| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Увы, на пироге Коли-Эчемина ничего подобного не имелось. Перемазанные вонючей жижей с головы до ног, они выгребали против течения, последними словами понося Крымский мост, реку, Лес, и свою жизнь, способную довести человека до столь жалкого состояния. Лёгкий вечерний ветерок обдувал страдальцев, слизь на лицах, волосах и одежде высыхала, превращаясь в жёсткую бурую корку. Кожа под этими "покровами" нестерпимо чесалась, но стоило поддаться низменным инстинктам — в пальцы вцеплялись семена, в изобилии прилипших к вымазанным слизью местам.
— Ах, ты ж, твою дивизию...
Сергей зашипел от боли — вместо лоскута ссохшейся дряни, он содрал со щеки пластырь, налепленный на пораненную шипомордником щёку.
— Потерпи чутка, Бич, осталось всего ничего. В Малиновке отмоемся, постираемся, горилки накатим. У них добрая горилка поспела, наши хвалили.
Сельцо Малиновка, приткнувшаяся к опорам Новоандреевского моста со стороны Нескучного Сада, появилась на карте Леса недавно — лет пять назад. Три десятка выходцев с Полтавщины и из Винницкой области расчистили глухие, в два человеческих роста, заросли малинника и устроились на жительство по-хуторянски основательно, с огородами, мазанками и даже пасекой. Малинник и дал название новоявленному поселению — он, да вездесущие челноки, оценившие малороссийский колорит и нравы селян. Схожесть усиливала близость Андреевского монастыря: несмотря на то, что в руинах бывшего патриаршего подворья вместо пана атамана Грициана Таврического поселилось семейство пещерных медведей.
Несмотря на ироничное отношение — зубоскалы из числа речников-нагатинцев и челноков с упоением сочиняли анекдоты о "хохлах" — Малиновка занимала в Лесу видное положение. Прежде всего, из-за расположения на пересечении реки и рельсовой нитки МЦК, по которой сновали туда-сюда редкие дрезины. Опять же, недалеко торная тропа Ленинского проспекта, да и до Лужников рукой подать. Мост проходим во всякое время, по рельсам несложно добраться хоть до Большой Арены, хоть до Новодевичьего Скита, хоть дальше, до Бережковской набережной и Сетуньского Стана. Соседство со знаменитым на весь Лес Кузнецом тоже добавляло Малиновке привлекательности, а под опорами моста уже несколько лет действовал рынок, на который раз в неделю съезжались окрестные фермеры, охотники и челноки.
— Неплохо хохлы устроились. — заметил Коля-Эчемин — Хатки, вишнёвый садочек, бджолы гудуть, звынни в грязюке копаються — рай, та й годи!
"Звынни" в Малиновке были хороши — настоящие, домашние хрюшки. Свиное сало селяне коптили на ольховых опилках с лесными травами, и получилось оно куда нежнее и ароматнее сала диких кабанов. "Бджолы" же были обыкновенными, дикими — но, в отличие от обитателей Добрынинского Кордона, промышлявших бортничеством, малиновцы разбили пасеку с настоящими ульями и переселяли туда пчелиные рои из дупл лесных деревьев.
Пирога, подгоняемая энергичными ударами вёсел, скользила к берегу, туда, где в тени краснокирпичных мостовых опор белели сквозь листву домики. Над ними, над решётчатой дугой арки, над заросшей непролазным кустарником набережной гималайскими пиками нависали кроны титанических ясеней, каждый вровень с остатками золотистой конструкции, венчающей здание РАН.
— Слыхал, дядька Панас хочет с торговцев на рынке гро?ши брать? — спросил Сергей.
Хохол есть хохол... — каякер сплюнул за борт. — Его салом не корми, дай урвать чего-нибудь на халяву. Люди к ним в гости едут, товар везут, торгуют — радоваться надо, а он — гроши...
— Ну, какая же тут халява? Территория — его, полное право имеет налогом обложить. Иначе, какой с них профит?
Малиновские дела не особенно интересовали егеря. Но в нововведениях старосты Панаса Вонгяновича Вислогуза угадывалось влияние Золотых Лесов — многочисленной и активной общины, образовавшейся возле Московского Университета и замкнувшей на себя его контакты с лесовиками. Золотолесцы давно пытались подмять под себя коммерцию всего правого берега, от Филей до парка Культуры, и Малиновка в этом раскладе была важным опорным пунктом восточного фланга их "зоны интересов".
— А правда, что у Говняныча кум в Универе? — спросил Коля.
Челноки и нагатинцы, недолюбливавшие малиновского старосту за скаредность и редкое даже для выходца из Малороссии хитрованство, прилепили ему обидное прозвище — вполне, по мнению Сергея, заслуженное.
— У дядьки Панаса-то? Брательник. Заведует складом на кафедре ксеноботаники.
— Пустили козла в огород...
Нос пироги уткнулся в дощатые мостки. Белобрысый парубок в портках из домотканины и замызганной вышиванке сунулся зацепить берестяной борт багром, но Коля-Эчемин так цыкнул на него, что мальца словно ветром сдуло. Но далеко он не убежал — уселся на корточки за перевёрнутой плоскодонкой и принялся с интересом наблюдать за гостями. У крайней хаты забрехала барбоска — навстречу гостям спешил кто-то из селян.
— Ну, вот... — Коля выбрался из пироги и накинул на вбитое торчком бревно верёвочную петлю. — Подай-ка оленебой, ага... Сейчас скажу баньку истопить, попаримся, перекусим, горилки откушаем. А как стемнеет — к Кузнецу: когда подплывали, его пацан с моста рукой махал. Значит — ждут.
История градостроительства знает немало "жилых" мостов. Парижские, превращённые в торговые улочки, флорентийский мост Понте-Веккьо, мост Кремербрюке в немецком Эрфурте, "Мельница на мосту Вернон", увековеченная Клодом Моне... В самом деле, это удобно: и оборонять, в случае чего, проще, и вода под рукой, и отходы есть куда девать...
Имеются и недостатки: место жительства открыто всем ветрам и... тесно. Очень тесно. На средневековых мостах люди жили, торговали, работали друг у друга на головах — в самом буквальном смысле.
Это не относилось к Новоандреевскому мосту, превращённого в совмещённую артерию МЦК и третьего кольца. Места здесь хватило бы для населения средневекового города — с лошадьми, гулящими девками, нищими, монахами и палачами. И еще осталось бы свободное пространство для разного рода церемоний.
Сейчас здесь обитали около дюжины человек. Главным и самим известным из них был "хозяин" моста — Кузнец. Его так и называли в Лесу — "Кузнец", обязательно с прописной буквы. Изделия Кузнеца — ножи, топоры, охотничьи рогатины, наконечники стрел, дуги и механизмы арбалетов — пользовались устойчивым спросом от Большого Болота на севере до таинственных чащоб Царицынского парка. Никто не помнил, как зовут его на самом деле; даже домочадцы называли его просто "Кузнец".
А уж какие слухи ходили о нём по всему Лесу! Будто Кузнец использует металл, который доставляют ему из особых, заповедных мест; будто клинки он закаливает в крови чудовищ Чернолеса и Щукинской Чесполосицы. Что в неприметной постройке рядом с кузней находится алхимическая лаборатория, где он ночами смешивает вытяжки из лесных трав и насекомых, варит из коры столетних дубов, настои, придающие клинкам не только редкостную красоту и прочность, но и удачливость — качество, особо ценимое лесовиками.
— Как новая пальма, Бич? Успел в деле опробовать?
Они стояли у перил железнодорожного моста. Уже совсем стемнело; с реки тянуло сыростью, небо, усыпанное не по-городскому крупными звёздами, предвещало на завтра холодную, ветреную погоду.
Кузнец крякнул, извлёк в вышитый кисет, глиняную трубочку-носогрейку и принялся, не торопясь, со вкусом, её набивать. Кисет расшила его супруга, сорокалетняя, статная женщина, эталон русской красавицы, родившая в Лесу, четверых детей. Сам Кузнец мало походил на хрестоматийный образ бородатого, кудрявого, широкоплечего здоровяка. Был он неказист, сутул, бородёнку имел жиденькую, из тех, что называют козлиными. Под стереотип подходили, разве что, руки — широкие, сильные, в пятнах от ожогов, въевшейся окалины и угольной пыли.
— Рогатину-то? — отозвался Сергей. — А как же, ещё вчера — трёх щитомордников подколол.
— А прежнюю куда девал? А то неси, перекую, запасная будет.
— Я её подарил. Да и нечего там перековывать — насадка цела, только древко треснуло. Заменить — сто лет прослужит.
— Подарил, говоришь? Человек хоть стоящий?
— Университетский, грибы изучает.
— Грибы? Тоже дело...
Говорить Сергею не хотелось. Он так бы и стоял над текущей водой, наслаждаясь покоем, безопасностью и чувством сытости — дорогих гостей в Малиновке кормили от пуза. Однако, вежливость требовала поддерживать беседу.
— Видел в кузне копейные насадки, трёхзубые. Для сетуньцев?
— Да, это их охотничьи рунки. Должны были ещё днём забрать, да припозднились.
"Сетуньцами" называли обитателей большого укреплённого поселения в долине реки Сетунь, рядом со слиянием с Москвой-рекой. Сетуньцы, сделавшие своим единственным занятием истреблением самых опасных лесных созданий, славились в Лесу привязанностью к средневековой атрибутике и полнейшей безбашенностью. А ещё — пристрастием к употреблению сильнодействующих средств, составленных из лесных ингредиентов.
— Бич, тут такое дело. Наведались третьего дня ко мне из Золотых Лесов...
— Предлагали крышу?
— Один раз попробовали, я их отшил. Они о тебе расспрашивали: когда последний раз появлялся, где сейчас, чем занят?
— Ну и ты...?
— Послал по тому же адресу. Какое их собачье дело?
— И что, пошли?
— А куда бы они делись? Но дело не во мне, Бич. Их потом в Малиновке видели, у дядьки Панаса. О чём они там беседовали — не знаю, а только чует моё сердце: старый хохол уже послал на Метромост белку с запиской: "плывёт, мол, Бич, встречайте".
Сергей кивнул. Под мостом лунные блики играли на текучей воде, то и дело доносились всплёски — выдры (не чернолесские монстры, обычные зверьки-рыболовы) вышли на ночную охоту.
Кузнецу тем временем стало невмоготу держать паузу.
— Я вот о чём подумал... Может ну её, реку, а? С утра сетуньцы приедут на дрезине. Заберут заказ — и назад. Вот бы и тебе с ними? Эчемин пусть себе плывёт — минует Метромост, заберёт тебя выше по реке, на Бережковской. А я при случае наведу справки через верных людей — есть у меня такие среди золотолесцев — чего им от тебя понадобилось?
Сергей помолчал, прикидывая плюсы и минусы предложенного варианта. Бегать от золотолесцев не хотелось. Репутация у него сложилась вполне определённая, и слух, что отчаянный Бич от кого-то прячется, мог её подмочить. С другой стороны, может, действительно, не лезть на рожон, выяснить по-тихому? А там видно будет.
— А что, годная мысль. Так и сделаю.
— Вот и отлично! — осклабился кузнец. — Пошли ко мне, накатим по чуть-чуть — и на боковую. Утро вечера мудренее...
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
