Сказ о космических ушельцах

При этом— никаких следов торсионной или любой иной известной технологии. Просто у САМИХ атомов возникало странное желание в процессе броуновского движения, диффузных и ионообменных процессов переместиться куда-то и собраться во что-то. Во что именно— большая загадка. Из всех найденных изделий наиболее массовыми были амостальные детали башен, да ещё один меч, изготовленный по очень странной технологии и очень давно, возможно на заре этой культуры, он был найден у одного из засыпанных.

Судя по объему выемок породы и материалов, с планеты пропало несколько миллионов тонн материалов, в окружающем пространстве удалось найти лишь очень незначительные следы непродолжительных воздействий, и всё.

Другой шок ожидал исследователей, когда они стали исследовать звёздные системы предположительно схожие с тем комплексом благоприятных признаков, которым обладала планета-родина этой культуры. Ещё в трёх системах были найдены подобные башни. По ряду признаков и Солнечная система могла лежать на гипотетическом пути этих Неизвестных.

Повторяя путь предков

Глава 6

Это была одна из самых романтичных традиций — подняться в космос на ракете. Конечно до того мы были в космосе много раз— ещё в один из первых моих дней в школе, когда я с ватагой недавно знакомых мне ребят носился везде и всюду упиваясь невиданными прежде возможностями до визга и тихого удивления, мы пройдя через нуль— прокол вышли в приёмном шлюзе одной из лунных станций относящихся к школе. Вообще-то при постройке планеты для школы обычно копировалась исходная для данной культуры планета. И такая Земля-2, иногда именуемая Терра, была построена. Но и тут спешка наложила свой отпечаток— отлаживать биоциклы на такой плотно населённой планете, как Земля, было трудно. Просто скопировать "один в один" было невозможно— на Земле жило более четырёх миллиардов человек, огромные площади были засажены сельхозкультурами, масса территории была занята урбанистическим ландшафтом. Попытка скопировать всё это была уж совсем бессмысленной— скопировать трущобы и заброшенные шахты, огромные свалки отходов и промгиганты было просто, а что с этим делать?

А как восстанавливать экологическое равновесие не допустив "кризиса посткомпрессионизма", когда плотно сжатая пружина биологического и климатического дисбаланса могла распрямиться и наделать бед?

Для Любавы были сформированы очень необычные биоциклы— почти полностью исключены все животные формы. Это само по себе было почти невозможно— ведь остались высшие формы растений нуждающиеся в опылении насекомыми, были без особых изменений были взяты многие микробиологические формы... Но планетоконструкторам удалась эта шутка— построить зелёную планету со стабильной экосистемой где единственным относительно массовым видом высших животных был Человек, хотя и он был представлен всего несколькими тысячами единиц— курсанты Школы, их учителя и менторы, плюс несколько исследовательских и служебных организаций.

А вот естественный (хотя конечно искусственный) спутник, названный Селена, был скопирован один в один— со всеми своими артефактами, как древними, так и новыми.

В тот первый момент мы этого всего не знали. Нас просто захватила возможность побывать на Луне, хотя кто-то из ребят сразу обмолвился, что это не Луна, но очень на неё похожа.

Едва выскочив из перехода на станции "Точка 9", находящейся в центре видимого полушария этого спутника, мы ринулись к большому панорамному окну, за которым над залитой неестественно-ярким солнечным светом бурой и пыльной на вид равниной почти в зените висел бело-голубой диск планеты.

Ходить в условиях одной шестой тяготения было очень непривычно— при каждом резком движении можно было взлететь чуть не до потолка. Наша ватага с визгом кувыркалась в одном из спортзалов, а потом мы пошли в Зал Икара— огромное помещение вырубленное в тоще лунной коры, как я потом узнал, было придумано каким-то земным писателем— фантастом. Его идею использовали— почти километровый в диаметре зал имел форму чечевицы в сечении. Мягко пружинящий пол, мощный вентилятор создавал восходящий поток в центре.

И по всему залу летало на пристёгнутых к рукам разноцветных разнообразных крыльях десятка полтора людей. Ловко управляя полётом посредством пристёгнутых к щиколоткам упругих поверхностей они, то неспешно парили в восходящем по центру зала потоке, то кувыркались в воздухе.

Тогда мне истово захотелось летать вот так— на крыльях, как во сне или мечте. Позже я этому научился.

В тот первый раз была куча ощущений и без полётов. Меня поразила вода в бассейне— она была как будто иной, более липкой, могла висеть на ладони неожиданно большой долго набухающей каплей. Поразило ощущение бега в большом техническом коридоре— мы неслись в его сходящуюся почти в точку на конце даль с невыразимым ощущением восторга, наглотавшись кислорода и опьянённые радостью, с визгом и смехом счастья прыгая вперёд ощущая непривычно непропорциональное сопротивление воздуха.

Потом я был в ближнем космосе неоднократно. При тренировках в невесомости нас всех первое время смешили багровые лица и пунцовые уши друг друга, но очень скоро становилось не до смеха — удержать обед в желудке полностью удавалось немногим, тем более что рвотный рефлекс очень заразен. Но человек ко всему привыкает, особенно если начинать привыкать с детства. Ради навыка все мы часто и подолгу бывали на учебных орбитальных станциях. Сначала было очень трудно приучить себя спать в невесомости, а утром на грани сна и яви я до холодного пота испугался чьих-то рук висящих у моего лица. В момент моего испуга эти руки резко вздрогнули, я взвыл от страха, а потом пришлось справляться с последствиями "медвежьей болезни", благо в каюте было всё необходимое. Потом я прочитал статистику— такое бывало часто в моём возрасте.

Плохо закреплённые собственные руки в невесомости легко вылезали из спального кокона, и повисали в воздухе как наглядное напоминание о структуре остаточной физиологической напряжённости в конечностях.

Однако сны в невесомости были немыслимо яркие и глубокие, в них было гораздо больше, чем в обычных снах. Из них первое время было очень трудно перейти в СноВиденье— яркость и глубина картинки завораживали, вмешивать свою волю в калейдоскоп безмерно красивых миров казалось как-то неэстетично.

Первый переход в иную звёздную систему лично мне почти ничем не запомнился. Я осознавал, что действительно первым был мой переход с Земли на Любаву, который я выполнил с отцом и дядей Геной на старенькой "Волге" вместо космического корабля. Так буднично я познакомился с кажущейся многим землянам просто ненаучной сказкой практикой внепространственного перемещения (хотя в тот раз был применён способ "совмещения"). Потом я узнал ещё много неизвестных земной науке, а уж тем более земному обывателю, способов перемещаться в пространстве— времени— измерении. "Есть многое на свете, друг Горацио..."

Но теперь мне предстоит своеобразный ритуал посвящения в космонавты— подъём в космос так, как это делали люди Земли. В разных культурах выход в космос происходил по-разному. В некоторых теорию физического вакуума формировали из тех же посылов, что и забытую ныне на Земле теорию эфира, и в результате открывали внепространственные туннели почти вместе с электричеством, в других изучая гравитацию создавали антигравы, в третьих создавали теорию единого поля и двигатели на их базе. Вселенная бесконечна, и путей к одной цели в ней может быть беспредельное множество. Для некоторых культур возможность получения информации важнее возможности побывать где-то там. Известно, что многие йоги древней Земли могли выделять своё "тело сновидения" и отправлять его очень далеко и высоко. Может, этим объясняются неожиданно точные карты известные с древности, они были нарисованы по памяти в момент пробуждения, когда увидевшее всё "воочию" тело сновидения отдавало накопленные за полёт знания практикующему сновидцу?

Для многих культур в силу полевой формы жизни вопрос о гравитационном барьере просто не стоял. Путей в Космос безмерно много— мы просто живём в нём, это наш дом, и только по костной инерции мышления мы называем домом не Вселенную, и даже не родную планету, а что-то маленькое и переходящее.

Примерно с такими мыслями я иду к ракете. Инструкторы не стали доводить всё до абсурда, и в свой первый полёт мы поднимались не на примитивном гагаринском "Востоке", а на сильно доведённом и усовершенствованном варианте "Союза". Но именно в одиночку. Задача проста — подняться на ракете, выполнить ряд орбитальных маневров вручную, и сесть. В случае сложностей можно было пристыковаться к любой орбитальной станции. При нештатных ситуациях спасатели могли вытащить незадачливого курсанта в мгновение ока. Вроде всё, но почему-то это было именно Приключение— с большой буквы! Приобщение к чему-то словами невыразимому.

Все зачёты сданы, тренировки окончены, техника надёжна... С каким-то трепетом выхожу из точной копии гостиницы "Космонавт",

сажусь во вполне точную копию того, древнего и уже, наверное, пылящегося в музее автобуса. Моим дублёром идёт Вася, он стартует завтра, а сегодня обряженный в такой же как на мне лёгкий скафандр, внешне очень похожий на лёгкие скафандры, в которых летали экипажи "Союзов", но почти незаметно дополненный стандартным космофлотовским поясом. Это пояс выполняет и функцию скафандра— при необходимости он окутывает фигуру защитным полем, регенерирует воздух и поддерживает все иные физиологические функции. Он же может быть транспортом с неограниченной дальностью, как в обычном пространстве, так и вне его.

Благодаря этому обычный скафандр может восприниматься как маскарадный костюм, но воспринимается как элемент Ритуала— посвящения маленького человечка в Космонавты. Все мы карлики, стоящие на плечах титанов. А при ближайшем рассмотрении все наши Предки в чём-то подобны нам, просто они прошли свой Путь, а нам это только предстоит.

С такими мыслями выполняю ещё один ритуальный элемент— "на колесо", и только поражаюсь, как пахнет весенний воздух разнотравьем. На этом дальнем от Школы учебном космодроме, развёрнутом в бескрайней степи немного похожей на Казахстан своей беспредельной ширью и почти всегда ясным небом, климат немного более умеренный и мягкий, не такой засушливый. Но всё равно— я как-то понимаю что-то о тех людях, что уходили в опасную неизвестность бездонного неба с такой огромной и плоской Земли. Они делали её шаром в сознании людей.

Приехали. Из автобуса выхожу я один — дублер останется в нём и будет наблюдать всё до момента старта— зрелище завораживает своей непривычность. Все мы часто летали на многих типах летательных аппаратов, но вот такая похожая на древнего динозавра своей неуклюжей шумностью ракета действительно производит впечатление своей безумной и нецелесообразной расточительностью — столько энергии уходит на шум и световые эффекты, совсем бесполезно...

Я сам наблюдал это только вчера, будучи дублёром. Впрочем, смотреть на старты с учебного космодрома любят все курсанты, я в своё время посмотрел их, наверное, больше сотни. Но одно дело — смотреть на это как на отвлечённо красивое зрелище, а другое— осознавая, что завтра твой чред, и ты на торце этой огненной башни вознесёшься в Небо...

Докладываю руководителю полёта— сегодня это начальник методического отдела Школы— "К полёту готов!" и неловко отдаю честь по-земному. Тоже ритуал. Скафандр поскрипывает при этом, и очень стесняет движения. Крепкое рукопожатие. На поддерживающих фермах значки, много, сотни. После моего старта добавится ещё один, а после посадки я напишу на нём своё имя, дату, и что-то от себя. Но это потом.

Лифт в Небо— неуклюже поскрипывает, это такая шутка, кто-то решил что скрип должен быть для полноты впечатлений. Верхняя площадка. Ракета покрыта зыбким льдом намерзающим на кислородные баки. Она немного пахнет мороженым, но это помимо технических запахов металла, краски, топлива и масел. Забираюсь в корабль, звуки и запахи стартовой площадки становятся глуше. Ассистент старательно помогает мне закрепиться в ложементе, подключает многочисленные разъёмы. По плану вручную проверяю все системы корабля. От громоздкой неуклюжести этого патриарха космоса кружится голова, и хотя корабль синтезировали буквально на днях, как-то подсознательно чувствуется запах пыли веков.

Всё готово, протокол предстартовой готовности подходит к концу. Ещё раз докладываю РП по видеосвязи. После волны согласований и чтения молитвы протокола начинается предстартовый отсчёт:

-"Предварительная"— и по корпусу плывёт вибрация

-"Промежуточная"— и ракета дрожит как в предвкушении.

-"Главная"— корпус аж закачался, ходя ходуном в фермах.

-"Подъём"— жёстким толчком ракета порвала тарированные срезные болты и, встав на огненный хвост, пошла в небо. Через небольшой иллюминатор вижу, как провалился вниз горизонт, и бескрайнее небо объяло всё. На мониторах хорошо всё видно— и вид взлетающей ракеты с наземных камер, и вид строго вниз вдоль корпуса с камер на обшивке. В приборную панель врезано полдесятка разнокалиберных мониторов— три плоских твердотельных, на них отображается необходимая информация, два голографических, они удобны при манёврах в космосе. Еще два я по традиции развернул на багажных укупорках по бокам от меня — и теперь наслаждаюсь полным обзором.

Ракета мягко нырнула в тонкий слой едва заметной облачности, быстро пробила его. Ползти в Небо почти 9 минут, а тряска и рёв двигателей уже надоели. Наплывает перегрузка. Я покрутил взглядом камеру сферического обзора установленную на вершине САС— лепота! Планета неспешно проваливается вниз, в жарком мареве от начавшего раздуваться в стороны шара огня от двигателей, космодром уже совершенно не виден.

Траекторный отсчёт показал точку манёвра, и ракета, выйдя за плотные слои атмосферы, легла на курс орбитального разгона. Сброшены ступени, вот она— невесомость. Девять минут тряски и напряжения позади, обтекатель, утянутый САС, больше не ограничивает обзор, я в космосе! Ощущение непередаваемое, всё тело приятно отходит от тряски и напряжения старта. Орбита заданная. Докладываю РП и начинаю программу.

Незнайки на Луне

Глава 7

Луна — это целый мир, не только время и место, но, прежде всего, состояние души.

Совсем иной мир, не враждебный — просто очень равнодушный. И от того ещё более опасный, но привлекательный.

* * *

Заповедник гоблинов

На практику мы заступили как-то очень буднично — за школой числилось несколько крейсеров, из нас стажёров сформировали экипаж, усилили его прикомандированными штатными оперативными сотрудниками и офицерами, и после небольших учений мы вышли за Нептуном. Точка рандеву была выбрана обычной. Тут мы поприветствовали Е11, который прикрывал Солнечную систему по штатному расписанию, уточнили динамику последних событий, и через несколько минут наши лёгкие истребители уже вовсю носились по окраинам системы.

Я впервые видел Солнце с такой непривычной позиции— при практических занятиях в Школе и во время частых визитов домой я как-то привык видеть Солнце через земную атмосферу. Но тут оно было звездой, вполне привычной и обыкновенной. За время обучения мне доводилось видеть множество жёлтых карликов различных оттенков, и многие были почти совершенно точно подобны Солнцу.