Расстрелянное лето, 10 и 11 главы

ГЛАВА 10

Разбудил меня утром помятый Иван Николаевич, от которого почему-то несло не перегаром, а липко-сладкой женской парфюмерией.

— Как отдыхалось? — поинтересовался я у него.

— Машка — женщина-конфетка! И сама в теле, и нужный подход к мужчине имеет. Вадим Андреевич, что я хотел сказать: если не случилось ничего срочного, то прямо сейчас спать лягу.

— Ради Бога, Иван Николаевич. Отдыхайте.

Я привел себя в порядок и решил, что Воскобойников прав, нам надо избавиться от остатков вещей, а заодно обговорить с Абрамом Моисеевичем детали возможной работы охранником. На всякий случай. Шахматы я решил оставить Воскобойникову, пусть любуется, после чего загрузил вещи: часть положил в саквояж, а остальные засунул в наплечный мешок. Завтрак решил не готовить, а поесть в трактире, расположенном напротив лавки. Уж больно мне там пирожки понравились. Вот только выйдя на улицу, понял, что у большевиков что-то глобальное случилось. Где-то ревел заводской гудок, потом к нему присоединился еще один. Только дошел до перекрестка, как по улице проехала колонна из пяти грузовиков, битком набитые вооруженными людьми. Над передней машиной развивался транспарант "Все на борьбу с контрреволюцией". Ехали они в сторону вокзала. Народ, как нетрудно было заметить, идя по улицам, был слишком нервный и возбужденный. На улицах люди собирались кучками, переговаривались. Проводил взглядом грузовики и уже собрался идти дальше, как наткнулся на ехидный взгляд старичка в пенсне, остановившегося рядом со мной.

— Что уже бежать пора, молодой человек?

Этими словами он намекал на саквояж в моей руке и вещевой мешок за плечом.

— Так сразу и не скажешь, — усмехнулся я. — Но если большевики бегут в ту сторону, то мне с ними не по пути.

— Понятно. Говорят, в Ярославле вчера что-то началось. Вот только что там случилось, толком никто не знает. С самого утра наблюдаю всю эту суету. Машины с вооруженными большевиками туда-сюда мотаются. Слышали заводские гудки, так это пролетарии собирают боевые дружины. Так вы не знаете, что происходит?

В памяти что-то всплыло. Ярославль. Вот только что именно и чем закончилось, я не знал.

— Нет, — я покачал головой и предположил. — Восстание горожан?

— Чего не знаю, того не знаю, молодой человек, а врать не буду.

В следующую секунду к нам подошли двое молодых людей. Если судить по фуражкам, то это были студенты.

— Слышали, господа?! В Ярославле вспыхнуло восстание, сейчас туда большевики бросают все силы. Вроде как, город захватил сильный офицерский отряд, — с ходу сообщил один из них.

— Дай Бог! — старичок перекрестился. — Так может они дальше к Москве пойдут?

Студенты, перебивая друг друга, стали излагать свою версию возможных боевых действий. К ним сразу подошло еще несколько человек, жаждущих новостей, а я, воспользовавшись моментом, отделился от начавшей собираться толпы и неторопливо пошел по улице, обдумывая ситуацию.

"Ярославль совсем близко, значит, в Москве могут ввести военное положение. Вернуться? Нет, под шумок проверну свое дело, и тогда можно будет залечь на дно".

Глядя на лица людей, я просто физически чувствовал, как растерянность и тревога собираются над городом, словно грозовые тучи. Как назло свободные извозчики мне по дороге не встречались, а трамваи были набиты народом, поэтому на дорогу я потратил почти два часа и только около двенадцати оказался на месте, недовольный и голодный. Без раздумья сразу свернул в трактир. Быстро пробежав глазами по залу, отметил, что людей немного. Одни ели торопливо, видно куда-то спешили, другие медленно и вдумчиво и только в глубине зала сидела кучка людей, которые тихо переговаривались. Только сел за стол у окна, как подбежал уже знакомый половой. Получив заказ, он сразу умчался в сторону кухни. Сначала бросил взгляд в сторону лавки, потом по обеим сторонам улицы.

"Тихо и спокойно. Пока".

Спустя двадцать минут, когда я не торопясь, допивал чай, подъехал извозчик, который привез... Катю с "кавалером". Лицо у молодой женщины было бледное и решительное. "Кавалер", одетый в пиджачную пару и шляпу, помог ей сойти, подав руку, а затем проводил ее в лавку. Кто он мне было ясно, по его скованным и неловким движениям, для него непривычным, да и физиономия была слишком деловой и опасливой, а последним штрихом стали настороженные взгляды, которые он бросал по сторонам.

"Дилетант".

"Подставной извозчик", был ничуть не лучше. Для своей роли он излишне резво крутил головой по сторонам. Я сразу отметил в руке молодой женщины футляр с гарнитуром, тот самый, который она хотела продать старому еврею. Она его держала так, словно выставляла напоказ.

"Катю используют в качестве подсадной утки. Футляр. Что он этим хотела сказать? Послание для меня? Хм. Раз она здесь оказалась, значит, сказала на допросе, что мы с ней встретились в лавке антиквара. Отсюда чекисты могли сделать только один вывод: антиквар его сообщник. Значит.... — тут мои мысли оборвали два подходящих к лавке молодых человека.

До этого они шли, разговаривая между собой, по улице, но в какой-то миг им вдруг неожиданно захотелось купить какую-нибудь антикварную вещицу. При чем на любителей антиквариата они походили точно так же, как я на балерину. Уже на подходе один из них бросил, так ему показалось, незаметный взгляд на извозчика, который "тайно" кивнул ему головой. Открыв дверь, под звон колокольчика, они вошли в лавку.

"О как! Еще одна засада. А как будет рад Абрам своим новым клиентам, словами не опишешь".

Спустя десять минут, Катя с "кавалером" вышла, села в пролетку, извозчик тронул вожжи, и они уехали. Я заказал еще чай, но теперь уже со сладким пирогом.

"Остались двое. Зря приехал. Теперь футляр. Она оставила его там. Записка? Нет, они бы первым делом его проверили. Что-то передать словами через антиквара? Так что можно сказать или передать неопытная женщина, если рядом чекист? — все эти вопросы, словно стая ворон закружились в моей голове, но ответы на них я мог получить только от старого еврея. — Значит, так. Надо ехать домой, а затем продумать варианты своих действий".

Спустя два часа я открыл дверь квартиры, где меня встретило легкое похрапывание Воскобойникова. Поставил саквояж с мешком в углу, улегся на диван в гостиной, чтобы проанализировать сложившуюся ситуацию и составить план действий. Спустя какое-то время глянул на часы. В моем распоряжении было еще три часа до закрытия лавки. Поднявшись, я направился к двери.

Приехав на место, стал прочесывать рядом с антикварной лавкой близлежащие улицы. Не прошло и двадцати минут, как я нашел компанию из четырех мальчишек — беспризорников. Двое из них, постарше, лет тринадцати-пятнадцати, сидя на ящиках, играли в самодельные карты, а двое младших, семи-восьми лет, играли со щенком, бегавшим вокруг них, весело тявкая.

— Привет, дети улицы.

Все четверо замерли в напряжении, уже готовые сорваться с места и бежать, только щенок подбежал ко мне, обнюхал мою руку с пакетом и затявкал.

— Это вам, — я протянул пакет с пирожками мальчишкам. — Вкусные пирожки. С мясом.

Младшие ребятишки с голодной жадностью уставились на пакет.

— За что? — не двигаясь с места, спросил меня один из старших парней.

— Мне нужно, чтобы вы передали незаметно записку хозяину одной лавки, а потом принесли от него мне ответ. Сейчас его сторожат два человека. Берите пирожки. Если не согласны, пойду искать других ребят, но если все пройдет хорошо, получите пятьдесят рублей.

— Пятьдесят? Честно отдашь?

Я увидел, как округлились от удивления глаза у всей компании. Их можно было понять, так как средняя зарплата рабочего была шестьсот — семьсот рублей.

— Честно.

Пока мальчишки жадно ели пирожки, при этом, не забывая своего четвероного друга, я сидел на ящике.

— Давайте знакомиться, — предложил я ребятам.

— Давайте! — подхватил мое предложение один из младших, русоволосый пацаненок. — Меня Ванькой кличут, а его — Егоркой.

При этом он толкнул локтем в бок второго паренька, который ответить не мог, так как откусил сразу половину пирожка и пытался его сейчас прожевать. Вожак назвался следующим: — Степка.

Последнего беспризорного звали Дмитрием.

— Меня зовите — дядя Василий.

Съев угощение, мальчишки какое-то время шептались, потом один из них подошел ко мне.

— Говоришь, старик обязательно пойдет в трактир? — я кивнул головой. — Так я ему по пути записку суну в карман. Я ловкий, а его охранника, тем временем, парни отвлекут.

— А как он узнает, что у него в кармане записка?

— Узнает, — и мальчишка хитро мне подмигнул.

В семь часов вечера Абрам Моисеевич закрывал свою лавку и шел ужинать в трактир. Как я и подумал, его сопровождал один из чекистов, а второй, в это время, стоял у закрытой входной двери с оружием наготове.

"Грубо работают".

Хозяин антикварной лавки, с сопровождавшим его чекистом, только успели перейти улицу, как сразу оказались в окружении мальчишек. Пока вожак с протянутой рукой и жалобной физиономией начал у антиквара клянчить деньги, трое других беспризорников облепили чекиста с криками: — Дяденька, купи щенка! Купи! Недорого отдадим!

— Отцепись, босота! А ну, кыш, стервецы! — отбивался от них чекист.

Спустя десять минут после этого события я встретился с мальчишками, на их месте.

— Молодцы, парни. Ловко сработали. Держи пятьдесят рублей. Еще пятьдесят получите, когда принесете ответ.

— Ух, ты! — восхищенно произнес один из малышей, глядя на пятидесятирублевую бумажку, которую зажал в кулаке их главарь.

— Теперь заживем! — поддержал его второй паренек.

Их поддержал веселым лаем щенок.

Спустя час мальчишки принесли мне бумажный листок, который выкинул из окна своей спальни Абрам Моисеевич. Это была записка, которую написала для меня Катя. Прочитав ее, я дал Степке сто рублей. Тот удивленно посмотрел на меня, но ничего не сказал, засунув деньги в карман своих драных штанов.

— Пока, дети улицы.

— Пока. До свиданья, дядя, — наперебой попрощались со мной мальчишки. — Приходи еще.

Теперь мне стала понятна осведомленность чекистов в отношении меня. В записке, кроме предупреждения, говорилось, что у них есть фото, на котором я изображен с какой-то девушкой. Я помог ей — Довлатова, как могла, помогла мне.

"Храбрая и сильная духом женщина. Повезло ее мужу. Насчет фото все ясно. Видно, тогда на квартире, собираясь впопыхах, Таня оставила наше общее фото. К тому же не учел, что убийства голыми руками для этого времени большая редкость. Благодаря этим фактам чекисты смогли объединить эти дела".

Когда я вернулся в квартиру, Иван Николаевич что-то уже готовил на кухне. Выйдя в гостиную, спросил: — Как дела?

— За антикваром присматривают чекисты.

Он бросил на меня внимательный взгляд, но так как я ничего добавлять не стал, спросил: — Что-то серьезное?

— Это из-за меня. Мое фото есть у чекистов. Думаю, что мне пора менять свою личность и уезжать из города.

Воскобойников какое-то время молчал, задумавшись, потом сказал: — Похоже, пришла пора прогуляться на Сретенку.

Солдаты, горожане, нищие, беспризорники, воры — все они толкались на площади, перед Сухаревской башней. Крестьяне продавали свою продукцию прямо с телег, продавцы, сидящие в мелких торговых лавках, выкладывали на прилавках, но почти треть рынка составляли мешочники и горожане, выкладывавшие вещи, представлявшие хоть какую-то ценность. Чего тут только не было: граммофоны, пластинки, сервизы, чиновничьи мундиры и женские шубы.

— Дяденька! — раздалось у меня за спиной, и я повернулся на голос.

Передо мной стоял замурзанный мальчишка из компании знакомых мне беспризорников по имени Ванька.

— Привет, дитя улицы. Что ты тут делаешь?

— Степка привел. Кое-что из одежды и обувки будем покупать, — важно заявил мальчишка.

Воскобойников посмотрел на беспризорника, потом на меня, усмехнулся и сказал: — Не знал, что у вас такие интересные знакомые имеются.

Не обращая внимания на реплику бывшего полицейского агента, спросил у Ваньки: — А где Степан?

Мальчишка полуобернулся и ткнул пальцем куда-то в толпу: — Вон! Вон наша кодла! Там, где старик, в соломенной шляпе, одежду продает. Видишь? Позвать?

В это время вожак сам завертел головой, разыскивая потерявшегося Ваньку. Я помахал ему рукой. Он увидел меня, что-то сказал старичку в канотье, перед которым лежала куча потрепанной одежды, а затем всей командой поспешили ко мне.

— Дядька, здорово! Ох, ты! И дядька тут! — поприветствовали меня беспризорники, но при этом не забывали бросать настороженные взгляды на Воскобойникова. Тут бывший полицейский агент меня удивил. Залез в карман, достал двадцатипятирублевую банкноту и подал вожаку: — На. Всей компании на угощение.

Степан сначала посмотрел на меня. Увидев, что я согласно киваю головой, взял банкноту.

— Спасибо, дяденька, — вежливо поблагодарил он Воскобойникова.

У остальной компании при виде новых денег на лицах расплылись довольные улыбки. Перебросившись несколькими фразами с мальчишками, мы расстались с компаний беспризорников, и пошли искать мне одежду под новый образ. После недолгих поисков, я остановился на мундире железнодорожного чиновника, тем более что продавался в полном комплекте и почти подходил мне по размеру. Требовалась лишь небольшая доработка у портного. По дороге домой зашли к портнихе, знакомой Воскобойникова. После примерки сказала, что здесь работы от силы на полтора часа. Иван Николаевич, вызвался дождаться пошива моего мундира и принести его домой. Попрощавшись с портнихой, я направился на квартиру с продуктами, которые мы купили на Сретенке.

Положив продукты на кухне, я некоторое время стоял у окна, потом подошел к шахматам, где две армии были выстроены на доске, и в который раз полюбовался работе искусного резчика, потом мне на глаза попалась библия. Ее Иван Николаевич тоже решил оставить, так как хотел в день ангела подарить своему хорошему знакомому — священнику, с которым они любили выпить по чарочке и поговорить о смысле жизни.

Только взял ее в руки, как в следующую секунду вдруг резко хлопнула входная дверь: библия тут же полетела на пол, а у меня в руке оказался кольт, направленный на дверной проем, ведущий в прихожую. Тут же в гостиную, громко ступая ногами, ввалился раздраженный и запыхавшийся Воскобойников и сходу заблаговестил: — Да что же это делается! За мной уже как за преступником гоняются!

Он кинул большой бумажный пакет на стол, вытер потное лицо платком, кинул взгляд на оружие, которое я не торопился прятать и направился к своему любимому креслу. Расстроенный Воскобойников, даже не посмотрев, поддал ногой библию, попавшуюся ему под ноги, причем с такой силой, что та с глухим треском врезалась в стену.

— Эти большевики совсем озверели! Стой! Стрелять буду! — передразнил он кого-то. — Я тебе выстрелю, сволочь пролетарская!

— На вас лица нет, Иван Николаевич. Что случилось? — спросил я, одновременно прислушиваясь к звукам.

— Случилось. Да еще как случилось! Иду я себе спокойно, до дома уже недалеко, завернул за угол, а тут мне навстречу патруль. Вы тут недавно говорили, что вас чекисты ищут.... Ну, я в бега. Нервы подвели, Вадим Андреевич. Они за мной, бегут, кричат, вот только я здесь все проходные дворы знаю. Убежал.

Подойдя к окну, которое выходило на улицу, я, осторожно отодвинув занавеску, выглянул и сразу увидел на противоположной стороне улице солдатский патруль. Все трое стояли и растерянно крутили головами в разные стороны.

— Действительно. Оторвались, — я засунул кольт сзади за ремень и повернулся к Воскобойникову. — Вот только сегодня нам на улицу никак нельзя.

— И нечего нам там делать. Вы как хотите, а я сто грамм для успокоения души приму, — он встал, подошел к буфету, открыл дверцу и вопросительно посмотрел на меня. Я отрицательно покачал головой. — Как хотите.

Он достал графинчик, стопку и только закрыл дверцу буфета, как что-то увидел на полу и неожиданно спросил: — А что это библия здесь на полу валяется?

— Это я ее выронил из рук, когда вы в квартиру вбежали, а потом вы поддели ее в сердцах ногой.

— Ох, грехи наши тяжкие! Святая книга, а я ее ногой! Это как же меня сподобило! — запричитал Воскобойников, потом поставил графинчик и стопку на место, наклонился и поднял библию.

Я снова повернулся к окну и посмотрел сквозь щелку между занавесями. Рабочих с винтовками на улице уже не было.

— Вадим Андреевич! — неожиданно раздался взволнованный возглас Воскобойникова. — Гляньте сюда скорее!

Я резко повернулся. На руках бывшего агента лежала библия с надорванной обложкой, у которой из-за корешка выглядывал кончик денежной купюры. Подошел, потянул за краешек и вытащил сложенную по длине в несколько раз купюру в двадцать пять рублей. Развернул, расправил, внимательно осмотрел с двух сторон, затем посмотрел ее на свет. Никаких проколотых отверстий не нашел. Обычная купюра. Вопросительно посмотрел на Воскобойникова: может он что подскажет? Только встретив такой же непонимающий взгляд, понял, что он тоже в полном недоумении.

— Секрет. Только какова его разгадка?

Я пожал плечами и положил купюру на стол. Иван Николаевич, забыв о водке, присел к столу и сначала стал внимательно изучать банкноту, а затем с таким же пристальным интересом листать библию, видимо, пытаясь в ней найти разгадку тайны. Я, тем временем, развернул пакет, что принес Воскобойников, вытащил одежду и разложил ее на диване. Это был мундир чиновника-железнодорожника, вместе брюками и форменной фуражкой. Иван Николаевич оторвавшись от библии, какое-то время смотрел то на меня, то на мундир, потом неожиданно встал и подошел к комоду. Открыл дверцу и несколько минут рылся на полках, после чего его лицо осветилось довольной улыбкой, он выпрямился и протянул мне коробку.

— Держите.

Я открыл крышку. Три вида усов, накладная борода и тюбик специального клея.

— Спасибо.

Быстро переоделся, взял коробочку с поддельными усами и пошел в прихожую, к зеркалу. Выбрав наиболее подходящие моему образу усы, приклеил и вернулся в гостиную, нашел и одел очки.

— Как я выгляжу? — обратился я Воскобойникову.

Иван Николаевич оторвал голову от библии, посмотрел на меня и воскликнул: — Просто здорово! Вас не узнать. Как есть вылитый чиновник министерства путей сообщения! И совсем не похожи на себя прежнего. Только еще одно: петлицы и погончики спорите от греха подальше.

Посмотрел на задумавшегося бывшего полицейского агента, сказал: — Мне бы к такой смене внешности документы бы подобрать.

Воскобойников поскучнел: — Нет, Вадим Андреевич. Людей знаю, но на поклон к ним не пойду. Не делал я дел с уголовниками раньше, так оно и впредь будет.

— Спасибо и на этом. Скажите, Иван Николаевич, а Абрам Моисеевич, может решить вопрос с документами?

— Он-то сможет, вот только захочет ли с вами после этой истории связываться. Абрам далеко не трус, раз с иванами каторжными знался, но при этом хитрый и осторожный, как тот лис. Вот ежели ему выгода какая, то дело другое, — тут бывший агент бросил взгляд на саквояж, так и стоявший на полу, хмыкнул в усы и сказал. — А что! Если осторожно с ним поговорите, то думаю, не устоит, сделает. Вот только рискуете вы сильно, Вадим Андреевич. Ох, сильно! Ждут вас там чекисты.

— Риск для меня — привычное дело.

Вооружившись, я взял только саквояж, так как заплечный мешок не вписывался в имидж железнодорожного чиновника, получившего наследство от умершего на днях дедушки.

Спустя час я уже открывал дверь антикварной лавки. Войдя, увидел, как один из чекистов, белобрысый парень, изображавший покупателя, бросил на меня внимательный взгляд, но почти сразу потерял ко мне интерес, не узнав под маской интеллигентного чиновника опасного белогвардейского шпиона, объявленного в розыск.

"Дилетант. Где второй? — подумал я, подходя к прилавку, и тут же получил ответ, увидев, как колыхнулась тяжелая штора, закрывающая дверь, ведущую в кабинет. — Второй не лучше".

— Здравствуйте, — поздоровался я, чуть прикоснувшись к козырьку фуражки. — Меня к вам привело, уважаемый Абрам Моисеевич, одно небольшое, но довольно щекотливое дело. Вы меня должны помнить, я был у вас совсем недавно.

Несколько секунд старый еврей всматривался в меня, пытаясь понять, тот ли это человек

или лишь похожий, потом бросил косой взгляд на чекиста, который с показным вниманием сейчас осматривал бронзовую статуэтку, но понял, что меня не узнали, облегченно выдохнул воздух.

— Здравствуйте, господин чиновник. Как же, помню вас, помню. Щекотливое, говорите? Попробую помочь. Итак, я вас внимательно слушаю.

— Получил я от своего, недавно почившего, родного деда Миркина Евграфия Капитоныча, наследство. Понимаю, нехорошо, конечно, выходит. Сороковины еще не справили, а я его вещи распродаю. Грех большой, да и на душе тяжело, но, что поделать, если цены так безбожно растут с каждым часом, а есть три раза в день хочется.

Старый антиквар усмехнулся, показав тем самым, что оценил легковесную шутку, потом спросил: — Изволите показать, что вы с собой принесли?

Открыв саквояж, я стал выкладывать на прилавок вещи. Пара лакированных китайских шкатулок с золотой и серебряной инкрустацией, несколько золотых портсигаров и часов, три кинжала в дорогой оправе. Последней вещью, что я достал, была серебряная бонбоньерка в виде лебедя. При виде дешевой вещицы старый антиквар скривился, словно от зубной боли, но я многозначительно на него посмотрел, после чего тот взял конфетницу в руки и стал ее рассматривать с преувеличенным вниманием.

— У меня к вам большая просьба, уважаемый Абрам Моисеевич, если не все, то хоть часть прямо сейчас оцените. Очень вас прошу.

— Конечно, конечно, господин чиновник! Ведь для этого я здесь и сижу! — теперь в голосе старого еврея явственно слышалась издевка.

Абрам Моисеевич включился в игру и стал изображать бурную деятельность. Сначала достал из-под прилавка большую лупу, потом сходил в свой кабинет и притащил оттуда толстый каталог, после чего стал его листать и многозначительно хмыкать. В свою очередь, я принял скучающий вид и как бы от нечего делать стал наблюдать за белобрысым чекистом. Тот раз повернулся в сторону старика, потом второй раз, но наткнувшись на мой насмешливый взгляд, сразу отвел глаза и переключил свое внимание на напольную китайскую вазу. Тут же я подошел к нему, загородив спиной хозяина лавки, спросил чекиста: — Извините, гражданин, но у меня к вам вопрос. Можно?

— Можно, гражданин. А что у вас такое?

— Вот вы сейчас заинтересовались китайской вазой. Имеете желание приобрести такую?

Сбитый с толку неожиданным вопросом, белобрысый чекист промямлил: — М-м-м.... Пока в раздумьях. А что?

— Если у вас есть желание и время, то мы могли бы прямо сейчас пойти и посмотреть подобное произведение китайского искусства. Тут недалеко....

— Нет, это я так. Пока просто присматриваюсь, — растерялся чекист. — Забежал сюда ради любопытства.

— Пусть так. А каминные часы вам не нужны? Великолепная вещь. Купите, не пожалеете. Золотистый циферблат в белоснежном корпусе, обрамленном гипсовыми ангелочками. Еще есть персидский ковер....

Со стороны прилавка раздался искусственный кашель старого антиквара.

— Ладно-ладно, не буду вам мешать. Любопытствуйте дальше, — я снова отошел к прилавку, где скорчив капризную мину, спросил. — Абрам Моисеевич, как долго мне еще ждать?

— Извините, господин чиновник, но мое дело не терпит спешки. Сейчас я вам могу сказать только по стоимости этих трех вещей, — и он отложил в сторону шкатулку, два портсигара и один из кинжалов. — Предлагаю вам за это все три тысячи пятьсот рублей.

— Это мало. Накиньте хотя бы еще пятьсот.

— Извините меня, но не могу. Каждая вещь имеет свою цену. Решайтесь!

Сделав недовольное лицо, я сердито буркнул: — Пусть будет по-вашему!

Получив деньги, я сложил оставшиеся вещи, потом сделал вид, что заколебался, снова поставил саквояж на прилавок и сказал: — Вспомнил! Завтра не смогу к вам прийти, поэтому давайте перенесем нашу встречу на... послезавтра. Все это я пока оставлю. Только расписочку вы мне напишите. Так пойдет?

— Только для вас, господин чиновник.

Спустя пять минут, спрятав расписку в карман, я попрощался с хозяином лавки. Выйдя, прошел по улице около квартала, завернул за угол, проверился. Затем прошел через двор, через сквер и вышел на параллельную улицу. Слежки не было. Еще пятнадцать минут покрутился по улицам и вышел к месту, где впервые увидел беспризорников. Старших сейчас не было, а на ящиках сидело два малыша со своим щенком. Увидев меня, обрадовались.

— Дядька, пришел! Дядька! — к их веселым голосам прибавился звонкий собачий лай.

— Здорово, дети улицы! Как живете?

— Смотри дядька, какие у меня штаны! Почти новые! А у меня ботинки! Во гляди еще какая у меня кепка с пуговичкой! Мы тогда ее еще на Сретенке купили! — довольные обновками мальчишки хвастались напропалую.

— Приоделись? Это хорошо. А где Степка с Митькой?

— За жратвой пошли. Дядька, а что снова дело есть?

— Есть. Не обижу.

— Здорово! Мы совсем богатые станем! — обрадовался Ванька.

— Молчи, дурак! Степка, что нам сказал: о деньгах никому ни слова.

— Сам дурак! Их же нам дядька и дал.

Егорка, не зная, что сказать, замолчал, сконфуженный, но уже спустя пару минут смеялся моим шуткам. Время до прихода старших ребят пролетело незаметно. При виде меня они обрадовались, но еще больше обрадовались новой работе. Разговор был короткий и деловой, по его окончании я дал им пятьдесят рублей, после чего ушел.

Еще спустя два дня я пришел по указанному Абрамом Моисеевичем адресу. Остановившись у вывески "Швейная мастерская мадам Брошкиной", осторожно огляделся по сторонам, после чего вошел. В большой комнате стояло две швейные машинки, и за одной из них сейчас сидела и что-то шила худенькая девушка. Она так и не обернулась ни разу за все-то время, что я находился в мастерской. За длинным столом, где лежал раскрученный рулон материи, стояла женщина с метровой линейкой, лет тридцати пяти, весьма симпатичная, в пестром цветастом платье. Вот только оно никак не сочеталось с ее располневшей фигурой.

— Мое почтение, мадам.

Она быстро окинула меня цепким и внимательным взглядом.

— Здравствуйте, коли не шутите. Пиджак? Брюки?

— Я от Антиквара, насчет документов.

— Деньги с собой? — я кивнул. — Фото?

Я подал ей две маленькие фотографии.

— Половину денег сейчас, половину — когда получишь ксиву на руки. Придешь завтра во второй половине дня. Лучше, часам к трем.

— Насколько они надежные? — поинтересовался я у полной дамы, после того как вручил ей двадцать пять тысяч рублей.

— Смешно спрашиваешь. Самые настоящие. При большевиках все проще стало: напечатал бумажку, поставил печать и вот тебе документ.

— Мне не нужна такая бумажка....

— Я же сказала: будут тебе самые настоящие документы. Не отсвечивай, иди.

Вернувшись, рассказал Воскобойникову, как меня приняли.

— Толстуха. Симпатичная. Лет тридцать пять, — бывший агент даже прикрыл глаза, пытаясь вспомнить женщин, которые проходили по его уголовным делам, потом открыл, покачал головой и сказал: — Нет. Чего-то такого персонажа у себя не припомню. И еще, Вадим Андреевич, завтра пойдем вдвоем. Отказа не приму.

Я только покачал головой, но ничего говорить не стал. Скоро Воскобойников ушел за продуктами, а вернулся с кучей новостей.

— Вадим Андреевич, тут по всему городу говорят, что казаки Астрахань взяли, а Добровольческая армия собирает силы и скоро пойдет на Москву. Про Ярославль еще говорят, что там прямо война идет. Красные артиллерию подогнали и теперь бьют прямо по городу.

— Что еще?

— Еще.... В Москве начались повальные аресты. Идут слухи, что среди комиссаров началась паника и в тюрьмах стали расстреливать бывших офицеров. Поостеречься бы надо.

— Может, все же со мной поедете, Иван Николаевич?

— Нет. Я лучше дождусь, когда вы с добровольцами освободите Москву и снова займусь своим делом: буду ловить убийц и грабителей.

Только теперь я понял, почему ему так хотелось сопровождать меня за документами. Он смертельно скучал по своей прежней работе, а тут хоть какая-то ее видимость будет.

Назавтра, за два часа до назначенного времени, мы с Воскобойниковым, вышли на улицу, и пошли пешком. На этом настоял бывший полицейский агент, объяснив это тем, что швейная мастерская не так уж далеко, дорога займет не более часа, а дворами и проулки идти намного безопаснее, чем улицами, по которым сейчас ходят многочисленные большевистские патрули. Действительно, по дороге нас никто не побеспокоил, да и пришли мы сравнительно быстро, что говорило об отличном знании родного города бывшим полицейским агентом. Выйдя на нужную нам улицу, мы сразу разошлись, делая вид, что не знакомы друг с другом. Воскобойников пошел по другой стороне улицы прогулочной походкой, поглядывая по сторонам, а я наоборот, торопливо зашагал, все больше разрывая между нами дистанцию. Открыв дверь швейной мастерской, я вошел и остановился. Сегодня хозяйка мастерской сидела, на пару со своей работницей, и обе, что-то быстро строчили на швейных машинках. Ни та, ни другая, не обернулись в мою сторону. Сделав два шага, я сказал: — Мадам, я пришел, как договаривались, но если забыли, напомню. Я от Антиквара.

Не отрываясь от своего шитья, она бросила: — Дверь, рядом с полками, впереди себя, видишь? Тебе туда. Там лестница, поднимешься наверх.

Сразу насторожило то, что мне сразу не отдали заказанные документы. Это могло означать только одно: со мной хотят поговорить.

"Вот только о чем?".

Пройдя мимо швей, открыл дверь, переступил порог и сразу окунулся в легкий полумрак. За спиной резко хлопнула дверь, притянутая пружиной, впереди лежал коридор, ведущий в подсобные помещения, а рядом шла наверх неширокая лестница, ведущая на второй этаж. Я ожидал охранника или подобную ему личность, но вместо этого меня встретила полная тишина. Сюда даже звуки с улицы не доносились. Здесь мои опасения окончательно получили подтверждение.

"Лестницу легко перекрыть. Хм. Ладно, сыграем в вашу игру, но только по моим правилам".

Не торопясь, я стал подниматься по лестнице, четко печатая каждый шаг, как ничего не подозревающий человек, но при этом смог уловить внизу тихие шаги человека, начавшего идти вслед за мной по лестнице. Это говорило сразу о двух вещах. Во-первых, меня на лестнице будут встречать, а во-вторых, в отношении меня есть у местной братии какие-то опасения. Что тут замешан антиквар, у меня и сомнений не было. Хочет вернуть деньги?

Не успел я встать на последнюю ступеньку лестницы, как на меня надвинулось двое громил. Третий, здоровый и плечистый, головорез стоял поодаль, подпирая стену и глядя на меня с ухмылкой. Зверские выражения лиц в сочетании со сломанными носами и шрамами видно должны были испугать меня до мокрых штанов. За спиной, уже не скрываясь, грохотал ножищами, бандит. Не успел первый из головорезов размахнуться, как я уже начал действовать, превратившись в боевую машину. Такая способность приобретается годами весьма специфических тренировок и большим практическим опытом. Дальше все происходило чисто рефлекторно. Первый головорез еще только начал хрипеть смятым вместе с гортанью горлом, как подошва моего сапога с жесткими краями рантов врезалась в голень второго бандита. Мордоворот с воплем согнулся. Нанеся сокрушительный удар другой ногой по оседающей фигуре, я пронес корпус по инерции и левым кулаком с разворота раздробил висок набежавшего сзади бандита. Тот как-то нелепо дернув руками, отступил, а затем, упав на спину, заскользил по ступеням.

Бандиты если и имели опасение в отношении меня, просто никак не могли ожидать такого быстротечного исхода. Именно поэтому четвертый бандит, наиболее крупный и массивный, не сразу вступил в схватку, промедлил, видно рассчитывая, что трех его подельников хватит, чтобы выбить дух из человека, наконец, опомнился и кинулся на меня. Вот только его поспешный рывок, а затем, размашистый удар пришелся в пустоту, зато мой кулак выбил на какое-то мгновение из бандита сознание и воздух. В следующий миг я оказался за его спиной. Резкий рывок, хруст шейных позвонков, судорожная конвульсия. Отпускаю руки, и тело последнего громилы мешком валится на пол. На все ушло не более минуты. Я замер, настороженно прислушиваясь к любым звукам, но не услышал, ни быстрых шагов, ни звука открываемой двери, хотя за дверью ближайшей комнаты должны были слышать наиболее громкие звуки.

"Похоже, меня действительно должны были сломать и представить под очи хозяина избитого, дрожащего от страха, а главное, готового отдать деньги. Вот сейчас и проверим, насколько я прав".

Достаю из-за спины кольт, подхожу к двери, резко открываю, делаю шаг вперед и тут же оцениваю ситуацию. Два старика, сидящие друг напротив друга и два стоящих мордоворота, похоже, изображающие телохранителей. Секунды их растерянности мне хватило, чтобы оценить степень опасности всех четырех человек. Двое головорезов еще только сделали попытки выхватить наганы, торчащие у них за поясом, как тихо сказанные слова: — Стоять ровно, — заставили их замереть. Будь в его голосе хоть нотка страха, они бы выхватили оружие и принялись стрелять, но уже то, что он стоял здесь, говорило о том, что перед ними стоит хищник, не чета им. Кто еще мог пройти мимо Игната "Каторги", Митяя "Рваное ухо", "Цыгана" и "Быка". Это они должны были притащить его сюда, этого фраера, скулящего от страха. Вот только почему-то он стоит здесь, а они остались там, в коридоре.

— Револьверы на пол. Ногами толкнули их ко мне, — негромко скомандовал я.

Как только оружие прогрохотало по полу, я подал новую команду: — Легли на пол. Руки за голову.

Прямая опасность исчезла, и я снова скользнул, уже более внимательным, взглядом по комнате, которая, несомненно, являлась кабинетом местного криминального авторитета. Вот этого, сидящего за письменным столом, довольно крепкого на вид старика со злым, волчьим взглядом, зато сидящий напротив него, был мой старый знакомый, Абрам Моисеевич. Проигнорировав грозный взгляд главаря, я обратился сразу к антиквару:

— Как знал, что увижу вас здесь, Абрам Моисеевич. Что, жадность заела? Решили деньги обратно вернуть?

Не дав ему ответить, в разговор вступил старый бандит.

— Что с моими парнями?

— Убил.

— Убил? — не поверив, переспросил меня старик. В его глазах мелькнул страх, который почти в ту же секунду сменился дикой злобой. — Как?

— Ручками. И тебя убью, дай только повод. Так что вы оба от меня хотели?

Какое-то время мы смотрели друг другу в глаза, потом старик, не выдержал, отвел глаза и вместо того, чтобы ответить мне, неожиданно обратился к старому еврею:

— Ты прав, Абрам, не прост он оказался. Ох, не прост, мальчишечка, не прост.

— Похоже, разговора у нас не получается, — решил я подтолкнуть к конкретному разговору старого бандита.

— Да погоди ты, не торопись, мил-человек. Вон стул стоит перед тобой. Садись, потолкуем, — старик изобразил улыбку, больше напоминающий оскал волка и сделал приглашающий жест рукой.

— Говорите, что нужно, а потом я пойду. Начнем с тебя антиквар.

Старый еврей не стал отвечать, просто отвел глаза. Причем не от стыда, а от страха, чтобы не раздражать лишний раз человека, который держит твою жизнь на кончике пальца, упирающегося на спусковой крючок. В отличие от него главарь великолепно держал себя в руках. У него в глазах даже какой-то интерес появился.

— Ты бы все же присел, мил-человек, разговор может длинным оказаться.

— Может, хватит, старик, языком попусту болтать.

— Ишь невежливый какой! Ладно, пусть будет по-твоему. Давай знакомиться, а затем к делу перейдем. Зовут меня Савелий Лукич. А тебя как звать-величать мил-человек?

— Это лишнее.

— Хм! Гляжу я на тебя, и понять не могу, кто ты есть. Вроде, обличьем ты как бы офицер, а обхождения нет, да и по масти — самый, что ни есть настоящий мокрушник. Не скажешь, кто ты такой есть?

— Длинный язык у тебя, старик, могу укоротить.

— Не надо меня пугать, мил-человек. Меня смерть своим крылом несколько раз касалась, поэтому страх давно уже умер в моей душе. Вот скажи мне, мил-человек, не ты ли "Креста" с подельниками положил на Банкетной?

— Если и я, то что?

— "Крест" мне вообще не интересен. Шлепнули его — и ладно. Мне интересно то, что вы там взяли.

— Твоей доли там нет.

— Хм. Доли нет, говоришь? Это как сказать. Пока ты мне вот что скажи: что вы там еще взяли, кроме того, что скинули Абраму?

— Пустой разговор.

— Не скажи. Очень даже не пустой, а даже очень интересный. Теперь скажи мне, Василий Иванович Чапаевский, что ты в Москве делаешь? Или лучше тебя звать Вадимом Беклемишевым?

Они уже были покойниками, еще, как только я переступил порог этой комнаты, просто этими словами старый главарь ускорил их смерть. В следующую секунду ствол был направлен в голову старого бандита.

— Нет человека — нет проблем.

Лицо бандитского главаря застыло, закаменело, он даже толком не понял, что сказал этот человек с холодным взглядом, но звериным инстинктом понял, что сейчас умрет. Привыкший к власти, покорности и страху других людей он неожиданно почувствовал тоскливую обреченность неизбежной смерти. За секунду до своей смерти. Он уже не видел и не слышал, как дико заорал перепуганный до смерти старый еврей: — Не стреляй!! Библия!!

Секунда и я принял решение, мгновенно сместив ствол в сторону лежащих на полу бандитов, которые только начали приподниматься, и дважды нажал на спусковой крючок.

— Абрам — на выход! — скомандовал я, подбегая к двери.

Испуганный до смерти, старый еврей безропотно вскочил с кресла и довольно живо засеменил к двери. Не дожидаясь его, я толкнул дверь и выскочил в коридор. Никого, только четыре трупа бандитов, изломанными куклами, лежащие на полу. Быстро спустившись по лестнице, вбежал в мастерскую. Она, как и ожидалось, оказалась пуста. Дождался антиквара, после чего мы выскочили на улицу. Воскобойников уже ждал нас с извозчиком в начале улицы. Правда, вид у "водителя кобылы" был невеселый, так как бедолага подумал, что попал в бандитскую разборку. Улица, и так не сильно оживленная, была практически пуста. Услышав, пусть и не громкие, выстрелы, народ, зная, чья здесь находиться штаб-квартира и не желая иметь к этому никакого отношения, быстро попрятался. Мне уже было известно от Воскобойникова, что сейчас в городе действует больше тридцати крупных банд, не считая грабителей, воров и жуликов всех мастей, которые наводнили город, прибыв из мест заключения. Полицию упразднили, а вместо них появились рабочие и солдатские патрули, которые только и делали, что бестолково ходили по городу, как сказал мне бывший полицейский.

Спустя пятнадцать минут я расплатился с извозчиком, который с радостным удивлением вытаращился на десятирублевую купюру, так как по нынешним временам с ним могли расплатиться пулей. Дальше мы уходили дворами. Спустя десять минут нам пришлось остановиться, так как ноги не держали старого еврея.

— Не... могу больше. Сейчас... упаду.

— Абрам, сто метров еще пройдешь? — спросил его Воскобойников, настороженно поглядывая по сторонам. — Тут трактир за углом. Посидим, отдохнем.

Еле дыша, антиквар кивнул головой и срывающимся голосом сказал: — Пройду,... Иван Николаевич.

Минут двадцать мы сидели в трактире, пили чай, пока старый антиквар приходил в себя. Когда он перестал хвататься за сердце, а его лицо приобрело нормальный цвет, мы все втроем отправились в... бордель, чем сильно смутили Абрама Моисеевича, так как посещение дома греха было первым в его жизни. Во-первых, он находился неподалеку, а во-вторых, у Воскобойникова и там оказались хорошие знакомые, которые, нам без всяких вопросов, за сотню рублей предоставили отдельную комнату.

Антиквар все еще никак не мог отойти от осознания того, что только чудом ушел от неминуемой смерти. Перед его глазами до сих пор стояло запрокинутое белое лицо с отверстием во лбу и стекающей на бровь тоненькой струйкой крови его старого подельника Савелия Кузьмина по кличке "Кистень". Он знал, что совсем непрост этот человек, но все равно пошел на поводу старого бандита, уверившего его в том, что его люди и не таких ломали. Только где теперь его головорезы, и где теперь сам "Кистень"? Вот и сейчас глаза этого Чапаевского или Беклемишева смотрели на него холодно и безжалостно. Антиквар всегда старался держаться от бандитских разборок как можно дальше, но сейчас его подвела элементарная жадность. Упустить такой куш....

Воскобойников до сих пор не мог понять, зачем я притащил с собой старого еврея, и поэтому с любопытством ждал объяснений.

— Абрам Моисеевич, у нас мало времени, поэтому рассказываете нам все, только коротко и внятно. Это понятно? — дождавшись нескольких подтверждающих кивков головы антиквара, я продолжил. — Добавлю только одно: словлю на вранье — кончите так, как ваш подельник Савелий.

— Савелий "Кистень"? — оживился Воскобойников, бросив взгляд на антиквара. Дождавшись его подтверждающего кивка головой, продолжил. — Ох ты! Просто здорово! Одной кровавым убийцей стало меньше! А его правая рука Игнат "Каторга" тоже там был?

— Господин Беклемишев или Чапаевский всех их там положил. Всю их шайку, — устало и равнодушно сказал антиквар, которого если и волновало сейчас, то только его собственная жизнь.

— Всю банду?! Вам цены нет, Вадим Андреевич! За этой шайкой с четырнадцатого года кровавый след тянется. Девять трупов. А Савелий "Кистень"....

— Иван Николаевич!

— Понял. Молчу. Давай, Абрам, говори.

— Только давайте сразу договоримся: я говорю вам все что знаю, а вы за это оставляете мне жизнь. Это хорошая сделка. Так я начну? — дождавшись моего кивка, он продолжил. — Все началось около трех недель назад. В Москву приехал из Англии сын богатого купца — миллионера Трофима Васильевича Табунщикова. Иван Николаевич вам подтвердит, что этот купец некогда входил в сотню самых богатых людей Российской империи. Начинал с торговли мехами, потом лес, золотые рудники. Еще расширился. Его пароходы по Волге с зерном ходили, мукой торговал, рыбой. Был он не только хорошим купцом, но и смекалистым, так как одним из первых выторговал себе право на торговлю мехами за границей. К тому времени у него подрос сын, которого Табунщиков отправил в Англию учиться языку, а чтобы тот не просто так там болтался, выкупил в Лондоне целый дом и устроил в нем магазин русских товаров. Меха, мед, лен и все такое прочее. Дела, насколько мне известно, у него хорошо пошли, хотя бы потому что, Трофим Васильевич открыл еще один магазин. Вот только после трех лет обучения его сын, Сергей Трофимович Табунщиков, влюбился в какую-то английскую девицу, да так сильно, что совсем потерял голову, а потому женился на ней тайно, без разрешения отца. Табунщиков, когда об этом узнал, сильно осерчал, и заявил, что бы тот бросил эту девицу и без промедления приехал в Россию, иначе лишит его наследства. Все эти события произошли аккурат за пару месяцев перед самой революцией. Об этом писали в газетах, а потом случилась революция, солдатня на улицах, большевики. Будь они прокляты! Короче, мне не до того было. Впрочем, надо тут упомянуть невероятную дальновидность купца, который вдруг стал продавать свои мельницы, рудники и пароходы. Над ним еще тогда все смеялись и говорили, что он с ума сошел, раз собирается свои деньги в гроб положить. А потом большевики к власти пришли и он оказался один из немногих миллионщиков, которые оказались прозорливее других и потеряли совсем немного, пятую часть, а то и седьмую часть от своих капиталов.

Теперь я перехожу к сути нашего дела. Значит, приехал сын Табунщикова в Москву чтобы узнать, что тут осталось от его богатств, так как уже знал, что его батюшка на погосте лежит. Так же известно ему было, что он официально лишен наследства, но при этом он знал, что есть деньги, которые выручил его отец от продажи земли, пароходов и рудников и даже знал, где часть этих денег лежит. Знал он и про библию. Конечно, у вас сразу возник вопрос: откуда мне все это известно?

Дело в том, что в свое время я кое-что купил у его бывшей экономки Саврасовой Пелагеи Антоновны, когда ее благодетель помер. Это она мне рассказала, как помер Табунщиков.

Когда комиссары пришли забирать его имущество, купец, человек по натуре вспыльчивый и горячий, кинулся на них с кулаками и получил пулю, после чего те забрали все, что хотели и уехали. Кстати, я понятия не имел о приезде Сергея в Москву, пока тот, самолично, не пришел в мою лавку. Сын купца посетовал на судьбу свою жалкую, а затем, как бы невзначай, спросил, не проходила ли через меня библия отца, которая дорога ему как память о родителе, чем меня весьма заинтересовал. Обратился я тогда к Савелию, у которого были свои люди в ЧК, с просьбой узнать о том, что забрали чекисты из дома Табунщикова. Так мы узнали, что часть наиболее ценных вещей купца сейчас хранится на складе ЧК, в том числе и библия, так как имела золотой оклад, усеянный драгоценными камнями. Тогда Савелий и отправил "Креста" на дело. Спустя пару дней вдруг неожиданно узнаем, что "Креста" и его людей завалили, а вещи, что были отобраны на складе — забрал неизвестно кто. Где и что искать было непонятно, пока вы у меня не появились, а за вами — чекисты, будь они неладны. Ну, я сразу подумал, что ниточка, ведущая к вам, окончательно оборвалась, но когда вы прислали записку, что вам нужны надежные документы, я решил, что это добрый знак и у нас все получится. Вот только "Кистень" все испортил. Старый черт посчитал, что Сергей Табунщиков нам теперь не нужен. Узнал у него все, что можно, а затем убил наследника. Главное, мне эта старая сволочь ничего не сказала. Только перед тем, как вы должны были прийти, он мне сказал, что осталось только найти библию и у нас будут большие деньги. Перед самым вашим приходом я предупредил Савелия, что с вами лучше обойтись с вами миром, так как мне уже стало понятно, чтобы вы человек резкий и боевой. Вот только получилось то, что получилось. Те сведения, что "Кистень" узнал у Сергея Табунщикова, так и остались в его простреленной голове. Единственное, что могу сказать точно: то, что находится в библии, должно каким-то образом указать на номер счета в банке. Причем, но это я так думаю, не в российском, а в английском банке.

— Вот вам и разгадка вашей тайны, Иван Николаевич.

— Интересная история, — Воскобойников несколько раз погладил свои усы. — Впору роман об авантюрных приключениях писать.

— Что с вами делать, Абрам Моисеевич? — спросил я у резко побледневшего еврея. — Жизнь вы свою сохранили, а вот за свое предательство еще со мной не рассчитались.

— Так у вас на руках и так громадные деньги остались. У Табунщикова состояние не один миллион золотых рублей насчитывало.

— У нас только бумажка с набором цифр. И это все, — схитрил Воскобойников. — А в каком банке он деньги положил, мы не знаем.

— Условий вклада тоже не знаем, — добавил я. — Может там требуется только личное присутствие владельца денег.

Старый еврей задумался. Ему очень не хотелось платить компенсацию за свое предательство, тем более он так сам не считал. Это он самая, что ни есть жертва, но этим жестоким людям плевать на то, что он думает. То, что этот молодой человек, хладнокровный и смертельно опасный, как королевская кобра, он уже убедился, да и полицейский агент Воскобойников, которого знал полтора десятка лет, далеко не подарок. Страшно не любит он криминальный мир. Конечно, по большей части он занимался убийцами и налетчиками, которых ненавидел всем сердцем, но и других воров и жуликов тоже не приветствовал, так что жалости от него не дождешься. Раньше его матерый бандит Савелий по кличке "Кистень" защищал своим авторитетом, а теперь он остался один, без защиты от злого мира. Не сегодня-завтра к нему гости придут. Узнают урки, что "Кистень" помер, так сразу и придут. Бежать ему надо. Срочно бежать. К тому же большевики, он уже точно знал, через неделю или две выпустят новый декрет, согласно которому все магазины, комиссионные конторы и отдельные лица, производящие торговлю предметами искусства и старины, обязаны будут зарегистрироваться в течение трех дней. А после регистрации их потрошить начнут. В этом старый еврей не сомневался, так как неоднократно видел в действии лозунг красных комиссаров "Грабь — награбленное!". Впрочем, к этому давно уже шло, поэтому для бегства у него все давно приготовлено. Золото, валюта, бриллианты — всего этого ему хватить, чтобы прожить три жизни, но это не значит, что ему хочется делиться с кем-либо. Исходя из всего этого, он сейчас лихорадочно перебирал своих знакомых, которые в разное время были связаны с банками, пока, наконец, не вспомнил, про Петю "Типографию". В свое время тот ловко подделывал векселя и ценные банковские бумаги.

— Есть один человек, который, как мне кажется, сможет помочь вам в этой беде. Иван Николаевич, вы не знаете Петю "Типографию"?

— Знать не знаю, но о нем слышать приходилось. Аферист, который подделывал ценные банковские бумаги.

— Зато я его хорошо знаю, хотя по делам мы с ним не пересекались. Ох, ты! Как я раньше о нем не вспомнил! Вот память моя дырявая! Петя же в чекисты подался. Сделал себе бумаги, что при царизме за политику сидел, так они его в ЧК начальником каким-то взяли, документацию вести. Кстати, к нему можно и за документами обратиться.

— Вот прямо к нему сейчас и поедем.

— Как вы это себе представляете?! Прямо так и пойдем в ЧК? — возмущенно вскинулся антиквар, но встретившись со мной взглядом, сник. — Хорошо-хорошо, пойдем. Сам его вызову и сам с ним поговорю.

Мы с Воскобойниковым оставались в пролетке, пока антиквар разговаривал с дежурным, а когда вышел, сразу бросил в нашу сторону многозначительный взгляд и остался ждать у выхода. Здание ЧК, как я успел убедиться, было оживленным местом, то и дело входили и выходили люди из дверей. За то время, что мы сидели, трижды подъезжали легковые автомобили, забирали вооруженных людей и уезжали.

Спустя десять минут из проходной вышел нужный нам человек. Особой приметой его лица можно было назвать нос — прямой, тонкий и хищный. В сочетании с поджатыми губами и острым подбородком он придавал лицу жулика и афериста гордое и даже где-то высокомерное выражение. Судя по лицам, скупщик краденого и аферист встретились как хорошие знакомые. После нескольких минут оживленного разговора аферист бросил на нас оценивающий взгляд, потом продолжил разговор, а еще спустя пять минут они разошлись. Петя "Типография" развернулся и пошел к проходной, а старый еврей — в нашу сторону.

— Сегодня в семь часов вечера в кафе "Бом", — тяжело выдохнул антиквар, усевшись рядом со мной. Достав платок, он снял легкую соломенную шляпу и вытер пот с лысины и лица. Его можно было понять, у него сегодня был тяжелый день.

— Поехали! — скомандовал Воскобойников, который, как я заметил, держался все это время напряженно, с того самого момента, как пролетка остановилась недалеко от здания МЧК.

ГЛАВА 11

На землю опускались сумерки. Владимир Ильич щелкнул выключателем, включив лампочку на рабочем столе, потом потер усталые глаза. За ним, сидя напротив него, наблюдал Троцкий.

— Мы закончили, Владимир Ильич?

— Закончили, — ответил хозяин кабинета, затем встал, подошел к окну. Внизу, четко печатая шаг, шел взвод латышей — кремлевская гвардия. Ленин потянулся, и устало зевнул. Было слышно, как за его спиной поднялся со своего места Троцкий. Владимир Ильич повернулся к нему и спросил: — Завтра, прямо с утра, на фронт?

— Да, Владимир Ильич. Положение лучше не становится. Потерян Царицын, Астрахань, Баку.

— Я говорил сегодня утром со Сталиным. Он во всем винит военных специалистов.

— Может и так, но история с исчезновением военного руководителя, бывшего генерала Снесарева какая-то непонятная. Бежал ли он с планами обороны Царицина к белым, как утверждает Сталин?

Ленин, с задумчивым видом, не отвечая, сел за стол. Переложил бумаги с места на место и только потом сказал: — С товарищем Сталиным мы еще будем решать. Есть мнение товарищей создать комиссию и принципиально разобраться с действиями члена совета народных комиссаров Сталина во время обороны Царицына. Вот только меня сейчас беспокоит другое: как добровольцы сумели договориться с казаками и выступить при нападении на Царицын единым фронтом?

— Это плохо. Разлад среди генералов, их раздробленность была нам только на руку. Кстати, у меня есть сведения, что германцы помогли белым с тяжелой артиллерией.

— Даже так? Перешагнули через себя и попросили помощи у своего злейшего врага? — удивился Ленин.

— Видно нас они считают наиболее опасным противником, Владимир Ильич.

— И лестно, и страшно. Пусть Царицин и не самое важное направление, но его потеря означает соединение донской контрреволюции с казацкими верхами Астраханского и Уральского войска. Вы понимаете, что это значит, Лев Давидович?!

— Понимаю, Владимир Ильич. Если генералы договорятся между собой, то получится

единый фронт контрреволюции от Дона до чехословаков.

— Вот именно, товарищ Троцкий! Они окончательно отрежут нас от хлеба и нефти! Этого нельзя допустить!

— Не допустим, Владимир Ильич! Так я пойду?

— Идите, Лев Давидович, и возвращайтесь с победой!

Воздух этого заведения был просто пропитан смесью табака, дешевых духов и алкоголя. Развязанные манеры на гране хамства, рифмованные выкрики с претензией на стихи, пустые глаза кокаинистов и багрово-пьяные лица пролетариев. Посетители просто купались в игриво-сексуальной атмосфере кафе.

Мы шли мимо столиков, ловя обрывки разговоров.

— Говорят, какая-то банда, вчера ночью, взяла склады красных комиссаров! Теперь в Кремле им не до жира будет!

— Сейчас весь мир вразнос идет! Баронессы и князья папиросами и марафетом торгуют, а....

— Недавно снял мадмуазельку, вся из себя благородную корчила. Графиня, с серебра ела, шампанское каждый день пила, а на поверку что вышло? Горничной оказалась....

— Софи, ты последний номер "Синего журнала" читала? Там стихи....

В воздухе плавали клубы дыма, на стенах были непонятные рисунки, чьи-то надписи и автографы. Столик, за которым сидел "Типография", стоял у стены, в пяти метрах от небольшой сцены, а с другой стороны его от остального зала, отгораживала, стоявшая у стены, большая кадка с развесистой пальмой. При виде нас аферист приветственно помахал рукой. Мы сели, и я быстро огляделся по сторонам. В трех метрах от нас, сразу за пальмой, сидела пьяная компания. Революционный матрос, с самокруткой в зубах и красным бантом на груди, две размалеванные, постоянно хихикающие, девицы и бледный юноша с пустым взглядом и длинными грязными волосами, ложившимися на его узкие плечи. На столе стояла пустая бутылка, четыре чашки и пепельница, набитая окурками.

С другой стороны зала, напротив нас, сидела компания эмансипированных девиц с длинными папиросками, вставленными в такие же длинные мундштуки. Они пили разведенный спирт и рассуждали о закате истинной литературы.

— Я так понимаю, господа, у вас ко мне есть серьезное дело, в чем меня заверил уважаемый мною Абрам Моисеевич, — внимательно оглядев нас, начал разговор аферист. — Вы мне его излагаете, я говорю вам цену, которую хочу получить. Господа, предупреждаю сразу: я не купец — торга не будет.

— Петя, ты, что же другого места не мог найти? — с тихой злостью в голосе спросил его антиквар, которого сейчас раздражало буквально все. Он уже отошел от страха за свою жизнь, и теперь ему очень хотелось как можно быстрее отделаться от нас, но при этом несильно потерять в деньгах, так как знал, что оплачивать работу Пети "Типографии" придется ему.

— Абрам Моисеевич, вы же знаете, что я — душа чувственная и лирическая. Музыку люблю. Романсы, которые из души слезы выжимают. Так вот, сегодня Катенька Московская, моя любовь и моя красавица, будет выступать. Половина тех, кто сейчас здесь сидит, пришли ради нее. Что вы на меня так смотрите? Вы что ни разу не слышали о ней?

— Мы здесь по делу, а не ради твоих сомнительных удовольствий, "Типография", — зло прошипел рассерженный антиквар.

В этот момент к столику подошел молоденький официант с воровато-бегающими глазами.

— Что изволят, господа-товарищи?

— Что есть?

Когда официант перечислил весьма скудный ассортимент предлагаемых блюд, Петя "Типография" сразу заявил, что любая работа требует смазки, поэтому заказали бутылку спирта и закуску, а Абраму Моисеевичу — стакан сладкого чая и пряники. Меня удивило, что в местном меню есть еще одна позиция — несладкий чай, который стоил на шестьдесят копеек дешевле и именно им здесь запивали спирт. Не успел официант отойти, как аферист сразу спросил: — Так что вам нужно?

— Мне нужны надежные документы. Одни — под чекиста, другие — под чиновника — железнодорожника. Это первое.

— Эту работу вы будете оплачивать? — обратился аферист ко мне.

— Оплачивать работу будет хорошо вам знакомый Абрам Моисеевич, — со здоровой долей ехидства сообщил я аферисту.

— Не может быть! На моей памяти это первый раз, когда этого старого еврея поддели на крючок. Ха-ха-ха!! — Петя засмеялся во весь голос.

— Чего ржешь, как стоялый жеребец! — вконец разозлился антиквар. — По делу говори!

Аферист не обращая внимания на рассерженного антиквара, продолжал смеяться, пока вдруг сам неожиданно не замолк: — Погоди-ка! А как "Кистень" на это смотрит?

Старый еврей при его вопросе нахмурился, но отвечать не стал, сделав вид, словно ничего не слышал.

— Если только с того света, — ответил я. — Еще вопросы есть?

— Вот это новость, — удивился Типография. — Списали, значит, старичка-паучка. Ладно. Говорите, что у вас.

— Нужны сведения по вкладам купца Табунщикова. В каком банке хранил? Может, там какие-то особые условия?

— Хм. Слышал я как-то, что наследник объявился.... — но наткнувшись на мой взгляд, сразу перевел разговор на другую тему. — Честно говоря, даже не знаю, что тут можно сделать.

— Берешься или нет?

— Берусь, но пока ничего обещать не буду. Тут вот какое....

Подошел официант с подносом и стал расставлять на столе тарелки, стопочки, затем поставил бутылку, а за ней — стаканы с чаем.

— Вот этот с сахаром, — показав на отдельно стоящий стакан, предупредил он нас, перед тем как уйти.

"Типография" проводил его взглядом и только после этого продолжил говорить:

— Я что хотел сказать.... Вы разумные люди и понимать должны, что за такие сведения, людям платить надо. И хорошо платить. Это кроме моего процента. Да вы и сами....

— Надо, значит, заплатим, — оборвал я его. — Сколько?

Аферист посмотрел на меня, потом на еврея и сказал: — Пятьдесят тысяч.

— Сколько?! — вскинулся Абрам Моисеевич. — Да за эти деньги....

— Заплатишь. Или ты считаешь, что твоя жизнь столько не стоит?

Антиквар только бросил на меня короткий злой взгляд, но говорить ничего не стал и сразу опустил глаза.

— По рукам? — спросил меня "Типография".

— По рукам, — подтвердил я нашу сделку.

— Раз дело сладилось — обмыть надо, — неожиданно сказал до этого молчавший Воскобойников.

Не успели мы выпить по стопочке и закусить, как неожиданно раздались крики, заставив нас повернуть головы в сторону входа.

— Катенька! Ласточка наша! Просим к нам! Катька, мать твою, я тебя хочу! Просим к нашему столику, Екатерина Дмитриевна!

В окружении трех музыкантов к сцене шла девушка. Изящная фигурка, мягкие черты лица, большие черные глаза.

— Она прелестна, господа. Не правда ли? — тихо сказал аферист, не отводя взгляда от певички.

В девушке не было утонченной и изящной красоты Екатерины Довлатовой, зато в избытке хватало очарования девочки-женщины. Коротко подстриженные пышные волосы, большие, чуть раскосые большие глаза и пухлые губы рисовали в мужском воображении девочку-подростка, но стоило взгляду скользнуть по глубокому вырезу ее высокой груди или крутым бедрам, как мысли сразу приобретали греховную направленность. Я проследил за ней взглядом до сцены: девушка производила впечатление. Пока музыканты настраивали инструменты, парочка крепких официантов защищала сцену от проникновения наиболее горячих поклонников девушки. Так как эти посетители были уже в достаточной степени пьяны и не агрессивны, официанты легко оттеснили их дальше в зал и рассадили по местам. Спустя пять минут на сцену вышел управляющий этим заведением и громко объявил:

— Наконец, вы дождались своего часа, господа и дамы, товарищи и пролетарии! Для вас сейчас будет петь Екатерина Московская!

Кафе снова разорвалось аплодисментами и криками: — Соловушка ты московская! Катька, будешь моей, озолочу! Радость и печаль души моей! Катенька, пой! Девка пой, рви мою душу неприкаянную!

Не успела девушка выйти вперед, а музыканты начать играть, как дверь кафе распахнулась, и вошли четверо бандитов в черных рубашках с маузерами в руках.

"Прямо боевой бандитский отряд. Может у них еще флаг есть? — ехидно подумал я при виде бандитов.

В зале разом установилась мертвая тишина. Двое бандитов сразу разошлись в стороны, и стали в шаге от входа, контролируя зал. Вторая пара медленно пошла по проходу между столиками. Своей важной неторопливостью они словно говорили: Мы здесь хозяева, а вы мусор под нашими ногами! Только пикните — получите пулю в лоб. Все сидящие в зале, это прекрасно понимали. Стараясь не шевелиться, опускали глаза, вжимались спиной в стулья.

Первым шел угрюмый коренастый тип с грубым лицом и неподвижными, словно стеклянными глазами. За ним шел здоровый, под два метра ростом, с широкими покатыми плечами громила, с маленькими свинцово-серыми глазками на широком, побитом оспой, лице. В его лапище маузер казался детской игрушкой. Я тут же мысленно окрестил его "Бульдозером". Когда они остановились у сцены, шедший впереди бандит сказал замершей на сцене девушке: — Сашка "Окаянный" зовет тебя в гости. Поедешь с нами.

— Не поеду, — ее голос был звонкий, чистый, вот только уверенности в нем не было. — Ему надо, пусть сюда приезжает и слушает.

По залу пролетел одобрительный шумок.

— Ты, девка, не егози. Тебя пока по-хорошему просят.

— Не поеду!

— "Кулак"! Бери ее!

Громила, до этого стоявший у него за спиной, стал обходить своего подельника со стороны нашего столика. Стоило ему поравняться с нами, как вдруг Воскобойников соскочил со стула и всем телом, с силой, ударил в плечо проходившего мимо него бандита. Не ожидавший удара громила налетел на своего подельника, заставив того сильно пошатнуться. Если до этого у меня и мысли не было вмешиваться в ситуацию, то теперь бывший полицейский агент просто не оставил мне выбора. В тот самый миг, как он это сделал, я уже выхватил кольт из-за ремня и дважды нажал на спусковой крючок. Мне хватило секундного замешательства бандитов, чтобы прострелить головы двум, стоящим у сцены, головорезам. Я уже брал на мушку одного из двух стоящих от входа бандитов, как входная дверь вдруг распахнулась и на пороге возникла фигура с диким криком: — Уходим!! Чекисты!!

Бандиты, уже и так сбитые с толку гибелью своих подельников, движимые животными инстинктами, сорвавшись с места, бросились бежать. Только один из них, уже на пороге, выстрелил из маузера и скрылся за дверью. В зале наступила тишина, которую спустя секунду разорвал леденящий душу, вопль. Это истошно орала одна из эмансипированных дам, глядя в лицо бандита, лежавшего в шаге от нее, в луже крови. Ее крик стал своеобразным сигналом для остальных посетителей. Кафе сразу наполнилось женским визгом, сочным матом и топотом ног убегающих посетителей. Сквозь широко распахнутую дверь стали слышны, где-то далеко на улице, выстрелы, которые еще сильнее подстегнули разбегавшуюся толпу. Распорядитель, выскочил откуда-то, как чертик из коробочки, в тот момент, когда мы уже были готовы бежать к двери: — Господа! Вам сюда!

Музыканты, знавшие дорогу, с полузакрытыми футлярами, уже бежали в сторону кухни. Я бросил взгляд на трупы в черных рубашках, лежащие в луже крови, потом укоризненно посмотрел на Воскобойникова, который сразу отвел глаза, и быстрым шагом пошел в сторону черного хода. Переступив порог черного хода, мы сразу оказались в темноте.

— Возьмите левее, господа, и сразу уткнетесь в проулок, — посоветовал нам напоследок распорядитель, закрывая за нами дверь.

Проскочив мимо мусорных ящиков, мы последовали его совету, и спустя несколько минут вышли на какую-то улочку. Рядом с нами остановились, стараясь отдышаться, музыканты, при этом они тихо ругались, сетуя, что остались сегодня без выручки. Пока мы все пытались сориентироваться на местности, к нам неожиданно подошла девушка: — Большое вам спасибо, господа! Не знаю, что бы я делала, если бы вы не вмешались.

— Не за что, барышня, — скромно ответил ей Воскобойников.

— Думаю, вам больше не стоит выступать в этом кафе, — добавил я к его словам предостережение.

— Господа и дамы, как вы насчет того, чтобы продолжить наше знакомство! — неожиданно воскликнул Петя "Типография".

Только тут я заметил в руке у него бутылку, которую он прихватил с нашего стола. Воскобойников посмотрел на меня, потом на девушку: — Почему бы нет, если, конечно, барышня не будет против нашей компании.

— Не буду! — с вызовом заявила певичка, несмотря на некоторую бледность лица.

— Только у нас... нет денег, — смущаясь, сообщил нам скрипач. — Собирались зарабо....

— Брось! Сегодня я плачу за всех! — гордо заявил аферист. — К тому же знаю тут неподалеку один трактир, в Троицком переулке. Кормят там очень даже недурно.

— Пусть меня извинят присутствующие, но я сильно устал, — произнес антиквар. — Мне уже хватит на сегодня приключений. Я еду домой.

Спустя двадцать минут мы всей компанией сидели в трактире. Половой посетовал, что с продуктами с каждым днем становится все хуже и хуже, но при этом сумел порадовать недурной солянкой и жареной курицей с картошкой. Затем он принес две бутылки разведенного спирта, приправленного какими-то корешками и лимонными корочками, а к ним селедочку, обложенную лучком. Для нашей дамы нашлась бутылка зеленого, тягучего ликера. После часа сидения за столом, хмельные музыканты, договорившись с хозяином, устроили концерт. У Кати действительно оказался звонкий и прозрачный, до хрустального звона, голос. К одиннадцати часам в трактире мест уже не было. Народу настолько пришлись по душе ее песни и романсы, что они долго не хотели ее отпускать, требуя продолжения. Я заметил, что хозяин, подойдя к Кате, несколько минут разговаривал с ней. Судя по легкой улыбке, скользнувшей по ее губам, он предлагал ей работу. Первыми уехали на извозчике пьяненькие музыканты, потом мы проводили Катю, которая на прощанье нам сказала, что ждет нас всех завтра в восемь вечера в трактире, где мы ужинали. Довезя до съемной квартиры, заснувшего по дороге, афериста, мы с Воскобойниковым, наконец, поехали домой. Сначала меня подмывал его спросить, зачем он в герои полез, но потом решил, что сделано, то сделано. Вот только он сам пошел на этот разговор, стоило нам оказаться дома.

— Думаете, почему я так сделал? Да потому что я русский человек, Вадим Андреевич! Большевики и бандиты народ хотят в страхе держать, потому что им так проще управлять! Не думайте, я не один такой! Просто сейчас мы разобщены, ничего не понимаем, крутимся и мечемся в хаосе из обломков былой жизни! Скажу вам честно! И года не прошло это суетной и непонятной жизни, а я уже устал жить! Понимаете, устал! Знаете, что меня больше всего покоробило? С какой уверенностью эти уголовные хари шли по кафе! Они что хозяева нынешней жизни?! Нет! Я в таких стрелял, сажал их по тюрьмам! Они нас боялись! А теперь кого они бояться?!

— ЧК.

— Не ЧК, а других более сильных бандитов, которые сейчас стоят у власти! У них, то же разговор короткий! Раз — и к стенке! А вот вас, Вадим Андреевич, я просто не понимаю. Отсидеться решили? Я бы понял, если бы вы трусом были, так нет. Вы словно сам по себе стараетесь быть. В сторонке отстояться. Так ведь не получится!

— Так вы сами в сторонку себя определили. Придут наши, и я снова вернусь к своей работе. Ваши слова?

— Мои. Потому что я полицейский, но если придется порядок в Москве наводить, я не буду стоять в стороне. А вы, Вадим Андреевич, ведь больше можете. Вы совсем другой человек. Вас чекисты на вокзале взяли, а вы ушли. Вас "Кистень" пытался в оборот взять, а где он теперь со своей кодлой? Ой, как не просты вы, Вадим Андреевич. Я что хотел....

— Все. Спать ложитесь. Выпили, поговорили, пора и честь знать.

Под храп заснувшего Воскобойникова, я разобрал и вычистил кольт. Только после этого лег спать.

Утром встал относительно поздно, если не совсем бодрым, но при этом чувствовал себя отдохнувшим. Пока приводил себя в порядок, мылся и брился, проснулся Иван Николаевич. Услышав в гостиной звон стеклянной посуды, усмехнулся. Войдя в комнату, застал бывшего полицейского в компании с графинчиком и стопкой.

— Похмеляемся, Иван Николаевич?

— Лишку выпил. Со мной это бывает. Вы как?

— Я не сильно налегал на спирт, поэтому довольно бодро себя чувствую. Я договорился с Петей встретиться в том самом трактире....

— Понял. Пойду с вами.

— Зачем?

— Вы метко стреляете, Вадим Андреевич, да и кулаками машете — будь здоров, вот только в разговоре с уголовным сбродом я получше вас буду. Уж кто-кто, а я их подлую натуру насквозь вижу.

— Вчера хотел спросить, да не стал. Кто такой Сашка "Окаянный"?

— Краем уха слышал, что он из новых. Вроде, как бывший офицер. Месяца три-четыре, как в Москве объявился. У меня теперь столько стукачей нет, как прежде, что мне скажут, за то и спасибо.

Не успели мы выйти на улицу, как почувствовали атмосферу крайнего напряжения. Где-то вдали разрывали воздух фабричные гудки. Люди, идущие по улице, были чересчур возбуждены.

— Белая сволочь! Контра! — раздавались, чуть ли не крики со всех сторон. — Эти гады за все ответят! Давить всех золотопогонных, как вшей!

Даже не спрашивая, по отрывкам фраз стало понятно, что случилось: вчера было совершено покушение на Ленина. Я разъяснил, как мог, ситуацию, все еще не понимающему, что происходит, Воскобойникову. Тот слегка поразмыслил и выдал на редкость здравую мысль: — Господи, да сейчас большевики стрелять начнут. Не будут разбираться, а просто стрелять.

В подтверждение его слов, проходя мимо одного из дворов, услышали злобные крики и стенания.

— Контра!! Сука!! Лакейская морда!! За что?! Пощадите!!

Там явно кого-то били, а во двор уже стекался возбужденный и жаждущий крови пролетариат. На ближайшем перекрестке какой-то оратор в пенсне и гимназической фуражке кричал о красном мщении врагам революции, которые осмелились пролить кровь вождя всего мирового пролетариата. Его слова были затасканными, напыщенными, а в тоне слышались истеричные нотки. Собравшиеся вокруг него, два десятка мужчин и женщин, криками и матом поддерживали оратора.

Нетрудно было заметить, что хозяева заведений в растерянности, не зная чего ожидать от возбудившихся пролетариев. Впрочем, некоторые из них, как владелец парикмахерской, мимо которой мы сейчас шли, торопливо закрывал свое заведение. Хозяин трактира, здоровый мужчина, стоявший у входа, с парой половых, с тяжелым раздумьем смотрел на злой и возбужденный народ. Рядом с ним находился закрытый, причем давно, судя по потемневшим доскам, которыми был забит вход и окна, большой магазин. Судя по сбитой вывеске, этот магазин имел рисунок в виде герба российской империи или надпись "поставщик двора Его Величества". Как мне пояснил в свое время Иван Николаевич, в прошлом году наступило страшное время, когда пьяные толпы, уподобившись дикарям, бегали по городу, уничтожая все то, что имело отношение к Российской империи.

Свободных извозчиков на нашем пути не было, а трамваи были забиты народом. В легковых и грузовых машинах, проезжавших по улице, сидели или стояли вооруженные люди. Создавалось такое ощущение, что вся Москва вышла на улицы, вот только зачем, большая часть горожан похоже не знала. По принципу: все идут, и я иду. Все это я отмечал мельком, на автомате, но когда трое мастеровых которые резко сменили направление и направились в нашу сторону, то они сразу получили среднюю степень опасности. Вот только шли они не к нам, а к ладному, крепкому парню, шедшему впереди нас. Молодой человек при виде их остановился, бросая испуганный взгляд по сторонам.

— Глянь, братцы, это Юрасов, сволочь дворянская! Попался, гаденыш! Юнкер недобитый!

Люди при этих криках стал собираться в толпу. Взгляды у них, слыша подобные слова, становились злыми и тяжелыми. Решать надо было быстро, пока толпа колеблется.

Обойдя растерявшегося парня, быстрым шагом подошел к троице скалящих зубы пролетариев. Бил не в полную силу, но им хватило, чтобы брызгая кровью, рухнуть на мостовую, воя от боли. Толпа на миг опешила, но уже в следующую секунду на меня бросился, с крепким матом и запахом перегара, здоровый мужик в выцветшей гимнастерке, и сразу покатился со сломанной рукой по земле, крича от боли. Я сделал шаг вперед, выхватывая из-под пиджака кольт, и сразу краем глаза заметил, как рядом со мной встал Воскобойников с револьвером в руке. Только что собравшиеся люди были единым целым, злы, сильны, готовы броситься и бить в кровь, исступленно топтать ногами, но прямо сейчас каждый из них осознал, глядя в глаза этого человека, что именно он выбран его жертвой. Короткая и жесткая расправа, произошедшая на их глазах, подготовила их к этой мысли. Озлобленность исчезла, пришел страх. Он сейчас начнет стрелять. Нет! Я не хочу умирать! Стоило одной из женщин, не выдержав напряжения, дико закричать: — Люди, убивают!! — как толпа начала разбегаться. Я быстро оглянулся — парня-юнкера уже не было. Спрятав оружие, мы быстро зашагали под испуганными взглядами, расступающихся перед нами людей. Спустя несколько минут, по подсказке Воскобойникова, свернули в какой-то сквер, потом прошли короткой и неширокой улочкой между двухэтажных домов, на одном из которых я заметил вывеску с красным крестом "Депо медицинских пиявок". Народу здесь было совсем немного, поэтому мы имели возможность провериться и убедиться, что хвоста за нами нет.

Видя, что твориться на улицах, я уже не рассчитывал увидеть афериста, но тот неожиданно для меня оказался на месте. Увидев нас, замахал рукой. Мы подошли, сели за стол. Я несколько удивился свежему виду афериста, который выглядел так, словно вчера и не пил. Когда к нам подбежал половой, мы сделали заказ. Только он отошел, как "Типография" сказал:

— Твои документы будут готовы через три дня. Есть какие-то пожелания по имени и фамилии?

— Без разницы. Только пусть будут немудреные, — попросил я. — Что с другими моими делами?

— Не могу так быстро, к тому же вы видите, что сейчас делается, — он наклонился вперед и тихо сказал. — Сейчас у нас согласовываются расстрельные списки. Представьте, там более ста фамилий.

— Что, правда? — так же тихо спросил его Воскобойников. — Сто человек? За что?

— Большевики решили объявить красный террор в ответ на убийство Урицкого и покушения на Ленина. С сегодняшнего дня начнутся расстрелы в тюрьмах.

— Фамилию Долматов в списках не встречал?

— Не присматривался, но могу посмотреть. Все равно они через нас проходят.

— Сколько?

— Да за так посмотрю, все одно через меня проходят. Увидимся через три дня. Я сейчас с трудом вырвался, работы много. К сожалению, сегодня не смогу прийти и послушать нежный голосок моей певуньи Катеньки. Передайте ей мой сердечный привет. Я пойду.

После его ухода пришел половой с нашим заказом. Только взялись за ложки, как неожиданно заговорил Воскобойников:

— Барышне не резон сюда приезжать. У большевиков, по сути, траур. К тому же вы слышали, что Петя "Типография" сказал: красный террор начался. Как бы беды не было. Вадим Андреевич, давайте съездим, предупредим барышню. Да не смотрите на меня так, словно вам до нее дела нет. Вон как за паренька сегодня вступились, — Воскобойников помолчал, хлебнул из стакана с квасом и неожиданно продолжил. — Знаете, поражаюсь я вам, Вадим Андреевич. Там толпа человек сорок собралась. Половина под хмельком, глаза озверелые, секунда — и кинутся, порвут на клочки, а вы вышли, в морду дали, взглядом надавили, и они сразу хвосты поджали, в бега кинулись. Сила духа у вас знатная. Вот у нас был следователь....

— Ешьте, Иван Николаевич, ешьте, а то остынет.

Кати мы дома не застали, да и, судя по столпотворению на улицах, сейчас мало кто сидел по домам. Когда шли обратно, Воскобойников купил несколько газет, в которых говорилось, что Астрахань захвачена белоказаками, а в Баку произошел военный мятеж и большевики бежали из города. Эти новости все больше нагнетали и без того тревожную атмосферу в городе.

— Это что же выходит, Вадим Андреевич? Если так рассудить, то скоро Добровольческая армия на Москву пойдет.

— Не так быстро, Иван Николаевич. Генералам сначала надо свои внутренние распри уладить, а уже потом военные планы разрабатывать.

— Какие распри? У всех только один враг. Большевики, — при этом бывший полицейский агент быстро огляделся по сторонам.

Я не стал отвечать, так как этот разговор был не для улицы. Наконец, увидел извозчика.

— Нам повезло, — я помахал рукой "водителю кобылы", а когда пролетка подъехала, спросил. — Подвезешь на Тихорецкую?

— Пятнадцать рублей, — буркнул нахмуренный извозчик, — и деньги вперед. По-другому никак не повезу.

— Это же почему нам такая немилость? — вроде бы спокойно спросил Воскобойников, но в его голосе явно прозвучало лязгающее железо.

Извозчик это тоже почувствовал, бросил на нас внимательный взгляд и испугался. Это нетрудно было определить по излишне громким и отрывистым выкрикам:

— Да меня только сейчас отпустили, эти чертовы дети! Мандатами мне в лицо тычут и кричат: релюционная не...обходимость! У меня дома трое по лавкам сидят! Их обходимостью не накормишь! Тогда они достали револьверы.... А! Чего душу бередить! Господа хорошие, так вы едете или нет?

— Держи! — я дал ему деньги и залез в пролетку, а следом за мной забрался Воскобойников.

Второй раз мы приехали к трактиру в половине восьмого вечера, думая перехватить Катю перед входом. Отпустив извозчика, разделились: Иван Николаевич остался ждать на улице, а я пересек мостовую и вошел в трактир. Народу было немного. В зале сидело парочка небольших компаний и несколько одиночек.

В одной из компаний я узнал вчерашних музыкантов. Подошел к ним. Молодые люди очень обрадовались, увидев меня. В ходе короткого разговора выяснилось, что с девушкой они не виделись со вчерашнего вечера. Так как мы собирались сорвать им концерт, о чем я не стал говорить, то когда встал, положил на стол банкноту в пятьдесят рублей, в качестве компенсации.

— За что? — поинтересовался у меня скрипач.

— Играете с душой.

Пока сидел, отметил столик в глубине зала. За ним сидели блатные. Новые картузы с лаковыми козырьками, штаны, заправленные в сапоги с голенищем-гармошкой, а главное — глаза, полные настороженной злобы. Вопрос заключался лишь в одном: это просто залетные гуляют или головорезы "Окаянного". В тот самый миг, когда я поднялся, встали и мимо меня прошли двое из бандитов. У одного из них, коротконогого, невысокого, но плечистого мужика была рубашка навыпуск, подпоясанная узорчатым ремешком, а на втором, худом и жилистым, с грубым лицом, словно срубленным топором, был надет пиджак. За столом оставалось еще двое бандитов. Я вышел следом за ними, со скучающим видом человека, у которого полно свободного времени. Остановился в трех метрах от них, оглянулся по сторонам, словно решая куда идти.

— "Ржавый", глянь! — неожиданно произнес коротконогий бандит. — Глянь на ту сторону! На мужика в синей рубашке! Это тот легавый, из-за которого мы с Сипатым на каторгу пошли. Вот радость-то! Я все думал, ежели встречу его, так всуну ему сходу нож под ребро, но не до смерти, а потом покалякую с ним про жизнь нашу скорбную....

— Погоди, "Рваный"! У нас дело! Окаянный....

— Плевать! Мне с легавым посчитаться надо!

Бандит сорвался с места и широко зашагал, через улицу, прямо к Воскобойникову. Следом за ним рванулся второй бандит, но как только я его догнал, тот, словно споткнувшись, рухнул на брусчатку. Иван Николаевич не только заметил быстро идущего к нему бандита, но и понял, что происходит. Я видел, как его рука нырнула под пиджак за револьвером, но в этот момент бандит, словно зверь, почуял что-то неладное, выхватил из кармана штанов револьвер. Вот только воспользоваться им не пришлось, так как ему в спину с силой уткнулся ствол кольта.

— Не дергайся. Иди вперед.

Вот только дикая злоба, накрывшая черной пеленой его мозг, не дала прислушаться к разумному совету. Он попытался с разворотом в мою сторону, вскинуть оружие, как в туже секунду его висок проломила рукоять пистолета. Все это заняло у меня не более минуты. Обойдя труп, я быстро зашагал к Ивану Николаевичу. Тот все прекрасно понял и зашагал к перекрестку, после чего свернул за угол. В этот момент у меня за спиной раздался женский вскрик и сразу затих. Если не все прохожие не сразу поняли, почему споткнулся и упал на землю один гражданин, то когда у всех на виду проламывают висок второму гражданину, все становится на свои места. А значит, пора разбегаться! Поэтому когда два бандита, услышав крики, выбежали из трактира, то кроме двух трупов подельников, лежащих на улице, никого не увидели. Улица была тихая и движение слабое, а те пару извозчиков, что ехали, увидев трупы, только ускорили ход, стараясь убраться как можно быстрее с места происшествия, зато выехавший на улочку легковой автомобиль, при виде лежащих на брусчатке тел, резко затормозил. Из него выскочило три человека в фуражках со звездочками и наганами. Бандиты, до этого крутившие головами по сторонам, вдруг поняли, что оказались под пристальным вниманием комиссаров. Попытка изобразить любопытных обывателей, которые вышли из трактира, чтобы поглазеть на трупы, закончилась тем, что один из чекистов выхватил револьвер и направил на них, пока двое других осматривали трупы. Мы с Воскобойниковым сделали вид, что только что вышли из-за угла и теперь с растерянным видом стояли, глядя, как красные комиссары положили бандитов лицом в брусчатку и занялись обыском. Прошло несколько минут, как из-за угла выехал извозчик. В пролетке сидела девушка. До этого я не был уверен, что мне удастся отговорить ее от выступления, так как понял, что девушка с характером, то теперь у меня был серьезный повод.

— Катя! — крикнул я и помахал рукой.

Она еще не успела еще что-либо понять, как извозчик, при виде открывшейся его глазам картины, не желая ехать дальше, сразу направил лошадь ко мне.

— Что здесь случилось? — голос ее звучал взволнованно и тревожно.

— Вам надо быстро отсюда уезжать.

— Погодите! А выступление?

— По дороге объясню, — быстро сказал я, забираясь в коляску.

Вслед за мной залез в пролетку Воскобойников и вежливо поздоровался: — Здравствуйте, барышня.

— Езжайте туда, откуда приехали! — скомандовал я извозчику, который повернул к нам в этот момент свое бородатое лицо. Извозчик, похоже, не только оценил наше благосостояние, но и классовую принадлежность, поэтому ответил соответственно:

— Как скажете, господин.

Не успел извозчик развернуться, как Катя решительно сказала: — Я хочу знать! Извольте объясниться!

— Барышня, разве вам мало было той картины, что вы только что видели, — стал успокаивать ее Воскобойников. — На мостовой трупы. Чекисты вяжут бандитов. Что тут еще объяснять?

— Вы забыли самое главное сказать, Иван Николаевич. Это были бандиты из банды Сашки "Окаянного", — дополнил я его слова.

— Вы уверены? — теперь голос девушки звучал уже не так напористо.

— Более чем уверен, — уже ответил я девушке.

— А мои музыканты?

— Думаю, что им на вечер хватит пятидесяти рублей, которые я им дал.

— Не понимаю.

— Как только стало понятно, что эти бандиты приехали за вами, я оставил вашим музыкантам деньги, после чего мы стали ожидать вас на улице.

— Откуда у вас такая забота обо мне? Кто вы вообще такие, господа?!

— Вам не нравится, что вам дважды спасли если не жизнь, то честь?! Так мы можем расстаться. Только скажите извозчику, куда вас отвезти.

— Извините. Сказала, совсем не подумав. И не смотрите на меня так! — в ее голосе звенело раздражение.

— Я не знал, что вас запрещено смотреть. Извините, — и я стал демонстративно смотреть поверх ее головы. — Так куда вас отвезти?

— Не знаю! Я уже совсем ничего не знаю! — сейчас в голосе девушки слышались отголоски истерики.

— Иван Николаевич, где тут по близости можно спокойно посидеть?

Вдруг неожиданно на мой вопрос ответил извозчик: — Ежели господа не побрезгуют, то тут сразу, за биржей на Суконной, на спуске, есть трактирчик. Мы, когда при деньгах, завсегда там кушаем. Разносолов там нет, но готовят вкусно. Савелий Степанович, хозяин заведения, очень хороший человек. Уважение к людям имеет.

— Вы как? — и я посмотрел на девушку.

— Я согласна.

— Поехали. С меня ужин, господин извозчик, — так шутливо назвал я "водителя кобылы".

Извозчик обернулся: — Не шутите, господин?

— Не шучу.

— Эй, залетная, пошла!

Иван Николаевич заказал себе зеленых щей и жареной рыбы с картошкой, а мы с Катей ограничились мясным рагу с лапшой. К водочке, в качестве закуски, мы с Воскобойниковым, взяли себе селедочки, а Кате, половой, принес графинчик вишневой настойки. Сначала все ели молча. Когда мы с Иваном Николаевичем сменили трехсотграммовый графинчик на второй, а у Кати закончилась настойка, разговор завязался сам собой. Человеку, который носит свои беды с собой, рано или поздно надо выговориться.

История девушки была проста. Жила одна дворянская семья. Отец, мать и дочь. Поместье — одно название. Отец был монархистом до мозга костей. Когда началась война, ходила вместе с отцом на патриотические собрания, потом, неожиданно даже для нее самой, записалась на четырехмесячные курсы медицинских сестер, после чего провела два с половиной года на германском фронте. Грязь, кровь, человеческие страдания. Как-то группа артистов, дававших концерты на фронте, выступала перед ранеными. Она тоже спела. Профессиональная певица высоко оценила ее голос и сказала, что талант надо развивать. Потом произошла революция, и почти сразу за ней — нелепая и страшная смерть родителей. К сожалению, до нее бабушкино письмо дошло уже поздно, родителей давно похоронили. Приехала она в Москву год тому назад, устроилась на работу в госпитале, ухаживала за бабушкой. Вот только спустя полгода пришлось уйти. Слишком уж нагло к ней приставали. Потом похоронила бабушку. Стала искать работу и чисто случайно наткнулась на ребят-музыкантов. В кафе "Бом" пела уже два месяца, до того, как случился вчерашний налет.

— Только начала думать, что жизнь хоть немножко наладилась и вот на тебе! Опять без работы, — девушка тяжело вздохнула. — Да еще эти бандиты.

— Екатерина Дмитриевна, вы сказали, что учились в институте благородных девиц, перед тем как уйти на фронт. Там разве не дают знания иностранных языков?

— Относительно неплохо знаю немецкий и французский языки, но на службу к большевикам не пойду. Умирать от голода буду, все равно не пойду! Мне до сих пор неизвестно, как умерли мои родители, но нет сомнений в том, что это рук пособников новой власти.

— Хм. Вам удобно принять от меня деньги? Не смотрите на меня так. Скажем так: вы берете в долг у хорошего приятеля, а отдадите, когда сможете.

Она с минуту внимательно смотрела на меня, потом спросила: — Зачем вы мне помогаете, Вадим Андреевич?

— Вы красивая девушка, а я питаю страстную страсть к таким как вы, молоденьким прелестницам, — шутливо я объяснил причину.

Катя тихо засмеялась: — Кто же так говорит, Вадим Андреевич? Без малейшего выражения в голосе, без томного придыхания и безумного огня в глазах. Вы должны были сказать... вот так! Пламя любовного пожара вспыхнуло в моем сердце, разлюбезная моя, Екатерина Дмитриевна! При этом вы стоите, склонив голову, тяжело дыша, а правую руку прижимаете к сердцу.

Иван Николаевич негромко засмеялся: — Ха-ха-ха. Извините меня, я просто представил Вадима Андреевича в этой сцене, так очень смешно вышло.

Девушка удивленно посмотрела на меня: — Вадим Андреевич, вы, что не любите женский пол?

— Люблю. Вот только я человек довольно циничный, так что в качестве ухажера-любовника, как вы описали этот тип, себя не представляю.

— Не верьте. Он наговаривает на себя, — влез в разговор Воскобойников, который явно симпатизировал девушке. — Вы бы видели, как он за юнкера вступился, когда на того толпа собиралась наброситься. Пролетарии, как трусливые шавки, поджав хвосты, разбежались.

— Поступок настоящего рыцаря. А подробности....

— Вы мне лучше скажите, Екатерина Дмитриевна, что к вам липнет этот Сашка "Окаянный"? — перебил я ее вопросом.

— Это Александр Вероев, мой бывший жених. Красивый и отчаянный лейб-гусар его Величества. Когда мама тяжело заболела, отец подумал, что она умирает, то сразу вызвал меня. Я тогда в тыловом госпитале работала, поэтому смогла довольно быстро приехать. Добралась до Москвы и тут узнала, что болезнь отступила, и маме стало намного легче. Я ухаживала за ней, но при этом у меня появилось время для себя. Встретила его. Полюбила и вышла бы замуж, да только мне пора было обратно возвращаться. При прощании он мне сказал, что подал прошение для перевода его в нашу часть, но я его так и не дождалась, а спустя три месяца получила от подруги письмо, что мой гусар женится на купеческой дочке.

— Грустная история. И что дальше? — поинтересовался Иван Николаевич.

— Ничего. Как видите, пережила наш разрыв. Уже здесь узнала, что его женитьба на купчихе являлась способом вернуть карточные долги. Встретились мы три месяца тому назад чисто случайно, объяснились и разошлись в разные стороны. В сердцах хотела уехать из города, да за бабушкой надо было ухаживать. Три недели назад я ее похоронила. Все деньги, что я зарабатывала, уходили на лекарства и продукты. Господи! Зачем я вам это рассказываю?!

На глазах у девушки навернулись слезы. Мы виновато переглянулись с Иваном Николаевичем: чем тут поможешь? Спустя несколько минут вытерев слезы кружевным платочком, Катя виновато улыбнулась и сказала: — Извините меня, пожалуйста. Просто мне надо было высказаться. Копила в душе, копила.... Вот и....

— Все будет хорошо, Екатерина Дмитриевна, — попытался я ее успокоить. — Будут вам деньги, и уедете вы куда хотите.

— Мне очень неловко. Мы совершенно незнакомы, а брать деньги у едва знакомых людей, это... неприлично.

— Так вы хотите уехать или нет? — спросил я ее.

— Хочу. Для меня этот город стал чудовищем, которое пожирает людей. У меня есть дальние родственники в Ярославле, но там произошло восстание.... Наверно, поеду на юг, только сейчас, говорят, что железная дорога представляет собой нечто подобное девяти кругам ада Данте.

— Тогда, милая Екатерина Дмитриевна, держитесь Вадима Андреевича, он тоже собирался уехать из Москвы, — неожиданно посоветовал ей Воскобойников.

— Правда? Если не стану для вас обузой, то я действительно хотела бы поехать с вами.

— Вы даже не спросили, куда я собираюсь ехать, Екатерина Дмитриевна. Да и сказать куда, толком даже не могу. У меня есть в Москве кое-какие дела, которые думаю завершить в ближайшие дни и только после этого мы сможем поговорить насчет отъезда. Если вас устроит такой вариант, то считайте, что мы договорились, — я залез в карман и достал деньги. — Возьмите. Здесь три тысячи, больше с собою ничего нет. Так же дам совет: съезжайте со своей квартиры прямо сейчас.

— Но Вероев не знает где квартира бабушки! Он никогда у нее не был.

— Вадим Андреевич вам правду говорит, голубушка вы наша. Тряханет он ваших музыкантов и все. Они-то знают, где вы живете?

— Знают. Как-то об этом я не подумала, — девушка задумалась, глядя куда-то в пространство, а я с удовольствием изредка бросал на нее взгляды, удивляясь, как может сочетаться в ней женское обаяние и детская непосредственность.

— Решила! Я перееду к Машеньке Растопчиной. У нее мать недавно умерла, ей одиноко, вот она и приглашала меня у нее пожить.