| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Слова Айя, словно сладкий мед, вливались в мятущееся несчастное сердце Анкесенатон.
Власть... И безграничная. Только обладая абсолютной властью, она сможет сбросить с себя горькое прошлое, словно старое платье.
— Ступая на путь новой судьбы, — шептал ей Айя, — надо освободиться от всего, что связывало тебя с твоим старым именем.
— А Тута?
— Я беру его на себя. Он ни в чем тебе не помешает. К тому же, вопрос с Нефертити, так или иначе, необходимо решать. Пока о ней говорят и пока ее помнят, она настолько же опасна, как если бы царствовала.
— Что ты имеешь в виду?
— Я говорю о ее тайнике. А в тайнике хранится деревянный сундучок, на крышке которого черными иероглифами вырезано 'Любая жизнь божественна'.
— Откуда тебе это известно?
— Шпионы. Почти все, кто остался во дворце, служат еще и мне.
Невольно Анкесенатон поднесла руку к сердцу. Она вдруг вспомнила старую служанку, которая знала Нефертити еще маленькой и которая была ей безгранично предана. Как же ее зовут?
— А это, как её...Мерита! Она тоже шпионка?
— Увы, нет. Ни ее, ни придворного скульптора Тутмоса я пока не убедил оказывать услуги царице Двух Земель..
Анкесенатон вспыхнула, но быстро взяла себя в руки.
— Так что говорят твои шпионы?
— Что в том сундучке находятся очень важные документы, хранится царская переписка и прочая, и прочая. Словом, в этом тайнике может быть наша с тобой погибель. Слуги видели сундучок, но они не знают, где она его прячет. А нам надо учитывать все. Даже если тайник нам никогда не попадет в руки, но, избавившись от Нефертити, мы избавляемся и от него.
— Она же..., — очень тихо сказала Анкесенатон.
— А тебе мать, — в тон ей ответил Айя.
Он тяжело усмехнулся.
— Мы все стоим друг друга. Как бы тебе ни казалось это странным, я люблю ее. Но перед нами только два пути: или пойти вслед за ней на дно, что меня совсем не устраивает, или, порвав нити, связывающие с ней, остаться на плаву. То есть, быть во власти и продолжать династию. Я не собираюсь ее убивать, я хочу, чтобы о ней просто забыли.
— Я буду думать, Айя. А сейчас я бы хотела немного поохотиться на уток.
Празднества сменяли друг друга быстрее, чем времена года. Пиры, увеселения, торжества...их было несчесть. И все это происходило в тот момент, когда Две Земли были раздираемы внутренней междоусобицей, когда своеволие чиновников доводило простолюдинов до голода и нищеты. Казалось, черным дням Кемета не будет конца. Но черные дни существовали только для простого люда. Живя в веселии и беззаботности, Анкесенатон считала дни, остававшиеся до Царского совета.
Шесть месяцев, пять, четыре...
На нем должен быть вынесен окончательный приговор Эхнатону и Нефертити — лишить их имен, что было равносильно смертной казни, и объявить преступниками.
Подойдя к окну, Анкесенатон всматривалась в ночное небо. Тысячи царей, когда-то правивших Кеметом, с небесной тверди глазами-звездами всматривались в ее сердце.
— Я не подведу, — тихо прошептала она в ночь.
Вернувшись в постель, она осторожно положила голову на плечо своего любовника Пасара.
Глава 4.
Лодка мягко скользила по голубым водам Нила. Они сидели, крепко друг к другу прижавшись. Счастливо улыбаясь, Нефертити смотрела на берег. Ласковый ветерок приятно обдувал лицо, путался в стеблях папируса, игрался с порхающими бабочками, казалось, счастьем пропитался даже воздух. Молодая царица поразилась тишине окружавшей их. Обернувшись к Эхнатону, она почувствовала, как от боли и холода зашлось сердце. Каким-то непонятным образом он из лодки переместился на противоположный берег. Его лицо искажено от боли, он протягивал к ней руки и что-то кричал. Нефертити вскочила, лодка закачалась, стала кружиться. Потеряв равновесие, она попыталась удержаться за воздух. Но было уже поздно. Воды Нила оказались холодными и страшными, руки и ноги налились непонятной тяжестью. Пытаясь выплыть на берег, Нефертити чувствовала, как все сильнее ее затягивает во тьму реки. Эхнатон бежал вдоль берега и что-то ей кричал, но зайти в воду боялся. Нефертити поразилась его трусости. Она бы обязательно бросилась его спасать. Последняя попытка, последний глоток воздуха. Испуганное лицо Эхнатона и берег смазались, а потом пропали. Чернота заволокла ее, воды Нила сомкнулись над ее головой. Будто бы и не было никогда царицы, будто бы и не было никакой лодки.
Нефертити проснулась с сильно бьющимся сердцем. Сон не требовал особого толкования. Все и так понятно. Подойдя к окну и сорвав льняное полотно, она полной грудью вдохнула свежий речной воздух. Как и все жители Кемета, Нефертити любила Нил и родиной для нее, прежде всего, была Большая река. А вот сегодня ночью Нил ее убил. Царица провела дрожащей рукой по лицу. Она вся сгорбилась, взгляд затуманился, стал ко всему безучастным. Черные мысли одолевали ее сердце, в котором уже давно царили отчаяние и тоска. Что же делать? Отречься? Принять смерть? Ни того, ни другого не хотелось. А чего же она хочет? Властвовать? Поклонения подданных? Определенно не затворнической жизни, которую ей определили. Если бы не дети...
Сев на маленький стульчик из эбенового дерева возле прикроватного столика, Нефертити внимательно посмотрела на себя в зеркало. Если бы кто-нибудь в молодости ей сказал, что на закате жизни ее единственной отрадой станет глупая женская забава разглядывать себя в зеркале, она бы просто рассмеялась в лицо этому чудаку. Царица пронзительно всматривалась в себя. Верно говорит Мерита, берегут боги ее лицо. Вот только для чего? Ни одной глубокой морщинки. А может быть это всего лишь результат действия омолаживающих мазей, специальных лосьонов, травяных настоек?
Гордая посадка головы, тонкие черты лица, чувственные губы, волевой подбородок. Опасная завораживающая красота, хотя нет, скорее затягивающая в бездну. Сколько же мужчин жаждало обладать ею! Но раз избрав, она решила хранить верность. Жизнь внесла свои поправки в ее решение. Сохранить верность Эхнатону она не сумела даже, когда он был жив. Сколько же грехов было в ее жизни. Сколько черных мыслей и страшных преступлений скрывалось за прекрасным лицом, пряталось в глубине необыкновенных глазах сирены.
— Новый день приветствует вас, Божественная!
Нефертити вздрогнула, встрепенулась, распрямила плечи.
— Ах, это ты Мерита...
Царица не сводила с себя глаз. Было время, она любовалась и восхищалась собой, более того — получала от этого удовольствие. Как она была глупа тогда! И, тем не менее, она считала себя достаточно умной.
— Как ты считаешь, Мерита, сказка когда-нибудь заканчивается?
— Еще как заканчивается, госпожа, — отозвалась с ванной комнаты верная служанка,— наивно думать, что сказка может длиться вечно. На то она и сказка. Счастье и удача в ней быстротечны, впрочем, как и сама жизнь.
Царица нехорошо усмехнулась. Так отвечать, значит подвергать сомнению божественные способности Великой царской супруги, госпожи Двух земель. Раньше она относилась к этому снисходительно, но сейчас... Это все Эхнатон виноват. Это он научил слуг открыто и смело разговаривать с царями. Он любил, когда не только знатные люди, но и простые говорили то, что думали. Со временем, фараону, как и всем избалованным взрослым детям, надоела игра в правду. Ведь когда вокруг так много горькой правды, особо хочется сладкой лжи!
— Мерита, а почему ты готовишь мне ванну, где та девушка?
Долгое молчание служанки было красноречивее любого ответа.
— Она уехала к больной маме в Мемфис.
На мгновение Нефертити оторвалась от зеркала, ее губы плотно сжались, подбородок гневно задрожал. Что толку кричать и топать ногами? Тут же спросила она себя. Бегут словно крысы с корабля. Трусы! Ее уже столько предало слуг и 'верных' друзей, что один лишний предатель не будет иметь никакого значения. Правда, теперь ее будут окружать только старики, те, кто всю жизнь прожил вместе с ней — сначала в Фивах, а затем в Ахетатоне. И она видела, как из молодых и полных сил они медленно превращались в дряхлых и больных. Ей нечем было удержать молодых, а вот стариков... Идти-то им все равно некуда
— Уехала, так уехала, — тихо прошептала она и вновь принялась рассматривать себя в зеркале.
Нефертити встала во весь рост. После третьих родов ее тело окончательно потеряло свою женскую привлекательность, и тут уж никакие мази и особые настойки не могли помочь. Тем не менее, отбоя от мужчин не было. Только ли ее особый женский запах привлекал к ней самцов? Быть может, дело в ее несметных богатствах? Ведь как только она всего лишилась, из ее жизни исчезли и поклонники. И только на склоне лет Нефертити поняла, что вполне могла прожить и без мужчин, и ее судьба была бы только лучше от этого. Для зачатия наследника подошел бы любой мужчина, и никто бы не осмелился ей, царице, задать бестактный вопрос.
В юности она задумывалась иногда о старости. Она представляла себя счастливой, радостно доживающей свои дни в самом красивом дворце мира, рядом с ней любимый муж, дети, внуки. Тысячи людей преклоняются перед нею во время царского выезда, с благоговением выкрикивая ее имя. Теперь, спустя годы, Нефертити вынуждена была признать, что ее наивные мечты так и остались наивными. В этом старая Мерита права, она наивная мечтательница, потерявшая абсолютно все и не сумевшая сохранить даже свое счастье. 'Надо было слушаться Айя, — в который раз с сожалением думала царица,— действовать быстро и решительно. Из соправителя стать единоличным правителем Кемета'. И ведь был момент, когда ей никто не мешал так поступить. Ах, глупая, глупая... Как же страшно жить в сожалении об упущенных возможностях...
Приняв ванну, Нефертити написала записку Великому жрецу Айя. Отдавая ее гонцу, она вдруг подумала, что делает это напрасно — он скоро и сам к ней приедет.
Войдя в спальню к дочерям, царица тут же была оглушена девичьими криками. Нефернеферуатон жаловалась на Сетепенатон, Сетепенатон в свою очередь пыталась отобрать жемчужное ожерелье у Бактатон. Нефертити с особым удовольствием втянулась в детскую возню. С детьми она забывала все плохое, будто было все как раньше. Теперь она особенно это ценила и как никогда хотела выдать их замуж, спасти любой ценой. Пусть ненависть ее огромной страны, с трудом сдерживаемая Айя, обрушится и поглотит только ее.
Ближе к вечеру они все вместе поднялись на плоскую крышу царского дворца. Теплый климат располагал к строительству легких сооружений, на века строили только цари. Единственное, что объединяло жилье царя и простого человека, это крыша. В жаркие, душные ночи на нее уходили спать, а в приятные летние вечера на крыше встречали закат. Крыша ее дворца была особой — весь Ахетатон был виден с неё как на ладони. В лучах заходящего солнца по-особому смотрелся Хататон, крепость Атона, самое красивое строение, когда-либо построенное в Кемете, именно так он и задумывался, их общий дом, дворец новой династии солнцепоклонников. Для себя Нефертити решила, что больше никогда не войдет в Хататон. Разрушение, царящее в нем, было ужасным и отвратительным. Разгром во дворце слишком красочно подводил итог ее жизни.
Главная царская улица проходила с юга на север параллельно Нилу, на ней располагались важные здания города, храмовый склад, и, конечно же, частные дома вельмож и богачей. В самом центре города возвышался храм Атона. Большая часть домов, покинутых своими хозяевами, уже приходила в упадок, фасады потрескались, крыши прохудились. Такое быстрое разрушение можно было объяснить тем, что город строился в спешке и спустя рукава. Эхнатон любил позировать. То, что требовало упорного и длительно труда, вызывало у него скуку и раздражение. Если бы не воля и терпение Нефертити, быть может, Ахетатон никогда и не стал бы новой столицей Кемета. Она по праву могла этот город назвать своим, поэтому ни при каких обстоятельствах не собиралась его покидать.
— Запомните каждый дом, каждую улочку... Это ваш город и строился он для вас, — Нефертити с наслаждением втянула запах реки, — только здесь так сладко пахнет Нилом и нигде больше. Это ваш дом, девочки мои. И падающее за горизонт солнце, ваш Бог. Помните об этом всегда. Где бы вы ни были, что бы с вами не происходило, Атон, творец всего сущего, всегда будет над вашей головой, он всегда будет согревать вашу жизнь. Поднимите руки вверх и подставьте ладошки Атону. Почувствуйте его. Почувствуйте его доброту, покой, тихую радость. Его тепло, которое он дарит без остатка всему живому на земле. Давайте споем гимн.
— Владыка все земель, восходящий ради них, диск солнца дневного, великий почитаемый!
Все чужеземные, далекие страны сотворены тобою и живут милостью твоею, — ведь это ты даровал небесам Нил, чтобы падал он наземь, — и вот на горах волны, словно волны морские, и они напоят поле каждого в земле его.
Как прекрасны предначертания твои, владыка вечности!
Теплый ветер пустыни возносил к небесам мелодичный и сильный голос царицы, разносил его по желтым пескам Кемета, за бескрайний горизонт вечности и космоса.
Ее любимый мужчина когда-то восхищался и преклонялся перед ее голосом. Она всегда пела только для него и для Атона.
Когда гимн был окончен, Бактатон наивно спросила.
— Мама, а такой голос, как у тебя, тоже Атон дает?
— Конечно. Бога прославляют красивым голосом. Если нет голоса или не умеешь петь, лучше не пытаться.
— А раньше ты пела чаще.
— Раньше была другая жизнь.
— А если Атон обидится на тебя за то, что ты ему стала реже петь?
— Мудрые не обижаются. Тем более он все знает. Он каждый день видит меня и мою жизнь.
— Мам, а он знает, почему все уходят из нашего города?
Лицо Нефертити помрачнело.
— Знает.
— Мама, а если скоро все отсюда уйдут, мы что так и будем здесь жить?
Это уже спросила Нефернеферуатон. Она, в отличие от своих сестер, помнила прошлую царскую жизнь намного лучше. Значит, и вопросы ее могут быть более опасными. Слугам, оставшимся с ней, Нефертити строго настрого запретила что-либо рассказывать дочерям о ее совместной жизни с Эхнатоном, о былой сказочной роскоши, о могущественной власти, которая превозносила их над всеми смертными, словно они действительно были богами. Она хотела, чтобы ее дочери, были как можно менее заметными, и о них попросту забыли. И чтобы они сами ничего не помнили ни об отцовских преобразованиях, которые закончились крахом и почти гибелью страны, ни о смуте, которую он посеял, ни о преступлениях, которые разобщили поначалу их дружную и крепкую семью, ни о старших сестрах, которые жили в позоре, и позором покрыли имя своей матери. Только при таких обстоятельствах у них появлялась возможность умереть своей смертью.
— Нет, ну что ты, все не уйдут, с нами останутся преданные друзья.
— Мам, — вмешалась Сетепенатон, — если ты самая главная царица, почему все слушаются Тутанхатона, почему уезжают к нему в Фивы? Ведь он же гадкий и противный мальчишка!
— Я главная царица в Ахетатоне, а он главный царь в Фивах.
— Но ведь здесь уже почти никого не осталось!
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
