Терапия

По спине Юмор прошла волна, и земля вдруг оказалась далеко внизу. Узел протектората едва не рухнул куда-то в живот, Печаль взвыла, Счастье захохотала от неожиданности, направляя меч вперед, и барьер изнутри взрезало, вывернуло расходящейся волной, разрывая с треском и шумом ветра.

Крылья Юмор раскрылись, и она ловко нырнула в потоке воздуха, унося их вниз, к уровням эмоций, мимо Внимания, щурящей множество глаз, мимо обрывов, экранов вниз — все ниже и ниже темную дымку неизлеченной еще болезни, разъедающей город.

* * *

Путь в темных коридорах тянулся, казалось, годы. Они шли: Счастье возглавляла процессию, подняв ровно сияющий меч, Печаль следовала за ней, почти касаясь руки, Юмор медленно трусила последней, недовольно ворча. Познание то дремала, пристроившись на ее рогах, то, встрепенувшись, осматривалась, но усталость вновь заставляла ее опустить голову.

— Как мы найдем этот протекторат? — Печаль вздохнула, протирая глаза, — мы ищем уже целую вечность.

— У меня есть идея, — Познание свесилась через рог, — но нам придется еще немного побродить, — она приподняла плечи под взглядами свободных, — эта болезнь — она уничтожает желания, эмоции, впечатление. Перерождает и извращает, но сначала пытается уничтожить. Абсолютная апатия, понимаете?

Печаль тряхнула головой:

— Нет. Не понимаю.

— Нам нужна зона, где никого нет. Ни пауков, ни бабочек, ни птиц, — Познание осмотрелась, — вроде этой. Мы идем спиралью, я считала. И мы уже почти в центре.

— А если там не будет Депрессии? — Счастье посмотрела вперед, в темный коридор, уходящий, казалось, в бесконечность.

— Я придумаю что-нибудь еще.

Мембрана продавилась, пропуская их, и с влажным звуком захлопнулась за спинами. Счастье молча подняла меч выше, освещая комнату — но это было, пожалуй, лишним.

В центре комнаты висели, медленно вращаясь, протектораты, огромные, гладкие, каждый в форме шара, без единого острого угла. Жгуты, отходящие от них, оказались спутаны, и в них вплеталась чернота.

Печаль, не дожидаясь команды, пошла вперед.

— Они завязаны сами на себя, — сказала она, изучая жгуты, — я могу разобрать.

Внутри были замершие сцены, они дрожали немного, отзываясь на слабые движения жгутов.

В одном из шаров совсем юная кудрявая девочка — ее зовут Дафна, вспомнила Печаль — стояла, замерев, у окна. Со спины к ней прижимался, наваливался некто — видно было только широкие плечи, тяжелое, крупное тело, и отчаяние на исказившемся лице ребенка.

Второе замершее воспоминание было как будто снято в движении, оно расплывалось — двери непривычного, человеческого вида, женщина с очень строгим лицом, лежащая в коробке, рука ребенка во взмахе, Дафны, пытающейся бежать следом, и пожилая женщина, державшая ее двумя руками за плечи. И в проеме двери — широкая, мощная тень. Тот мужчина?

Печаль, не всматриваясь больше, расплетала узлы, позволяя им скользить свободно, самостоятельно находя, к каким эмоциям они принадлежат. Черные струйки ее пугали, но Печаль, зажмурившись, осторожно ткнула одну пальцем — но ничего не произошло.

— Она пока неактивна, быть может, — прошептала Познание, присаживаясь рядом. Счастье смотрела вверх, со странным, задумчивым лицом.

— Вот, значит, что...

Она сделала шаг ближе, и решительно, согнувшись, подперла собой первый шар. Юмор, заворчав, подсунулась под второй, раскрыв крылья — и работа пошла намного легче.

Печаль разбирала, выпутывая черные ошметки, даже когда у нее начало жечь пальцы. Чернота волновалась, пытаясь образовать что-то более крупное, что-то более опасное, и Печаль торопилась, сбивая пальцы, пока крупный жгут не вывернулся из рук, щелкнув напоследок, и правая рука повисла.

Черные струи надулись, дергаясь, вырываясь из жгутов сами, старались обвить ей вторую руку, и она яростно разбирала, выдирая клоки, поскуливая от боли.

— Еще немного! — Познание сунула нос прямо к самому толстому узлу, — вот эту нить тяни!

Печаль, чудом угадав, послушалась, вытаскивая нить основы, и узел распался.

Счастье охнула — вес разом увеличился, зарычала Юмор, но шары, просев, начали распадаться.

Многогранники и плоскости, множество октаэдров, сотни пирамид рассыпались вокруг, упрощаясь, разъединяясь на простые, доступные фрагменты. Многие присоединились к Печали, какие-то, подернувшись краснотой, сквозь засветившиеся стены скользнули к Страху, даже к Жажде рванулись три или четыре шестигранника.

— Повезло Ненависти и Отчаянию, — пробормотала Счастье, выпрямляясь. Юмор играла с несколькими шестигранниками, не давая им отправиться к Страху, ловя лапами и покусывая. Слившись, образованный октаэдр перелинял и отправился к Надежде.

— Не хочу портить всем настроение, — пробормотала Печаль. Она ногой растянула на полу небольшой экран и рассматривала его, все сильнее морщась.

— Ну? — Счастье заглянула, но ничего не смогла понять в закорючках и черточках — истинные символы Города могли читать только функции разума.

— Депрессия отсюда ушла, она ослабла, но она... все еще внутри, — Познание растерянно пожала своими круглыми плечами, — и она появилась раньше, чем эти воспоминания.

— Это значит? — Печаль потирала пальцы. Юмор, подойдя к ней, ткнулась круглой башкой ей в бок и так замерла.

— Она была здесь... всегда, — Познание устало тряхнула головой, — мы не победили.

Разделенные великие Императрицы приняли их в своих величественных покоях, не проявив ни капли удивления.

— Мы не можем победить, — подавленно сказала Счастье.

— Ее нет, — Страх величественно обвела рукой свои экраны, отражающие каждую эмоцию в Городе, — нигде. Никто больше не отравлен.

— Это пока...

Страх подняла одну из рук, призывая к молчанию.

Перед ней, вспыхнув, складывался из множества фигур новый шар.

Короткие кудряшки обрамляли лицо взрослой Дафны. Ее трудно было узнать. И она боялась — боялась как никогда. Страх вся вспыхивала, напряженно оскалившись, не пуская Жажду — та могла только тревожно смотреть, лишенная голоса.

Дафна смотрела на ту тень в дверях, того человека — смотрела, не поднимая глаз, и видно было лишь грудь и плечи.

Жажда решительно забрала власть над телом, и взгляд Дафны поднялся, открывая лицо — плоское, простое, с бакенбардами и бородкой. Теперь этот человек не казался таким уж большим и страшным, более того — маленький, старый, жалкий, он сам в ужасе пятился, его губы дрожали, он тряс головой — но стремительная Ярость, вспыхнувшая где-то в Городе, получившая силы своего крохотного протектората, вернула Дафне силы.

Женщина — все лицо изрезали морщины, та, что держала Дафну когда-то за плечи, что утешала ее, уводя от Острой Тоски, смотрела на них, не вмешиваясь, пока дверь не захлопнулась, оставляя этого человека снаружи, а двух женщин — внутри.

— Скажи, — Страх протянула Счастью растущий из пола микрофон, позволяющий говорить на все уровни, даже для Внешних холмов, — ты знаешь, что говорить.

Счастье переливалась полученной реакцией, шар рассыпался уже, рассыпаясь на воспоминания, и множество птиц разлеталось, вновь заселяя Город взамен погибших.

— Я не знаю.

— Тогда придумай.

Во много раз усиленный, глубокий, страстный голос заполнял уровни. Свободные эмоции и мимолетные настроения замирали, прислушиваясь, гончие Кошмара шипели, пауки забивались глубже.

"Депрессия — худшая часть нашего города, и мы не можем устранить ее — но можем держать под контролем", — говорила Счастье, — "наша победа — в непрерывной борьбе! Она больше не захватит наш Город — потому что он принадлежит не ей, а нам!"

Экраны, хрустя, сдвигались, позволяя прорисоваться новой картине рядом с картиной императриц. Счастье, в черной мантии с откинутым капюшоном, вскидывала на ней меч, и Печаль стояла плечом к плечу, сжимая ее ладонь.

Эпилог.

В покоях Власти, в уютном серебристом полумраке, дремала свободная эмоция, зарывшись в нежную ткань.

Власть рассматривала крупный кокон, сидя на полу у самой постели. Верхушка проломилась, выпуская длинные мощные ноги с короткими толстыми крючьями на концах. Показалась толстая, будто обрубленная, голова, серебристо-серая, но на воздухе быстро перелинявшая в золотисто-розовый. Короткие истинные надкрылья были почти не видны, зато ложные крылья распускались, красивые, широкие, быстро обретающие тот же приятный окрас. Создание, потоптавшись на обрывках кокона, взмахнуло крыльями, отправляя себя в полет. Власть задумчиво повернулась к свободной, не потревоженной этим рождением. — Я назову ее в честь тебя, Заботой, — она улыбалась весело, — никто же не перепутает тебя и мою букашку, верно?