Уроборос

— Молчать! — Да, давно пора напомнить, кто тут старший по дурдому. — Кто ты такая, чтобы на меня батон крошить?! Никто, и звать никак! Я в ярмо влезла, чтобы твою задницу прикрыть, хотя ничего тебе не должна, кроме пары затрещин!.. Шагом марш! Отстанешь — пеняй на себя! Хоть слово ещё вякнешь — удавлю! Из жалости!

Воображаю, какая каша сейчас в Ирочкиной голове. Без единого матерного слова её, что называется, опустили ниже плинтуса. Что ж, это тебе, детка, не фэйсбук, где неудобный коммент можно потереть и забыть, а его автора затроллить. Это реальная жизнь, и птичка-"ответка", в отличие от интернетов, прилетает во плоти. Учись жить, пока не поздно.

Самое странное, что рыжая за все полчаса пути до селения действительно не произнесла ни звука. Сдавленные всхлипывания не в счёт. Полпути она провела, утираясь платочком, остальное время снова посвятила тараканам по имени Обидка и Самокопус. Выволочка явно пошла ей на пользу. Хотя, разве это выволочка? Так, цветочки в состоянии бутонов. Не начнёт становиться человеком — получит полной корзиной ягодок по голове. Устрою её тараканам тотальный геноцид. Впрочем, если я ошиблась, и вместо Обидки она тесно общается с насекомым по имени Страшная Мстя... Что ж, я не стану мешать естественному отбору. Премию Дарвина тоже должен кто-то получать...

Когда я услышала, что это сельцо назвали городом, сначала не поверила собственным ушам. А потом поняла, что неверно оценила степень средневековости мира, в который нас угораздило попасть. Вот так я себе и представляла Тёмные века в заштатном городишке. Везде царил и императорствовал его величество серый цвет. Улица — застывший памятник дождям, прошедшим недели две назад. На окраинах — обшарпанные, серые от грязи лачуги-мазанки под соломенной кровлей, крошечные оконные проёмы без намёка на раму со стеклом, занавески из серых лоскутьев, двери сляпаны из кривых жердей, позади которых виднелись всё те же серые тряпки. Дети в серых рубашонках с драными подолами, галдящей стайкой бежавшие за нашим обозом с корзинками, куда собирали свежий конский навоз. Унылые взрослые в серых одеждах, на лицах которых, прежде, чем они сгибались в поклоне, я успевала заметить испуг. Трущобы очень быстро перешли в более зажиточный квартальчик, но и там картина была безрадостная. Уж на что я дилетант в таких вещах, но то, что деревянным домам местных бюргеров не меньше двухсот лет, на мой взгляд очевидно. Избушки на курьих ножках. Там мох, там рассохшееся до жемчужной серости дерево, там висящая на одной петле ставня или перекошенная створка ворот. Здешние обитатели одевались не в серое, но это не умаляло унылости и их лиц, на которых был всё тот же испуг, скрываемый всё тем же поклоном. Здесь я увидела кошек. Вообще меня удивило отсутствие собак. Верные спутники человека с первобытных времён, непременный атрибут бедных кварталов, а тут — их полное отсутствие. Кошки, впрочем, не впечатляли. Тощие, серо-полосатые, пугливые. Ничуть не похожие на холёных домашних любимцев или наглых королей помоек. Значит, есть у них какой-то страх. Если не собаки, то кто? Люди?

Унылая серая харчевенка, отмечавшая границу престижного квартала, где наверняка жили сливки уездного общества, распространяла ненавистный с детства запах прогорклой квашеной капусты. Ну, если здесь так кормят в престижном ресторане, то что же подают в дешёвой забегаловке, встречавшей путников у городской черты? Боюсь даже представлять... Кстати, никакого намёка на стены с башнями, ворота и прочую средневековую фортификацию. Должно ли это означать, что тут не воюют или воюют не так, как было принято в нашем средневековье? Всё может быть. Раз тут имеется магия, то и войны, соответственно, могут идти с применением магического оружия, которому те стены на один фаербол. Гадать не буду, лучше присмотрюсь повнимательнее. У нас магии нет, но фортификация как вид обороны потеряла всякое значение только с появлением ядерного оружия. Что сразу наводит на невесёлые ассоциации... Так. К чёрту лысому эти мысли. Лучше полюбоваться на престижные дома местной тусовки. Дома крепкие, добротные. Не дерево — тёсаный камень. Тоже серый. Тёмно-красная черепица вносила приятный диссонанс в унылую симфонию серости. И всё впечатление тут же испортила площадь... Я всё понимаю: провинция, глухой медвежий угол, богом забытая дыра, клоповник, и так далее. Но чтобы даже убогих размеров центральная площадь была не вымощена, хотя бы досками — извините. Что это — жлобство или лень? Или ждут персонального повеления... кто у них тут главный, в короне и на белом коне? Так ведь до морковкина заговенья можно ждать. Представляю, в какое болото превращается эта площадь во время осенних дождей или весенней распутицы.

Здесь, на площади, обоз наконец остановился. Рыдван дядечки-учителя, за которым мы с Ирочкой следовали в качестве приобретения, сдал в сторону, и нам пришлось прижаться к стене, чтобы не угодить под колёса. Пока бородач цветисто и многословно выражал своё почтение "принцу", который, скорее всего, никакой не принц, а чуть более крупная шишка, чем он сам, с нами поравнялась телега. Наконец я получила возможность разглядеть условных пленных. Привязанными к телеге оказались мужчина и мальчишка лет десяти, оба приземистые, коренастые, в местных серых тряпках. Угрюмые лица обоих были изуродованы свежими кровоподтёками. На нас они не смотрели. Они вообще ни на кого не смотрели. А в телеге сидел парень немногим старше Ирочки, но в представительной тёмной униформе с шевроном "Охрана". Парень имел весьма бледный вид, на скуле синячище, губа разбита, но в его карих глазах не было ни наглости местных власть имущих, ни унылой обречённости аборигенов, не относящихся к властным структурам. Здоровьишко не ахти, но ум живой.

— Привет, девчонки, — он поздоровался первым. — Вы откуда?

— Харьков, — коротко отрекомендовалась я. — Мы обе. А ты?

— А я тульский. Меня Игорь зовут. Я в супермаркете работаю, со смены шёл, а тут такая херь приключилась...

В его речи действительно не было признаков южного говора, свойственного великороссам Ставрополья и Украины. Из короткого рассказа Игоря стало ясно, что мы нашли собрата по несчастью. И будущего — точнее, уже настоящего — ученика вон того "принца" местного разлива.

— Эти вот, которые на привязи, — он кивнул на пленников. — Мужик-то молодец, хоть и бычара. Я к ним на двор свалился аккурат когда вон те отмороженные в шлемах его бабу посреди двора разложили. Он за дрын, и сынок его туда же. Ну, и я сгоряча одному в шлеме вломил. Так они нам всем дюлей выписали, а бабу всё равно того... Потом этот явился... учитель хренов, — весьма многообещающий взгляд в спину обрученосца. — Палкой в мою сторону ткнул, она и засветись. Приказал меня на телегу грузить. Потом бляху серебряную сунул... Ну, вы ж в курсе теперь.

— Да уж, — процедила я. После "серебряной бляхи" у меня ещё минут десять дрожали конечности. — Стоп. Если этот твой учитель с лошади не слезает, значит, собирается дальше ехать.

— Похоже на то, — согласился Игорь. — Жалко. Мы ж земляки, а тут раздёргают нас по разным местам...

— Я — Стана. А это Ира, — я представилась сама и представила свою хмурую спутницу. — Если что, сможешь нас найти. Ты же знаешь, где искать.

Игорь окинул Ирку оценивающим взглядом... Ну, блин, если он сейчас растает от вида плачущего ангелочка — его тараканам тоже несдобровать.

— Слышь, Ируха, — сказал он. — Не куксись. Всё пучком. Наорали на тебя, так за дело же, не попусту. Держись её, — кивок в мою сторону, — не пропадёшь.

— Меня что, тут каждый встречный учить будет? — прошипела Ира.

— Дура ты, Ируха... Ну, всё, пока, девчонки. Кажется, едем.

Возница нахлестнул лошадку. Телега дёрнулась, стронувшись с места, Игорь поморщился — видимо, отметелили его знатно — а привязанные бунтари, отец с сыном, покорно двинулись следом. Не нужно было быть телепатом, чтобы уловить исходящее от них ...даже не отчаяние — полное безразличие к дальнейшему. То же выражали и их глаза. Они ещё дышат, ходят, смотрят — а уже мертвы. Так бывает, если человек твёрдо знает, что ему не жить. Безнадёга. Полная и абсолютная, без малейшего проблеска надежды.

Интересно, Игорь это заметил?

Я заметила кое-что ещё: с удалением процессии "принца" явственно слышимый мной гул начал постепенно стихать. Остался негромкий фон. Что это вообще такое? Я слышу, Ира — нет... Вот чёрт, не спросила у Игоря, слышит ли он что-нибудь в этом роде. Ладно, у меня теперь учитель есть, постараюсь поаккуратнее расспросить его. Выводы, сделанные мной из того немногого, что увиделось по пути и в этом микрогороде, были не слишком приятны. Мирок тут гнилой. Не нужно даже вникать в подробности: там, где одни люди запуганы до оловянных глаз, а другие чрезмерно наглы, где никому в голову не приходит хоть как-то украсить свой дом, дело неладно. Нет, боже меня упаси лезть со своим уставом в этот убогий монастырь. В борьбе одиночки с системой можно смело ставить на систему. Что-то можно изменить только тогда, когда внутри этой системы есть желание изменений и силы на них же. Ну, или тупо явиться с большой армией, всё завоевать и установить свои законы. Опять же, одиночке ничего из перечисленного не по зубам. Придётся поиграть в Штирлица — принять правила игры и стать частью системы. Только тогда смогу хоть немножко разобраться в её устройстве, и, быть может, найдётся лазеечка. Раз я магичка, то действовать придётся магическими способами. Буду прилежно учиться. Авось чего-нибудь путного намагичу.

Остаётся одна, но большая проблема — Ира. Стоит, рюмсает. Слова Игоря здорово её зацепили, да и стресс до сих пор выходит. Мне проще: загрузила голову информацией и перерабатываю, не до стрессов. Оно, конечно, позже аукнется, но не так страшно, как Ире аукается сейчас. Будь она моей дочкой, наверное, я бы её пожалела. Увы, я не мать, а злая тётка. Жалеть не буду. Но и рычать не по делу тоже незачем.

— Я что, правда такая дура, да? — тихонечко прорыдала она, размазывая слёзы и остатки косметики по покрасневшему лицу. Торжество тараканчика Самокопуса продолжается.

— Нет, — честно ответила я. — Но ведёшь себя по-дурацки. На, вытрись и успокойся.

Этак на неё весь запас влажных салфеток уйдёт. Ну, да ладно. Купить новые тут всё равно негде, будем утираться кусочками полотна. Введём новую моду, а то тут относительно богатые дамы, гулявшие по площади, и те через пальцы на землю сморкаются. Такое дремучее средневековье, что скулы сводит.

Краем глаза, кстати, заметила, что трое солдат из дюжины остались здесь. Повинуясь небрежному жесту бородача, они понуро поплелись в сторону дверей ближайшего серого дома с красной черепицей. Причём, двое шли сами и помогали идти третьему. Ага, один с закутанной грязной тряпицей рожей — это мой "крестник" — поддерживает второго, которого я отоварила седлом. Был бы мозг — было бы сотрясение, а так — что ему сделается? Третий, с синяками во всё табло — вероятно, тот, кому "вломил" Игорь. Солдатушки бравы ребятушки, блин... Что ж, будет случай оценить уровень здешней медицины. Я не я, если их тут не в починку местному коновалу оставили.

Стоп.

Двоих простолюдинов, напавших на солдат, явно поволокли на суд и казнь. А Игорь и я, совершившие точно такое же преступление, не только не на эшафоте, но даже не связаны и относительно свободны. Это, простите, что за избирательность законов? Мы теперь — кто?

У Игоря обнаружился, как они говорят, Дар. Именно так и говорят, с большой буквы, с придыханием. И у меня Дар. Нам сошло с рук то, чего не простили местным. Вот спорю на свой велосипед — не имеющим Дара.

Снова задаю вопрос: кто мы теперь?

А вот и тот, кто даст ответы на мои вопросы. Пусть он об этом ещё не догадывается. Возможно, прав у учеников немного, но одно из них — право задавать учителю вопросы — ещё никто не отменял. Разумеется, со всем возможным почтением, никаких понтов. Если мои выводы верны, понты здесь — привилегия избранных... Обернувшись к нам, учитель стёр с лица выражение властного господина, распоряжающегося слугами и "надел" физиономию эдакого добродушного дядечки, озабоченного нашей будущностью. Чем он озабочен на самом деле, после будем разбираться. Он явно сделал первый ход в игре, правила которой придётся постигать, так сказать, в процессе.

— Что же ты тут стоишь, ученица? — из бороды сверкала на редкость здоровыми белыми зубами добродушненькая улыбка.

— Не знаю, куда мне идти, учитель, — акцент у меня наверняка ещё тот, но почтительность в голосе присутствует. Я ещё прощупаю допустимые пределы этой почтительности, с ней лучше не перебарщивать.

— Для начала тебе стоит переодеться. Я покажу, куда идти. Заодно обряди во что-нибудь приличное своё... свою — хе-хе — племянницу, — вот хихиканье у него получилось каким-то пакостным, с неприятным душком. Ну-ну... — Вот мой дом, — хозяйский жест в сторону внушительного трёхэтажного сооружения на углу. — С улицы ворота. Заходи, увидишь по левую руку пристройку. Скажешь сторожу, что господин велел пустить. Там — хе-хе — подберёшь себе что-нибудь привычное, из своего мира. Если оно там есть.

Так. Зарубка номер один: они знают, что мы из иного мира. Зарубка номер два: мы тут не экзотика. Вывод? Либо мир-ловушка, куда невольно затягивает разных попаданцев, и аборигены к ним давно привыкли, либо это результат экспериментов местных колдунов. И в том, и в другом случае стоит держать ушки на макушке. Сейчас каждая кроха информации на вес золота.

— Спасибо, учитель, — всё тем же сдержанно-почтительным тоном проговорила я. — Мы можем идти?

— Да, чуть — хе-хе — не забыл, — бородач хлопнул себя по бедру и сунул руку в необъятный поясной кошель. — На вот. Положи руку и повторяй за мной...

Овальная медная пластинка на шнурке, с вычеканенным на ней профилем. Художник из того чеканщика был аховый, ещё хуже меня. Профиль получился — ну примерно как на монетах времён первых крестовых походов: эдакий мультяшный герой с каменной физиономией гордого властителя. Впрочем, клятву преданности учителю и верности местному князю я повторила слово в слово. Вот только запамятовала, что мир магический, и всякая подобная формула может оказаться заклинанием. Это и было заклинание. Когда я сказала: "Клянусь своим Даром!" — пластинка на пару секунд осветилась мягким зеленоватым ореолом, а учитель ловко выдернул её из-под моей ладони и набросил шнурок мне на шею.

— Я, управский маг Ульса, принимаю твою клятву, ученица, — важно проговорил он. — Учись прилежно, и не опозорь моё имя, когда наденешь серебряный медальон... Хе-хе, — он снова расплылся в улыбочке. — Вот теперь всё. Медный медальон можно сменить или на серебро, или на железо. Помни об этом, ученица.

— Могу ли я спросить вас, учитель? — раз такое дело, почему бы не воспользоваться привилегией своего теперь уже официального положения?

— Спрашивай.

— Как долго мне предстоит учиться?

— Зависит только от твоего прилежания. Иным не хватает и десяти лет, а иные управляются за год. Старайся, и будешь вознаграждена.