Я выбираю тебя

— Вот только не начинай, — попросил Корво, сообразив, что ещё немного — и в убийстве Тею обвинят уже не просто ради того, чтоб уязвить Нотту. — Если тебе надо моё слово — вот оно: я за эту женщину ручаюсь. Тогда давай уж, вали всё на меня. Я и любой дар могу перенять, и встаю раньше всех, и нора моя — аккурат по северному склону, под башней Альбетайни.

Судя по воцарившейся тишине, предположение оказалось воистину смущающим, причём не только для Нотты, застывшей с вытянувшимся лицом, и для Костомару.

— Да ты, брат, никак рехнулся... — начал было он, но слишком широко махнул рукой и порядком задел платформу с телом наставника Альбетайни.

Та покачнулась. Нотта тут же схватила её за край, помогая выровнять, а Коста — за другой, и взгляды вновь скрестились в гневном поединке, уже над телом мертвеца.

— Каждый раз одно и то же, — вздохнула Урда-Тапу.

— И каждый раз всё само устраивается, — пожала плечами Вердад.

— Так стоит ли двум старым больным женщинам лишний раз шевелиться? — спросила Урда-Тапу.

— Кто молодой, тот и крайний, — ответила Вердад.

И обе они повернулись к Корво.

Тот, надо признаться, перетрусил.

"Нет, — подумал он. — Нет, нет и нет. Ни за что. Я занятой человек, у меня воспитанники наказанные в библиотеке сидят. Да и манускрипты сами себя не переведут, не изучат. А книга? Кто за меня напишет мою книгу?"

Корво набрал воздуха в грудь, посмотрел сначала на лукавую улыбку Вердад, затем на пальцы Урды-Тапу, лениво перебирающие шестерни, украшающие пояс... и решительно ответил:

— Чудесная идея, просто чудесная. Когда начинать?

У Нотты на виске отчётливо вздулась жилка; Галарин спрятал улыбку в рукаве; Костомару Бессмертный то ли два, то ли три раза попытался что-то сказать, но в итоге только языком цокнул.

— Так вот прямо сейчас и начинай, птенчик, — ещё шире заулыбалась Вердад. — Сроку тебе три дня.

Он взглянул на Альбе, мёртвого бесповоротно — как обгорелая головешка, как высохший лист; на замерших в ожидании обитателей Приюта, безликих, безмолвных, единых в желании, чтоб всё это поскорее кончилось; на мерно вздрагивающую от ударов извне дверь. И реальность навалилась на него во всём своём неотвратимом, наводящем тоску могуществе; Корво понял, что ему придётся выполнить работу — не потому, что он обладает какими-то особыми талантами, а потому, что ему не посчастливилось оказаться в неправильное время в неподходящем месте.

"Или повезло, как посмотреть, — промелькнула мысль. — По крайней мере, уж я-то про себя точно знаю, что я Альбетайни не убивал, а никому другому веры нет".

— Три так три, — согласился Корво вслух, оставляя безнадёжные рассуждения при себе. — Но у меня есть несколько условий. Во-первых, я получаю право заходить в любые двери, задавать любые вопросы и слышать в ответ правду.

В зале зароптали; Галарин почему-то скривился. Но старухи переглянулись и кивнули друг другу.

— Быть по сему, — ответила Урда-Тапу, и ропот как ножом срезало.

— Это не всё, — мстительно продолжил Корво, закладывая руки за спину, и прошёлся туда-сюда. — Во-вторых, мне нужны помощники. Я выбираю, разумеется, Тею. А, и парочку воспитанников. Скажем, Мирву, Йонаса, Аурику и Маки-Велли.

— Так их уже четвер-рро, — нахмурившись, попыталась возразить Нотта. — Да и зачем тебе какие-то...

Он остановился, оглядываясь через плечо; дурное веселье так и било через край.

— Тебе что, воспитанников жалко?

— Возьми моих р-рребят лучше.

— Да уж тогда и моих тоже, — вмешался Костомару. Его гнев, судя по задумчивому прищуру, успел поостыть, и заработало наконец соображение. — Справедливости ради.

— Да где же я и где справедливость? — поддельно удивился Корво. — Нет уж, буду мучить воспитанников — они, по крайней мере, бескорыстно и ожидаемо безголовые. А тебе я, приятель, уж прости, не верю. И тебе, — повернулся он к Нотте. — А ты мне вообще никогда не нравился, — добавил он, обращаясь к Галарину. — О, и третье условие. Все должны вести обычную жизнь. Наставники — учить, охранители — сторожить, засланцы — маяться до следующей вылазки.

Вердад откинула голову — и рассмеялась вдруг звонким девичьим смехом.

— Много хочешь, птенчик.

— Не нравится? Так разбирайтесь сами. Пойдём, Тея, — схватил Корво белобрысую за руку, направляясь к выходу. — У нас неотложные дела.

— Это какие же? — слегка обиженно крикнул Костомару вслед.

— Во-первых, спасти удивительные двери обеденного зала от воспитанников, не менее удивительных... по-своему. Во-вторых, наконец позавтракать, — Корво остановился перед дверями и, нажав на панель, распахнул их одним резким движением. — Эй, Маки-Велли! Тебе мало двух манускриптов? Так у меня ещё узелковые летописи англиков перепутались, разобрать бы...

Воспитанники бросились врассыпную, как мыши.

Коста-Ни-Разу молчал, не зная, что и сказать; примерно так же себя чувствовали девять из десяти драгоценных самоцветов, собравшихся в зале.

Сердце у Корво билось ровно и радостно. Он попал в совершенно идиотскую ситуацию, но странным образом это его забавляло.

"Засиделся я, что ли..."

Небывалый остров славился — среди немногих посвящённых, разумеется — множеством укромных местечек. Причём на любой вкус: под землёй, под водой, в зеленоватой глубине сада... Достаточно лишь пробраться туда, затем изгнать других претендентов на уединение — и можно наслаждаться.

— Кыш, кыш, — сосредоточенно захлопал Корво рукавами, сгоняя с утёса пару птиц, чёрных, крупных и злоехидных. Пернатые неохотно убрались с площадки и примостились чуть выше, на скальных выступах. — Располагайся, — пригласил он Тею жестом. — Камень тёплый, его тут солнце прогревает. Насчёт завтрака я не шутил. Ты голодная?

Тея механически опустилась на указанное место, подобрав ноги, и уставилась перед собою, заворожённая открывшимся видом. Вся южная часть острова была перед нею как на ладони. И кучерявые зелёные сады, впитавшие необъяснимую силу Вердад, и глянцевые тёмные ромбы "окон", испещряющие склон, и округлый провал с выщербленными краями в центре — там, где в скалы словно бы ударил некогда молотом исполин, вышибая, точно крошку, обломки камней с человека величиною — алых, прозрачно-жёлтых, изумрудных, сероватых, пурпурных и синих. Если Небывалый остров и был творением высших сил, то, скорее всего, руку к нему приложило божественное дитя, наугад зачерпнув разноцветных бусин — и сплавив воедино.

А дальше начинался океан — ярко-голубой под голубым небом, в белёсой дымке, без края и без конца.

Поочерёдно выкладывая из заплечной сумки хлеб, твёрдый сыр, солёное мясо, медовые плоды анохи, Корво искоса поглядывал на Тею. Так и тянуло улыбаться; её искренний и ничем не скрытый восторг отчего-то льстил ему, словно красота острова была его собственным достижением.

— Сюда мало кто добирается, — пояснил он, усаживаясь рядом. На свежем воздухе разыгрался аппетит, в кои-то веки. — Вид-то, конечно, удивительный, но под боком гнездовья рох, — и Корво кивнул на птиц, выжидающих в отдалении. — А это крепкие клювы, острые когти и каверзные умы. Говорят, что птицы рох живут по триста лет и могут говорить по-человечьи... Не знаю. Мы с ними и так ладим, без слов.

О том, что прозвище своё он получил именно в честь этих тварей, Корво Чёрная Птица умолчал. Не из ложной скромности, нет: просто обычно они выглядели как-то более внушительно, а нынче, к весне, оголодали, пообтрепались и на разложенные припасы стали поглядывать не с обычной снисходительностью, а жалобно.

"Совсем как я, — пронеслось у него в голове, и мысли окрасились в непривычно минорной тональностью. — Сколько мне этим летом стукнет? Пятьдесят три? Или уже пятьдесят четыре? Это Коста — вечно молодой, а я старею. Тут заимствуй дар — не заимствуй, а внутри меняется что-то..."

И тут же неотвратимо вспомнился Альбе. Не мёртвый, как нынче утром, и даже не вчерашний — седой, высоченный, сутулый, с яркими глазами, которые были как пробой в небо, как колодцы с морским огнём. Нет, ещё раньше; три дюжины лет назад или четыре, до того, как пальцы стали точно верёвки в узлах; прежде чем на виске появились после вылазки на Границу Ада шрамы, похожие на кляксы. Уже тогда его слушались беспрекословно. Нравы на Небывалом острове смягчились; одарённых отроков больше не продавали ни человеческим царькам, ни униям алонкеев в обмен на лояльность, и всё чаще воспитанники, подрастая, оставались в Приюте...

Так было и с Корво.

— Ешь давай, пока на воздухе не зачерствело, — грубовато поторопил он Тею. Почему-то на её месте ему упорно мерещился мальчишка, черноволосый, мосластый, с угрюмым взглядом исподлобья — словом, он сам. — Нехорошо разбрасываться едой, это раз. Ну, и потом не до того будет, это два. Ты ведь хотела попрощаться с Альбетайни, так?

Глаза у неё распахнулись и почернели — зрачки расширились, как от боли. Тея кивнула и нашарила кусок сыра; ела она без удовольствия, точно восполняла энергию — и только, а сияющий каскад пейзажа перед ней померк.

— Прямо сейчас идти нельзя, — пояснил зачем-то Корво, словно оправдываясь. — Им всем сначала надо договориться между собой и привыкнуть к мысли, что на мои вопросы надо отвечать. Впрочем, старухи их наверняка уломают. Без Вердад увянут сады и откочуют к югу плантации водорослей под берегом — значит, начнётся голод, а без Урды-Тапу остров и вовсе сядет на мель, и алонкеи начнут медленно сходить с ума. А тут их каждый десятый... Пусть лжецы продумают свою ложь, а невиновные забеспокоятся, не зная, чего ожидать — нам с тобой небольшое промедление только на руку. Да, и надо разыскать этого прохвоста, Йонаса. Помнишь, такой рыжий прохвост? Его дар поможет сохранить тело Альбетайни, пока я не найду убийцу.

Тея яростно кивнула и вгрызлась в кусок сыра так, словно это была шея врага. Корво осторожно протянул флягу с водой.

— Ты, наверное, гадаешь, почему я предпочёл взять в помощницы незнакомку, а не кого-то из верных Приюту и острову охранителей. Или засланцев на худой конец, — продолжил он, хотя ясно видел, что Тее, в общем, плевать на мотивы, да и помогать она не собирается. — На самом деле причина проста и неприглядна. Альбетайни, конечно, неплохо разобрался с нашими внешними конфликтами, но внутренние так и не изжил. Мне приятнее думать, что не успел, — признался Корво со вздохом; теперь, очередным этапом переживания смерти старшего наставника, накатила обида: как ты бросил нас, почему, за что? — Но, может статься, просто не хотел. Видишь ли, вся жизнь на острове идёт сообразно с правилами, высеченными на Премудром камне. Но уже давно никто не владеет тем языком, которым они записаны; их цитируют по памяти, передавая из уст в уста. И, как бы это выразиться помягче... Охранители и засланцы несколько по-разному трактуют их. И первое, в чём мне надо убедиться — что в убийстве Альбетайни не замешана политика, иначе здесь всё к Номосу рухнет... Дай-ка мне воды.

Он забрал у Теи фляжку и отхлебнул резко, немного рисуясь — так, словно там было спиртное. Не смог удержаться, хотя понимал: мало кто смог бы оценить скрытую шутку, ибо в Приюте выпивку не одобряли. Что было вполне разумно — пьяный дебош какого-нибудь повелителя огня ещё полбеды, но что может натворить под хмельком мыслечтец, особенно поэтического склада ума, и представить страшно. За воспитанниками следили с особым тщанием; охранителям, если уж совсем припирало, дозволялось выкурить трубку-другую "цветов равновесия", душистой смеси с Таричеса, архипелага неги. Засланцы... засланцы успевали навидаться в большом мире всякого, а потому обзаводились потом разными привычками, изживать которые было нелегко.

На долю Корво выпало не так уж много вылазок, однако ему хватило.

Он прикрыл глаза, вспоминая высеченный в камне девиз, прямые и закруглённые линии — и два толкования, такие похожие и разные одновременно.

"Будьте едины, сила — в единстве. Смерть придёт из-за границы" — девиз охранителей.

"Объединяйте силой, не отступайте. Смерть сокрыта в ограничениях" — главный закон засланцев.

ПРОДОЛЖЕНИЕ ОТ 02.07.2019 Г.

Прохладные пальцы обвили его запястье, несильно сдавили, заставляя выпустить флягу. Корво точно очнулся.

— Ах да, конфликт, — быстро произнёс он, скрывая за деловитостью охватившую его растерянность. Тут-то и пригодилось въевшееся в кровь умение наставника — рассказывать складно и уверенно, что бы ни творилось на душе и, в тяжёлых случаях, в желудке. — Начну, пожалуй, издалека. Понимаешь, тут такая странная вещь... каждый на Острове — одиночка. И в то же время — герой. Каждый появился на свет непохожим на своих сородичей и познал отчуждение.

Не позволив договорить, Тея нахмурилась и ткнула ему кулаком в грудь.

— Спрашиваешь, что насчёт меня? — сообразил Корво, на сей раз догадавшись почти сразу. — Нет, я для примера не подхожу, я-то родился на острове... Но хорошо представляю, о чём думают воспитанники, сколько их через библиотеку прошло. В юности нельзя избежать двух мыслей: полюбит ли меня кто-нибудь и для чего я здесь. И если с любовью рано или поздно все разбираются, то со смыслом жизни сложнее. Особенно одарённым. Раньше дар был товаром: его можно было обменять на блага для Приюта или для себя лично, но Альбетайни всё изменил.

Она недовольно шлёпнула его по плечу, и Корво понятливо кивнул:

— Ладно, не хочешь про старика — значит, пока не будем. Тогда перехожу прямо к сути. Тяжкие, так сказать, думы о смысле существования — неотъемлемая часть любого существа, не озабоченного исключительно выживанием. У одарённых дело осложняется ещё больше: им надо решить хотя бы для себя самих, куда направить свой дар — вовнутрь или вовне. Так вот, охранителями обычно становятся первые, а засланцами — вторые. В охранители идут те, кто считает, что привычный мир надо защитить любой ценой... А засланцы хотят изменить этот мир так, чтобы не пришлось ничего защищать. И знаешь, где ловушка? — Тея покачала головой. — Ни то, ни другое не станет спасением. Нас слишком мало. Если мы спрячемся за стеной, рано или поздно нас уничтожат. Если мы попытаемся переломить мир о колено, нас уничтожат тоже... Может быть, Альбетайни правда не знал, что выбрать. Может, умышленно сделал Приют настоящим приютом, подарил всем нам возможность отдохнуть перед тем, как начнётся... что-то. Я не знаю.

Он замолчал, хотя мысли в голове бродили стадами. В основном, как водится, неприятные: что затянувшееся перемирие на острове стало невыгодно слишком многим; что старик в равной степени мешал и охранителям, и засланцам, ограничивая и тех, и других; что теперь-то наверняка начнётся драка за власть, и даже могущественные названые сёстры Вердад и Урда-Тапу не сумеют сдержать подступающий прилив.

Для расследования не просто так назначили срок — три дня.