— Колумбийцы повели наш отряд через сельву. Тут надо добавить, что за пленного русского или другого военного из стран СЕВО, колумбийцам платили неплохие деньги. Поэтому они наших пленных старались беречь, в тоже время пленных венесуэльцев частенько расстреливали. Через лес шли всю ночь, пройдя, по моим расчетам, не меньше двадцати километров. Вы, наверное, представляете себе, что такое тропический дождевой лес и насколько это опасно? Тогда мы убедились в этом на своей собственной шкуре. Несмотря на всю заботу о нашей сохранности со стороны наших захватчиков, колумбийская сельва в ту ночь утянула еще двоих наших — один в охотничью яму с кольями провалился, другой при переходе реки вброд не вынес встречи с местной фауной. Правда, надо сказать и соотечественников своих сельва не жаловала — они тоже нескольких к утру недосчитались. Но все рано или поздно заканчивается и мы к утру пришли в индейскую деревушку, старейшина которой, судя по всему, был в неплохих отношениях с подполковником Рамиресом. Здесь нас накормили и каждого разместили по отдельным хижинам с вооруженными колумбийцами на выходе для охраны. Так я просидел в этой конуре целый день. А дальше началось что-то невообразимое...

Гаврилин замолчал и уставился в пол.

— Вечером принесли импровизированный ужин и некий местный напиток. После этой сладковатой водички я быстро уснул и скоро начал, хм, хм, бредить... Очнулся я через несколько недель в венесуэльском госпитале. Мне рассказали, что и меня, и всех остальных нашли пару дней назад около упавшего "Лебедя" наши военные, захватившие ту территорию. Несмотря на то, что рассказы всех участников о плене и индейской деревне совпадали, доктора сочли это помешательством. К концу месяца я выписался из госпиталя и узнал некоторые подробности — те люди, что погибли во время обстрела нас колумбийцами и ночного похода по лесу, исчезли и теперь считались "пропавшими без вести". Следы от колумбийских пуль остались на фюзеляже самолета, но все они соответствовали авиационному пулемету. Также вокруг самолета не нашли ни одной гильзы или какого-либо другого следа недавнего нахождения там других людей. Боекомплект у уцелевших морпехов тоже был нисколько неистраченным. Через некоторое время мне и самому начало казаться, что все это было галлюцинацией.

Роман Валентинович обвел взглядом присутствующих.

— В Россию я вернулся летом того же, семидесятого года. И дальше жизнь пошла своим чередом — учился, женился, даже потом развелся. Все как полагается. Стал работать летчиком в гражданской авиации. Все шло, в принципе, своим чередом. До недавнего времени. В начале осени со мной связался Джованни и предложил встретиться, как он сказал "насколько можно скорее". Я живу в Москве, поэтому он приехал ко мне. Мы с ним не виделись несколько лет, но мне показалось, что он нисколько не изменился. Зайдя в один из многочисленных арбатских ресторанчиков, мы заказали обед, и Джованни рассказал, для чего он хотел меня видеть. Начиная с середины этого лета ему начала сниться вся наша венесуэльская эпопея, с самых первых дней службы. Бывало, что за одну ночь пролетала неделя нашей службы, бывало — только несколько минут. Само по себе это было бы неудивительно — людям свойственно переживать во сне наиболее яркие моменты жизни снова и снова. И ради такого пустяка он бы не приехал в Москву. Его поразило другое — примерно неделю назад (на тот момент) его, так сказать, "сонный конвейер" дошел до места той злополучной встречи с колумбийским истребителем двадцать третьего декабря. И через день ему как вы думаете, что приснилось? Правильно, окружение нашего упавшего самолета отрядом команданте Рамиреса. Еще пару дней — поход через сельву. Затем — день в индейской деревне. За два дня до нашей встречи — вечер в хижине-тюрьме и ужин. А в ночь перед поездкой в Москву сознание Джованни посетило самое интересное сновидение. Тот самый смутный бред, в который погрузился и я, и все остальные вечером двадцать четвертого декабря тысяча девятьсот шестьдесят девятого года. Джованни поведал мне о следующем: ему приснилось, как его вводит в некое состояние транса сам старейшина той деревни, затем появляются люди, вполне европейского вида, в военной форме, что-то говорят на вполне понятном языке, но их разговоры как будто долетают издалека. Затем его спускают через вход в полу хижины в какие-то подземные туннели, ведут по ним и приводят в большое и светлое помещение. Здесь он видит множество людей — включая всех нас, бывших на самолете, и другие незнакомые ему лица. Подполковник Рамирес идет к импровизированной трибуне, где сидят три человека в форме. Что-то говорит им. И тут... И тут Джованни проснулся. Больше мы с ним не виделись. Он обещал присылать мне письма, но я так ни одного и не получил... А теперь и такая непонятная и подозрительная смерть...

— Роман Валентинович, взгляните на это, — Капитонов протянул ему открытку из Владимира.

— Написано, что от Джованни, но не его почерк, — ответил тот. — И почему в адресе получателя написано... Ах, он видно не заметил, как поставил лишнюю черточку. Посмотрите, — Гаврилин ткнул пальцем на строку с адресом. — Это письмо было мне. Я живу в седьмой квартире шестнадцатого дома по улице Эрнста-Августа Третьего, а здесь написано "Второго". Римскими цифрами, видите?

— Это видимо, ваш адрес? — Роман Валентинович посмотрел на Бориса.

— Да, да, конечно, — приврал Капитонов.

— И какой-то непонятный текст, стихи какие-то, не знаете, что это может быть?

— Увы. Нет, — еще раз солгал Борис.

— Возможно, старик совсем двинулся на этих сновидениях. Или все же слишком уж зашифровался. Что-то он увидел такое... Что и мне предстоит...

— Что? Что вам предстоит? — заволновался Капитонов.

— Понимаете, — замялся Гаврилин, — я не сказал самого главного. Все эти его видения можно было посчитать выдумкой, сонным бредом. Если бы в ту же ночь после нашей встречи мне самому не начала сниться моя служба в Южной Америки. Даже это можно было посчитать совпадением, воздействием рассказа Джованни на мое сознание. Но хронометраж и содержание каждой "серии" совпадал абсолютно! И в эту ночь, — Роман Валерьевич перешел на шепот, — я дошел до эпизода с подземными туннелями, последнее, что мне рассказал Джованни.

— Выходит, — подал голос Миша Молотов, — этой ночью вы увидите продолжение?

— Не исключено, — уклончиво ответил Гаврилин.

Присутствующие погрузились в молчание. Наконец, Борис медленно поднялся со стула.

— Роман Валентинович, — обратился он к Гаврилину, — мы проводим журналистское расследование аварии под Покровом, и ваш рассказ нам очень поможет в этом нелегком деле. Он многое проясняет. Правда, ребята?

Газетчики закивали.

— А теперь, простите, но нам нужно работать, — развел руками Борис. — Мы с вами свяжемся. Миша, проводи Романа Валентиновича.

— Кэп, это же сенсация! А завтра мы узнаем от него еще больше! — заулыбался Ревуненков, дождавшись ухода гостя.

— Андрей, ты правда поверил в эти бредни?

— Разве нельзя было поверить? — удивился он.

— Я в этом сомневаюсь. Хотя на заметку его взять можно. Время покажет.

Глава восьмая. Встреча

Капитонов вернулся домой вечером. В редакции друзья-компаньоны смогли все-таки найти подробности авиационной аварии Баньоли-Гаврилина. В сообщениях информация излагалась также, как Гаврилин представил официальную версию. Самолет был сбит, упал, экипаж и пассажиров нашли через несколько недель в бессознательном состоянии. По крупицам, с трудом, но все же были найдены имена тех, кто летел в том самолете. Все пятьдесят восемь фамилий. Пятеро из них числились погибшими, еще пятеро — пропавшими без вести. Все соответствовало рассказу утреннего гостя.

Вообще, Борису показалось, что он зря утром столь скептически отозвался о повествовании Гаврилина. Если учесть, что ему самому пришлось пережить за последние дни, то рассказ Романа Валентиновича не выглядит столь неправдоподобным.

Копию списка фамилий из гаврилинского самолета Капитонов взял с собой. Многие из них являлись известными людьми, около дюжины — иностранцы. Завтра, решил Борис, надо будет найти среди них москвичей и, по возможности, посетить их.

В восемь часов Борис включил телевидение. По государственному каналу шла новостная передача. Сначала показали репортаж, осветивший встречу нашего предсовмина с канадским. Кадры из Сеула показывали, насколько бурно корейцы отмечали столетие со дня рождения Императора-Освободителя. Дальше. Показывают свежеиспеченную батальную телефильму "Они полегли под Бейрутом", про сорок шестой год. Еще дальше. Тут тоже телепостановка, но иного рода — розовые сопли для домохозяек и студенток под названием "Графские страсти". Хотя нет, студентки сейчас не такие, в такую ерунду не готовы верить. Так что только для домохозяек. Смотрим дальше. Спортивный канал. Квебекский турнир по женскому теннису. А. Миронкова из Родезии разделывает под орех Н. Фуртадо из Португалии. Шесть-один в первой партии, пять-два во второй. Здесь все понятно. Дальше переключаем. На музыкальном канале крутят старый концерт Фрица Меркура. Да, хороший певец был. Далее смотрим. Автомобильный канал. Известный автомобильный журналист с пышной шевелюрой (Борис поначалу принимал его за женщину) в сравнительном пробеге из Петрограда в Дальний сравнивает четыре машины: новенькие и недешевые "Ситроен", "Альфа Ромео", "Вандерер" и "Руссо-Балт". Нет, неинтересно. Спать, спать...

Сегодня, проснувшись утром, решил Капитонов, можно поработать и в пределах дома. Поэтому, позавтракав, Борис нашел вчерашнюю копию списка и устроился перед домашним верифером с недавно установленным приемником для инфосети.

Теперь можно было прочесать фамилии в списке. Александр Александрович Марков, один из морпехов. Гм, это наш морской министр? А ведь и правда... Действительно, принимал участие в Андской войне, ранен и так далее. Как-то странно выходит, уже два будущих флотоводца были.

— Какой-то заговор флотских получается, — усмехнулся Капитонов.

Адмирал, судя по сводкам, как раз вернулся в столицу. Можно поставить на заметку как "второочередного", "питерского". Просматриваем следующую фамилию. Никитенко Иван Петрович, тоже морпех. Известных людей подходящего возраста с таким именем не находиться, значит отправляем запрос в редакцию. Следующий — Васильков Андрей Васильевич. Фамилия какая-то странная, смутно знакомая. Посмотрим, что нам предложит инфосеть...

Ах, да! Действительно, это тот самый Васильков, более известный как "отчаянный калужанин". Борис вспомнил, как он сам писал заметку о его деле — акции второго сентября тысяча девятьсот девяностого года, когда он с напарником захватил здание местного железнодорожного вокзала, а потом, оказавшись в окружении, застрелился. До сих пор спорят о мотивах, его побудивших. Так что, к сожалению, его надо вычеркнуть.

А вот следующий персонаж — птица совсем другого полета. Михаил Павлович Добролюбов, с прошлого года заместителем Председателя Правительства является, вице-премьером проще говоря. Вот так компанейка подбирается! Дальше — больше. За следующий час Борис разобрал половину всего списка. Среди тех фамилий оказались львовский и московский губернаторы, российский посол в Великобритании, несколько генералов, купцов и промышленников!

Из редакции пришел ответ. Поручик Никитенко, судя по редакционному сообщению, уволился из армии с окончанием войны, в семьдесят первом. После чего вернулся в Россию, вскоре уехал работать на маньчжурские нефтепромыслы, где женился, развелся, а в восемьдесят третьем переехал в Москву, где с тех пор и живет безвылазно. Прилагался и адрес — Колдомка, двадцать шесть, двенадцать.

Тут Борис вспомнил и про вчерашнего Гаврилина. С ним был уговор встретиться в пять часов вечера на одной из станций метро в центре.

Репортер позвонил коллеге Ревуненкову и упросил его отправиться в восточную часть города, в гости к поручику из списка. Сам он в четыре часа вышел из дому, поймал такси ("Лянча" оставалась в ремонте) и отправился на Каланчёвскую площадь. Ослепительно белый "Дукс" вырулил из переулка и понесся по проспекту в сторону трех вокзалов.

В это же время Роман Гаврилин прошел на пункт метро недалеко от своего дома, за тридцать копеек купил билет, и в свою очередь направился на станцию "Каланчёвская". В этот час в метро не было огромного количества пассажиров, как обычно бывало по утрам, или как, скорее всего, будет уже через какой-нибудь час или, быть может, и того меньше. Но и пустым подземелье не выглядело — в тринадцатимиллионном городе всегда найдется несколько тысяч человек, которым нужно спешить по делам, а московское метро было, пожалуй, наилучшим способом быстрого перемещения по Москве.

Вот подъезжает и останавливается традиционный светло-зеленый поезд. Ехать до пункта назначения не близко, и Гаврилин присаживается на первое свободное место. Его сосед читает газету, "Московские ведомости". На половину страницы заголовок: "Спортивная Россия пережила тяжелейшую утрату". Роман чуть вытянул шею, на что владелец газеты не обратил ни малейшего внимания, и прочитал дальше: "Бронзовый призер Олимпиады, чемпион Европы и России, Анатолий Защипин скончался сегодня в возрасте тридцати девяти лет". Гаврилин сокрушенно покачал головой — мало того, что Защипин был великим спортсменом, любимцем московской публики, одним из титанов европейского баскетбола, так он еще был и сыном его друга и сослуживца, Александра Защипина. Сослуживца, да...

Обещал себе сегодня с самого утра никоим образом не размышлять на эту тему, ночные видения, причем такие, какие лучше не вспоминать, надо передать чистыми, совсем незапятнанными чернилами собственного анализа. Но ведь сама судьба вынуждает...

— Надо как-то отвлечься, — пробубнил про себя Роман Валентинович.

Сидит напротив школяр лет тринадцати, возвращающийся, видимо, с занятий. И читает книгу. Даже Гаврилин, не слишком сильно интересующийся современной литературой, и даже не видя обложки, мог с большой долей вероятности назвать сие произведение, столь сильно захватившее воображение юного пассажира. Но гадать не было смысла — обложка была перпендикулярна полу, на которой была надпись — "Генрих Тёпфер", сверхпопулярная книжка среди подрастающего поколения всего континента. Говаривали даже о том, что наши ялтинские киномагнаты уже получили разрешение на экранизацию, и, даже, якобы, начали съемки.

Через двадцать минут Борис встретил Гаврилина на станции. Роман Валентинович очень долго и с большим жаром тряс руку репортеру и постоянно повторял, что не зря он нашел их редакцию.

— Может быть, поднимемся наверх, присядем в каком-либо кафе, и вы расскажете все, что хотите? — поинтересовался Капитонов.

— С удовольствием, Борис. Но, пожалуй, я могу начать уже сейчас...