Книга 1. Ближник Ивана Грозного

— Гари в аду, урод! — с этими словами, я со всей дури и запулил занимающийся кувшин. — ...

Пылающий огонек несколько раз кувыркнулся и в полете взорвался яркой вспышкой, осыпав заоравшего уже от боли бека. Тот вместе со своим жеребцом моментально вспыхнул как свечка, осветив большую часть площади не хуже костра.

— Я здесь хан! По крови и по божьему праву! — заорав, срывая голос, я едва не свалился с балкона башни. — Слышите, предатели и клятвопреступники?! Аллах уже покарал одного, покарает и остальных!

Наверняка многие из те, кого привели заговорщики, ничего толком не понимали. Я нутром чувствовал, что еще немного такого бездействия и часть воинов с площади просто разбежится. К сожалению, нам не дали этого времени...

— Вперед! Вперед! — живое море вдруг колыхнулось и разделившись на десятки ручейков обрушилось на стену дворца. — Убейте его! — сквозь многотысячный топот слышался чей-то истерический визг. — Убейте!

Тут же рядом со мной просвистела стрела и, ударившись о камень, с треском переломилась. Потом просвистела другая, которой повезло больше. Ее наконечник чуть поцарапал мне плечо.

— Прячьтесь, господин! — с громким воплем Иса вытянул щит перед моим лицом и буквально вышвырнул меня с балкона. — ...

Яростная атака на дворец едва не увенчалась успехом. Многочисленные стрелки снизу засыпали стену сотнями стрел, а по наспех сколоченным лестницам в этот момент уже взбирались воины. Не помогли и остатки коктейлей Молотова, которые я бросал в узкие створки окон.

Когда враг оседлал часть внутренней стены, и для меня и для остальных стало ясно, что это конец. Держаться за дворец больше не имело никакого смысла. Эти каменные стены со множеством дверей, ворот и окон, становились одной большой ловушкой.

— Уходим господин, — Иса сдернул с ближайшей стены какой-то балдахин, обнажая крупную каменную кладку; он надавил на какие-то булыжники и внутрь провалилась часть стены, открывая убегающий в темноту узкий ход. — Этот древний подземный ход выведен нас сначала к Красной мечети, а потом в ров у крепостной стены, — здоровяк сплюнул на пол кровавый густой сгусток и с презрением произнес. — Эти урусуты обманули нас, господин. У них нет ни чести ни совести...

Иса схватил меня за рукав и начал было тащить в темный проем подземного хода, как в звуках боя зазвучало что-то новое. В какой-то момент, начали стихать лязг мечей, вопли раненных и умирающих, хруст разрубаемых тел, хрипы.

— Иса..., — я оттолкнул руку телохранителя и бросился к балкону. — Б...ь... Вот тебе и нет ни чести ни совести.

Мы все-таки дождались помощь... Многотысячная толпа, буквально затопившая узкие улочки на сотни шагов разные стороны, врезалась в тыл атакующим дворец воинам. С оружием и без него, с палками и дубинами, мясницкими ножами и обрывками цепей, сотни оборванцев с хрипом и урчанием бросались на спины воинов. Многие, словно потерявшие в подземельях весь человеческий облик, дикими зверями вгрызались в горло и руки своих врагов. В самом центре с одной из прилегающих улочек рабы гнали стадо быков в два или три десятка голов. Обезумевшие от покалывания копьями, ревевшие от боли быки, неслись вперед не разбирая дороги. С другой стороны в отряды заговорщиков пустили разогнанные телеги, с хрустом ломавшие и пеших и конных.

Это яростное побоище затихло лишь к рассвету, когда на заполненной лежащими телами дворцовой площади осталось стоять на коленях не более двух или трех тысяч заговорщиков. Ни одного из семи беков, что вместе с ханом правили Казанью живыми взять не удалось. Их разрубленные или разорванные тела лежали окровавленной кучей, полностью лишенные и своей роскошной брони, и драгоценного оружия.

Выйдя из дворца в сопровождении оставшихся в живых моих моих людей, я, медленно ступая по телам убитых, направился прямо в центр площади, где на одной из телег сгорбившись сидел мой старый знакомый — Седой. От того угрюмого обезображенного пленника, что я освободил несколько часов назад, остались лишь одни только шрамы и тяжелый исподлобья взгляд. Все остальное было другим. На нем был покрытый вмятинами черненный нагрудник, закрывавший длинную кольчужную рубаху. Его красные шаровары из драгоценного шелка были заправлены в кожаные сапоги с острыми носами. В руке он держал меч с богато украшенной рукояткой.

— Теперь тебя не узнать, воевода, — услышав это обращение Седой вздрогнул. — Ты помог мне и я хочу помочь тебе, — в ответ бывший невольник горько усмехнулся. — Не спеши, мне есть чем тебя отблагодарить... Поднимайся.

Я посмотрел на небо, восточная часть которого начала осторожно светлеть. Близился восход солнца, а, значит, пора было выполнять договоренность с царем Иваном Васильевичем.

— Сейчас Казань откроет свои ворота, а мы преподнесем ключи от крепости царю Российскому, — Седой неуловимо покачнулся, словно впечатлился так впечатлился этой новостью. — Я расскажу, кому царь обязан своей победой и у тебя будет шанс стребовать свою виру.

И снова удар в самую точку! Воевода с лязгом загнал меч в ножны и спрыгнул с телеги на землю. 'Не завидую я его врагу. Ох, не завидую... Кто же он все-таки? Не дай бог сам царский Ваня'.

Здоровенный ворот с хрустом закрутился под нажимом восьми дюжих мужиков и тяжелые деревянные ворота, оббитые бронзовыми полосами, начали открываться.

— Пошли, — я махнул рукой и первым вступил на деревянный мост через ров. — ...

Только сейчас, после этой страшной полной крови ночи, я смог спокойно подумать над произошедшими событиями. 'Странно, все это... Столько народу на глазах порубили, а у меня ни в одном глазу. Я же точно зарубил пару — тройку человек. Коктейлем сжег не меньше десятка, а то и двух. Я спятил что-ли? Или может стал таким же как и все?'. Не выдержав, я бросил взгляд назад, на своих спутников. 'Б...ь..., а каким таким? Вон здоровяк и идет с каменным выражением лица. Ему, походу, вообще все пофигу. Седой тоже вчера рубился как сумасшедший... И для меня это тоже все становиться нормальным'. Впервые, наверное, за много часов, все окружающее мне начало казаться каким-то сюрреализмом, в котором оказалось намешано множество всего и понятного и непонятного. Что-то внутри меня из моего времени, наконец-то, проснулось и начало буянить. Это, внутреннее, вопило о крови, о грязи, о ненормальности и преступности всего окружающего. Очнувшись, оно заставляло меня сомневаться в себе, в своих действиях, в конце концов в своей адекватности. 'Стоп! Стоп! Хватит! Долбанное самокопание! Да, я убил! Да, убил не одного человека и не двух, и даже не трех! И еще, похоже, убью немеряно людей... Мне, что теперь глотку себе перерезать или может в полицию пойти сдаться?! Хватит! Все! Здесь все другое — государство, общество, люди, законы. Здесь кровью отвечаешь за свои слова и поступки. Здесь кровью платишь за свои мечты и желания... Вопрос лишь в том, а готов ли я заплатить кровью?'.

И вот я уже прошел отведенные в стороны воротины с кольями, обозначавшие укрепления русского лагеря. Отсюда до холма, у подножия которого виднелась богато одетая группа людей, было шагов двести — триста. Я шел мимо ратников, пеших и конных, бородатых, настороженно, а кто и с любопытством разглядывающих меня. 'Теперь это мое время! Мое! И чем раньше я это пойму, тем быстрее смогу отыскать свою картину...'. Погруженные в свои мысли, я не обращал никакого внимания на бросаемые взгляды. Цель моя была отнюдь не здесь.

— Я хан Ядыгар, — громко произнес я, остановившись в десятке шагов от знакомой нескладной фигуры Ивана Васильевича. — Казань открыла перед тобой ворота царь...

Несмотря на сияющее лица молодого царя, было заметно, что он до самой последней секунды сомневался, откроются ли ворота крепости. Теперь же он наслаждался своим триумфом, чем надо было обязательно воспользоваться.

— Я передаю тебе ключи от сердца Казани, — с поклоном (с меня не убудет, а с царем легче будет договариваться) я протянул ему огромный с локоть бронзовый ключ с разными завитушками. — Пусть между нами и нашими народами будет только мир и никакой войны. Пусть твои недруги сгорят в аду, а верные друзья обретут счастья в этом мире.

'Б...ь... да Ваню сейчас просто разорвет от счастья! А говорят, советы этого америкоса Карнеги не работают... Да, стопроцентно работают! Как говориться, ласковое слово и кошке приятно'.

Оттолкнув от себя высоких широкоплечих рынд со здоровенными алебардами, царь едва не вприпрыжку подошел ко мне и взял ключ.

— Принимаю к себе в молодшие браты хана Ядыгара и беру под руку свою земли Казанские. Жалую тебе брат титул князя Казанского с землицей доброй и угодьями богатой по реке Каме, — громким, далеко разносящимся, голосом вещал Иван Васильевич. — Обещаю своевольно не чинить обиды князю и его ближним людишкам. На том целую крест, — с этими словами, он поцеловал вытащенный из-за пазухи золотой крест. — И икону родовую, — царь призывно махнул рукой и из-за спин его воевод кто-то начал выходить. — ....

И тут я что-то почувствовал. Это было едва уловимое и, главное, очень знакомое ощущение. 'Неужели?! Да, да, кажется это то самое чувство. Б...ь... я нашел картину!'. Действительно, в это мгновение я испытывал ту самую необъяснимую тягу, с которой жил почти всю свою сознательную жизнь.

Замерев на месте, я уставился прямо перед собой остекленевшими глазами. В десятке метров, прямо перед сурово глядевшими на меня царскими воеводами стояло трое священнослужителей в черных рясах, один из которых держал икону в богато украшенном окладе. 'Нашел. Нашел... Черт, корежит-то меня как! Даже ноги подкашиваются'.

Не знаю, что это так на меня подействовало — дикий стресс ли последних суток, полученная ли рана, ощущение ли открывающейся тайны, или что-то еще, но первые шаги вперед дались мне с большим трудом. Ноги были словно ватными и едва держали меня.

— Куды?! — кто-то высокий в богатом доспехе с ярко начищенными зерцалами сделал шаг мне навстречу. — ...

Дрогнули и окружавшие священников простые ратники, угрожающе потянувшиеся за мечами и топорами. Мне же сейчас было все равно. Почти ничего не соображая от гремевшего у меня в голове зова, я шел вперед. Шатался, переваливался с ноги на ногу.

— Оставьте его! — вдруг раздавшийся громкий голос Ивана всех остановил. — Ослепли что ли! Бог нам чудо являет, а они не верят глазам своим, — с горящими глазами, царь догнал меня и схватил за руку. — Фомы неверующие... Святость от лика Богородицы исходит и вразумляет даже иноверцев магометян, ибо вера православная истинная на всем белом свете, — Иван Васильевич размашисто перекрестился. — Вот что истинная вера делает! Вот! — он высоко поднял над собой нательный крест. — ...

Я же ничего этого не слышал, а то наверное рассмеялся или нет. Сейчас, это было совсем не важным. Главное, находилось прямо передо мною, почти на расстоянии руки.

'Точно как тогда... Как в том музее. Неужели это самый настоящий портал'. Я потянул руку вперед к сияющему ослепительным светом лику Богородицы, готовясь вновь провалиться куда-то в сверкающую бездну. Свет затопил все вокруг меня, обволакивая тело теплом и спокойствием.

'Куда меня бросит теперь?'. Однако, что-то не пускало меня дальше. Я словно упирался в какую-то стенку. И в какой-то момент яркий свет вдруг потух и меня выбросило обратно, в мир грязи, крови и настоящего. Разлепив глаза от слез, я обнаружил себя в грязи на коленях перед священников с иконой. Рядом со мной стоял и царь, который с умилением что-то мне шептал.

— ... Видишь, князь, какая благодать? А ведь это только список с московской иконы. Вот когда ту увидишь, то всей душой возликуешь от красоты Богородицы и младенца! Столько в ней святости и теплоты, что всякую злобы излечивается, всякого татя рыдать заставляет.

В моей голове же, которую еще потряхивало от испытанных эмоций, звучала лишь одна мысль: 'Это всего лишь список! Всего лишь копия другой иконы, более сильной. Если меня от этой так торкнуло, то значит та, другая, точно отправит домой'.

4.

Отступление 3.

Новгородская летопись [отрывок].

'... И встал тогда колени и слезно молвил тогда хан Ядыгар. Великий государь, все то время жил я во тьме, аки дикий зверь. Не знал я ни веры православной, ни божьей благодати, ни святого причастия. И узреша светлый лик Богородицы, прозрел я... Позволь мне, слуге твоему недостойному, отправиться в град Москов и поклониться лику Богородицы в храме и тама принять святое крещение.

... Тогда прослезился великий государь и облобызал в очи хана Ядыгара. Молвил он... Отправимся, мой молодший брат, в стольный город и вместе поклонимся лику Богородицы. После же примешь святое крещение.

Взял тогда хан Ядыгар тысячу лучших людей Казани...'.

Отступление 4.

Карамзин Н. М. История государства Российского. В 11 т. Т. 8. Москва, 1803. [отрывок].

'... Можем ли мы полностью доверять сообщениям летописного источника, зная в какой зависимости от власти формировалась русская средневековая летописная традиция... Введенные в оборот Бенкендорфом И. О. арабские источники рисуют хана Ядыгара, как очень волевого упрямого и, главное, истово религиозного человека, который не привык идти на компромиссы. В связи с этим вызывают сомнение сообщения летописца о таком религиозном 'предательстве' казанского ханства.

Представляется более верной версия событий, изложенная немецким историком Барра Э Т. По его мнению, хан Ядыгар поехал в Москву не поклониться знаменитой на всю Русь иконе Богородице Московской, а отправился в качестве заложника. На это намекает и фраза летописца про 'лучших людей казанских', под которыми скорее всего подразумевались знатные заложники...'.

_______________________________________________________________

Еще долго меня колотило от этой неожиданной встречи с иконой, едва не ставшей спасительным билетом обратно, домой. Пока верный Иса отпаивал меня каким-то пряным отваром, я снова и снова переживал то тягостное чувство падения, которое испытал, когда шагнул в портал.

— Господин, господин, очнись! — громкий шепот вдруг вырвал меня из этого забытья. — Кто-то сюда идет, — через полуоткрытые веки я увидел склоненную фигуру, которая кого-то высматривала из-за опущенного полога шатра. — Это воины урусутского царя.

Подскочив на лежанке, я уже через мгновение прильнул к щели. 'Вот же, б...ь..., рынды! Какого лешего Ване не спиться после победы?! Чего ему от меня надо так быстро? Мысли еще в раскорячку, а тут базарить зовут...'. Мысль о такой скорой встрече с царем, от которого теперь зависело слишком много, мне очень не понравилась. Разговор с таким крайне непредсказуемым типом, как Иван Васильевич, нужно было очень хорошо продумать, чтобы не попасть впросак на какой-нибудь мелочи. У меня же пока была всего лишь один подарок — сюрприз для царя, который правда нужно было еще приготовить. 'Кстати, пока есть еще время...'.

— Иса, — мой телохранитель отоврался от щели в ткани шатра и вопросительно уставился на меня. — Я сейчас скорее всего к царю, а ты вот что сделаешь... Достань самой тонкой бумаги. Чтобы просвечивала на солнце, понял? Толстенную мне не нужно. Еще нужно пороху хорошего и десять ружей. Черт, мушкетов или как его там... аркебуз. Хороших, не ушатаных ищи! Найди мне шесть... хотя нет, давай десять верных проверенных людей, хорошо знакомых с огненным боем, — тот молча кивнул. — Будем из них прусских стрелков делать.