День непослушания

Подняться я не смог, так, на четвереньках и пополз. Медленно, стараясь не свалиться и не удариться об углы. И дополз.

Папа и мама лежали рядом. Папа положил мамину голову себе на грудь, обнял за плечи. Так и умер. Он наверное умер сразу, как дошел и лег. У него всегда была железная воля, и папа не мог себе позволить умереть, не выполнив задачи. Его задачей было — дать мне задание, а потом дойти к маме и умереть рядом с ней. И он дошел. Истекая кровью, хрипя истерзанными мерзкими бактериями легкими.

Я смотрел в спокойные лица моих родителей, стараясь запомнить их такими, какими они были сейчас — пока еще не тронутые тленом, будто заснувшие тяжелым больным сном.

Никогда. Никогда! Какое это страшное, ужасное слово! Никогда больше я их не увижу живыми, не поговорю, не посмеюсь с папой, не уткнусь в мамины пахнущие ромашковым шампунем волосы. НИКОГДА! Теперь — я один. И я должен сделать то, что обещал отцу! Я должен выжить! Во что бы то ни стало — выжить!

Но я не ушел сразу. Дополз до постели и потрогал мамину шею. Она была холодной, как лед — в комнате на всю мощь работал кондиционер. На шее мамы не билась жилка. Мертва.

Тогда я потрогал папину сонную артерию, затаенно, с болью в глубине души ожидая — он просто потерял сознание! Он еще откроет глаза, поговорит!

Нет. Кожа теплая, но жилка не бьется. Сердце остановилось. Он ушел.

И тогда я пополз к ванной комнате. Нужно было помыться — пока есть вода. Полежать в горячей ванне — чтобы разошлись мышцы. Ну а потом уже и займусь выживанием. Так, как завещал отец.

Слез не было. Все, я отплакал свое. Теперь — я единственный мужчина в нашей семье. И плакать мне нельзя.

Глава 2

12 июня. День. Настя Самойлова

Настя очнулась от запаха. Пахло...ну просто отвратительно — как...как...непонятно где. На помойке? Ну...вроде на помойке совсем не так пахнет. Там все больше объедками, чем-то протухшим. А тут...сладкий такой запах, и очень-очень знакомый!

Вспомнила! Так пахла дохлятина. Однажды Настя ехала вместе с мамой за город, куда-то в гости — сейчас уже не помнит, куда именно в гости — мама сидела за рулем, Настя на заднем сиденье. И вот приспичило Насте "по-маленькому"! Настя стала канючить, мать бесилась — останавливаться на загородной дороге? Неужто потерпеть нельзя?

Настя терпеть не могла, и потому мамочке пришлось остановиться и потребовать, чтобы Настя сделала ЭТО прямо на обочине, под прикрытием открытой дверцы джипа. Само собой, Настя тут же закусила удила и отказалась писать под взглядами проезжающих по дороге водителей! Что она, совсем маленькая, что ли?! Ей аж семь лет уже! Мамочка орала, топала ногами, а потом сказала, чтобы Настя шла вон туда, в кусты при дороге, в которых точно гадили целые поколения автоводителей. И что она желает Насте вляпаться в кучу дерьма, а лучше — чтобы дочь плюхнулась в него прямо тупой мордой! И что от нее, Насти, у нее одни проблемы, и дура она была, что не оставила Настю у бабушки. Потому что с таким неуправляемым ребенком может справиться только такое бесхребетное существо, как бабушка! А еще — в кустах живут змеи, и они обязательно Настю покусают!

Настя так и не поняла, почему это бабушка бесхребетная — если тут же заявлено противоположное, что она может справиться с Настей (Настя знала, что такое "бесхребетное". Мама часто пользовалась этим выражением в отношении своих мужчин) Ну а мантру о том, что Настя суть камень на дороге личного счастья мамочки, слышала уже не один, не два, и даже не двадцать раз. Все сто, точно! Потому закусила губенку и решительно отправилась в кусты, очень надеясь, что укусит змея, Настя умрет в мучениях, и уж тогда мамочка пожалеет, что так ее не любила!

Сейчас Настя иногда думает, что возможно мамочка была бы в глубине души даже благодарна этой змее, избавившей от такой вот ходячей проблемы шести с половиной лет от роду. Поплакала бы, да и успокоилась. Зато личное счастье! Хотя, скорее всего Настя ошибается. Мало ли чего ляпнешь в сердцах!

Когда Настя осторожно пересекла придорожную канаву, каждую секунду ожидая подвергнуться нападению Нагайны, она почувствовала этот запах — сладкий, противный, не похожий ни на что в мире. А потом увидела ЭТО.

Собака. Она висела на ветке здоровенной березы — белая, большая... Настя не знала, какая это порода — просто собака, и все. Какой-то мерзавец повесил ее в проволочной петле, и широко открытые глаза пса смотрели на мир с ужасом и удивлением — Как? Почему? За что ты со мной ТАК?!

Висела она давно, и уже начала разлагаться. По трупу ползали белые черви, копошась в пасти, выползая из носа. И запах. Это был запах падали — ужасный, выворачивающий наизнанку.

Настя страшно завизжала — и через несколько секунд будто чертик из коробочки появилась мама — разъяренная, встрепанная, потерявшая по дороге одну из туфель. В руках она держала непонятно откуда взявшуюся бейсбольную биту, и лицо мамули выражало полную готовность разбить башку кому угодно, тому, кто покусился на ЕЕ дочь. Все, что принадлежит маме — неприкосновенно. И только она может ЭТО терять, рвать, разбивать или шлепать по заднице. Больше — никто!

Настя была выругана — притом матерно (мамочка никогда не скупилась на выражения), потом обласкана и уведена подальше от несчастной собаки, чтобы сделать то, что Настя собиралась сделать сразу.

А потом они уселись в машину и поехали дальше. Мама была непривычно спокойна, отрешена, и только иногда так искоса поглядывала на Настю, будто проверяла — на месте та, или нет. Настю тогда честно сказать удивило — с какой скоростью и яростью мама бросилась на ее защиту, не зная — кто обидел ее дочку, и сколько обидчиков спряталось в кустах. Инстинкт, наверное. Какая бы она ни была мать — все-таки мать. Львицы за своего ребенка порвут! Но притом при всем — вполне могут его и сожрать.

Тот же самый запах. Не очень сильный, но...противный. Очень противный!

Настя попыталась сесть...получилось со второго раза. В первый раз она просто свалилась на подушку, задыхаясь от бессилия и не видя ничего вокруг. В глазах — красно-черная пелена, будто кто-то закрыл их ладонями.

Но все-таки получилось. Спустила ноги с кровати, дождалась, когда красные круги перед глазами перестанут тошнотно вертеться, осмотрелась по сторонам. Дома. Она — дома. Ну...дома у бабушки, конечно. Не в подмосковном коттедже мамочки, подаренном то ли третьим, то ли пятым ухажером. И которого та благополучно послала подальше, когда на горизонте нарисовалась более выгодная партия.

Возле постели — табурет, на котором лежит белое полотенце, стоят какие-то темные пузырьки, и на одном из них Настя прочитала надпись "Асептолин". Как ни странно, она знала, что в таких пузырьках аптеки продают спирт — для протирания места укола и для разведения водой выпивохами. Нормальный такой этиловый медицинский спирт. Тридцать рублей пузырек.

Рядом с пузырьком — пакет со шприцами, коробки с ампулами, вата, ну и всякая такая хрень, которая нужна больному, и не нужна здоровому (если не считать спирта). Вокруг — никого. Бабули нет.

И что бы это значило? Ее, Настю, не отвезли в больницу, бабушка не бегает вокруг ощупывая лобик и ставя градусник. Как так?! Почему?! Странно, и непривычно. А то, что непривычно — то и пугает. И запах! Этот запах!

Настя сумела встать, и по стенке побрела в кухню. Ей ужасно хотелось пить. Ужасно! Ощущение такое, будто кто-то взял, да и выжал ее, как половую тряпку. Досуха выжал!

Шаг, еще шаг, еще...почти на ощупь, благо что расположение комнат в квартире Настя прекрасно знала. А потом Настя грохнулась, споткнувшись о кучу тряпья, лежащую за углом. Ей так показалось — куча тряпья. При падении больно, со всего размаха ударилась головой о стену, и похоже, что на некоторое время потеряла сознание.

Когда взгляд Насти сфокусировался, и она начала видеть, первое, что возникло перед ее глазами — лицо бабули. Оно было странно синим, а еще — землистым, глаза смотрят сквозь Настю, как если бы та была стеклянной.

А потом Настя увидела муху. Здоровую такую, зеленую, с блестящим брюшком. Муха вылезла из приоткрытого рта бабули и уселась на губе, деловито потирая лапки, вытягивая хоботок и поводя фасеточными глазами.

И тогда Настя закричала. Страшно, захлебываясь криком, хрипя и содрогаясь, как раненый зверь!

— Аааааа...хххххх....ааааа!

И потеряла сознание.

Следующее ее пробуждение было ужасным. Ей приснился сон, в котором все умерли. Все! Весь мир! Мама, бабушка, Арнольд. Они ходили по улицам — страшные, мертвые, черно-землистые зомби. Хорошо, что можно проснуться, и ничего такого не будет! Сон — он на то и сон, чтобы проснуться!

Настя открыла глаза, и тут же взгляд ее уперся в бабушкино лицо. Мухи уже не было, а из уголка открытого рта мертвой бабули протянулась ниточка то ли слюны, то ли крови — темная такая, и наверное — липкая. На полу — маленькая лужица этой жидкости, и от бабушки ужасно пахло. Падалью, как от повешенной собаки.

Настя всхлипнула, судорожно отползла от трупа, уперлась спиной в стену, и так замерла, тяжело дыша и борясь с приступами тошноты.

Сидела минут десять, пока наконец-то не начала работать голова.

Итак, что делать? Налицо смерть бабушки. Она была старенькой, так что по большому счету ее смерть не так уж и странна, ведь ей было уже...сколько? Пятьдесят? Пятьдесят пять? Шестьдесят? Настя как-то уже и привыкла считать ее старушкой, а ведь бабуля была вполне крепкой, даже болела редко!

Так. Что делать? Звонить! Куда? Сто двенадцать! Пусть они решают! Бабуля умерла, кто-то должен позаботиться о ее теле! Потом позвонить мамочке, и...мамочка все решит. С ее-то энергией — да она всех тут на уши подымет! Раком поставит!

Настя с усилием поднялась, держась за стенку, и пошла назад, в свою комнату, стараясь не смотреть на бабулю и удивляясь своему поведению. Ведь она сейчас должна рыдать! Выть от горя! А внутри — все сухо. Слез нет. И только глухая тоска, жжение, будто глубоко-глубоко горит огонек. Бабули нет. Совсем нет! Настя — одна. И нужно быть сильной!

Медленно, враскоряку добралась до окна, распахнула его пошире, пустила уличный воздух — чтобы не чувствовать этого сладкого запаха тлена. Пусть проветрится квартира. Так же медленно добралась до своей комнаты, нашарила айфон. Набрала номер МЧС. Пошел гудок. Один, другой...десятый...двадцатый...все. Отключился. Еще раз набрала. Еще. Еще.

Нет. Не берут трубку! Тогда в скорую помощь. Набрала...гудки...гудки...гудки. Срыв!

Куда еще?! В полицию! Вот! Набрала. Гудок...гудок...гудок...срыв! Да что за хрень такая?! Что это?!

Набрала мать. И тут же зло фыркнула: "Абонент не абонент!". Недоступна, черт подери! Надо искать помощь, идти к людям. В ЭТОМ идти?

Оглядела себя. Несвежие, пропитанные потом трусики, майка — того же состояния. Отвратно! Смыть с себя пот и засохшую блевотину, одеться. Потом — на улицу, искать помощь. К соседям надо идти.

Потащилась в ванную. Теперь это удалось сделать быстрее, даже за стены почти не цеплялась. Шаталась, конечно, но ничего, шустро дошкандыбала. Открыла воду, пощупала...черт! Горячей воды нет! Похоже что отключили на лето. Придется мыться холодной! Бррр!

Стащила с себя белье, повизгивая, стуча зубами встала под струи ледяной воды. Тут же выскочила, схватила мыло, шампунь — пару минут мылилась, затем снова влезла под душ. Быстро смыла мыльную пену, ставшую буквально черной от грязи, схватила полотенце, висевшее на крючке, яростно растерлась, ощущая, как кровь наполняет застывшие мышцы и разогревает кожу. Вышла из ванной, аккуратно повесив полотенце на веревку, и стараясь не коситься на бабушку, пошла одеваться.

Проходя мимо зеркала — осмотрела себя с ног до головы, и невольно удивилась: ожидала увидеть изможденную, худую как анорексичка девицу, но в зеркале вполне себе крепенькая, спортивная девушка без малейших признаков истощения. Ну так...может чуть-чуть и похудела, но не настолько, чтобы это было заметно незнакомому с ней человеку. Даже интереснее стала, сбросив пару-тройку килограмм.

Нормально! Как говорил слесарь-сантехник, который ремонтировал бабушке смеситель в ванной: "С пивом потянет!"

Нашла трусики, шорты, майку, натянула на себя. Поморщилась — и почему это не взяла с собой шорты подлиннее? Идти звать людей в шортах, которые открывают половину задницы — как-то...стремно! Неправильно это.

Хмм...мда. Сейчас бы ей черный платочек, длинное платье в пол, и старушечьи туфли — все-таки покойник в доме.

Но чего нет, того — нет! Нашла кроссовки "Найк", автоматически, не думая, подошла к зеркалу, схватила массажную расческу-щетку, быстро расчесала мокрые волосы, не особо заботясь об укладке. Какая, к черту, укладка сейчас?!

Закончила "укладку", решительно пошла к выходной двери. Остановилась, взяла ключи (вот было бы дело, если бы дверь захлопнулась, и пришлось бы ее вскрывать с помощью слесарей!), повозилась, открывая задвижку, толкнула дверь наружу. Она мягко распахнулась, приоткрывшись сантиметров на двадцать, и тут же замерла, упершись во что-то мягкое.

Настя нажала плечом — что за черт?! Мешки с мусором выставили, что ли?! Дверь не поддавалась, тогда Настя ее прикрыла, и с силой, несколько раз, налегая плечом двинула вперед. Дверная щель чуть-чуть расширилась, еще сантиметров на десять, и Настя, шипя и ругаясь сквозь зубы, протиснулась на лестничную площадку. Чтобы обомлеть и схватиться за голову.

Это был мужчина. Крепкий, лет тридцати — сорока, плечистый, массивный. Он лежал на лестничной площадке ногами к двери, из-за которой вышла Настя, и головой к соседней квартире, куда вероятно он и хотел зайти. В руке — связка ключей, в другой — авоська, полная каких-то продуктов. Эти продукты частично раскатились по площадке, и сыр в полиэтилене, колбаса и упаковка на десять яиц лежали у самых ступеней, едва не скатившись по лестнице. Фактически мужчина лежал в распорку между двумя дверями — бабушкиной, и соседней.

Настя закрыла глаза, плотно, до боли сожмурив веки, подождала секунд десять, снова глаза открыла. Само собой, труп никуда не исчез. Он смотрел на Настю мертвым глазом, и Насте вдруг показалось, что труп...моргнул! Тогда она взвизгнула — громко, отчаянно и побежала вниз по лестнице, будто пытаясь убежать от того ужаса, что сейчас, прямо сейчас произойдет! Зомби! Она видела в фильмах — такие трупы встают и потом идут есть людей! Этот...как его...ну черный актер — забыла имя — он там остался один, во всем мире один. С собакой. Ездил, и стрелял зомби. А еще какие-то исследования производил. Типа вакцину искал. И вот сейчас все страшно, до жути напоминает этот самый фильм!

И Настя побежала, взвизгивая от страха, колотя в двери квартир, мимо которых неслась! Мертвые двери! Никто не выходил, никто не откликался!

Она что, осталась одна?! Во всем мире?! Все умерли?! Ааааа!

Уже в самом низу, на первом этаже, усталая и запыхавшаяся Настя опомнилась и кое-как взяла себя в руки, тяжело дыша и пытаясь собрать мысли вместе. Как ни странно — этому помогла слабость. Настя так устала, так вымоталась после пробежки по лестнице, что рухнула на нижнюю ступеньку и замерла, прислонившись к стене. Раньше она никогда, ни под каким видом не уселась бы на заплеванную (скорее всего) ступеньку общественной лестницы, и не коснулась бы спиной грязной стены, рассадника микробов и болезней.