1918 год:расстрелянное лето

"Сейчас они должны послать пару-тройку человек для контроля. Вот и они....".

За треском кустарника, послышался легкий шум шагов, которые осторожно приближались ко мне. Расклад был явно не в мою пользу. Враги настороже, готовы стрелять. Шаг, шелест травы, еще шаг.... Тело напряглось, пальцы сжали рукоять револьвера, как вдруг раздались винтовочные выстрелы, а им в ответ ударил пулемет. Я мгновенно среагировал на сложившуюся ситуацию, даже не понимая, что сейчас произошло. Резко привстал и, выбросив вперед руку, дважды нажал на спусковой крючок, целя в двух отвлекшихся на выстрелы красноармейцев, а уже в следующую секунду вскочил и со всех ног кинулся, петляя, в сторону кустов. В мою сторону ударил выстрел, но для бойца мой рывок явно оказался неожиданным, поэтому торопясь, он промахнулся, а я тем временем уже добежал до кустов и упал в траву, при этом отметив, что один из двух, подстреленных мною, красноармейцев, громко, с надрывом стонал.

"Это хорошо. Отвлекает их внимание. Так сколько их осталось?".

Но на этот вопрос враги ответили сами. Выстрел. Снова выстрел, щелчок затвора, выстрел. Мой мозг сразу принялся за работу: отмечал, фиксировал, сопоставлял.

— Он туда побег! Сам видел! Климов, заходи слева!

— Симагин, что там?

— Кончил я эту суку белую. Вон тварь валяется, вместе с ево конем.

— Симагин, мать твою, разверни пулемет и ударь по этим кустам!

Послышался треск кустов и тяжелое дыхание солдата, перекатывающего пулемет. Все их действия были бесполезны, так как они не видели меня, а значит, не могли контролировать обстановку. Правда, от случайностей и я не застрахован. Под их крики я спокойно зарядил барабан револьвера и снова отполз метров на десять. Меня и их отделяли кусты, которые не были для меня препятствием, так как умел стрелять на звук так же хорошо, как если бы они были от меня в прямой видимости. Я смотрел на плотный кустарник, а сам видел живых людей, считывая приблизительное расстояние до них, при этом учитывая нашу разницу по высоте. Непонятно для меня было только положение пулеметчика. Небольшая разница в высоте и моя пуля уйдет рикошетом от его щитка. Вдруг неожиданно в мою сторону ударила длинная очередь, срезая ветки и листья, которая прошла правее от меня, вслед за ней ударил винтовочный выстрел.

— Климов! Что попал в гада?!

— Та не....

В этот момент я вскочил и всадил по две пули в кусты, стреляя на голоса бойцов. Ответом были глухие шлепки от падения тел, а затем раздался долгий протяжный стон.

— Сашко! Брат! Погоди! Не умирай! — вдруг надрывно закричал пулеметчик.

Я слышал, как он вскочил и побежал. Снова перезарядил револьвер, слушая, как причитает пулеметчик над телом умирающего брата.

— Сашко! Братишка, что я нашей мати скажу?! Сашко!

Под эти крики, я обошел кустарник и вышел ему за спину. Видно в этот самый момент его брат умер, потому что до этого он поддерживал его голову, а тут осторожно опустил на траву и заплакал, но уже в следующую минуту вскочил на ноги и затряс в воздухе в воздухе руками. Пальцы были сжаты в кулаки приличных размеров.

— Тварь!! Сука золотопогонная!! Мать твою!! Где ты есть!! Выходи! Руками порву! Горло перегрызу!! Мать твою...!

— Я здесь!

Пулеметчик, резко развернувшись на мой голос, попытался выхватить из кобуры револьвер, но в этот самый момент тяжелое лезвие немецкого штыка вошло ему в грудь. Быстро осмотрелся. К моему удивлению, лошадей было только две. А где тачанка? Пулемет стоял на ровной площадке, для которой специально срезали грунт. Рядом с ним в землю были воткнуты две саперные лопатки. Классическая засада. Вот только на кого? Хмыкнув, стал выбираться из оврага. Выжить я выжил, но радости не чувствовал, так как остался один. Оружие было, направление, хоть приблизительно, но я знал, а вот с лошадьми мне никогда не приходилось работать. За ними нужно ухаживать: кормить, поить, запрягать. Да, я смогу поехать на тачанке, но если придется убегать, то без навыков моя попытка изначально будет провальной, хотя за время короткого совместного путешествия старательно подмечал и анализировал действия Донского, который правил лошадьми.

"Один за возницу и за пулеметчика, — я покачал головой и стал выбираться из оврага. — Впрочем, не из таких положений выходили. Что надо сделать сначала? Напоить, а затем запрячь свежих лошадей в тачанку, после чего двигаться по намеченному маршруту".

Держа наготове револьвер, я осторожно вылез из оврага, и пошел смотреть, что осталось от нашего маленького отряда. Раненый красноармеец уже умер, к моему сожалению, так как у меня были к нему вопросы. Военврач и подпоручик были мертвы, как и лошади из их тачанки. Пулеметчик, не стал разбираться, свалил их всех одной очередью. Развернувшись, бросил взгляд в сторону места смерти фон Клюге и невольно вздрогнул. В эту самую секунду "покойник" вставал с земли. Вот он отряхнул одежду, поднял винтовку и быстрым шагом направился ко мне.

— Как вы? — поинтересовался я, как только он подошел.

— Живой, как видите, — хриплым голосом, еще полным напряжения, ответил штаб-ротмистр.

— На что вы надеялись, когда в одиночку бросились в атаку на пулемет?

— На вас, поручик, — как-то по-будничному ответил "тевтон". — Вы должны были выжить.

Увидев в моих глазах вопрос, добавил: — Вас Бог выбрал, он и хранит.

Я несколько опешил от подобного заявления, но комментировать не стал, а вместо этого спросил: — Что нам теперь делать?

— Большевики здесь сделали засаду на бандитов. Помните, старик-крестьянин сказал, что отряд чекистов в степь за бандитами ускакал? Вот здесь и есть их часть отряда.

— Значит, вы тоже думаете, что они хотели заманить их сюда?

— Ответ очевиден, поручик. Видно родник здесь один на десятки верст. Местные про него знали, поэтому привели сюда чекистов, — фон Клюге покрутил головой по сторонам. — Все мертвы?

— Все.

— В любой момент могут нагрянуть или те, или другие. Нам надо быть готовыми к их приходу. Так что, поручик, давайте приниматься за работу. Для начала отведем наши тачанки в овраг, потом я займусь лошадьми, а вы стаскивайте трупы в одно место. Хотя бы вон туда, за те кусты. М-м-м.... Надо бы наших похоронить. Не по-христиански бросать так их тела.

— Здесь есть две саперные лопатки.

— Вот и славно. За работу, поручик. За работу.

Следующие два часа мы трудились, как проклятые, убирая последствия стычки. Только при ближайшем рассмотрении сразу становилось видно, что здесь была схватка. Посеченные пулями кусты, кровь на примятой траве, а так же труп лошади, лежащей в ста метрах от оврага. Сняли один пулемет с тачанки и установили недалеко от захваченного пулемета красных. Другая тачанка осталась в боевой готовности, если вдруг придется быстро уходить. Штаб-ротмистр только заменил в ней лошадей на свежую пару. Костер разводить не стали, а перекусили на скорую руку вареными яйцами, салом, хлебом и луком. Запили ключевой водой и стали ждать. Чего? Мы сами не знали. Лично я считал, что нам надо сразу уезжать, но спорить не стал и решил положиться на "тевтона", который предложил дождаться здесь ночи, а уже потом уехать. Я с трудом боролся со сном, сказывалась бессонная ночь. Так как боялся заснуть, то завел разговор с фон Клюге. Тот, не то чтобы охотно, но все же поддержал разговор. Начал я с самого себя.

— Михаил Генрихович....

— Извините, что перебиваю, но давайте, если вы не против, упростим наше обращение к друг другу. У меня с училища осталось прозвище "барон". Вот так меня и величайте. Слушаю, вас дальше, поручик.

— Пусть так. Вы что-то можете сказать обо мне? Фамилия, родные, близкие?

— Для начала выскажу свое мнение о том, кем вы были до смерти. Скажу прямо, в моих глазах вы были позором русской императорской армии. Мы познакомились уже после того, как нас сняли с поезда. Вы уже тогда напоминали чересчур нервного, дерганого человека. Когда в первый раз я вас увидел, вы, чуть ли не со слезами на глазах, упрашивали наших конвоиров отпустить вас, потому что вам надо срочно вернуться в Москву, где вас ждет какая-то Таня.

— Таня?! — это имя невольно вырвалось у меня.

Вроде маленькой молнии проскочило в моем сознании, осветив микроскопический кусочек чужой памяти. Это была тень чужих воспоминаний, которая не оставила почти ничего, кроме всплывших в памяти нескольких слов: "Буду ждать тебя вечно".

— Да что за.... — слова автоматически вырвались, но я оборвал сам себя.

"Таня. Буду ждать тебя вечно. Что это было?".

— Поручик, как вы себя чувствуете? — в голосе штаб-ротмистра слышалось беспокойство.

— Все нормально.

— Нам вместе продолжать путь, и я не думаю, что он будет легкий. Вот я и хочу узнать: у вас, что сейчас приступ был? Вы словно превратились в статую. Замерли и смотрите в никуда.

— Не волнуйтесь, барон. Просто имя Таня почему-то имеет для меня большое значение. Продолжайте, я слушаю вас внимательно.

— Солдаты были не против вас отпустить, но тут приехали чекисты, после чего вы оказались вместе с нами в сарае. Вы, то сидели и молчали, неподвижно глядя в пространство, то стучали в дверь с требованием выпустить. Вот и нарвались на коменданта, который в пьяном состоянии пришел посмотреть на классовых врагов. Вы кинулись к нему.... Короче, вас забрали на допрос, а потом привезли и забросили в сарай. Через пару часов стало понятно, что вы не жилец на белом свете. Сообщили часовому. Вот только Бог решил иначе: забрал память и вдохнул в вас новую жизнь.

— Вам это не кажется странным?

— Не кажется. Вся моя семья — очень набожные люди. Мне с детства внушали, что все в руке Божьей. Бог взял — Бог дал. То, что произошло с вами, чудо, но главное в этом я считаю другое, вы всем нам спасли жизнь и честь. Мне не страшно умереть с оружием в руках, но быть забитым красными ублюдками.... Нет! Мои предки, остзейские бароны, случись такое, перевернулись бы в своих гробах! Еще я вам скажу.... Впрочем, сейчас мы говорим о вас. Так вот, в бреду, вы постоянно твердили имя девушки и просили ее, вас простить, — штаб-ротмистр немного подумал и добавил. — К сожалению, поручик, больше мне нечего вам сказать. Хотя, нет, есть еще кое-что. Вы — Вадим Андреевич Беклемишев, поручик — артиллерист. Теперь все.

Ни род войск, ни фамилия ничего не затронули во мне. Никого отклика, пустота.

— Спасибо, господин штаб-ротмистр.

— Не за что, господин поручик. Только я вот что хотел вам сказать: вы каким-то необъяснимым образом изменились, превратившись из овцы в матерого хищника. У меня большие сомнения в том, что в своей прежней ипостаси вы могли так ловко сворачивать головы и метать ножи. Подполковник в нескольких словах поделился своим мнением о вас.... Погодите-ка! Лошади что-то учуяли! — с минуту барон выдерживал паузу, потом уверенно сказал. — К нам гости, поручик. Встретим их, как полагается русским офицерам.

При этом он ободряюще посмотрел на меня, в ответ я чуть кивнул головой. Дескать, не подведу вас, барон. Чуть раздвинув кусты, я увидел смутное пятно на горизонте, которое начало быстро расти и спустя какое-то время уже различал фигуры всадников, несущихся к балке во весь опор. Скоро стало понятно, что впереди скачущие конники, это отряд, который уходит от преследования. Одни из беглецов оборачивались и старались стрелять прицельно, другие, не глядя, просто стреляли через плечо. Вот бандит в папахе догнал красноармейца и стал его обходить, занося шашкой над головой. Если до этого боец несся стрелой, пригнувшись к гриве лошади, но тут видно почувствовал опасность и резко выбросил руку с револьвером в тот момент, когда на него уже падало остро отточенное лезвие сабли. Грянул выстрел, и в тоже мгновение со всей силы в человеческую плоть впилась шашка, разрубая плечо. Пуля, ударив бандита в грудь, опрокинула его на круп лошади, а тяжелая рана, полученная от шашки, заставила бойца выронить оружие и дико заорать от боли.

Мозг уже не успевал фиксировать всю картину схватки, разбивая его на отдельные фрагменты. Вот конь, хрипя и испуганно кося глазом, волочит по земле своего мертвого хозяина, чье тело свесилось с седла, зацепившись ногой в стремени. Громыхнул винтовочный выстрел, и во лбу оглянувшегося чекиста появилось аккуратное круглое отверстие, зато с другой стороны тяжелая пуля вышибла изрядный кусок затылочной кости вместе с окровавленными комками мозга, которые полетели в разные стороны. Готовый начать стрелять в любой момент, я продолжал смотреть, как два с половиной десятка озверевших людей рубили и стреляли друг в друга. Если красные скакали, молча, то бандиты самозабвенно орали:

— Бей комиссаров!! Мать их!! Руби красную сволочь!!

Фон Клюге, находящийся от меня в трех метрах и до этого молча смотревший на эту смертельную скачку, неожиданно сказал: — Душа радуется, глядя, как эти ублюдки изничтожают друг друга. А вон там, поручик, смотрите левее, скачет очкарик, о котором старик говорил.

Я посмотрел. Все так. Молодой чекист с лицом студента. Солнце ярко отражалось от стекол его очков.

Когда до балки оставалось метров двести, чекисты резко изменили направление, собираясь подставить бандитов под пулемет, и тем самым мы получили окончательное подтверждение своей догадке. Отряд чекистов, а вернее то, что от него осталось, сейчас заманивал в засаду бандитов. Они уже были в семидесяти метрах от нас, когда барон, даже не скомандовал, а негромко сказал: — Огонь, — и дульные отверстия наших пулемётов расцветились дрожащими "розочками" огня. Струи пуль секли скачущих людей, фигуры в гимнастерках, ломались, выгибались, падали с лошадей, чтобы затем корчиться на земле, крича от боли. Кто-то из красноармейцев закричал: — Нас предали!! Надо уходить!!

Некоторые из них пытались резко развернуть лошадей, осаживая на скаку и рвя им губы удилами, но спустя секунду — две падали под копыта своих лошадей, сраженные пулеметной пулей. Бандиты, услышав работу пулеметов, стали резко выходить из боя.

Всадники заворачивали лошадей, кто налево, кто направо, пытаясь спасти свои жизни, только мало кому из них удалось уйти. Я насчитал пятерых беглецов, которые безжалостно нахлестывая коней, убегали в степь, при этом одного из них изрядно шатало в седле. Проследил за ним взглядом. Сначала бандит еще держался в седле, но потом завалился на гриву лошади, и стал медленно сползать. Дальше смотреть не стал, а отодвинувшись от пулемета, сел на землю и вытер пот с лица. Гимнастерка прилипла к спине. Повел плечами. Барон все это время смотрел на меня, потом резко поднялся с земли. Отряхнулся.

— Идемте, поручик. Может, там есть кто живой, — и он демонстративно расстегнул кобуру.

Вскочил на ноги, и пошел вслед за ним. Живые были, по крайней мере, были слышны стоны двух человек. Выдернув из кобуры револьвер, вышел из-за кустов. Только сейчас я смог оценить полностью картину произошедшего стремительного боя. Вперемешку, с трупами лошадей, на земле лежало более двух десятков убитых людей, когда-то смертельно ненавидящих друг друга врагов, вот только теперь их всех примирила смерть. Фуражки со звездочками соседствовали с папахами и картузами, а винтовки лежали рядом с обрезами и наганами. Бросил взгляд на раненую лошадь. Безуспешно пытаясь подняться, она рыла копытами землю, все больше заваливаясь на бок. Штаб-ротмистр сразу направился к ней, на ходу доставая револьвер. Втянул в себя воздух. Запах пороха и крови резко перебивал аромат разнотравья. Раздался выстрел и жалобное ржанье оборвалось. Огляделся по сторонам. Потерявшие хозяев лошади, отбежав, сейчас стояли в отдалении, прядая ушами и кося в нашу сторону испуганным глазом. С кого начать? Подошел к трупу командира отряда. Молодой парень. На вид лет двадцать или немного больше. Лежал навзничь, раскинув руки и глядя мертвыми глазами в синее небо.