"Прекраснейшая из женщин идет" (повествование о последних годах жизни царицы Египта Нефертити).

Глава 1.

Тело царя со скрещенными руками как будто плывет над головами близких ему людей и верных подданных. Слуги несут саркофаг на поднятых руках. Ночь прохладная, безлунная. В черной бездне слабо мерцают звезды, миллионы и миллионы одиночеств. Свет факела выхватывает заплаканное враз постаревшее лицо Великой царской супруги Тиу; посыпая голову пеплом, она причитает: 'Ты живешь в веках, и ты вечно молод'.

Нефертити проснулась. В спальне царил сумрак, от раскрашенных яркими красками стен веяло тоской и смертью. Ее тело и простыни были мокрыми от пота. Царица провела рукой по лицу, тяжелый вздох вырвался из ее груди. Воспоминания, воспоминания... Она всхлипнула. Сев на край постели, долго разглядывала ноги: толстые, ухоженные, ее ступни никогда не знали грубой обуви, горячего песка, камней на дороге, их холили, любили, берегли. Самые красивые мужчины целовали ее ноги, но тогда они были стройными, молодыми, желанными. Царица хлопнула себя по колену. Опять день не задаться, будет унылым, скучным, без настроения. Устав от собственного молчания Нефертити позвала:

— Мерита!

Из смежной маленькой комнатки вышла старая служанка. Протирая на ходу глаза, она склонилась в почтительном поклоне.

— Новый день приветствует вас, Прекраснейшая!

Царица бросила на нее недовольный взгляд.

— Сколько раз тебе повторять, обращайся ко мне только Божественная!

Пропустив слова Нефертити мимо ушей, Мерита подошла к окну и сорвала льняное полотно. В царскую спальню ворвалась утренняя прохлада и свежесть. В то же мгновение яркие краски на стенах заиграли, заискрились, тоска и недавние мысли о смерти и прошлом растворились в солнечных лучах. На мозаичном полу, где зелень травы резала глаз, дрожала роса, на стенах колыхались маки и орхидеи, на мраморном потолке в голубой синеве летали птицы.

— Божественная, я слышала, как ночью вы стонали во сне, но не осмелилась нарушить ваш покой. Вам приснилось, что-то дурное?

Служанка аккуратно расставляла крема и краски на прикроватном столике, готовила кисточки. Теперь только она имела право заботиться о красоте царского лица и тела.

— Вы должны обязательно рассказать сон до того, как Атон будет в зените, тогда все плохое и темное не подступится к вам.

Нефертити слабо улыбнулась. Раньше вместо бога солнца Атона называли Ра, и первые годы жизни в Ахетатоне Мерита так и говорила. Но царица никогда не упрекала ее за это. Нефертити рано поняла, что даже цари должны заслужить истинную преданность слуг и уметь закрывать глаза на их маленькие слабости.

— Мне снилось погребение фараона Аменхотепа.

— О-о-о! — оставив краски, Мерита внимательно слушала Божественную.

— Снилась царица Тиу, она горько плакала и причитала. Я почти кожей ощущала ее боль. Будто это не она, а я потеряла самое важное и самое дорогое в своей жизни.

— Это плохой сон, госпожа, вы правильно сделали, что рассказали его. Сейчас! — Мерита сделала неопределенный жест рукой. — Нефета, ты уже приготовила ванну для госпожи?

В спальне тут же появилась молоденькая служанка.

— Божественная, ванна готова.

Нефертити кивнула.

— Хорошо.

Ее нисколько не удивила неожиданная перемена разговора, от царского сна к приготовлению ванны. Это было в духе Мериты. И в том ли она сейчас положении чтобы требовать к себе полного внимания? Все это осталось в прошлом, чем скорее она научиться жить, как все обычные люди, тем быстрее пройдет боль.

Мерита грозно посмотрела на девушку.

— Ты должна это делать без моего напоминания!

— Но уважаемая Мерита, я же только учусь! Я во дворце совсем недавно!

— Без напоминания! Ты поняла? Ступай!

Нефертити не вмешивалась в подобные перебранки, тем более что в последнее время они стали довольно частыми. Во дворце действительно не хватало опытных и знающих людей. Разбирательством со слугами, их подбором, обучением, всем этим занималась Мерита.

Склонившись в поклоне, старая и мудрая Мерита, как ни в чем не бывало, продолжила:

— Сейчас госпожа примет ванну, и плохой сон смоет вода.

Тяжело встав с кровати, Нефертити потянулась.

Старая служанка украдкой бросила взгляд на тело царицы. Само время восхищалось гордой красотой царского лица, не обезображивая его морщинами. Но вот тело...после шести родов оно потеряло женскую притягательность, стройность, упругость, подтянутость. Толстые ляжки, раздавшиеся бедра, свисающий живот, обвисшие груди. Такое тело требовало особой одежды, которая могла все это скрыть. Быть может из-за этого, Эхнатон, который в молодости упивался необычайно красивым телом Нефертити, со временем отказался от него и заинтересовался стройными юными телами своих дочерей?

Мерита отогнала от себя черные, грязные мысли. Не ее это дело, что да как там было, рассудила она.

Опустившись в воду, Нефертити недовольно поморщилась. Вода была недостаточно прохладной и освежающей.

— Где ты нашла эту девушку? — капризно спросила она.

— Госпожа, вы же знаете, что сейчас не приходится выбирать. Просто не из кого. Большая часть молодежи уже в Фивах, при дворе вашей дочери Анкесенатон. Дворец наполовину пуст. — Мерита горько вздохнула. — Разбегаются все...

— Да, ушли наши времена... безвозвратно...

Нефертити задумалась, горький ком подкатил к горлу. И без того тоскливое настроение окончательно испортилось. Так не хочется верить, что ее время прошло. Когда она жива, здорова и полна сил!

— Прикажи Хенесу подобрать мне платье. Сегодня Тутмос будет делать зарисовки для моей новой скульптуры. Чего ты молчишь?

— Дело в том... — замялась Мерита.

— В чем? Хенес болен?

— Нет, — наконец-то решилась служанка. — Просто вчера он со своей семьей ушел в Фивы, к Анкесенатон.

Резко встав, отчего вода расплескалась на пол, с трудом сдерживая гнев и раздражение, царица вытерла тело, бросив мокрую льняную простыню в лицо служанки.

— Да что ж они все по вечерам убегают! Можно и днем! Значит, я сама себе выберу платье!

Не дожидаясь помощи, Нефертити выбралась из ванны и направилась в свои покои, оставляя на мозаичном полу следы от мокрых ног. Да что ж за день сегодня такой!

Войдя в гардеробную, она зло крикнула:

— Принеси мне голубую корону, воротники и драгоценности!

В гневе перебирая платья, Нефертити мысленно твердила себе, что придворный гардероба Царицы Двух Земель Хенес, умевший не только делать ее прекрасной и обворожительной, но еще и любимый собеседник, к которому она искренне привязалась, попросту никогда не было в ее жизни. Злоба и отчаяние душили ее. Мерзавец! Крыса! Предатель! Да как он посмел! Жалкий придворный, ничтожный смертный пренебречь ею! Ею! Царицей Кемета!

Оперевшись на створки гардероба, Нефертити прикусила костяшки пальцев и тихонько завыла. Все, все предали, сбежали, бросили... Через какое-то время она успокоилась, подождала пока красные пятна от слез сойдут с лица.

Выбрав платье и сандалии, Нефертити направилась в утреннюю комнату. Там ее уже ждала Мерита. Голубая корона и шкатулки с драгоценностями стояли на невысоком мраморном столике, а на мозаичном полу, среди летающих бабочек и колышущихся на ветру маках, лежали царские воротники.

Внимательно посмотрев на служанку, она горестно сказала:

— А ты говоришь, вода смоет дурной сон! Нас она скоро смоет!

Мерита только плечами пожала.

Когда-то после принятия утренней ванны и умащивания тела благовониями, Нефертити садилась в удобное позолоченное кресло, а с десяток служанок порхали вокруг нее. Ей оставалось только капризничать или шутить, смотря какое было настроение. Теперь царица многое делала сама, а старую грузную Мериту тяжело было назвать порхающей.

Нефертити легла на кушетку, вокруг которой заблаговременно были расставлены коробочки с очищающими и молодящими кожу мазями. Старые пальцы служанки быстро и со знанием дела умащивали рыхлое тело царицы.

Царица прикрыла веки. Что-то ей подсказывало, что она услышала не все дурные вести. Неужели самое страшное еще впереди?

Закончив утренний туалет и легкий завтрак Нефертити одела прозрачное платье, кожаные сандалии с золотыми ремешками и застежками, выбрала воротник отделанный малахитом, лазуритом и бирюзой.

Помогая надеть корону, Мерита заметила:

— Платье простоватое.

— Что ж, — ответила царица после недолгого молчания, — теперь я хочу, чтобы в моей жизни все было просто. Хватит сложностей и премудростей.

— Как считаете нужным, госпожа.

Обняв старую служанку, Нефертити горько произнесла:

— Не держи на меня обиду, верная и преданная Мерита. Ты, как никто знаешь, как тяжело мне и как порою трудно сдержать себя в руках.

— Божественная, в моем сердце нет и никогда не будет обиды на вас. Я же все понимаю...

Перед встречей с Тутмосом царица решила побывать в саду, привести свои чувства и мысли в порядок. Она медленно шла по длинным расписанным фресками дворцовым галереям погруженная в мрачные размышления. Странная тишина преследовала ее тень, дрожащую в свете масляных ламп. Нефертити замерла, ей показалась, что ее кто-то зовет. Но в огромных галереях она была совсем одна. 'Все как в жизни', — саркастически усмехнулась царица. Выйдя в сад, она направилась в свою любимую беседку. Пальмовые листья тихо шелестели над головой, царские тропинки, по которым когда-то расхаживали фазаны и диковинные птицы, зарастали травой. На огромный в тысячу царских локтей дворцовый сад остался только один садовник, конечно же он не мог со всем управиться. Нефертити это понимала, но все равно частенько ругала его. Она знала, что старый и больной, помнивший ее мужа мальчиком, он никуда от нее не сбежит. 'Это подло, — прошептал ей внутренний голос, — подло, подло...'. Царица резко встала. Да что ж за день сегодня такой!

Нефертити вошла в Зал приемов величественно и с гордо поднятой головой. Тутмос, главный царский скульптор и художник, уже поджидавший ее, почтительно склонился.

— Приветствую тебя, Повелительница Двух Земель, Нефернеферуатон — Нефертити, пусть жизнь твоя длится долгие годы, живи вечно!

Подняв голову, Тутмос бесстыдно впился в необыкновенно прекрасное лицо царицы. Вольность и непосредственность в поведении придворных взрастил Эхнатон, ненавидевший лицемерие и строгий этикет. После смерти царственного супруга Нефертити сохранила проявление свободы и искренности.

— Многие годы любуюсь и восхищаюсь твоей божественной красотой и все никак не могу насытиться ею!

Нефертити засмеялась, ее глаза подобрели, лицо смягчилось, настороженность сменилась мягкостью. Только в присутствии Тутмоса, главного и верного певца ее красоты, Нефертити могла не опасаться удара в спину.

— Ах, Тутмос, ты как всегда льстишь мне, — кокетливо произнесла она.

— О, нет, моя прекрасная царица! Я как всегда скромен.

Удобно устроившись в позолоченном кресле возле окна, Нефертити спросила:

— Верно ли я села, Тутмос? Как мне лучше повернуть голову?

— Все верно, Божественная, как художник, я обожаю ваш профиль, поэтому, как всегда, смотрите в окно.

— Как всегда... — тихо прошептала Нефертити.

Вновь грусть и тоска накатили на нее. Эти волшебные слова в ее сегодняшней жизни были пустым звуком. Теперь-то она по достоинству могла оценить постоянство и покой! В молодости она плохо понимала, что значит, когда вся жизнь определена и никакие превратности судьбы не способны омрачить ее. Она жила легко, весело, беззаботно, бездумно разбрасываясь счастьем, отмеренным ей на всю жизнь, она истратила за полжизни. Только все потеряв, пережив предательство мужа и детей, испытав и познав страх, от которого страдает большинство людей. Для них каждый новый день наполнен неизвестностью, а потому таит в себе угрозу, удары судьба наносит исподтишка и хладнокровно.

Взгляд Нефертити скользил по роскошным и вычурным домам знати, которые хорошо просматривались из окна. Они вызывали столько воспоминаний... Вон дом канцлера Нахти, его сосед царский знаменосец Сути. Они покинули ее вслед за царствующим фараоном Тутанхатоном и его женой Анкесенатон, переехавшими из Ахетатона в Фивы. В древнюю столицу Кемета, к старым святилищам Амона, которые когда-то царица пощадила. Нефертити молча проглотила предательство дочери и бывшего любимца — сводного брата Эхнатона, Тутанхатона. Приняв решение о переезде в Фивы под давлением жрецов Амона, которые после смерти ее царственного супруга вновь начали набирать былое влияние и могущество. Они даже не сочли нужным поставить ее в известность. Царица обо всем узнала случайно и что-либо изменить уже не могла. Точнее ей дали понять, что она уже ни на что не способна влиять. Вслед за ними потянулись и высокопоставленные придворные, армия и, что самое ужасное, родной и самый близкий человек, великий визирь Айя. Все приняли сторону юного, легкомысленного и неопытного Тутанхатона. Переворот, много лет готовившийся жрецами и сторонниками Амона, произошел быстро и бесшумно. Власть, словно вода, вытекала из ее рук. Предавали самые любимые и, как она наивно считала, самые надежные. Неужели столь коварное вероломство есть следствие враждебного и ужасного отношения к ней Эхнатона, разрушившего и погубившего в своем безумии не только царство, но и их семью? Сумевшего вызвать ненависть и презрение к Нефертити не только у придворных, но и у родных дочерей?

Царица с трудом подавила тяжелый вздох, ее руки сжались в кулаки, лицо напряглось. Вот она самая подлая и мерзкая крыса — безумный, трусливый Эхнатон. Ловко же он бросил ее на растерзание врагов. Какой-то древний мудрец сказал: своевременная смерть — важное и тонкое умение.

Царица отвела взгляд от пустых домов знати. Если бы было кому, она приказала бы снести их, стереть, обратить в пыль. Словно заноза в сердце они бередили ее кровоточащие раны. Тяжелые воспоминания о переезде придворных в Фивы вызвали в памяти царицы последний разговор с дочерью, который она больше всего на свете хотела бы забыть.

— Неужели ты не понимаешь, — говорила Нефертити Анкесенатон, — что этот город мы с отцом строили для тебя, для твоей будущей семьи? Неужели ты не понимаешь, что предаешь не только веру в которой я тебя вырастила, но и меня, свою мать?

Анкесенатон зло рассмеялась.

— Ты...мать?! Поздно же ты вспомнила об этом!

— Что? — царица потрясенно смотрела на тринадцатилетнюю девочку. — Я выкормила тебя своей грудью! Я оберегала тебя от болезней! Я...

— А что же ты не оберегала меня, когда в мою спальню на четвереньках вползал этот урод, которого я никогда не назову отцом! Где же ты была, когда он пыхтел и его слюни капали мне на лицо, а я кричала и звала тебя!

Нефертити закрыла лицо руками. Больше всего на свете она боялась этой страшной правды. Больше всего на свете она боялась того ужаса, который преследовал ее и дочерей. Ужаса, имя которому, Эхнатон. Больной и сошедший с ума Эхнатон.

— Я ненавижу Атона! Ненавижу этот проклятый город! Ненавижу все, что он любил! Ненавижу тебя! А еще я ненавижу ребенка, которого от него родила! — кричала, выплевывала из себя горькие, ядовитые слова худенькая девочка, когда-то больше всего на свете обожавшая отца и мать.

Нефертити тяжело произнесла:

— Ты не понимаешь...не понимаешь... Ты же для него кукла. Он наиграется тобой, а потом открутит ножки, ручки, голову, и выкинет как непотребство. Он всю жизнь ненавидит меня.

— Кто?

— Верховный жрец Амона.

Медленно пятясь назад, Анкесенатон упрямо твердила:

— Это неправда! Он хочет спасти Кемет от тебя! Он хочет спасти всех нас от тебя! Ты даже урода травила, чтобы он сошел с ума, чтобы самой царствовать!

Нефертити зашаталась, оперлась на спинку кресла стоявшего рядом. Когда же она упустила свою дочь? Когда ее потеряла? Да... да...в ту ночь, когда Эхнатон силой взял ее, маленькую, худенькую девочку...да, она звала ее...звала...

-Отчего же я не царствовала, — с трудом выдавила из себя царица, — у меня было столько возможностей? Не повторяй глупости. Твой отец болел, а потом сошел с ума.

— Нет, нет! Я не верю ни единому твоему слову! Не верю тебе, слышишь! — завизжала Анкесенатон. — Ты подлая! Гадкая! Ты умерла для меня!

Нефертити плохо помнила, что было потом. Впрочем... ничего уже и не было.

Царица резко встала с кресла, чтобы успокоиться и унять внутреннюю дрожь, прошлась по залу.

Тутмос, прекратив делать наброски, внимательно наблюдал за ней. Сегодня она была не в себе, еще более угнетенной чем обычно.

— Божественная, позвольте мне продолжить свою работу позже?

— Что? — Нефертити рассеянно посмотрела на него, потом три раза хлопнула в ладоши.

В зал вошел писарь Ани.

— Я весь внимания, царица.

— Я...Ани...Повелеваю...

Нефертити явно колебалась, каждое слово давалось ей с трудом.

— Божественная, я внимательно слушаю вас, — повторил Ани.

— Любой, кто хочет покинуть город Ахетатоне, благодать Атона и царицу Верхнего и Нижнего Кемета по своему желанию, дабы переехать ко двору фараона Тутанхатона и царицы Анкесенатон в Фивы, может сделать это в любое время, не опасаясь гонения и наказания. Вот так...

На какое-то мгновение в зале повисло молчание.

Ани невозмутимо смотрел на царицу.

— К вечеру, жители города будут оповещены о вашем распоряжении.

Поклонившись, главный писарь вышел.

— Ты тоже можешь идти Тутмос, — обратилась Божественная к скульптору. — Потом...я позову тебя потом.

Оставшись одна, Нефертити закрыла лицо руками, ее плечи затряслись от беззвучных рыданий. Сколько боли и раскаяния вмещает в себя ее сердце. Как оно еще не разорвалось. Выплакавшись, царица вернулась в свои покои. Вечер она решила провести с дочерьми: Нефернеферуатон, Сетепенатон и самой любимой из них, Бактатон.

Глава 2.

Над ней склоняется лицо Эхнатона, узкое, красивое с чувственными губами, любимое, родное. Он жарко шепчет:

— Я обожаю тебя моя царица! Ты сегодня подарила мне самую волшебную ночь!

Нефертити счастливо улыбается, бесконечная любовь переполняет ее сердце, ее тело. В этот миг она как никогда верит, так будет вечно.

— Я всегда, ты слышишь? Всегда буду делать только то, что хочешь ты, о, моя любовь!

Нефертити прижимается к нему всем телом. Его запах, его биение сердца...

— Любовь моя..., — тихо шепчет она.

Нефертити резко поднялась с подушек. Рядом с кроватью стояла испуганная Мерита.

— Госпожа, что с вами? Вы так страшно рыдали!

Царица поднесла руки к лицу, оно было мокрым, и горло болело, будто действительно она рыдала: страшно и безнадежно.

Нефертити бессильно откинулась на подушки, тихо прошептала:

— Я не знаю Мерита... Мне снился Эхнатон...наша любовь...то, что было...то чего никогда больше не будет...

Голос предательски дрогнул, на глаза набежали слезы, нестерпимая боль сдавила сердце. Нефертити боролась с нахлынувшими чувствами, понимая, что с каждым разом ей становится все сложнее это делать. В этом суть ее падения, крах жизни, пребывая на самом дне, суметь сохранить царское достоинство. Смочь перебороть постыдное чувство — чувство жалости к самой себе.

Наконец справившись с собой, Нефертити приказала:

— Открой окно, приготовь ванну, разбуди детей, и пусть подают завтрак, ...я ...пойду сегодня в Большой храм Атона.

Но зачем? Тут же спросила она себя. Зачем ворошить прошлое, когда будущее так ужасно? Даже ее корона больше не является символом царской власти и не прикосновенности. Любой может ее обидеть, любой может ее убить. От этих мыслей стало еще нестерпимей. Как противна и невыносима жизнь! Как все ненавистно! Но, в конце концов, она еще царица и пока жив великий визирь Айя, ее верный защитник, этот титул никто не посмеет у нее отобрать. Может быть, утешится этим?

— Жизнь во дворце должна идти своим ходом Мерита, — обратилась царица к служанке, но на самом деле она говорила это себе самой, в который раз убеждая себя в правильности своего поведения.— И никакие превратности судьбы не должны этот ход нарушить. Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Да, госпожа, — склонившись в поклоне, Мерита поцеловала руку,— живи вечно царица.

Ближе к полудню Нефертити вышла в сад. Ей было неловко идти в храм с пустыми руками. Бог жизни и солнца Атон любил цветы, жизнь в любом ее проявлении и обличии. Впрочем, какой бог этого не любит?

С цветами для жертвоприношения, Нефертити вошла под сумрачные своды Большого храма Атона. Когда-то здесь проходили пышные торжества, шумно и весело отмечались праздники, вино и пиво лилось рекой. Стоя рука об руку с Эхнатоном она, мелодичным и красивым голосом, пела хвалебные оды Атону. Сотни жрецов, в святилище храма, исполняли службу, тысячи людей славили возлюбленного сына бога — фараона Эхнатона в 'Доме ликования'.

Теперь храм приходил в упадок, несколько жрецов, сохранившие верность культу Атона мало что могли изменить. Фараон Тутанхатон, принимая вассальную дань, ничего на храм не выделял, хотя все свое детство провел в его стенах. Нефертити расценивала это как трусость. Мальчишка явно боялся и стыдился своего прошлого, которое было связано с поклонением Атону, а теперь всеми силами пытался убедить жрецов, что это он только внешне воздавал почести и пел гимны, на самом деле он всегда верил в старых и мудрых богов Кемета — Амона-Ра, Гора, Осириса, Изиду...

Пройдя аллею пилонов, Нефертити вошла в святилище. Справа и слева были расположены десятки маленьких алтарей. Между монументальными колоннами в виде связок папируса высились четыре громадные статуи фараона. Нефертити невольно замедлила шаг, ей стало не по себе, каменные глаза Эхнатона следили за ней. По ее проекту фараон установил эти статуи, и вот теперь, когда она желает избавиться от них, даже некому приказать.

Встав лицом к солнечному диску Атону, царица оказалась под его лучами-руками, под божьей благодатью. Одна из рук Атона протягивала ей анх — символ жизни. Под другим анхом всегда стоял Эхнатон. Божественная зажгла ладан. Вьющийся благоухающий дым создавал мистическую атмосферу и изгонял злых духов. Возложив цветы на жертвенный алтарь, Нефертити воздела руки. Сильный мелодичный голос нарушил гробовую тишину.

— О, прекраснейший!

Ты сияешь на небосклоне, о вечно живой Атон, даритель жизни!

Ты взошел на восточном склоне неба и всю землю наполнил своей красотой.

Ты прекрасен, велик, светозарен!

Ты высоко над всей землею! Лучи твои обнимают все страны, до пределов того, что сотворено тобою.

Ты Ра, ты достигаешь границы мира.

Ты подчиняешь дальние земли сыну, любимому тобою.

Нефертити запнулась.

— Любимому...

Ее взгляд встретился с каменным взглядом Эхнатона. Как талантливо и верно Тутмос изобразил его. Родные горячо любимые и самые ненавистные черты лица, родные плечи, руки. Когда его тело, изуродованное болезнью, превратилось в нечто бесформенное, уродливое и отталкивающее, Нефертити не смогла отказаться от плотской любви. Это значило бы предать его, когда он нуждался в помощи и поддержке. Эхнатон прогнал ее, чтобы привести во дворец другую женщину — Кэйе, чтобы ему никто не мешал делить постель с дочерьми — Меритатон и Анкесенатон. С позором выгнал из дворца, крича ей в спину, гордую и прямую, что особенно в тот момент выводило его из себя, дурные грязные проклятия. А потом она вернулась, он уже совсем не мог ходить и говорить, задыхался. Она тихо сидела возле его постели, а он держал ее руку в своей, и в тот момент она поняла, что ничего вечного нет — ни любви, ни ненависти.

Нефертити тяжело вздохнула. Что толку тосковать о прошлом? Когда в ее руках была власть и могущество Двух земель, все ждали от нее решительных действий: что она провозгласит себя царем царей и тем самым станет второй Хатшепсут. Все ждали, что она наконец-то положит конец войне с хеттами, что она восстановит гармонию Маат и порядок в ослабевшей стране, в которой царствовал произвол чиновников, взяточничество и раздоры. Хаос стал следствием бездарного и безвольного правления Эхнатона. Фараон предпочитал жить в фантазиях, всячески избегая реальности. Но она не смогла. Быть может, она не так сильно жаждала власти, как думала? Быть может, ее подвела простая человеческая порядочность? Что уж говорить о ее сегодняшнем положении! Теперь-то что она может изменить? Ее старшая дочь Меритатон, став царской супругой юного соправителя Эхнатона, Сменкхары, отобрав у матери, власть и славу, не погнушалась забрать и личный эскадрон. Теперь царица Кемета жила без личной охраны.

Выйдя из храма, Нефертити присела на ступеньки. В звенящей голубизне неба парил сокол, белоснежные облака образовывали причудливых животных. Царица думала о своем одиночестве, о том, что когда-то здесь толпились тысячи людей, у нее просили благодать и помощь, к ее ногам бросали цветы и славили, славили. А теперь пустота и тишина. Нехорошая тишина, тревожная. Одинокая слабая женщина среди монументальных храмов и скульптур, словно песчинка в мрачной бездне космоса. Что она может сделать? Кто ей сумеет помочь? Как жестоко расправились с ней боги Кемета, обидчивые и мстительные. И словно в ответ ее черным мыслям она четко и явственно услышала саркастический голос своего главного и злейшего врага верховного жреца Амона, Птахотепа: 'Что же твой Атон не помогает тебе? Тоже бросил? Сбежал в Фивы?'. Нефертити резко поднялась и испуганно оглянулась. Он никогда сюда не приедет, успокаивала она себя. Как бы люто он ненавидел ее, но глумиться над царицей, над женщиной, не стал бы. Еще раз взглянув на храм возносящийся к небу Нефертити направилась во дворец фараона. Он встретил ее гробовым молчанием, открытыми воротами, выломанными главными дверями. 'Опять грабители побывали здесь. И даже стражу не поставишь, мне ей совсем нечем платить', — сокрушенно думала царица. Ей бы сейчас хоть немного того золота, которое она когда-то так бездумно раздаривала и она бы здесь все привела в порядок.

С болью и удивлением Нефертити осматривалась вокруг. Как же все изменилось после смерти Эхнатона и Сменкхары. Словно с их кончиной ушла благодать царского рода, и торжество жизни уступило место гниению смерти. От былого великолепия и сказочной роскоши, вызывавшей зависть и кривотолки не осталось и следа. Только разгром и запустение. Слишком многим оно кололо глаза, раздражало, наводило на черные мысли. Ее любимые цветочные клумбы были вытоптаны, поющие фонтаны, созданные Тутмосом и его учениками — разбиты; пруды, где беззаботно и лениво плавали золотые рыбки, замусорены до безобразия; клетки, в которых когда-то жили редкие животные, специально доставленные из всех уголков мира, открыты и разломаны. А ведь все это сказочное великолепие создавалось с любовью, каждая деталь тщательно продумывалась, по задумке царской четы, дворец должен был пережить их и достаться в наследство детям.

Войдя во дворец, Нефертити замерла от ужаса и боли поразивших ее в самое сердце. Изображения животных и растений на стенах инкрустированные малахитом, ляпис-лазурью, бирюзой, сердоликом и другими драгоценными камнями были разбиты. Расписанный потолок осыпался, а большая часть пола, когда-то покрытого золотыми плитами, безжалостно вскрыта грабителями. Царице стало нехорошо. Дурнота, слезы, горечь подкатили к горлу. Думала ли она, что помимо своей разбитой жизни ей придется пережить еще и разорение собственного дома? В ушах зазвучал голос Эхнатона: 'Мир наполнен любовью'. Где же эта любовь, когда вокруг столько ненависти и зла?

Дворец делился на три части: личные покои фараона, ее покои и дома чиновников. Дома чиновников уже давно были ими оставлены. В свои личные покои Нефертити идти не хотела. Боялась, что воспоминания надолго выведут ее из хрупкого равновесия, которое она с большим трудом обрела и в котором сейчас пребывала. К тому же, стены ее комнат все еще хранили память о необыкновенной любви и сказочном счастье пережитом ею в молодости. Осторожно обходя места, где был вскрыт пол, Нефертити направилась в покои фараона.

Переходя из галереи в галерею, бродя по комнатам, с черной тоской и безысходной грустью царица рассматривала уцелевшие скульптуры и фрески, вслушивалась в непривычное молчание дворца, когда-то наполненного всевозможными запахами, суетой и счастливыми детскими голосами. Она совсем не боялась встретить здесь нежданного гостя. Собственная жизнь уже давно не представляла для нее особой ценности.

Охваченная сумрачными тяжелыми чувствами, Нефертити вошла в тронный зал и замерла. Ее взгляд наткнулся на пустое возвышение возле стены, когда-то там стояли два трона, изготовленные из чистого золота на львиных лапах и инкрустированные драгоценными камнями. Их красота и роскошь вызывали восторг и восхищение у любого заморского гостя и подданного. Теперь на ее троне восседала ее третья дочь Анкесенатон. Старшая, Меритатон, после смерти мужа, соправителя Эхнатона Сменкхары, переехала в Фивы. Нефертити не видела ее несколько лет, а та совсем не интересовалась судьбой матери. До царицы доходили слухи о том, что Меритатон процветает, постоянно устраивает шумные праздники, и уже сбилась со счета побывавших в ее спальне мужчин. Определенно, своей любвеобильностью она пошла в отца.

Нефертити подошла к возвышению и долго стояла возле него. На сердце была пустота и отчаяние. Именно в это мгновение она окончательно поняла, что все потеряла. Все. Безвозвратно. Навсегда. Царица сжала кулаки и заорала истошно, страшно, будто кто резал ее по-живому:

— Нет! Нет! Все мое, мое! Я царица! Я! Я!

Эхо пронеслось по комнатам, анфиладам, и затихло в мрачных галереях.

Нефертити всхлипнула, оглянулась, словно ища помощи или поддержки, закрыла лицо руками. Ее плечи опустились, казалось еще немного, и корона окончательно упадет с ее головы. Но прошло мгновение, и царица вновь взяла себя в руки. С какой-то отчаянной решимостью она направилась в торжественный зал приемов. Здесь ее ждало такое же разорение, как и во всем дворце. Грабители не пожалели даже стен, во многих местах мозаика была полностью соскоблена. Но что это? Обернувшись, Нефертити в изумлении смотрела на чудом сохранившуюся расписанную стену. На ней была изображена ее семья. По какой-то счастливой случайности грабители обошли ее стороной. Нефертити осторожно провела пальцами по счастливому лицу Эхнатона. Его руки были подняты к небу, он пел гимн Атону, который простирал над ним лучи-руки. Болезнь только начиналась, поэтому его тело все еще было хорошо собой, правда ноги были слегка полноваты, да и бедра немного походили на женские. Даже сейчас, несмотря на все то дурное, что было между ними, Нефертити не могла не согласиться с тем, что Эхнатон необыкновенный человек выдающегося ума. Мало кто мог понять царя, любящего правду больше жизни и вознесшего любовь к истине выше всех законов. Нарушая тысячелетние традиции, он провозгласил, что бесчисленное множество египетских богов, выдумка жрецов, химера. Истинный бог один, и он для всех, и имя ему — Атон, утешающий и согревающий всех своих детей. 'Это я виновата в его безумии, — вдруг подумала Нефертити, — слишком многое я взвалила на него, такого слабого и безвольного, и он не справился. Надо было действовать так, как учил Айя — решительно. Не делить с ним трон, а сидеть на нем одной. Используя его идеи и свое благоразумие, я смогла бы разрушить узел предопределенности нависший над нами, и все было бы иначе'.

А вот и она: радостная, смеющаяся. Как же часто она смеялась тогда! Она держит мужа за руку. Да, да так все и было. Они часто ходили за руки, будто боялись потерять друг друга. Рядом с ними возлюбленные дочери, они весело и шумно играют возле их ног. В то время они никогда не разлучались, всегда были вместе. Даже на официальные приемы царская чета брала с собой дочерей. Меритатон, Макетатон, Анкесенатон, Нефернеферуатон. Еще двоих дочерей Сетепенатон и Бактатон, Тутмос не изобразил, они тогда не родились.

Нефертити подошла к Макетатон, поцеловала ее, прижавшись к изображению всем телом, тихо прошептала:

— Как хорошо, что ты ничего не видишь и не знаешь. Поверь, там, где ты сейчас намного лучше, чем мне здесь. Подожди меня еще немного, мы скоро встретимся.

Смерть Макетатон стала первым ударом судьбы в жизни царской четы, она стала их первой общей потерей. Именно после ее смерти, дружная и сплоченная семья начала распадаться. А болезнь и безумие, охватившее Эхнатона, окончательно его одолели.

Нефертити вышла из дворца уставшей и разбитой. Солнце уже давно прошло свой зенит. Скоро ее город накроют сумерки и вновь горстка преданных божеству Атону окажутся во мгле. Царица долго колебалась: идти ли ей в дворцовый сад? 'Нет, надо', — все-таки решила она. Ведь это может быть последний раз.

Давно заброшенный сад представлял собою жуткое зрелище: выкорчеванные деревья, видимо, кто-то решил перевезти их в собственный сад, затоптанные кусты, вот и все, что осталось от когда-то пышной цветущей зелени, свезенной со всего мира. По дороге, собрав скромный букет из диких цветов, Нефертити повернула к святилищу Атона, который располагался в укромном уголке сада. За ним располагались погреба. В одном из них находилась могила ее маленькой внучки, первой дочери Анкесенатон. Рожденная в ненависти и боли, девочка не прожила и месяца. Используя остатки своего могущества и влияния, Нефертити настояла на том, чтобы девочку похоронили здесь. Великий визирь Айя помог ей в этом, он придумал для безумного Эхнатона какую-то историю о том, что сейчас в горах опасно делать гробницу. Нефертити получила то, что желала. Впервые в истории могущественных царей Кемета, особа царской крови была похоронена в земле, как все простые смертные. Так Нефертити спрятала плод преступной связи отца и дочери. Она, Великая царская супруга фараона 'живущего в истине', скрыла самую страшную правду о своей опозоренной и обесчещенной семье.

На этой преступной тайной могиле завязался еще один узелок ее судьбы. И уже никогда бы она не смогла его развязать.

На дверях кладовой висел замок, его повесили по приказу царицы. И на всеобщем фоне разграбления было странным видеть его целым. Эта беда случилась тогда, когда они жили отдельно: она с младшими дочерьми, Эхнатон со старшими; когда в ее спальню Эхнатон привел другую женщину — Кэйе.

Положив цветы на землю возле дверей, Нефертити присела, закрыв лицо руками. Как же в этот миг хотелось забыть всю свою жизнь. Как же страшно расплачиваются цари за свои ошибки и ослепление. Царица удивилась своей мысли. Она никогда не считала себя ответственной за то разорение, что постигло Кемет, за свое поражение и крах жизни. В этом виноваты были только Птахотеп, стоявший на стороне Амона и Эхнатон, частенько не слушавшийся ее. Это они толкали ее на глупые безумства, заставляли губить страну, давить народ нищетой и голодом.

— Это тебе от бабушки, — тихо прошептала царица, положив к дверям кулончик с изображением Анкесенатон. — А это мне от тебя, — взяв горсть земли, Нефертити положила ее в льняной платок, на котором золотой нитью было вышито 'Благодать Атона прибудет с тобой'.

Вечерело. Тихие сумерки окутывали самый прекрасный город — Ахетатон, бывшую столицу мира. Опустошенная и разбитая брела царица Двух Земель по безлюдным улицам, которые когда-то она с мужем придумывала, чертила. Большая часть домов были пусты, их хозяева уже давно перебрались в Фивы, остались только старики да самые ленивые, а может быть самые преданные? 'Трусы, трусы!', — хотелось крикнуть Нефертити, но приходилось сдерживаться, ей не хотелось, чтобы ее кто-кто узнал. Ноги сами привели ее к дому Тутмоса. Его дверь, как всегда, была открыта. Нефертити вошла. В комнате стоял сумрак и прохлада.

— Тутмос, — жалобно позвала Нефертити.

Она всхлипнула. Черная, невыносимая, болезненная мысль заползла в сердце, неужели и он ее бросил? Войдя во внутренний дворик, царица облегченно вздохнула, — в мастерской, расположенной тут же, — горел светильник. Она медленно пошла на свет.

Тутмос сидел за рабочим столом спиной к двери. Нефертити залюбовалась его обнаженными плечами, в глубине сердца заныла тоска о любви...

— Как ты прекрасен, — тихо прошептала она.

Тутмос обернулся, из рук выпало зубило, лицо расплылось в счастливой улыбке, он бросился к ней, подхватил на руки, закружил.

— Как же я тебя ждал! Как я ждал тебя!

В одно мгновение потолок и пол поменялись местами, границы между настоящим и прошлым стерлись, Нефертити отдалась искрометному счастью, которое способен был подарить только мужчина.

Тутмос крепко прижал ее к себе.

— Ты не должна приходить ко мне вечером одна. Прошу тебя, не делай больше этого. Теперь в городе опасно, а у тебя нет охраны. И вообще, почему ты не думаешь о себе?

— Я думаю, — тихо ответила Нефертити.

— А если с тобой, что-то случится? Я не смогу это пережить.

— С тобой все будет хорошо. Ведь о дочерях тогда никто кроме тебя не позаботится.

Тутмос тяжело вздохнул. У нее на все был ответ, и застать ее врасплох было сложно.

Нефертити поднялась, одела легкое прозрачное платье.

— Я хочу выдать их замуж, — неожиданно сказала она.

Вслед за нею поднялся и Тутмос.

— За кого?

— В том то и дело, что теперь их вряд ли кто возьмет.

Присев на краешек табуретки Нефертити задумалась.

— А это надо сделать, как можно быстрее. Я думаю, в этом мне сумеет помочь Айя. А ты...

Она внимательно посмотрела на Тутмоса.

— А ты... будешь рядом, чтобы оберегать их.

— Я не понимаю тебя? О чем ты? Что случилось?

-Пока ничего. Ты же знаешь мое положение... Просто... мне снятся дурные сны и плохое предчувствие мучает. Ты согласен быть рядом с ними? Но для этого тебе придется покинуть свою мастерскую?

Плохое предчувствие? Тутмос даже не знал, что сказать на это. Чем утешить? Да и как можно утешить женщину, которая с самой высокой вершины мира упала вниз?

-Согласен. Все необходимое, что нужно мне для работы я всегда смогу взять с собой. А ты говорила уже об этом с Айя?

— Нет. Завтра я пошлю ему записку...

Нефертити запнулась, на одной из полок прикрепленных к стене, где стояли ее бюсты, за ней следили холодные каменные глаза той, другой женщины — Кэйе.

Тутмос проследил за ее взглядом.

— Этот бюст уже давно там стоит, ты только сейчас его заметила. Пойми, я скульптор, художник, фараон приказал мне сделать...

— Для чего ты оправдываешься передо мной, — резко перебила она его, — разве ты сделал, что-то дурное? Покажи мне ее.

Тутмос осторожно поставил бюст Кэйе на стол. Мягкие нежные черты лица, слегка полноватые, чувственные губы и глаза — большие, миндалевидной формы, необыкновенной красоты.

— Она действительно прекрасна, — с какой-то затаенной грустью проговорила царица. Ненавистная женщина, причинившая ей так много горя и страдания мертва, она пережила ее и теперь в своих руках держит ее гипсовую голову. — Ты удивительный мастер, Тутмос. Я уверена, твоему таланту завидуют даже боги.

Тутмос обнял Нефертити за плечи, поцеловал в шею.

— Благодарю тебя, моя любимая. Но если бы не фараон, я бы так и остался жить в бедном квартале Фив.

Нефертити ласково улыбнулась.

— Сядь возле меня.

Тутмос опустился на пол.

Наклонившись к его лицу, она поцеловала его в губы. Какое-то мгновение они молча смотрели друг на друга.

— Да уж, Эхнатон умел замечать таланты и возносить их. Ты знаешь, он ведь считал, что все люди равны.

— А ты так не думаешь?

— Уже нет. Все мы рождаемся разными, и у каждого из нас своя судьба. Одним в этом мире, предназначено повелевать, другим подчиняться. Ну а третьим, как тебе, при любых обстоятельствах — быть свободным.

Тутмос положил голову на колени царицы.

— И все же, если бы не он, мы бы не встретились.

— Да, если бы не он, многое в моей жизни было бы по-другому.

— Ты сожалеешь о своем браке?

— Пока не знаю, — уклончиво ответила Нефертити. — Но из-за его поступков, я теперь боюсь за судьбу дочерей.

Порою ей хотелось рассказать любимому о тяжести, что лежала у нее на сердце, о своей боли, с которой она просыпалась и ложилась спать, о страхе смерти, который преследовал ее. Иногда ей хотелось расплакаться у него на груди, крепко обнять и рассказать всю свою жизнь, о которой он, на самом деле, мало что знал. Но все это было несбыточно.

Тяжелый вздох вырвался из груди царицы.

Тутмос удивленно поднял голову.

— Что с тобой, любимая? Ты так вздыхаешь, будто бы на твои плечи давят тысячи скал.

— Что ты, любимый. Тебе показалось. Я просто засмотрелась на эту бедную девушку. Даже страшно представить, сколько боли и страданий пришлось ей пережить.

Тутмос достаточно хорошо знал Нефертити, чтобы усомниться в искренности ее слов. Ей на самом деле было жаль соперницу.

— Я слышала, он заставлял надевать ее мужские царские одежды и изображать из себя фараона, правда ли это?

— Правда. Он относился к ней как к животному, в припадках безумия бил ее. А однажды...при мне и моем ученике Пафнутий, силой потащил в спальню.

Лицо Нефертити потемнело. С ней то, гордой и свободолюбивой, ему приходилось сдерживаться. Действительно бедная девочка.

— В ее взгляде много грусти. Хотя, что может сделать наложница, когда ее душа и тело принадлежат фараону?

Тутмос заколебался, он столько лет хранил эту страшную тайну, боялся за свою жизнь. А все равно все потерял: богатство, славу, учеников. Быть может это и есть расплата за его трусость? Ведь говорили же древние мудрецы, — спрятанная истина отравляет того, кто ее спрятал.

— Нефертити, а ты знаешь, что ее убили?

Царица внутренне напряглась, но виду не подала. Разговор принимал совершенно неожиданный поворот.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Только то, что ее убили. Она принимала ванну, к ней зашли двое, она не успела даже крикнуть.

— Ты-то откуда это знаешь?

Осведомленность Тутмоса поразила царицу. Она знала об убийстве.

— Мне проболталась ее служанка, но я думаю, она еще об этом кому-то рассказала, так как скоро ее нашли мертвой.

— А почему служанка решила довериться тебе?

Как хорошо, что у Тутмоса не длинный язык. Это и спасло ему жизнь. Представив, что любимого сейчас могло бы и не быть ей стало страшно.

— Но ведь я же не только царей изображаю! И простые люди стремятся попасть на барельефы и стены дворцов. Смертные тоже хотят увековечить себя.

— Ах, вот как!

— И не просто так главный советник Айя обманул фараона, он скрыл свое участие в этом преступлении. Как бы фараон ни был безумен, но он готовился к браку с Кэйе. Он хотел сделать ее царицей.

Нефертити встала с табуретки. Она совсем не представляла, что ей надо сейчас сказать и сделать. Ведь перед ней был не враг, а любимый мужчина. Выводы, к которым пришел Тутмос, говорили сами за себя. Как же поступить? Как его обмануть?

— Как хорошо, что я тогда ничего об этом не знала! — неплохо изображая удивление, произнесла царица. — А почему именно сейчас ты решил мне об этом рассказать?

— Ты говорила, что устала от лжи и хочешь только правды. А я устал молчать и тоже хочу только правды.

Тутмос поднялся, крепко обнял Нефертити.

— А почему ты так разволновалась? Ни для кого не тайна, что Айя все сделает для того, чтобы спасти тебя и твоих дочерей, а главное ваши права на трон.

Все отрицать бессмысленно. Рассказать правду? Нет, опасно не только для него, но и для нее. Ах, если бы не дети, она бы уже давно ушла, взяв с собой Тутмоса, к хеттам. И забыла бы свою жизнь в Кемете, словно дурной сон.

С царственным величием и спокойствием, как человек, которого не в чем обвинить, Нефертити посмотрела ему в глаза. Несмотря на отношения и чувства, которые их связывали и роднили друг с другом, она не могла себе позволить доверять ему полностью. Не в ее это было характере посвящать кого-либо в свои дела и сокровенные мысли. А в ее нынешнем положении это была непозволительная и непростительная роскошь.

— Заверни мне голову Кэйе, я возьму ее с собой.

Глава 3.

Голубые воды Нила сверкали в солнечных лучах. Со стороны казалось, будто кто-то разлил серебро. Рыбачьи лодки мягко покачивались на волнах. В портовую гавань заходили торговые заморские корабли. Царица Двух Земель со смешанным чувством удовольствия и тревоги пыталась рассмотреть причал. Но из дворца он был почти не виден. Ей нравилось, что она хозяйка всего Кемета и что любое событие, так или иначе, имеет к ней отношение. И корабли, и рыбачьи лодки, и порт, и люди, и Большая река, все..., все было ей подвластно. Это рождало в ней чувство гордости, самодовольства, удовлетворенности за самую себя и свою удачную жизнь. А вот почему ей было тревожно, она только догадывалась. Возможно от вчерашнего разговора с Птахотепом, Верховным жрецом Амона. Он недвусмысленно дал ей понять, что с Ахетатоном и Нефертити пора что-то решать. А то неровен час и под ней трон зашатается. Анкесенатон боялась жреца. И совсем не верила словам Айя, уверявшего ее в том, что опасаться нечего. Этот человек сумел одолеть не уступающую ему ни в силе духа, ни в коварстве, ни в уме Нефертити и ее бога Атона, а уж что говорить про нее. Она слабее матери, точнее, проигрывает ей во всем. Если бы Айя тогда не встал на ее и Тутанхатона сторону, Нефертити стерла бы их в порошок и развеяла бы по всему Кемету. С таким врагом шутки плохи, а любая ошибка — смерть.

Анкесенатон отвернулась от окна и мягко улыбнулась вошедшей сестре. Меритатон как всегда была разодета, а ее лицо покрывал толстый слой краски. Платье прошито золотой нитью, золотые воротники, золотые браслеты, вплетенные в парик золотые диадемы, губы и щеки ярко и плотно накрашены красной охрой, глаза темно-зеленой краской. Она почему-то считала, что ее царский статус должен быть виден издалека и производить ошеломляющее впечатление. И Меритатон действительно поражала, правда своей вульгарностью и безвкусицей. Придворные, которые помнили изысканный, тонкий вкус Нефертити, с саркастической усмешкой и с сожалением посматривали на Меритатон.

Анкесенатон догадывалась, зачем та просила о встрече: видимо речь пойдет об увеличение расходов на ее содержание.

— Что на этот раз тебя привело ко мне? — приветливо спросила она.

— Фи, как некрасиво, — Меритатон скорчила одну из своих капризных гримас, — ты хотя бы для приличия спросила о моих делах.

— Твои дела идут прекрасно. И я, как царица Двух Земель, — не без тщеславия и самодовольства подчеркнула Анкесенатон, — знаю об этом лучше всех. Совсем недавно, мой супруг, подарил тебе несколько земельных наделов, пастбище и луга. Тебе не на что жаловаться.

— С чего ты решила, что я пришла жаловаться? Хвала Богам и моей младшей сестре у меня есть все, что только может возжелать человеческое сердце!

Поудобнее устроившись в позолоченном кресле, Меритатон положила ноги на специальную подставку. Перебирая на запястье золотые браслеты, она продолжила.

— Я просто хочу напомнить о том, что в своем дворце я живу не одна. У меня есть еще два лишних рта! Наши тетушки, Мутноджемет и Бактатон. Имея каждая по своему дворцу, почему-то считают своим долгом гостить у меня, а на самом деле жить! Они объясняют это тем, что из-за своего вдовства я могу начать мрачно смотреть на мир, и они меня от этого, якобы, хотят остеречь. Но я то совсем не печалюсь! Слава богам, я наконец-то стала свободной и самостоятельной женщиной! Конечно же, все, за счет чего я живу, приходится делить на троих! И ничего поделать я не могу. Они же родственники!

Меритатон капризно надула губки и сделала очень расстроенное лицо.

— А любовников вы тоже делите на троих? — не без интереса спросила Анкесенатон.

Меритатон фыркнула. Ее ничем нельзя было смутить, даже таким вопросом.

— Ну что ты? Я брезгую. Хотя...— она хитро прищурилась, — тетушка Мутноджемет попыталась отбить у меня садовника. Но это был только один раз.

Представив толстую, постаревшую и с одышкой Мутноджемет, родную сестру Нефертити, кокетничающую с молодым и хорошо сложенным садовником, а других мужчин Меритатон не признавала, Анкесенатон весело рассмеялась.

— Отчего ты смеешься?

— Весело вам втроем! Так что ты хочешь от меня? Чтобы я избавила тебя от тетушек? Или чтобы я увеличила расходы на твое содержание?

Меритатон быстро вскочила с кресла, крепко обняла сестру.

— О, мудрейшая! О, прекраснейшая! О, добрейшая!

— Перестань, — довольно улыбаясь, Анкесенатон лениво отстранялась от притворно лестных объятий старшей сестры. — Я увеличу расходы. Но может быть, я поговорю и с тетушками?

— Нет! Нет, нет, что ты!

Меритатон испуганно замахала руками, от чего ее золотые браслеты мягко зазвенели. Они еще подумают, что я ябеда. А мне с ними не так уж и плохо живется.

— Я так и знала! А ведь я сама их давно не видела.

Анкесенатон почувствовала щемящую тоску. Как же хорошо им всем было, когда они жили большой и дружной семьей! Все вместе, все рядом. Когда-то... А сейчас дворцы тетушек располагались за чертой Фив, в целях безопасности, чтобы какой-нибудь ярый приверженец Амона не натворил беды. Анкесенатон даже выделила им охрану. Но почему-то упорно избегала встреч: не приглашала на охоту, не звала на праздники. Наверное, она просто боялась обвинений, что до сих пор в тайне покровительствует проклятому богу Атону? Хотя на самом деле ничего такого не было.

Меритатон весело щебетала:

— Так за чем же дело стало! Давай завтра все и встретимся?

— Нет! Позже.

— Почему?

Анкесенатон удивленно посмотрела на сестру. Неужели та действительно ничего не знает? Или просто хорошо притворяется?

— Вчера состоялся Царский совет.

— Ах, ты об этом...

— А, что ты об этом знаешь?

Меритатон смущенно замялась, отлично изображая это самое смущение.

— Да так... дворец слухами полнится... — взяв в руки первую попавшуюся статуэтку, она начала ее внимательно рассматривать, — что, ты и Тута будете менять имена, будете открывать храмы старых богов и закрывать храмы Атона.

Анкесенатон задумчиво посмотрела в окно. Она еще не все для себя решила, но точно знала одно — ненавистного бога Атона она с радостью заменила бы на Амона. Слишком много ее личной боли и страданий было связано с ним. Старые боги обязательно бы уберегли ее от беды, что случилась. Но мать запрещала поклоняться Изиде. Заставила родить проклятого гадкого ребенка. И когда она в родовых муках кричала и плакала, над ее головой невозмутимый и бессердечный Атон простирал лучи-руки.

— Будем, — твердо произнесла царица.

Меритатон поставила статуэтку на место. Тихо подошла к сестре, встав у нее за спиной.

— А не боишься? Ведь Нефертити пока еще жива.

— И что с того? Что она может? — гневно и надменно воскликнула Анкесенатон. — Кто пойдет за ней? С нами вся знать, номархи, армия, и что самое главное — Айя и Птахотеп!

— О-о-о! — Меритатон положила голову на плечо сестры, — наш дед и жрец уже друзья? Или я что-то путаю?

— Ты ничего не путаешь. Айя считает, что...

— Что?

— С Птахотепом можно и нужно иметь общие дела, он так же, как и мы хочет восстановить Кемет. И потом... он же Верховный жрец Амона, который скоро вновь будет нашим главным богом!

— Ты права. Чтобы избавиться от Нефертити нам всем необходимо объединиться. Даже с Птахотепом.

Анкесенатон поморщилась.

— Что за глупости ты говоришь? У Нефертити давно нет никакой силы. И это она воевала с Птахотепом. Нам-то зачем держать его своим врагом?

— Именно так я и подумала, — невозмутимо ответила Меритатон, в душе страшно негодуя на сестру.

Чтобы как-то сгладить неловкость Анкесенатон спросила:

— А ты помнишь Хенеса, придворного, который смотрел за гардеробом Нефертити?

— Конечно, — Меритатон капризно фыркнула, вновь села на позолоченное кресло и с серебряного блюда с финиками, которое стояло на мраморном столике тут же, взяла горсть. — Он сбежал от нее еще год назад. А почему ты спрашиваешь? Он же вроде у тебя служит? Или ты его выгнала?

— Не выгнала. Просто я его расспрашивала о жизни в Ахетатоне.

— И мне ничего не сказала! — Меритатон в негодовании швырнула финики на пол.

— Мы же с тобой редко видимся, и то, только тогда, когда тебе, что-то нужно.

— Не говори про меня глупости! Я тоже хочу послушать, как там поживают в Ахетатоне. Ты позовешь его?

Анкесенатон хлопнула в ладоши. Вошла служанка.

— Скажи Хенесу, что я жду его в саду.

Меритатон удивленно спросила.

— Почему в саду?

— Там меньше ушей.

Выйдя через длинные галереи в сад, вдовствующая царица и царствующая супруга фараона, устроились на мягких креслах под пальмами возле пруда, от которого тянуло живительной прохладой. В саду было спокойно и тихо. Диковинные заморские птицы важно расхаживали по царским тропинкам, порхали разноцветный, яркие бабочки, маленькие обезьянки, играя друг с другом, прыгали с пальмы на пальму. Божественная благодать.

— А мне тоже следует изменить имя? — неожиданно спросила Меритатон, решив вернуться к началу разговора.

— Ты готова к этому?

— Не знаю. Ведь тогда изменится моя судьба. А моя нынешняя жизнь мне нравится. Слава Богам, ведь больше нет ни Эхнатона, ни Сменкхары. А ты не боишься?

Анкесенатон пожала плечами.

— Чего мне боятся? Самое страшное со мной уже произошло. К тому же Амон всегда был сильнее Атона. Обряд будет совершать Верховный жрец Птахотеп. А Айя поставит на меня защиту. Ты же знаешь, в Кемете, он самый лучший маг. Айя сумеет защитить меня.

Меритатон скромно промолчала. Очень давно, когда Кемет со всех сторон был охвачен войной, а Эхнатон уже пребывал в безумии, она случайно услышала разговор Нефертити и Айя. Тот убеждал ее в своей защите, клялся, что с ней ничего плохого не случится. Теперь то же самое, он говорил Анкесенатон. Меритатон отчетливо и ясно вдруг почувствовала нависшую над сестрой беду.

— Великая супруга царя, я приветствую вас!

Хенес склонился в глубоком поклоне.

— Подойди ближе Хенес.

Анкесенатон сидела, облокотившись на подушки. Золотая диадема украшала ее голову. Нубийский парик, введенный в моду еще Нефертити, подчеркивал нежный овал лица, но он был не в состоянии скрыть физический дефект, присущий ей и всем ее сестрам — немного удлиненный вытянутый череп — наследство, доставшееся от отца. Легкое платье, расшитое бисером, лишь слегка скрывало девичью наготу, царский воротник, инкрустированный золотом и драгоценными камнями, сверкал и переливался на солнце. Царице Двух Земель было пятнадцать лет.

— Меритатон хотела бы знать, как сейчас поживают в Ахетатоне.

Хенес вздрогнул. Он надеялся, что после года честной и преданной службы, его уже никогда не будут расспрашивать о проклятом городе.

— Я отвечу на все ваши вопросы, госпожа.

Меритатон задумалась. Чего бы она больше всего хотела узнать? Ее разбирало любопытство.

— Как здоровье наших младших сестер? — решила начать она с этого.

Анкесенатон бросила на нее удивленный взгляд, сама она их судьбой даже не интересовалась.

— Они пребывают в полном здравии.

— А еще что? Как живут? Чем занимаются?

— Ахетатон почти пустой город, поэтому пределы дворца они не покидают. Увеселений никаких не проводится, праздников тоже. Во дворце очень грустно и жизнь в нем почти остановилась. Нефертити переживает за их дальнейшую судьбу, ведь принцессы достигли брачного возраста, а выдать замуж их не за кого.

— А... вспоминают ли они о нас?

— Госпожа, простите меня, но ваше имя и имя божественной супруги фараона, запрещено произносить во дворце.

— Вот как!

Меритатон в ужасе посмотрела на сестру. Та кивнула головой, мол, так и есть, Хенес говорит правду.

— Скажи Хенес, ведь Нефертити тебя озолотила, ты был ее другом и советником, не мучает ли тебя совесть о том, что ты бросил ее?

— Что вы, госпожа, — отвечал придворный, склоняясь в низком поклоне и пряча глаза, — ведь у меня тоже есть дочери. И их тоже надо выдать замуж.

— А что сама Нефертити, все так же высокомерна и надменна?

— Годы испытаний оставили на ней свой след. Она стала еще более недоверчивой, подозрительной и злой.

Меритатон заметила, что Анкесенатон совсем их не слушает, так глубоко она была погружена в свои размышления. И тут ее осенило.

Резко оборвав разговор, вдовствующая царица произнесла:

— Мне этого вполне достаточно. Ты свободен, Хенес.

Поклонившись, придворный удалился.

Меритатон осторожно прикоснулась к руке Ее Величества.

— Анкесенатон...

Та вздрогнула, взглянула в лицо сестры.

— Мне кажется, ты не все рассказала.

— О чем ты?

— Я уверена, что вчера на Царском совете решалась судьба Нефертити.

Анкесенатон отвернулась, встала с кресла. Говорить о том, что она сама для себя не решила, царица не хотела.

— Судьба Нефертити еще не решена. Полно об этом. Ты будешь на царской охоте?

Меритатон покачала головой.

— Ты же знаешь, я не люблю охоту. Я лучше приду на праздник, посвященный окончанию охоты.

— Я и мой супруг будем ждать тебя.

Анкесенатон, как и ее мать, была отменной охотницей. Она знала толк в лошадях, в верховой езде, умела обращаться с луком и могла самостоятельно управлять колесницей. Совсем иным был ее царственный муж — Тутанхатон. Слабый, хилый и болезненный он не был способен натянуть даже тетиву лука. Ему всегда подстреливали уток, вместо него убивали львов, но на празднестве все трофеи лежали возле его ног.

Анкесенатон с грустью наблюдала за тем, как слуга помогал Туте взобраться на колесницу. Фыркнув от досады, царица направила свою лошадь вперед. Она уже давно задумывалась о любовнике. Сильном, крепком мужчине, семя которого могло бы дать новую жизнь в ее чреве. Она хотела обезопасить себя наследником. Как утверждал Айя, Тута был не способен иметь детей.

— Но тогда почему от него забеременела наложница? — задала она резонный вопрос визирю.

— Божественная, кто вас уверил в том, что это именно его ребенок? Все женщины гарема хотят оказаться на вашем месте. Любой ценой. Мне достоверно известно, что эта наложница имела сношения с охранником.

— Но Тута ей верит!

— Но это еще не значит, что она родит ребенка!

И действительно, через три месяца после разговора, наложница потеряла ребенка.

После этого Анкесенатон окончательно поняла, что пока их клан у власти, да еще под покровительством Айя, никакая беда с ней больше не случится.

Анкесенатон остановила лошадь. Там, за оазисом, желтые пески пустыни тоскливо напевали о чем-то давно забытом и утраченном. Царица почувствовала, как у нее заболело сердце. И картины из прошлого, казалось бы, навсегда стертые в памяти, неожиданно начали воскресать. Она вспомнила себя, совсем еще маленькой, стоящей между отцом и матерью, в золотой царской колеснице, а восторженная толпа, бросающая цветы под ноги лошадям, с ликованием встречала их в только что построенной новой столице мира — Ахетатоне. Искренняя радость наполняла ее, маленькую девочку, гордостью за семью и родителей, восторгом оттого, что их все так сильно любят.

— Божественная.

Анкесенатон вздрогнула, обернулась — и будто обожглась от пронзительного взгляда Айя.

— Божественная, я всего лишь хочу скромно напомнить, что через шесть месяцев на Царском совете, вы должны вынести решение о судьбе Нефертити. На этот раз, решение всех членов совета должно быть единогласным. В противном случае мы так и будем топтаться на месте, а задуманные преобразования так и останутся задуманными.

Впору было бы удивиться таким неожиданным словам визиря, но царица знала о его способности читать мысли человека, когда он рядом или когда очень далеко. Айя был непревзойденным магом! Ей оставалось только досадовать на саму себя.

— Айя...— Анкесенатон запнулась, она совсем не знала, что сказать, — Айя...в этот раз не было единогласия, потому что дело, на котором ты настаиваешь, требует серьезных размышлений.

— Госпожа, я вас прекрасно понимаю. И в который раз заверяю, я — ваша защита перед Богами.

Анкесенатон сжала поводья.

— Лишить царя и царицу имени — это неслыханное преступление! Ведь они, как и я, божественны! А осквернить прах царя...

— Как! — прервал ее удивленный Айя — Из тебя уже иссякла вся ненависть? Да, я знаю, со временем и на расстоянии ненависть притупляется. Но это только оттого, что ты плохо ненавидишь! Ты больше не жаждешь мести? Ответь мне, это очень важно.

Анкесенатон долго молчала. Она смотрела, как дурачок Тута от восторга хлопал в ладоши, думая, что это он подстрелил утку. Он был на целых три года младше ее. И ей с ним было очень скучно.

— Я страшусь дед, — произнесла она тихо. — Да, я знаю, Эхнатон поступил также со своим отцом. Но, несмотря на все защиты, которые ты ставил, Кара настигла его. Она сделала его безумным. Видимо сила судьбы сильнее твоей силы мага. Ты сумел легко уговорить Туту и остальных членов совета Птахотепа, военачальника Хоремхеба, Нахтмина, Маху, потому что они никогда не жили под одной крышей с безумным убийцей и насильником. А Нефертити...ведь Кара и ее настигла. Я страшусь.

— Твои рассуждения убеждают меня в том, что я не ошибся в тебе. Ты достойна быть царицей! Кто такой Тутанхатон? Слабый и хилый мальчик вовремя оказавшийся в нужном месте. Ты думаешь, я не понимаю, что в прозвище, которое ты ему придумала, ты вложила все свое презрение к нему. Какой же из него царь! — насмешливо воскликнул Айя, совсем не боясь, что его могут услышать. — Хотя, быть может, это прозвище станет его истинным именем для потомков. А ты, ты другая! Вспомни могущественную Хатшепсут, многие годы она правила единолично. А, правя единолично, можно и порядок престолонаследия изменить.

Слова Айя, словно сладкий мед, вливались в мятущееся несчастное сердце Анкесенатон.

Власть... И безграничная. Только обладая абсолютной властью, она сможет сбросить с себя горькое прошлое, словно старое платье.

— Ступая на путь новой судьбы, — шептал ей Айя, — надо освободиться от всего, что связывало тебя с твоим старым именем.

— А Тута?

— Я беру его на себя. Он ни в чем тебе не помешает. К тому же, вопрос с Нефертити, так или иначе, необходимо решать. Пока о ней говорят и пока ее помнят, она настолько же опасна, как если бы царствовала.

— Что ты имеешь в виду?

— Я говорю о ее тайнике. А в тайнике хранится деревянный сундучок, на крышке которого черными иероглифами вырезано 'Любая жизнь божественна'.

— Откуда тебе это известно?

— Шпионы. Почти все, кто остался во дворце, служат еще и мне.

Невольно Анкесенатон поднесла руку к сердцу. Она вдруг вспомнила старую служанку, которая знала Нефертити еще маленькой и которая была ей безгранично предана. Как же ее зовут?

— А это, как её...Мерита! Она тоже шпионка?

— Увы, нет. Ни ее, ни придворного скульптора Тутмоса я пока не убедил оказывать услуги царице Двух Земель..

Анкесенатон вспыхнула, но быстро взяла себя в руки.

— Так что говорят твои шпионы?

— Что в том сундучке находятся очень важные документы, хранится царская переписка и прочая, и прочая. Словом, в этом тайнике может быть наша с тобой погибель. Слуги видели сундучок, но они не знают, где она его прячет. А нам надо учитывать все. Даже если тайник нам никогда не попадет в руки, но, избавившись от Нефертити, мы избавляемся и от него.

— Она же..., — очень тихо сказала Анкесенатон.

— А тебе мать, — в тон ей ответил Айя.

Он тяжело усмехнулся.

— Мы все стоим друг друга. Как бы тебе ни казалось это странным, я люблю ее. Но перед нами только два пути: или пойти вслед за ней на дно, что меня совсем не устраивает, или, порвав нити, связывающие с ней, остаться на плаву. То есть, быть во власти и продолжать династию. Я не собираюсь ее убивать, я хочу, чтобы о ней просто забыли.

— Я буду думать, Айя. А сейчас я бы хотела немного поохотиться на уток.

Празднества сменяли друг друга быстрее, чем времена года. Пиры, увеселения, торжества...их было несчесть. И все это происходило в тот момент, когда Две Земли были раздираемы внутренней междоусобицей, когда своеволие чиновников доводило простолюдинов до голода и нищеты. Казалось, черным дням Кемета не будет конца. Но черные дни существовали только для простого люда. Живя в веселии и беззаботности, Анкесенатон считала дни, остававшиеся до Царского совета.

Шесть месяцев, пять, четыре...

На нем должен быть вынесен окончательный приговор Эхнатону и Нефертити — лишить их имен, что было равносильно смертной казни, и объявить преступниками.

Подойдя к окну, Анкесенатон всматривалась в ночное небо. Тысячи царей, когда-то правивших Кеметом, с небесной тверди глазами-звездами всматривались в ее сердце.

— Я не подведу, — тихо прошептала она в ночь.

Вернувшись в постель, она осторожно положила голову на плечо своего любовника Пасара.

Глава 4.

Лодка мягко скользила по голубым водам Нила. Они сидели, крепко друг к другу прижавшись. Счастливо улыбаясь, Нефертити смотрела на берег. Ласковый ветерок приятно обдувал лицо, путался в стеблях папируса, игрался с порхающими бабочками, казалось, счастьем пропитался даже воздух. Молодая царица поразилась тишине окружавшей их. Обернувшись к Эхнатону, она почувствовала, как от боли и холода зашлось сердце. Каким-то непонятным образом он из лодки переместился на противоположный берег. Его лицо искажено от боли, он протягивал к ней руки и что-то кричал. Нефертити вскочила, лодка закачалась, стала кружиться. Потеряв равновесие, она попыталась удержаться за воздух. Но было уже поздно. Воды Нила оказались холодными и страшными, руки и ноги налились непонятной тяжестью. Пытаясь выплыть на берег, Нефертити чувствовала, как все сильнее ее затягивает во тьму реки. Эхнатон бежал вдоль берега и что-то ей кричал, но зайти в воду боялся. Нефертити поразилась его трусости. Она бы обязательно бросилась его спасать. Последняя попытка, последний глоток воздуха. Испуганное лицо Эхнатона и берег смазались, а потом пропали. Чернота заволокла ее, воды Нила сомкнулись над ее головой. Будто бы и не было никогда царицы, будто бы и не было никакой лодки.

Нефертити проснулась с сильно бьющимся сердцем. Сон не требовал особого толкования. Все и так понятно. Подойдя к окну и сорвав льняное полотно, она полной грудью вдохнула свежий речной воздух. Как и все жители Кемета, Нефертити любила Нил и родиной для нее, прежде всего, была Большая река. А вот сегодня ночью Нил ее убил. Царица провела дрожащей рукой по лицу. Она вся сгорбилась, взгляд затуманился, стал ко всему безучастным. Черные мысли одолевали ее сердце, в котором уже давно царили отчаяние и тоска. Что же делать? Отречься? Принять смерть? Ни того, ни другого не хотелось. А чего же она хочет? Властвовать? Поклонения подданных? Определенно не затворнической жизни, которую ей определили. Если бы не дети...

Сев на маленький стульчик из эбенового дерева возле прикроватного столика, Нефертити внимательно посмотрела на себя в зеркало. Если бы кто-нибудь в молодости ей сказал, что на закате жизни ее единственной отрадой станет глупая женская забава разглядывать себя в зеркале, она бы просто рассмеялась в лицо этому чудаку. Царица пронзительно всматривалась в себя. Верно говорит Мерита, берегут боги ее лицо. Вот только для чего? Ни одной глубокой морщинки. А может быть это всего лишь результат действия омолаживающих мазей, специальных лосьонов, травяных настоек?

Гордая посадка головы, тонкие черты лица, чувственные губы, волевой подбородок. Опасная завораживающая красота, хотя нет, скорее затягивающая в бездну. Сколько же мужчин жаждало обладать ею! Но раз избрав, она решила хранить верность. Жизнь внесла свои поправки в ее решение. Сохранить верность Эхнатону она не сумела даже, когда он был жив. Сколько же грехов было в ее жизни. Сколько черных мыслей и страшных преступлений скрывалось за прекрасным лицом, пряталось в глубине необыкновенных глазах сирены.

— Новый день приветствует вас, Божественная!

Нефертити вздрогнула, встрепенулась, распрямила плечи.

— Ах, это ты Мерита...

Царица не сводила с себя глаз. Было время, она любовалась и восхищалась собой, более того — получала от этого удовольствие. Как она была глупа тогда! И, тем не менее, она считала себя достаточно умной.

— Как ты считаешь, Мерита, сказка когда-нибудь заканчивается?

— Еще как заканчивается, госпожа, — отозвалась с ванной комнаты верная служанка,— наивно думать, что сказка может длиться вечно. На то она и сказка. Счастье и удача в ней быстротечны, впрочем, как и сама жизнь.

Царица нехорошо усмехнулась. Так отвечать, значит подвергать сомнению божественные способности Великой царской супруги, госпожи Двух земель. Раньше она относилась к этому снисходительно, но сейчас... Это все Эхнатон виноват. Это он научил слуг открыто и смело разговаривать с царями. Он любил, когда не только знатные люди, но и простые говорили то, что думали. Со временем, фараону, как и всем избалованным взрослым детям, надоела игра в правду. Ведь когда вокруг так много горькой правды, особо хочется сладкой лжи!

— Мерита, а почему ты готовишь мне ванну, где та девушка?

Долгое молчание служанки было красноречивее любого ответа.

— Она уехала к больной маме в Мемфис.

На мгновение Нефертити оторвалась от зеркала, ее губы плотно сжались, подбородок гневно задрожал. Что толку кричать и топать ногами? Тут же спросила она себя. Бегут словно крысы с корабля. Трусы! Ее уже столько предало слуг и 'верных' друзей, что один лишний предатель не будет иметь никакого значения. Правда, теперь ее будут окружать только старики, те, кто всю жизнь прожил вместе с ней — сначала в Фивах, а затем в Ахетатоне. И она видела, как из молодых и полных сил они медленно превращались в дряхлых и больных. Ей нечем было удержать молодых, а вот стариков... Идти-то им все равно некуда

— Уехала, так уехала, — тихо прошептала она и вновь принялась рассматривать себя в зеркале.

Нефертити встала во весь рост. После третьих родов ее тело окончательно потеряло свою женскую привлекательность, и тут уж никакие мази и особые настойки не могли помочь. Тем не менее, отбоя от мужчин не было. Только ли ее особый женский запах привлекал к ней самцов? Быть может, дело в ее несметных богатствах? Ведь как только она всего лишилась, из ее жизни исчезли и поклонники. И только на склоне лет Нефертити поняла, что вполне могла прожить и без мужчин, и ее судьба была бы только лучше от этого. Для зачатия наследника подошел бы любой мужчина, и никто бы не осмелился ей, царице, задать бестактный вопрос.

В юности она задумывалась иногда о старости. Она представляла себя счастливой, радостно доживающей свои дни в самом красивом дворце мира, рядом с ней любимый муж, дети, внуки. Тысячи людей преклоняются перед нею во время царского выезда, с благоговением выкрикивая ее имя. Теперь, спустя годы, Нефертити вынуждена была признать, что ее наивные мечты так и остались наивными. В этом старая Мерита права, она наивная мечтательница, потерявшая абсолютно все и не сумевшая сохранить даже свое счастье. 'Надо было слушаться Айя, — в который раз с сожалением думала царица,— действовать быстро и решительно. Из соправителя стать единоличным правителем Кемета'. И ведь был момент, когда ей никто не мешал так поступить. Ах, глупая, глупая... Как же страшно жить в сожалении об упущенных возможностях...

Приняв ванну, Нефертити написала записку Великому жрецу Айя. Отдавая ее гонцу, она вдруг подумала, что делает это напрасно — он скоро и сам к ней приедет.

Войдя в спальню к дочерям, царица тут же была оглушена девичьими криками. Нефернеферуатон жаловалась на Сетепенатон, Сетепенатон в свою очередь пыталась отобрать жемчужное ожерелье у Бактатон. Нефертити с особым удовольствием втянулась в детскую возню. С детьми она забывала все плохое, будто было все как раньше. Теперь она особенно это ценила и как никогда хотела выдать их замуж, спасти любой ценой. Пусть ненависть ее огромной страны, с трудом сдерживаемая Айя, обрушится и поглотит только ее.

Ближе к вечеру они все вместе поднялись на плоскую крышу царского дворца. Теплый климат располагал к строительству легких сооружений, на века строили только цари. Единственное, что объединяло жилье царя и простого человека, это крыша. В жаркие, душные ночи на нее уходили спать, а в приятные летние вечера на крыше встречали закат. Крыша ее дворца была особой — весь Ахетатон был виден с неё как на ладони. В лучах заходящего солнца по-особому смотрелся Хататон, крепость Атона, самое красивое строение, когда-либо построенное в Кемете, именно так он и задумывался, их общий дом, дворец новой династии солнцепоклонников. Для себя Нефертити решила, что больше никогда не войдет в Хататон. Разрушение, царящее в нем, было ужасным и отвратительным. Разгром во дворце слишком красочно подводил итог ее жизни.

Главная царская улица проходила с юга на север параллельно Нилу, на ней располагались важные здания города, храмовый склад, и, конечно же, частные дома вельмож и богачей. В самом центре города возвышался храм Атона. Большая часть домов, покинутых своими хозяевами, уже приходила в упадок, фасады потрескались, крыши прохудились. Такое быстрое разрушение можно было объяснить тем, что город строился в спешке и спустя рукава. Эхнатон любил позировать. То, что требовало упорного и длительно труда, вызывало у него скуку и раздражение. Если бы не воля и терпение Нефертити, быть может, Ахетатон никогда и не стал бы новой столицей Кемета. Она по праву могла этот город назвать своим, поэтому ни при каких обстоятельствах не собиралась его покидать.

— Запомните каждый дом, каждую улочку... Это ваш город и строился он для вас, — Нефертити с наслаждением втянула запах реки, — только здесь так сладко пахнет Нилом и нигде больше. Это ваш дом, девочки мои. И падающее за горизонт солнце, ваш Бог. Помните об этом всегда. Где бы вы ни были, что бы с вами не происходило, Атон, творец всего сущего, всегда будет над вашей головой, он всегда будет согревать вашу жизнь. Поднимите руки вверх и подставьте ладошки Атону. Почувствуйте его. Почувствуйте его доброту, покой, тихую радость. Его тепло, которое он дарит без остатка всему живому на земле. Давайте споем гимн.

— Владыка все земель, восходящий ради них, диск солнца дневного, великий почитаемый!

Все чужеземные, далекие страны сотворены тобою и живут милостью твоею, — ведь это ты даровал небесам Нил, чтобы падал он наземь, — и вот на горах волны, словно волны морские, и они напоят поле каждого в земле его.

Как прекрасны предначертания твои, владыка вечности!

Теплый ветер пустыни возносил к небесам мелодичный и сильный голос царицы, разносил его по желтым пескам Кемета, за бескрайний горизонт вечности и космоса.

Ее любимый мужчина когда-то восхищался и преклонялся перед ее голосом. Она всегда пела только для него и для Атона.

Когда гимн был окончен, Бактатон наивно спросила.

— Мама, а такой голос, как у тебя, тоже Атон дает?

— Конечно. Бога прославляют красивым голосом. Если нет голоса или не умеешь петь, лучше не пытаться.

— А раньше ты пела чаще.

— Раньше была другая жизнь.

— А если Атон обидится на тебя за то, что ты ему стала реже петь?

— Мудрые не обижаются. Тем более он все знает. Он каждый день видит меня и мою жизнь.

— Мам, а он знает, почему все уходят из нашего города?

Лицо Нефертити помрачнело.

— Знает.

— Мама, а если скоро все отсюда уйдут, мы что так и будем здесь жить?

Это уже спросила Нефернеферуатон. Она, в отличие от своих сестер, помнила прошлую царскую жизнь намного лучше. Значит, и вопросы ее могут быть более опасными. Слугам, оставшимся с ней, Нефертити строго настрого запретила что-либо рассказывать дочерям о ее совместной жизни с Эхнатоном, о былой сказочной роскоши, о могущественной власти, которая превозносила их над всеми смертными, словно они действительно были богами. Она хотела, чтобы ее дочери, были как можно менее заметными, и о них попросту забыли. И чтобы они сами ничего не помнили ни об отцовских преобразованиях, которые закончились крахом и почти гибелью страны, ни о смуте, которую он посеял, ни о преступлениях, которые разобщили поначалу их дружную и крепкую семью, ни о старших сестрах, которые жили в позоре, и позором покрыли имя своей матери. Только при таких обстоятельствах у них появлялась возможность умереть своей смертью.

— Нет, ну что ты, все не уйдут, с нами останутся преданные друзья.

— Мам, — вмешалась Сетепенатон, — если ты самая главная царица, почему все слушаются Тутанхатона, почему уезжают к нему в Фивы? Ведь он же гадкий и противный мальчишка!

— Я главная царица в Ахетатоне, а он главный царь в Фивах.

— Но ведь здесь уже почти никого не осталось!

— Здесь остались мы, и это главное! Правда...вам скоро придется покинуть меня...

— Как? Почему? — принцессы не на шутку испугались. Ведь ни одна из них никогда не задумывалась о расставании.

— Как это почему? Замуж я вас выдам. Верховный жрец Айя скоро отвезет вас к будущим мужьям.

— А если он мне не понравится? — резонно заметила Нефернеферуатон.

— Понравится, — заверила ее Нефертити, — ты его полюбишь.

— А как я узнаю, что полюбила?

— Любовь...сильное чувство, сильное влечение друг к другу. Ты обязательно узнаешь, что полюбила.

— Мам, а ты любила папу?

Нефертити удивленно посмотрела на Бактатон. Странно было слышать такой вопрос от младшей дочери, которая совсем не помнила Эхнатона.

— Да, — серьезно ответила царица, и на ее сердце было спокойно, ведь она говорила правду, — Мы любили друг друга и были счастливы. Мы с упоением наслаждались друг другом и искренне верили в то, что так будет всегда.

— А почему вы стали жить в разных дворцах? — осторожно спросила Сетепенатон. Она тоже смутно помнила те страшные события.

Нефертити тяжело вздохнула. Ах, дети, дети, как вам все рассказать. И что вы сможете правильно понять из рассказанного?

— Мы поженились юными, и долгое время жили хорошо и счастливо. А потом... потом ваш отец заболел. Он заболел не сразу и вдруг. Его болезнь была медленной и долгой. И когда... он перестал понимать, что происходит вокруг... вам... стало опасно находиться рядом с ним, я ушла жить в этот дворец.

— А что значит опасно? А почему он заболел?

Ну вот, началось. Нефертити неопределенно махнула рукой, давая понять, что больше ничего не скажет.

— А, как же та женщина, Кэйе? — Нефернеферуатон смело посмотрела матери в глаза.

— Ах, та... просто любовница,— непринужденно ответила царица. — У фараона есть право на многих женщин. Так все, пора ложиться спать.

— Ну, мама, ну давай еще здесь побудем.

— Нет. Поздно уже. Пора ложиться спать.

Делясь друг с другом мыслями о будущих замужествах, принцессы начали спускаться вниз. Нефертити немного задержалась, ей хотелось еще раз посмотреть на город: прекрасный, совсем юный, но уже с такой страшной и кровавой историей.

Уложив дочерей спать, Божественная направилась к себе. Еще не успев переступить порог, ее сердце сжалось от дурного предчувствия.

— Приветствую тебя царица! Живи миллионы лет!

Верховный жрец Айя склонился в почтительном поклоне.

В одно мгновение Нефертити вспомнила о своем дурном сне. Неужели ее погибель сбудется?

— Ты? Как ты здесь оказался? Я же только сегодня отправила тебе записку, неужели ты ее уже получил? — спросила она в недоумении.

Айя делано рассмеялся.

— Нет, ну что ты, записку я еще не получал. Но все очень просто. Недавно мне снился сон, который я, вот как истолковал: ты, по какому-то важному поводу хочешь поговорить со мной. И насколько я понимаю, оказался прав.

Последняя фраза прозвучала скорее, как утверждение, нежели, как вопрос.

Нефертити натянуто улыбнулась. Айя застал ее врасплох, и сделал он это намеренно. Значит ли, что следует готовиться к худшему?

— И то верно, — произнесла она, преодолев неуверенность и страх, вызванный неожиданным визитом. — Чему я удивляюсь! Ведь ты же один из лучших магов Двух Земель.

— Благодарю за похвалу, Божественная. Я весь к твоим услугам.

Нефертити дала Айя знак, что он может сесть в кресло. Но визирь только облокотился на спинку.

— Как поживает моя сестра Мутноджемет? — наконец-то спросила царица после недолгого молчания.

— Великолепно! С радостным благоговением служит в храме Амона.

Божественная передернула плечами. Ей неприятно было знать, что родственники, приняв сторону врагов, великолепно себя чувствуют и, судя по всему, никого из них не мучают угрызения совести. Горечь и досада подкатили к сердцу. Предательство... кругом одно предательство.

— А что сестра Эхнатона, Бакетатон?

— С радостным благоговением помогает служить в храме Амона твоей сестре Мутноджемет.

Нефертити саркастически усмехнулась, разве можно ожидать иного ответа?

— Главное, что у них все хорошо. Они не гонимы, у них есть еда и одежда.

— А еще слуги, золото, дворцы, ну и... в конце концов любовники, — не унимался Айя.

Божественная подошла к окну, горизонт переливался кроваво красными оттенками. Древние боги Кемета торжествовали над ней, женщиной, бросившей им вызов. Везде обман, предательство и ложь. И она, совсем одна среди человеческой грязи и подлости. Выхода нет. Надо перетерпеть.

— А что мои дочери?

Айя немного помолчал.

— Их жизнь полна довольства и восхваления, им не на что жаловаться.

Нефертити медленно прошлась по спальне. Ее взгляд наткнулся на голову Кэйе, царица нахмурилась. Ей вдруг померещилось, что та, другая женщина, насмехается над ней. Айя проследил за ее взглядом.

— О-о-о! — Воскликнул он, очень даже наивно и естественно, — это же Кэйе! Подожди, ничего мне не говори, я попробую догадаться сам. Уверен, это работа Тутмоса! Великолепно! Восхитительно!

Нефертити устало облокотилась на спинку кресла.

— Отец, зачем ты так говоришь? Или ты тоже мстишь мне? Приехал торжествовать? Неужели когда я властвовала, я чем-то обделила тебя?

Айя стал серьезным, задумчиво посмотрел на царицу.

— Ты так редко называешь меня отцом, что я сейчас в полнейшей растерянности. Нет, конечно же, нет, ты одарила меня с излишком. Просто мне хочется, чтобы к своему нынешнему положению ты относилась поспокойней и попроще. Она уже мертва, а ты жива. И в отличие от тебя, никогда не была счастливой, хотя и была любима Эхнатоном. Но ведь и ты сейчас не одинока. Я преклоняюсь перед чувствами и преданностью Тутмоса к тебе. Он мог бы жить в Фивах, в золотой клетке, а вместо этого выбрал тебя и голодную свободу. И даже, насколько мне известно, делает новую скульптуру.

Нефертити ничего не ответила. Наступило молчание. Божественная прислушивалась к своему сердцу. Быть может, стоит забыть о гордости и попросить отца о помощи? Попросить устроить ей побег к хеттам? А поможет ли? После странного убийства Заннанзу, сына хеттского царя Суппилулиумы, Нефертити начала сомневаться даже в том, кто дал ей жизнь.

— Расскажи мне, что происходит в Фивах?

Айя внимательно посмотрел на царицу. От прежней самодовольной и самоуверенной Нефертити не осталось и следа, перед ним стояла женщина чувствующая собственную гибель.

— Госпожа, позволь мне сначала выслушать твою просьбу.

Нефертити удивленно подняла брови.

— Ну что ж, зачем тянуть, — она вздохнула, на мгновение заколебавшись и представив свою одинокую жизнь в огромном дворце, заброшенном городе. Жизнь, наполненную печалью и горечью. Кто позаботится о ней в старости? Но материнское чувство взяло вверх. Она должна дать детям возможность другой жизни. — Я хочу, чтобы в самые короткие сроки ты нашел мужей для моих дочерей. Но у меня есть и пожелание, они должны жить рядом друг с другом. Более того, со временем, к ним должен присоединиться и Тутмос.

Жрец скрыл свое удивление. Неужели, она его все-таки любит? Смертного, пусть и талантливого скульптора, но простолюдина? Значит это не просто увлечение, как доносили ему шпионы. Ну что ж, это еще достаточно скромная просьба.

— Хм, — Айя потер подбородок, — я могу быть откровенным, Божественная?

— Можешь. И еще,— поспешно добавила Нефертити, — заранее предупреждая твои возможные возражения, замечу. Они уже созрели и вполне готовы к браку. Нефернеферуатон — тринадцать, Сетепенатон — десять, а Бактатон восемь лет, и совсем недавно у нее пошла первая кровь.

В ее голосе было столько боли и упрямства, что Айя не выдержал, подошел к царице, крепко обнял ее за плечи.

— Я и не думал возражать. Только, что тебе здесь делать одной?

Проявленное участие и забота разволновали Нефертити. Когда весь мир враждебен и ненавидит тебя, слабый проблеск доброты особо трогает.

Срывающимся от волнения голосом она произнесла:

— Отец, это мой город! И, увы, единственное место во всем Кемете, где почитают Атона, истинного бога людей!

— Да-да, конечно.

Отпустив Нефертити, Айя подошел к окну.

— Может быть, ты сядешь в кресло? У нас будет долгий разговор. — Визирь немного помолчал, обдумывая дальнейший действия. — Двух твоих дочерей я смогу выдать замуж. У номарха Рамоса, который мне многим обязан, только двое сыновей. Они немногим старше девочек, так что... все у них должно получится. Ну а Тутмос, такого талантливого скульптора любой вельможа будет рад взять себе на службу. А вот Бактатон...

— Когда они должны уехать? — нетерпеливо спросила царица.

— Я пришлю за ними в шестой день Фармути. Приготовь их. Но... как ты понимаешь, свадьба пройдет без тебя.

Нефертити промолчала.

— И приданное...

— У меня есть немного золота и драгоценностей, у каждой из них будет свое приданное.

— Хорошо. Когда я приеду за ними, я передам тебе провизию, вино, одежду, парики, и все что нужно для личного ухода.

Сумерки окутали спальню. Тихо вошла Мерита, зажгла ночники. Испуганно посмотрев на Айя, она поспешно покинула царскую спальню.

— Почему она меня боится?

— Тебя боятся многие люди в Кемете, Айя. Тебя боялся даже Эхнатон. Не боялась только твоя сестра царица Тиа и я, твоя дочь.

— Ну, полно, полно. Я не так ужасен, как многие думают. Я просто самый честный человек, не отягощенный злобой, да и существование мое вполне безвредно. А правда, любая правда уже сама по себе страшна.

Нефертити горько улыбнулась. Когда-то их разговоры были задушевными, теплыми, открытыми, а теперь каждый из них пытался утаить свои истинные чувства и намерения.

Ее кресло стояло таким образом, что все, что находилось в спальне, было на свету, а она сама в полутьме. Это была выигрышная позиция во всех отношениях. Например, сейчас, она пыталась скрыть от Айя напряженность и страх, с каждым мгновением все больше овладевавшие ею. Отчего-то она была уверена, что ее ждет нечто такое, что все пережитое раньше, теперь покажется легкой забавой.

— Итак, Айя, мою просьбу ты услышал и взял на себя обязательства ее выполнить.

— Все верно, Божественная.

— Теперь я готова слушать тебя.

Нефертити замерла, она боялась даже пошевелиться.

Айя, старый царедворец и интриган, на своем веку уничтоживший не мало соперников и погубивший ради власти немало безвинных людей, теперь явно колебался. Быть может его сдерживали отцовские чувства?

— Дело в том...

Айя внимательно вглядывался в сумрачную тень царицы. Она сейчас была, как и вся ее жизнь, пропитана тьмой и ужасом. Жрец тяжело вздохнул. Приговор не отменить, кто-то должен быть палачом. Смерть всегда легче принимать от родной руки, нежели от чужой. Поэтому, он и приехал. Только он умел разговаривать с Нефертити так, чтобы не последовало непредсказуемых поступков.

— Дело в том...что...фараон Верхнего и Нижнего Кемета, владыка мира, да продлятся дни его, и Великая царская супруга, отказавшись от проклятых имен, данных им при рождении преступниками из Ахетатона, взяли себе новые имена — Тутанхамон и Анкесенамон. Храмы, ранее уничтоженные или переделанные под своего бога преступником из Ахетатона, подлежат восстановлению и прославлению бога богов Амона. Главные храмы преступника Гемпаатон и Хутбенбен подлежат разрушению. Отныне и навсегда запрещено, где бы то ни было произносить имя преступного бога Атона, служить ему и строить ему храмы.

Слова Айя, словно тяжелые камни падали в сердце царицы, оставляя в нем следы и трещины. Чужим холодным голосом Нефертити спросила:

— А, кого это ты все время называешь преступниками из Ахетатона?

— По царскому велению, отныне и во веки веков, имена фараона Эхнатона и его главной супруги Нефертити подлежат запрету и стиранию со всех храмов, стел и документов, а их самих надлежит именовать преступниками из Ахетатона, — произнес визирь ровным голосом, словно это его нисколько не трогало.

Откинувшись на спинку кресла, Нефертити не понимала, дышит ли она еще, бьется ли ее сердце? Как пережить услышанное?

— Это еще не все.

Царица вздрогнула, села прямо.

— Тело, преступника из Ахетатона, подлежит осквернению. Фараон не хочет, чтобы тот в загробном мире предавался радости и покою, когда так много зла совершил в этом мире.

Это была месть Анкесенамон, изощренная и жестокая. Нефертити поняла это, еще она поняла, что то же самое ждет и ее.

— Но это решает богиня порядка Маат! — в отчаянии воскликнула она.

— И, тем не менее, — Айя развел руками, показывая, что и в самом деле уже ничего нельзя поделать, — фараон отправил в гробницу отряд. О ее местонахождении ему сообщили бывшие жрецы Атона, а теперь Амона.

— А что, — голос Нефертити был сухой, жесткий, но надломленный, — а что, дочь преступника Анкесенаатон, согласилась на это?

— Она даже настаивала на этом, Божественная, — холодно произнес Айя.

— А как ей, дочери преступника, хорошо сидится на троне?

— Совесть ее крепко спит, госпожа. На троне ей удобно. Еще фараон подписал указ о том, что тебе, Божественная, запрещено покидать пределы преступного города, любые попытки с твоей стороны будут рассматриваться, как измена.

— Это Птахотеп придумал? Отвечай!

Айя сначала хотел соврать, но затем спросил себя, для чего? Царица не хуже него знала о бестолковости Тутанхамона, а Анкесенамон была не настолько умна, чтобы так изощренно продумывать интриги. Они оба жалкие куклы, как в его руках, так и в руках Птахотепа. Слишком слабые и самонадеянные для умной и тонкой игры.

— Да.

Нефертити потрясенно поднесла руку к губам, словно пытаясь заглушить крик ужаса и отчаяния, готовый вот-вот сорваться. В голове, как и на сердце, творился сумбур, но все-таки за одну отчетливую мысль она смогла ухватиться.

— А как же ты? Что с тобой теперь будет?

— Со мной? — переспросил Айя, будто плохо услышал.

— Да! С тобой то что? — истошно взвизгнула царица, привстав с кресла.

— Меня лишили сана Верховного жреца Атона. Теперь в Кемете только один Верховный жрец, Птахотеп.

— И все? — Нефертити всхлипнула, обмякла, упав в кресло, как подкошенная. В голове пульсировала боль, в одно мгновение все стало безразлично. Ею овладело оцепенение. Словно весь мир, солнце, звезды остановило свой вечный ход. Жизнь утратила всякий смысл. Зачем дышать? Ходить? Бороться? Мысль о смерти появилась сама собой. Не лучше ли уйти в загробный мир, чем терпеть муку и унижение? Слабость подкралась к сердцу, и оно заболело от невыплаканных слез, от ощущения разбитой и пустой жизни. Как же так получилось? Что еще вчера она — вселенская царица, вознесенная над всеми смертными, а сегодня — на самом дне и приговорена к забвению? Она ждала всего, но не этого...и не от дочери...

Айя подошел к царице, опустился на колени.

— Поверь, я сделал все, чтобы спасти тебя, — проникновенно произнес старый хитрец. — Тутанхамон собирался убить тебя, ты живая для них хуже кости в горле.

Нефертити смотрела сквозь Айя, не видя его.

— Помнишь древнюю пословицу, — тихо прошептала она, — обходись с человеком так, как он обходился с другим.

— Помню, да что с того?

Визирь удивленно вглядывался в лицо царицы. Уж не сошла ли она с ума?

— Как что? Ты помнишь, как Эхнатон все крушил и сжигал после смерти своего отца, как насильно обращал людей в новую веру. А теперь мне приходится расплачиваться за его зло. Разве злыми руками можно построить, что-то доброе? А ведь я же могла все сделать по-другому...

— Не сожалей ни о чем. Ты действовала по велению сердца. Ты соответствовала своему предназначению. Таков твой путь.

Айя обнял колени царицы. Ему искренне захотелось ее утешить, но то была мгновенная слабость. Следовало думать о будущем, о новых перспективах, интригах. Нефертити уже прошлое. Оба гордые и независимые, они никогда не проявляли родственных чувств друг к другу. Наблюдая за ними со стороны и слушая их разговор, постороннему человеку трудно было бы догадаться, что это отец и дочь. В загадку своих отношений они никого не посвящали. Это помогало им верно оценивать друг друга, сохранять на какое-то время преданность, и что самое главное, учитывать интересы друг друга. Столь суровое воспитание и прохладные отношения позволили Айя воспитать в дочери воительницу и государственного деятеля. Он вдруг вспомнил ее юной, прекрасной, счастливой. Скольких придворных она сумела покорить умом и силой духа! Увлечь красивыми речами за призрачным богом Атоном! Только где теперь эти многие? Разбежались, кто куда, продались, кто за сколько смог. Айя почувствовал искреннюю жалость к зрелой и уже никому не нужной дочери. Незавидная судьба. А ведь как все красиво начиналось! Ей бы хоть малую толику его магических способностей или поменьше упрямства — и была бы она сейчас фараоном.

Отняв руки от лица, Нефертити внимательно посмотрела на визиря. Ей хотелось спросить о давно мучившем ее подозрении, но она боялась.

— Скажи, только честно, ты же готов был мне помочь совершить переворот, почему ты все-таки принял сторону глупого юнца?

Айя давно ждал этого вопроса. Но он почувствовал, что она хотела узнать нечто другое.

— Тутанхамон так сильно жаждал власти, что в отличие от тебя, совсем не колебался. А ты озадачивала и себя и меня ненужными вопросами. Неужели ты так и не поняла, что если есть хоть малейшее сомнение, заговору конец. Нас бы раскрыли и казнили. Ты же сама знаешь, Эхнатон был не так добр, как многие о нем думали.

Нефертити безучастно смотрела в одну точку, казалось, она даже не слышала того, что говорил Айя.

— Когда-то у меня была семья, — тихо прошептала она. — Была любовь. Были дети. А потом мое счастье сожрал хаос. И все это случилось со мной. Наверное оттого, что я слишком долго живу... Уходи Айя.

Переступая порог, царедворец обернулся.

Откинувшись на спинку кресла, сидела старая женщина. Но он к ней испытывал только жалость. Для всех она давным-давно была мертва, другие люди определяли жизнь царства. И он хотел быть не просто ближе к этим людям, но и как всегда управлять ими, превращая в безвольных и послушных кукол. Власть портила тех, кому она доставалась, особенно если это были маги и колдуны. Власть над людьми была приумножена властью над обстоятельствами, слишком много тайн было скрыто в сердце Айя, и они там гнили, отравляя и его душу, и его существование.

Он гадал на нее два раза. Один раз, когда она взошла на трон: будущее было блистательным, необыкновенным, но всматриваясь в толщу времен Айя отчетливо увидел крах и потери. Он промолчал об этом. И никогда не сожалел. Жить, зная все наперед, было бы слишком тяжелым грузом. Он пытался ее спасти, пытался убедить в том, что безумного Эхнатона пора отправить на царский покой, но ей всего было достаточно, она была соправителем, и в заговоре участвовать не хотела.

Второй раз он гадал недавно, будущее Нефертити было поглощено тьмой и смертью.

— Божественная, а где тот яд, который я привез после очередного приступа безумия Эхнатона, когда он силой взял Анкесенатон. Судя по тому, что он продолжал жить дальше, ты этим ядом так и не воспользовалась.

— Не воспользовалась, — ответила старая женщина, потерявшая все, кроме самой жизни, — я многими твоими советами не воспользовалась. А ты все видел наперед... все знал...

— Это оттого, что я оказался плохим учителем. Поражение ученика — это, прежде всего, поражение его учителя. Так что же все-таки с тем ядом, Божественная?

— Я его выбросила.

Айя чувствовал, что она врет, слышал по голосу.

— Госпожа, если ты его вдруг случайно найдешь...

— Отец! — отчаянный крик царицы прервал визиря. — Я собираюсь пережить всех своих врагов! Ты слышишь, всех пережить! Это моя месть, понимаешь, месть!

— Что ж, это... страшная месть, Божественная, — Айя тяжело вздохнул. Вот и кончилось все. Династия солнцепоклонников, вера в одного бога. — Живи миллионы лет, — искренне пожелал он ей.

Выглянув из носилок, Айя пытался сквозь мглу различить очертания бывшей столицы мира и когда-то самого блистательного города Двух Земель. Растворившийся в ночной тьме, он поглотил в себя, как своих жителей, так и своих создателей.

Глава 5.

Сидя на коленях матери, Макетатон с интересом рассматривает ее серьги: большие, серебряные, со сложным узором. Нефертити ласково улыбается. Солнечный луч разбивается о золотой браслет, что на ее запястье и разлетается на множество лучиков. Это благословение Атона. Счастье и радость переполняют ее сердце. Сегодня утром она узнала, что ждет третьего ребенка. Ах, как же этому будет рад Эхнатон! В порыве любви и нежности Нефертити крепко обнимает дочь, целует, с наслаждением вдыхая детский запах. Видение пленительного и светлого будущего предстает перед ней. Это будет сын, наследник. Она точно знает, чувствует. Макетатон весело и звонко смеется, пытаясь поймать солнечный луч. Но бог как всегда ускользает.

Нефертити проснулась от жарких солнечных лучей, которые падали ей на лицо. Она долго смотрела на мозаичный потолок, где Атон протягивал к ней лучи-руки в благословении.

Макетатон...

Любимая и желанная дочь. Ей до сих пор слышался ее звонкий голос и смех. Нефертити почувствовала, как по щекам покатились слезы. Почему именно она умерла? Почему лекари и колдуны не смогли ее спасти? Почему, почему, почему? Нефертити зарыдала в голос. За что бог лишил ее дочери? За что беды и несчастья сыпятся на нее со всех сторон? Что ей делать с одиночеством и отчаянием? Как дальше жить? Закутавшись в простыню, она рыдала до изнеможения, пока безразличие и пустота не овладели ею. Успокаиваясь и всхлипывая, она долго смотрела в окно, на яркую голубизну неба, на причудливые белоснежные облака. Там жил Атон. Побежденный и униженный древними богами Кемета. Что толку ждать от него помощи? Их обоих загнали в угол. Их обоих ждет забвение.

Нефертити тяжело и огорченно вздохнула, вставать совсем не хотелось. Но такой роскоши нельзя себе позволять. Никогда. Даже если отнимутся ноги, она все равно должна встать и ходить. Должна улыбаться. И носить двойную корону. Кто бы и как бы ее не называл.

Сегодня ее ждет тяжелый день. Именно сегодня, в шестой день Фармути, она расстанется с дочерьми. Навсегда. Эту разлуку она же и предрешила. Единственный, кого она еще не готова отпустить от себя, был Тутмос. Но и с ним придется скоро расстаться. У царицы появилось чувство, что вся ее жизнь соткана из разочарований, предательств и разлук. А та давняя сказка, в которой она когда-то жила, будто бы приснилась ей.

Вчера, до глубокой ночи она собирала оставшиеся у нее драгоценности, складывала с принцессами их самые лучшие наряды, украшения, парики... Потом они все вместе поплакали, девочки поклялись друг другу в верности. Но что значит клятва перед обстоятельствами судьбы?

Завтрак прошел в тягостном молчании. Нефернеферуатон и Сетепенатон старательно прятали от матери заплаканные глаза. У Нефертити также не было желания ни разговаривать, ни шутить. На сердце давило тысяча скал, а сидеть приходилось с прямой спиной и царственным величием. Она вновь вспомнила Макетатон. Помнят ли ее сестры? Вряд ли... Никто никогда о ней не заговаривал. Память о дочери только в ней и живет, светлая и грустная.

Вошла Мерита.

— Госпожа, от Великого жреца Айя прибыл гонец. Он привез нам провиант и одежду. Я правильно сделала, что приказала слугам отнести все в кладовые?

Нефертити внимательно посмотрела на старую служанку. У той, как и у принцесс было заплаканное лицо.

— Совершенно верно Мерита. Уж, кто-кто, а Айя никогда не даст нам умереть с голоду. И не называй его больше так, он уже не великий жрец.

Служанка пораженно смотрела на царицу.

Все кончено, — тихо и спокойно проговорила царица. — Он теперь главный советник.

— Хорошо, Божественная. Отныне я буду обращаться к нему, как к главному советнику. Но, госпожа...

— Полно, Мерита! Я ничего не хочу слушать. Пусть все будет так, как идет.

Спустившись во внутренний двор, Нефертити внимательно посмотрела на дочерей. Строгие, сосредоточенные, грустные, в их глазах стояли слезы. Но материнское сердце подсказывало, это не надолго. Юность, жажда жизни, новые впечатления сотрут боль разлуки. Их ждала новая жизнь, и они ее ждали с не меньшим интересом и страхом.

— Запомните, я ваша мать — Нефертити, а отец — Эхнатон. Вы из великого царского рода.

Девочки удивленно переглянулись.

— Мама, о чем ты? Мы и так это знаем.

— Ничего вы не знаете. Отныне вы будете жить под чужими именами и никогда не взойдете на трон. Но это не делает вашу кровь менее царственной. Вы должны всегда помнить, что вы царицы! Жить и действовать по велению Атона. Поклянитесь!

— Клянемся жить и действовать по велению Атона, — послушно повторили девочки.

— Ну что ж, теперь можно ехать.

Последние крепкие объятия, поцелуи, слезы на глазах, совершенно сумрачные ощущения.

Принцессы сели в присланный для них роскошный паланкин, верблюд поднялся с колен. Уже когда небольшой караван достаточно удалился, Нефертити увидела, как из него высунулась Сетепенатон и громко крикнула:

— Мама, я тебя очень люблю!

Царица закивала, давая понять, что услышала.

Сколько же было расставаний в ее жизни, а она к ним так и не привыкла. Наверное, это невозможно.

Караван давно скрылся из виду, а Нефертити с Бактатон все стояли и всматривались вдаль. Каждая из них думала о своем.

— Будьте счастливы дочери мои, живите миллионы лет, — тихо прошептала царица.

— Мам, а что теперь будет с нами?

— Только хорошее, — уверенно ответила Нефертити, и сама в это поверила. — Мы будем жить вдвоем и будем счастливы. А потом я и тебе найду мужа.

День, наполненный грустью и печалью, тянулся медленно. Чем себя занять? Что делать? Теперь для царицы это были неразрешимые вопросы. В ее дворце уже давно не было ученых и просто интересных людей, с которыми можно было поговорить и поспорить, обсуждение новых проектов, изучение чертежей, шумные празднества, охота, все осталось в прошлом, в мучительных воспоминаниях.

Наконец наступил вечер, уложив Бактатон спать, Нефертити дала волю долго сдерживаемым чувствам. Она горько и долго рыдала, оплакивая и расставание, и потери, и свою прошлую жизнь.

После отъезда принцесс дворец погрузился в тишину и печаль. Бродя по длинным сумрачным галереям, царица вдруг поняла, что больше никогда в ее жизни не будет самой обыкновенной детской суеты, шума, девичьих возгласов. Этот период жизни неожиданно и безвозвратно закончился. У нее никогда не было цели — жить ради детей. Но и уменьшать их влияние на смысл своей жизни она тоже не собиралась. Жизнь опустела, посерела, и если бы не жажда мести, Нефертити и не знала бы, зачем ей продолжать жить.

Божественная осторожно заглянула в спальню девочек. Бактатон одиноко сидела на мозаичном полу среди летающих над водой стрекоз и золотых рыбок, она грустно рассматривала куклы, с которыми еще вчера играла вместе сестрами. У Нефертити сердце зашлось от тоски и боли. Но ведь и сделать что-то по-другому она тоже не могла.

— Бактатон, не грусти. Скоро придет Тутмос, и мы пойдем гулять в сад.

Девочка подняла голову, внимательно посмотрела на мать.

— А я их увижу еще?

— Обязательно. Придет время, и ты поедешь к ним вместе с Тутмосом.

— А ты?

— А я поеду за вами, только немного позже.

После полудня пришел Тутмос. Он принес с собой новый бюст царицы.

Нефертити долго всматривалась в гипсовое лицо и не узнавала саму себя. Все так же ее лицо было проникнуто царственным величием и достоинством: упрямый волевой подбородок, чувственные губы, тонкие скулы, брови в разлет. И все же это была уже не она. В ее облике чувствовалась зрелость, и то, что больше всего хотелось скрыть — надломленность. Как любой совестливый и честный человек, Тутмос изобразил ее такой, какой видел и чувствовал. Ее царское достоинство пропитано поражением и ощущением близкой гибели.

— Ты сделаешь с меня посмертную маску?

Нефертити и сама не ожидала от себя такого вопроса, он вырвался сам собой.

— Что? — Тутмос удивленно смотрел на царицу. — О чем ты? Какую посмертную маску? Твое Величество будет жить и здравствовать еще миллионы лет!

-Все верно и именно так и будет, но ведь когда пройдет миллион лет и я умру, ты сделаешь с меня посмертную маску? Такова моя воля, Тутмос.

Тутмосу ничего не оставалось, как согласиться. У нее уже давно не было царской власти, и она ни на что не могла влиять, но он относился к ней, как к царице — не перечил и принимал ее волю.

— Сделаю. И сберегу.

— И Бактатон тебе надо будет сберечь.

— А если я умру раньше?

— Не умрешь. Я тебе не разрешаю.

— Ты пугаешь меня.

— Я не пугаю. Я каждый день смотрю в глаза Маат. Когда-то одним своим решением я обидела всех древних богов Кемета. Одного мало кому известного бога я поставила над всеми остальными. Я унизила Амона. И теперь, когда я и мой бог Атон повержены, неужели ты думаешь, что Амон и все кеметские боги упустят возможность унизить меня? Они вновь вернулись в храмы, им вновь приносят жертвоприношения, с каждым днем они набирают силу, а я слабею.

— Божественная очень мрачно смотрит на мир.

— Тутмос, но ведь и ты, давно уже не так жизнерадостен, как прежде.

— Это годы.

— Моя молодость тоже прошла. Обстоятельства нас меняют, жаль, что не наоборот.

Вечер они провели в саду, в молитве проводили Атона за горизонт, в тихом семейном кругу поужинали. На ночь Тутмос остался в царской спальне.

Это маленькое счастье, Нефертити не отдала бы никому ни за какое золото. Она оберегала его, скрывала от завистливых и злых глаз, жаждала насладиться им в полной мере, и боялась. Боялась того, что однажды все закончится и ее жизнь окончательно и безвозвратно погрузится в пучину хаоса и тьмы. Влияние Тутмоса на ее сегодняшнюю жизнь было огромно. Он исполнял роль не только любовника, но и собеседника, певца ее красоты и ума. Ему она доверяла, верила. Правда не настолько, чтобы посвятить в личные и государственные тайны. Эту тонкую грань царица всегда чувствовала, и переступать не хотела.

Нефертити никак не смогла бы объяснить свой поступок, когда в один из самых грустных дней во дворце, она для чего-то решила навести порядок в тайнике: пересмотреть письма, что-то из них уничтожить, а что-то аккуратно сложить. Открыв небольшой деревянный сундук с личным архивом, с вырезанными на нем черными иероглифами 'Любая жизнь божественна', царица первым делом наткнулась на маленькую бутылочку с ядом. С тем самым, который когда-то попросила у Айя для Эхнатона. Осторожно взяв ее в руки, Нефертити поднесла бутылочку к солнечному свету. Жидкость была тягучей, темной, если верить Айя, без запаха и вкуса, чтобы прервать жизнь достаточно одной капли. Ну что ж это останется на черный день. На самый черный.

Нефертити осторожно положила бутылочку на дно вазы, что стояла на небольшом эбеновом столике со столешницей из слоновой кости. Кто знает, быть может, обстоятельства выстроятся таким образом, что яд окажется ее единственным спасением, и принять его надо будет быстро и неожиданно. Эта мысль не испугала царицу. Слишком долго она жила в ожидании смерти. В ожидании самого страшного позора. В ожидании поражения. Эта мысль притупила все остальные чувства. Подчинила себе всю ее жизнью.

Жить в ожидании... Каждый день... Каждое мгновение...

Это и есть испытание судьбой.

Пересматривая переписку, Нефертити взяла в руки глиняные таблички. Это были ее письма хеттскому царю Суппилулиумы.

После смерти Сменкхары у нее появилась возможность вернуть власть в свои руки. Для этого было семьдесят дней. Именно столько требовалось времени для мумификации фараона. Именно столько дней царство находилось в ожидании нового царя. Ее замысел был прост. Убедить хеттского царя, самого сильного врага Кемета отдать ей в мужья одного из своих сыновей. Тем самым враг превратился бы в сильного союзника, а в Кемете начался бы новый приток золота, что, вполне возможно, позволило бы восстановить все, что было разрушено Эхнатоном и разграблено чиновниками.

Нефертити всмотрелась в иероглифы.

'Мой бог умер, и у меня нет сына. Люди говорят, что твои сыны возмужали. Если ты пришлешь одного из своих сыновей, он станет моим мужем, потому что я не желаю брать в мужья кого-то из моих подданных' .

'Кого-то из моих подданных...', — тогда еще отчаяние не захлестнуло ее с такой силой, чтобы решиться выйти замуж за Тутмоса и самовольно провозгласить себя фараоном. А сейчас... этот брак уже не имел никакого смысла, да и Тутмоса мог погубить.

Ушло много времени на то, чтобы убедить хеттского царя в своей правоте, убедить в том, что это не ловушка. И он поверил. Отправил в далекое и враждебное царство Двух Земель самого любимого сына Заннанзу. А через несколько дней шпионы принесли весть о его страшной смерти на рубеже двух царств. Его тело было растерзано самым жестоким образом.

Нефертити потеряла последнюю возможность вернуть себе трон и единолично править. Долго теряться в догадках не пришлось. Высшее сословие жрецов Амона следило за каждым ее шагом. Птахотеп ни на мгновение не упускал ее из виду. Видимо кого-то из ее гонцов подкупили, видимо кто-то где-то проболтался.

— Мой бог умер, и у меня нет сына, — тихо прошептала царица.

Она обязана была родить сына, но не смогла, не выполнила истинное предназначение царицы. Атон почему-то любил девочек. И был абсолютно глух к ее мольбам и страданиям. Словно рок вмешался в ее царскую судьбу пресекая династию солнцепоклонников.

Беря по одной табличке в руки, Нефертити начала разбивать их об пол.

В этой интриге ее тревожила продуманность, изощренность, коварство самой авантюры. Не только ее поставили на место, но и хеттского царя тоже. Убитый горем, он так и не решился на решающую битву с Кеметом. Кто-то не только не хотел видеть Нефертити фараоном, но и союза с хеттами тоже не желал. И что самое удивительное, ее так и не арестовали.

Разбив таблички, царица позвала служанку.

— Убери здесь все. И постарайся выкинуть осколки в разные помойные ямы.

— Хорошо, госпожа.

Ну что ж, теперь посмотрим на того, кто посмеет уличить ее в измене Кемету.

Нефертити зло улыбнулась. Ее красивые черты лица исказились, стали уродливыми и отталкивающими. У врагов тоже есть чему поучиться.

Следующий день Божественная решила начать с осмотра оставшихся владений.

Она одела кожаные сандалии, льняное платье, расшитое бисером, золотой, инкрустированный малахитом и драгоценными камнями воротник. Глаза подвела черным колем, голову украсила любимой голубой короной. Весь ее облик источал царское величие и достоинство. Ибо имя ее было Нефертити, что значило 'Прекраснейшая из женщин идет'.

С грозным и суровым лицом царица вычитывала оставшихся верных ей слуг за недостаточно ухоженный сад и пруд, за облупившуюся штукатурку и краску на стенах дворца, что было вопиющей безалаберностью. Все это требовало срочного ремонта, на который у царицы не было средств. А просить у отца не хотелось.

— На устранение неполадок я даю вам десять дней и еще двадцать.

— Госпожа, а какова будет плата? — скромно поинтересовался слуга.

Нефертити гневно поджала губы, но сдержала себя. Вопрос был резонный. Изгнанным и нищим царям даже самый падший смертный просто так ничего не сделает.

— Вино и мясо из царских погребов. А еще кожаные сандалии, сшитые царским сапожником.

Вполне удовлетворенные такой платой, садовник, два строителя и штукатур разошлись.

Затем Нефертити направилась в кладовые.

Запасами зерна, растительного масла, меда, сушеного винограда, фиников, инжира, орехов, специй царица осталась довольна.

Винные погреба также порадовали царский глаз, они до потолка были заставлены запечатанными царской печатью кувшинами. Ее последние годы царствования были особо урожайными на виноград. Правда сейчас все ее поля и виноградники были заброшены или попросту отобраны Тутанхатоном. На некоторых кувшинах, покрытых бледно голубой краской, цветом царей и богов, Ее Величество с грустью прочла: 'превосходное вино из погребов Нефертити' или 'вино дома Нефернеферуатон с Западной реки'. Были здесь и пивные кувшины: ячменное светлое или темное пиво, а еще сладкое пиво, в которое обычно добавляли мед и финики, — оно так и было подписано 'превосходное пиво сермет от царицы'. Всем этим винным изобилием Нефертити была обязана главному виночерпию Парренеферу. Благодаря его природной запасливости ей теперь было чем расплачиваться за ремонт дворца.

Но больше всего Нефертити беспокоило наличие мясных консервов, были ли они в достаточном количестве? Как выяснилось, и об этом царица могла не беспокоиться. На банках, подписанных по приказу управителя ее домашним хозяйством Мериры, можно было прочесть: 'консервы для супруги царя, приготовленные мясником', 'отличные консервы из нубийской говядины изготовленные в мясоперерабатывающем доме фараона', также здесь хранились соления и копченая рыба.

Смотря на все это съестное великолепие, Нефертити с горечью вынуждена была признать, что это только кажущееся изобилие. На самом деле перед ней были остатки былой роскоши. И эти остатки через какое-то время закончатся. Чем же тогда ей кормить своих слуг?

Закрыв кладовые, Нефертити направилась в конюшню. Она была великолепной наездницей и азартной охотницей, знала толк в лошадях. После смерти Сменкхары, большую часть лошадей собранных со всего мира, забрала Меритатон. Матери она оставила несколько кобыл, чтобы та, хотя бы для поддержания царского статуса, могла делать выезды. Нефертити не опустилась до мелочных препирательств с дочерью, отдав свою царскую конюшню на расхищение. Правда царица пошла на маленькую хитрость, приказав конюху надежно спрятать личную золотую колесницу и под страхом смертной казни молчать о ее местонахождении. Когда страсти о разделе власти и царства немного утихли и новый фараон с молодой женой перебрались в Фивы, не забыв забрать с собой царский трон, Нефертити вернула золотую колесницу в конюшню.

Уже много лет она не делала выездов в город, хотя оставшиеся лошади содержались в надлежащем уходе.

— Приветствую тебя, повелительница Двух Земель.

К ее ногам припал старый и верный конюх Пафнутий, тот самый, что прятал золотую колесницу.

— Приготовь колесницу Пафнутий, я поеду в город. А вечером..., — Нефертити на мгновение замолчала, обдумывая свое решение, — а вечером, со своими помощниками приходи на пристань.

Пафнутий удивленно вскинул брови, но ничего не спросил. Слишком долго он бок о бок прожил с царями.

Когда все было приготовлено, царица взошла на колесницу так, как много лет назад всходила на трон Двух Земель. Надев кожаные перчатки, специально предназначенные для верховой езды, она взяла в руки поводья, в воздухе засвистела плеть. Пустив лошадей в галоп, Нефертити выехала на Царскую улицу.

Вместо редких прохожих, падающих на колени и слабо выкрикивающих 'живи миллионы лет!', царица видела ликующую толпу, еле сдерживаемую царской гвардией. Улыбаясь своим мыслям и крепко держа поводья в руках, она мчалась по широким улицам города, вспоминая, вспоминая...

Вот она проехала Большой храм Атона, затем Хататон, царские архивы, дома знати и вельмож. Вместо облупившихся фасадов зданий, заброшенных фонтанов, грязных улиц, она видела ослепительной красоты дворцы и храмы, фонтаны и роскошные сверкающие зеленью сады, счастливое улыбающееся лицо Эхнатона, едущего рядом с ней.

Объехав весь город, Нефертити выехала за его пределы. Остановив лошадей, она сошла с колесницы.

Жаркий ветер пустыни развевал льняное платье расшитое бисером. Атон, животворящий бог, в жертву которому она принесла всех своих любимых и близких, с недосягаемой высоты взирал на нее.

Нет, ей не хотелось никого проклинать и обвинять. Ей просто хотелось все исправить.

Преступница из Ахетатона! Это ж надо было такое придумать! Безликая безымянная преступница из самого прекрасного города мира. Вспомнят ли о ней потомки? Или действительно сумеют стереть память о ней навеки вечные?

Верховный жрец Амона Птахотеп, ее злейший враг одержал над ней победу. Амон победил Атона. Могла ли она предположить такой конец, когда ее вражда с Птахотепом только начиналась? А ведь она считала его тщеславным и самонадеянным дурачком. Что он сказал ей однажды? Что она своей надменностью и самоуверенностью гневит богов. А в гневе боги стирают с лица земли не только империи и города, но и царские судьбы.

Мой бог умер... умер...и у меня нет сына...

Обняв лошадь, Нефертити зарыдала: горько, страшно, безнадежно.

Вокруг была тревожная и давящая тишина. Немного успокоившись, царица посмотрела на Восток, на гряду гор, где был похоронен Эхнатон. Он первый, нарушая тысячелетние традиции предков, повелел хоронить не на Западе, а на Востоке. Да только ли эту традицию они нарушили? Айя сказал, что его гробница подлежит осквернению. Нефертити на миг закрыла глаза, боясь представить, а что же сделают с ней? По крайне мере все самое страшное: изуродуют лицо, чтобы она никогда не смогла сказать волшебных семь слов, позволявшие воплотиться в другое существо, расчленят тело, в общем, сделают все, чтобы в загробном мире ей не было успокоения, а животворный Атон никогда бы не встретил ее в свои объятия. Если гробницу осквернили то одна из душ Эхнатона Ах, уже бродит в стенаниях по мрачному лабиринту преисподней.

Горькая судьба.

Нефертити тяжело вздохнула. Наконец-то она почувствовала в себе силы простить его. Простить зло разъединившее их. Простить боль, посеявшую между ними вражду и ненависть. Просто простить...

Я прощаю тебя мой любимый... Я отдаю тебе все свои силы, чтобы ты смог до скончания мира продержаться в преисподней, не дать хаосу сожрать себя. Прими мою силу. И прости меня.

Как и было условлено, вечером Пафнутий ждал ее на пристани.

Сойдя с колесницы, Нефертити отрывисто приказала.

— Распрягай лошадей. И топи колесницу.

— Но Боже...

— Быстрей. Темнеет уже.

— Как прикажете.

Отведя лошадей в сторону, подальше от воды, и привязав их к дереву, Пафнутий и еще три человека начали сталкивать золотую колесницу в воду.

С холодным и бесстрастным лицом Нефертити наблюдала за тем, как вся ее жизнь уходит под воду.

Глава 6.

Сетепенатон с удовольствием себя осмотрела. Легкое платье, перехваченное широким поясом под грудью, серебряные браслеты на руках, кожаные сандалии, осыпанные драгоценными камнями. Не удержавшись, она закружилась перед зеркалом, складки платья разлетелись, браслеты зазвенели, девушка довольно засмеялась. Ах, как же приятно быть красивой и независимой! Несмотря на достаточно скромный наряд, каждому было понятно, что она знатная дама. В отличие от Нефер (так называла она свою старшую сестру Нефернеферуатон), которая любила увешивать себя золотом, Сетепенатон стремилась к скромности. Ей действительно не нравилось носить золотые воротники, тяжелые золотые украшения, она считала, что они только мешают ей, даже более того, своим блеском на солнце, затмевают ее природную красоту. А так быть не должно!

Пройдя через длинные галереи, Сетепенатон вышла во двор. На мгновение она маленькой изящной ладошкой закрылась от солнца. А когда убрала руку от лица восторженно замерла открывшейся перед ней идиллией. Ее дом утопал в роскошном саду, самом лучшем и богатом в Асуане. Садовники подрезали кусты, рассаживали цветы, домашняя любимица кошка Баст грелась на солнышке. 'Здесь намного лучше, чем в Ахетатоне', — довольно подумала Сетепенатон. Она была хозяйка большого дома и огромных владений, в ее личном пользовании находились десятки слуг и управляющий поместьем. Каждые двадцать дней она устраивала празднества, на которых чувствовала себя царицей. Нынешнее положение ее полностью устраивало. То, что она имела и чем распоряжалась сейчас, ни в какое сравнение не шло с той унылой и скучной жизнью, что была в Ахетатоне.

— Госпожа, будут ли на сегодня особые распоряжения?

Сетепенатон взглянула на своего управляющего Мерира.

— Особых нет. Я сейчас ухожу к Нефер и пробуду у нее до вечера.

— К вечеру прислать за вами носилки?

— Да, пришли.

Сетепенатон вышла на улицу. Возле каменной ограды дома стояла большая корзина с виноградом. Она предназначалась для уставших и изможденных жарой путников. Каждый уважающий себя житель Кемета держал корзину с виноградом возле дома. Сетепенатон осталась довольна и тем, что управляющий Мерира не пожалел винограда, насыпав его до краев, и тем, что это был лучший виноградный сорт с ее владений. Сетепенатон дорожила своим добрым именем. За два года, прожитых в Асуане, она полюбилась жителям города. Номарху Рамосу говорили, что ему повезло с младшей невесткой: скромная, добрая, отзывчивая, надо думать ее муж Шепти души в ней не чаит.

Нефер жила через две улицы. Сетепенатон редко пользовалась носилками, хотя они у нее были одни из самых роскошных и богатых в городе. Она любила пешие прогулки, эта привычка сохранилась у нее с Ахетатона. Ей нравилась рассматривать людей, отвечать на их приветливые улыбки, очень часто она покупала у торговцев сладости и раздавала их детям. Сетепенатон чувствовала себя своей, этот город ее принимал, здесь было много счастья и радости. Открыв калитку, девушка вошла во двор дома Нефер, украдкой бросив взгляд на маленькую корзину с подгнившим виноградом. Нефер была странной хозяйкой, она любила командовать слугами, указывала им, что и как делать, но все равно двор и сам дом производил впечатление какой-то неряшливости, недостаточной ухоженности.

— Ах, Сетепенатон, приветствую тебя! — слащаво промурлыкала старшая сестра.

— И я приветствую тебя, Нефер!

— Ты чудесно выглядишь! Правда, как всегда скромно. У тебя же столько украшений, золота, почему ты их не носишь? Право же, мне скоро будет стыдно рядом с тобой ходить.

Нефер капризно сморщилась, все своим видом демонстрируя недовольство.

Сетепенатон пожала плечами.

— Не люблю их носить, — ответила она просто.

— Как можно не любить носить золото, не понимаю! — пораженно воскликнула Нефер. — Нет, вы слышите, — продолжала она громко говорить, не понятно к кому обращаясь, — моя младшая сестра не любит золото! Золото!

Но Сетепенатон пропускала ее слова мимо ушей, заметив это, Нефер решила сменить тактику.

— Пойдем в сад, там нас уже ждут сладости. Ты же ко мне на целый день? Ах, мне здесь так скучно!

Устроившись в беседке на мягких подушках, сестры для начала решили попробовать восточные сладости, а уж потом перейти к кеметским. Нефер обожала все заморское, ей казалось, что оно и лучше и престижнее, чем свое, родное.

— Не понимаю, — продолжала щебетать Нефер, — почему они так долго в этих Фивах? Тебе Шепти ничего не писал?

Откусывая кусочек рахат-лукума, Сетепенатон отрицательно покачала головой.

— Нет, не писал.

— И мне Сенмут весточки не передавал. Ай, все мужчины такие! Думают только о себе, — Нефер махнула рукой.

— Нефер, но ведь наш тесть Рамос предупреждал, что поездка в Фивы растянется на несколько месяцев. Шепти и Сенмут будут представлены ко двору, и потом они должны быть на царских праздниках. Для нас всех это очень важное событие. Они получат новые должности. И мы станем еще богаче.

Последний довод на Нефер произвел гораздо большее впечатление, чем все вышесказанное.

Им самим пришлось разыграть целое представление о внезапно постигшей их болезни, при том одновременно. Перед замужеством, Ай с каждой взял слово, что никогда и ни при каких обстоятельствах они не появятся в Фивах. Слово приходилось держать.

— Ну да, ну да... — Нефер зевнула, демонстрируя, как ей скучны все эти объяснения.

Сетепенатон ела сладости и думала о том, как отнесется сестра к ее словам о гнилом винограде в корзине. Наверняка начнет кричать и топать ногами. Но лучше перетерпеть капризные выходки Нефер, чем навсегда потерять доброе имя.

— Нефер, — начала было Сетепенатон и, осеклась. Она никогда не видела, чтобы старшая сестра вот так смотрела. Интересно на кого? Девушка проследила за ее взглядом и наткнулась на обнаженный сильный торс садовника, подрезавшего кусты. В то же мгновение Сетепенатон почувствовала, что она здесь лишняя. Впрочем, такое чувство у нее уже не в первый раз появлялось в доме сестры.

— Как он тебе? — тихо спросила Нефер, кивая на молодого садовника.

— Да... как все...

Нефер плотоядно улыбнулась.

— Какая же ты еще глупая. От жизни надо брать все удовольствия. Неужели в проклятом городе ты ничему не научилась?

Сетепенатон трудно сглотнула. Она знала, что сестра изменяет мужу со слугами, а иногда и со знатными мужчинами, с которыми знакомилась на празднествах и увеселениях.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты что не помнишь? Ведь у нас ничего не было? Ни украшений, ни новых платьев, ни мужчин! — со злостью проговорила Нефер. И чувствовалось, что эта злость и обида уже давно ее мучили.

— Но ведь Сенмут любит тебя! — Сетепенатон попыталась воззвать к совести сестры.

— Да, любит. И мне он нравится. Но ведь он не единственный мужчина на свете. Посмотри, сколько их красивых ходит. Я бы хотела всех перепробовать, — бесстыдно призналась Нефер, — А ты?

Смотря на сконфуженное лицо сестры, Нефер добродушно рассмеялась.

— Странно, что ты не понимаешь меня. Ведь ты же не любишь Шепти.

— Мы хорошие друзья. И потом, Шепти говорит, что любовь приходит со временем.

— Много ли понимает в этом твой Шепти? Смотри, как бы жизнь не прошла без любви!

Сетепенатон промолчала. Что тут сказать? Нефер словно подменили. От скромной, стыдливой юной девушки два года назад тайно привезенной в Асуан из Ахетатона, не осталось и следа. А может и не было никогда никакой скромной девушки, и Нефер просто притворялась? Неужели и она, когда ей исполнится пятнадцать, станет такой же? Или наоборот, будет продолжать отдаляться от сестры?

— Отчего ты загрустила, Сетепенатон?

— Да так... Послушай, а давай ты ко мне придешь завтра в гости?

— С чего бы это? Мы же договаривались: семь дней ты ко мне ходишь, семь дней я к тебе. За тобой еще два дня.

— Ну, Нефер, пожалуйста...

— Да ну...

— А я подарю тебе бусы из драгоценных камней.

— О-о-о! — глаза Нефер заблестели.

— И покажу тебе свою корзину с виноградом.

— О, Боги! Как ты мне надоела с этим виноградом! Он стоит там? Стоит! Что еще надо! — взорвалась Нефер.

— Ты положила в корзину гнилой виноград, — спокойно сказала Сетепенатон.

— И что?

— Это бросает тень на наше доброе имя. Люди могут подумать, что ты жадная.

— Люди! Да плевать я хотела на людей! Кому не нравится, пусть не ест мой виноград! — Вскочив с подушек, она затопала ногами. — Я здесь хозяйка! Я! И только я! Я решаю, какому винограду быть в моей корзине!

Сетепенатон с грустью смотрела на эту вспышку ярости. Что-то далекое, смутное, давно забытое начало всплывать в памяти. Отец... он вот так же орал и топал ногами, а мама молчала и только слегка улыбалась.

Мама... Как она? Что с ней?

— Ты хоть слышишь, что я говорю тебе? — прокричала над ней Нефер.

— Я вспомнила маму, — Сетепенатон посмотрела на старшую сестру глазами полными слез.

Нефер из ярости выходила так же легко, как и впадала в нее. Через несколько мгновений она уже сидела возле сестры и крепко держала ее за руку.

— Успокойся. Ты только смотри, никому не проболтайся. Не выдай нас. Иначе сама знаешь, что будет, — Нефер не на шутку разволновалась. Ей очень, ну очень не хотелось терять сытую и роскошную жизнь.

Сетепенатон послушно кивнула.

— Ты знаешь, что я вчера узнала..., — продолжала Нефер, — через двенадцать дней мимо Асуана будет проплывать царская барка Меритатон. Она, видите ли, решила попутешествовать, — злобно прошипела Нефер. Царский титул и несметные богатства сестры не давали ей покоя, — Давай сходим, посмотрим на нее?

— Да. Давай. А мы...мы попытаемся...

— Ты что? Забыла, что мы обещали Айя? Если мы хотим жить долго, мы должны порвать со всеми из прошлой жизни. К тому же, дед говорил, что над нашими сестрами нависла большая беда, которая скоро сметет их судьбы. Разве нам здесь плохо?

— Ты права...ты права...— шептала Сетепенатон — только приходи завтра ко мне.

Нефер вздохнула, обняла сестру.

— Конечно приду. Ну все, не грусти.

Посмотрев друг на друга, они улыбнулись. И от этой улыбки им обеим стало легче.

— Как хорошо, что мы есть друг у друга, — проникновенно сказала Сетепенатон.

Нефер поцеловала младшую сестру и еще крепче обняла.

Двенадцать дней пролетели быстро и незаметно. Сетепенатон со страхом и волнением ждала момента, когда увидит царскую барку.

Когда увидит Меритатон.

Сестры решили пойти на пристань не по главной улице, а через маленькие улочки, на одной их которых располагался небольшой храм Атона. За время, прожитое в Асуане, они ни разу в нем не были. Но в связи с последним указом фараона Тутанхамона о закрытии всех храмов Атона в Верхнем и Нижнем Кемете, сестры набрались храбрости в последний раз взглянуть на него.

В последний раз увидеть солнечный диск с распростертыми лучами-руками, дарящими тепло и жизнь. Эмблему их рода, династии солнцепоклонников.

— Ты знаешь, — тихо прошептала Нефер, — а я уже почти не помню гимна. А ты?

— Помню каждое слово.

Нефер хмыкнула.

Они стояли на противоположной стороне улицы, возле дома купца Сарита, частого гостя их тестя, номарха Рамоса.

Двери храма были закрыты, несколько рабочих сбивали со стен имена проклятого царя и царицы. Царский указ, запрещающий упоминать имена Эхнатона и Нефертити, и объявляющий их преступниками, сестры восприняли с ужасом. Но спокойная и сытая жизнь в Асуане уже наложила свой отпечаток на их сердца. Посовещавшись, они решили вести себя, как и все.

— Говорят, здесь скоро откроют храм Амона. И нам надо будет в него ходить.

— А может быть, мы что-нибудь придумаем?

— Нет, Сетепенатон, та жизнь больше не имеет к нам никакого отношения.

— Но почему они так поступили с мамой?

— Тише! Главное, что мы живы и нам ничего не угрожает. Остальное нас не касается.

— Но ведь она ни в чем не виновата!

— Тише ты! Лучше думай, что с именем делать.

— А что делать?

— Менять будешь?

— Не знаю. А ты?

— Конечно буду, неприятности мне не нужны.

— И каким будет твое имя?

— Коротким и красивым — Неферамон. Ну как, нравится?

— Да, очень красиво. А что же делать мне?

— Тоже менять! Чем тебе не нравится Сетепенамон?

— Нефер, но ведь это же новая судьба? Неужели, тебе не страшно?

— А я хочу новую судьбу! Слышишь, хочу! Сейчас у нас есть все, богатство, дома, мужья, а что было там? Что? Четыре стены, вечно недовольная мать, кругом одни старики.

— Я все поняла, — Сетепенатон примиряюще положила руку на плечо сестры, — я все поняла.

— Что поняла?

— Ты права. У нас теперь есть будущее и его нельзя упустить.

— Слава богам! И выбрось жалость из сердца. Ты ничем не поможешь матери, надо думать о себе.

Взяв сестру за руку, Нефер быстрым шагом направилась к пристани. Сетепенатон еле поспевала за ней.

На пристани уже собралась толпа любопытных. Всем хотелось поглазеть на царицу и царскую роскошь.

Сестры решили встать немного в стороне от всех. Крепко держась за руки, они с напряжением всматривались в голубую гладь Большой реки. Солнце стояло в зените. В толпе сновали мальчишки с холодной водой и цветами. Сетепенатон купила себе маленький кувшин, Нефер от воды отказалась.

И вот царская барка появилась.

Толпа восторженно закричала. В воду стали бросать цветы.

Алые паруса 'Славы Амона' сверкали на фоне пронзительно голубого неба. Судно, покрытое декоративной росписью, поражало своей роскошью. На носовой обшивке были нарисованы два удлиненных глаза Уджат, по одному с каждой стороны. Они охраняли барку от всяких опасностей во время путешествия по реке. Загнутый конец кормы был сделан в форме папируса.

Сетепенатон смотрела во все глаза, боясь, что-либо упустить. Она уже совсем не помнила лица сестры, и была уверена, что и та не признала бы ее. Она посмотрела на Нефер, та стояла спокойная и надменная.

Услышав радостные крики толпы, Меритатон решила выйти из каюты и поблагодарить народ.

— Живи миллионы лет!— тут же закричали ей с пристани.

Вдовствующая царица приветливо улыбнулась, кивнула. В стороне от толпы она заметила двух девушек. Они стояли, держа друг друга за руки, и даже не думали кричать ей приветствия. В их позе была какая-то напряженность и угроза. Та, что постарше, показалась Меритатон знакомой, будто она ее уже где-то видела.

— Это, наверное, какие-то поклонницы Атона, Божественная, — сказал главный придворный гардероба Тхута, стоящий за ее спиной. — Мне кажется, на них не стоит обращать внимания.

Нефер и Сетепенатон стояли, боясь пошевелиться и пожирая глазами Меритатон. Белое льняное платье расшитое золотом подчеркивало ее стройную фигуру, золотые браслеты на руках играли на солнце, физический дефект — немного удлиненную голову — нубийский парик скрыть не мог. Этот физический дефект был присущ всем шестерым сестрам. Словно Атон выделил их из всех смертных и небожителей, поставив свою личную печать на судьбе каждой из них. Где бы они ни были, сколько бы лет не прошло, как бы они не изменились, но по этому дефекту, они должны были признать друг друга. Неужели таков божий промысел?

Открыв дверь каюты, Меритатон вдруг резко обернулась. Срывающимся от волнения голосом она спросила:

— А ты заметил, у них вроде бы головы немного удлиненные? Как у меня.

— Нет, Божественная, — ответил Тхуту, — ничего такого я не заметил.

Меритатон подбежала к борту судна, но рассмотреть, какие головы были у девушек, по-прежнему стоящих на пристани, она уже не могла, для этого ее отделяло от берега слишком большое расстояние.

Сетепенатон чувствовала, что еще немного, и она разрыдается. Ей казалось, что она теряет нечто важное и родное в своей жизни. Теряет безвозвратно и навсегда. Рвалась тонкая нить, которая все эти годы связала ее с сестрами. Именно сейчас, а не много лет назад, их семья распалась, рассыпалась на мелкие осколки.

Голубые воды Большой реки уносили от них вдовствующую царицу, в жилах которой текла та же кровь, что и у них.

Сетепенатон уткнулась в плечо сестры, ее плечи затряслись от беззвучных рыданий.

Царская барка удалялась от городской пристани Асуана, а Нефер могла только за этим наблюдать, завидуя и ненавидя сестру, жившую с царским титулом.

Глава 7.

Серые облака, гонимые холодными резкими порывами ветра, пролетали над бездной. Мрачной бездной. 'Над моей могилой', — подумала Нефертити. Ей было холодно и одиноко. На глаза то и дело наворачивались слезы. Она оглянулась. Там, откуда она пришла, был покой и безмятежность. Над солнечным городом Атона переливалась радуга. В этом радостном и сверкающем счастье осталась ее любовь и молодость. Убийственная тоска по прошлому, невозможность что-либо изменить, отчаяние, вызвали целый взрыв горя. Упав на колени, Нефертити разрыдалась. И не было никого, кто бы смог отменить вынесенный ей богами приговор.

Царица проснулась оттого, что Мерита настойчиво трясла ее за плечо.

— Госпожа, проснитесь! Великий жрец Айя прибыл!

— Что?

Еще мало что понимая, охваченная грустными размышлениями о своем сне, Нефертити поспешно одевалась.

Айя ждал ее в Зале приемов. По его гневно сверкающим глазам и серьезному лицу, царица поняла, что случилось нечто страшное.

— Прости, что я ворвался к тебе среди ночи. У меня дело чрезвычайной важности.

Нефертити было настолько не по себе, что она лишь кивнула головой. Неужели ей все-таки вынесли смертный приговор?

— Тутанхамон убит...

Ее Величество вскрикнула, мертвенная бледность разливалась по ее лицу.

— С твоей дочерью все в порядке. Пока я жив, вас никто не тронет.

— Это заговор?

— Еще бы! И догадайся, кто зачинщик — Хоремхеб! Великий воин, которым я восхищаюсь! Но задуманное он выполнил только наполовину, я успел упредить многие его поступки.

Нефертити медленно села в кресло. Страх отступал, и она уже могла здраво рассуждать. Фараона ей совсем не было жалко, хотя многие годы она жила с ним под одной крышей и занималась его воспитанием. Все, кто ее предал, были для нее уже мертвы.

— Как упредить?

— Как, как, — взорвался Айя, — как и любой маг на моем месте!

Нефертити сжалась, она не любила, когда отец начинал кричать, и никогда не знала, как ей в такие моменты надо поступать.

— Подумать только, донос о заговоре я получу не раньше завтрашнего утра! О, хвала богам, наградившим меня силой и видением! Иначе мы бы все были мертвы. А теперь послушай, что я решил. Я смотрел судьбу Хоремхеба. У него великая судьба, и у меня нет права ее прерывать. Он нужен богам. А я не хочу навлечь на себя их гнев. Он успел убить только Тутанхамона, как мои люди схватили его и его соратников.

— Точнее ты дал ему возможность убить фараона, — холодно произнесла Нефертити

Она слишком хорошо знала своего отца, чтобы поверить в то, что он просмотрел заговор. Несчастный Хоремхеб даже и не подозревает, что является орудием убийства чужой воли.

— Победители не подсудны. Я спас Кемет от очередного позора. Хоремхеб на рассвете отправляется на наши дальние границы. Конечно же, это ненадолго...он скоро вернется, чтобы стать..., — Айя осекся, смотря, как Нефертити его внимательно слушает, он понял, что та уже продумывает план действий. Ну что ж достойная дочь! — Остальных заговорщиков сейчас казнят. С этой ночи Анкесенамон вдова. Как удивительно она повторяет твою судьбу! Я не могу позволить, чтобы царство вновь было поглощено хаосом. Через семьдесят дней, я женюсь на Анкесенамон и объявлю себя фараоном.

— Нет! Нет! Нет! — вскочив с кресла, Нефертити тряслась от гнева. — Это мой трон! Это я царица! Все мое!

По залу пронеслось эхо пощечины. Схватившись за правую щеку, Нефертити в бессильной ярости смотрела на Айя. Ей бы сейчас кинжал в руки, и она бы искромсала его.

Айя холодно улыбнулся. И Нефертити поняла, что он улыбается от ее глупых мыслей, которые легко читает в ее сердце.

— Ты что же это, дочь моя, решила отцу дорогу перейти? Ты же уже властвовала, забыла, что ли? Ах да, женская память коротка... Я же создал тебе все условия, чтобы ты царствовала, и как же ты ими распорядилась? — Айя усмехнулся. — Целое царство ввергла в хаос. Сначала было два дурака на троне, а теперь что, дура на троне?

Нефертити вспыхнула. Выгрызть бы ему глотку, разорвать бы...

— Я всегда следовала твоим советам.

— Ты всегда все делала наоборот, — холодно отрезал Айя. — Эхнатон был по своей сути разрушителем, а твоей задачей было созидание. Ты ее полностью провалила. Нельзя, чтобы на троне был побежденный царь. Царь — это, прежде всего победитель! Это бог!

Нефертити фыркнула, яростно, надменно. Он все равно все сделает по-своему, а ей оставалось только подчиниться его воле.

— Ты приехал для того, чтобы упредить мои действия, как и действия Хоремхеба?

— Совершенно верно. А еще сказать тебе, что своими попытками вернуть трон ты рискуешь головой Тутмоса.

Нефертити закрыла глаза, зло прошептала:

— Ты не тронешь его!

— Если ты будешь вести себя правильно, конечно же, его жизнь будет долгой.

Царица тяжело вздохнула. Она всегда знала, что ей нельзя привязываться к Тутмосу, что, впустив в свою жизнь любовь, она обрекала и его и себя. Нефертити посмотрела в глаза визирю. Только теперь ей стало все понятно.

— Ты не боишься, что твоя жажда власти иссушит тебя?

— Нет, дочь моя. У меня больше сил, чем у тебя. Ты просто поздно поняла, что жить и властвовать, это совершенно две разные вещи.

Нефертити не спускала с него глаз.

— Это ты убил Заннанзу, сына хеттского царя? Я уже тогда была лишней в твоей игре?

— Тоже верно, дочь моя. Я очень не люблю, когда тот, в ком течет моя кровь, начинает идти против меня. Неужели ты думаешь, что когда-нибудь сможешь меня обхитрить? Оставь надежду, это сумеет сделать только время.

Его спокойное признание не удивило ее. Царица давно догадывалась, только боялась себе в этом признаться. Она вдруг вспомнила, как Эхнатон сказал ей однажды 'Ты и твой отец — чудовищная семейка'. Может быть он и прав... Все ее попытки и впрямь были бессмысленны. Ей никогда не одолеть Айя. И ей не впервой признавать свое поражение.

— Я подчиняюсь твоей воли. Но помни и ты о своем обещании — сохранить жизнь Тутмосу. И не обижай Анкесенамон. Это мои последние слова тебе, отец.

Повернувшись к жрецу спиной, что было вопиющим нарушением дворцового протокола, Нефертити покинула Зал приемов.

К вечеру ей стало плохо. Ее лекарь, не покинувший дворец только по причине своей старости, сказал, что это просто упадок сил.

Но ни на следующий день, ни через день Нефертити не поднялась с постели. В одно мгновение ей стало все безразлично. Если в ней и теплилась какая-то надежда на возвращение трона и царской власти, то теперь вместо этой надежды была глубокая кровоточащая рана, из которой медленно вытекала жизнь. Дворец окончательно погрузился в тишину и сон, больше похожую на смерть. Те, кто еще по старой памяти жил в Ахетатоне, окончательно его покинули, в городе остались старики и больные.

Целыми днями рядом с ней сидели Бактатон и Тутмос. Они всячески пытались ее растормошить, развеселить, вновь вызвать вкус к жизни, но все попытки были тщетны. Тутмос понял, что Нефертити уже все для себя решила. И им с Бактатон оставалось только ждать. Ждать ее тихой незаметной смерти. Ждать своего освобождения.

Положив себе на колени свиток, Тутмос выразительно читал. Это было историческое сочинение жреца Ихотепа. Он рассказывал о фараоне Рамзесе, который был настолько одержим властью, что за одну ночь истребил всю свою семью, собственноручно задушив отца.

От этих слов у Нефертити замерло сердце. Она и сама была не против задушить своего отца.

— Тутмос...

Тутмос перестал читать и посмотрел на царицу.

— Да, любимая.

— Это я убила Кэйе.

— Я знаю, любимая.

— А еще, я хотела убить Эхнатона, но не смогла.

— Я догадывался об этом, любимая.

— Ты...ты презираешь меня?

— Я люблю тебя.

— Даже несмотря на то, что на моих руках кровь?

Тутмос на мгновение задумался.

— Даже несмотря на это. У любви нет морали. Это сила, в которой темное и светлое смешано.

Положив свиток на пол, Тутмос лег к Нефертити, крепко обнял ее.

— Я не знаю, почему я люблю тебя. Просто люблю и все. Я знаю только одно. Ты можешь совершить самые чудовищные преступления, а я все равно буду тебя любить.

Нефертити тихо заплакала. Разве могла она предположить, что в своей погибели найдет настоящую любовь, в которой границы добра и зла будут стерты.

В первый месяц разлива Большой реки Тот, Нефертити встала с постели. Она еще плохо передвигалась, мало ела и чувствовала постоянную слабость. Но это была ее маленькая победа в череде долгих поражений. Царица пошла на поправку, что не могло не вызвать радости у ее любимых и оставшихся верных ей друзей.

После долгих лет мытарств и потерь, она наконец-то обрела покой. Сумела принять себя нынешнюю — униженную и поверженную. Пришла к внутреннему смирению и пониманию, что Тутмос и Бактатон намного важнее, чем все короны мира. Только сейчас она и начала по-настоящему жить, обретя такое долгожданное счастье.

В один из солнечных дней, Нефертити и Бактатон работали в саду — вырывали сорняки, окучивали землю возле деревьев. Занятие для них было новым и интересным. Садовник Ханум с удовольствием обучал своих новых учениц.

Подняв голову, Нефертити заметила мелькающее между кустов испуганное лицо Мериты. По спине пополз холодок. Еще не зная, что ее ждет, Нефертити поняла — это конец.

Упав на колени, служанка протянула ей записку.

— Это привез гонец от царя Айя.

Первым желанием Нефертити было рассмеяться, настолько нелепым и смешным было предупреждение. Но затем ее охватил ужас. Стараясь ничем не выдать своего волнения, она твердо и властно произнесла.

— Позови Тутмоса. Собери все вещи Бактатон.

— Мама, а куда мы уезжаем?

— К твоим сестрам. Оставь сорняки, Бактатон. Иди во дворец и помоги Мерите собрать свои вещи.

Быстрой походкой Нефертити вошла в свою спальню. Первым делом она проверила на месте ли яд. Все было в порядке. Она удивлялась сама себе, в ее действиях не было никакой истерики и суетливости, все продумано и взвешенно.

Нефертити еще раз прочла записку.

'Спасайся. Сегодня ночью я буду мертв. Завтра царем станет Хоремхеб.

Отец'

Затем ее разорвала. Тоска сдавила сердце. На ее веку, это последняя смерть родного человека. А его записка — проявление любви и отцовской заботы? Нефертити знала Хоремхеба еще когда он был молодым воином. Она знала о его ненависти к себе и ко всему, что связано с Атоном. И вот теперь этот человек взошел на вершину мира. Что он сделает с ней? С царицей, которую он считал преступницей и большой бедой Двух Земель.

Вошел Тутмос.

— Ты звала меня, любимая.

Нефертити подбежала к нему, крепко обняла.

— Прости меня, любимый, но иначе никак нельзя.

Тутмос побледнел.

— Что нельзя?

— Завтра на рассвете, ты и Бактатон поедете к номарху Рамосу, помнишь, как мы договаривались? К моим дочерям. Там ждут тебя уже много лет.

— А ты?

— А я последую за вами через два дня.

Тутмос облегченно вздохнул.

В спальню вбежала веселая Бактатон, она была рада, что скоро увидит своих сестер.

— Ой, мама, я даже не представляю, какими они стали, ведь прошло уже шесть лет!

Нефертити собрала всю волю, щедро отмеренную ей природой.

— Бактатон, подойди ко мне.

Царица внимательно посмотрела на Тутмоса.

— Бактатон, твой настоящий отец, Тутмос.

— Кто? Как?

Девочка переводила удивленный взгляд с матери на главного придворного скульптора.

— Нефертити, что ты делаешь? Мы же договаривались об этом молчать?

— Договоры существуют для того, чтобы их нарушать, любимый. Это первое правило купцов.

— Мы не купцы, — резко отрезал Тутмос.

— Мама, я ничего не понимаю!

— Значит, поймешь позже. А сейчас просто запомни, твой отец — этот человек, самый великий скульптор Двух Земель от севера до юга. Мужчина, которого я люблю больше жизни. И сегодня вечером ты будешь ночевать у него. А через два дня я поеду следом за вами.

Тутмос подался вперед, внимательно вглядываясь в лицо царицы.

— Что случилось? Ты можешь объяснить?

— В Фивах произошел переворот. Мой отец... впрочем, это сейчас не важно. Новым фараоном скоро станет Хоремхеб. А ты же знаешь, как он ненавидит весь мой род.

— Откуда тебе это известно?

— Айя успел передать записку. Мне кажется, первое, что сделает Хоремхеб, это решит покончить со всеми нами.

— А Айя? Разве он не защитит тебя?

— Уже не защитит...

Наступило неловкое молчание. Тутмос начал понимать, что в Фивах произошла большая беда, которая напрямую коснулась их всех. Тихих и почти забытых отшельниках, живущих на маленьком островке Ахетатоне вдали от придворной жизни и царских заговоров.

— Чтобы спастись, мы должны разделиться, — закончила Нефертити.

Тутмос задумчиво покачал головой.

— Тоже верно. И в тоже время опасно. А если что-то пойдет не так, как мы хотим.

— Ну что ты... Хоремхеб думает, что нам ничего не известно и поэтому мы беспечны. В любом случае у нас есть несколько дней в запасе. И надо их использовать.

На какое-то мгновение он поверил всем тем глупостям, в которых Нефертити пыталась его уверить. Это было его давней и запретной мечтой — жить вдали от всех с любимой женщиной и дочерью. Но он слишком хорошо ее знал, чтобы поверить в ее готовность куда-то и от кого-то убегать, это было не в ее характере. О том, что она задумала на самом деле, он узнает только завтра.

Тутмос погладил свою дочь, улыбнулся ей.

— Пойдем, я помогу тебе собрать вещи.

— Ты и вправду мой отец?

— Да.

Бактатон посмотрела на мать. Нефертити не понравился ее взгляд — взгляд побитой собаки.

— Когда ты вырастешь, ты будешь лучше меня понимать.

На негнущихся ногах девочка пошла к себе. Неожиданное признание, сделанное матерью, потрясло ее. Тутмос последовал за ней.

— Любимый, — тихо позвала Нефертити. Ее сердце сжалось: ах, если бы он знал, что они видят друг друга в последний раз!

Она крепко обняла его, поцеловала.

— Однажды гадалка сказала мне, что в моей судьбе есть предназначенный мне мужчина. Он всегда будет любить меня. И всегда будет рядом со мной. Всю жизнь я думала, что это Эхнатон, и только когда весь мир отвернулся от меня, поняла, она говорила о тебе.

— Слишком много признаний ты делаешь, Нефертити. Может, скажешь, что на самом деле происходит?

— Скажу. Завтра, когда пойду вас провожать.

Тутмос крепко сжал ее руку.

— Жду тебя.

Они расстались.

Нефертити почувствовала, как у нее подкашиваются ноги. Ей нельзя плакать, нельзя поддаваться слабости. Иначе она не спасет их.

Вечером, к ней в спальню, заглянула Бактатон.

— Мама, я пришла пожелать тебе доброй ночи и сказать, что иду к Тутмосу...

Нефертити крепко обняла ее, поцеловала.

— Обещай мне, что ты будешь называть его отцом.

Бактатон честно ответила.

— Я постараюсь. А как же мои сестры? Получается, что мы не совсем родные?

— Вы самые родные. И... ты им пока ничего не рассказывай. Вы с Тутмосом должны сами решить, надо ли им знать об этом.

— Тогда зачем ты сама сказала?

— Чтобы ты знала правду, помнишь старую пословицу? Спрятанная истина отравляет того, кто ее спрятал. Ты обязана знать, чья кровь течет в тебе. У Эхнатона с детства было все, а твой отец родился в страшной нищете, голодал, он добился богатства и славы своим трудом и талантом. Он заслуживает огромного уважения.

— Значит, я принцесса только наполовину?

— Бактатон, прежде всего ты должна быть принцессой в своем сердце, а не потому, что тебе посчастливилось родиться с особой кровью. Запомни это хорошенько. Я люблю тебя, девочка моя. Ты родилась в любви. И ты будешь счастливой. Иди.

Спальня медленно погружалась в сумерки. Тихо вошла Мерита, стараясь не потревожить погруженную в размышления царицу, она осторожно зажигала ночники.

— Мерита, — наконец нарушила молчание Нефертити, — я отправляюсь в дальнюю дорогу. Ты была верна мне всю жизнь, поэтому я даю тебе право выбора. Ты можешь уйти вместе с Тутмосом, а можешь последовать за мной.

На какое — то мгновение служанка замерла, а затем беззвучно заплакала.

— Госпожа, я одевала вас на свадьбу, я вынянчила всех ваших дочерей, я осталась с вами в этом городе, позвольте мне последовать за вами до конца.

Царица кивнула: она и не рассчитывала на другой ответ.

— Приготовь мне ванну — на рассвете я буду встречать Атона.

Царица подошла к эбеновому столику, на котором стояла ваза, достала из нее бутылочку с ядом. Когда-то она пожадничала ее для Эхнатона. Кто знает, быть может, это было предчувствие: ведь сейчас этот яд ей намного нужнее.

Нефертити долго и ни о чем не думая, лежала в теплой ванне. Потом Мерита сделала ей массаж, умастила тело благовониями, специальным лосьоном увлажнила кожу.

Царица надела платье из тончайшего льна, вышитое золотом и бусинами. Вырез платья обрамляли крылья сокола. Вместо золотого воротника, инкрустированного малахитом и бирюзой, Нефертити решила надеть простой кулончик, когда-то подаренный ей Тутмосом. Из гардеробной Мерита вынесла ее самые любимые сандалии, ремешки которого были сделаны из тонкого филигранного золота, кожаные полоски украшены золотыми маргаритками, цветами лотоса из лазурита, лепестками из сердолика и полевого шпата, на подошве изображались фигуры плененных врагов, чтобы царица могла их топтать.

Сев возле зеркала, Нефертити черным колем подвела глаза, густой красной охрой накрасила губы. В уши продела серьги в виде золотых дисков. Предплечья, запястья и щиколотки украсила золотыми браслетами. На каждый палец рук надела золотые и серебряные кольца с печатками, на которых было выгравировано ее имя.

Внимательно осмотрев себя со всех сторон, царица осталась довольна.

— А теперь корону.

Бритую голову Нефертити Мерита охватила надбровной золотой перевязью. На нее она надела ее самую любимую корону, так удачно подчеркивающую длинную и грациозную шею — голубую со скошенным верхом. Сама корона была перехвачена посередине цветастой лентой.

— Можешь идти одеваться. Я подожду тебя.

Мерита вышла в свою комнату.

Нефертити взяла два золотых кубка, открыла вино. Содержимое бутылочки разделила поровну.

Что чувствует человек, чьи мгновения жизни сочтены? Тяжело сказать. Внешне Нефертити оставалась холодной, сдержанной и бесстрастной, тогда как сердце ее обливалось слезами. Долгие годы она ждала этого момента. Но когда он настал, поняла, что не готова умирать. Более того — она совсем не хотела умирать. Но позволить себе жить в страхе, постоянно прятаться, скрываться, подвергать смертельной опасности жизнь Тутмоса и всех своих дочерей — это было выше ее сил.

Вошла Мерита. Одетая в белое платье и нубийский парик, она производила впечатление женщины, собравшейся на прогулку.

Поставив бокалы на поднос, Мерита сухим голосом произнесла:

— Госпожа, я буду ждать вас в саду.

Нефертити долго рассматривала свою спальню, будто раньше никогда ее не видела и не жила здесь.

Пройдя через слабо освещенную галерею, царица вышла в сад. Ее любимым местом была беседка возле пруда. Об этом знали все слуги. 'Поэтому долго искать не будут', — подумала она.

Уютно устроившись на подушках, царица и служанка ожидали рассвета.

— Я благодарю тебя Мерита, за твою верность и честность. Самый счастливый царь — тот, у кого самые преданные слуги.

Мерита тихо заплакала, склонила голову в знак почтения.

— Ваше Величество, вы для меня были сутью самой жизни. Я люблю вас, как саму себя.

— Значит, нам будет радостно в загробном мире. Даже, несмотря на то, что там мы встретим много старых врагов.

Нефертити на мгновение задумалась, а потом сказала:

— А ты знаешь, Мерита, мой отец сегодня ночью был принят Атоном. И сейчас он, наверное, проходит через врата Дуата.

Царица подняла голову. Звезд уже было не видно. Только одна ярко горела. Подняв руку вверх, она прошептала:

— Смотри. Это мой отец. Он на небе, как и на земле, только рядом с царями.

Служанка всхлипнула.

— Пора, Мерита. Яд безболезненный, мы просто уснем.

Они пили вино маленькими глотками. Мерита вспомнила, как в первый раз попала во дворец, как смертельно испугалась Великой царской супруги Тиу, как обрадовалась, увидев свою маленькую госпожу юную Нефертити.

Царица улыбнулась. Воспоминания молодости слаще любого меда.

— Хочешь я спою для тебя?

— Да, Прекраснейшая.

Горизонт занимался багряным заревом. Скоро, очень скоро в мир придет Атон.

— Все земли во власти твоей, ибо ты создал людей,

Ты восходишь — и они живут, ты заходишь — и они умирают.

Ты время их жизни, они живут в тебе.

Ты пробуждаешь всех ради сына твоего, произошедшего из плоти твоей, для царя Верхнего и Нижнего Египта, живущего в истине, Владыки Двух Земель, Эхнатона, — да продлятся дни его! — и ради великой царицы, любимой царем, госпожи Двух Земель Нефертити, — да живет она вечно, да будет молода она во веки веков!

Царица посмотрела на Мериту. Ее глаза были закрыты, дыхание Анубиса уже коснулось ее.

Нефертити тихо прошептала:

— Красная земля... Черная земля... Тутмос...

Непреодолимая сила закрывала глаза. Мир шатался, размазывался...

Золотой бокал выпал из ее рук.

Огромный красный шар поднимался над горизонтом. Солнечный Атон делился своей благодатью со всеми живыми существами на этой земле, не отличая царя от простолюдина, доброго от злого, нищего от богатого.

Тихо шелестели пальмовые листья над головами двух мертвых женщин.

* * *

Тутмос не спал всю ночь. Он сидел на пороге своего дома и ждал.

Ждал, когда к нему придут и скажут, что она мертва.

Он всю жизнь этого ждал.

Знал, предчувствовал, а может, просто догадывался, что когда они наконец-то откроются счастью, без оглядки на людскую молву, без сожаления о будущем, обстоятельства разлучат их.

Знал, что иначе Нефертити и не могла поступить. Знал, что в царях течет особая кровь, а потому и спрос с них особый. Знал, что тот, кто носит корону, не принадлежит ни себе, ни кому бы то ни было, он только под властью богов.

Все знал, и все равно не мог ее простить.

Ненавидел себя за то, что не может, не имеет права последовать за ней. Потому что в его спальне мирно спала и ни о чем не догадывалась его единственная дочь Бактатон, шестая дочь Нефертити.

Наконец он увидел садовника Ханума. В былые времена и помыслить было нельзя, чтобы садовники приносили весть о смерти царя! Но то были былые времена...

Тот шел слегка шатаясь. Заплаканные глаза и бледное лицо были красноречивее любых слов. Ханум бессильно развел руками.

— Я... Я... Там...в саду...

— Я все знаю, — тихо сказал Тутмос. — Она просила, чтобы я сделал с нее посмертную маску . Когда ее отнесут в Дом Смерти?

— После полудня... в лучшем случае...

Взяв все, что ему было нужно для работы, Тутмос отправился в царский сад.

Она по-прежнему лежала в беседке, слуги не решились перенести тело в спальню. Рядом с ней лежала ее верная служанка Мерита. 'А ведь я должен был быть здесь', — горько подумал скульптор. Он заметил у нее на шее свой кулончик. В горле встал ком. Шумно вдохнув, Тутмос неимоверным усилием воли заставил себя не разрыдаться. Теперь у него для печали вся жизнь впереди.

Стараясь ни о чем не думать, он делал свою работу. Так странно было прикасаться к ее мертвому лицу, мертвому телу. И ему вдруг показалось, что она сейчас откроет глаза, весело рассмеется и скажет:

— Тутмос, отчего ты так печален? Ведь это же просто моя шутка!

Если бы так и было...

Завернув маску, Тутмос встал на колени. Осторожно погладил лицо, поцеловал в губы, поцеловал руку. Она была невероятно хороша. Словно со смертью ее красота усилилась, обрела особый магический колорит.

Встав с колен, Тутмос медленно побрел во дворец. В галереях царила гробовая тишина. Войдя в ее спальню, он лег на прохладный мозаичный пол. Над его головой колыхались маки и порхали яркие разноцветные бабочки. Ее любимые цветы. Он готов был так лежать всю жизнь. И всю жизнь думать только о ней, и... Тутмос тяжело вздохнул, дома его ждала Бактатон. Теперь он понял, что имела в виду Нефертити, говоря, что она — обуза для своего отца.

Надо идти домой.

Тутмос тяжело поднялся, обвел взглядом спальню. Ему вдруг показалось, что совсем недавно она вот так же стояла, и прощалась. Не удержавшись, он горько заплакал.

У его ног лежала ее посмертная маска. Спокойное лицо, почти безмятежное. Но в этой кажущейся безмятежности была скрыта воля и сила, страсть и боль. Глаза закрыты, будто спит, а на губах, мягкая улыбка. Чему она улыбалась?

Комментарии: 9, последний от 30/04/2019.

© Copyright Северная Наташа (filinata2004@mail.ru)

Размещен: 12/06/2008, изменен: 23/02/2011. 169k. Статистика.

Повесть: История

Оценка: 6.80*5 Ваша оценка:

Популярное на LitNet.com Н.Любимка "Долг феникса. Академия Хилт"(Любовное фэнтези) В.Чернованова "Попала, или Жена для тирана — 2"(Любовное фэнтези) А.Завадская "Рейд на Селену"(Киберпанк) М.Атаманов "Искажающие реальность-2"(ЛитРПГ) И.Головань "Десять тысяч стилей. Книга третья"(Уся (Wuxia)) Л.Лэй "Над Синим Небом"(Научная фантастика) В.Кретов "Легенда 5, Война богов"(ЛитРПГ) А.Кутищев "Мультикласс "Турнир""(ЛитРПГ) Т.Май "Светлая для тёмного"(Любовное фэнтези) С.Эл "Телохранитель для убийцы"(Боевик)

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:

И.Мартин "Твой последний шазам" С.Лыжина "Последние дни Константинополя.Ромеи и турки" С.Бакшеев "Предвидящая"

Как попасть в этoт список

Сайт — "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"