Испанская партия

...Ему не повезло. С КР-1 прямо на палубу крейсера был сброшен алюминиевый вымпел на длинном тросике. Вахтенные немедленно подхватили футляр, и через минуту Заяц уже читал донесение, написанное химическим карандашом на тонком шелке. Им наперерез шло итальянское — читай "вражеское" — соединение, в составе которого были два тяжелых крейсера. Один типа "Зара", второй — типа "Тренто"...

1341, 06 февраля 1937 г, Средиземное море

— Товарищ капитан! Вот, — связист протянул бланк принятой радиограммы. — Итальянцы открытым текстом приказывают лечь в дрейф. В случае неподчинения открывают огонь...

Николай Филиппович прочитал текст, посмотрел на уже виднеющиеся итальянские корабли...

Если только ты не юный Вертер Гете и не мечешься со своей больной головой туда-сюда, точно ежик, запертый в кроличью клетку, то умирать тебе не хочется. Никогда. Никому. И совершенно не важно, сколько лет ты прожил на этой земле: двадцать один — как юный вихрастый сигнальщик, или сорок один — как много повидавший каперанг с седыми висками. Не хочется и все тут. А придется...

Итальянская эскадра неумолимо приближалась. Несся, разбрасывая в сторону пенистые клочья легкий "Монтекукколи", торопились эсминцы, уверенно резали легкую рябь средиземного моря бронированные гиганты "Зара" и "Тренто". Советская эскадра не могла принять бой: слишком уж неравны были силы. Но и не принять его она тоже не могла — слишком уж мала скорость! Не оторваться, не уйти...

На "Красном Кавказе" засемафорил флажками сигнальщик, и тут же приказ командующего ЭскОН начали передавать по цепочкам:

"Судам конвоя следовать прежним курсом. "Красной Абхазии" и "Красной Армении" продолжать сопровождение. Остальным — линейный ордер. Приготовиться к отражению вражеской атаки".

Подводные лодки нырнули в глубины. На крейсерах, которые даже вместе были слабее любого из двух тяжелых "итальянцев", и на двух престарелых, видевших еще империалистическую, эсминцах сыграли боевую тревогу. Четыре корабля-самоубийцы, трепеща стеньговыми флагами, с отчаяньем обреченных шли навстречу фашистской эскадре...

1425, 06 февраля 1937 г, Средиземное море, HMS "Valliant"

— Сэр!

— Слушаю вас, лейтенант.

— Осмелюсь доложить: там итальянцы приказывают кому-то остановиться под угрозой применения силы.

— Кому приказывают, юноша? Нам? — адмирал усмехнулся.

Лейтенант замялся:

— Не думаю, сэр, но...

— Тогда кому?

— Сэр, сэр! — в каюту влетел совсем еще юный энсин. — Только что получена радиограмма. Вот!

Адмирал Стерни надел очки и прочитал:

"СОС! СОС! Подвергся пиратскому нападению! Невооруженное судно "КИМ" подверглось пиратскому нападению! Корабли сопровождения принимают бой! СОС! СОС! Подвергся пиратскому нападению!"

Далее шли координаты. Стерни снял очки, вытер лоб:

— Мой бог! Вот уж не ожидал, что окажусь героем истории Сабатини! Господа, — он обвел взглядом офицеров, присутствовавших в адмиральской каюте. — Я полагаю, что нам нужно разобраться с этим вопросом.

Через минуту по всему кораблю уже били колокола громкого боя, свистели боцманские дудки и завывали ревуны. "Валиант" в сопровождении крейсера "Виндиктив" и трех эскадренных миноносцев полным ходом ринулся к месту предполагаемого бесчинства пиратов.

1656, 06 февраля 1937 г, Средиземное море, HMS "Valliant"

Легкая гичка болталась возле трапа, а на палубу уже вышел высокий моряк. Глядя на него, адмирал Стерни заметил про себя, что Советы, безусловно, многое потеряли, отказавшись от красивой флотской формы Царской России. Невыразительный сине-черный костюм был, правда, безукоризненно чист и выглажен, но на фоне блестящих мундиров Флота Его Величества выглядел каким-то бедным родственником. "Впрочем, — мысленно добавил Стерни, — каков флот, таковы и мундиры".

— Капитан-лейтенант Заборов! — представился русский. — Капитан первого ранга Заяц просит передать его высокопревосходительству адмиралу Стерни нашу самую сердечную благодарность за поистине морскую выручку и известное всем британское военно-морское благородство.

Стерни выслушал советского, помолчал и сообщил в ответ, что Флот Его Величества всегда стоял на страже мирного судоходства. Он закатил было целую речь на тему "Британский флот — самый флот в мире", исподволь поглядывая: не поймет ли представитель этой замухровистой эскадришки, что над ним откровенно издеваются? Но красный посланец выслушал ее всю, не дрогнув ни единым мускулом, сохранив, поистине ледяное хладнокровие. Затем вручил в качестве подарка огромную — более двух фунтов! — банку черной икры, несколько бутылок какого-то "армениэн бренди" и удалился, унося добрые пожелания и ответный подарок — ящик виски.

Русские уже скрылись за горизонтом, а Стерни все сидел в адмиральской каюте и размышлял. Русские были готовы атаковать чуть не втрое превосходящего противника! Умереть, но умереть честно, по-флотски! Молодцы! И командир у них... Это надо же: Заяц! Такой заяц, дай ему в руки хороший корабль, пожалуй, любому зверю фору даст... Правда, откуда у нищих большевиков хорошие корабли?..

2101, 06 Февраля 1937 г, Москва

— Товарищ Литвинов? С вами будет говорить товарищ Сталин, — и почти сразу же в телефонной трубке прозвучало, — Здравствуйте, товарищ Литвинов.

— Здравствуйте, товарищ Сталин.

— Товарищ Литвинов, а вам известно о происшествии в Средиземном море?

— О происшествии в Средиземном море?.. — заминка секунд на тридцать.

Яростный взгляд в сторону секретаря. На стол перед наркомом иностранных дел ложится листок бумаги, на котором размашисто написано: "Итальянцы пытались атаковать наш конвой. Англичане спасли". Понятливые кивки головой...

— Вы имеете в виду попытку нападения итальянского флота? — уф! Кажется, выкрутился...

— А разве в Средиземном море были еще какие-то происшествия? — голос в трубке стал обжигающе холодным. — У вас есть какие-то данные, товарищ Литвинов?

— Нет, но я думал...

— Совершенно правильно делали, товарищ Литвинов, — теперь в голосе зазвучала едкая ирония. — Очень правильно делает товарищ Литвинов, что думает.

Понятно. Не выкрутился...

— Совсем правильно поступает товарищ Литвинов, если уже подумал и подготовил ноту правительству Муссолини, благодарственное отношение правительству Великобритании и запрос в Лигу Наций о пиратских действиях итальянского флота.

— Мы как раз работаем над этим запросом, товарищ Сталин...

— Мы?

— Да, товарищ Сталин. К этой работе привлечен Майский...

Ладонь зажала микрофон трубки с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Яростный шепот в сторону:

— Майского! Немедленно вызвать! Сюда!..

— Очень хорошо, товарищ Литвинов, что вы привлекли к работе над этими документами такого специалиста как товарищ Майский. Я хочу попросить вас прислать мне предварительные варианты этих документов как можно скорее.

— Немедленно отправим, товарищ Сталин...

— Не стоит так торопиться, товарищ Литвинов. Проработайте их как следует, как надо. Я могу и подождать.

В трубке короткие гудки зуммера. Не проскочил. Все он понял, хитрый грузин, все. Эдак и с поста наркома снять могут...

2201, 12 февраля 1937 г, Картахена

Порт никогда не спит. Даже на минуту не могут замереть огромные краны, похожие на доисторических ящеров, не могут смолкнуть паровозные гудки и шипенье, не может замолчать разноголосье людей. В порту отдыха нет.

Вчера сюда прибыла советская эскадра, доставившая полевые госпиталя и врачей. Об этом трубят все газеты, и не только местные. Несколько крупных зарубежных изданий уже отозвались на попытку вконец распоясавшихся фашистов не пропустить гуманитарные грузы в страну, охваченную гражданской войной. Недосягаемо солидный "Дэйли Мэйл" посвятил этому событию целый столбец на второй странице. Покритиковал Муссолини, сдержанно отметил отвагу советских военных моряков, готовых стоять насмерть, защищая свои суда, и, разумеется, спел дифирамбы британскому флоту — опоре законности, верному защитнику всех слабых и угнетенных, гаранту свободы на море. И даже "Таймс" — сама "Таймс"! — уделила адмиралу Стерни половину подвала в разделе "Международные новости", с легкой иронией упомянув паническое бегство каких-то там итальяшек от грозного флота Владычицы морей.

Разгружают испанские товарищи советские суда. Днем и ночью. Без отдыха. Добровольцы-летчики пообещали, что ни один фашист не прорвется в небо над Картахеной, никто не посмеет помешать выгрузке. А на советских кораблях комиссары рассказывают краснофлотцам, что вот, мол, недаром отдавали в свое время кровные копеечки Межрабпому, помогая бастующим шахтерам Уэльса, ткачам из Глазго или лондонским докерам. Вот теперь и пришли на помощь братья по классу: ведь любому ясно, что не офицеры — буржуи и дворяне — бросились на выручку эскадре Страны Советов! Комиссары рассказывали командам, как матросы на британском линкоре явились в адмиральскую каюту и потребовали немедленно повернуть корабль для защиты своих товарищей — посланцев передового отряда пролетариев всей земли. И струсили гордые лорды и джентльмены, вспомнили о броненосце "Потемкин", и, скрепя сердце, вмешались. На "Красном Кавказе" даже письмо коллективное написали. С благодарностью британским товарищам. И обещанием в случае чего — помочь своим угнетенным братьям и тоже прийти на выручку. Снарядом, торпедой, бомбой, да и просто — крепким матросским кулаком! Пусть знают английские, валлийские и шотландские братья: у них в СССР есть побратимы, что готовы заступиться за них в любой момент!

В то самое время, когда в кают-компании писалось это письмо, в командирском салоне сидели капитаны Заяц и Кузнецов. И крепко пили, вспоминая события недельной давности...

— А я, по совести говоря, Филиппыч, думал, что все. Амба! — Кузнецов поставил пустую рюмку на стол, посмотрел на разнообразную закуску, подумал и выбрал кусочек селедки в горчице, — Как думаешь: минут тридцать мы бы продержались?

Заяц выпил, подцепил с блюдечка бутербродик с икрой, прожевал и ответил, покачав головой:

— Тридцать минут — наверняка. Больше вряд ли... Хотя их подплав пощипать мог...

Командиры помолчали, налили еще по одной:

— Я когда увидел, что "Зара" отворачивает, думал — сплю.

— Мне тогда уже радиограмму с "Валианта" принесли. Мне легче было...

Выпили. Налили...

— Рожи у подводников были — не описать! — сказал Кузнецов. — Они ж в атаку пошли, а итальяшки — деру. "Спартаковец" за ними даже погнался...

Посмеялись. Выпили. Налили...

— Ну, тезка, давай выпьем за то, чтобы и у нас флот появился. Такой, от которого другие бегать будут!

— И еще раз — за товарища Сталина!

Выпили, налили, выпили. И разошлись...

Радиограмма

Севастополь. Первому.

Разгрузка окончена. На борт приняты запасы и топливо для дальнейшего похода. По моему приказанию спецпакеты вскрыты в 07:08 13 февраля. Выступили в поход в 08:51.

Командир ЭскОН, кап.1 Заяц.

1901, 18 февраля 1937 г., Москва, Управление Государственной Безопасности

— Проходите, Климент Ефремович. Рад видеть тебя.

Ворошилов прошел в длинный узкий кабинет и сел к столу, напротив хозяина. Берия, вставший навстречу такому гостю, тоже сел на свое место.

— Чаю?

— Благодарю, Лаврентий Павлович, не стоит.

— Может, что-нибудь?.. — Берия замялся. — У меня осталось кое-что, со старой работы...

Климент Ефремович положил на стол руки, свел вместе тяжелые, рабочие ладони. Давно уже не стоял у верстака луганский слесарь, но руки — руки помнили, что они -рабочие. Нарком стиснул сплетенные пальцы, помолчал...

— Вот что, Лаврентий. Давай-ка с тобой поговорим по-товарищески, а уж потом решим: запасы твои потрясти, или... — Он запнулся, помолчал, подбирая слова, и закончил неожиданно, — Вот так вот, вот такие вот дела...

Берия внимательно посмотрел на Ворошилова, помолчал и произнес, чуть растягивая слова:

— Ну, раз так, Климент Ефремович, то выкладывай. Что у тебя стряслось?..

Ворошилов набрал в грудь побольше воздуха, моргнул, чуть поежился, точно перед прыжком в холодную воду и начал рассказывать. Он говорил о своих подозрениях, о частых неформальных встречах маршала Тухачевского и его приближенных, о том, что Якир и Уборевич даже специально приезжают в Москву только для того, чтобы встретиться с Тухачевским в приватной обстановке. Вхож в их круг и Гамарник. И если это просто дружеские встречи близких по духу людей, то это — одно, а вот если...

— И вот что я тебе скажу, Лаврентий, — закончил нарком. — Понимай, как хочешь, а доверия к этой компании у меня нет. Да, не складываются у меня личные отношения с моим замом. Да, не люблю я ни его, ни выскочку этого, Уборевича. Но они — не девушки, чтобы я их любил! Дело одно делаем, и пока все хорошо делалось, так я и молчал. Но, голову готов поставить в заклад — затевается что-то. Очень нехорошее затевается...

И он впился глазами в главу ГУГБ, пытаясь определить: подействовала ли его речь?

Берия стоически перенес огненный взгляд "Сталинского наркома". Он молчал, перебирая в уме материалы дел Путны и Примакова. Конечно, в прямую ни тот ни другой Тухачевского не называли, но...

— Слушай, Климент Ефремович. Уж прости, но спрошу тебя сейчас не как старого знакомого, и не как наркома обороны. И даже не как коммунист коммуниста. Спрошу тебя как начальник ГУГБ советского гражданина: ты знаешь, что Тухачевский тебя у товарища Сталина критикует? Только отвечай честно и по-простому, без всяких там околичностей.

— Знаю. И знаю не от кого-то там, а от Самого, — Ворошилов голосом выделил последнее слово. — И если ты думаешь, Лаврентий, что дело только в этом....

— Не думаю... — веско произнес Берия. — Кстати, давно он тебя критикует?

— Да уж лет десять, — Климент Ефремович невесело усмехнулся. — Как Михал Василича не стало, так и пошло...

Берия снова помолчал. Затем сказал уверенно и жестко:

— Вот что, Климент Ефремович. Спасибо тебе за доверие. Работать в этом направлении мы будем. Будут результаты — дам знать. Тем более, что и у меня похожие мысли имеются...

Лаврентий Павлович нажал кнопку электрического звонка:

— Ну, что, вином хорошим тебя угостить? Такого ты никогда не пробовал, клянусь!

Ворошилов оценил то, что Берия не стал говорить ему о необходимости хранить молчание относительно их разговора. И так все ясно. Он с удовольствием выпил бокал действительно великолепного "Оджалеши" и уехал к себе. А Берия остался размышлять над тем, что сказал нарком обороны. Лишь поздно вечером он вызвал к себе Меркулова, которому и отдал необходимые распоряжения...