Грани Обсидиана. Грань четвертая. Берта

— И что? Может, с кем из них полюбишься? — даже подтолкнул девушку вперед, та слабо запищала, вновь забиваясь за отцовскую спину. Их возня привлекла внимание Пограничников: один даже приостановился напротив. — О, вон и женишок объявился!

Испуганная Гутрун поспешно сотворила защитный жест, еще и поплевала на четыре стороны, отсылая злое слово со всеми ветрами прочь. Засмеявшись — недолго же подружка храбрилась! — Берта перевела глаза с нее на Пограничника. Тот стоял неподвижно, высоко подняв голову, словно принюхиваясь. Смотрел на них из-под надвинутого капюшона.

Берта замерла. Не чище Гутрун захотелось зло отвадить, еле сдержалась. Что она должна сделать? Поздороваться? Пригласить товары поближе рассмотреть? Или притвориться, что его вовсе не замечает? Казалось, Пограничник тоже колеблется: вроде подался вперед, но тут же резко развернулся, и заметно прихрамывая, отправился прочь.

Моди звонко хлопнул Гутрун по согнутой спине:

— Беги за женишком-то! Уйдет, не воротишь!

Берта проводила Пограничника глазами. Что-то показалось в нем знакомым: наверное, его уже встречала в рядах, не зная, что парень — Волк.

Получилось, что всего-ничего и было ярмарки: только Хозяев обсудили, товары позаманчивей разложили, по рядам прошли, приценились, только кое-где начали бить по рукам и рядиться с ценами, глянь, уже и сумерки опустились. Не совсем кромешные: факелов, прикрепленных к шестам, в каждом ряду хватало, но на сегодня торговле конец. Акке всё снова упаковал, в сани загрузил, веревками примотал, а соседи только от возможного снега товары накрыли и пошли, обмениваясь оживленными возгласами при встрече со знакомцем или в предвкушении — наверняка в корчму, чтобы хорошенько подготовиться-разогреться перед праздником. Берте показалось это удивительным, но бывалые краинские заверили, что краж здесь, на Поворотных ярмарках не бывает: Хозяева не допустят. А если такое и случится (крайне редко) то воришку живо отыщут. Парни выразительно постучали по своим носам и изобразили, что принюхиваются. Староста, которому удалось выгодно обменять что-то, благодушно отвесил младшим подзатыльники и добавил, что мало тому найденному не покажется — выгонят прочь с Приграничья, и добро, если следом погоню не пустят.

Представилось, как бежит загнанный вор — сквозь лес, холмы и овраги, а следом в ночи несется волчья стая. Брр...

Подумав, Берта рассудила, что тащат тут вещи или не тащат, все-таки своя рубашка ближе к телу, и взвалила за плечо так и не распакованный мешок.

* * *

Ей казалось, что смеется и разговаривает она больше и громче всех.

Хотя вокруг так же все галдели, кричали, кое-где и пели: пусть и разбавленное, горячее вино очень этому способствовало. Оно же и грело. Как и костры — один огромный в центре, четыре других по углам широкой площади перед подъемом на замковый холм. Сейчас замок полностью сливался с темным небом, лишь у главных врат горела пара факелов. Словно огненные глаза ночного зверя, подумалось мельком. Подумалось и забылось: не до прошлых или будущих страхов сейчас, когда в животе полно (Хозяева расстарались, зажарив на огне лосиные туши), в голове легко и хмельно, губы и пальцы липкие от сластей и вкусного печева, которые продают снующие в толпе лоточники (не забыть прикупить сестренкам!). Подруг то и дело подхватывали и выводили в танцевальный круг незнакомые парни, а то и взрослые мужчины. Девушки и отнекивались, и отбивались и хохотали и били по рукам особо приставучих — и всё танцевали, танцевали. Хотя большинство танцев Берта знать не знала, и плясала не всегда в такт мелодии или хлопанью в ладоши, сегодня это ни ее, ни окружающих нисколько не волновало. Как и то, что завтра кто-то проснется с хмельною головою, кто-то в обнимку с незнакомцем-незнакомкой; а кто и вовсе в теплом хлеву, не найдя в себе сил дойти до постоя...

Запыхавшаяся, разогревшаяся от плясок, вина и жара близких костров, Берта полностью расстегнула свой шугай . Эта одёжка — нарядная куртка с беличьей оторочкой, подбитая заячьим мехом; материн нарядный платок, сейчас уже и вовсе повязанный вокруг пояса; да нарядное платье, шитое и вышитое самой Бертой — всё с тех добрых времен на родине, вроде бы совсем недавних, но теперь таких далеких...

Когда еще был жив отец.

Внезапная печаль будто водой ледяной окатила, отрезвила. Шум и музыка стали слишком громкими и надоедливыми, народу было слишком много, на хмельных и вовсе бы глаза не смотрели: весело им, как бы завтра стыдно не стало! Ой нет, просто она притомилась уже. Надо найти место потише и потеплее, передохнуть чуток.

Проводив взглядом хохочущую Гутрун, которую затянул в себя вьющийся вокруг большого костра танцевальный круг, девушка рассеянно перекинула косу на грудь, потянулась поправить сбившуюся повязку.

— Ох! — повязки как не бывало. Видно, обронила, сползшую, во время очередной пляски и даже не заметила. Берта наклонилась, осматривая утоптанный снег под ногами — где там! Ее тут же толкнули, чуть не уронили, извинились, заругались... Вконец расстроенная девушка выбралась из толпы, присела у дальнего костра на длинном бревне. Сегодня, конечно, не найти, да и завтра вряд ли, когда тут пара сотен людей побывало... Не то, чтобы повязка была шибко дорогой, простенькая, но украшена затейливо, да и височные кольца еще отец привез с Сунгана: посеребренные, с диковинным иноземным узором. Со вздохом Берта подтянула и обхватила руками колени. Уткнулась в них подбородком, глядя на пляшущие языки костра и пляшущих перед ними темные тени людей. Пойти, что ли, спать? Все одно веселиться уже совсем не хочется.

Сильные руки легли ей на плечи. Горячий вкрадчивый выдох прямо ей в ухо:

— Заскучала?

Сердце забилось: неужели?! Берта оглянулась — и затрепетавшая было улыбка тут же сползла с губ. Моди.

— Не по тебе! — отрезала, отворачиваясь к костру. Моди перешагнул через бревно, шлепнулся рядом, сильно толкнув ее. Ноги его уже не шибко держали: видно, прикладывался к хмельной бражке не раз и не два. Двинул локтем в бок.

— А по кому тогда? Неужто кого себе на ярмарке высмотрела, ждешь-поджидаешь, когда появится?

— На кого гляжу и кого ожидаю — забота не твоя! — отозвалась Берта.

— Ишь ты! — Откинувшись, парень осмотрел ее с головы до ног. Только что считавшая себя если не раскрасавицей, то очень хорошенькой, Берта вдруг поняла, как убого ее платье, и шугай заметно потерся на сгибах, а платок и вовсе годится расцветкой только для древних старух. — Думаешь, кому-то здесь приглянешься? Нищенка на коровенке! Пригрели вас в Краинке из жалости, так можешь теперь нос воротить? Вставай давай, плясать пошла!

Поднялся, за обе руки ее потянул. Силищи, несмотря на хмель, было в нем немеряно: этому точно нищенствовать-голодать не приходилось. Берта изо всех силах упиралась, но подняться пришлось, а то как бы невзначай потерявший равновесие Моди не придавил ее своей тушей.

— Не хочу я плясать. Наплясалась.

— А чего тогда хочешь? — пухлые губы Моди расползлись в пьяной усмешке. — А-а-а... понял! Так и я ж не против! Вон там сарайчик неплохой теплый приглядел, да и со мной не замерзнешь. Пошли.

Берта вздохнула: старая песня! Моди все лето ее доставал, и с каждым новым отказом злился все больше. Зимой поутих поневоле: далековато до хутора бежать, да и под взглядом родни девку запросто не потискаешь. Но, оказывается, не позабыл-не передумал.

Не стоит Зимний поворот портить, нести ссоры в новый год, порешаем все мирно...

— Моди, ты красавчик, каких поискать, вон вокруг сколько девок хорошеньких да зажиточных, только пальцем помани! Чего я-то тебе сдалась... хм, нищенка страшная-приблудная?

Парень засмеялся:

— Так тебя раздень, разницы с ними никакой! Ты радуйся давай: и тебе приятно, и нам, краинским, — благодарность за приют и ласку!

Еще и зад ее облапил.

— Пустил быстро! — выдохнула Берта, глядя в близкие ярко-голубые, мутные сейчас глаза.

— А то что? — ухмылявшийся Моди тут же в распахнутый шугай полез. Берта вновь вздохнула: некоторые слов просто не понимают! Она вон всё лето крепилась, отделываясь шуточками да строгостями — толку чуть.

— А то — то! — и отклонившись в его руках, с размаху залепила кулаком в лицо. Моди аж зашатался, отступил на шаг, другой и — много ли пьяному надо — повалился на снег. Забранился, барахтаясь. Ей бы уйти сразу — задержалась убедиться, что старостин любимый сынок в порядке — рука-то у нее тяжелая. Моди на удивление быстро поднялся, разъяренный кинулся, что тебе бык на красную тряпку.

— Ах ты Хелево отродье!

Она бы увернулась. Наверное.

Но в тот же миг занесенный кулак Моди перехватил...

— Эрин!

Широкая спина закрыла ее от пьяного парня. Ровный голос:

— Хватит.

— Чего хватит?! Ты еще кто такой? Отпусти меня, слышишь?!

— Нельзя драться в Зимний праздник.

Берта хмыкнула: кому ты это говоришь? Моди трезвый-то вытворяет, что хочет, а пьяному и вовсе плевать на все обычаи-законы. Старостин сынок замахнулся ударить Эрина свободной рукой: тот и ее перехватил с по-прежнему негромким: 'успокойся'. Берта заметила двоих, стоявших в отдалении: те внимательно наблюдали за происходящим. Показалось, она узнала... Ох, да не Хозяева ли это за порядком смотрят?! Пьяный-пьяный, но Моди, кажется, их тоже приметил, или, поняв, что с нежданным защитником просто не справится, заговорил тоном ниже:

— Ты давай не лезь в чужие дела! Мы с моей девкой как повздорили, так и помиримся, а ты себе шагай, куда шел!

Берта заволновалась: еще наговорит чего не попадя!

— Не слушай его, я вовсе не...

Эрин даже не обернулся. Ответил по-прежнему ровно:

— Только девушка против. Отрезвей, потом мирись.

Отпустил парня так неожиданно, что тот даже равновесие потерял — тут же поддержал, резко развернул в сторону веселящейся площади — и в спину подтолкнул. Моди пробежал, чтобы не упасть, несколько неровных шагов, а когда с бранью развернулся, то увидел за спиной лишь темноту да падающий снег.

* * *

— Ты вернулся!

— Да, — глухо бросил Эрин, не оглядываясь. Он шагал так быстро, что Берта за ним с трудом поспевала — а ноги-то у нее не короткие. И еще — заметно хромал.

— Эй! — Девушка все же догнала его, схватила за рукав. — Погоди, что с тобой случилось? Ногу подвернул? Поранился?

Эрин остановился. Берте пришлось обойти его, чтобы заглянуть в лицо: обернуться и не подумал. Стоит, снег под ногами разглядывает. Наконец бросил нехотя:

— Поранился. На заставе, — и глянул, наконец, на нее, хоть и исподлобья.

— А... — Берта сморщилась. Так вот куда он уезжал! — Опять эти твари вроде Хрустов пролезли, да? Не знала, что Хозяева еще и людей на свои заставы набирают, что, уже сами не справляются?

Помолчав, обронил:

— Враг общий.

Не успела Берта сказать 'это-то да', Эрин добавил почему-то — невпопад:

— На женщин у нас не нападают.

Берта отмахнулась.

— Да ну, какое 'нападает'! Просто Моди сегодня перепил, так-то он хоть и с гонором, но договориться можно... — И оборвала саму себя: с чего это она вдруг решила за краинского дурачка вступиться? Перевела разговор: — А я сегодня твоего Седого видела! И тебя целый день высматривала.

— Да, мне говорили.

И опять умолк. Берта сначала даже не поняла: говорили про Седого, или про то, что она его взглядом среди базарной толпы ищет? И тут ей словно пригоршню снега в лицо бросили — даже щеки загорелись. Значит, Эрин знает, что она здесь, но подойти за целый день даже не попытался — если бы пьяный Моди не набедокурил, они бы так и не встретились?! Ох, глупая, видно, только ты одна здесь и рада! Перевела дыхание, чтобы голосом обиду и разочарование не выдать. Сказала как можно веселее:

— Ну что, рада была тебя повидать! Пора, Гутрун поди уже меня потеряла. Гутрун — это подружка моя, ты ее не знаешь... да ты вообще никого не знаешь.

— Берта.

— Нас, краинских, немало приехало, торговать, закупать много чего надо, так что завтра с утра до вечера буду занята, вряд ли еще встретимся...

— Берта...

— А, да! — вспомнив, девушка полезла под полу шугая в привязанную к поясу сумочку: другие девицы в таких зеркальце-расческу таскают, а она вот... — Варежки. Тебе отдарочек. Я на ярмарку много лишнего навязала, так что и тебе хватит, бери-носи-владей!

Мысленно себя похвалила, что все-таки свой подарок раньше его самого не вручила — то-то бы он потешался над нею! Неподвижный Эрин молча смотрел на требовательно сунутые в самое его лицо рукавицы с рябиновым узором, Берта решительно схватила его за руку и всунула в пальцы 'отдарочек'. Оглянулась на оставленную за спиной светлую гомонящую площадь:

— У-у-у, как далеко-то мы ушли, оказывается! Я там с одним пареньком договорилась через костер прыгать, так что...

— Берта!

Краем глазом увидела, как Эрин шагнул вперед, поспешно попятилась, оступилась — и упала бы, если бы он не подхватил ее под спину. Берта глянула в близкие глаза.

— Не упаду уже. Ну, бывай здоров! Да отпускай ты меня!

— Подожди, не уходи...

Берта что было силы хлопнула его по плечам: вроде бы в шутку, на самом деле от всей ёжившейся от неудобства души.

— Пусти! Ты что как Моди!

Отпустил — но не раньше, чем убедился, что Берта прочно стоит на своих двоих. Однако тут же схватив за руку, потянул за собой.

— Поговорим.

— Так говори!

Вроде и не слишком крупный парень протащил ее, прежде чем вообще заметил сопротивление: Берта упиралась ногами в снег, пыталась вырвать руку. В глазах обернувшегося Эрина заплясали отблески костров, только почему-то зеленые.

— Прошу: не здесь. Там, где нет лишних глаз и ушей!

На языке Берты завертелось про один неплохой теплый сарайчик... Ну ладно, выслушает, что он ей такого секретного расскажет, прежде чем насовсем распрощаться.

Сарайчик-не сарайчик, но место для разговоров Эрин выбрал неплохое: у глухой стены какого-то здания: площадь как на ладони, а их — как не вглядывайся от костров, не увидишь. Начала все-таки Берта:

— Ну так рассказывай, от кого это мы с тобой должны прятаться? И почему?

Эрин молчал так долго, что она уже была готова решительно уйти.

— От моих сородичей.

Берта захлопала глазами:

— Это что ж у вас за порядки: с девушкой и словом не перемолвись?! Подумайте, какие строгости! Или... — она чуть не подскочила. — Так ты, может, сговорён?!

Или вообще женат?

С мгновение Эрин выглядел озадаченным, потом широко заулыбался:

— Нет-нет!

Уф. Берта с облегчением опустилась обратно на скамью, но, вспомнив недавние попреки Моди, снова напряглась:

— Или что, тебе с кем попало и дел никаких иметь нельзя?

— Ты — не кто попало, — серьезно ответил Эрин, Берта машинально кивнула:

— Это да, мы еще ни у кого милостыни не просили и не просим! Не богачи, конечно, и трудновато бывает (слукавила, какое 'бывает', постоянно!), но всё одно справляемся... — Спохватилась, что сейчас неблагодарной себя перед ним выставила: — Хотя помощи твоей рады, да! Так почему все-таки мы от твоих родичей прятаться должны?