Ливонская война в мире князя Барбашина

Вскоре после учреждения шести московских стрелецких "статей" был осуществления "прибор" стрельцов и в других городах, как правило, переводя на постоянную службу "старых", "гораздых" стрелять из ружей, пищальников.

Для комплектования, снабжения, вооружения, обучения стрельцов была создана Стрелецкая изба (позднее приказ), в чьё ведение перешли также административно-военные и судебные функции в отношении стрельцов.

При этом сохранялись и прежние части пищальников, на которых в мирное время была возложена гарнизонная служба в окраинных городах, статус и жалование которых, однако, были более низкими, чем у стрельцов.

В результате этих правительственных мер численность вооружённых сил возросла в два раза. Если на 1512 год в русской армии суммарно насчитывалось чуть более 40 тысяч бойцов, то согласно "Смете всяких служилых людей" от 1525 года, русское войско составляло уже 86 тысяч бойцов. Это 27 тысяч дворян и детей боярский (с примерно таким же количеством послужильцев), 4 тысячи стрельцов и 2 тысячи пищальников, 8 тысяч казаков, 4 тысячи пушкарского чина, 3 тысячи военных поселенцев (земян), 5 тысяч татар и 8 тысяч мокшан и черемис. Из них, в действующей армии, как правило, было задействовано примерно половина состава. Около 10 тысяч человек постоянно находились на охране южных рубежей государства, и ещё более 30 тысяч бойцов могло быть отправлено на другие направления.

Теперь сравним это с положением дел в Ливонской конфедерации. В историографии, как отечественной, так и зарубежной, сложился давно ставший общепринятым взгляд о чуть ли не полной военной немощи этого государственного образования. И, казалось бы, что это утверждение подтверждается как той быстротой, с которой русские сокрушили Ливонию после начала боевых действий, так и мнением ряда современников, весьма критически оценивавших состояние дел в ливонских землях. Трудно найти исторический труд по соответствующей тематике, в котором бы не цитировались строки письма посланника главы Тевтонского ордена к Плеттенбергу в 1524 году, в котором тот утверждал, что всё в Ливонии держится лишь на личности престарелого ландмейстера, но стоит тому скончаться, как страну охватят внутренние междоусобицы. Правда, некоторые историки отмечали некоторый диссонанс между сложившимся образом Ливонской конфедерации, как насквозь прогнившего дерева, готового рухнуть при первом же дуновении сильного ветра, и тем фактом, что ливонцы сумели продержаться несколько лет против такого сильного и опасного противника, каким безусловно являлось Русское государство. Они указывали на то, что подобные заявления, как правило, исходили из уст уехавших в Германию эмигрантов-протестантов, не испытывавших к Ордену никаких тёплых чувств. Что же касается представителя великого магистра, то он был разочарован тем, что не смог выполнить стоящей перед ним задачи уговорить ливонцев присоединиться к начавшемуся в Пруссии процессу секуляризации, и пытался всячески оправдать свою неудачу перед пославшим его гохмейстером. Таким образом, вполне естественно предположить, что авторы этих текстов по причине своих личных взглядов и интересов преувеличивали негативные явления, имевшие место быть в Ливонской конфедерации в то время.

Действительно, Орден уже не был той некогда мощной централизованной структурой, созданной специально для ведения агрессивной войны, и находился в состоянии глубокого упадка. К началу XVI века он представлял собой довольно рыхлое объединение собственно владений Ордена, епископств и городов. Военные вассалы-ленники как Ордена, так и епископов превратились в землевладельцев-дворян, занятых в своих имениях производством хлеба на европейский рынок, чтобы обеспечить жизнь по достаточно высоким для того времени жизненным стандартам, которыми они не были склонны жертвовать ради неких высоких идеалов. Особенно ярко это проявилось после русско-ливонской войны 1501-1503 годов, когда вассалы Ордена добились от него отмены старинной обязанности отправлять на военную службу своих крестьян, которая всегда вызывала у них недовольство, так как лишала их имения рабочих рук. Тем не менее, как показали последующие события, они не до конца утратили понимание своих обязанностей перед страной, соглашаясь выплачивать военные налоги, выставлять наёмников-кнехтов и лично нести воинскую повинность. Более того, нередки были случаи, когда уже во время войны местные дворяне сами организовывали отряды самообороны, которые самостоятельно продолжали борьбу на тех территориях, которые были оккупированы русской армией.

По всей видимости, тот факт, что именно вассалы превращаются в главную силу Ордена, понимали и в его руководстве, и именно этим можно объяснить факт массового испомещения дворян при Плеттенберге, за время правления которого число вассалов Ордена увеличилось более чем в два раза. Начавшаяся из-за нехватки денег как попытка расплатиться с наёмниками путём наделения их землёй из орденских фондов, она вскоре превратилась в целенаправленную политику с задачей увеличить таким образом военные силы Ордена. Опыт прежних войн показал, что имевшегося в XV веке крайне малого количества ленников не хватает для проведения крупных военных операций. Хотя именно они составляли костяк ливонского войска, и в случае необходимости вассалы имели возможность быстро собраться и во всеоружии выступить в поход и первыми принимали удар вторгнувшегося противника.

Другим источником воинских сил Ордена были наёмники. Если ещё несколько десятилетий назад они в ливонских вооружённых силах были скорее исключением, чем правилом, то с начала XVI века ситуация изменилась. Такие города, как Ревель, Пернау или Рига превратились в крупные перевалочные пункты для отрядов кнехтов, которых нанимали на службу ливонские ландсгеры. Но постоянное содержание крупных группировок наёмников требовало больших денег, с наличием которых у ливонских властей были вечные проблемы. Что делало службу кнехтов ограниченной во времени, ибо желание сэкономить средства вынуждало нанимателей распускать свои войска сразу же после выполнения той или иной задачи, что часто не позволяло закрепить или развить достигнутый успех.

Деньги и солдат, которых так не хватало Ордену в начавшейся войне, могла бы предоставить ему богатая и могущественная Ганза. Однако ганзейские города, превыше всего ставившие свои интересы, неизменно соглашались выделять необходимые средства даже своим союзникам только в долг, под немалые проценты и требуя от заёмщика крупных уступок и принятия на себя тягостных обязательств.

Слабость позиции Ливонской конфедерации определялась и отсутствием эффективной внешней поддержки. Император Карл V, чьим вассалом считался Орден, был занят войной с Францией и противостоянием с турками, из-за чего просто не мог оказать тому действенной помощи. Римская курия, запутавшись в собственных интригах и войнах с соседями, также не могла улучшить его финансовое состояние и укрепить его военный потенциал. Польский король и литовский великий князь Сигизмунд I, после понесённого им разгромного поражения в недавней войне с Русским государством, не только не желал в ближайшее время нового конфликта с ним, но и сам с интересом посматривал на пограничные земли Ливонии, за которые между литвинами и ливонцами шла постоянная борьба. Надежды на шведского короля тоже не оправдались. Только что вырвавшийся из-под датского владычества и весь опутанный долгами, Густав Ваза хотя и не испытывал тёплых чувств к русскому царю, но и не желал воевать с ним за чужие интересы, не получив за это достойной компенсации. Каковую Ливония с Ганзой не могли, да и не желали ему предоставлять. А датский король Фредерик I был более заинтересован в борьбе со своим предшественником Кристианом II, чем в новом конфликте на востоке, тем более с Россией, с которой он только что заключил выгодное соглашение.

Тем не менее, не смотря на все эти неблагоприятные факторы нельзя не учитывать и тот факт, что Ливонская конфедерация неожиданно показала способность выставить такую воинскую силу, которую при аналогичных ресурсах не каждое европейское государство могло мобилизовать. Имея население всего в полмиллиона человек, Ливония во время войны показала способность оперировать воинскими контингентами численностью более десяти тысяч бойцов, не считая мобилизованных крестьян, которых историки, из-за их малой боеспособности, часто вообще не учитывают в сложившихся раскладах.

Таким образом, не смотря на превалирующее военное превосходство, нельзя было сказать, что Россию в Ливонии ожидала "лёгкая военная прогулка", и для того, чтобы сокрушить своего врага русским потребовалось несколько лет упорных военных усилий, с напряжением всех имеющихся сил. Возможно, именно эти соображения и были той причиной, по которой царь Василий первоначально хотел ограничиться низведением Ливонии до вассального по отношению к России государства, с сохранением её формального суверенитета. Но дальнейший ход событий показал всю несостоятельность такой "программы-минимум", и полное нежелание ливонских властей идти на уступки, вынудив перейти русских перейти к "программе-максимум", и заняться окончательным решением ливонского вопроса

* * *

*

Осень 1525 года преподнесла Плеттенбергу несколько неприятных сюрпризов. Татарский набег, на который он так рассчитывал, в надежде, что он сможет сковать русские силы на южных рубежах, закончился едва начавшись. Вновь вспыхнувшая внутренняя смута в Крыму заставила калгу-султана Сагиб Гирея остановить вышедшую было в поход орду, и как можно скорее вернуться в ханство. Неудача ожидала магистра и под Кокенгаузеном. Начавшиеся дожди сильно замедлили прибытие тяжёлых пушек, без которых нельзя было взять город, а внезапная новость, прогремевшая словно гром среди ясного неба, о падении Нарвы и вовсе вынудила снять осаду, и отвести армию к Вендену.

А в России, тем временем, военная машина постепенно набирала обороты. Поздней осенью 1525 года в Новгород были отправлены воеводы во главе князьями Василием Васильевичем Шуйским и Иваном Фёдоровичем Телепнёвым-Оболенским, "людей с воеводами со всеми ноугороцкими и псковскими всеми и из московских городов выбором многих". Присоединив к войску два стрелецких приказа (Новгородский и Псковский, по 500 человек в каждом) и хранящийся в Новгороде "наряд", доведя таким образом численность своего войска до 12 тысяч "сабель и пищалей" (без учёта 5 тысяч "кошевых"), 15 декабря, как только подмёрзли раскисшие после осенних дождей дороги, Шуйский выступил в сторону Нойхаузена, под стенами которого появился спустя десять дней. Назначенный ещё Бланкенфельдом комендант крепости без боя сдал её русским, которые оставив в ней сильный гарнизон, разделились на две части. Основные силы (около 8 тысяч бойцов) во главе с князем Василием Шуйским двинулись на север, в сторону Дерпта. Другая часть сил была отряжена на запад и юго-запад. Этой "лёгкой" ратью командовали князья Иван Оболенский и Михаил Барбашин, и перед ней ставилась задача, по образному выражению германских хронистов, "brennen, morden und rauben" — "жечь, убивать и грабить". Осады и штурмы городов и замков в их задачу не входили, если только не получалось взять их внезапно, "изгоном".

Действия этой "лёгкой" рати увенчались полным успехом. За десять дней она прошла маршрутом Нойхаузен-Мариенбург-Адзель-Валк, где "посады пожгли и людеи побили многих и полону бесчислено множество поимали". Подвергнув разорению владения Ордена, она приковала к себе внимание спешно собиравшего свои силы магистра Вальтера фон Плеттенберга и не позволила ему оказать помощь Дерпту, на который и обрушился основной удар русского войска.

Пока "легкая" рать опустошала земли Ордена, князь Шуйский двигался на Дерпт, и заняв Зоммерпален, уже 1 января его передовые отряды объявились под располагавшимся к востоку от столицы епископии замком Варбек, который был взят без сопротивления, что ускорило развязку событий. Утром 8 января 1526 года перед глазами дерптцев открылась ужаснувшая их картина. Как писал участник тех событий, "широким фронтом неприятель тремя большими густыми колоннами, прикрываясь несколькими сотнями гарцующих врассыпную всадников, наступал на нас".

Пытаясь хоть чем-то помочь городу, Плеттенберг приказал ландмаршалу идти на выручку Дерпта. Платер подчинился воле магистра, но имея в своём распоряжении менее тысячи бойцов не решился на прямое боестолкновение, встав лагерем на полпути, возле Оберпалена.

Тем временем, подступив к городу русские немедленно начали осадные работы, и установив притащенную с собой артиллерию, 11 января начали бомбардировку Дерпта. Попытки горожан делать вылазки не имели успеха, и положение Дерпта очень скоро стало безнадежным. "А из наряду били шесть ден, — писал русский летописец, — и стену городовую розбили и в городе из наряду многих людеи побили". Среди горожан не было единодушия, ряды его защитников редели от русского огня и дезертирства. Надежды же на деблокаду не было, ибо Плеттенберг в ответ на просьбы о помощи, по словам одного их хронистов, отвечал, что он "сердечно сожалеет о печальном состоянии города и высоко ценит твердость почтенной общины... Он {магистр} желает, чтобы другие оказали такое мужество, на какое только способен человек, для защиты славного города. Но, несмотря на все его сожаление, он видит, что ему не удастся в настоящее время оказать сопротивление такому громадному, как то он узнал из всех разведываний, войску, какое находится теперь у врага, но, впрочем, он будет усердно молиться милостивому Богу за них, и день и ночь думать о том, как бы набрать побольше народа для войска". И хотя неизвестно, насколько достоверно современник описал ответ ландмейстера дерптцам, но суть была передана верно — после осеннего похода, орденская армия была распущена по городам, и магистр просто не успевал её собрать воедино. Положение осложняло ещё и то, что малочисленный городской гарнизон вынужден был фактически воевать на два фронта. С одной стороны оборонять городские стены от окруживших Дерпт русских, а с другой стороны осаждать тех же русских, до сих пор упорно сидевших в епископском замке.

Ситуация складывалась критическая. Русская артиллерия успешно проламывала бреши в стенах, и близок был тот момент, когда "свирепые и дикие московиты" пойдут на приступ, отразить который у гарнизона Дерпта не хватало сил. В самом городе начались волнения. Католики сцепились с протестантами, обвиняя тех во всех последних несчастиях. Дело дошло до уличных столкновений, и городскому магистрату в этой ситуации ничего не оставалось сделать, как сдаться на милость победителя. И 20 января, не видя иного выхода, городские ратманы "воеводам князю Василию Васильевичу с товарищи град Юрьев здали".

Падение Дерпта для Ливонской конфедерации стало ударом ещё более сильным, нежели падение Нарвы, и до основания потрясло её здание. По существу, вся восточная Ливония оказалась во власти русских. Замки и городки падали к ногам царя и его воевод подобно переспевшим грушам, а орденские чиновники и должностные лица в панике бежали, покидая их и не пытаясь организовать оборону. Даже ландмаршал Иоганн Платер, узнав о взятии русскими Дерпта, бросив Оберпален (вскоре захваченный русским разъездом по пути движения русского войска домой), и отступил со своими силами прямиком к Феллину, оставив ещё и Вейсенштейн со всеми запасами без всякой защиты. К счастью для Ордена, русская разведка проморгала этот факт, и позднее, когда прошёл первый шок, в этот замок вновь был введён орденский гарнизон.