Тетрадь 82

— Да, я в порядке, — тоже по-английски ответила Алиса. — А ты вернёшься?

— Конечно, — улыбнулся Эркин. — До свидания.

На улице пасмурный, но тёплый день, неумолчные ручьи вдоль тротуаров. Ему говорили, что туман и дождь снег съедают не хуже солнца.

В киоске он, как каждое утро, купил газету. Старый киоскёр приветливо кивнул ему и, не дожидаясь вопроса, протянул "Загорскую искру".

— "Светлячок" новый есть. Возьмёшь дочке?

— Возьму, — кивнул Эркин. — Спасибо.

"Светлячок" — журнал для детей. Картинок больше текста. Он уже три номера купил Алисе. И самому оказалось интересно. Расплатившись, он запрятал журнал в сумку к учебникам, а газету сложил ещё раз вдоль и сунул за борт куртки, как ещё зимой привык.

К Культурному Центру ему идти по центральной улице, но Эркин уже давно не вспоминал намертво, казалось, усвоенное, вбитое, что он цветной и ему здесь ходить не положено. Это Россия, это его город, и магазины, конечно, дорогие, но если прикинуть, то он уже в каждом успел побывать, один или с Женей, и уходил с покупками. Он шёл выпрямившись, высоко вскинув голову и открыто глядя на встречных, отвечая улыбкой на улыбку. И удивительно, сколько знакомых лиц, по заводу, по Старому Городу, просто... по улице.

— Хей! — окликнули его.

Эркин оглянулся. Молодой индеец из бригады Сенчина. Длинные волосы перехвачены поперёк лба ремешком и падают на плечи, кожаная куртка надета прямо на голое тело и распахнута до середины груди. Ну, шапки нет — понятно, это уж кто как привык, но рубашку мог бы и купить. Но ответил Эркин вполне дружелюбно.

— Привет.

— Далеко?

— В Центр, на занятия, — охотно ответил Эркин.

Парень насмешливо хмыкнул.

— Охота тебе под бледнолицего...

— Под кого? — не понял Эркин. — Ты понятней говори.

— Ну, мы — индейцы, — парень говорил с сильным акцентом, но в словах не путался. — А остальные — бледнолицые.

— А-а, — протянул Эркин. — Понял. Это ты, что ли, про race, — "расу" он назвал по-английски, и насмешливо улыбнулся. — Так я и ехал сюда, чтоб этим не считаться. А ты...

— А мы от голода, — хмуро сказал парень. — Два года охоты не было.

— Охота — ненадёжное дело, — кивнул Эркин.

Они шли теперь рядом. Эркин искоса посмотрел на парня. Да, похоже, не отъелся ещё.

— Ты какого племени?

— Никакого, — сразу помрачнел Эркин. — Не знаю я.

Индеец удивлённо посмотрел на него.

— Ты что, из этих? Ну... — И с трудом выговорил по-английски: — Ре-зер-вей-шин.

— нет, — усмешка Эркина стала горькой. — Нет. Хуже.

— Как это? — изумление парня было искренним. — Я слышал, рассказывали, ну, кто оттуда прибежали. Так ничего хуже не бывает.

— Раб я, — неохотно сказал Эркин по-английски и убеждённо закончил: — Это хуже.

Парень неуверенно кивнул.

— Я слышал... но не знаю...

— И не надо тебе знать, — буркнул Эркин, ускоряя шаг.

Индеец упорно шагал рядом, и Эркин решил, что отношения всё-таки лучше наладить.

— Тебя как зовут?

Парень произнёс что-то непонятно-гортанное и улыбнулся.

— А по-русски... Маленький Филин, да, так. А ты?

— Эркин Мороз, — улыбнулся и Эркин и осторожно спросил: — А вы вот, все из одного...

— Племени? — помог ему Маленький Филин. — Да. Род разный, а племя одно. Мы — шеванезы.

— Шеванезы? — переспросил, запоминая, Эркин.

Те, что тогда летом приезжали в резервацию возле имения, тоже называли себя шеванезами. Интересно.

— А другие племена есть?

— Есть, конечно, — пожал плечами Маленький Филин. — Но. Мы... мы самое большое племя. И на Великой Равнине первые. Остальные потом пришли.

— Ага, — кивнул Эркин. — Понятно.

За разговором они дошли до Культурного Центра. Эркин остановился.

— Мне сюда. До встречи?

— До встречи, — кивнул Маленький Филин.

Они обменялись рукопожатием, и Эркин легко взбежал по ступенькам. Маленький Филин проводил его взглядом до дверей. Странный парень какой-то. Индеец, а ничего не знает, ни поздороваться, ни выругаться не умеет. И жить хочет, как бледнолицый, в одежде... да во всём. Зачем это ему? Или он изгнанных? Слышал о таком. Но, говорили, что такое бывало давно и очень редко. Любое племя своих бережёт, и кем надо стать, чтоб тебя изгнали... Маленький Филин недоумевающе пожал плечами на свои мысли и пошёл дальше. Никуда, просто гуляя. Нельзя же целыми днями на кровати валяться.

Входя в Культурный Центр, Эркин уже забыл о случайном собеседнике. Привычно сдал в гардероб куртку и пошёл в класс. Во вторник их было трое, остальные работали, видно, и сегодня так же будет.

Но сегодня оказалось четверо. В своём углу, как всегда опираясь спиной в стену, сидел Тим.

— Привет, — удивлённо поздоровался Эркин. — Ты чего, не в первую сегодня?

— Поменялся, — кратко ответил Тим и достал сигареты. — Пошли покурим.

Павлов и Новиков — они и работали в одной бригаде на стройке, и жили вместе, снимая одну комнату в меблирашках, и здесь сидели всегда рядом — даже голов в сторону разговора не повернули, сосредоточенно списывая друг у друга.

Предложение Тима удивило Эркина: Тим же знает, что он не любитель курева, — но согласился. Бросил сумку на свой стол, и они вышли. Курили обычно в туалете, в передней комнате, где раковины и сушка. Тим достал сигарету, но не закурил, а молча вертел и мял её в пальцах.

— Ну? — пришёл ему на помощь Эркин. — Давай, а то звонок скоро.

— Тут... тут такое дело, — голос у тима натужный, будто ему сдавило горло. — Ты... того... ты пойми. Ты ж должен это знать, будь человеком, как человека прошу.

— Та-ак, — настороженно протянул Эркин, догадываясь, о каких его знаниях пойдёт речь, и перешёл на английский. — И в чём проблема?

— Затяжелела моя, — тоже по-английски ответил Тим. — Три месяца уже, врач ей сказал.

Эркин быстро на мгновение опустил ресницы и снова открыто посмотрел в лицо Тиму.

— И какая моя помощь тут нужна?

— Ну... Ну, как с этим теперь? Чтоб ни ей, ни ребёнку не повредить?

Тим смотрел на него с таким странным на его обычно непроницаемом лице выражением надежды, что Эркин заговорил очень просто и деловито.

— Сбоку или вниз ложись. Чтоб на живот не давить. И не лезь сам, только когда сама попросит.

— Ага, понял, — энергично кивнул Тим. — Всё?

— А с остальным ты не справишься, — с неожиданной для самого себя злобой ответил Эркин и перешёл на русский: — Пошли, звонок уже.

Тим молча кивнул, выбросил в урну так и не понадобившуюся сигарету, и они вышли из туалета.

В класс они вошли со звонком, но после Полины Степановны. Она только посмотрела на них, но ничего не сказала.

И урок пошёл своим чередом.

* * *

В ночном бараке ровный сонный шум. Храп, вздохи, бормотание во сне, чьи-то негромкие беседы. Андрей лежит на своей койке, слушает и не слышит, плывёт в полусне. Сейчас его никто не видит, он один, может не следить ни за лицом, ни за словами. Он — Андрей Фёдорович Мороз, из угнанных... Ладно, легенду он помнит... аж от зубов отскакивает, сам же её сколько времени сочинял, складывал из подслушанных, обиняком вызнанных кусочков и осколков собственных воспоминаний, чтоб без противоречий и нестыковок, и чтоб проверке поддавалась настолько, насколько можно и нужно. Ладно, можно об этом не думать.

Ладно, врачей он свалил, обошлось даже легче, чем думал. На номер его и не поглядели, не спросили, вот и врать не пришлось. Ну да, не тюремные росписи, как у бывалых сидельцев по русским тюрьмам, там бы начали мотать, где, когда и за что. А так... сошло. Шрамы только на заживление проверили. И в карте ему во всех графах написали: "Практически здоров, без ограничений". Уже легче. Ну, особо он и не боялся. Больных по-настоящему ещё на первичном осмотре отсекают и сразу: кого в госпиталь, а кого и за ворота, рассказывали у курилки. А вот психологи...

Андрей улыбнулся воспоминанию, не открывая глаз. А ведь тоже обошлось. Но и протрясся, конечно. Картинки, тесты... отбери одно, подбери другое, то — подумай, не торопись, то — быстренько, не задумывайся. И никак не угадаешь: под придурка косить или мозги напоказ выставлять...

...Спокойная приветливая без насмешки улыбка, зеленовато-карие глаза.

— У тебя очень хорошие показатели. Тебе надо учиться.

— Спасибо, но, — он тоже улыбается, разводит руками, — только кто ж меня кормить будет.

Понимающий кивок.

— Есть вечерние школы, курсы. Учись обязательно. А то сопьёшься.

— Это ещё почему?

— От тоски, — улыбается психолог. — У тебя тоска по учёбе, ты только ещё не понял этого. И быть тебе филологом, или историком, или ещё кем, но там же.

— А я шофёром хочу.

— Будешь. Учись на шофёра. Но ты — гуманитарий, — улыбка становится чуть насмешливой. — Сейчас ты скажешь, что не знаешь этого слова.

— И скажу! Объясните.

— Пока не надо. Просто запомни...

...Гуманитарий. Надо будет по словарю проверить. Если то, как он помнит, то... то что, яблочко от яблони? К чёрту!

Андрей сердито повернулся на бок, натянул на плечо одеяло, закутался, пряча лицо в тёплую, наполненную живым запахом темноту. Здесь не холодно и безопасно, но ему так привычнее.

И успокоившись, снова улыбнулся. А ведь раскусил его этот чёртов психолог, не во всём, но раскусил. И удачный совет дал. Вполне в масть...

...Карта подписана. Лист заключения тоже. Но разговор не окончен.

— Ты место себе подобрал уже?

— Нет ещё, так, — он неопределённо крутит в воздухе рукой. — Подумываю.

— В Пограничье тебе оставаться нельзя, — и снова внимательный, но не враждебный взгляд. — Слишком тебя будет прошлое тревожить, на любом пустяке можешь сорваться.

— И куда посоветуете?

— Подальше от границы. Начни всё заново. Ты уверен в гибели родных, но боль ещё не улеглась. Не растравляй её. Ограничений по климату у тебя нет. Деревня тебе не нужна, не приживёшься ты там, а жить через силу, насилуя себя, не стоит, слишком велика нагрузка. И расплата. Ты — горожанин, но в большом городе тебе будет пока тяжело, лет через пять можешь попробовать.

— Ага, понял...

...Андрей поёрзал, укладываясь поудобнее. Ну вот, теперь есть на кого сослаться. Библиотекаршу он наведёт, чтоб сама ему на Ижорский Пояс указала, а Загорье... а название красивое. За горами. Всегда хотел в горах побывать.

Значит, завтра в библиотеку, потом в отдел занятости. Библиотекаршу он обработает, не проблема. А вот этот отдел... говорят, он с особым отделом на контакте. Большом и плотном. Так что, Андрей Фёдорович, рано тебе расслабляться. Спи давай. Я от лагеря ушёл, я от Найфа ушёл, а от тебя... Стоп. Когда уйдёшь, тогда и споёшь. А пока спи.

Но и сквозь сон он прислушивался к ровному шуму, готовый в любой момент проснуться, чтобы защитить себя.

* * *

Их поезд шёл вне рейсового расписания и без особой спешки. Вообще вся спешка и суета закончились вместе с посадкой. Да ещё, пожалуй, где-то с час, пока привыкали, приспосабливались к колышущимся полам, тамбурам и переходам. А потом... потом пошла обычная жизнь.

Крис с Люсей обживали своё двухместное купе. Мягкие диваны, маленький столик у окна, крючки, полочки, всякие приспособления. Их вещи — большой рулон из перины, одеяла и подушек и два чемодана — Крис уложил на верхнюю полку над дверью, оставив внизу только самое необходимое. Есть они будут ходить вместе со всеми в столовую: по поезду с судками не набегаешься, и где потом посуду мыть, так что посуду всю тоже упаковали. В дороге будут, как им сказали, не больше недели, так что... так что, всё будет в порядке.

Крис оглядел их купе, Люсю на диване у окна и улыбнулся.

— Ага, — сразу поняла его Люся. — Поверить не могу, что едем. Садись, Кирочка, к окну хочешь?

К окну — это напротив Люси, а ему хотелось и рядом с ней, но и что за окном, конечно, интересно. И сел всё-таки с Люсей, обнял её за плечи, и она сразу положила голову ему на плечо. Так они и сидели рядом, и смотрели на зелёные, бегущие им навстречу деревья, за которыми совсем не просматривались старые развалины.

В плацкартном (общем?) вагоне, где разместились парни, было шумно и весело. Бегали, устраивались, спорили, чем верхние полки лучше нижних, чей мешок валяется в проходе, а если там конфеты, то мой, а ну губы подбери, раскатал на халяву, а он такой... И многие этим шумом и суетой прикрывали страх, особенно те, кто решил ехать в последнюю минуту.

Эд и Майкл заняли себе две нижние полки в одном отсеке и теперь сидели у окна с видом завзятых путешественников.

Наконец, всё утряслось и улеглось, в конце вагона, где в двух отсеках разместилось отделение хозвзвода и двое бойцов комендатуры — следующий вагон был их целиком — несколько голосов уже пробовали песню. Озабоченно прошёл комендант, зорко поглядывая по сторонам. Сухой закон на время дороги не отменили, а даже усилили. И об этом специально всех предупредили.

Андрей проверил в вагоне для раненых Колюню и, вернувшись в свой вагон, обнаружил, что его вещи забросили на верхнюю полку в отсеке Майкла и Эда.

— Эт-то... — начал он.

— Чтоб под присмотром был, — не дал ему договорить Майкл.

А Эд кивнул.

— За тобой только не досмотри, обязательно вляпаешься.

Андрей обиженно надул губы, но промолчал и полез на свою полку устраиваться. И тут же едва не упал, потому что Майкл сдёрнул у него с ног ботинки.

— Ты...!

— Заткнись и думай сначала. Понял?

— Понял, — проворчал Андрей.

Третья полка над головой не давала выпрямиться, но гибкости ему не занимать, и Андрей сравнительно быстро разобрал мешок с расхожим на дорогу. А перекинуть на третью полку чемодан помочь ему встал Майкл.

— Чемодан лучше вниз, — сказал Эд и медленно, тщательно выговаривая слова, обосновал: — Бережёного бог бережёт.

И чемодан поставили вниз, в ящик под полку Майкла.

Закончив с вещами, Андрей вытянулся на своей полке и тут же обнаружил, что если лечь на живот, то в окно всё отлично видно. Но не один он такой умный, и вскоре в вагоне установилась созерцательная тишина, нарушаемая только вопросами и комментариями. На поезде парни ехали впервые, да и вообще... раньше-то только в закрытых наглухо фургонах возили, а зимой...

— Зимой я себя уже от боли не помнил.

— Да, тогда ни до чего было...

— Ага, чтоб ещё по сторонам смотреть...

— А я на сапоги смотрел.

— Ударят или нет?

— Ну да...

И теперь они все с живым детским вниманием разглядывали проплывающий за окнами алабамский пейзаж.

Жариков и Аристов ехали в одном купе. Для обоих переезд этот не первый, но такой спокойный... да, страшная вещь — стереотипы. Ведь вот, что война полтора года как кончилась, они знают преотлично, а вошли в поезд и едут, ожидая сигнала воздушной тревоги. И прежде, чем Жариков додумал это до конца, о том же самом и почти теми же словами сказал Аристов. Жариков рассмеялся и ответил удивлённому взгляду Аристова.

— Мы уже об одном думаем.

Аристов пожал плечами и спросил уже о другом.

— Парни не психанут?