Русь Расстеленная

— Ну и горлодёр!

Мамка добрая была, такой и осталась, хоть её и лишили родительских прав, а шестилетнюю Таню сдали в детдом. При детском доме был уютный сад с беседками и густыми кустами. Забор вокруг был дырявый. Выпускники детдома частенько наведывались к знакомым девчонкам. Мамка добрая была, такой и осталась. Ещё в Гомеле написала дочке в вендиспансер, когда та в первый раз попала в медицинскую палату с решётками на окнах в девять лет:

"Ты теперь сама себе мамка и у тебя свои мужья каждый день заводятся, так что живи своим взрослым умом, а от меня помощи не проси".

Таню в диспансере навестили люди в погонах и поговорили с ней по душам, а наивная девочкам рассказала добрым дядям и тётям обо всём, чем она занимается. После этой задушевной беседы взрослых с ребёнком пошёл гулять по рукам правоохранителей ксерокопированный список признаний наивной распутницы, полученных от неё самой, потом ею же и собственноручно подписанный. Таня даже не понимала, в чём её вина перед дядями и тётями в погонах. Она всегда вела себя так, как её мама, мамины подружки и девочки из детдома. Этот протокол переписывали и даже ксерокопировали как редкостный манускрипт из доисторической эпохи. Листки ходили по рукам как остренькое эротическое чтиво для педофилов. Я бы мог привести эту исповедь слово в слово, потому что сохранил у себя одну из таких копий, но даже и в наше до предела откровенное время такое чересчур наивное излияние впечатлений совсем ещё невинного ребёнка с виду, может шокировать и самого циничного читателя.

Вот что рассказала Таня. Та самая старшая среди девочек, которые ожидали каждый день, пока протрезвятся их пьяные матери, чтобы развести их по домам, впоследствии осталась круглой сиротой в материнской квартире и к тому же очень рано стала матерью. Таня всегда была необыкновенно отзывчива и добра, поэтому помогала, как могла, замотанной заботами подруге, сидела с её ребёнком, когда молодая мама зарабатывала деньги в соседней комнате.

А зарабатывала старшая подруга себе на жизнь самым примитивным образом. Гомельский парк считается настоящей жемчужиной в Европе. Он никогда не пустует, особенно в вечернее время. Молодая мама выходила вечерами в парк в чёрных туфлях. Когда-то в прежние времена была мода писать на носках туфелек мелом или мылом свою цену в рублях, теперь пишут в долларах.

Сняв клиента, молодая мама приводила его к себе домой, где стеночкой малышка Таня закачивала дитя чуть ли не до обморока, чтобы оно криком своим не мешало маме зарабатывать с очередным клиентом. И вот мы подошли именно к тому случаю, который до сих пор ходит в списках на руках, и не дай попадёт в компьютерную сеть.

Старшая подруга научила Таню с малолетства зарабатывать на автостоянке. Водитель, развалясь за рулём в салоне повелевал малышке обслужить его ротиком (тогда она ещё была девственницей). Подруга была настолько порядочна, что ни разу не позарилась на детский заработок, так говорила инспекторам Таня.

После вендиспансера малолетнюю Таню из детдома определили в спецприёмник для малолетних правонарушителей с решётками на окнах и на дверях спален. Там уже сворачивали коробки для конфет Африка, Милда и Боня, старые знакомцы, ещё прежде направленные сюда из её детдома.

Мне разрешили побеседовать с Таней с глазу на глаз в запертой на ключ комнате, опять же с решётками на окнах. Майор-инспектор предупреждал меня, что такой разговор не для слабонервных. Так оно и оказалось. Я закурил от нервной встряски, пока записывал в блокнот её хвастливые излияния, и даже дал умолявшей меня девочки пару раз затянуться моей сигаретой, хотя знал, что в потайной глазок за нами наблюдает дежурный сержант.

Майор сказал мне на прощание, что из спецприёмника детей направляют в школу с теми же решётками на окнах. Потом от него же узнал, что после исправительного учебного заведения Боню и девочек выпустили с направлениями по рабочим местам и временно поселили сирот в общежитиях по месту работы.

Второй раз я видел Таню лишь мельком. Делал репортаж на бирже труда, и в раскрытую дверь соседнего кабинета заметил Таню на приёме у инспектора по трудоустройству. Она уже была подростком. Инспекторша распекала Таню за то, что она после очередного захода в вендиспансер не пошла работать в горзеленстрой, куда ей дали направление. Таня отвечала, что пойдёт куда угодно, хоть на хлебозавод мешки трясти, но только не в горзеленстрой. Она терпеть не может копаться в земле с семенами и рассадой. Позже спросил на бирже труда о судьбе Тани Цой. Мне ответили, что буквально через неделю после выписки из диспансера она сходила на вокзал, чтобы подзаработать денег. И через несколько дней снова попала туда, откуда только что выписалась.

Не знаю, куда её направил в очередной раз на работу, но буквально через неделю, посещая друга на лечении с псориазом, я увидел эту девочку в раскрытом окне кожвендиспансера. Была у больных тогда такая вызывающая выходка — в хорошую погоду заговаривать через прутья решётки с прохожими, чтобы скрасить скуку. По-моему, эту привычку тамошние завсегдатаи и до сих не оставили.

Как-то на приёме у высокопоставленного чиновника в ранге министра я собирал материал о смелом социально-педагогическом эксперименте.

— Мы задумались, как нам социализировать сирот после исправительных учреждений, которые вновь пошли по скользкой дорожке. Было принято на базе бывшего профтехучилища бытовых услуг, ныне колледжа сервисного обслуживания, создать учебную группу для подростков и переростков с неполным базовым образованием. Видите ли, этот спецконтингент после выпуска в жизнь не в состоянии самостоятельно освоить какую-либо профессии в форме наставничества на производстве. У них нет представления об ответственности за свою судьбу, нет привычки к труду. Пока ещё необходимы ходунки в стенах учебного заведения. Они привыкли жить под охраной. Так пусть хотя бы год проведут под присмотром мастеров производственного обучения.

Министр положил передо мной учётную карточку с фотографией будущего учащегося.

— Вот перед вами Бонифатов. Круглый сирота, подкидыш. Да не подкидыш, а смертник. Новорождённого малютку выбросили из окна поезда в кусты. Хорошо, что на пригородной станции. Пассажиры, ожидавшие электричку, кинулись на писк в кустах, думая спасти щенка или котёнка. Но в свёрнутом одеяле нашла младенца. В доме малютки его выходили. Парень вырос статный, обходительный, быстро схватывает хорошие манеры. Из него через год может выйти умелый официант. Мы провели тестирование всей группы. У всех неполное базовое образование, а у этого Бонифатова так вообще начальное. Но надеемся за год сделать из него достойного труженика. По моему глубокому убеждению, общество должно в ножки поклониться системе профтехобразования. Она принимает в свои стены потенциальных уголовников, а выпускает совершенно перевоспитавшихся людей с профессией и умением самостоятельно вписаться в социальную среду.

Боня, как и три его рабыни, колледж не закончил даже годичный спецкурс. Потом о нём ни слуху ни духу. Поговаривали, он прибился к бродячему табору своих соплеменников и ушёл в кочевую жизнь. Хотя никто толком не знает, какого он рода-племени. Африка и Милда-Прошмандовка тоже исчезли без следа.

А вот судьба Тани Цой — достоверна, и вымысла в ней ни на грош в этой хронике, которая стала криминальной.

* * *

Чёрный автомобиль, похожий на катафалк, мчался по лесной дороге вслед кровавому угасающему солнцу, наколотому на острые пики чёрных елей.

Таня и думать не хотела, что ей давно пора возвращаться в свою больничную тюрьму. Ей было весело от свиста воздуха за несущейся машиной и мерного бормотания двигателя. Даже когда машина сбочилась в лес, она ничуть не обеспокоилась. Такое часто с ней случалось за время "работы" девушкой по вызову. Многим клиентам нравится лесная экзотика. Только Африка сидела в машине всю дорогу ни жива и ни мертва и не проронила ни слова. Молчал и водитель, только Таня щебетала без умолку.

Ей очень понравился выдвижной подносик, она склевала с него почти все дешёвые желатиновые конфетки и шоколадное драже, болтая перемазанными в шоколаде губами. Во всей машине теперь приторно пахло ванилином.

Ледяной наст на просёлочнике в лесу был ещё крепок и устойчиво держал тяжёлую машину.

— Вылезайте обои! — скомандовал молчаливый водитель в каракулевой папахе, которой он постоянно стукался в машине то о потолок, то о дверцу, и папаха слезала с обритой головы.

Таня выскочила первой и с весёлым визгом пробежалась по крепкому синему вечером насту под вековыми соснами. Для неё это было только началом развлечения с приключениями, которые она очень любила. Африку пришлось вытягивать силой. Водитель и тут не стал разговаривать с девочками, а устроился под сосной по малой нужде, на что Таня Цой вовсе не возмутилась, она была без особых предубеждений.

Сразу вслед за ними в лес въехала вторая машина, "Волга" самой древней модели. Она громко громыхала на просёлочной дороге, словно везла с собой пустые бидоны из-под молока, так показалось Африке. Почти как в её деревенском детстве, когда на ферму дояркам на телеге везли пустые ёмкости для доильных аппаратов.

Из прибывшей вслед за ними "Волги" вышли трое бородачей и чиркнули фонариком по лицам девушек. Тане это очень понравилась, она даже закружилась на месте в каком-то танце, медленно приближаясь к новым незнакомцам. У этих парней, очевидно, будут богатые фантазии.

— Те же самые? — спросил у вновь прибывших водитель катафалка.

Ему молча кивнули в ответ три папахи.

— А третья?

— У ней грудной ребёнок. Грех падёт, шейх.

Африка стояла рядом с Таней, крепко сжав её за руку и мелко тряслась.

— Чо ты, дура? — игриво оттолкнула её Таня, чтобы своей игривостью развеселить насупленных кавалеров. — В первый раз тебе, что ли? Не ломайся, подруга.

Бородачи фонариком осветили какую-то бумагу, и один из них замогильным голосом зачитал приговор "шариатского" суда. На Бониных девочках было много грехов перед аллахом... Злостная диверсия против моджахеддинов — биологическая атака. Покушение на здоровье героев джихада с неверными, среди которых доблестный полевой командир. Диверсия против мнгочисленных жён джигитов, которые должны рожать воинов ислама под знаком полумесяца.

Африка бухнулась на колени на крупитчатый снег под высокой чёрной елью, густые лапы которой почти скрыли её от чужих глаз. Трясущимися руками еле расстегнула сумочку и долго не могла развернуть бумажку.

— Вот вам справка из лаборатории, если не верите! Это Танька трипперная, а я чистая! Я не виноватая, честная я!

Горцы — народ справедливый и грамотный, читать умеют. Осветили фонариком справку. Бумажка с датой, подпись и печать на месте.

Тот, что привёз девочек, злобно пнул Африку. Ботинок оставил на белых пуховых брючках чёрный рифлёный отпечаток.

— Уходы! Ты не похожа на русскую девку.

Горше этих слов и не подберёшь для Светы Ивановой, русской по рождению и по воспитанию. Она всегда была не похожей на остальных, о чём горько плакала. Свою отчуждённость прочувствовала чувствовала всей чёрной кожей.

Как только Африка отступила глубже в лес, её лицо и руки сразу пропали в темноте, а вся фигура, словно безлицый манекен во всём белом, маячила в темноте.

— А ты молись перед смертью Исе, если русская, или Будде, если китайка.

Тут уже самая бесшабашная и лихая головушка призадумалась бы над такой ситуацией, а Таня только капризно надула губки — ну что за глупую игру затеяли горячие кавказские обожатели?

— Я в бога не верю, мальчики.

— Поверь в судьбу, дочь шайтана.

Таня Цой не верила в судьбу. Как можно убить её, такую молоденькую, молодую и свежую, как цветок шиповника? Такую ведь только любить да любить.

Ей всегда казалось, что для мужчин самая высшая ценность в этом мире — девичье естество. Любила повторять глупую бабскую поговорку, что у всех мужиков ум — между ног. Только за одно это её и должны носить на руках и стоять перед ней на коленях. Ей казалось, что так оно и было. Поступили мерзко с подругой Светкой, унизили при всех?? Но ведь она и на самом деле чёрная. Таня обольстительней и краше всех. А красивых не убивают.

Она с кокетливым любопытством смотрела, как её привязывают верёвками к бамперам двух машин — левую руку и ногу к полулимузину, правую руку и ногу — к 'Волге'. Или мужики из садомазо-БДСМ, которым нужно возбуждать себя угрозой убийства перед сексом? Это была для неё любовная игра опасная игра, но всё-таки игра. Таня в жизни своей никогда не боялась мужчин, пусть они её боятся. Красота — страшная сила.

Верёвки были толстые, синие, какие-то удивительно нежные и шелковистые, так и ластились к рукам.

— А что, пацаны, меня уже возбуждают ваши штучки! — успела задорно выкрикнуть им Таня Цой, когда машины взревели моторами и рванулись в разные стороны, разрывая Таню на части.

Она даже не вскрикнула.

* * *

Перепуганной до смерти Африке показалось, что она услышала предсмертный крик подруги, или это вспугнутые вороны у близкой дороги заграили высоко над головой. Девушка застыла в холодной потнице и затряслась, как в лихорадке.

Африка как листок на чёрной берёзе — жила одним трепетом. Есть такое дерево — чёрная берёза. Она тоже мулатка, гибрид берёзы и осины. У себя в деревне Света Иванова плакала, обняв ствол чёрной берёзы. А та вторила ей своими слезами. У чёрной берёзы они всегда скупее, чем у белой. Чёрная не отпускает сок по весне так безрассудно, как белая.

Африка выбиралась по тёмному лесу почти битый час до кольцевой дороги. Лицо её до крови исхлестали ветки, а губы она сама искусала до крови. Она шла напролом к дороге, движимая одной только злостью на весь мир. Да, она подставила Таньку. Но ведь ни Таньке, ни Прошмандовке-Милде с её сбежавшим в Ригу папой и вообще никому из девок не довелось и не доведётся хлебнуть того, что с детства выпало на долю чёрной Африке. У неё каждый шаг и каждый миг были издёвкой над её затёртой до грубой корки душой. Она уже одним этим все свои грехи на сто лет вперёд отмолила.

Какой-то идиот из деревенских пацанят подначил дружков рассмотреть при людях, как устроено лоно у негритянок — "вдоль или поперёк". После группового изнасилования девочку долго искали по всему району, но нашли только через год в землянке, где ютились "плечевые" девки — проститутки при дорогах. Бабка уже померла, Свету Иванову в младшем школьном возрасте определили в детский дом, где коротали своё сиротство Бонифатов, Таня Цой и Милда Латмане.

* * *

Африка с трудом продралась сквозь мокрый хмызняк на кольцевую дорогу у самой транспортной развязки. Девочка на собственной шкуре познала, как откликаются на просьбу чёрной проезжие водители. Она была во всем белом, лица и рук не видно, словно растворились в темноте. От неё шарахались, как от приведения.

Но в эту ночь она всё-таки села в попутную фуру и навсегда уехала из города, где ей жилось, однако, легче всего, потому что тут на улицах иногда встречались чёрные студенты, и никто их не задирал, как в деревне.