будет в жизни, — я потянул заарна вверх, помогая встать на ноги, и на прощанье вежливо кивнул магам: — Доброй ночи, доброго утра, высшие.

Нэтар цвел весь.

К этому времени я уже знал, что у темных было два полюса отношений к окружающему — настоящий темный должен ценить строгость и утилитарность и настоящий темный всегда может позволить себе вырвиглазную роскошь и черепа на всю стену. Нэттэйдж придерживался умеренных позиций.

Цветочные гирлянды, оставшиеся еще с зимних праздников, практически закрывали тонкие рунные линии на стенах главного зала. Линии шли от экранов ко внешним мембранным печатям, которые ловили сигнал из глубин материка. В Аринди сигнал уже затухал, и потому печати были чуткими. Правило Молчания — полный запрет на трансляцию информационных сообщений во внешнее пространство — в последние годы нарушали всё чаще.

Нэттэйдж и Матиас сидели на диване в углу, голова к голове. Глава внутренней службы что-то с жаром объяснял, указывая на карту, и наблюдать за ними было забавно. Втираться в доверие — это так по-темному. Поддерживать нормальные отношения — это так по-светлому. Дело в словах.

— Абсолютное большинство наших стран закрыты. Люди никогда не покидают свою страну, — Нэттэйдж низко склонил голову, проводя пальцем по одной из границ расселения. На столе лежала редкая карта — полная карта материка. — Большинство с трудом может назвать даже ближайших соседей. Что самое страшное, большинству даже не интересно знать...

— А зачем?

Матиас вальяжно приподнял брови, блеснув серебряным треугольником над правым глазом. Глаза у него вернулись к прежнему цвету, фиолетовому — хотелось верить, что трансформация все же не пошла дальше. На лице Нэттэйджа внезапно мелькнула вполне искренняя растерянность; вовсе не той реакции он ожидал.

Я остановился рядом, положив руку на спинку дивана, и Матиас мгновенно извернулся, просительно заглядывая в лицо снизу вверх:

— Внешний мир не хочет ничего, кроме как тебя сожрать.

Порой было интересно представить открытый мир. Наверное, хорошее было бы место.

Нэттэйдж расстроенно свернул карту, оглядываясь на папку, переданную мне Лаэ Ро, мученически скривился:

— Опять? Да, некрасивая история с беженцами вышла, признаю. Но я-то что им сделаю? Оживлю мертвецов? Ну кто мешал Шеннейру зацепить соседние смешанные кварталы...

Самое забавное, что снеси Шеннейр весь город, вопросов действительно было бы меньше. А теперь отдувался совершенно непричастный Нэттэйдж и внутренняя служба, которой в те времена не существовало. Даже островные понимали, куда их с обвинениями пошлет душевный и ранимый темный магистр, а Нэттэйдж, что Нэттэйдж, он пока считал нужным играть в вежливость.

Огромные волны на экране все так же накатывали на берег в бесконечном повторе. Под волнами скрывались города и светлый источник Оифа. Два часа назад темная гильдия Нэртэс без предупреждения нанесла удар. И вместо того, чтобы напасть на Северную коалицию, она подло использовала неконвенционное заклятие на одну из нейтральных стран. Подло — потому что такой западни от наших условных союзников я не ожидал. Хотя — от темных-то?

Из разломов в земле поднимались гейзеры горячего пара. Возможно, в отказе напасть на Северных и был смысл — Северные хорошо защищали границы и надежно прикрывали берега. Даже неконвенционное заклятие могло пропасть впустую. А вот нейтральная Оифа не готовилась к войне и упала в руки захватчиков без сопротивления.

— Странные эти ваши Нэртэс. Если бы я хотел захватить страну, чтобы качать из нее ресурсы, я бы не стал разрушать ее подчистую.

Да я бы вообще не стал бы ее разрушать. Подчинил бы людей, стоящих у власти.

— Это же акт устрашения, светлый магистр, — Нэттэйдж едва ли глядел на экран; но он мог и насмотреться за прошедшее время. — Сырьевая база у них была не на побережье. Зато теперь Нэртэс есть, чем с нами расплатиться.

То есть мы — еще и вдохновители нападения. Прекрасный способ заработать международную репутацию.

Результаты нападения вышли непредсказуемыми — или весьма предсказуемыми. Сразу же несколько нейтральных стран выразили желание присоединиться к Северной коалиции. И "выразили желание" отчетливо звучало как панический призыв прийти и защитить. Для защиты новых южных границ Северные создали новую боевую гильдию — или она уже была, и просто переносила свой штаб к югу? — домашние магические гильдии новых участников приносили присягу, а те, кто не приносил, очевидно, жить не хотели. Это все, что я разобрал, потому что диалектный лаэртон, наложенный на всеобщий, звучал ужасно.

— ...Мы сильны, если объединимся! — уверенно сказал человек с экрана. Представитель Северных выглядел так, как будто действительно мог всех защитить, и внушал доверие. Я с тяжелым сердцем отвернулся, стараясь не думать, сколько людей забрало с собой неконвенционное заклинание и сколько еще заберет, и мрачно предрек:

— Кто-то здесь мечтает о мировом господстве.

И это далеко не Нэртэс.

Война шла далеко отсюда, и здесь, на южном берегу, чужие сражения казались несерьезной сказкой. Но именно сейчас я ощущал, что она стала на шаг ближе.

Нэттэйдж поднялся с места, приглашая следовать за ним, и тут экран погас. И вспыхнул снова: но теперь вместо внушающего доверие представителя Северных на красном фоне сидел человек в красном. И в железной маске. Картинка была плохой и зернистой, и звук то и дело пропадал, сменяясь зловещими механическими помехами, но это только делало эффект лучше.

— Наш мир стонет и кричит от боли, — голос неизвестного нехорошо отдавал металлом. Судя по помехам, виновато было качество связи; но кто в самом деле станет разбираться? Если я правильно понимал, Северные сейчас должны были психовать и пытаться восстановить собственный сигнал. Атмосфера легкого безумия напрочь выдавала, что в мирные материковые новости с ногами влезло Загорье. — Вместо того чтобы подарить ему покой, люди рвут его на части и мучают искаженными, испорченными грязью мыслями, которые называют магией! Лживые падальщики, рвущие отравленную добычу! Язвы возникают там, где уже жила зараза. Семена зла падают на уже удобренную почву. Человечество захлебнется в собственной крови и гордыне...

Нэттэйдж потряс головой, пытаясь избавиться от психоделической картинки, и громко осведомился:

— Пожалуйста, проверьте, идет ли запись. Кто-нибудь понимает, о чем они?

Да разве это важно? Зачем Загорье спалило перед мировым сообществом трансматериковый информационный передатчик — вот это вопрос. А ведь говорили, что высоких технологий у них нет. И чего еще у них после этого нет?

— Перевожу: надо жить мирно, — я прислушался, прорываясь через ритуальные формулировки. — Убивать вас надо за вашу магию. Загорью не нравится Северная коалиция. Северная коалиция виновата в том, что допустила существование Нэртэс, жили бы правильно, Нэртэс бы рядом с ними не возникла. Из-за чужих заклятий в Загорье опять случится беда, и Загорье заранее всех ненавидит.

Глава внутренней службы с сомнением нахмурился и уточнил:

— Они в принципе хотят, чтобы их понимали, или им так хорошо?

— В Загорье все хорошо, Нэттэйдж.

И просто. Территория Северной коалиции только что стала равна территории Загорья; Загорье почуяло угрозу, определилось с врагом и начало разворачивать идеологическую машину на север. Загорью совершенно плевать, кто там с кем воюет и почему: свою позицию лидера оно не отдаст. Ведь как только оно перестанет быть лидером, ему быстро прикроют право на жертвоприношения, а куда Загорью без жертвоприношений. Вся идеология посыплется и система ценностей.

Нэттэйдж покрутил головой и сделал последнюю попытку:

— А зачем они носят железные ведра?

— Потому что боятся магии, что идет от передатчика.

На этом темный сдался.

Загорцы подкрутили настройки: звук приятнее или изображение четче это не сделало, зато красный цвет стал еще насыщенней. Матиас с трудом отлип от заворожившего зрелища, догнал нас и задал тонкий и неприятный вопрос:

— А эти... эти самые... Загорцы — светлые?

— Совершенно, — Нэттэйдж едва не прыснул от смеха. — Светлее светлейшего Загорья нет ничего на свете.

Я остановился на железных ступенях.

Я действительно плохо разбирался в этих вещах; единственное, что мне сейчас хотелось сказать — "нет", но это было бы неверно, точнее, не совсем верно, и мой сородич, светлый маг, не заслуживал, чтобы ему лгали:

— У них посвящение по нашему типу. По формальным признакам они нейтралы, не прошедшие второе посвящение... по тем же формальным признакам для нейтралов у них слишком развита эмпатия. И точно развит светлый синдром.

— Это болезнь, — вставил Нэттэйдж. Несмотря на то, что все сказанное было ему известно, темный все равно прислушивался с интересом.

— Но светлый, Матиас — это не только эмпатия, но и идеология. Ни одна светлая идеология не одобряет убийство. Если бы человек становился светлым по велению магической искры, если бы эмпатия автоматически делала человека хорошим, мы бы давно жили в совсем ином, прекрасном мире.

Однажды Загорье пригрозило массовой резней, если его включат в общий реестр магических гильдий, и для Избранного Загорья сделали исключение. Что еще раз подтверждает, что правильные слова всегда найдут путь к сердцу. Загорцы не светлые; и сами себя они никогда не называли светлыми; но они то, чем могут стать светлые. И лучше умереть, чем опуститься так низко.

Хотя тут крылась любопытная моральная дилемма. Если ты отказываешься убивать — кто должен делать это за тебя?

Матиас разом успокоился, словно разрешив сложный конфликт:

— Значит, они не наши, — и ухмыльнулся уголком рта, скользя ладонью по браслетам на руке.

Светлого светлее светлейшего Матиаса тоже было найти непросто.

Для меня оставалось загадкой, почему кабинет Нэттэйджа выглядел так по-домашнему. Насколько бы странно по отношению к темным это не звучало. Пока меня не было, в одну из стен встроили огромный аквариум от пола до потолка: разноцветные рыбки плавали на куске рифа, водоросли мерно колыхались, и синие и зеленые блики уютно отражались на стенах. Если не задумываться, являются ли рыбы, запертые за стеклом, угрожающим символом.

Нэттэйдж побарабанил пальцами по стеклу, привлекая внимание обитателей, и негромко произнес:

— Я позвал вас, чтобы окончательно решить островной вопрос.

Вот оно. Я непроизвольно выпрямился, со внутренним холодком отмечая, что мстители доигрались, и быстро пообещал:

— Они не будут больше писать вам письма.

— Да не тот вопрос, — с досадой отмахнулся Нэттэйдж. — Пусть пишут, у меня под них отдельное дело... Я знаю, что среди ваших сородичей идут разговоры об отделении Островов от Аринди.