Провозгласив этот лозунг, Барон увлекает меня вглубь Обеденного Зала, огибая стол с левой стороны. Затем останавливается у некоторого стула с высокой спинкой, стоящего в общем ряду.
— Вот! — говорит он мне, указывая на этот предмет меблировки. — Запомни свое место хорошенько. Впрочем, вот и надпись на спинке стула соответствующая!
Читая надпись, я впервые имею возможность узреть, как пишется мое собственное имя. "Рыцарь Макмагон"! Внушительно! Мне определенно начинает нравиться собственное имя!
— А где твое место? — спрашиваю я Барона.
Барон указывает мне рукой направление, и я понимаю, что место это находится весьма далеко от моего. Он тут же пытается меня успокоить:
— Не волнуйся, в этом нет ничего страшного! Твои соседи по столу — весьма милые люди, и вполне достойные персонажи! Вдобавок, я научу тебя, как следует вести себя за обеденным столом! Не так уж и сложны эти правила, если регулярно в них практиковаться.
Мне, конечно, было бы желательно, чтобы Барон сидел рядом со мной. Мне так было бы спокойнее. Но вслух свои протесты я не высказываю. Вряд ли они могут что-нибудь изменить.
Тем временем, Барон выводит меня обратно на просторы Центрального Зала. И ведет меня кратчайшим путем к соседнему дверному проему, расположенному левее от нас.
— Сейчас мы направляемся в Гостиную, — разъясняет мне смысл наших перемещений Барон. — Это то самое место, где обитатели собираются для препровождения свободного времени. Место общественного отдыха, так сказать.
Двери в Гостиную приветливо распахнуты, и оттуда доносится какая-то музыка и чей-то беззаботный смех. Я осторожно заглядываю внутрь. Перед моим взором предстает достаточно просторное помещение, обстановка которого производит весьма благоприятное впечатление. Пол устлан ковром, вдоль стен стоят мягкие и удобные на вид диваны. На стенах, почти лишенных зеркал, висят какие-то зеленого цвета доски, испещренные белыми, сделанными от руки письменами.
Здесь, в Гостиной находятся несколько человек, и они весьма увлечены каким-то неведомым мне занятием. Они расположились вокруг стоящего посреди помещения небольшого стола, и все их внимание устремлено куда-то в центр их круга. Нашего с Бароном присутствия никто из них попросту не замечает.
— Не будем им мешать, — предлагает мне Барон. — Они сейчас чрезвычайно заняты, и отвлекать их внимание мы не станем. Я просто покажу тебе, кто есть кто.
Так я заочно знакомлюсь с Менестрелем — субтильным человеком с сенью вдохновенной печали на лице, с Генералом — крепким, краснощеким, жизнерадостным и прямо-таки пышущим здоровьем субъектом, с толстым низеньким напыщенным Судьей, и его полнейшим антиподом — высоким, плечистым, подтянутым Гвардейцем, в мундире, украшенном многочисленными блестящими знаками отличия. А так же — с величественного вида Королевой, и веселой пышной Придворной Дамой.
После этого Барон спешит увлечь меня из Гостиной обратно в Центральный Зал.
— В Гостиной зачастую бывает слишком людно, — рассказывает он мне. — И слишком шумно. Лично я люблю досуг другого рода. И сейчас я покажу тебе свое любимое место для отдыха!
И он ведет меня через весь Зал, к еще одному проему, который выглядит поскромнее остальных.
За этими дверями обнаруживается помещение неопределенных размеров. Замечательно оно тем, что здесь повсюду стоят в больших и маленьких горшках и кадках зеленые растения. Некоторые из них достигают ростом зеркального потолка, другие скромно ютятся у самого пола. И еще какие-то вьющиеся зеленые стебли обвивают стволы, живописно свисают с ветвей и листьев. Живая зеленая стена совершенно заслоняет дальние стены, оставляя меня в неведении относительно истинных размеров этого помещения.
— Нравится? — спрашивает меня Барон.
— Очень! — отвечаю я честно.
— Ты вдохни! — предлагает мне Барон. — Чувствуешь, какой здесь необычный воздух?
Я делаю глубокий вдох. Действительно, здесь дышится легче и как-то приятнее.
— Как называется это место? — спрашиваю я у своего спутника.
— По-разному. Взять нашего Священника — он называет это помещение "парадиз". Магистр же именует его "климатроном". Но лично мне нравится называть это место Рекреацией. Это и есть мое излюбленное место отдыха. Здесь почти никто и никогда не бывает, и, честно говоря, я этому только рад. Там, — Барон указывает рукой куда-то в самую гущу зарослей. — У меня есть заветное местечко, где приятно просто посидеть, в одиночестве и тишине. Отдохнуть от суеты и толчеи.
И, постояв в молчании еще немного, он выводит меня из этого зеленого уголка.
— А теперь, — говорит Барон. — Я покажу тебе самую главную нашу достопримечательность!
В высшей степени заинтригованный, я следую за ним, и мы подходим к последнему, еще не обследованному мною дверному проему. К высоким красивым деревянным резным, узорчатым, двустворчатым дверям. По одному только внешнему виду этих дверей можно догадаться, что за ними скрывается что-то поистине особенное! Тем более, что, как будто для пущей убедительности, прямо над самыми дверями можно наблюдать таинственную позолоченную надпись, исполненную довольно большими, но совершенно непонятными мне буквенными символами:
MAGNAM REM PUTA UNUM HOMINEM AGERE !
— Что это? — спрашиваю я у Барона, указывая на надпись.
— Это — высказывание одного великого человека! — назидательно отвечает мне он. — Это лозунг, и, можно даже сказать, девиз всего нашего мира!
— И что он означает? — выражаю я свое недоумение. — Я не могу его понять!
— Это и не удивительно! — ответствует мне Барон. — Сия сентенция поистине есть квинтэссенция человеческой мудрости. И начертана она на языке мудрости, ибо в переложении на наш обыденный язык неминуемо потеряла бы весьма существенную долю своей назидательности... А сказал это... не помню, кто... не помню, что... Но главное, что в тему! Что-то вроде того, что роль в Пьесе актеру дается только один раз, и сыграть ее надо достойно. Чтобы не было, мол, впоследствии мучительно стыдно за бездарно сыгранную роль... Или что-то в этом же духе... Ты лучше потом у Магистра поинтересуйся, он тебе все это более толково объяснит.
Спеша прервать этот не вполне удачный теоретический экскурс, Барон, открывает передо мною одну из створок дверей, и жестом приглашает меня вовнутрь. Я не заставляю себя долго упрашивать.
Войдя в помещение, я останавливаюсь в самых его дверях. То, что я вижу здесь, поистине поразительно.
Просторное, малоосвещенное помещение с высоким потолком, почти целиком уставленное ровными рядами мягких кресел. Все сиденья обращены в одну сторону, а именно — по направлению к некоторой возвышенной по отношению к залу площадке. Сама площадка эта теряется в густой тени, и почти недоступна моему взору.
— Вот это и есть самая главная святыня нашего мира! — торжественным, почти благоговейным шепотом объявляет Барон. — Это — Актовый Зал, и Сцена! Именно тут, именно на этой Сцене, происходят все Акты нашей великой Пьесы! Именно здесь и происходят все сколько-нибудь значительные события нашего мира! Именно здесь материализуются все наши творческие замыслы, и находят свое применение наши актерские таланты! Подумать только, сколько поколений актеров видела эта Сцена! Какие драмы разыгрывались на ней! Какие трагедии! Какое кипение страстей!
Немного помолчав, и дав мне в полной мере вкусить величие места и момента, он продолжает свой рассказ.
— Сейчас все здесь выглядит безжизненно, но, уверяю тебя, увидев Актовый Зал в День Спектакля, ты испытаешь совсем другие впечатления! Сейчас это место надежно скрывает всю свою значимость. Но в знаменательный день очередного представления оно будет готово явить себя в своем истинном блеске!
И, для пущей убедительности, Барон многообещающе качает головой.
Я пытаюсь проникнуться возвышенными чувствами, приличествующими месту и моменту. И мне это в какой-то мере удается, тем более что Барон всячески спешит мне поспособствовать.
— Вот и ты, — говорит он мне весьма торжественно. — В самое ближайшее же время выйдешь на эту Сцену, чтобы принять участие в Пьесе. И должен будешь показать все, на что ты только способен! Тебе предстоит проявить все свои умения и таланты, на благо общего дела, на удовольствие зрителям, и к своему же собственному удовлетворению!
Снова на меня снисходит ощущение своей великой ответственности, и опять оно неразрывно сопряжено с некоторыми сомнениями в собственных силах.
Смогу ли я оправдать такие смелые надежды и чаяния Барона? Но, вполне вероятно, никакого другого варианта у меня попросту нет. Если я очутился здесь, это значит, что я просто обязан оправдать все возлагаемые на меня надежды.
Глава 3.
В конце нашей экскурсии по Центральному Залу и ближайшим его окрестностям Барон подводит меня к еще одной, весьма неприметной на первый взгляд двери.
— Сюда нам обязательно следует заглянуть! — говорит он со значением. — Это наша Библиотека!
И, распахнув жалобно пискнувшую при этом дверь, приглашает меня войти внутрь. Я захожу в Библиотеку — довольно тесную комнатенку, довольно плотно заставленную книжными стеллажами, высотой до самого потолка. Сколько пыли на этих полках, и на этих книгах! Зачем мы только сюда зашли? С первого же взгляда видно, что здесь не бывает никто и никогда.
— Это наш кладезь мудрости, — тем не менее, сообщает мне Барон с гордостью. — Приобщившись к нему, ты сможешь обрести те самые навыки, что потребуются тебе в жизни. Изучив творчество классиков, ты сможешь понять все их многообразие, всю их широту и глубину. Чтобы затем уже сформировать свои собственные художественные приемы...
Пыли в этом кладезе мудрости даже больше, чем мне показалось на первый взгляд. По-видимому, здесь мудрость предпочитают хранить в законсервированном состоянии.
Однако, сколько книг здесь собрано! Я хожу вдоль книжных полок и пытаюсь прочесть названия книг. Одно это может занять немало времени, — что уж тут говорить о том, чтобы прочесть сами книги!
— Ну, что? — спрашивает Барон, созерцая мой откровенно растерянный вид. — Чувствуешь, как рядом с такими шедеврами становишься чище? Чувствуешь, как духовно растешь?
Я не знаю, что ему и ответить. И вообще, не шутка ли это?
— Давай-ка тебе сразу же что-нибудь подберем! Для повышения твоей образованности, — деловито предлагает Барон, протискиваясь между мной и пыльными книжными полками куда-то вглубь помещения.
А я все так же продолжаю разглядывать пыльные корешки книг, пытаюсь получше рассмотреть письмена, выгравированные на их корешках. "Мольер", "Бомарше", "Теренций". Странные, непонятные мне слова.
Барон в это время шуршит где-то в близлежащем сумраке, что-то тихо приговаривая себе под нос. Потом, не прекращая своих загадочных поисков, повышает свой голос, обращаясь ко мне:
— Я тебе тут Шекспира хочу отыскать... Вот, кстати, и он! Так, что тут у нас? Сонеты... Нет, Сонеты мы пока отложим. Отвлеченно говоря, тебе бы с комедийного жанра начать. "Укрощение строптивой", к примеру, или там... Однако, комедии на практике у нас случаются редко. Начать с трагедий будет практичнее. Хотя, пожалуй, возьмем и то, и это!
И с этими словами Барон, наконец, появляется из сумрачных недр Библиотеки с тремя книгами подмышкой. И спешит продемонстрировать мне свою добычу. "Комедии Шекспира", "Трагедии Шекспира" и "Шекспир. Хроники".
— А теперь пойдем отсюда, — говорит он мне. — Дышать пылью вредно!
Мы выходим из помещения Библиотеки, и Барон старательно закрывает за нами скрипучую дверь.
— Ну, что, нагулялся? — спрашивает он меня. — Хватит с тебя, пожалуй, впечатлений. Пойдем уже обратно. Может, попробуешь самостоятельно обратный путь отыскать?
Я оглядываюсь по сторонам. Нет, совсем мне еще непросто сориентироваться в пространстве окружающего мира! Мало того, что он сам по себе имеет такие впечатляющие размеры. Вдобавок к этому везде — и на стенах, и на потолке — повсюду зеркала! Зеркала, отражающие мир, и создающие иллюзию, что окружающий мир еще больше, чем на самом деле.
После минутного замешательства, я почти уверенно указываю на один из четырех выходов из Центрального Зала.
— Правильно! — удовлетворенно хвалит меня Барон. — Пошли!
Почти уверенно я веду Барона обратно до своей комнаты. Вполне самостоятельно открываю входную дверь, и вхожу внутрь. Каким родным и уютным мне кажется этот мой маленький мирок! Каким понятным и объяснимым! Не в пример тем пространствам, на которых мне довелось побывать только что.
Барон с живейшим любопытством интересуется моими первыми впечатлениями.
— Большой мир! — говорю я ему. — И людей в нем много!
— Ты не видел еще и половины из того, что есть в мире! Именно поэтому он тебе и кажется таким необъятным. Вот узнаешь его получше, обойдешь его от края и до края — и вот он уже весь у тебя, как на ладони! Но это, впрочем, тебе еще только предстоит.
Я молча слушаю его.
— Сейчас положи свои книги на стол, — распоряжается тем временем Барон. — А сам присядь куда-нибудь. Устал, небось? И голоден, наверное?
Да, действительно, я чувствую большую усталость. И голод тоже чувствую.
— Придется немного потерпеть! Скоро обедать пойдем, в Обеденный Зал. Там принимают трапезу все более-менее значительные персонажи Пьесы. Вся наша "артистократия", так сказать. И мы с тобой тоже туда пойдем. Там ты увидишь всех тех, с кем уже знаком, а также и остальных, доселе тебе неизвестных. И, таким вот образом, войдешь в наш творческий коллектив, вольешься в наши сплоченные актерские ряды!
— Выходит, я тоже значительный персонаж? — задаю я вопрос.
Барон как-то неопределенно качает головой. А потом и говорит мне:
— Вот как раз на эту тему я и хочу с тобой поговорить. Сейчас мне необходимо объяснить тебе очень важные вещи, поэтому ты пока просто помолчи и послушай. Вопросы будешь задавать потом. Хорошо?
Я киваю головой, выражая свою полную свою готовность внимать его речам. Барон, сидя напротив меня, смотрит мне прямо в глаза, и начинает говорить:
— Ты правильно понимаешь, что обедать в такой славной компании — само по себе уже большая честь. Не каждому предоставляется такая возможность. Многие из местных обитателей дорого бы дали за право сидеть за этим столом, но для них путь в Обеденный Зал закрыт. А тебе это почетное право предоставляется с самых первых дней твоего здесь пребывания. Но именно это и налагает на тебя дополнительную ответственность!
Я продолжаю слушать его, не проронив ни слова, и Барон продолжает:
— Как я уже говорил тебе, всякий местный обитатель является, в той или иной степени, участником нашей Пьесы. Но участие это, как тебе должно быть понятно, никак не может быть равнозначным. В Пьесе нашей имеется множество персонажей, и каждому из актеров найдется в ней место. Но значение персонажей для Пьесы различно. Есть главные действующие лица, есть заглавные. Одни персонажи обладают глубокой индивидуальностью своего сценического образа, своим собственным неповторимым характером и колоритом. А есть персонажи другого типа — второстепенные, эпизодические, безликие. Массовка, одним словом. Такое разделение ролей в Пьесе носит объективный характер. И вытекает из самой глубинной сущности, из логики нашей Пьесы. По другому сценическая наша жизнь просто не может быть устроена. Понимаешь?
