| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Первым шел угрюмый коренастый тип с грубым лицом и неподвижными, словно стеклянными глазами. За ним шел здоровый, под два метра ростом, с широкими покатыми плечами громила, с маленькими свинцово-серыми глазками на широком, побитом оспой, лице. В его лапище маузер казался детской игрушкой. Я тут же мысленно окрестил его "Бульдозером". Когда они остановились у сцены, шедший впереди бандит сказал замершей на сцене девушке: — Сашка "Окаянный" зовет тебя в гости. Поедешь с нами.
— Не поеду, — ее голос был звонкий, чистый, вот только уверенности в нем не было. — Ему надо, пусть сюда приезжает и слушает.
По залу пролетел одобрительный шумок.
— Ты, девка, не егози. Тебя пока по-хорошему просят.
— Не поеду!
— "Кулак"! Бери ее!
Громила, до этого стоявший у него за спиной, стал обходить своего подельника со стороны нашего столика. Стоило ему поравняться с нами, как вдруг Воскобойников соскочил со стула и всем телом, с силой, ударил в плечо проходившего мимо него бандита. Не ожидавший удара громила налетел на своего подельника, заставив того сильно пошатнуться. Если до этого у меня и мысли не было вмешиваться в ситуацию, то теперь бывший полицейский агент просто не оставил мне выбора. В тот самый миг, как он это сделал, я уже выхватил кольт из-за ремня и дважды нажал на спусковой крючок. Мне хватило секундного замешательства бандитов, чтобы прострелить головы двум, стоящим у сцены, головорезам. Я уже брал на мушку одного из двух стоящих от входа бандитов, как входная дверь вдруг распахнулась и на пороге возникла фигура с диким криком: — Уходим!! Чекисты!!
Бандиты, уже и так сбитые с толку гибелью своих подельников, движимые животными инстинктами, сорвавшись с места, бросились бежать. Только один из них, уже на пороге, выстрелил из маузера и скрылся за дверью. В зале наступила тишина, которую спустя секунду разорвал леденящий душу, вопль. Это истошно орала одна из эмансипированных дам, глядя в лицо бандита, лежавшего в шаге от нее, в луже крови. Ее крик стал своеобразным сигналом для остальных посетителей. Кафе сразу наполнилось женским визгом, сочным матом и топотом ног убегающих посетителей. Сквозь широко распахнутую дверь стали слышны, где-то далеко на улице, выстрелы, которые еще сильнее подстегнули разбегавшуюся толпу. Распорядитель, выскочил откуда-то, как чертик из коробочки, в тот момент, когда мы уже были готовы бежать к двери: — Господа! Вам сюда!
Музыканты, знавшие дорогу, с полузакрытыми футлярами, уже бежали в сторону кухни. Я бросил взгляд на трупы в черных рубашках, лежащие в луже крови, потом укоризненно посмотрел на Воскобойникова, который сразу отвел глаза, и быстрым шагом пошел в сторону черного хода. Переступив порог черного хода, мы сразу оказались в темноте.
— Возьмите левее, господа, и сразу уткнетесь в проулок, — посоветовал нам напоследок распорядитель, закрывая за нами дверь.
Проскочив мимо мусорных ящиков, мы последовали его совету, и спустя несколько минут вышли на какую-то улочку. Рядом с нами остановились, стараясь отдышаться, музыканты, при этом они тихо ругались, сетуя, что остались сегодня без выручки. Пока мы все пытались сориентироваться на местности, к нам неожиданно подошла девушка: — Большое вам спасибо, господа! Не знаю, что бы я делала, если бы вы не вмешались.
— Не за что, барышня, — скромно ответил ей Воскобойников.
— Думаю, вам больше не стоит выступать в этом кафе, — добавил я к его словам предостережение.
— Господа и дамы, как вы насчет того, чтобы продолжить наше знакомство! — неожиданно воскликнул Петя "Типография".
Только тут я заметил в руке у него бутылку, которую он прихватил с нашего стола. Воскобойников посмотрел на меня, потом на девушку: — Почему бы нет, если, конечно, барышня не будет против нашей компании.
— Не буду! — с вызовом заявила певичка, несмотря на некоторую бледность лица.
— Только у нас... нет денег, — смущаясь, сообщил нам скрипач. — Собирались зарабо....
— Брось! Сегодня я плачу за всех! — гордо заявил аферист. — К тому же знаю тут неподалеку один трактир, в Троицком переулке. Кормят там очень даже недурно.
— Пусть меня извинят присутствующие, но я сильно устал, — произнес антиквар. — Мне уже хватит на сегодня приключений. Я еду домой.
Спустя двадцать минут мы всей компанией сидели в трактире. Половой посетовал, что с продуктами с каждым днем становится все хуже и хуже, но при этом сумел порадовать недурной солянкой и жареной курицей с картошкой. Затем он принес две бутылки разведенного спирта, приправленного какими-то корешками и лимонными корочками, а к ним селедочку, обложенную лучком. Для нашей дамы нашлась бутылка зеленого, тягучего ликера. После часа сидения за столом, хмельные музыканты, договорившись с хозяином, устроили концерт. У Кати действительно оказался звонкий и прозрачный, до хрустального звона, голос. К одиннадцати часам в трактире мест уже не было. Народу настолько пришлись по душе ее песни и романсы, что они долго не хотели ее отпускать, требуя продолжения. Я заметил, что хозяин, подойдя к Кате, несколько минут разговаривал с ней. Судя по легкой улыбке, скользнувшей по ее губам, он предлагал ей работу. Первыми уехали на извозчике пьяненькие музыканты, потом мы проводили Катю, которая на прощанье нам сказала, что ждет нас всех завтра в восемь вечера в трактире, где мы ужинали. Довезя до съемной квартиры, заснувшего по дороге, афериста, мы с Воскобойниковым, наконец, поехали домой. Сначала меня подмывал его спросить, зачем он в герои полез, но потом решил, что сделано, то сделано. Вот только он сам пошел на этот разговор, стоило нам оказаться дома.
— Думаете, почему я так сделал? Да потому что я русский человек, Вадим Андреевич! Большевики и бандиты народ хотят в страхе держать, потому что им так проще управлять! Не думайте, я не один такой! Просто сейчас мы разобщены, ничего не понимаем, крутимся и мечемся в хаосе из обломков былой жизни! Скажу вам честно! И года не прошло это суетной и непонятной жизни, а я уже устал жить! Понимаете, устал! Знаете, что меня больше всего покоробило? С какой уверенностью эти уголовные хари шли по кафе! Они что хозяева нынешней жизни?! Нет! Я в таких стрелял, сажал их по тюрьмам! Они нас боялись! А теперь кого они бояться?!
— ЧК.
— Не ЧК, а других более сильных бандитов, которые сейчас стоят у власти! У них, то же разговор короткий! Раз — и к стенке! А вот вас, Вадим Андреевич, я просто не понимаю. Отсидеться решили? Я бы понял, если бы вы трусом были, так нет. Вы словно сам по себе стараетесь быть. В сторонке отстояться. Так ведь не получится!
— Так вы сами в сторонку себя определили. Придут наши, и я снова вернусь к своей работе. Ваши слова?
— Мои. Потому что я полицейский, но если придется порядок в Москве наводить, я не буду стоять в стороне. А вы, Вадим Андреевич, ведь больше можете. Вы совсем другой человек. Вас чекисты на вокзале взяли, а вы ушли. Вас "Кистень" пытался в оборот взять, а где он теперь со своей кодлой? Ой, как не просты вы, Вадим Андреевич. Я что хотел....
— Все. Спать ложитесь. Выпили, поговорили, пора и честь знать.
Под храп заснувшего Воскобойникова, я разобрал и вычистил кольт. Только после этого лег спать.
Утром встал относительно поздно, если не совсем бодрым, но при этом чувствовал себя отдохнувшим. Пока приводил себя в порядок, мылся и брился, проснулся Иван Николаевич. Услышав в гостиной звон стеклянной посуды, усмехнулся. Войдя в комнату, застал бывшего полицейского в компании с графинчиком и стопкой.
— Похмеляемся, Иван Николаевич?
— Лишку выпил. Со мной это бывает. Вы как?
— Я не сильно налегал на спирт, поэтому довольно бодро себя чувствую. Я договорился с Петей встретиться в том самом трактире....
— Понял. Пойду с вами.
— Зачем?
— Вы метко стреляете, Вадим Андреевич, да и кулаками машете — будь здоров, вот только в разговоре с уголовным сбродом я получше вас буду. Уж кто-кто, а я их подлую натуру насквозь вижу.
— Вчера хотел спросить, да не стал. Кто такой Сашка "Окаянный"?
— Краем уха слышал, что он из новых. Вроде, как бывший офицер. Месяца три-четыре, как в Москве объявился. У меня теперь столько стукачей нет, как прежде, что мне скажут, за то и спасибо.
Не успели мы выйти на улицу, как почувствовали атмосферу крайнего напряжения. Где-то вдали разрывали воздух фабричные гудки. Люди, идущие по улице, были чересчур возбуждены.
— Белая сволочь! Контра! — раздавались, чуть ли не крики со всех сторон. — Эти гады за все ответят! Давить всех золотопогонных, как вшей!
Даже не спрашивая, по отрывкам фраз стало понятно, что случилось: вчера было совершено покушение на Ленина. Я разъяснил, как мог, ситуацию, все еще не понимающему, что происходит, Воскобойникову. Тот слегка поразмыслил и выдал на редкость здравую мысль: — Господи, да сейчас большевики стрелять начнут. Не будут разбираться, а просто стрелять.
В подтверждение его слов, проходя мимо одного из дворов, услышали злобные крики и стенания.
— Контра!! Сука!! Лакейская морда!! За что?! Пощадите!!
Там явно кого-то били, а во двор уже стекался возбужденный и жаждущий крови пролетариат. На ближайшем перекрестке какой-то оратор в пенсне и гимназической фуражке кричал о красном мщении врагам революции, которые осмелились пролить кровь вождя всего мирового пролетариата. Его слова были затасканными, напыщенными, а в тоне слышались истеричные нотки. Собравшиеся вокруг него, два десятка мужчин и женщин, криками и матом поддерживали оратора.
Нетрудно было заметить, что хозяева заведений в растерянности, не зная чего ожидать от возбудившихся пролетариев. Впрочем, некоторые из них, как владелец парикмахерской, мимо которой мы сейчас шли, торопливо закрывал свое заведение. Хозяин трактира, здоровый мужчина, стоявший у входа, с парой половых, с тяжелым раздумьем смотрел на злой и возбужденный народ. Рядом с ним находился закрытый, причем давно, судя по потемневшим доскам, которыми был забит вход и окна, большой магазин. Судя по сбитой вывеске, этот магазин имел рисунок в виде герба российской империи или надпись "поставщик двора Его Величества". Как мне пояснил в свое время Иван Николаевич, в прошлом году наступило страшное время, когда пьяные толпы, уподобившись дикарям, бегали по городу, уничтожая все то, что имело отношение к Российской империи.
Свободных извозчиков на нашем пути не было, а трамваи были забиты народом. В легковых и грузовых машинах, проезжавших по улице, сидели или стояли вооруженные люди. Создавалось такое ощущение, что вся Москва вышла на улицы, вот только зачем, большая часть горожан похоже не знала. По принципу: все идут, и я иду. Все это я отмечал мельком, на автомате, но когда трое мастеровых которые резко сменили направление и направились в нашу сторону, то они сразу получили среднюю степень опасности. Вот только шли они не к нам, а к ладному, крепкому парню, шедшему впереди нас. Молодой человек при виде их остановился, бросая испуганный взгляд по сторонам.
— Глянь, братцы, это Юрасов, сволочь дворянская! Попался, гаденыш! Юнкер недобитый!
Люди при этих криках стал собираться в толпу. Взгляды у них, слыша подобные слова, становились злыми и тяжелыми. Решать надо было быстро, пока толпа колеблется.
Обойдя растерявшегося парня, быстрым шагом подошел к троице скалящих зубы пролетариев. Бил не в полную силу, но им хватило, чтобы брызгая кровью, рухнуть на мостовую, воя от боли. Толпа на миг опешила, но уже в следующую секунду на меня бросился, с крепким матом и запахом перегара, здоровый мужик в выцветшей гимнастерке, и сразу покатился со сломанной рукой по земле, крича от боли. Я сделал шаг вперед, выхватывая из-под пиджака кольт, и сразу краем глаза заметил, как рядом со мной встал Воскобойников с револьвером в руке. Только что собравшиеся люди были единым целым, злы, сильны, готовы броситься и бить в кровь, исступленно топтать ногами, но прямо сейчас каждый из них осознал, глядя в глаза этого человека, что именно он выбран его жертвой. Короткая и жесткая расправа, произошедшая на их глазах, подготовила их к этой мысли. Озлобленность исчезла, пришел страх. Он сейчас начнет стрелять. Нет! Я не хочу умирать! Стоило одной из женщин, не выдержав напряжения, дико закричать: — Люди, убивают!! — как толпа начала разбегаться. Я быстро оглянулся — парня-юнкера уже не было. Спрятав оружие, мы быстро зашагали под испуганными взглядами, расступающихся перед нами людей. Спустя несколько минут, по подсказке Воскобойникова, свернули в какой-то сквер, потом прошли короткой и неширокой улочкой между двухэтажных домов, на одном из которых я заметил вывеску с красным крестом "Депо медицинских пиявок". Народу здесь было совсем немного, поэтому мы имели возможность провериться и убедиться, что хвоста за нами нет.
Видя, что твориться на улицах, я уже не рассчитывал увидеть афериста, но тот неожиданно для меня оказался на месте. Увидев нас, замахал рукой. Мы подошли, сели за стол. Я несколько удивился свежему виду афериста, который выглядел так, словно вчера и не пил. Когда к нам подбежал половой, мы сделали заказ. Только он отошел, как "Типография" сказал:
— Твои документы будут готовы через три дня. Есть какие-то пожелания по имени и фамилии?
— Без разницы. Только пусть будут немудреные, — попросил я. — Что с другими моими делами?
— Не могу так быстро, к тому же вы видите, что сейчас делается, — он наклонился вперед и тихо сказал. — Сейчас у нас согласовываются расстрельные списки. Представьте, там более ста фамилий.
— Что, правда? — так же тихо спросил его Воскобойников. — Сто человек? За что?
— Большевики решили объявить красный террор в ответ на убийство Урицкого и покушения на Ленина. С сегодняшнего дня начнутся расстрелы в тюрьмах.
— Фамилию Долматов в списках не встречал?
— Не присматривался, но могу посмотреть. Все равно они через нас проходят.
— Сколько?
— Да за так посмотрю, все одно через меня проходят. Увидимся через три дня. Я сейчас с трудом вырвался, работы много. К сожалению, сегодня не смогу прийти и послушать нежный голосок моей певуньи Катеньки. Передайте ей мой сердечный привет. Я пойду.
После его ухода пришел половой с нашим заказом. Только взялись за ложки, как неожиданно заговорил Воскобойников:
— Барышне не резон сюда приезжать. У большевиков, по сути, траур. К тому же вы слышали, что Петя "Типография" сказал: красный террор начался. Как бы беды не было. Вадим Андреевич, давайте съездим, предупредим барышню. Да не смотрите на меня так, словно вам до нее дела нет. Вон как за паренька сегодня вступились, — Воскобойников помолчал, хлебнул из стакана с квасом и неожиданно продолжил. — Знаете, поражаюсь я вам, Вадим Андреевич. Там толпа человек сорок собралась. Половина под хмельком, глаза озверелые, секунда — и кинутся, порвут на клочки, а вы вышли, в морду дали, взглядом надавили, и они сразу хвосты поджали, в бега кинулись. Сила духа у вас знатная. Вот у нас был следователь....
— Ешьте, Иван Николаевич, ешьте, а то остынет.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
