То, что он спас азари и турианца — для Джона это обычно и привычно. Он не считает, что совершил какой-то особенный поступок. Да, спас. Да, вытащил. Да, пусть и необычным способом, но вернул к обычной жизни. По-разному можно относиться к тому, что сделал Джон для азари и для турианца, но он поступил правильно, поступил верно. Так, как привык поступать всегда. Для него это — обычно, а для других — пусть они, эти другие и решают. Каждый для себя решает, как к этому следует относиться. Все разумные органики — разные. Джон, как знала Дэйна, всегда помнил об этом.
Потому-то Джон заслуживал того, чтобы Дэйна стала матерью его детей. И сейчас, узнав о приближении войны со Жнецами, с этими страшными, огромными и тяжеловооружёнными и сверхбронированными кораблями, Дэйна понимала, что спортивная карьера у неё осложнилась. Не по вине Джона, нет. Осложнилась потому, что теперь она имеет право решать — продолжать ли спортивные выступления или досрочно выйти в отставку, заняв административную или тренерскую должность. Над этим выбором следовало ещё подумать, решение, как понимала Дэйна, будет непростым и потому — не быстрым. Но Джон... Он, безусловно, заслуживал того, чтобы Дэйна стала матерью его детей.
Подойдя к зеркалу, Дэйна взглянула на своё отражение, мысленно представив себя многодетной матерью. Сын и дочка. Маленькие дети, двое, у неё — на руках. Она рада и счастлива. Другой она себя не могла вообразить, ведь отцом этих детей будет Джон Шепард. Её любимый человек. Мужчина с большой буквы. Для неё — с большой буквы. А теперь, получается, что и не только для неё, но и для матриарха азари.
Она и раньше кое-что читала об этой расе. Но никогда особо не верила в то, что матриарх азари проявит какой-нибудь, совершенно непротокольный интерес к ней или к её Джону. Слишком закрыты были эти пожилые азари. А получилось так, что спасённая Джоном азари-матриарх полюбила своего спасителя, полюбила совершенно искренне и нашла взаимность. Изменилась, стала другой. Джон писал подробно, чётко и открыто. Ни грана неправды. Может быть, он умалчивал о чём-то, но — совершенно не из какого-либо злого, негативного умысла. Не всё можно написать. Не всё можно выразить словами на письме. Не всё доступно человеческому языку.
Матриарх азари. Джон честен. Он знает, что Дэйна изучит все доступные ей материалы и примет совершенно самостоятельное решение. Он не давит на неё, не собирается указывать ей, как она должна поступить. Он просто честно говорит о создавшейся ситуации. Говорит полно, подробно. Так, как он умеет. И главное — говорит честно. Для него, как сумела понять из письма Дэйна, столь взрывной рост уровня взаимоотношений с Бенезией Т'Сони — тоже большая неожиданность. Но ведь он справляется с этой ситуацией. Сам справляется. У него и без азари-матриарха проблем и хлопот — предостаточно. Да ещё это снятие информационной, совершенно вынужденной блокады с целой планеты. Как же напряжённо работали нормандовцы... Вот уж точно: пробный вылет и сразу — боевой поход. Именно боевой. Даже ей, насквозь гражданской, это понятно. А уж Джону...
Дэйна прошлась по квартире ещё раз, продолжая обдумывать прочитанное письмо. Мысли перескочили — она подумала о детях. О дочери. Девочка, вне всяких сомнений, будет красавицей и умницей. А она, её мама, будет много и долго говорить с дочкой, будет интересоваться её жизнью постоянно и глубоко, будет слушать её. И стараться понять. Наверное, будет неплохо, если первой родится девочка. Джон, как была убеждена Дэйна, будет совершенно не против и даже, может быть, рад. Ведь дочка будет, прежде всего, маминой помощницей. Ему предстоит много летать, долго отсутствовать на Земле, а она будет воспитывать дочку. И видеть и чувствовать в ней многое из того, что мог ей передать только Джон. Только он один. Единственный, кому Дэйна верила, доверяла полностью.
Ей вспомнился Джон, когда он приехал к ней после окончания обучения в Академии 'Эн-Семь'. Она увидела его, выходившего по аппарели из транспортного самолёта ВВС Альянса Систем. Секретность. Она даже не знала, где расположена эта Академия. Но тогда ей было это — и многое другое — не важно. Она увидела перед собой другого Джона: офицера-спецназовца. Подтянутого, строгого, сильного. Почувствовала сразу, какая от него исходит волна уверенности, спокойствия. И поняла, что Джон... нашёл свою судьбу именно в армии. Он действительно стал для армии своим человеком. И присвоение ему высшего спецназовского ранга для него — закономерный результат, а не случайность и не блат. Джон добился этого ранга сам. И этот ранг подчинился ему. Одному из очень многих других кандидатов-претендентов.
Дэйна вспомнила, как он подошёл к ней. Остановился в шаге и взглянул на неё. Своим фирменным взглядом. Её Джон, её Джонни, её Джо. Он — вернулся. Вернулся с победой. Он обнял её, она обняла его и они, обнявшись, дошли до здания аэровокзала, вышли в город и... пропали для всех на несколько часов.
Только Дэйна знала, какой Джон бывает наедине с ней. Только она. А Джон... он был прекрасен. Дэйна до сих пор в мельчайших деталях помнила, как Джон снял свою военную форму, переоделся в гражданское и с той минуты стал совершенно обычным, привычным и, сейчас Дэйна не боялась самой себе признаться — родным для неё Джоном.
Джонни. Джо. Она держала в руках его голову, знала, что может поцеловать его в губы и может зацеловать его лицо. Всё лицо без малейшего исключения. Потому что Джон для неё действительно родной был уже тогда. Он одержал очередную и — Дэйна была в этом уверена уже тогда — далеко не последнюю победу.
Джон тогда удивил и изумил её. Она знала и помнила, что он склонен мыслить нестандартно, а уж действовать — и вовсе нешаблонно, но тогда... Тогда он предложил ей поехать на несколько дней в обычную рыбацкую деревушку на берегу океана. И Дэйна согласилась. Сразу, не раздумывая, согласилась. Удивительно, как Джон умел выстраивать ситуацию — тогда, в тот момент у неё снова образовалось 'окно' в графике тренировок и она была свободна от большей части ограничений режима. Те несколько дней в рыбацкой деревне она запомнила на всю жизнь. Джон был неподражаем. Он выходил вместе с рыбаками в море, тянул сети, разделывал, солил, жарил рыбу. Для рыбаков он очень быстро стал своим. Ему не было нужды говорить, что он спецназовец и военнослужащий. Да, многие рыбаки отмечали в нём какую то 'военную косточку', Джон не отрицал, но и не подчёркивал этот факт. И эта скромность рыбакам нравилась. Когда были свободные минуты, Джон охотно и подолгу разговаривал с рыбаками, расспрашивал их, не стеснялся учиться.
Женщины и девушки-рыбачки тогда говорили — и не раз — Дэйне, что он — очень завидная партия. Дэйна помнила, как она тогда смущённо улыбалась. Это смущение очень нравилось её новым подругам. Они сразу чувствовали игру и фальшь и очень были рады, не найдя ни того, ни другого в паре 'туристов'. А может быть и она, и Джон тогда и были туристами? Хоть немного, но ведь были.
Джон тогда не скупился на комплименты в адрес своей подруги. И делал их совершенно искренне, исключительно по делу. Он отметил, например, что Дэйна похорошела — и это действительно было так: она постаралась к возвращению Джона из академии найти такой стиль в своей внешности и в своей одежде, который был бы приятен и ей и её другу. Которого она не без оснований начинала воспринимать как главного друга. Джон был искренен в комплиментах, а она была искренней в своём отношении к нему. Рядом со столь видным офицером и девушка должна быть такой же видной — в этом Дэйна была убеждена и, как признал Джон, она немало преуспела в этом стремлении.
Те несколько дней... Она меняла свой имидж почти ежедневно и Джону эти изменения очень нравились. Дэйна могла бы поклясться, что Джон понимает: она может меняться внешне как угодно, но внутренне она останется навсегда его Дэйной. Такой, какую знает только он один. Он понимал, что для женщины важно иметь возможность в любой момент измениться внешне. Просто важно и всё. Причины пояснять Джону не надо было. И совершенно не потому, что он, как мужчина, их не способен полностью понять. А потому, что эти причины ему не нужно было пояснять. Он просто любил Дэйну. Любил и доверял ей. Давал ей возможность жить своей жизнью — той, какой она пожелает в каждый момент времени.
Хотелось ли ей тогда свадьбу? Ещё как хотелось. И белое платье, и фату, и Марш Мендельсона, и кольца, и клятву супружеской верности. Потому, что она считала этот ритуал не протокольным мероприятием для штампа в ай-ди карте, а подтверждением высоты и глубины её и Джона взаимоотношений. Проверенных годами, между прочим. Она знала, что для неё свадьба важна и необходима и Джон понимает и важность и необходимость этого ритуала, который ничего не закрепляет и не подтверждает для них обоих. Он нужен для общества, а для них двоих важно то, что они смогут быть в очередной раз вместе. Теперь уже — официально и, безусловно, навсегда.
Она знала, что Джон не любит надевать фрак или смокинг, но ради свадьбы он, безусловно, преодолел бы своё нежелание. И был бы самым красивым мужчиной, как и полагается жениху. А как он бы её целовал! Долго! Совершенно искренне! Она целовала бы его минимум несколько минут. И в губы, и в щёку. Всё равно, но целовала бы. При любой мыслимой возможности. Потому что ей приятно было целовать своего Джона. Потому, что она его любит. А он — любит её, свою Дэйну.
За те несколько дней Дэйна изменилась. Внутренне изменилась. Очень повзрослела. И сейчас могла сказать, что такое взросление ей самой было необходимо. Она впервые задумалась над тем, чтобы провести рядом с Джоном всю жизнь. Стать для него главной подругой. Единственной. Так уж устроен человек, что он всегда что-то планирует, предусматривает, предполагает. И мужчины и женщины. В большей или меньшей степени — это зависит и от обстоятельств и от точки зрения. Дэйна была убеждена, что она любит Джона. В том числе — и за то, что он не подвергает её опасности пострадать. В любом смысле — физически или морально. А значит, он предусматривает, прогнозирует и предполагает очень многое. А потом... Потом — действует так, чтобы она, его Дэйна, не пострадала.
Тогда она посмотрела на Джона по-новому. И он очень достойно воспринял этот её взгляд: внимательный, вопрошающий, испытующий. Он понял, над чем Дэйна задумалась тогда. И оказался готов понять ещё больше, задумавшись над тем, что же он может дать ей. В том, что он задумался над этим, Дэйна была уверена — она чувствовала, что он задумался над всем этим. И находила тому немало подтверждений.
Тогда, когда Джон только получил высший спецназовский ранг, она любила красить волосы 'под блондинку' и носить светлые, почти белые костюмы и платья. Она чувствовала себя очень молодой, наслаждалась этим ощущением и знала, что Джон одобряет это её настроение. Может быть, не понимает полностью его причины, но одобряет.
Представляла ли она себе, какой будет, когда постареет и уже не будет внешне столь красивой и привлекательной? Да, представляла. Потому что знала, насколько совершенна нынешняя пластическая хирургия и косметическая терапия во всём их многообразии. Знала и другое: для Шепарда, для Джона она важна не только и не сколько, как тело, а прежде всего важна как личность. Джон всегда отдавал предпочтение внутренней личностной красоте перед красотой внешней, чисто физической. Потому Дэйна не сомневалась — даже если она в шестьдесят лет будет красить волосы 'под блондинку' и продолжать носить светлые и белые платья и костюмы, Джон будет относиться к этому с полным пониманием. Может быть, одобрять он это будет меньше, но понимать — по-прежнему. А главное, как доказывает опыт — и не только человечества, кстати — когда тебя, отдельного разумного органика, понимают другие разумные органики, это очень хорошо для взаимоотношений.
На самом же деле ей что-то заложенное очень глубоко в сознании, а может быть — и в самой сути указывало, что и крашение волос 'под блондинку', и ношение белых и светлых одежд очень скоро закончится. Потому что... потому что жизнь — совершенно не праздник. Жизнь, к сожалению, тоже очень трудная, тяжёлая и напряжная работа. Именно напряжная, потому что напрягаться приходится не тогда, когда хочется и можется, а когда надо. И иногда выходить к нормативу приходится, руководствуясь только этим 'надо'. И, пожалуй, больше ничем другим, столь же эффективным.
Она тогда, когда Джон улетел на службу — надолго улетел — задумалась над тем, как будет выглядеть в сорок и в шестьдесят лет. И поняла для себя очень много важного и ценного. В том числе и потому, что очень серьёзно задумалась о своей взрослой жизни. Да, она постарается надолго сохранить внешнюю красоту, но... Ей нужно прежде всего развить и сохранить красоту внутреннюю. Именно это ценит Джон, прекрасно понимающий, на своём уровне, конечно, но понимающий, насколько временна внешняя красота, в том числе — телесная. А может быть — в первую очередь телесная.
Потом ей самой пришлось понять на собственном опыте, что значит потерять значительную часть внешней красоты. То время, которое она провела рядом с кроватью Джона после того, как его на спецмедтрассоре доставили с Акузы на Землю, в военный госпиталь... Она тогда забыла о том, что такое краситься, забыла о том, чтобы носить какую-либо красивую одежду. Кругом был госпиталь, кругом были больные, раненые, травмированные воины, бойцы и офицеры. Джона поместили в отдельную палату. Он был... сложным пациентом. И она дневала и ночевала рядом с ним. Помогала врачам, медсёстрам. И помогала Джону. Выкарабкаться. Восстановиться. Вернуться к жизни, а затем — к службе.
Она часто замирала, сидя у кровати, на которой неподвижно лежал навзничь её Джон. Замирала и думала. О многом. Замирала и думала, не видя ничего вокруг, только держа в своей руке руку Джона, чувствуя его пульс и понимая, что он — рядом с ней, что он жив. Он очень слаб, но он восстановится и вернётся и к жизни и к службе.
Шепард вернулся. И к жизни и к службе. Всегда потом благодарил Дэйну и подчёркивал важность её вклада в его возвращение. Дэйне было приятно это слышать, а ещё приятнее — понимать, что Джон совершенно искренен.
Постепенно квартира приобретала обжитой вид. Дэйна, раздумывая над содержанием прочитанного письма, методично распаковала сумку и пакет, разложила вещи по местам, включила многие приборы в сеть — пусть будут в готовности. И думала, думала, думала. Над тем, что следует ей ответить Джону, как воспринять информацию о том, что у Джона теперь — новая, другая любовь. И партнёрша особая — матриарх азари. Более чем восемь сотен лет возраст. Куда там любой земной девушке или женщине! Опыт — огромный, биотик — природный, подготовка — дай боже каждой женщине-землянке иметь такую. А уж мудрость — не подлежит ни малейшему сомнению. И ведь эта азари-матриарх полюбила, действительно полюбила Джона. В этом у Дэйны теперь не было ни малейших сомнений. Её любовь к Джону — искренняя, глубокая, полная. Та самая последняя любовь, которую познают далеко не все азари, эти синекожие красавицы, достигающие возраста матриарха. Не статуса, а именно возраста. Бенезия Т'Сони достойна любви Джона Шепарда. В этом у Дэйны тоже не было сомнений — ни сознание, ни подсознание не протестовали против такого суждения, а это означает... Это означает, что... любовь Бенезии не угрожает любви Джона и Дэйны. Она не разрушительна.
