Эльфийский шансон

Спустя несколько минут рыдания не стихли, а стали наоборот, еще горше, и Вася не выдержала. Крепко сжимая спасительный баллончик, она подкралась к ванной комнате, и заглянула туда. Прижимаясь спиной к унитазу, упершись руками в замызганный кафельный пол, Степан, глядя, почему-то, на свой, вывалившийся из штанов живот, горестно плакал, тихонько поскуливая, и иногда что-то шепча.

Раскрыв от изумления рот, Василина прислушалась, но до нее донеслись только отдельные слова: — "За что, не хочу, тролль, Семиликая, домой".

— Э... — помявшись, выдавила из себя Василина, кляня себя, что лезет со своим участием к этому отребью, но ничего не могущая с собой поделать, острое чувство жалости не позволяло, как того требовал инстинкт самосохранения, огреть по башке Степана, и попытаться спокойно выбраться из квартиры. — Слышь, ты чего, а?

Голубок, вздрогнув, поднял взгляд на девушку, и теперь пришел черед вздрагивать уже ей. На мгновение, Василине показалось, что вместо маленьких, опухших, насквозь пропитых глазок, на нее взглянули огромные изумрудные очи, сияющие мелкими золотыми искорками. По телу девушки наперегонки побежали мурашки, волоча за собой озноб. Вася непроизвольно обхватила себя руками, пытаясь согреться, не заметив, что выронила при этом баллончик, ощущая лишь, как погружается в этот бездонный, затягивающий взгляд. Но тут на прекрасные зеленые глаза набежали слезы, они моргнули, и наваждение кончилось — Василина вновь видела перед собой распустившего слезы и сопли алкаша.

— Жен... Простите, девушка, — хрипло выговорил Степан, вытирая слезы кончиками пальцев, аристократично, и даже, несколько жеманно. — Я не знаю, кто вы, и где я нахожусь, но поверьте, я не специально заняла это тело, и если вы сумеете мне помочь покинуть его, я с радостью это сделаю! Наверно, это было ваше существо?

— А? — окончательно растерялась Василина, чувствуя странную тягу присесть на пол рядом со сбрендившим Степаном. Несмотря на то, что больше метаморфоз с Голубком не происходило, в девушке поселилась прочная уверенность — перед ней не совсем Степан, тем более что, речи он вел совершенно не свойственные ему, хотя при сумасшествии и не такое случается. Страх перед мужчиной отступил окончательно — ну не мог внушать ужаса этот заплаканный индивидуум.

— Пп... Простите, вы, наверно, не понимаете мою речь, — огорчился Степан, и огляделся, явно что-то ища.

— Да понимаю я, что ты говоришь, хоть и ни фига не понимаю, что ты говоришь ... — выдавила, наконец, Василина. — В смысле... Ну, то есть... Тьфу ты! Что с тобой, Голубок? Белочка таки пришла, что ли? Или выпить не на что?

Степан

— Слышь, тетка, а где все? — звучно сглотнув кусок нежнейшего жареного с ароматическими травами филе неизвестного животного, и тянясь за сияющим при свете магических светильников, бокалом, хрипло поинтересовался Голубок.

Он сидел за ломящимся от неизвестных науке, но источающих сногсшибательный аромат, яств, столом, и под восторженный взгляд Кхакханы, насыщал истощенный двенадцатичасовым голоданием организм. После того как Степан был извлечен из шкафа, его, отчаянно сопротивляющегося запихнули в спрятанный в нише мини-бассейн, и под горестно-восторженные завывания — вот они, долгожданные грудь и прочие части женского организма, а не воспользуешься! намыли до скрипа. Нянюшка оказалась неожиданно сильна, и могла практически на весу удерживать извивающееся тело подопечной, и, жестоко не дав изучить себя, сделала свое мокрое дело. После чего, игнорируя нечленораздельные возгласы Степана, нарядила его в нечто воздушное, но непрозрачное одеяние, нежным водопадом облекшее еще горящее после очистительных процедур тело с плеч до пят, и отволокла к столу. О, да, эта женщина знала толк в удовольствиях! В этом Голубок убедился, плюнув на все непонятки, и наконец, расслабившись, валяясь на шелковых подушках у низкого недостолика, озирая продуктовое великолепие, и потягивая бесподобное, хотя и совершенно слабенькое вино, ощущая, как приятно покалывает размассированное, чистое и умащенное неведомыми смесями тело.

— Кто все, красавица моя? — напомнила о себе ушедшему в нирвану Голубку, Кхакхана.

— Ну, не знаю... Гарем мой... Тьфу ты, я ж баба теперь, — мысль о том, что он теперь женщина, более того — эльфийка Степан осознал, и принял неожиданно спокойно. А что? Ему по белочке в прошлый раз и не такое привиделось, эльфийка, все ж таки не гигантский стоглавый осьминог с пузырем наперевес, из которого бьет мощная струя самогона, смывающего к свиньям собачьим родной райцентр. Когда Степана отпустило в тот раз, перед глазами еще долго стояла самогонная волна, на гребне которой несло тетку Тоньку, а в ушах слышался собственный оглушительный рев. Больше всего тогда было жаль, прямо-таки до слез, потраченного на разрушение городка самогону...

— А, эти! Как их... Слуги! Бабки — девки, тот... здоровенный такой... Или это глюк был?

— Ох, милая моя, — тяжко вздохнула нянька, предусмотрительно отодвигая в сторону пятый по счету бокал с сильфидьим, так называемым, дамским, вином. — Что-то я тебя вовсе понимать перестала. Ну, какие слуги, сладенькая моя? Иль ты совсем память потеряла, после столь тяжкого для твоего организьму, труда? Гнездо ж само все делает, тут не бывает слуг. Работники дворовые — конюшенные есть, да, но кто ж их сюда-то пустит? А господин наверно, скоро тебя проведает, очень уж за тебя беспокоился, говорил, аура у тебя изменилась после того, как ты яичко-то снесла, не приведи Семиликая, дар свой потеряешь, али заболеешь...

— Господин — это... Этот... Как его... — замялся Степан, не решаясь произнести страшное слово. — Он... Муж? — наконец, еле слышным шепотом смог выговорить он, и зажмурив глаза, втянул шею в плечи.

— А кто ж еще? — громогласно изумилась Кхакхана, с тревогой поглядывая на воспитанницу. — Ох, милая моя, раненько, смотрю, ты встала, ох, рано... Ложись-ка, да поспи маленько, оно все на пользу будет.

Не слушая возражений Степана, няня нежной, но твердой рукой выдернула его из объятий подушек, и почти на руках повлекла в сторону ложа.

— Отпустите! Я не хочу в кровать! Мне знать надо! Да постойте же! — отчаянным рывком Голубок вывернулся из плотного кольца любящих рук, и, набычившись, уставился на нянюшку.

— Ох ти, горюшко мое... — тяжко выдохнула та. — Ну что тебе еще, болезная моя? Один вопрос и все, спать! Как отвечу, сразу же — сонное заклятие, и до завтрашнего утра в царство Жазувы отправишься, сны смотреть!

— Тет... Женщ... Э-э... А! — вспомнил, наконец, Голубок. — Шерхана! Если этот козел громадный мой... Он же такой здоровенный, падла! Как же он меня тогда того... Этого... Тр... Ы-ы-ы... — тихонько завыл он, не в силах назвать жуткое действо, должное, по его мнению, скоро свершиться.

Кхакхана ошарашено смотрела на эльфийку, даже не обратив внимания на то, что та извратила ее родовое имя. Только сейчас до нее дошел весь ужас ситуации — воспитанница совершенно потеряла память! Она не помнит даже элементарные вещи, кои знают даже только что научившиеся говорить младенцы орков.

— Бедная моя девочка... — всхлипнула няня, прижав ко рту ладонь, роняя зеленоватые слезы себе на грудь, и нервно постукивая копытцами. — Ее ж всему заново учить надо... — Откашлявшись, и взяв немного себя в руки, она, стараясь говорить спокойно, продолжила уже громче: — Он был такой большой, потому что как раз перед посещением твоей опочивальни летал с визитом к твоему батюшке, лично сообщить о твоем счастливом разрешении от бремени. А после превращения в истинную форму, драконам нужно время, чтобы вернуться к прежнему размеру. Они же, перетекая в человекоподобное тело, по размеру сперва не намного меньше драконьего. А к тебе он приходил где-то синм (минут) через сорок, думаю, сейчас он уже достиг своего обычного размера в этой форме. Если интересно, то обычно ты ему при этом достаешь где-то до груди.

Степан, прижавшись к сиреневой стенке, позабыв о ее прожорливости, замер, пытаясь осознать сказанное только что, и не справившись с задачей, пролепетал: — Вау... Дракон? Резиновый? Ха-ха-ха! У меня в детстве такой был, я с ним купался всегда. Пищал сильно, сволочь. Прям как ваш. Зелененький такой... А гоблины тут есть? Моя преле-е-есть, гы-гы-гы...

Место на стене, к которому прижимался бьющийся в истерике, хохочущий и рыдающий Голубок, пошло волнами, собралось складками вокруг него, принимая очертания его тела, словно бы собираясь поглотить его, но вместо этого мелко завибрировало, источая мягкое тепло и аромат, подозрительно напоминающий запах валерианы. Испуганная внезапным срывом воспитанницы, Кхакхана сама едва не завыла в голос от бессилия, растерянно топчась на месте, отчего по помещению рассыпалась громкая дробь, словно в спальню ворвался отряд кавалеристов.

— Грызенька моя ясная, да что же это! — глотая слезы, прорыдала она, с громким "Чпок!" оторвала его от успокоительной стены. Взвалив на плечо, в одно мгновение доставила Голубка до кровати, и аккуратно сбросила его на постель. Степан, не обращая ни на что внимания, корчился, запутываясь в одеялах, безостановочно ощупывал свое тело, и визгливо хохотал, перемежая истерический всхлипами, и бормотанием: — Тут выросло, тут отвалилось.... Драконы, мать вашу... Пищат, сволочи! Эльфы — гоблины, суки! Тонька, тварь!

Няня, едва слышно бормотнув что-то, провела рукой над едва виднеющейся из-под подушек и одеял эльфийкой, золотистое свечение окутало несчастную, и она, мгновенно расслабившись, уснула.

Феня

Второе мое пробуждение оказалось не в пример лучше первого. Настолько лучше, что сперва даже подумалось, будто все случившееся мне просто приснилось. Голова совершенно не болела, низ живота тянуло едва-едва, дышалось легко, да и воздух показался не таким отвратительным, как совсем недавно. Не открывая глаз, я робко опустила руку на живот, и бессильно уронила ее обратно — чрево по-прежнему было огромно. Хотя... Возможно, мне приснилось не только превращение в тролля, но и роды? Вероятно я все так же беременна?

— Сте... То есть, Феньк, ну как ты? — послышался рядом заботливый женский голос.

Я открыла глаза, увидела склоненное над собой встревоженное женское лицо с непривычными чертами, и мгновенно все вспомнила. К сожалению, все случившееся со мной вовсе не сон... Я в чужом враждебном мне мире, в отвратительном мужском теле — как оказалось, оно не троллье, а всего лишь человечье, у меня почти нет магии и... У меня появился друг? Не знаю... У меня их и дома-то было немного: Кхакхана, Гнездо, дядя Чероджипус, Селявинтий и балконь Стергас. А тут — не успела понять, что к чему, и уже друг. Что эта девушка именно друг, сомневаться не приходиться, я же вижу разливающееся над ее головой сияние неуверенности, заинтересованности, восторга и симпатии. Хотя бы частично ауры видеть я начала вновь...

Как же она вчера верещала, когда поняла, что я действительно та, за кого себя выдаю... Впервые тогда порадовалась, что у меня не мои родные уши, а местные, которыми я слышу в несколько раз хуже, чем обычно. Не понимаю, почему она поверила в то, что это безобразное, раздувшееся мужское тело — эльфийка, ведь я до сих пор сама в это не верю. Хотя люди, особенно лишенные магии, они ведь как дети, готовы верить любому проявлению чуда, даже если это простые кибиточные фокусы. Правда, в этой девушке... Василиине, да, так кажется, она представилась, чувствуется что-то такое... Чуждое, непривычное, но при этом одновременно и какое-то родное. Когда она склонялась пониже, меня охватывало такое чувство, будто я нахожусь рядом с почти опустевшим Источником, на дне которого еще плещутся остатки незнакомой мне магии. И это было облегчение, уж больно агрессивно относилась ко мне магия здешняя, слабо витающая вокруг. Подозреваю, что девушка попросту видела меня настоящую, сквозь эту мерзкую плоть, судя по тому, как она иногда сощуривалась, всматриваясь, словно пытаясь рассмотреть расплывающиеся черты.

Вчера, наплакавшись прямо там, в мерзком очистительном помещении, и там же выложив все, что произошло со мной, и внезапно поняв, что мне верят и хотят помочь, я, неожиданно для самой себя начала засыпать. С огромным трудом, и то, благодаря исключительно помощи замечательной чело... девушки, смогла добраться до крохотного, жесткого и до невозможности неопрятного ложа. Впрочем, в тот момент все это меня интересовало в последнюю очередь. Уснула мгновенно и снилась мне, почему-то, музыка. Странная, совершенно непонятная, но хорошо ложащаяся под слова, которые я никак не могла вспомнить...

— Феня, ты еще здесь? — слегка настороженно поинтересовалась Василиина, не дождавшись ответа на свой вопрос. Судя по всему, она начала переживать, как бы в это тело не вернулся прежний хозяин. О, Семиликая, если бы это было так! Ведь тогда бы и я вернулась в свое!

Рвано вздохнув, я прохрипела: — Да, даета* Васиилина, я здесь, к сожалению...

— Да ладно тебе, к сожалению! — радостно воскликнула девушка, сдергивая с меня покрывало. — Это ж такая круть — был алкаш-извращенец и — бац! На его месте прекрасная эльфийка! Это ж кому расскажешь — не поверят! Сразу в дурку закатают, обоих! А жаль...

— Да, прекрасная... — окончательно опечалилась я, пытаясь сесть, против чего насквозь пропитое жирное тело отчаянно запротестовало и, пользуясь случаем, заявило о своих потребностях. — Да что же это! Хэиаки* недобитые, мне опять надо... Надо... — от стыда я громко икнула, подпрыгнув от неожиданности. И... И... Этот проклятый организм самостоятельно издал куда более непристойный, мерзкий, и просто оглушительный звук. Я была на грани очередного обморока из-за такого невероятного попрания приличий. Мало того, что выругалась, так еще и издала непристойные звуки — один другого хуже! Кажется, мне остается только одно — шагнуть с крыши Гнезда в пропасть. Но есть ли здесь подобные высоты? Долго придумывать, как получше бы это проделать, мне не позволил этот отвратительный орган под пузом. Что он хотел, я толком понять не могла: то ли в очистительную комнату, то ли... Со стыдом взглянула на маячившую поблизости, под тонким неизвестным материалом женскую грудь — чужую грудь! — и тихонечко взвыла, пугаясь собственных ощущений. Рука сама потянулась к напряженному месту, и, словно ужасаясь собственных действий, спряталась за спиной.

— Да ладно, подруга, не парься! — попыталась успокоить меня, внимательно следившая за каждым моим движением, Василиина. — Идем, я провожу, тебе эта комната очень хорошо знакома, поди, не один час, как две дуры, вчера там проторчали. А у мужиков такая проблема вечная по утрам, не напрягайся, тем более, что этот козел вчера, как обычно, поди упился что свинья, вот организм и очищается от токсинов, выводя их самым простым способом. Пошли, пошли, расслабься. Только не прямо здесь, ладушки? Не плачь же, ну! Пошутила я, пошутила... Мы им всем еще покажем. Вот пописаем и покажем...

________________________

Даета — обращение к высокопоставленной молодой женщине человеческой расы. К мужчине — дает. (Е, а не ё!))