Остаться человеком

— Всем! Принято.

Ковалёв посмотрел на Мальцева, тот едва заметно кивнул.

— Внимание! Центральная, ключи на старт!

Два друга одновременно повернули ключи, замыкая цепь в единое целое...

* * *

Я аж вспотел, пока слушал.

Умет Старик рассказывать, что есть, то есть.

— Отличная сказка, старый, — вот просто не мог я утерпеть и не подколоть. — Когда совсем старым станешь, будет тебе, чем на кусок хлеба заработать.

— А вот этого, друг любезный, ты уж точно не дождёшься.

— Ой! А кто это у нас тут такой грамотный, — взбеленился я. — Так ведь эта же наша псарка. У вас, у псарок, все поди ясновидящие?

Надежда сначала лишь ротик скривила, но опосля ответила:

— Хочешь за умного сойти, так выучи слово "кинолог", а то "псарка", "псарка". Ведёшь себя, словно неуч деревенский.

Я лишь рот раскрыл от удивления. (Интересно, это который раз за сегодня?) Рот раскрыл, а ответа достойного не сыскалось. Тут за меня супружница вступилась.

— А ты, старикова внучка, ротик свой захлопни и на мужика моего не тявкай. Видали мы таких. Тоже мне, учёные. Да может, мы из-за таких, как ты, и сидим тут на ярусах этих треклятых, словно плесень на стенке.

— Тише вы обе, — прервал перебранку настоятель. — Обе вы правы. И ты, Вера. Твоя правда, из-за нас вы тут мытарствуете. И ты права, Надюша. Дед твой, да и я тоже, и Ходока переживём, и тебя, и детей ваших, и внуков. А коль дарует Спаситель здоровья, так и правнуков сдюжим. Вот только радости от такого долгожительства мало. Ведь не мы со Стариком долго живём, а вы мало. До обидного мало. Такие вот дела, други мои.

На меня тут опять, словно помутнение накатило. Вроде дед и слова все знакомые говорит, а весь смысл, как вода сквозь трещинку в чашке ускользает.

— Погодите, что значит "мало", мне уже тридцать с гаком, это что? Это мало? Да при той жизни, что я веду, это уже много.

Старик задумчиво уставился куда-то в потолок. Долго так сидел, вроде решался на что-то, а может, мне просто почудилось.

— Давай уж, договаривай, коли начал, — Настоятель придвинулся к Старику ближе, так, чтоб плечом коснуться. Поддержать решил, значит.

Старик вскочил и резко развернулся в мою сторону.

— Тридцать лет, говоришь, с гаком. Враньё всё это. Мало вы живете, незаслуженно мало.

Старик уныло вернулся за стол.

— Я знаю, о чем он говорит. Мне Ушас... мне отец объяснял. А ему дед рассказывал. Или кем он там мне приходится, прадедом? — Надежда прикрыла глаза, вспоминая давно услышанную историю, и рассказала...

* * *

Наверняка, это может показаться странным, но трагедия сплотила их ещё сильнее.

Когда Ковалёву и Мальцеву наконец-то удалось вскрыть двери Центральной, масштаб катастрофы их поначалу ужаснул. Большинство приборов вышло из строя. По тускло освещённым тоннелям метались причудливые тени. Своды то и дело озаряли вспышки искрящейся проводки. Что пугало более всего — отсутствие людей. Пережившие трагедию были заняты решением собственных проблем. По коридорам бродили лишь редкие одиночки.

В первую очередь друзья ринулись в санчасть. Сейчас лекарства — это чья-то жизнь.

Чуть позже, прихватив в пустующей караулке обнаруженный за оружейным шкафом автомат, поспешили к реактору. В том, что реактор уцелел, они не сомневались. Система очистки воздуха трудилась на полную мощность. Буквально пары часов хватило для того, чтобы из воздуха полностью исчезла поднятая аварией пыль.

И всё же, глядя на вышибленную дверь реакторной, на торчащую из проёма бетонную балку, каждый из учёных подумал: "Неужели всё?". Однако предательская мысль так и не была озвучена.

Несколько часов работы да помощь подоспевших на выручку медиков — и вот уже Мальцев выносит на руках безвольно свисающее тело Погодина. А Ковалёв, бросаясь к ним навстречу, впервые называет молодого учёного по имени:

— Ванечка, ты только не умирай, слышишь, братишка? Мы ещё повоюем.

Однако преодолеть яростные приступы боли помогает лишь морфий.

И слабая, блуждающая, словно туман, улыбка молодого гения не радует. Это лишь временное облегчение. Об этом знают все. Вслух же не произносит никто.

— Много погибло? — Иван Погодин с мольбой смотрит на Ковалёва. Тот отводит глаза, не в силах ответить.

— Не стоит ему сейчас врать, — это старенький фельдшер. У него за плечами и Ангола, и много чего ещё. Он знает, о чём говорит. — Погибли все свободные от вахты. Они, понимаешь, в зале сидели, селектор слушали. Там их и нашли. Сухие, как береста. Видать, через шахту лифта долбануло. Двери покорёжило. Те ярусы, что под нами, проскочило, а здесь, видать, в перекрытие уперлось. Вот так-то. Да и нас бы накрыло, но как первый раз тряхнуло, так и стихло.

— Это я, — слабо улыбается Ванечка.

Все недоуменно смотрят на умирающего.

— Ты это, — фельдшер осторожно трогает парня за руку. — Ты себя только винить не вздумай.

— Нет, я не о том, — Погодин морщится, дыхание становится хриплым. На губах проступает алая капля. — Это я энергию увести успел. По резервному каналу направил. Только там запуск ручной, вот меня и зацепило.

— Так ты, стало быть, наш спаситель, парень?

— Спаситель, — чуть слышно повторяет за стариком Ковалёв, и Мальцев видит, как друг вновь украдкой крестится.

Ваня слабо улыбнулся:

— Что вы, какой из меня спаситель? А знаете, что странно, друзья? Вот мне сейчас бояться, наверное, нужно, а у меня всё одна мысль из головы не идёт. Мы же теперь с вами не просто люди, мы теперь самая настоящая Кошка Шрёдингера.

Заметив непонимающие взгляды, молодой человек нашёл в себе силы пояснить:

— Есть в квантовой физике забавный пример, этакий парадоксальный мысленный эксперимент. Шрёдингер придумал кошку, помещенную в чёрный ящик. Кроме кошки, в ящике имеется механизм, содержащий радиоактивное ядро и ёмкость с ядовитым газом. В случае распада ядра, механизм приводится в действие, он открывает ёмкость с газом, и кот умирает.

Голос юноши с каждой минутой становился тише, приходилось прислушиваться, чтобы разобрать слова.

— Если над ядром не производится наблюдения, то его состояние описывается суперпозицией, смешением двух состояний — кот для стороннего наблюдателя и жив, и мёртв одновременно... прямо как мы с вами для всего мира..

Ваня закрыл глаза и впал в забытьё.

Фельдшер задумчиво причмокнул:

— Кажись, парнишке совсем лихо, кошки какие-то мерещатся.

— Да нет, я понял, о чём он говорил. — Ковалёв вскинул голову. — Ванечка прав. Мы для Родины те самые кошки в чёрном ящике. Живые или нет, узнать любопытно, а открыть и посмотреть нельзя. Эксперимент нарушится. Братишки, я думаю, в ближайшие восемь лет никто нам на выручку не придёт.

Мальцев осторожно коснулся Ваничкиной шеи.

— Всё, отмаялся сердешный, — затем встал и обратился ко всем, кто был рядом. — Друзья, раз помощи мы не ждём, значит нужно самим шевелиться, пока болезни какие не закопошились.

От трупов ярус очищали несколько дней. Маленький крематорий санчасти не прекращал работу ещё сутки...

Проститься с Ваней пришли все, кто был в состоянии передвигаться.

Когда печь загудела, Ковалёв сделал шаг вперёд и громко произнёс:

— Запомните, люди. Сегодня мы провожаем нашего спасителя. Ушёл человек, но память о нём всегда будет жить в наших сердцах!

* * *

Надежда замолчала.

Я хмыкнул. Ну надо же, значит был Спаситель на самом деле? А я-то, дурак, сомневался.

— Да, — у меня даже слов не нашлось.

Хотя почему это не нашлось?

— Но мне так и не понятно, что там со временем приключилось.

— А вот тут как раз всё не так и сложно, как может показаться. — Старик горько усмехнулся. — Мы с Ковалёвым пытались наладить быт.

— Это уж, прости меня, громко сказано, так, латали то здесь, то там, — включился в разговор Настоятель. — Через месяц, это примерно, конечно, тогда никто за временем не следил. Так вот, примерно через месяц удалось поднять перегородку, отделяющую нас от биологического сектора. У них, кстати, при катастрофе почти ничего и не пострадало. Там другая беда была.

— Что ещё за беда? — перебил я Настоятеля. Видя его негодующий взгляд, смущённо пролепетал. — Нет, вы не думайте, мне, правда, интересно. Это же сколько лет минуло?

— Пятьдесят два года. — Старик рубанул как отрезал.

Тут моя очередь пришла диву даваться:

— Какие ещё пятьдесят два? Мне же ещё дед мой сказки о Первых Годах рассказывал.

Тут Старик и не стерпел, как шарахнет кулаком по столешнице.

— Непонятно тебе? Вот и сиди, слушай по-тихому. А то лезут тут всякие со своими вопросами. А сами слова сказать не дадут.

— Погоди, — успокоил Старика Настоятель. — Чего кипятишься? У парня, может, сейчас весь мир с ног на голову встаёт, а ты тут каркаешь.

— Если такой толерантный, сам и рассказывай.

Старик явно обиделся, но покамест никуда уходить не спешил.

— Так вот, — неспешно продолжил Настоятель. — Двери мы открыли, а там, чуть ниже, на прилегающем к арсеналу ярусе, самая настоящая война.

— Когда шандарахнуло, — пояснил Старик, — служивые, те, что из охраны заключённых, быстро смекнули, что долго им баб этих бешеных не сдержать.

— Каких ещё баб? — осторожно переспрашиваю.

— О! — хлопнул меня по спине Старик. — И то верно, мы ж не сказали, кого нам на нижние ярусы заселили. Руководство наше, чтоб ему спалось спокойно, перевело на "Объект" женскую колонию.

— Вот это да, — только и смог я из себя выдавить.

— Ты погоди губёнки тут свои раскатывать, — оборвал меня Настоятель. — Это тебе на нынешние бабы, это друг мой — самые что ни на есть преступницы. И бились они с нами, не за что-то там эфемерное, а за свою свободу. Короче, насилу мы тогда выстояли. Отбросили дамочек аж до "тридцатки". На пару лет всё стихло, а затем стали псарки появляться. Поначалу редко, затем чаще. А баба с двумя овчарками, как известно — это верная смерть.

— Знаю уж, — буркнул я.

— Значит, и с этой напастью мы разгреблись, — Настоятель глянул на Старика. — Слышь, кажется, тогда всё и началось.

— Точно, фельдшер наш ещё живой был, Царствие ему небесное. — Старик помолчал, собираясь с мыслями. — Он-то первый и заметил, что люди шибко быстро стареют.

— Прикинули мы тогда, — сокрушённо заметил Настоятель, — по всем признакам — беда.

— Значит, все старели, а вы нет? — поинтересовался я.

— Тут, понимаешь, такое дело, — Старик был явно смущён моим вопросом. — Мы вроде как и не стареем. Нет, сначала, всё как у всех, и старость быстрая, и все симптомы, что к ней прилагаются. А потом раз — и всё.

— Что всё? — я опять где-то притормозил.

— Стареть мы перестали, вот чего, — рявкнул дед. — А местами, можно сказать, и молодость вернулась. Батьку-то её, Ушастого, в смысле, я заделал, когда мне за семьдесят перевалило. Да и тебя, бугая, не раз из бара на закорках таскал. Не удивляет?

— Удивляет. — Чего тут ещё скажешь.

— Вот, — подытожил Настоятель. — Я думаю, что излучение, которое по нам тогда вдарило, в малых дозах немного другие свойства проявляет. Центральная наша в помещениях повышенной защиты числилась. Видать, не зря...

Договорить старику помешал шум, внезапно раздавшийся где-то снаружи.

* * *

Настоятель метнулся к двери. Я поспешил следом.

— Вот же мать твою! — выругался батюшка. — Неужто началось?

— Что началось? — Я всё пытался протиснуться между тучным стариком и приоткрытой дверью. Чтоб лучше тоннель разглядеть.

Мне почти удалось задуманное, когда все звуки накрыл страшный грохот.

— Вот суки! Заслонку поднять не сумели, так решили перемычку рвануть, — прокомментировал происходящее Настоятель.

И действительно, в одной из стен уже зиял солидных размеров проём.

Да, дела...

Мысли мои ещё не успели сколько-нибудь оформиться, а рука уже потянулась к рукоятке штыка.

Неожиданно из-за приоткрытой двери вынырнул Хромой.

— Ну что, гниды? Кончилось ваше время. Теперь простые люди фасоль кушать станут.

Из чернеющей дыры провала показались первые нападающие. Я пригляделся и ахнул — рыбари. Эти-то куда полезли? Чего не хватало?

Меж тем Хромой вплотную приблизился к Настоятелю.

— И нож твой хвалёный я не терял, я его Ходоку в карты спустил. А мне твои подарки вообще без надобности. Вон глянь, чего я в чинильне смастерил.

В трясущихся от ненависти руках Хромого хищно блеснула заточка.

— Сынок, ты что творишь? — только и успел вымолвить Настоятель, а корявое металлическое жало уже входило ему в грудь.

— Всё, папа, — редкозубо улыбнулся Хромой. — Теперь я здесь и царь, и бог, и...

— Вот только ненадолго, — прошипел я, одновременно вспарывая подонку глотку.

Резкий пинок, и тело ублюдка вываливается в тоннель.

Так, теперь спокойно, как Ушастый учил.

Дверь на засов, и подпереть для надёжности.

Окна.

Вот напасть, какие же тут большие окна.

— Молодец, Преемник. Не растерялся. За друга моего отмщённого отдельная тебе благодарность.

Я обернулся на голос. Рядом, тяжело опираясь на подоконник, стоял Старик. Знакомый, такой родной, вот только болт арбалетный у него прямёхонько из груди торчит. Знаю я такие раны, всё — этот не жилец. Хотя тут я, пожалуй, поспешил.

Старик с трудом распрямился, да как гаркнет:

— Центральная, говорит Мальцев. Руководитель проекта Ковалёв убит. На объекте бунт. Действую строго по протоколу. Экстренная активация всех защитных систем и переход в боевой режим. Статус крепость.

Тут-то церковь наша себя и показала. Вот она — истинная сила Спасителя. Дрожите, не веровавшие во спасение. Вздыбливая заботливо созданный руками Настоятеля цветник, из пола тоннеля навстречу нападавшим поднялись стальные плиты. Дрогнула, приподнимаясь, крыша, высвобождая какую-то страшенную штуковину. Надсадно взвыв, штуковина наполнила тоннель огненным вихрем.

— Молодцы ребятки, — обмякнув, прошептал Старик. — На совесть делали. Полвека прошло, а всё работает, словно только вчера установлено. Заработала система! Значит, и эвакуационный тоннель открылся. Теперь и узнаем, померли там все от нашего излучения, али нет. Вы узнаете.

Старик пошатнулся и стал оседать на пол. Я бросился к нему, еле успев подхватить.

— Бегите, милые, — чуть слышно шептал мой учитель. — Нечего тут больше делать. Пора вам, котятам моим, узнать, что есть мир и помимо чёрных ящиков. Эти так и норовят нашими гробами стать, а там звёзды... Малец ты малец, ты же даже не знаешь что это такое — звезды. Звезды для человека самое главное. Там живут души тех, кого мы любили. Слушай меня.

Старик обхватил мое лицо сухими ладонями. И шептал. Шептал, глядя прямо в глаза. Бабы в углу жались да помалкивали. Правильно. Сейчас если кто заверещит — пришибу, честное слово. А Старик шепчет всё:

— Ты теперь не Ходок. Слышишь, ты это крепко запомни, некуда тебе боле ходить. Ты теперь у нас Преемник. У тебя теперь забот вагон и тележка небольшая. Ты за алтарём схрон знаешь? — я утвердительно кивнул. Как не знать, там же у этого старого пердуна книжки хранятся. — Вижу, знаешь. Вот и умница. Крайняя полка влево сдвигается, ты найдёшь. Там выход. Только обещай мне, что заглянешь в заднюю комнату. У меня там дело неоконченное. Теперь тебе завершать.