Ёзеф. Инферно

— Мне жаль, что ты выбрал путь жертвы, — я встал с кресла и пошёл к шкафам.— Я сделаю эликсир, и ты его выпьешь. Ты должен быть готов к ритуалу.

— Это... будет больно?

Я оглянулся на тихий сдавленный голос. Мальчишка смотрел исподлобья, только теперь начиная осознавать, на что себя обрёк. Никаких сожалений я больше не испытывал. Его душа отравлена верой в Великого Отца и не свободна от страхов, поэтому он всё-таки жертва. Я заблуждался, видя в нём соратника. Но унижать его хрупкое, но настоящее мужество ложью я не хотел.

— Сначала нет. Потом очень.

Он немного помолчал, перед тем как сказать главное.

— Я... Я не могу умереть ради Сурта. Я... я не верю ему.

Мне оставалось только кивнуть, доставая склянки с ингредиентами для эликсира. Яд служителей Великого Отца проник слишком глубоко в эту душу, и я ничего не смог с этим поделать.

Истинное святилище встретило не обычным потрескиванием светильников, а напряжённым гудением: Сурт обозначил своё присутствие. Он ждал исполнения клятвы.

Я молча кивнул в сторону алтаря, и Хуго робко спустил с плеч жертвенный хитон. Ткань упала на пол, мальчишка сглотнул, нерешительно шагнув к камню.

— Ложись, — в моём голосе прозвучал приказ, и мальчишка, под действием эликсира смерти послушный моим словам, исполнил его. Пока я привязывал к железным кольцам его запястья и щиколотки, он неотрывно смотрел на занесённое копыто Тёмноокого, и я чувствовал, как страх всё больше захватывает его душу.

— Ты выбрал путь. Иди до конца и умри достойно, — я заглянул ему в глаза. — Ты можешь кричать от боли. Но не позорь себя страхом.

Он сжал челюсти, тщетно стремясь скрыть плесканувшийся в глазах ужас. Он боялся боли и боялся умирать. И в этот миг я чётко понял, что Сурт не примет его таким. Чистая жертва становилась просто овцой, а значит, и Силы я получу намного меньше, чем рассчитывал.

— Думай о своих родных. Думай о мести. Думай о том, как будут выть и просить пощады солдаты Суринама.

Нехитрый приём сработал: мальчишка перестал паниковать, переключившись на иное. Теперь он видел себя героем, умирающим во имя великой цели. Тёмноокий довольно улыбнулся, сверкнув клыками. Ему понравилась такая жертва.

Лунный свет стал ярким, почти заглушая светильники. Пора.

Я взял ритуальный кинжал, и первый порез на смуглой коже мальчишки налился густой тёмной кровью под речитатив молитвы, переходящей в заклятие.

Чтобы управлять Ушедшими, поднявший их должен поделиться с ними своей силой и видеть место действия своих солдат. У мёртвых нет глаз, это самое лакомое в теле — то, что зверьём съедается в первую очередь, и смотреть через Восставших невозможно. Но у меня не было нужды в зрении. Моя команда проста: убить всех живых в городе. Абсолютно всех. Горожан и солдат. Предателей и тех, кто стал орудием моей мести.

Час отмщения пришёл.

На алтаре мучительно умирал Хуго, отдавая мне остатки своей драгоценной жизненной силы, а на поверхности по моему зову возвращались в свои потерянные тела Ушедшие. И они шли. Запах живой крови вёл их, люди — вперемешку солдаты и горожане, — бежали, но проклятье не давало им покинуть границы этого воплощённого кошмара. Я слышал, как в ужасе кричат живые, как хрустят их кости под пальцами Восставших, неуязвимых для простого оружия, как горячо и жарко плещется на камни и землю кровь, принося обещанную мной жертву Тёмноокому, купающему в густых алых потоках острые копыта...

Краем глаза я видел, как от тела Хуго с последним вздохом отделилась душа. Белёсая и лёгкая, как туман, она потянулась вверх, к престолу Тёмноокого, и лишь тонкая нить удерживала её.

Последний шанс для мальчишки поверить и избрать иной путь.

Но в следующий миг нечто тонкое и ослепительное сверкнуло, обрывая связь души и тела: Тёмноокий не захотел воскрешать жертву.

Но Хуго не спешил покидать храм. Его душа явилась вновь, что означало только одно: мальчишка стал Неприкаянным. Его не приняли ни божки Света, если Великий Отец вообще был способен кого-то принять и простить, ни, тем более, Тёмноокий.

— Так вот что вы задумали, — он стоял между мной и алтарём, но смотрел за пределы храма. — Город живых мертвецов! Вы обманули меня!

Я даже не повернул головы в его сторону. Сурт явил свою волю, отпустив эту душу без прощения и наказания, и я не собирался тратить на Неприкаянного драгоценное время ритуала. Но мальчишка желал высказаться до конца.

— Если бы я знал, что вы так используете меня, я бы ни за что не согласился на это! — он обернулся, едва ли не завис передо мной, лицо искажено в бессильной злости и обиде. — Вы привели сюда этих солдат и воспользовались мной, чтобы убить их всех! Это всё вы! Будьте вы прокляты!

— Замолчи, пока я не убил тебя окончательно, — я равнодушно смотрел сквозь него, и душа мальчишки отшатнулась и сникла. — Я не собираюсь оправдываться перед тобой. Я сделал то, что обещал. Суринам и Онферин заслужили эту кару. Избери ты второй путь, Онферин остался бы жить, твоё служение Сурту искупило бы вашу вину. Но ты выбрал путь жертвы, и потому здесь будет некрополь.

— Я... я тоже останусь здесь? — он повесил голову, и вся его душа заметно сжалась, отражая глубину переживаний. — Поэтому Он не принял меня?

— Ты — не проклятый, а Неприкаянный, — я не испытывал к нему ни сочувствия, ни интереса. — Твой бог отказался от тебя. Ты отказался от Сурта. Мне больше не о чем говорить с тобой. Прощай, Хуго. У меня ещё много дел.

Мальчишка в последний раз взглянул на меня и исчез, уходя за пределы реального мира.

Лунный свет окрасился алым, а я делился Силой с Восставшими и слушал, как умирает город.