| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Это соглашение с купеческими кругами Макао было официально ратифицировано вице-королем Индии в апреле 1584 г.; сенатом недавно созданного Города Имени Бога в Китае ( Город святого имени Бога (Cidade do Santo Nome de Deus) — официальное название Макао с 1587 г. — Aspar) пять лет спустя; и генералом ордена иезуитов, королем Испании (и Португалии) и папой в 1582-1583 гг. Несмотря на то, что папы формально запрещали духовенству заниматься торговлей, папа Григорий XIII объявил, что это было скорее проявлением благотворительности, а не коммерции; и он ясно сказал мне, что, по его мнению, это нельзя назвать торговлей, поскольку она велась по чистой необходимости , — так Клаудио Аквавива сообщил Валиньяно в феврале 1582 г. Тем не менее, Святейший Престол, очевидно, все-таки испытывал некоторые опасения, так как из Макао через Лиссабон стали поступать жалобы на иезуитов; хотя Валиньяно заверил свое начальство, что соглашение 1578 г. было чисто добровольным со стороны жителей Макао, которые полностью осознавали, что у миссии не было других средств для надлежащего финансирования своей работы по евангелизации. Эти жалобы в конечном итоге стали настолько сильными, что в 1585 г. папа отменил уступку и приказал немедленно прекратить ее действие. Он и король Филипп пообещали значительно увеличить ежегодные субсидии для покрытия возникающего дефицита (18).
Socorro de Espana о llega tarde о nunca . Помощь из Испании приходит с опозданием или никогда не приходит , гласит старая пословица, которая подтвердилась в этом случае, да и обещанные субсидии от папства также поступали не более регулярно. Поэтому Валиньяно продолжил вести торговлю шелком в ожидании апелляции в Рим, в результате чего генерал иезуитов снова официально разрешил ее продолжение, чему также попустительствовали король и папа, даже если они снова не разрешили ее напрямую. Аквавива призвал Валиньяно сохранять торговлю в ее первоначальных рамках и вести дела как можно более ненавязчиво. Из последующей переписки между штаб-квартирой иезуитов в Риме и их коллегией в Макао ясно, что эти последние предписания не всегда строго соблюдались. Масштабы торговых операций японской провинции привели к тому, что на орден обрушилось немало незаслуженных обвинений.
Между тем китайско-японская торговля шелком претерпела важные изменения в течение последнего десятилетия XVI в.; в то время как основная часть груза большого корабля до сих пор состояла из шелковой нити, теперь все большую долю занимали изготовленные мануфактурным способом дамасские и шелковые ткани. Более того, купеческое сообщество в Макао, державшее в своих руках торговлю шелком, было реорганизовано, и отдельные торговцы могли отправлять столько груза, сколько захотят. По этим и другим причинам соглашение 1578 г. утратило силу, но провинция Японии по-прежнему сохранила признанное право на долю в 100 пикулей в грузе, выставленном на продажу по самым высоким действующим ценам. В 1598 г. Валиньяно нарушил условия первоначального соглашения с Макао, тайно отправив немного золота для инвестиций в Индию. Генерал сделал ему выговор за это неэтичное поведение, которое на самом деле было не только преступлением, но и грубым промахом, так как вице-король узнал обо всей сделке, и это поставило орден в крайне неловкое положение. Аквавива напомнил своему чрезмерно усердному подчиненному, что доля иезуитов в торговле шелком между Макао и Нагасаки была санкционирована папой и королем при определенном условии, что торговля шелком должна осуществляться только в Японии. Он дал официальную письменную присягу на этот счет; и если бы римская курия и мадридский двор услышали, что Валиньяно превысил данные ему указания, это могло бы произвести наихудшее впечатление в обоих местах (19).
Противодействие этой комбинации Бога и мамоны исходило не только от купцов Макао. Иезуиты китайской миссии косо смотрели на масштабы и размах коммерческой деятельности своих японских коллег, хотя они сами занимались аналогичной деятельностью, пусть и в более скромных масштабах. Их францисканские соперники и протестантские враги вовсю раздували этот факт в Европе; но практика неизбежно продолжалась, потому что необходимые средства не поступали из других источников. Отвечая на преувеличенные обвинения своих францисканских критиков, Валиньяно объявил о готовности иезуитов отказаться от любого участия в торговле шелком, как только 12 000 дукатов, необходимых для покрытия их минимальных расходов в Японии, будут поступать из другого, более уважаемого источника. Он указал, что отказ от торговли шелком в сложившихся обстоятельствах будет равносилен отказу от японской миссии. В противном случае, по мере того, как миссия процветала и расширялась, либо король и папа должны обеспечивать ее фиксированным и адекватным годовым доходом, либо же иезуитам должна быть предоставлена еще большая доля в торговле шелком. Он не одобрял этот последний вариант действий, так как среди купцов Макао уже существовала достаточная оппозиция, и любое дальнейшее увеличение прибыли иезуитов могло привести только к уменьшению их собственной. Он предложил, чтобы либо папа, либо король обеспечили иезуитам хороший земельный доход в самой японской провинции или позволили миссии покупать землю в Японии, что дало бы иезуитам дополнительное преимущество, позволив самим обеспечивать себя рисом, по крайней мере, в некоторых областях. Провинция могла использовать все деньги, которые могла получить, поскольку существовала острая необходимость в расширении существующих семинарий и в открытии новых больниц и начальных школ.
Несколько забегая вперед, можно отметить, что хотя иезуитская практика торговли в Азии периодически запрещалась короной и папством, на практике она продолжала расти и расширяться, поскольку только таким образом провинции Китая и Японии могли покрывать свои постоянно растущие расходы. Это, однако, не означает, что они разбогатели на вырученных средствах, поскольку вся их прибыль сразу же тратилась на занятие благотворительностью в миссии, и нередко они страдали от безнадежных долгов и коммерческих убытков. Так, в 1664 г. японская провинция (действовавшая в Индокитае с 1640 г.) имела долг в 22 000 долларов; китайская вице-провинция вообще не имела капитала; а одни только ежегодные расходы колледжа Макао составляли более 4000 долларов. Неудивительно, что эмиссары Помбала не нашли ничего, кроме требников, у иезуитов, которых они так грубо арестовали в 1762 г., и не нашли никаких следов золота и серебра, якобы хранившихся в подвалах собора св. Павла.
Наше ремесло — это только торговля душами , — писал падре Антонио Виейра, величайший из португальских иезуитов, из Бразилии в 1688 г. Хотя его дальневосточные коллеги вряд ли могли утверждать, что полностью соответствуют этой гордой похвальбе, они нашли адекватного апологета в лице протестанта Питера Манди, который, должным образом отметив, что они были вынуждены участвовать в торговле от Пекина до Пномпеня, чтобы найти средства для своих миссий, достаточно справедливо добавил: И, говоря по правде, они не жалеют ни затрат, ни труда, ни усердия, ни риска для достижения своей цели к вящей славе Божьей (20).
III
Поскольку все существование иезуитской миссии в Японии зависело от безопасного прибытия в Нагасаки ежегодной карраки из Макао, следует сказать кое-что о том, как это громоздкое судно совершало плавание в таких опасных и штормовых морях, как моря Китая и Японии , если еще раз процитировать Валиньяно. Nao do Trato или курофунэ , как ее соответственно называли португальцы и японцы, представляла собой большую неуклюжую карраку, часто водоизмещением от 1200 до 1600 тонн. Таким образом, она соответствовала гигантским кунардерам ( кунардер — просторечное название британских пассажирских лайнеров компании Кунард Лайн . — Aspar) наших дней; ибо португальские ост-индийские карраки были, по общему мнению, крупнейшими кораблями, плававшими тогда в семи морях. Только лишь их колоссальные размеры объясняют огромное впечатление, которое они произвели в Японии, где считались одними из семи чудес света. Их форма знакома всем ценителям японского искусства как центральный мотив так называемых намбан-бёбу, или расписных ширм с изображением южных варваров , которые достигли зенита своего расцвета в период Кёйтэ (1596-1614 гг.) благодаря мастерам из школ Кано, Тоса, и Сумиёси.
Тем не менее, у них были соперники даже по части размера. Некоторые из манильских галеонов, или кораблей с грузом серебра на борту, курсировавших между Лусоном и Мексикой, за которыми столь рьяно охотились английские и голландские моряки от Томаса Кавендиша до коммодора Энсона (Джордж Энсон (1697-1762) — британский адмирал. В 1740 г. был послан в каперскую экспедицию на Тихий океан, в ходе которой захватил т.наз. манильский галеон — испанский корабль с ценным грузом на борту, направлявшийся из Манилы на Филиппинах в Акапулько в Мексике. — Aspar), имели сопоставимый тоннаж. Если верить Марко Поло и китайским хроникам (и есть независимые доказательства их надежности в этой связи), гуандунские и фуцзянские океанские джонки также производили внушительное впечатление. В хрониках династии Мин упоминаются трёхпалубные военные джонки с экипажем из двух тысяч человек, и утверждалось, что некоторые из торговых джонок были еще больше. Даже среди японских кораблей, которые обычно считались в ту эпоху сильно уступавшими китайским по внешнему виду и конструктивным особенностям, встречались некоторые сравнительные левиафаны. Так, итальянский иезуит Органтино, писавший из Усуки (в Бунго) в сентябре 1578 г., красноречиво говорит о семи гигантских фуне , которые Нобунага построил в провинции Исэ и которые он затем использовал для блокады воинственных монахов Монто в их крепости в Осаке. Органтино специально отправился туда, чтобы увидеть их, и говорит, что они несли тяжелую артиллерию (вещь, прежде неизвестную в Японии) и были сопоставимы по размеру с португальскими карраками. Вероятно, это преувеличение, но даже если понимать его буквально, это может означать, что водоизмещение данных судов не превышало 450 тонн, поскольку это был официальный предел тоннажа португальских ост-индских каррак в последнее десятилетие правления короля Себастьяна. Нельзя не упомянуть также знаменитые корейские корабли-черепахи , которые так блистательно показали себя, сорвав вторжение Хидэёси в Корею, хотя они, по-видимому, не превышали 300 тонн (21).
Эта массивная, хотя и неуклюжая кубышка , в которую японские иезуиты по воле случая складывали все свои средства, обычно покидала Гоа примерно в апреле или мае. После зимовки в Макао, где на борт брали груз шелка из Кантона, она отплывала в Нагасаки с юго-западным муссоном в июне или июле. При хорошей погоде путешествие длилось не более двенадцати или пятнадцати дней, но поскольку отплытие совпадало с началом сезона тайфунов, продолжительность перехода зависела от погоды. Обратный рейс проходил во время северо-восточных муссонных ветров, дувших с ноября по март включительно, а продолжительность пребывания карраки в Нагасаки зависела скорее от местных политических и коммерческих условий, а не ветра и погоды.
За навигацию большого корабля отвечал штурман, или старший штурман (piloto-mor), если их было несколько, как иногда бывало. Он был значительно более авторитетной и уважаемой личностью, чем его голландский или английский коллега; возможно потому, что капитаны португальских кораблей обычно были фидалгу голубых кровей, а не обветренными моряками. Эти штурманы обычно с лихвой искупали любые недостатки технических знаний своего начальства. Их преданность своему долгу ярко подтверждается английским мореплавателем Ричардом Хокинсом, который отмечал в своих Наблюдениях от 1622 г.:
В отношении прокладки курса испанцы и португальцы превосходят все, что я видел, я имею в виду их заботу, которая является главной в искусстве мореплавания. И я хочу, чтобы в этом и во всех их делах, требующих дисциплины и реформирования, мы следовали их примеру. ... На каждом корабле, который находится в море, на половинной или четвертной палубе, у них есть кресло или сиденье, сидя в которых лоцман или его адъютанты (которые являются теми же офицерами, которых мы на наших кораблях называем капитаном и его помощниками) во время плавания ни днем, ни ночью не выпускают из поля зрения компаса; благодаря чему они видят, что делают, и всегда следят за тем, хорошо или плохо направляют курс корабля те люди, что стоят за штурвалом .
Навигационные инструменты были просты и немногочисленны, фактически ограничиваясь компасом, астролябией и посохом Св.Иакова (градштоком), поскольку тогда не было секстанта или телескопа. В отсутствие гидрографических лоций и крупномасштабных карт моряк неизбежно полагался в первую очередь на знания местности, дополняемые (или, при необходимости, заменяемые) письменными инструкциями по навигации. Эти руководства для моряков португальцы называли roteiros, отсюда французское routier и английский rutter. В дополнение к серии элементарных стереотипных навигационных правил и таблиц они содержали описание береговой линии с примечаниями о якорных стоянках, отмелях и глубинах, а также информацию (зачастую очень подробную) о преобладающих ветрах, течениях и других природных явлениях, которые могли помочь мореплавателю определить свое местоположение на заданном участке побережья.
Первые европейские рутейруш имели средиземноморское происхождение и, вероятно, относятся ко времени самых ранних финикийских мореплавателей. Они достигли своего наивысшего уровня благодаря великим португальским морским открытиям, вдохновленным и организованным принцем Генрихом Мореплавателем. Превосходство, которого они достигли во второй половине XVI века, очевидно из примеров, приведенных в Приложении II (стр. 406-414). Но хотя португальские лоцманы довели этот тип руководства моряка до совершенства, он, конечно, не был исключительной собственностью европейских мореплавателей. Капитаны арабских дау и китайских джонок также имели в своем распоряжении подобные средства навигации. Хорошее представление о тех, которые использовались арабами, персами и турками, можно получить, внимательно изучив работы мусульманских моряков и географов, тщательно отредактированные Габриэлем Ферраном в 1913-1928 гг.; известно, что Васко да Гама и его преемники почерпнули большую часть своей информации из навигационных знаний Ибн Маджида и других кормчих Индийского океана. Мореходные способности китайских моряков из Гуандуна и Фуцзяни убедительно подтверждаются их плаваниями в такие далекие места, как Тимор и Молуккские острова на востоке, и в Персидский залив и Сомалиленд на западе. Удивительная точность их навигационных указаний для Сингапурского пролива была недавно продемонстрирована сравнением морских руководств раннего периода династии Мин с современными картами и практикой (22).
Художественная красота многих старых европейских портуланов не должна заслонять от глаз читателя тот факт, что в XVI в. и еще долгое время после этого кормчие в отсутствие подробных знаний местности полагались в первую очередь не на карты, а на письменные лоции. Как отметил покойный капитан Уорнсинк в своем научном предисловии к переизданию Itinerario Яна Хюйгенса ван Линсхотена, тогда как в настоящее время, благодаря математическому и техническому прогрессу, карта является опорой навигации, и штурман просто изредка сверяется с печатными морскими руководствами, раньше все было наоборот. На протяжении веков именно рутейруш и rutters составляли надежную опору кормчего, вместе с его компасом, лотом, лаглинем и астролябией. Гидрографических карт в современном смысле этого слова не существовало, хотя некоторые карты индийских гаваней, составленные доном Жуаном де Кастро, были очень близки к таковым. Но подавляющее большинство карт и портуланов, о происхождении и развитии которых ученые исследователи исписали столько бумаги, были слишком мелкого масштаба, чтобы принести хоть малейшую пользу практикующему мореплавателю; и даже более крупные из них, из-за неправильной проекции и других недостатков, часто должны были являться скорее помехой, чем помощью в навигации. Но здесь я не могу придумать ничего лучшего, как процитировать самого Уорнсинка.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
