Испанская партия

Орлов Борис

На правах рукописи (С)

Москва, январь — июнь 2012г

Испанская партия

Испанская партия — один из самых популярных дебютов, применяемых в партиях гроссмейстеров. Дебют характеризуется сложностью и разнообразием схем. В современной трактовке дебюта угроза пешке — лишь начало глубоких стратегических планов в борьбе за центр и сохранение начальной инициативы. Испанская партия — самый логичный из всех дебютов, начинающихся движением королевской пешки сразу на два поля.

Учебник шахматной игры.

Пролог

"10 декабря на очередном заседании в Женеве Лига Наций осудила вмешательство интервентов в гражданскую войну в Испании, о чем был составлен соответствующий меморандум. Но буржуазная демократия не осмелилась назвать истинных виновников — фашистские людоедские режимы Италии и Германии""Правда", 12 декабря 1936 г.

"По сообщениям источников "Идальго" и "Палома" с 10 по 18 ноября 36 -го года в Картахене находился Л.Д. Троцкий. Лично."Начальник ИНО НКВД Слуцкий.

0330 20 декабря 1936, Москва, Кремль.

Отчеркнув пару строчек и поставив на полях жирный знак вопроса, Сталин закрыл книгу. Вот и закончился очередной рабочий день. Сейчас покурить и спать. Двадцатое декабря, день его рождения. Сегодня будет банкет в Кремле. Иосиф Виссарионович подошел к окну и начал набивать трубку.

Лев Троцкий, а вслед ему многие "старые большевики", считают товарища Сталина недоучкой. Ну, с Левушкой-то понятно. Иудушка, проиграв дискуссию в партии, в 20-х, гадит теперь, как может, а может он не очень. Хотя по докладу ИНО он в последнее время активизировался. Вот и в Испании побывал. Да пора решать вопрос кардинально, и с военными еще не понятно. Генрих говорил, что заговор вроде есть, а вроде как и нету и Николай, который от ЦК за чекистами смотреть приставлен, темнит что то. Да надо выдергивать кого-то надежного, опытного и ставить его замом Ежова. Ну, вот сегодня вечером, после банкета и озадачим товарищей. Да, и Испанский вопрос решать надо, нельзя давать "Иудушке" плацдарма для собственных амбиций, почвы под ногами. Опять-таки, заодно и этот вопрос поставим перед ближними. Посмотрим что нам товарищи Ворошилов, Молотов и Каганович скажут...

0115, 21 декабря 1936, Кунцево

Сталин прошелся вдоль скромно накрытого стола и еще раз внимательно посмотрел на каждого из собравшихся в столовой Ближней дачи. Ворошилов и Буденный, расположившиеся на диване, после банкета в Кремле были разрумяненные, с расстегнутыми воротниками коверкотовых гимнастерок, с весело блестящими глазами. Каганович, сидевший рядом с ними, тоже выглядел веселее обычного, и даже обычно невозмутимый Молотов не выглядел уж таким каменно-монументальным. Только первый секретарь ЦК Компартии Грузии Берия, казалось, абсолютно трезв. Впрочем, это и не удивительно: он-то находился здесь уже давно, уехав из Кремля сразу после торжественного заседания, не оставшись на банкет...

— Я думаю, товарищи, все вы знаете о том, какую оценку дала Лига Наций, — слова "Лига Наций" Иосиф Виссарионович произнес с легким оттенком иронии, — вмешательству Италии и Германии во внутренние дела Испанской республики?

Несколько негромких "да", пара кивков, и хозяин дачи продолжил:

— И мне хочется спросить у вас, товарищи: как же Советский Союз отреагирует на столь отважный и принципиальный демарш Лиги Наций? — оттенок иронии стал более явственным. — Ведь мы не можем остаться глухи к призыву всего прогрессивного человечества?

Паузу, повисшую вслед за вопросом, рискнул нарушить нарком обороны:

— А что тут думать, товарищ Сталин? — Климент Ефремович легко поднялся, одернул гимнастерку, машинально расправил складки. — Будет приказ — раздавим как тараканов!

Сталин слегка поморщился. Ворошилов нравился ему своей преданностью, он ценил его безграничную веру в правоту Хозяина, но эти же качества иной раз начинали раздражать Иосифа Виссарионовича. "Сейчас начнет распинаться о могучей Рабоче-крестьянской Красной Армии, о наших успехах, о готовности выполнить любой приказ", — подумал он и легким движением руки пресек уже готовый извергнуться хвалебный водопад:

— А известно ли товарищу наркому обороны, что в Испании успел побывать "Старик"? — не желая называть своего главного оппонента по фамилии, Сталин воспользовался старой подпольной кличкой Троцкого. — И известно ли товарищу наркому, что в настоящий момент позиции троцкистских оппортунистов в Испании сильнее позиций настоящих ленинцев?

Ворошилов смолк, угрюмо набычился, склонив упрямую лобастую голову, но вдруг просветлел лицом:

— Известно, товарищ Сталин! Корпусной комиссар Артузов докладывал об этом в своей записке...

— О чем? — быстро перебил Сталин.

— О приезде Старика...

Сталин чуть заметно кивнул и принялся набивать трубку. Остальные молчали, переваривая услышанное. "Интересно, кто попробует следующим? Молотов — нет..." Он взглянул из-под полуопущенных век. Как и ожидалось, Председатель Совета Труда и Обороны, сидел молча, строго глядя перед собой и не предпринимал никаких попыток вмешаться.

"Лазарь? Тоже вряд ли..." — теперь взгляд Хозяина скользнул по наркому путей сообщения. — "Лазарь хитрый, пока не спросишь — будет молчать..."

Словно в подтверждение его мыслей, Каганович быстро провел рукой по усам, словно бы проверяя, закрыт ли рот.

"Лаврентий?.. — дальше додумать Сталин не успел, потому что услышал неторопливое:

— Ты, Климка, погоди про успехи трубить, не на митинге. Я, товарищ Сталин, так скажу: прищучить гадов, конечно, можно, вот только как нам до Италии добираться? Далеко она, Италия-то... — Маршал Буденный поднялся с дивана и стоял перед Хозяином, чуть расставив свои кривоватые, кавалерийские ноги. — А ежели, к примеру, в Испанию войска послать, так опять проблема: на чем повезем, да как снабжать будем? И потом: что бы там Клим с трибуны своей не говорил, а в армии у нас не все так хорошо...

Он помолчал, собираясь с мыслями, и продолжил, глядя Сталину прямо в глаза:

— Я, может, в самолетах, там да прочих танках не разбираюсь, а вот за лошадей так скажу: не больно-то у нас с кавалерией и хорошо... — Инспектор кавалерии откашлялся, — Уровень подготовки командиров в кавалерии ... Да я б таким не то, что унтера — ефрейтора бы не дал! Ремонтеров иных — вовсе стрелять надо...

— А что же Большие маневры? — поинтересовался Сталин, затягиваясь трубкой. — Ведь показали, всему миру показали...

— А что показали-то, Коба? — спросил внезапно севшим голосом Семен Михайлович. — Что показали? Парады, да ровные ряды танков? Э-эх! — он махнул рукой, а затем быстро заговорил, захлебываясь, глотая слова, словно боясь, что ему не дадут выговориться — Легкие бомбардировщики и штурмовики, которые должны были расчистить путь наступающим ни хера не сделали! Взаимодействие их с механизированными бригадами и полками пишут "удалось не в полной мере", а на деле — так и не было никакого взаимодействия! Кто — в лес, кто — по дрова, а кто — к поповне в кровать! Да ладно бы с самолетами: они — люди воздушные, поди с ними согласуйся, а ведь и с артиллерией ни хера ж не выходило!

— Танкисты этих, Якира и Уборевича — дурней великовозрастных! — вовсе ж вслепую перли — разведки у них, почитай, что и не было! Вон, в Киевском округе пятнадцатая и семнадцатая мехбригады раз пять по пустому месту били! Ни пятая ни двадцать первая мехбригады в Белорусском округе не смогли обнаружить засад, а первая танковая вообще — "внезапно", понимаешь, очутилась перед полосой танковых ловушек и надолбов. В сторону повернули — опять в слепую! — да и застряли, мать их!..

— А пехота-то?! Пехота-матушка?! Якир — кол ему в печенку и еще кое-куда, — Семен Михайлович распалялся все больше и больше. Глаза его лихорадочно блестели, усы воинственно топорщились, а ноги невольно пританцовывали, словно смиряя норовистого жеребца, — своих вперед гонит — на пулеметы, между прочим! — а те и прут, как бараны, да не редкими цепями, а густыми толпами. Да при таких построениях атака была бы сорвана, в крови б, захлебнулась!

— А в чем причина?! — уже почти кричал маршал. — А причина простая: и одиночные бойцы, и отделения, и взводы и роты — недоучены. В наступлении жмутся друг к другу, что твои овцы, командиры восстановить уставный боевой порядок не умеют! Да таким толпам ни танки, ни пушки не помогут! У Уборевича — стратега недоделанного! — все наступление — равномерное движение вперед. Взаимодействия огня и движения нет и не было, взводы и роты в атаку шествуют, словно по ним никто и не стреляет, атаку свою пулеметным огнем не готовят, гранаты не бросают! Ни тебе залечь, ни тебе перебежками идти, а уж самоокопаться — слова такого не знают! Из ручного пулемета стреляют плохо: вон на осенних инспекторских стрельбах, тридцать седьмая стрелковая два с половиной балла получила! Из пяти, а? Вот и выходит, товарищ Сталин, что наказывать-то нам агрессора и нечем, — грустно закончил неожиданно обмякший Буденный. — Уж прости нас, дуроломов, а подвели мы тебя...

Сталин молча затянулся трубкой, и еще раз оглядел своих "ближних". Каганович, казалось, горел праведным негодованием и еле сдерживался, чтобы тут же не начать предлагать меры по скорейшему усилению РККА и немедленному наказанию виновных. Молотов все так же молча ждал указаний. Ворошилов нервно вытирал внезапно вспотевшее лицо, и порывался что-то возразить, но ждал разрешения. "А Лаврентий — молодец, — вдруг тепло подумал Сталин. — Уже считает что-то — вон, как губы шевелятся! Прикидывает, что и как исправлять надо..."

Ворошилов рискнул начать оправдываться, не дожидаясь разрешения. Он кашлянул и, стараясь говорить помягче, произнес:

— Ты, Семен, очень уж круто берешь. Не надо, знаешь ли, утрировать, — Климент Ефремович не удержался и щегольнул "научным" словечком. — Не для чего все в одну кучу валить... Не все так уж и плохо...

— Так товарищ Буденный нас тут обманул? — поинтересовался Сталин, перехватив взгляд Ворошилова. — Ввел в заблуждение, опираясь на непроверенные данные и собственные догадки, а не на факты?

Буденный обреченно посмотрел на всех присутствующих, затем стиснул кулаки:

— Нет, товарищ Сталин, это — факты!

— Интересно бы узнать, — не выдержал Каганович, — как же это вы все допустили такое? И я полагаю...

— А вот кстати, товарищ Каганович, — не поворачиваясь к нему поинтересовался Хозяин. — Вот тут товарищ Буденный задал очень важный вопрос: как, если вдруг возникнет такая необходимость, можно доставить наши части в Испанию и организовать их снабжение? Вы подумайте над этим, товарищ Каганович...

Лазарь Моисеевич тут же замолк и сел на место. А Сталин вдруг приобнял Буденного за плечи здоровой правой рукой и ласково спросил:

— Семен, скажи мне честно, как старому боевому товарищу. Все так плохо?

Маршал покраснел, потом дернул левым глазом:

— Все — не все, а что я знал, то и сказал...

— И что ж, во всей Красной армии так, или все же найти хорошую дивизию, или хорошую бригаду можно?

Осознав, куда клонит Сталин, Ворошилов буквально подскочил на месте:

— Можно! Можно, товарищ Сталин...

— А я разве у вас спросил, товарищ Ворошилов? Так как, Семен?..

Буденный подумал, но не долго:

— Насчет "найти", не скажу, а вот собрать... Собрать, пожалуй и корпус можно. Даже не один...

— Вот, и очень хорошо. Потому что если вдруг, то в Испанию мы не собираемся Киевский или Белорусский округа отправлять. Соберем стрелковый корпус, механизированные части, а больше, я думаю, для врагов Испанской республики и не нужно... Сколько там итальянцев?

— Четыре дивизии, товарищ Сталин, — сообщил Ворошилов. — Моторизованные добровольческие дивизии "Литторио", "Черное пламя", Черные перья" и "Божий промысел". Плюс — летчики. Итальянские и немецкие. Немцы еще танкисты...

— Вот я и думаю, что Рабоче-крестьянская Красная армия вполне может отправить в Испанию схожий контингент. Ну, может быть чуть-чуть побольше, а? Как вы думаете, товарищи?

Взгляд Иосифа Виссарионовича остановился на Молотове и тот тут же ожил, словно в заводной игрушке повернули ключик:

— Совершенно уверен, что может, товарищ Сталин. Я, как председатель Совета Труда и Обороны, полагаю, что товарищ Ворошилов может и должен обеспечить подготовку отдельного м-м-м...

— Корпуса, я думаю, — негромко произнес Берия и тут же сам подтвердил свои слова, — Думаю, корпуса будет достаточно.

— Одного механизированного, — быстро произнес Ворошилов, отчаянно желая "реабилитироваться" в глазах Хозяина, — и одного — стрелкового.

— И одного — авиационного, — добавил Буденный. — И парашютистов-десантников им — бригаду. Эти-то как раз отличились на маневрах. Молодцы.

— Ну, раз товарищ Буденный рекомендует, думаю — десантники нужны, — подытожил Сталин. Внезапно, в уголках его глаз разбежались веселые морщинки и он, повернувшись к остальным, добавил, — Ведь товарищ Буденный не понаслышке знает, о чем говорит, не так ли?

Семен Михайлович слегка покраснел, а все остальные заулыбались: история с парашютным прыжком Буденного была притчей во языцех. Лазарь Моисеевич незаметно вздохнул с облегчением: похоже, что ему не придется прямо сейчас докладывать о средствах транспортировки всей этой оравы в Испанию. И тут же обнаружил, что ошибался...

— А почему молчит товарищ Каганович? — поинтересовался Сталин. — Почему товарищ Каганович не хочет нам сообщить о сроках готовности наркомата путей сообщения к переброске указанных частей РККА на помощь испанскому народу? И, кстати, товарищ Молотов, вы нам не доложите о готовности наркомвода к осуществлению морской части этой переброски?

Лазарь Каганович вытер вспотевший лоб и принялся подробно докладывать о потребности вагонов и паровозов, о местах сбора и перевалочных базах, об изменениях в графиках движения эшелонов и проблемах на узлах и развязках. Все присутствующие внимательно слушали. Ворошилов окончательно успокоился и уже прикидывал: где и сколько взять нормальных бойцов для формирования Особого Корпуса из трех корпусов. Только что старый друг-командир-подчиненный Семен шепотом подсказал Клименту Ефремовичу оригинальное решение: использовать вместо обычной пехоты пограничников. У них и подготовка получше, и уровень образования повыше, да и боевой опыт — какой-никакой, а имеется. Идея была хороша, но выпросить этих пограничников предстояло у старых кадров Ягоды — новый нарком внудел Ежов еще не успел всерьез взять наркомат в свои руки, да и возьмет ли вообще — бабушка надвое гадала, а нарком обороны кадров Менжинского и Ягоды, мягко говоря, недолюбливал...

Молотов слушал внимательно, не делая никаких пометок и полагаясь лишь на свою чудовищную память, уступавшую разве что памяти Самого. Он неплохо представлял себе все проблемы, возникающие в связи с внеплановой переброской такой массы людей и техники и по железным дорогам Страны Советов, которые, прямо скажем, находились далеко не в лучшем состоянии, и морским путем. Кроме того он старательно вспоминал все доклады Пахомова и Янсона. Последние, впрочем, он не особенно и вспоминал: "чухонец" был бестолковым наркомом, и в делах наркомата не разбирался совершенно. "Его бы на должность коменданта Соловков поставить, — с неожиданным раздражением подумал Вячеслав Михайлович. — Там ему самое и место. А то нарком водного транспорта, а? С ума сойти. Еще бы вон — Кольку Ежова, нового наркома НКВД — на эту должность поставили..."

Буденный слушал доклад Кагановича отрешенно, переживая лишь за то, что не удастся отправить в Испанию кавалерию. Столько лошадей да на такое расстояние морем не перевезешь — это Семен Михайлович понимал, но жалел ужасно. Там, в Испании, конница могла бы себя показать. Еще как могла бы...

Берия на протяжении доклада Лазаря Моисеевича сделал несколько пометок в записной книжке, переплетенной в тонкую синюю кожу, и вдруг...

— Товарищ Сталин, разрешите задать товарищу наркому путей сообщения вопрос?

Каганович сбился и замолчал, а Лаврентий Павлович встал со своего места и, поблескивая стеклышками знаменитого пенсне, негромко и совершенно спокойно спросил:

— Это за каким-таким хреном собачьим эшелоны в Одессу погонят?

— То есть как? — Лазарь Моисеевич осекся и взглянул на Хозяина.

Сталин молчал и смотрел на него тяжелым, давящим взглядом. Затем медленно роняя слова, будто вколачивая гвозди, веско произнес:

— В начале нашего совещания товарищ Каганович получил информацию о пребывании в Картахене Старика. Очевидно, товарищ Каганович решил, что наша цель — не помогать братскому испанскому народу в борьбе с фашизмом, а арестовать Старика. Поэтому товарищ Каганович решил отправить части Рабоче-крестьянской Красной Армии в Картахену... — Он выпустил клуб голубоватого дыма, помолчал и продолжил, — Хотя возможно и другое. Может быть, товарищ Каганович желает, чтобы флот итальянских фашистов перетопил наши суда в Средиземном море, а те же, что уцелеют — встанут на сторону Троцкого, подрывая тем самым единство партии большевиков и угрожая Советскому Союзу. Может быть так?

На какой-то момент Кагановичу показалось, что дощатый пол перед ним разошелся, и он смотрит в открывшуюся черную бездну. И вот-вот туда полетит. Пол качнулся, плавно наклоняясь к бездне...

— Я думаю, — раздался все тот же спокойный голос Берии, — товарищ Сталин, что товарищ Каганович решил организовать доставку воинских частей двумя потоками — через Ленинград и Одессу. Полагаю, что товарищ Каганович решил таким образом доказать, что в его наркомате дела обстоят намного лучше, чем в наркомате товарища Ворошилова.

Лазарь Моисеевич благодарно взглянул на Берию, чувствуя, как закрывается разверзнутая бездна, а пол приходит в нормальное, положенное ему состояние. Маршал Ворошилов наоборот, неприязненно взглянул на первого секретаря компартии Грузии: ишь нашелся, выскочка, чтобы первого маршала пинать. А кстати, что он здесь вообще делает?

Должно быть, Сталин уловил флюиды незаданного Ворошиловым вопроса, потому что, словно забыв о Кагановиче, заговорил негромко и неторопливо:

— Мы тут с товарищами посоветовались и решили, что в создавшейся ситуации товарищ Ежов не сможет в должном объеме обеспечивать работу такого серьезного наркомата, как НКВД. Поэтому товарищ Ежов пока останется наркомом внутренних дел, а товарищ Берия, как старый и опытный чекист поможет ему в этом. Есть мнение, что товарища Берию следует назначить первым заместителем наркома и поручить ему возглавить Главное управление государственной безопасности. А товарища Фриновского предлагается перевести на должность заместителя товарища Ягоды.

Эту информацию переваривали недолго и сразу одобрили. Действительно, какой из Ежова — еще недавно председателя Комиссии Партконтроля — органа, безусловно, серьезного и делового, но сугубо гражданского — нарком внудел? Мягок Николай Иванович, мягок, а в руководстве НКВД такие зубры сидят, что ой-ей-ей. Так что дать ему такого заместителя, как Берия — самое верное дело. У Берии — не забалуют. Берия грузинских националистов в чувство привел, компартию Грузии, почитай, с нуля поднял, да и среди чекистов он — человек свой. Верно, товарищ Сталин решил, верно. Ну, тогда понятно, чего он тут делает, если он теперь — глава ГУГБ.

Между тем Сталин выжидательно посмотрел на Кагановича, и тот немедленно продолжил доклад, круто поменяв, однако, направление ожидаемых военных перевозок. Теперь Лазарь Моисеевич, на ходу производя расчеты, расписывал движение военных эшелонов Особого Корпуса на Ленинград, одновременно теряясь в догадках: какой же порт в этом случае будет являться портом назначения. Если не Картахена, то...

— Достаточно, — остановил его Сталин и повернулся к Молотову. — Мы получили первое представление о железнодорожных перевозках, теперь хотелось бы услышать о морской части пути.

Молотов кратко сообщил о потребных для операции кораблях, согласился с замечанием Ворошилова, что для перевозки танков лучше всего подойдут лесовозы, посетовал на отсутствие больших лайнеров, которые могли бы принять на борт целую бригаду. В заключении он заметил, что было бы неплохо привлечь для операции часть судов, приписанных к черноморским портам и сел, не дожидаясь вопросов. Впрочем, их и не было.

Сталин снова помолчал, желая убедиться, что все поняли докладчиков, а затем встал и прошелся по комнате, бесшумно ступая своими мягкими кавказскими сапогами.

— Вот некоторые товарищи, наверное, задают себе вопрос: а куда же поплывут корабли с техникой, вооружением, горючим и красноармейцами из Ленинграда? — начал он неторопливо. — И это — очень правильный вопрос. В Картахену мы отправить наши силы не можем. Во-первых, потому, что там имеются итальянские и немецкие военные корабли, а нам нечего им противопоставить. Но даже если бы мы и могли сдержать фашистские эскадры, возникает второй вопрос. Зачем нашим частям нужно в Картахену?

Все молчали, заворожено следя за тем, как Сталин, подобно охотящемуся барсу, мягко движется вдоль стола.

— В Картахене очень сильны позиции троцкистских и анархистских партий и организаций, еще существующих в Испанской республике. Испанские коммунисты ведут с ними непримиримую борьбу, но в настоящий момент их силы скованы на фронтах. Именно потому в Картахену и мог приехать Троцкий, — впервые за весь вечер на Кунцевской даче прозвучала эта фамилия. — И становится ясно: части Красной Армии могут встретить в Картахене совсем не теплый прием. Холодный прием могут встретить красноармейцы.

Сталин снова замолчал, и стало слышно, как чиркает спичкой Ворошилов, пытаясь раскурить погасшую папиросу.

— Подождем, пока товарищ Ворошилов закурит... Поэтому появилось предложение: высадить красноармейцев в Бильбао. Бильбао — современный, хорошо оборудованный порт, способный принять большую эскадру. И там находятся баски. Они — не коммунисты, но они — и не троцкисты. Это просто честные люди, которые не хотят жить при фашизме. И я думаю, они имеют на это право. Вы согласны, товарищи?

Часть первая

Вставай, страна огромная!

Подымайся, народ, собирайся в поход,Барабаны, сильней барабаньте!Музыканты, вперед, запевалы, вперед,Нашу песню победную гряньте!

В. Лебедев-Кумач

0932 08 января 1937, Севастополь

Командующий Черноморским флотом сидел в кабинете и смотрел на то, как сидящий напротив него комиссар флота читает доставленный два часа тому назад приказ наркома обороны.

— Ну, что скажешь, Григорий Иванович? — наконец, не выдержав, поинтересовался командующий.

— Что тут скажешь? — Гугин отложил приказ в сторону и поднял глаза. — Надо корабли готовить, товарищ Кожанов. Должно быть, в Испанию пойдут...

— Легко тебе говорить, товарищ Гугин. "Готовить". А как? Им до Картахены идти — танкеры с собой надо? Надо. А их у Наркомвода еще поди-ка, допросись! "Грознефть", "Азнефть", "Эмбанефть", "Азербайджан"...

— Ну-ну, Иван Кузьмич... Надо думать, в Наркомводе уже такое же послание получили. Так что танкеры будут...

— Что танкеры? — комфлота яростно взмахнул рукой. — Танкеры — херня, а вот что с кораблями делать? Два крейсера, два эсминца, шесть транспортов, два танкера... Поди еще и подводные лодки придется задействовать... А чем здесь отбиваться, если что? "Парижанкой"? И долго она продержится одна, если вдруг...

Он снова энергично взмахнул рукой:

— Нет, Григорий Иванович: как хочешь, а надо в Москву отписываться, что такое решение снизит боеспособность флота до нуля и нельзя такого допускать! Ишь, лучших им отдай! "Красный Кавказ", "Червону Украину"... Отдай жену дяде, а сам ступай к б...? — закончил он ехидно. — Давай-ка вместе думать, как в Москве обосновать невозможность исполнения приказа...

1400 15 января 1937, Севастополь

-...Так что товарищ Ралль, принимай хозяйство. Меня видишь, отстранили. Вплоть до выяснения...

Иван Кузьмич Кожанов тяжело встал из-за стола, на котором лежали ключи от сейфа, печать и полтора десятка актов сверки и ссутулившись тяжело пошел к выходу. Юрий Федорович посмотрел ему вслед. Кожанов был не самым плохим комфлота, но ему катастрофически не хватало образования. Ралль был из старых флотских офицеров, еще царской поры. Всю войну прошел и неплохо прошел. Был флагманским штурманом эскадр, командовал эскадрами, но вот теперь... Теперь ему открылись новые горизонты. Он сел за стол, прислушался к своим ощущениям... Хорошо. Теперь надо работать и, в первую очередь, выполнить тот приказ, который оказался для Кожанова и Гугина роковым. Он нажал кнопку электрического звонка и приказал вошедшему адъютанту:

— Командиров "Красного Кавказа" и "Червоной Украины", Зайца и Кузнецова — ко мне!

1200 17 января 1937, крейсер "Червона Украина"

Капитан первого ранга Кузнецов вошел в ходовую рубку крейсера. Настроение у Николая Григорьевича было не лучшим: Эскадра Особого Назначения выходила в поход с опозданием на двое суток против назначенного срока. И хоть старшим флагманом эскадры был командир "Красного Кавказа" Заяц, за срыв сроков выхода флагман Ралль вложил всем, поступив, практически, по старинной армейской поговорке: разобрался как следует и наказал, кого попало. Именно поэтому, командиру "Червоной Украины" — единственного корабля Эскадры Особого Назначения, готового к выходу за пять дней до назначенного срока — досталось едва ли не больше всех. Юрий Федорович, не желающий повторить судьбу Кожанова, разжалованного и переведенного командовать танкером на Каспий, и уж тем более — судьбу Гугина, которым вплотную занялись подчиненные нового начальника ГУГБ Берии, гнал все дела, связанные с ЭскОН, каким-то немыслимым, феерическим аллюром. И не скупился на разносы, выволочки и наказания...

Но вот, наконец, дикий хапарай окончился, и окончился, кажется, благополучно. Но на душе все равно было муторно. Лучше всего сейчас было бы выпить стакан водки, но нельзя. Поход...

...Корабли эскадры в молчании отваливали от стенки и медленно, словно бы неторопливо выходили на рейд. Ни флагов, ни салютов. Только на "Парижской коммуне" неожиданно выпалила сорокапятимиллиметровая зенитка. Один раз...

Все так же не торопясь суда Эскадры Особого Назначения строились в походный ордер. "Красный Кавказ" занял место в голове, "Червона Украина" — замыкающей, транспорты и танкеры — в середине, эсминцы и "Эльпидифоры" — по бокам. В строю транспортов спрятались четыре подводные лодки. Эскадра уходила на запад...

Кузнецов смотрел на дымящую впереди колонну судов. Между транспортами мелькали рубки "щук" — трех средних подводных лодок, входивших в состав ЭскОН в качестве отдельного отряда. Головным судном отряда "подплава" был "Спартаковец" — большая подводная лодка типа "Декабрист". Одна из трех больших субмарин Черноморского флота. "Спартаковец" шел в кильватер "Красного Кавказа" и был едва ли не главной ударной силой ЭскОН. Николай Григорьевич задумался: а можно ли было настолько ослаблять флот ради... Ради чего на самом деле ослаблялся Черноморский флот приходилось только догадываться. На транспортах в сражающуюся Испанию везут четыре полевых госпиталя с медперсоналом и огромный запас медикаментов, но только командиры и старшие офицеры кораблей знали, что разгрузившись в Картахене, Эскадра Особого Назначения пойдет не назад, в Севастополь, а вперед — в Ленинград. Но даже они не знали — зачем? И надолго ли?..

Николай Григорьевич вышел на мостик и в последний раз оглянулся на крымские берега, уже подернутые туманом. Вот и все. Прощай, Севастополь...

1000 27 января 1937, Севастополь

— Товарищ комфлота! Шифровка с "Красного Кавказа"!

Ралль поднял голову и жестом пригласил адъютанта к столу. Тот подошел, чеканя шаг, положил стол бланк приема и расшифрованный текст. Юрий Федорович надел очки и прочел:

"рейд стамбул тчк прошли босфор тчк состояние удовлетворительное тчк консул обеспечил проводку тчк ожидаем проводки дарданеллы тчк слава великому сталину вск командир эскон капитан 1 заяц"

Ралль удовлетворенно улыбнулся и повернулся к адъютанту:

— Алеша, срочно в Москву, за моей подписью, — он указал на расшифровку. — От нас добавьте, что состояние матчасти и экипажей — хорошее и что флот готов выполнить любую задачу...

2318 27 января 1937, Москва, Кремль

Сталин еще раз внимательно перечитал принесенные Поскребышевым документы, закурил и взялся за синий карандаш. На доклад командующего Черноморским флотом легла резолюция:

"Представить предложения о наверстывании сроков прохождения ЭскОН. Доложить. И. Сталин"

Иосиф Виссарионович выпустил клуб дыма и поднял телефонную трубку:

— Товарища Ворошилова. — Дождался, пока соединят, и без лишних предисловий спросил — Товарищ Ворошилов. Как обстоят дела с подготовкой Отдельных корпусов Особого Назначения?

1201 28 января 1937, Танкодром ЛВО

Взбив тучи сверкающей снежной пыли БТ-5 вылетел на позицию и встал как вкопанный, слегка покачиваясь на амортизаторах. Вообще-то это являлось серьезным недостатком новой машины: при остановках на полном ходу танк качало на мягкой подвеске, словно дачный гамак. И точно прицелиться из такого "гамака" очень непросто. Но Россия всегда была богата на таланты. Оглушительно ударила танковая пушка и мишень, изображавшая вражеский танк, получила бронебой аккурат под башню. Тут же взревел двигатель и "бэтэшка", лихо повернувшись на месте устремилась дальше, скача по невысоким обледенелым взлобкам точно очумевшая лягушка-переросток. А к позиции уже приближалась следующая, вся в облаке серебристых кристалликов.

— Давай-давай, Ястребов, отлично! — Майор Усачев, стоявший на НП, скосил глаза на секундомер, — Давай, сынок!

— Товарищ майор, — связист протянул Валерию трубку полевого телефона. — Вас первый.

Усачев отряхнул рукавицей снег с ворота овчинного комбинезона, отогнул наушник танкошлема:

— Слушаю, товарищ подполковник!

В трубке зарокотал искаженный "унтой" голос комбрига:

— Как занятия? Как успехи? Что докладывать будем, майор?

— Только хорошее будем докладывать, Александр Ильич! — бодро отрапортовал Усачев. — Водят на "хорошо с плюсом", а стреляют и вовсе — на "отлично"!

В подтверждение слов комбата "бэтэшка первым же снарядом завалила выскочившую мишень и помчалась дальше. Месяц тренировок не прошел бесследно. Впрочем, не лишне было бы и напомнить, что в бригаду Лизюкова отбирали только тех командиров и красноармейцев — "отличников боевой и политической подготовки", которые действительно соответствовали этому званию. Откровенно говоря, бойцы батальона Усачева соответствовали высочайшим требованиям ВДВ, и даже превосходили их, так как были еще и водителями, радистами, артиллеристами, техниками. Наверное, впервые за свою службу, майору было так легко и удобно с подчиненными. Они на лету схватывали объяснения, легко применяли на практике новые знания, а уж как они заботились о технике! Валерий улыбнулся про себя, вспомнив как по утрам по команде "Заводи!" над техплощадкой разом взлетал слитный гул моторов, и как, словно в каком-то фантастическом танце, выплывали один за другим танки. Его танки! "Бэтушка" — танк норовистый, ошибок ни механику, ни техникам не прощает, но здесь, в танковой бригаде Мехкорпуса Особого Назначения, это были послушные, быстрые и умные машины.

Даже то, что двигатели на них стоят, в основном, с восстановления, ничего не меняет. Механики в батальоне такие, что из чайника и котелка могут новый движок собрать! Танки в бригаде вылизывали так, что ни один из них еще не выдал "фирменного фортеля" БТ-5 — самовозгорание при запуске. И не выдаст, тьфу-тьфу-тьфу...

Первая рота отстрелялась и пошла вторая, а первая уже мчалась по танкодрому, отрабатывая атаку "уступом влево". Валерий поднес к глазам бинокль, всмотрелся. Нашел танк комроты старшего лейтенанта Ястребова. Невысокий, плотный, бритый наголо "под Блюхера", жизнерадостный певун и балагур Бронислав Ястребов попал в бригаду из Краснознаменной Дальневосточной, и танкистом он был, выражаясь по старорежимному, "от бога", умея чувствовать и понимать танк так, как хороший кавалерист понимает своего коня. Бойцы слушались своего командира беспрекословно и по боевой подготовке первая рота действительно первая. И Усачева совершенно не удивляло, что, не смотря на свой молодой возраст, Бронислав гордо носил на груди "Веселых ребят", полученный лично от Василия Константиновича Блюхера.

Правда, до майора доходили смутные слухи, что особо непонятливым старший лейтенант Ястребов может довложить ума и здравого смысла своим небольшим, каменно-крепким кулаком, но Валерий не верил. Слишком уж часто шипят из-за угла завистники, а завистники у командира первой роты имелись. Не в родном батальоне, но имелись. Еще бы! Один из пяти орденоносцев на всю бригаду! Поневоле позавидуешь...

Усачев сверился с часами. Часы у него тоже были не простые — именные, от Верховного Совета. Тоже немалая награда, а все же не орден. Но майор не испытывал зависти к Ястребову: не зря, ой не зря собрали здесь лучших из лучших. Что-то будет, что-то будет... А что? Сейчас у всех в головах только одно и есть: Испания... Испания! Она сражается с фашизмом и не может же первое в мире государство рабочих и крестьян покинуть братьев в час испытания. Испания... Вот там-то и найдут награды своих героев. Найдут обязательно...

1208, 28 января 1937, Ораниенбаумские лагеря

— Огонь!

Одновременно с командой вниз упала рука и шесть трехдюймовок слитно гаркнули, посылая сквозь снежную пелену гостинцы к невидимым мишеням.

Командовавший батареей капитан, поднял телефонную трубку, замер, прислушиваясь:

— Товарищ капитан! — голос наблюдателя с передового НП вздрагивал от радости.. — Есть накрытие!

— Понял, — и тут же, без паузы, — Батарея! Прицел тот же. Три снаряда! Беглым! Огонь!

Где-то за стеной снежного заряда, некстати пришедшего с зимней Балтики, в расположении батареи условного противника разверзся ад. А капитан уже кричал в трубку:

— Товарищ майор! Задание выполнено! Батарея противника приведена к молчанию!

Командир дивизиона коротко бросил "Молодцы!" и немедля переключился на комдива:

— Товарищ первый. Ваше приказание выполнено. Батарея противника приведена к молчанию. — И, услышав что-то лестное, радостно прокричал, — Служу трудовому народу!

Командир первой стрелковой дивизии Отдельного Стрелкового Корпуса Особого Назначения, комдив Ефремов, довольно усмехнулся. И было от чего быть довольным: батарея из артдивизиона, за восемнадцать минут прибыла на место, мгновенно развернулась, четко организовала наблюдение и связь, и ликвидировала условного противника буквально с третьего залпа. Завтра на утреннем совещании, нужно отметить уверенные действия артиллеристов. А вот пехота...

Михаил Григорьевич повернулся к начальнику штаба:

— Как мыслишь, Иван Христофорович, не подведет пехота? Артиллерия у нас на "отлично" действует, а что там с пехотой?

Услышав подобный вопрос, полковник Баграмян отставил в сторону стакан с чаем и распахнул кожаную папку:

— Вот, товарищ комдив, рапорты командиров второго и третьего полков о проведенных учениях.

Комдив чуть заметно поморщился: полковник с истинно кавказским упрямством все время коверкал слова "рапорта" произнося его "рапорты" с ударением на "о". Но это был один из очень немногих недостатков начальника штаба, а потому Ефремов тут же забыл о нем, и принялся читать. И практически тут же Баграмян принялся экспрессивно комментировать читаемое:

— Клянусь, честное слово! Молодцы! Двадцать километров прошли — ни одного обмороженного, ни одного отставшего! Питание организовали горячее, медсанпомощь! На рубеж вышли: сходу артиллерию развернули, молодцы! Клянусь, в пять минут все сделали! Пулеметами атаку поддержали, батальоны в цепи развернули! Прижали условного противника огнем, и — броском заняли первую линию! Клянусь, честное слово, молодцы! Пока первую линию занимали, артиллеристы огонь на вторую линию перенесли — и сразу же, без остановки вторую линию полк берет! Молодцы! Клянусь, честное слово!

Михаил Григорьевич слушал восторги начштаба, читал рапорта, и перед его глазами вставала заснеженная равнина, по которой ускоренным маршем движутся колонны красноармейцев. Вот, обгоняя пехоту, вперед выносятся конные запряжки с полковыми и батальонными пушками. Взлетают в серое зимнее небо клубы пара от лошадей, орудия разворачиваются в сторону оборонительных позиций условного противника, ездовые тут же гонят упряжки назад, а на открытые артиллерийские позиции уже мчатся новый запряжки — с зарядными ящиками. Унитары перепархивают по цепи артиллеристов, словно невиданные летательные аппараты, гремит команда "Огонь!" и практически одновременно с ней грохочут пушки. Залп, еще, еще...

Под грохот артиллерии вперед бегут бойцы, таща за собой на салазках "максимы". Падают, точно подрубленные, занимая свои позиции, и вот уже в гром орудий вплетается уверенное стаккато пулеметов. А по заснеженному полю ползут вперед стрелковые цепи в островерхих суконных шлемах. Все ближе и ближе линии траншей с остатками проволочных заграждений... И, наконец, завершающим аккордом сквозь снежную пелену взлетает в низкое балтийское небо могучее "Ура!"...

-...И третий полк отличился! Стреляли вчера так, что товарищу Сталину доложить не стыдно, клянусь, честное слово!

Ефремов кивнул, отложил рапорты в сторону и велел адъютанту соединить его с командиром корпуса комкором Апанасенко. Иосифу Виссарионовичу пусть другие докладывают, но Иосифу Родионовичу доложить и впрямь не стыдно...

1229, 28 января 1937, Саратовская область

В вышине бездонно-синего зимнего неба несколько Р-5ССС выписывали, точно коршуны, медленные круги над Заволжской степью. Но вот один из них с переворотом свалился в крутое пике и устремился к земле. Раздалось бодрое татаканье пулеметов, от штурмовика отделились черные черточки бомб и, набирая скорость, понеслись вниз. На поле встали огненные столбы разрывов, а "эр пятый" натужно вывернул вверх. Ему на смену падал уже второй биплан, за ним — третий...

На наблюдательной вышке стояли командиры Сводно-бомбардировочной бригады Отдельного смешанного авиакорпуса Особого Назначения. Они долго молча наблюдали за эволюциями в воздухе и тем адом, который разворачивался на земле. Но, в конце концов, один из командиров — крепыш с будто высеченным из гранита лицом, не выдержал:

— Ну, и что скажешь, Валерьпалыч?

Комбриг Чкалов в упор взглянул на полковника Каманина и, по-волжски окая, неторопливо произнес:

— А что ты хочешь услыхать, Николай? Что ребята твои — орлы? Ну, это ты и без меня знаешь. Что бомбы они в цель кладут? А куда они их должны класть? Вот кабы они...

Что "они" должны были сделать, никто так и не узнал, потому что в этот момент со стороны солнца на смену отбомбившимся штурмовикам вымахнули звенья СБ. Снижаясь пологим пикированием, двухмоторные детища Туполева обрушили на полигон новые порции бомб, попутно поливая цели из носовых ШКАСов. Удар скоростных бомбардировщиков был подобен стремительному взблеску клинка: миг — и их уже нет, только на земле что-то пылает, да в небесах стремительно уменьшаются черные силуэты. И снова над полигоном закружили Р-5ССС, но теперь их поведение напоминало не спокойный лет хищных птиц, а нервное кружение своры собак-ищеек. Штурмовики на предельно малой высоте выискивали уцелевшие мишени, и тут же тщательно заливали их свинцовым дождем крыльевых скорострельных пулеметов Шпитального. Изредка от одного из штурмовиков отделялась и кувыркалась вниз бомба небольшого калибра, выискивая особо крупную цель, которая могла оказаться не по зубам пулеметам.

Теперь на Чкалова смотрели с надеждой уже двое: командир легкобомбардировочного полка Каманин и командир скоростного бомбардировочного полка полковник Громов. И комбриг не устоял. Обнял обоих своих друзей, притиснул к широкой груди:

— Черти! Ну чего, чего вам от меня надо?! Что я сегодня должен товарищу Сталину доложить, что бригада готова? Так он об этом и без нас знает! Но, молодцы! От сердца скажу: молодцы!

1435, 29 января 1937, Москва, Наркомат Обороны

Климент Ефремович сидел за столом и в очередной раз перечитывал доклады командиров ОМКОН, ОСКОН и ОСАКОН о результатах первых проверок вверенных им соединений. На пятнадцать минут четвертого у наркома был назначен доклад в Кремле о ходе боевой подготовки группы войск, направляемой в Испанию. Лично товарищу Сталину. Перечитав еще раз, Ворошилов облегченно вздохнул: не напрасно собирали эти Отдельные корпуса, собирая буквально с бору по сосенке, изымая из округов лучших из лучших. Вон, какие результаты показывают. Округа, конечно, выли, когда передавали таких специалистов, но тут уж ничего не попишешь: если не хочешь выть над каждым лучшим, готовь своих подчиненных так, чтобы худших не было!..

Неожиданно Клименту Ефремовичу стало смешно. Он вдруг вспомнил, как метался по кабинету, театрально заламывая руки Уборевич, как Якир цедил сквозь зубы: "У меня поляки. У меня румыны. А чем я их сдерживать буду?"; как обычно немногословный Белов, вдруг разродился громовой филиппикой о недопустимости ослаблять столичный округ. Ворошилов вздохнул: вот они — дружки Тухачевского — кости белой. Каждый одеяло на себя тянуть норовит. Наплевать на соседа готов, лишь бы у него в округе тишь да гладь... Ему вспомнилось, как после оглашения списка забираемых из Белорусского военного округа, Якир вдруг добавил еще несколько фамилий. Поди, надеялся, что чем больше у Уборевича заберут, тем меньше у него потребуют. Как же, жди...

Только умница Шапошников не скулил, не ныл, а молча выслушал, уточнил сроки передачи и, как-то очень четко козырнув, попросил отпустить его, для решения вопросов о замене убывающих. Несмотря на свое царско-офицерское прошлое, наркому Борис Михайлович нравился. Не было в нем ни кичливой заносчивости Тухачевского, ни странной, угрюмой замкнутости Егорова, ни нездоровой восторженности Каменева, не тем будь он помянут. Память ему вечная, много хорошего он сделал, но очень уж восторгался всем и, частенько, за внешним блеском не видел реалий...

Климент Ефремович снова перелистал доклады, но теперь он думал уже о другом. Слушок был нехороший, будто "ограбленные" Якир с Уборевичем кинулись к Тухачевскому за помощью. Спаси, мол, и сохрани. И был вроде бы между ними разговор какой-то... да уже и не первый... Тревожно что-то маршалу: о чем это они там судачат промеж себя? Если его, Ворошилова ругают, то и черт с ними: брань на вороту не виснет и жить не мешает, а вот если... А Кобе такого не скажешь. Кто его разберет, за что Сталин так Тухачевского любит, а только не поверит он, не поверит. Доказательства нужны, а где их взять? Ворошилов — нарком обороны а не внутренних дел...

"Надо бы об этом с новым начальником ГУГБ побеседовать, — подумал нарком. — Лаврентий Павлович — это тебе не Колька Ежов. Умный черт, даже слишком умный, хотя на его посту только так и надо. Вот, после доклада и переговорю..."

1548, 29 января 1937, Кремль

-...Таким образом, товарищ Сталин, можно с уверенностью сказать: к моменту окончательного сформирования Конвоя Особого Назначения все части и соединения, выделенные для данной операции, будут полностью боеготовы и снабжены всем необходимым.

Ворошилов вздохнул и замолчал. В кабинете наступила тишина. На этот раз состав участников совещания был еще более узким, чем во время памятной встречи на ближней даче. Молотов и Буденный отсутствовали.

— Я думаю, что вопросов к товарищу Ворошилову нет, — ворвался в уши мягкий, негромкий голос с едва заметным акцентом. Сталин помолчал и уточнил, — По доложенному материалу.

— Но хотелось бы спросить у товарища Ворошилова: не имеет ли нарком обороны сведений о настроениях в странах, мимо которых или через которые будет следовать конвой? Что по этому поводу думает военная разведка?

— По сообщениям комкора Артузова, — начал Ворошилов, — можно сделать следующие выводы. Первое: ни балтийские лимитрофы, ни Финляндия не собираются оказывать хоть какого-то противодействия прохождению конвоев особого назначения. Более того, некоторые чины в штабе Эстонской армии, после получения определенных гарантий того, что КОН отправляется не в Таллин и не на Моонзунд, выразили готовность обеспечить проводку конвоя по Балтике силами эстонского флота. Второе: получив информацию о подготовке конвоев, Польский генеральный штаб...

— От кого и как образом получив? — все также негромко поинтересовался Сталин.

— Выясняем, — обронил Берия, а Ворошилов продолжил:

— Получив информацию о подготовке конвоев, Польский генеральный штаб до сих пор пребывает в истерике, полагая, что это — подготовка к десантной операции в районе Данцига и Гдыни. В Польше идет срочная подготовка к командно-штабной игре посвященной отражению возможной агрессии с нашей стороны. Сроки проведения игры пока не назначены, но как только они определятся со сроками, мы будем знать.

— Пока начало игры назначено на шестнадцатое февраля, — все также уверенно сказал Берия. — Если будут изменения...

Сталин жестом оборвал Лаврентия Павловича и хмыкнул в усы: "Идиоты"! Затем повернулся к Клименту Ефремовичу:

— Продолжайте, товарищ Ворошилов.

— Соответственно имеются все основания предполагать, что когда польские паны поймут, что конвой нацелен не на них, то они будут всеми силами содействовать удалению наших крупных кораблей из Балтийского моря, подальше от своих берегов. Далее: немецкие корабли, базирующиеся на Кенигсберг, не могут служить реальной угрозой конвою. Для защиты от авианалетов, конвои будут прикрыты тремя авиаполками оснащенными системой "Звено СПБ", но без бомбового вооружения. Хотя расчеты показывают, что возможно использовать "Звенья Вахмистрова" и по прямому назначению — в случае агрессии со стороны германских кораблей.

Ворошилов перевел дух, заглянул в папку и продолжил:

— В Дании и Швеции отношение к проводке КОН нейтральное. И датчане, и шведы готовы с пониманием отнестись к выполнению решения Лиги Наций и не допустить провокаций в Датских проливах. Ну, а дальше...

— Спасибо, товарищ Ворошилов, — Сталин подошел к карте. — А что нам скажет товарищ начальник Государственной Безопасности?

Берия встал, подошел к карте и начал обстоятельно докладывать о проделанной работе. Имена, фамилии и должности сотрудников ГУГБ, работавших с иностранными источниками он называл исключительно по памяти, особенно упирая на то, что те, кто обеспечивал данные контакты, заслуживают самой высокой награды.

Сталин слушал председателя Главного Управления Государственной Безопасности молча, спокойно, не выказывая видимого интереса. Лишь когда речь зашла о прохождении Датских проливов и зондажа в командовании Датского Королевского флота, Вождь проявил интерес. Он прервал Лаврентия Павловича почти незаметным жестом и взялся за телефонную трубку:

— Товарищ Поскребышев? Пригласите товарища Литвинова...

Наркоминдел Литвинов сидел в приемной и очень волновался. Он видел, КТО входил в кабинет Хозяина, понимал, что пригласили его не просто так, но никак не мог высчитать, ЗАЧЕМ его пригласили? И уж тем более — почему до сих пор не вызывают?!

Максим Максимович потел подмышками, незаметно потирал руки, но при этом внешне сохранял олимпийское спокойствие. В конце концов, Меер Моисеевич недаром учился в хедере, и недаром водил знакомство с Кобой и Камо еще в те времена, когда о них больше знали как об удачливых бандитах, нежели как о великих революционерах!

Правда, отношения со Сталиным оставляли желать лучшего, много лучшего... Наркоминдел подумал о том, что, к сожалению, он поставил в свое время на Троцкого, завороженный красноречием, силой и энергией этого человека. И напрасно, как выяснилось. Сталин оказался намного более серьезным политиком — руководителем, а не бунтарем-агитатором, умеющим четко чувствовать малейшие колебания, как во внутренней, так и в международной обстановке. Однако самым главным было, пожалуй, то, что Вождь умел ценить профессионалов. В отличие от Троцкого, который умел ценить только самого себя...

Так что Литвинов нервничал и ждал, когда, наконец, Сталин скажет, чего конкретно он хочет от НКИД. Тогда...

— Товарищ Литвинов, вас просят.

Рядом с ним стоял Поскребышев, как всегда бесстрастный, бездушный и словно бы даже и не живой. Максим Максимович поднялся и стараясь не торопиться пошел к дверям.

— Поторопитесь, пожалуйста, — Поскребышев оказывается уже стоял у дверей, открывая одну из створок.

Сердито взглянув на Сталинского секретаря — ишь чего?! Подгонять вздумал! — Литвинов гордо прошествовал в кабинет. Поздоровался: сначала со Сталиным, потом — общим приветствием со всеми присутствующими и двинулся к столу, намереваясь сесть напротив Кагановича. Но на половине дороги был остановлен спокойным, но строгим голосом Генерального секретаря:

— Товарищ Литвинов? Мы с товарищами хотели бы задать вам некоторые вопросы и получить на них ответы. Товарищ Ворошилов, введите товарища Литвинова в курс дела...

Чем дальше слушал наркоминдел Ворошилова, тем отчаяннее пытался понять: не снится ли ему все это? Доставить такое количество войск, вооружения и снаряжения морем, ввязаться в Испанские события? А времени на подготовку не то, что мало — можно считать, что его вообще нет! Как удачно, что его пригласили на обсуждение этого вопроса! Эти доморощенные стратеги — Берия с Ворошиловым — наломают дров, если их вовремя не остановить! Ну, раз они не понимают всей бессмысленности этой затеи и всей ее опасности, то...

— А теперь, думаю, необходимо выслушать Наркома Иностранных Дел, — веско произнес Вождь. — Я думаю, товарищ Литвинов уже оценил масштаб работы...

— Товарищ Сталин, — Максим Максимович подошел к карте, взял указку. — Во-первых, я хотел бы заметить, что задача крайне сложная, почти невыполнимая. Сроки, указанные товарищем Ворошиловым предельно сжаты, так что времени на предварительный зондаж и обеспечение необходимого общественного мнения нет совсем.

Во-вторых, я считаю своим долгом заявить, что в настоящее время у нас нет достаточно сильных рычагов давления ни на Британскую Империю, ни на Францию. В Великобритании сейчас нет короля, а во Франции у власти стоят социал-демократы, которых сам товарищ Сталин неоднократно называл социал-пердателями.

В-третьих, правительства Британской Империи и Франции не допустят вооруженного вмешательства в Испанские события. Нам до сих пор с огромным трудом удается переправлять в Испанию военные грузы и специалистов, и то только потому, что все наши поставки осуществляются через Средиземное море. Легко предугадать, — указка заскользила по карте, — действия британского и французского военных флотов. Я, конечно, не военный, но даже я понимаю: чтобы остановить проход конвоев через Английский Канал, — Литвинов не удержался и щегольнул английским названием пролива, — не потребуется даже особо значительных сил. Достаточно просто задействовать авиацию, базирующуюся на берегах в обоих государствах, и первый же наш конвой будет немедленно уничтожен. Если же двигаться в обход Британских островов...

Сталин легко тронул его за рукав пиджака и вкрадчиво поинтересовался:

— Это товарищ Литвинов считает, что наши планы обречены на провал, или Нарком иностранных дел?

— Я так считаю, товарищ Сталин и как большевик и как народный комиссар иностранных дел.

Сталин молча слушал, и ободренный его молчанием Литвинов продолжил с пафосом:

— И еще я считаю, что отдельные товарищи, не до конца осознающие всю сложность международного положения Советского Союза, расписывая эту авантюру как нечто возможное и, даже, необходимое, ввели вас, товарищ Сталин, в заблуждение. Разумеется, невольно. Хотя... — и он многозначительно замолчал.

Иосиф Виссарионович прошелся по кабинету, внимательно рассматривая всех сидевших за столом, потом перевел взгляд на Ворошилова, все еще стоявшего у карты, и, наконец — на Литвинова. Прищурился, словно стараясь рассмотреть Максима Максимовича получше, затем словно бы недоверчиво приподнял бровь и каким-то удивленно-обиженным тоном произнес:

— Вот как получается, товарищи. Товарищ народный комиссар обороны докладывает, что операция по претворению в жизнь решения Лиги Наций может и должна пройти успешно. Товарищ председатель Главного Управления Государственной Безопасности сообщает, что его управление предприняло все необходимые меры по обеспечению успеха данной операции. Товарищ народный комиссар путей сообщения отдал указания своим сотрудникам об исправлении графика следования железнодорожных составов таким образом, чтобы все части, все вооружение, все боеприпасы, все дополнительное снаряжение вовремя и в срок оказались в порту Ленинграда. Товарищ командующий Красным Флотом выделил из состава Черноморского флота целую эскадру, которая уже идет в Ленинград. И вдруг товарищ Литвинов утверждает, что как народный комиссар иностранных дел он не может обеспечить безопасную перевозку войск и грузов в Испанию, а как большевик, — Сталин выделил голосом слово "большевик", — он заявляет, что все предложения, все решения — все, предпринятое этими товарищами — авантюра! Как вы считаете, товарищи: прав товарищ Литвинов или нет?

Максим Максимович вдруг почувствовал, как у него заледенели пальцы на руках и на ногах. Так значит, это было не обсуждение вариантов?! Значит, решение было уже принято?!!

Он затравленно огляделся. Ворошилов порывался что-то сказать: должно быть хлесткое, оскорбительное, уничтожающее, но не смел начать без команды. Литвинов встретился глазами с Кагановичем, продолжавшим сидеть за столом. На лице Лазаря Моисеевича было то выражение, которое лучше всего описал классик Фонвизин: "Вот злонравия достойные плоды!" Берия хранил спокойствие и молчание, но от его спокойствия явно веяло приговором, а от молчания — могилой...

Наркоминдел понял,nbsp; На наблюдательной вышке стояли командиры Сводно-бомбардировочной бригады Отдельного смешанного авиакорпуса Особого Назначения. Они долго молча наблюдали за эволюциями в воздухе и тем адом, который разворачивался на земле. Но, в конце концов, один из командиров — крепыш с будто высеченным из гранита лицом, не выдержал:

что погиб. Погиб окончательно и бесповоротно. Сейчас сюда вызовут охрану, его отконвоируют на Лубянку, а потом... О том, что произойдет потом, думать не хотелось до колик в животе, но память услужливо подсказывала: будут допросы, будут выдавленные и вырванные признания — тем более, что признаваться есть в чем: вспомнятся и шашни с опальным Троцким, и задушевная дружба с английскими дипломатами! — и все припомнится, всякое лыко — в строку! И будет позорище процесса, и остроумный, ироничный Вышинский поведет свое издевательское представление так, что суровый приговор в конце воспримется долгожданным избавлением от насмешек. Только вот за этим приговором последует...

— ...Так что же товарищ Литвинов скажет нам как народный комиссар иностранных дел и как большевик? Как он ответит, глядя в глаза своим товарищам?

"Оказывается, Сталин еще что-то говорил" — понял Максим Максимович. Это был добрый знак — знак того, что не все еще потеряно. Нужно только постараться, чтобы загладить свою вину, получить возможность исправить ошибку. Резко повернув на сто восемьдесят градусов, Литвинов зачастил:

— Сегодня же будут подготовлены официальные уведомления правительствам Финляндии, Эстонии и Латвии о целях и задачах конвоев. Комиссариат иностранных дел подготовит заявление в Лигу Наций об исполнении ее решения и обращение ко всем странам-участницам о мирных намерениях Советского Союза. Письмо королю Дании, как главнокомандующему флотом и отношение к Главному штабу датского военного флота о предоставлении лоцманов на основании предыдущих договоренностей. Отношение в наркомат финансов о подготовке оплаты лоцманских услуг, а также услуг по бункеровке и закупкам свежего продовольствия. Отношение в Копенгагенский порт, об остановке и погрузке заказанной провизии. Депеша в МИД британской империи, о проходе конвоев через Ла-Манш, как зону ответственности британского королевского флота...

Литвинов говорил все быстрее и быстрее, захлебываясь, торопясь перечислить все необходимые документы, письма, депеши, ноты, уведомления. Их названия и адресаты громоздились уже подобно Памирским вершинам, стремясь догнать и перегнать пики Ленина и Сталина, а наркоминдел все не останавливался. В его голове раскаленным шилом пылала спасительная мысль: если обрисовать всю сложность проблемы, то его не сместят прямо сейчас! Коней на переправе не меняют! А потом — о, потом он докажет свою верность, подтвердит свою нужность и необходимость. Только бы вот сейчас... И он с каким-то отчаянным остервенением придумывал все новые и новые документы.

Сталин благосклонно внимал разошедшемуся главному дипломату СССР. Ворошилов быстро устал от обилия перечисляемых названий и должностей, потерял нить Литвиновских разглагольствований и теперь яростно пытался вновь уловить их смысл. Каганович отрешенно думал о своем, в частности о том, откуда взять дополнительно пятьдесят паровозов? И пятьсот вагонов. Как минимум. Берия слушал наркома иностранных дел, усмехаясь про себя. Он уже давно раскусил хитрость Литвинова, и теперь только и ждал того момента, когда тот, окончательно обалдевший от пережитого ужаса, пойдет по кругу. Точно пони в цирке.

Не дождался. Сталин остановил разошедшегося наркома и мягко заметил:

— Все это очень важно, товарищ Литвинов, но мы здесь — не специалисты в дипломатических хитростях. Не разбираемся в них, да ним и не надо, — он доброжелательно кивнул Максим Максимычу, — У нас ведь есть вы. Нам с товарищами интересно другое: все эти дела будут выполнены к середине марта?

— Так точно, товарищ Сталин! — ответил Литвинов по-военному, изо всех сил стараясь встать по стойке "смирно", чем вызвал у Ворошилова и Берии слабые улыбки. — Я ручаюсь за товарищей из моего... нашего наркомата!

— Вот и хорошо. Думаю, что если к товарищу Литвинову нет вопросов, мы его отпустим? У него очень много дел.

Литвинов пропустил последнюю шпильку Сталина мимо ушей и вылетел из кабинета только что не бегом. Он так торопился в наркомат, что Поскребышев догнал его лишь на пороге приемной. Глядя сквозь Литвинова своими неестественно светлыми глазами, он протянул Максиму Максимовичу кожаную папку:

— Вот, товарищ Литвинов. Вы забыли...

1115, 06 февраля 1937 г, Средиземное море

— Закончить бункеровку!

По этой команде огромный, армированный стальной проволокой рукав, протянутый от танкера "Эмбанефть" к крейсеру "Красный Кавказ", был отсоединен от приемной горловины и сброшен за борт. По зеленоватой воде тут же расплылось черное мазутное пятно. Оно истончалось, светлело, и, наконец, осталось только переливающейся радужной пленкой, которую тут же разорвали на части невысокие волны.

Помощник командира посмотрел на часы и изобразил на лице нечто, долженствующее означать: "Плохо, плохо, очень плохо!". Хотя на самом деле душа его пела от радости: бункеровка окончена на семнадцать минут раньше назначенного срока. Молодцы, краснофлотцы!

Эскадра начала перестраиваться в походный ордер. "Красный Кавказ" встал в голове строя, и пока остальные корабли и суда занимали свои места, капитан Заяц решил провести авиаразведку. На крейсере развернули катапульту и в небо взвился старенький "карлуша". Это был "КР-1" — "корабельный разведчик первый" — летающая лодка Хейнкеля, закупленная еще в тридцатом году, получившая среди пилотов и матросов неофициальное прозвище — "карлуша" или "кряк" — за напоминавший карканье или кряканье характерный звук при запуске двигателя. Покачав крыльями, "карлуша" начал быстро уменьшаться в размерах, пока и вовсе не истаял в сине-зеленом зимнем небе Средиземноморья.

Сейчас курс эскадры лежал на северо-запад, оставляя Сицилию на севере, а Мальту — на юге. В самом скором времени, рассуждал Николай Филиппович, можно ожидать появления итальянских кораблей, обеспечивающих "политику невмешательства" в Испанские дела, а на деле — препятствующих оказанию помощи Испанской республике. А потому, воздушная разведка — вещь остро необходимая.

Черноморский флот отдал ЭскОН большую часть того, что имел. Из шести самолетов-корректировщиков эскадра получила четыре: два на "Красном Кавказе" и два — на "Червонной Украине". Заяц задумался: не отдать ли приказ Кузнецову, поднять в воздух еще один самолет? Чтобы зона поиска была пошире? Хотя запуск самолета с "Червонной Украины" был значительно сложнее, чем с "Красного Кавказа": катапульта там стояла старая, еще немецкая, переданная с "Парижанки". Когда-то она была лучшей катапультой Рабоче-крестьянского Красного Флота, но с тех пор утекло много воды, и много краснофлотцев прикладывали к несчастному агрегату свои "умелые" рабоче-крестьянские руки. Не забывали они и про истинно пролетарскую смекалку, отчего продукт сумеречного германского гения начал работать с перебоями и нормальный запуск, несмотря на все усилия и все ремонты, получался через раз.

Однако как только командир ЭскОН все же решился и велел вахтенному начальнику передать каперангу Кузнецову приказ задействовать еще одного воздушного разведчика, неожиданно пришел доклад с наблюдательного поста: КР-1 на полном ходу возвращался к крейсеру. Это могло означать одно из двух: либо самолет не в порядке и теперь флагман ЭскОН останется только с одним разведчиком, либо — контакт с вероятным противником. И Николай Филиппович тихо надеялся, что, может быть, ему сильно-сильно повезет, и его корабль просто лишится гидроплана...

...Ему не повезло. С КР-1 прямо на палубу крейсера был сброшен алюминиевый вымпел на длинном тросике. Вахтенные немедленно подхватили футляр, и через минуту Заяц уже читал донесение, написанное химическим карандашом на тонком шелке. Им наперерез шло итальянское — читай "вражеское" — соединение, в составе которого были два тяжелых крейсера. Один типа "Зара", второй — типа "Тренто"...

1341, 06 февраля 1937 г, Средиземное море

— Товарищ капитан! Вот, — связист протянул бланк принятой радиограммы. — Итальянцы открытым текстом приказывают лечь в дрейф. В случае неподчинения открывают огонь...

Николай Филиппович прочитал текст, посмотрел на уже виднеющиеся итальянские корабли...

Если только ты не юный Вертер Гете и не мечешься со своей больной головой туда-сюда, точно ежик, запертый в кроличью клетку, то умирать тебе не хочется. Никогда. Никому. И совершенно не важно, сколько лет ты прожил на этой земле: двадцать один — как юный вихрастый сигнальщик, или сорок один — как много повидавший каперанг с седыми висками. Не хочется и все тут. А придется...

Итальянская эскадра неумолимо приближалась. Несся, разбрасывая в сторону пенистые клочья легкий "Монтекукколи", торопились эсминцы, уверенно резали легкую рябь средиземного моря бронированные гиганты "Зара" и "Тренто". Советская эскадра не могла принять бой: слишком уж неравны были силы. Но и не принять его она тоже не могла — слишком уж мала скорость! Не оторваться, не уйти...

На "Красном Кавказе" засемафорил флажками сигнальщик, и тут же приказ командующего ЭскОН начали передавать по цепочкам:

"Судам конвоя следовать прежним курсом. "Красной Абхазии" и "Красной Армении" продолжать сопровождение. Остальным — линейный ордер. Приготовиться к отражению вражеской атаки".

Подводные лодки нырнули в глубины. На крейсерах, которые даже вместе были слабее любого из двух тяжелых "итальянцев", и на двух престарелых, видевших еще империалистическую, эсминцах сыграли боевую тревогу. Четыре корабля-самоубийцы, трепеща стеньговыми флагами, с отчаяньем обреченных шли навстречу фашистской эскадре...

1425, 06 февраля 1937 г, Средиземное море, HMS "Valliant"

— Сэр!

— Слушаю вас, лейтенант.

— Осмелюсь доложить: там итальянцы приказывают кому-то остановиться под угрозой применения силы.

— Кому приказывают, юноша? Нам? — адмирал усмехнулся.

Лейтенант замялся:

— Не думаю, сэр, но...

— Тогда кому?

— Сэр, сэр! — в каюту влетел совсем еще юный энсин. — Только что получена радиограмма. Вот!

Адмирал Стерни надел очки и прочитал:

"СОС! СОС! Подвергся пиратскому нападению! Невооруженное судно "КИМ" подверглось пиратскому нападению! Корабли сопровождения принимают бой! СОС! СОС! Подвергся пиратскому нападению!"

Далее шли координаты. Стерни снял очки, вытер лоб:

— Мой бог! Вот уж не ожидал, что окажусь героем истории Сабатини! Господа, — он обвел взглядом офицеров, присутствовавших в адмиральской каюте. — Я полагаю, что нам нужно разобраться с этим вопросом.

Через минуту по всему кораблю уже били колокола громкого боя, свистели боцманские дудки и завывали ревуны. "Валиант" в сопровождении крейсера "Виндиктив" и трех эскадренных миноносцев полным ходом ринулся к месту предполагаемого бесчинства пиратов.

1656, 06 февраля 1937 г, Средиземное море, HMS "Valliant"

Легкая гичка болталась возле трапа, а на палубу уже вышел высокий моряк. Глядя на него, адмирал Стерни заметил про себя, что Советы, безусловно, многое потеряли, отказавшись от красивой флотской формы Царской России. Невыразительный сине-черный костюм был, правда, безукоризненно чист и выглажен, но на фоне блестящих мундиров Флота Его Величества выглядел каким-то бедным родственником. "Впрочем, — мысленно добавил Стерни, — каков флот, таковы и мундиры".

— Капитан-лейтенант Заборов! — представился русский. — Капитан первого ранга Заяц просит передать его высокопревосходительству адмиралу Стерни нашу самую сердечную благодарность за поистине морскую выручку и известное всем британское военно-морское благородство.

Стерни выслушал советского, помолчал и сообщил в ответ, что Флот Его Величества всегда стоял на страже мирного судоходства. Он закатил было целую речь на тему "Британский флот — самый флот в мире", исподволь поглядывая: не поймет ли представитель этой замухровистой эскадришки, что над ним откровенно издеваются? Но красный посланец выслушал ее всю, не дрогнув ни единым мускулом, сохранив, поистине ледяное хладнокровие. Затем вручил в качестве подарка огромную — более двух фунтов! — банку черной икры, несколько бутылок какого-то "армениэн бренди" и удалился, унося добрые пожелания и ответный подарок — ящик виски.

Русские уже скрылись за горизонтом, а Стерни все сидел в адмиральской каюте и размышлял. Русские были готовы атаковать чуть не втрое превосходящего противника! Умереть, но умереть честно, по-флотски! Молодцы! И командир у них... Это надо же: Заяц! Такой заяц, дай ему в руки хороший корабль, пожалуй, любому зверю фору даст... Правда, откуда у нищих большевиков хорошие корабли?..

2101, 06 Февраля 1937 г, Москва

— Товарищ Литвинов? С вами будет говорить товарищ Сталин, — и почти сразу же в телефонной трубке прозвучало, — Здравствуйте, товарищ Литвинов.

— Здравствуйте, товарищ Сталин.

— Товарищ Литвинов, а вам известно о происшествии в Средиземном море?

— О происшествии в Средиземном море?.. — заминка секунд на тридцать.

Яростный взгляд в сторону секретаря. На стол перед наркомом иностранных дел ложится листок бумаги, на котором размашисто написано: "Итальянцы пытались атаковать наш конвой. Англичане спасли". Понятливые кивки головой...

— Вы имеете в виду попытку нападения итальянского флота? — уф! Кажется, выкрутился...

— А разве в Средиземном море были еще какие-то происшествия? — голос в трубке стал обжигающе холодным. — У вас есть какие-то данные, товарищ Литвинов?

— Нет, но я думал...

— Совершенно правильно делали, товарищ Литвинов, — теперь в голосе зазвучала едкая ирония. — Очень правильно делает товарищ Литвинов, что думает.

Понятно. Не выкрутился...

— Совсем правильно поступает товарищ Литвинов, если уже подумал и подготовил ноту правительству Муссолини, благодарственное отношение правительству Великобритании и запрос в Лигу Наций о пиратских действиях итальянского флота.

— Мы как раз работаем над этим запросом, товарищ Сталин...

— Мы?

— Да, товарищ Сталин. К этой работе привлечен Майский...

Ладонь зажала микрофон трубки с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Яростный шепот в сторону:

— Майского! Немедленно вызвать! Сюда!..

— Очень хорошо, товарищ Литвинов, что вы привлекли к работе над этими документами такого специалиста как товарищ Майский. Я хочу попросить вас прислать мне предварительные варианты этих документов как можно скорее.

— Немедленно отправим, товарищ Сталин...

— Не стоит так торопиться, товарищ Литвинов. Проработайте их как следует, как надо. Я могу и подождать.

В трубке короткие гудки зуммера. Не проскочил. Все он понял, хитрый грузин, все. Эдак и с поста наркома снять могут...

2201, 12 февраля 1937 г, Картахена

Порт никогда не спит. Даже на минуту не могут замереть огромные краны, похожие на доисторических ящеров, не могут смолкнуть паровозные гудки и шипенье, не может замолчать разноголосье людей. В порту отдыха нет.

Вчера сюда прибыла советская эскадра, доставившая полевые госпиталя и врачей. Об этом трубят все газеты, и не только местные. Несколько крупных зарубежных изданий уже отозвались на попытку вконец распоясавшихся фашистов не пропустить гуманитарные грузы в страну, охваченную гражданской войной. Недосягаемо солидный "Дэйли Мэйл" посвятил этому событию целый столбец на второй странице. Покритиковал Муссолини, сдержанно отметил отвагу советских военных моряков, готовых стоять насмерть, защищая свои суда, и, разумеется, спел дифирамбы британскому флоту — опоре законности, верному защитнику всех слабых и угнетенных, гаранту свободы на море. И даже "Таймс" — сама "Таймс"! — уделила адмиралу Стерни половину подвала в разделе "Международные новости", с легкой иронией упомянув паническое бегство каких-то там итальяшек от грозного флота Владычицы морей.

Разгружают испанские товарищи советские суда. Днем и ночью. Без отдыха. Добровольцы-летчики пообещали, что ни один фашист не прорвется в небо над Картахеной, никто не посмеет помешать выгрузке. А на советских кораблях комиссары рассказывают краснофлотцам, что вот, мол, недаром отдавали в свое время кровные копеечки Межрабпому, помогая бастующим шахтерам Уэльса, ткачам из Глазго или лондонским докерам. Вот теперь и пришли на помощь братья по классу: ведь любому ясно, что не офицеры — буржуи и дворяне — бросились на выручку эскадре Страны Советов! Комиссары рассказывали командам, как матросы на британском линкоре явились в адмиральскую каюту и потребовали немедленно повернуть корабль для защиты своих товарищей — посланцев передового отряда пролетариев всей земли. И струсили гордые лорды и джентльмены, вспомнили о броненосце "Потемкин", и, скрепя сердце, вмешались. На "Красном Кавказе" даже письмо коллективное написали. С благодарностью британским товарищам. И обещанием в случае чего — помочь своим угнетенным братьям и тоже прийти на выручку. Снарядом, торпедой, бомбой, да и просто — крепким матросским кулаком! Пусть знают английские, валлийские и шотландские братья: у них в СССР есть побратимы, что готовы заступиться за них в любой момент!

В то самое время, когда в кают-компании писалось это письмо, в командирском салоне сидели капитаны Заяц и Кузнецов. И крепко пили, вспоминая события недельной давности...

— А я, по совести говоря, Филиппыч, думал, что все. Амба! — Кузнецов поставил пустую рюмку на стол, посмотрел на разнообразную закуску, подумал и выбрал кусочек селедки в горчице, — Как думаешь: минут тридцать мы бы продержались?

Заяц выпил, подцепил с блюдечка бутербродик с икрой, прожевал и ответил, покачав головой:

— Тридцать минут — наверняка. Больше вряд ли... Хотя их подплав пощипать мог...

Командиры помолчали, налили еще по одной:

— Я когда увидел, что "Зара" отворачивает, думал — сплю.

— Мне тогда уже радиограмму с "Валианта" принесли. Мне легче было...

Выпили. Налили...

— Рожи у подводников были — не описать! — сказал Кузнецов. — Они ж в атаку пошли, а итальяшки — деру. "Спартаковец" за ними даже погнался...

Посмеялись. Выпили. Налили...

— Ну, тезка, давай выпьем за то, чтобы и у нас флот появился. Такой, от которого другие бегать будут!

— И еще раз — за товарища Сталина!

Выпили, налили, выпили. И разошлись...

Радиограмма

Севастополь. Первому.

Разгрузка окончена. На борт приняты запасы и топливо для дальнейшего похода. По моему приказанию спецпакеты вскрыты в 07:08 13 февраля. Выступили в поход в 08:51.

Командир ЭскОН, кап.1 Заяц.

1901, 18 февраля 1937 г., Москва, Управление Государственной Безопасности

— Проходите, Климент Ефремович. Рад видеть тебя.

Ворошилов прошел в длинный узкий кабинет и сел к столу, напротив хозяина. Берия, вставший навстречу такому гостю, тоже сел на свое место.

— Чаю?

— Благодарю, Лаврентий Павлович, не стоит.

— Может, что-нибудь?.. — Берия замялся. — У меня осталось кое-что, со старой работы...

Климент Ефремович положил на стол руки, свел вместе тяжелые, рабочие ладони. Давно уже не стоял у верстака луганский слесарь, но руки — руки помнили, что они -рабочие. Нарком стиснул сплетенные пальцы, помолчал...

— Вот что, Лаврентий. Давай-ка с тобой поговорим по-товарищески, а уж потом решим: запасы твои потрясти, или... — Он запнулся, помолчал, подбирая слова, и закончил неожиданно, — Вот так вот, вот такие вот дела...

Берия внимательно посмотрел на Ворошилова, помолчал и произнес, чуть растягивая слова:

— Ну, раз так, Климент Ефремович, то выкладывай. Что у тебя стряслось?..

Ворошилов набрал в грудь побольше воздуха, моргнул, чуть поежился, точно перед прыжком в холодную воду и начал рассказывать. Он говорил о своих подозрениях, о частых неформальных встречах маршала Тухачевского и его приближенных, о том, что Якир и Уборевич даже специально приезжают в Москву только для того, чтобы встретиться с Тухачевским в приватной обстановке. Вхож в их круг и Гамарник. И если это просто дружеские встречи близких по духу людей, то это — одно, а вот если...

— И вот что я тебе скажу, Лаврентий, — закончил нарком. — Понимай, как хочешь, а доверия к этой компании у меня нет. Да, не складываются у меня личные отношения с моим замом. Да, не люблю я ни его, ни выскочку этого, Уборевича. Но они — не девушки, чтобы я их любил! Дело одно делаем, и пока все хорошо делалось, так я и молчал. Но, голову готов поставить в заклад — затевается что-то. Очень нехорошее затевается...

И он впился глазами в главу ГУГБ, пытаясь определить: подействовала ли его речь?

Берия стоически перенес огненный взгляд "Сталинского наркома". Он молчал, перебирая в уме материалы дел Путны и Примакова. Конечно, в прямую ни тот ни другой Тухачевского не называли, но...

— Слушай, Климент Ефремович. Уж прости, но спрошу тебя сейчас не как старого знакомого, и не как наркома обороны. И даже не как коммунист коммуниста. Спрошу тебя как начальник ГУГБ советского гражданина: ты знаешь, что Тухачевский тебя у товарища Сталина критикует? Только отвечай честно и по-простому, без всяких там околичностей.

— Знаю. И знаю не от кого-то там, а от Самого, — Ворошилов голосом выделил последнее слово. — И если ты думаешь, Лаврентий, что дело только в этом....

— Не думаю... — веско произнес Берия. — Кстати, давно он тебя критикует?

— Да уж лет десять, — Климент Ефремович невесело усмехнулся. — Как Михал Василича не стало, так и пошло...

Берия снова помолчал. Затем сказал уверенно и жестко:

— Вот что, Климент Ефремович. Спасибо тебе за доверие. Работать в этом направлении мы будем. Будут результаты — дам знать. Тем более, что и у меня похожие мысли имеются...

Лаврентий Павлович нажал кнопку электрического звонка:

— Ну, что, вином хорошим тебя угостить? Такого ты никогда не пробовал, клянусь!

Ворошилов оценил то, что Берия не стал говорить ему о необходимости хранить молчание относительно их разговора. И так все ясно. Он с удовольствием выпил бокал действительно великолепного "Оджалеши" и уехал к себе. А Берия остался размышлять над тем, что сказал нарком обороны. Лишь поздно вечером он вызвал к себе Меркулова, которому и отдал необходимые распоряжения...

1518, 28 февраля 1937 г., Москва, Кремль

— Вот переводы последних номеров западных газет, товарищ Сталин.

— Спасибо, вы можете быть свободны, — пальцы здоровой руки быстро побежали по стопке листов и, повинуясь какому-то неведомому чутью, сразу же вытащили нужный. Сталин положил листок перед собой, надел очки, что он делал крайне неохотно и в самых редких случаях, и принялся читать.

"По сообщению агентства "Рейтер", советская эскадра, столь счастливо избежавшая разгрома итальянскими ВМС в Средиземном море, направляется в Петербург (Ленинград). Очевидно, устаревшим кораблям Советов требуется ремонт после столь долгого перехода. Вместе с боевыми кораблями следуют также и грузовые суда — все двенадцать штук и четыре танкера. По сообщениям наших корреспондентов это связано с тем, что Советам нечем заплатить за бункеровку своих кораблей в иностранных портах".

— А Маркс еще подозревал Рейтера в работе на нашу разведку, — хмыкнул Сталин в усы. — И зачем, спрашивается, нам могли бы понадобиться такие разведчики?

"Как сообщает агентство "Гавас", русская эскадра, покинув Картахену, взяла курс на Ленинград или, возможно, на Мурманск. Обозревателями агентства "Гавас" высказывается предположение, что эта эскадра должна составить ядро сил флота Белого и Баренцева морей Советской России. Возможно, в дальнейшем, к ней присоединятся и другие корабли, из состава флота Балтийского моря, а также прибывшие из внутренних районов Советской России по внутренним водным путям".

Иосиф Виссарионович ничего не сказал, но пометил заметку синей карандашной галочкой. Если же судить по выражению его лица, то этот материал ему понравился...

"Агентство "Вольф" распространило информацию о маршруте следования Советской Эскадры, вышедшей 13-го февраля из Картахены. Корабли направляются на ремонт в связи с морским боем, выдержанным русскими против кораблей итальянского военно-морского флота. По сообщению агентства, не менее двух кораблей под флагом СССР повреждены тяжелыми снарядами итальянцев. По непроверенным данным повреждена также советская подводная лодка, пытавшаяся атаковать итальянский тяжелый крейсер. Эксперты оценивают повреждения русских кораблей как средние, и полагают, что ремонт потребует не более четырех месяцев..."

— Откуда узнали? — глуховатый голос Сталина сквозил неприкрытой иронией. — Надо будет найти этих буржуазных осведомителей и примерно наказать. В угол на чечевицу поставить...

"Как сообщают наши корреспонденты, из информированных источников стало известно, что на борту одного из кораблей Советской эскадры, недавно заходившей в Картахену, находится один из лидеров советской оппозиции, мистер Троцкий. Изгнанный из РСФСР за несогласие с политикой правящей партии, Троцкий тайно пробрался на корабли эскадры...

— Сразу на все? — в голосе Сталина зазвучало веселое удивление. — Какой молодец!

"... тайно пробрался на корабли эскадры и поднял мятеж. Матросы с воодушевлением встретили своего лидера, и теперь эскадра, пополнившись сторонниками опального политика, движется в Ленинград, где как ожидает Троцкий, на его сторону перейдет остальной Балтийский флот. Наша газета уже неоднократно информировала своих читателей о нечеловеческих условиях жизни в Советской России, так что теперь мы с полной уверенностью можем заявить: время большевиков сочтено!"

Иосиф Виссарионович подумал, подчеркнул название газеты, опубликовавшей статью — "Чикаго Трибьюн", вывел на поля стрелку и написал одно слово: "ИДИОТЫ!"

0902, 20 марта 1937 г., Москва, Кремль

Сталин смотрел на лежавший на столе перед ним документ. Затем осторожно, точно ядовитую змею, он взял первую страницу. Внимательно прочел, подумал, перечел еще раз и только потом принялся за следующую. Докладная записка от Берии. Как обычно Лаврентий Павлович тщательно обосновывал и доказывал каждое слово, каждое утверждение так, что усомниться было невозможно. Сталин читал, перечитывал, возвращался к предыдущим страницам, и, постепенно лицо его становилось все мрачнее и мрачнее. Да, поставить Берию на должность начальника ГУГБ было очень правильным решением. Но вот того, что он откроет такое, Сталин не ожидал. Никак...

"Тухачевский... Зачем? Чего ему не хватало? Стать наркомом обороны? Но разве он сам не видит, что из него нарком, как из козла попадья? Да, Клим звезд с неба не хватает и, может, знает меньше, но разве это — главное для наркома? Ворошилов умеет подбирать людей и умеет с ними работать. Даже с Тухачевским, которого ненавидит лютой ненавистью. Потому, что надо. А этот? Мальчишка. Пусть талантливый, но — мальчишка!"

Сталин скрипнул зубами, прикусил поплотнее мундштук трубки. Сколько сил, сколько терпения было потрачено на то, чтобы приручить этого, чертовски талантливого и дьявольски амбициозного мальчишку, сколько сил! И что же: все впустую? Выдвиженец Троцкого так и не забыл своего первого хозяина?

Вождь снова взялся за докладную записку. Нет, Троцкий тут ни при чем. Тухачевский считает себя обиженным, обойденным. А Уборевич и Якир — с ним за компанию. Ну, конечно: Уборевич спит и видит себя начальником Генерального штаба, а Якир... Этот, судя по всему примеряет на себя маршальские петлицы и должность наркома обороны. Гамарник... Ну, этот наверняка пожелает занять должность Молотова, а Белов... Надо полагать, что Белов метит на место Блюхера... или Буденного...

Отложив последний листок, Сталин задумчиво откинулся на спинку кресла, и некоторое время просто курил, провожая глазами клубы дыма. Он знал, что перепроверять Берию бессмысленно: Лаврентий никогда не подал бы ему документ с непроверенными или сомнительными фактами. Значит, вот так. Заговор. И надо что-то предпринимать...

Иосиф Виссарионович поднял телефонную трубку:

— Товарищ Поскребышев? Пригласите ко мне сегодня на час дня товарищей Молотова, Кагановича, Ворошилова, Буденного и Берию. А на два часа — товарищей Тухачевского и Уборевича, он сейчас в Москве...

1436, 20 марта 1937 г., Москва, Главное Управление Государственной Безопасности.

nbsp;

&

&

&

&

&

&

&

&

&1656, 06 февраля 1937 г, Средиземное море, HMS "Valliant"

&

&

&

&

&

&

&2101, 06 Февраля 1937 г, Москва

&

&

&

&

&

&

&

&

&

&

&

&

&

&

&

&

&

&

&

&

&

&

&2201, 12 февраля 1937 г, Картахена

&

&

&

&

&

&

&

&

&

&

&