Ибо богиня 16-25

— Кто?!

— Да ваш этот... как там его?... Мурадович... Наверняка ж он писал!

— Ой, — улыбнулась, наконец, Лерка, — Вы его за бороду, наверное, подёргали!

— Да, — пришлось признаться Катерине.

— И?...

— Облапал всю. У нормального мужика столько рук не бывает! Осьминог какой-то... Теперь, сволочь, ещё и хвастать будет: да нормальная у Одоевцевой задница: как раз в две руки уместилась!

— Да нет!

— Нет? — уже откровенно захохотала женщина, — Полагаешь, не уместится? Так по условиям игры тебе теперь можно убедиться!

— Нет! — замотала головой уже совсем пунцовая Лерка.

— Хотя правильно... — не унималась Катерина: — Твои обе ладошки с трудом на одну его потянут.

— Он хвастать не будет...

— Всё-всё-всё... Не вздумай заплакать. Я больше не буду... Иди сюда.

Один шаг девочка сделала...

— Да успокойся ты! Я не Гердт и маленьких девочек не насилую... Даже если они — такие крупненькие. И это тебе — можно всё, а я всё — только разрешаю, — и повторила: — Иди сюда.

Лера подошла, села на соседний стул.

— Ты же хотела родиться мальчишкой? Теперь видишь, каково это: не отдаваться, а брать?

— Да Вам-то хорошо рассуждать...

— Мне? До шестнадцати я тоже очень хотела родиться мальчишкой.

— Вы? Почему?

— Карьеристкой была. Мечтала прославиться, взять всё. И терять целых три года на детей казалось совершенно не справедливым. Да ещё эти месячные... У меня они больно тяжело проходили.

— А потом?

— А потом... Валерка. Мне — те самые шестнадцать, как тебе в условиях. Стояли последние дни лета, мы как раз собрались все вместе перед школой и выбрались сообща на пляж. А это был тридцать третий год. Взрослые, ну, те, которые от восемнадцати до... — женщина чуть пожала плечами, — до пятидесяти восьми, все голые. Алина первая поднялась, окинула нас с высока взрослым взглядом, ушла в раздевалку, и через минуту вернулась, помахивая купальником...

"— Действительно, — пожал плечами и встал Андрей, — чего это мы?

За ним поднялись все. Я тоже. И ничего, только солнышко вроде стало жарче греть. А потом подошёл Валерка... И... Даже брюки снимать не стал, даже рубашку... На меня взглянул всего пару раз... Оба раза не ниже талии, — Одоевцева поёжилась от далёкого воспоминания. — Как рукой по груди провёл. По каждой. И каждый раз не... не как лёгкий неощутимый бриз, а... почти грубо.

Я третьего раза ждать не стала — ушла.

" — Это у мальчишек — грудь, — улыбнулась на мой рассказ мама, — а у женщин — груди.

" — Но это же отвратительно!

" — Отвратительно, — согласилась мама, — Но сладко...

" — Нет!

Мама не стала спорить, она...

" — Ты же актрисой стать хочешь — вспомни то состояние, сыграй его! И убедишься.

Я попыталась. С налёту не вышло. Тогда стянула платье, потом сбросила прочее, села прямо на пол...

Одоевцева замолчала.

— И?.. — не выдержала Лера.

Одоевцева одним движением стянула платье. Словно светлее стало в комнатке... Скрестив ноги, опустилась на пол... Фильмы не обманывали, но... Тоненько, например, пахло гвоздикой... А какой камерой можно отметить пурышки гусиной кожи, вдруг проявившиеся у её плеча?

— Снимай всё и садись рядом...

Это оказалось просто.

— Нет, как я...

Лера, поджала пятки... Но пришлось широко раздвинуть колени.

— Вот и мама улыбнулась на решившуюся меня. Но я только потрясла головой и отключилась. Представила Валерку — маленький он тогда был, худенький — вот он поднимает голову... и его взгляд... И опять, как прямо по коже... голой ладонью... И...

И Одоевцева голой ладонью провела прямо по коже, прямо по груди Леры. По каждой. И да — это было не как лёгкий бриз...

Лера дёрнулась.

" — Отвратительно, — передёрнуло опять меня.

" — Девственница ты моя! — умилило маму.

И тут же, следом... Она меня вообще!.. Она поинтересовалась: показывали ли уже нам на уроках "основ семейной жизни" как пользоваться презервативами?

" — Мама!!

А потом... Мы в классе сыграли в дурака на раздевание... У вас играли?

— Я уходила.

— Они думали, что я тоже уйду. Но я подготовилась. Девчонки хихикали и жались, а я... "Так опадают магнолии", — потом сформулирует Андрейка. Он поэт и почти угадал, но я поэтом не была, и образ нашла попроще: я играла цветущую сакуру.

А потом — спектакли... Валерка час смотрел на меня... Было четыре представления. В конце каждого — на мне ни единого лепестка не оставалось!

И вдруг мы остались вдвоем в комнате. И надо было ждать час.

" — Стехов, — позвала я.

" — Ненавижу, — ответил он.

" — Что?!

" — Из-за тебя я ненавижу свою фамилию!

" — Валера, — тогда поправилась я.

" — Что? — как же я на него действовала! Первый раз когда взяла за руку, он чуть в обморок не грохнулся, вот позвала по имени — задохнулся: — Что?... Катериночка...

И вот тут проняло меня. Так меня никто не звал — и дальше звать не догадается.

— Валерочка, посмотри на меня,— неожиданно для себя попросила я. — Как на сцене. Пожалуйста!

И отвернулась. Как на сцене. Чтобы чувствовать его взгляд — видеть его мне было не обязательно. Лепестки осыпались сами.

Я стояла у окна спиной к нему. И первый раз он поцеловал меня в шею, сзади, под ухом... Вот здесь. Слева. Теперь у меня в этом месте — сильная эрогенная точка. Справа — нет.

Я повернулась к нему. За зиму он сильно вытянулся и был теперь выше меня.

"— Катериночка, — выговорил он.

Я подняла голову и потянулась к нему... И его руки себе на грудь положила сама.

" — Валерочка...

Женщина замолчала... Девушка молчала тоже.

— Валерочка...

Одоевцева закрыла глаза и слепо протянула к ней обе руки. Себе на грудь Валерия их опустила сама:

— Катериночка...

Да уж, это был не лёгкий бриз. А что? Буря?

"— ... не сопротивляйся...

Танец с партнёром, который чуть лучше тебя? Бой с соперником, который чуть хуже?...

"— ... доверься...

Эйфория сёрфинга? Бешеный восторг сплава по горной реке?

"— ...расслабься...

Да и там, и там, и там — ты противостоишь, ты борешься, ты идёшь к победе, и побеждаешь, и берёшь своё! А тут...

"— ... отдайся...

И там, и там, и там — себя обретаешь, а тут от тебя не остаётся ничего — ни привычной гордыни, ни привычной боли, ни привычной ожесточенности, ни привычной безнадежности, никакого прошлого, никакого будущего — только здесь и сейчас, зато... Зато — всё!

И никаких слов — только стоны, и никаких букв — только стоны, и никаких звуков — слышишь только: "Валерочка!.."

Когда она через час проснулась...

— Потянись... — смеясь, предложила Катериночка.

И ни привычная боль, ни привычная ожесточенность, ни привычная безнадежность — они вернуться не успели: Валерия счастливо засмеялась и всласть потянулась.

— Ох, хороша! — оценила Одоевцева. — Вот такой и оставайся. Не вздумай подражать мне или Стеховой — кокетничать в "маленькую девочку". Будь большой кошкой!

Она опять отвернулась к зеркалам трельяжа и, поворачивая одно из них, второе, продолжила осматривать себя со всех сторон. Задержалась на синячке на шее — сзади, за ухом, слева:

— Да-а... Боюсь ты сегодня влетишь в минуса: не получилось из тебя робкого мальчика... — и опять повернулась к Лере, — Ну, а каково быть женщиной?

— Но это же только с... — Лера запнулась, — ... только с Вами...

— Не обижай меня!

— ...с тобой... А мальчишки...

— Мальчишки!... Никогда не интересовалась девчонками... Может, я что-то упускала? — покачала головой Одоевцева, — Ты помнишь, как тебе было?

Лерка вспомнила и еле удержалась, чтобы ни броситься опять к этой женщине.

— Удержалась, глупенькая? — улыбнулась Одоевцева, — Больше не удерживайся. Ни со мной и ни с кем. Потому что это — счастье. Не твоё — их. И моё, — а потом повторила: — Значит, помнишь?

— Да, — выдохнула Лерка.

— А твои мальчишки и десятой доли того не испытывают. Их наслаждение — ты. Не столько твое тело, как твои чувства.

— А тело?! — тогда не стала удерживаться Лерка.

— На любителя, — усмехнулась женщина: — Некоторым нравятся такие мягонькие, как я, другим — тугие, такие как ты... Но мальчишки, обычно, не отказываются ни от чего, что шевелится. Что с них взять — пацаны!

— Не отказываются? От такого тоже? — девушка ткнула на расчесанную в кровь болячку, вокруг которой багровела россыпь угрей.

— Болезнь Фирдли? Ах, да... На! — женщина сняла со столика, появившуюся рядом с так и не початой бутылкой вина незнакомую яркую баночку и кинула ею в Лерку. Курсантка, не глядя, вынула её из воздуха. Посмотрела...

— Ромащик? Это что, чтоб мне хоть во сне мерзко не было?!

— Приблизительно что-то подобное и я подумала, разглядывая ваш Браслет. Хорошо, Стеховы вовремя растолковали — не успела я его в унитаз спустить.

— И?!..

— И мы в расчёте. Ты мне — Браслет, я тебе — ромащик. А то, что было только что — это никакие не расчёты — это я и ты. И нам хорошо. И всё.

— А ромащик?! — закричала Лерка.

— На ночь втираешь в кожу. Экономно. В любом месте, но, чтобы не менее двух квадратных сантиметров общей площадью. Например — дабы соединить с эффектом сновидений — по сантиметру у каждого из висков. Через неделю заживет лицо. Через две-три — очистятся руки и ноги. Всех дольше держится эта гадость на бёдрах и в низу живота. Но к концу месяца проходит и там. Врачи гарантируют минимальный срок действия в десять лет, а надеются — на пожизненно. Полный курс прошли пока четверо — 100%. Тебя наблюдать...

Дальнейшее Лерка не услышала — отключилась.

Потом набежали врачи, наставники... Резко запахло нашатырём... Вера Игоревна спросила: сможет ли девочка через пятнадцать минут танцевать? Патрик Как-же-его-там-мурадович, абсолютно серьёзно, ни разу не глянув всторону, обеспокоился: не понадобится ли девушке регенерационная сессия? Он напрасно старался: Одоевцева налила себе бокал вина, пригубила, чуть приподняла брови, сделала уже полноценный глоток и, даже не помахав ручкой, ушла в своё космическое нигде...

Потом Лера очнулась.

Потом словно сквозняки загуляли по комнатке: появилась Вера Эшли...

— Катерина, здравствуй! Развлекаешься?

— Здравствуйте, маэстро...— смиренно отозвалась Одоевцева. — Скорее, чищу карму...

— Заодно, что ли? Как ты всё успеваешь...

— Здесь — не успела. Ещё бы с десяток минут...

— Антуану привет передать?

— Перебьётся!

— Вера Эшли, — вырвалась от врачей Лерка, — Дозвольте хоть пять минут! Меня всё равно никто не выберет!

— Минус пять баллов и плюс пять минут — до разминки.

— Спасибо!

Любовница ветров отвечать не стала — вышла. Сразу утихли и сквозняки.

— Извините, господа, — обратилась к оставшимся Одоевцева, — Но моё время уже пошло...

"Умеет же!" — восхитилась курсантка, глядя, как наставники, врачи послушно очистили помещёние.

— Вы её давно знаете? — спросила она.

— Танц-классы Вера ведёт не только у вас... Я год у неё занималась — с Антуаном. Во многом, благодаря ней мы с ним лишний год и продержались... Тогда.

— Правда, что он...

— Правда. Очень тяжёлый человек, очень.

— Он — плохой?

— Волк. Хорошим быть с детства не пытался. Очень сильный, очень одинокий. Но... Зверь. Хищник. Но... Не только ж меня с ним угораздило! Ведь все знают... И она... И всё! О нём — всё!..

"Она до сих пор ревнует его?!" — поразилась Лера.

— ...Ладно, может, потом. А сейчас: не стриги волосы! Не подравнивай, не прикасайся к ним вообще!

— А если мне предложат?! "Посоветуют"!

— Наплюй.

— Как?!

— В наглую. Работодателей время от времени надо ставить на место.

— Хорошо Вам... Ой! — схватилась она щеку. И поправилась: — тебе...

— Так-то. Первый раз я рискнула в семнадцать, будучи никем — первокурсницей. Получила Джульетту и первый статус. Ну, а про последний... Чем я рискнула в последний, ты сама хорошо знаешь, — и Катерина пригладила покрасневшую щеку девчонки, — Я тебя показала своему визажисту — он заинтересовался. Волосы — его требование. Отрастут на пять сантиметров — приедет.

— Но... это же...

— Да, Лев. Тобой заинтересовался Лев Зильберштейн.

— Это... — Лерка споткнулась, но выговорила: — это ты его уговорила...

— Я попросила его совета, просто наброска, он взялся за карандаш, задумался, хмыкнул: "Как интересно может получиться...", — и карандаш отложил.

Одоецева замолчала.

— А ему разрешат? Его к нам пустят?!

— А он не будет спрашивать разрешения. Он стипендиат Фонда Высокого Искусства — если ты не знаешь — и будет вежливо просить оказать содействие, — женщина улыбнулась и поцеловала девчонку в раскрывшиеся губы... — Так, время наше кончается. Эту неделю ничему не удивляйся: ни хорошему, ни плохому. Достанут — скажи: Одоевцева рассчиталась со мной. Вы — на очереди. И... помни своё чувство... чувство женщины. Держи его — фоном, щитом, мечом! И... прослушай Вивальди "Времена года"— "Лето". Вчувствуйся... Помогает. Всё — беги.

И Лерка прямо из кресла рванула к двери.

"Вот вымуштровали... Вот как её теперь переучивать?"

На обсуждение "практики" её вызвали в конце недели. Чтоб, как она и просила — последней. Впрочем, она заранее предупредила, что комментировать ничего не будет, и промолчала весь семинар. Весь семинар она еле сдерживала улыбку: уж больно наглядной вышла иллюстрация известного анекдота: почему любовью нельзя заниматься на площади...

Да и... В Училище у них был целый курс эротического этюда... Обсуждения бывали и пожёшьче. И если в КОМКОНе особое внимание уделяли контролю над собой, над партнёром, то у них в основном — пластика, пластика, пластика...

А один и тот же этюд, но для каждой из категорий: 12+, 16+ и порно?

" — Шире ноги! Шире!

А один и тот этюд, но для комедии, бытового сериала, романтической драмы и... и порно.

" — Не слишком ли много порно?

" — Мальчик мой, успех актёра — это не только талант: бесталанных мы на первом курсе отсеяли, это ещё и удача... Понимаешь: не только труд, но и — чтоб тебе повезло! А порно — верный кусок хлеба. Вон Одоевцева, у неё было три приглашения, пришла к нам — получила Джульетту! И дочку! И "Счастье"! А если бы выбрала Нью-Йорк? Сейчас бы не фильме бы у знаменитого продюссора снималась, а только б на малой сцене какой-нибудь дебютировала... И отнюдь не на Бродвее!

Возращаясь к реальности, Валерия во время обсуждения и краснела, и бледнела, и, кажется, несколько раз пообещала себе, что уж вот этого и эту она точно убьёт... Впрочем, на следующей неделе у них будет их знаменитое "месило" — выплеснутся, все выплеснутся. Вот бедная!.. Надо будет пересказать девочке все шесть вариантов стихов про "опадающие магнолии" и построчные комментарии Ифки к ним. Описать, на каком Андрейка срывался и начинал гоняться за "критикессой"!.. Как он потом приходил опять, и она спрашивала: "Драться будешь?" — "Нет!", — твёрдо обещал он... А потом гонялся снова!