Изменить детство

Он остановился. Не устал, нет, просто уж очень красивое место. Сухой чистый склон, хвоя, низкие кусты боярышника, ласковое солнце и какое-то благостное затишье. Здесь с сестрой им очень нравилось играть в домики. Однажды они даже размечтались и решили сбежать из дома, чтоб жить тут. И ведь сбежали. Взяли булку хлеба и... и старший брат их догнал. Отобрал хлеб и молча ушел домой. Они со злости обозвали его дураком и все равно сбежали. Но брат не был дураком, а очень даже сообразительным пацаном. Они играли в кустиках весь день, построили шалашик даже, а вечером вдруг обнаружилось, что хочется кушать, и сильно, а хлеба того, тю-тю. И в таких милых, приятных кустиках с заходом солнца вдруг становится зябко и одиноко, и жалкий шалашик вовсе не защита от ночного холода. Они испугались и тут же вернулись домой. Отстояли за позднее возвращение положенное наказание в углу, были усажены за стол и впоследствии о неудачном побеге старались не вспоминать. Потом... потом возле этих самых кустов их встретила компания каких-то пацанов, почти что взрослых, было им как минимум лет по десять-двенадцать. И они, трусливо улыбаясь, потребовали от четырехлетней сестры снять трусы. Та, естественно, разревелась на всю округу, он тоже, пацаны струхнули и смылись. После этого — как отрезало. Больше они в те края не ходили, искали приключений на свою голову в других местах. Так что — бывало всякое и в советское время...

— Так и будете прятаться? — громко спросил он в пространство.

И вылетел в обычный сон.

На этот раз инопланетянин принял образ худощавого лица с интеллигентной бородкой, с определенным отблеском интеллекта за очками.

— Это ваш сон, вы в нем режиссер, — заметило лицо. — Мы не вмешиваемся.

— Как насчет сил? — напомнил он неприветливо. — Вы хитро сделали, выкинули меня в очень светлые воспоминания, но — не пройдет!

— Не пройдет, — с сожалением признало лицо. — У вас уникальное мировосприятие. Вроде не депрессивное, скорее наоборот, и при том в любом светлом моменте находите что-то горькое! Даже в воспоминаниях дошкольного детства!

— Как насчет сил?

— Все, что попросите! — с готовностью отозвалось лицо. — В рамках физических законов данного мира, разумеется. И возможностей вашего тела.

Он усмехнулся. Еще одна ловушка. Что может попросить человек, смутно представляющий физические законы и ограничения своего мира? Что, реально добавляющее возможностей этот мир изменить? Ведь невольно в голову придет всякая бредятина из фантастических фильмов и книг, в которой инопланетяне с искренним сожалением откажут. И выберет человек в замешательстве разве что крепкое здоровье, ибо бессмертие вне физических возможностей человеческого тела.

К большому сожалению для инопланетян, он в данном направлении размышлял давно в поисках возможностей изменить этот проклятый, ненавистный, любимый мир. Так что осталось лишь открыть рот и озвучить пожелание.

— И все? — осторожно уточнило лицо после явного замешательства.

— Нет, еще максимально возможную в норме нечувствительность к боли, — хмуро сказал он.

Инопланетное лицо снова сильно удивилось, но возражать не стало.

— Удачной рыбалки, — вежливо пожелал инопланетянин и медленно растаял под звуки телефонного будильника.

6

Предрассветный асфальт с тихим шелестом бежал под колеса велосипеда. Деревенская улица, вокруг которой нарос коттеджный поселок, спала в безмолвии. Даже собаки, сучары, не выскакивали под колеса, не гнались с остервенелым лаем и не пытались ухватить за ногу. Перестрелять бы и их, и хозяев. Хозяев — в первую очередь. Стоят у заборов, хреновы защитнички животных, с довольным видом покрикивают на собачек, типа отзывают... А привязать не судьба? Выгуливать на поводке и в наморднике, как положено, в лом? Животное страдает, ну надо же. А сколько детей изорвали или напугали страдающие животные, никто не считал. Он за свою жизнь пришел к твердому убеждению, что надо очень сильно ненавидеть людей, чтоб бороться за права собак.

Но в предрассветный час спят даже алкаши, не то что собаки, так что через деревню проехал без затруднений. Велосипед тут же запрыгал на битом кирпиче, дальше дорогу не асфальтировали. Может, через сколько-то лет, когда все отстроятся, скинутся деньгами и сделают нормальный подъезд к домам. Сами, потому что от государства не дождешься. А пока что он осторожно пропрыгал с полкилометра, съехал в сторону и покатил по извилистой колее к соседней деревне. Вокруг потянулось поле с тощей травой. Слабый солончак, и растет на нем только вот такая пародия на траву, жесткая, тонкая и совершенно несъедобная. Местные называли ее "волосец", но чаще матерно. И таких солончаков по Омской области — немеряно. Ничего толком не растет, сена не заготовить, разве что овец пасти, они что-то там съедобное между волосецом умеют выбирать. Ну, все предыдущие столетия и пасли. Хотя окультурить слабый солончак нет проблем. Вон они, коттеджи, совсем рядом. На тех же солончаках. И деревня тоже. Только там в огородах все цветет и плодоносит. Всей работы — распахать, добавить перегноя... и, собственно, все. Дожди и регулярный полив смывают соль в нижние слои, можно садить и сеять что угодно. Те же культурные травы. Но — лежит солончак прямо у деревни, никому не мешает. Земли у нас много, чего о ней заботиться?

Велосипед подпрыгнул на кочках, звякнуло что-то в рыбацкой сумке, он не смог одолеть подъем и спрыгнул. Закатил велосипед на крутую насыпь, по которой шла разбитая асфальтированная дорога. Это уже граница соседней деревни. Та, советских времен граница. За два десятка лет деревня заметно съежилась в производственной части, остались от сельхозпостроек кое-где куски бетона среди мусорных куч, и все. А был когда-то номерной племсовхоз. Разводили быков на племя. Но кому они нужны сейчас, местные быки? Вся страна закупает семенной материал в Голландии и Канаде, знаменитых голштинов, дающих до шестидесяти литров молока в сутки, страшно болезненных, привередливых в разведении... И случись что, обрежутся линии поставок, и чем тогда осеменять коров? Он этим вопросом задавался часто, а правительство, судя по состоянию дел, ни разу. Ну, как говорится в умных книжках, тупые головы может исправить только война...

Чем-то он еще жил, этот бывший племсовхоз. Цех какой-то на окраине построили, открыли школу конного спорта для небедных... а местные, естественно, все работали в городе. И — коттеджи, коттеджи вокруг. По ощущениям, все богатые люди города отстроились уже не по одному разу, но все равно продолжали строиться. Может, так оно и есть на самом деле. Куда-то же надо закапывать дурные деньги.

Мимо тихо проскользнула пара машин, рабочий люд потихоньку начал тянуться в город на работу. Он простучал колесами по плитам возле администрации, пригнулся, пропустил над головой ветви елей, проехал мимо магазинчика, два раза подпрыгнул на "лежачих полицейских" около детсада... Слева медленно проплыли черные окна школы. Детей в поселке стало резко меньше, и из двух школьных корпусов, которых было недостаточно в советское время, остался в эксплуатации один, второй заброшен за ненадобностью, окна выбиты, как во время войны.

Поворот, другой, запоздало гавкнула вслед проснувшаяся собака, но он уже в поле, справа тополиная лесопосадка, слева непременный массив недостроенных коттеджей. Потом резко пахнуло пшеничными просторами, пылью грунтовых дорог... запахло детством. Вот так же в детстве он крутил педали, а справа и слева сплошной стеной качалась золотая пшеница. Сейчас, правда, пшеница стеной не стояла, торчала низкой щеткой — давно перешли на неполегающие короткостебельные сорта — но запахи, одуряющие запахи хлебного поля остались прежними. Из примет нового времени — только пластиковые бутылки тут и там, нанесло ветром и пакостливыми руками водителей. Раньше по полям и металла много валялось, но поставили на современные комбайны металлоискатели и весь металл из пахотного слоя выбрали. Осталось убрать пластик. Вроде не самое сложное дело — отработать технологию переработки, открыть приемные пункты и нормально платить за сданное сырье, но подвижек не видно. А пластик уже стал огромной проблемой. Это понятно ему, понятно всем... кроме, получается, руководства. Чем-то они там другим заняты. Не заботой о стране.

Километров пять он не спеша крутил педали, пока не приблизились трубы промзоны. Близкая трасса уже начинала гудеть проезжающими машинами. Возле трассы предприимчивые товарищи выгородили забором приличный кусок земли. Сначала вроде организовали там центр конного спорта, потом площадку для тренировки служебных собак и остановились на продаже декоративных культур. И вроде дело потихоньку пошло, бесчисленные хозяева коттеджей все как один желали, что у них участок выглядел "как на Западе". На его взгляд, бессмысленное занятие, толку от газонов и декоративных кустиков никакого, но... флаг им в руки, хоть не вредят. Еще бы дорогу до трассы заасфальтировали, и совсем бы стало хорошо. Но не асфальтировали, даже не отсыпали щебнем, видимо, жили тут на очень временных птичьих правах.

Трасса встретила его сиянием рекламы на автозаправке и потоком машин. Пока что редким по раннему времени, но ему и этого достаточно, чтоб щемиться по краям. Трассу совсем недавно отремонтировали и немножко расширили, но что ему с того? Велосипедную дорожку никто не подумал выделить. Он не был в обиде — ну, бедное государство, не до велосипедных дорожек. Хотя бы выбоины закатали, уже великолепно. Знакомые вопили, что если б отобрать у олигархов их миллиарды, всем бы хватило и еще осталось на дороги, но он-то помнил с детства основы арифметики, сел как-то и посчитал, на что хватит отобранных миллиардов. Не хватило даже на повышение пенсий до достойного уровня, не то что на дороги. Россия — бедное государство, тяжело признавать, но это так.

Можно было ехать по обочине, но это быстрая смерть покрышкам. Камешков, стекла и железяк там до черта и больше. Так что он вздохнул, решился, съежился и осторожно затрюхал по самому краешку асфальта. Нарушение правил, но как иначе? Водители понимали его и почти не сигналили, так, разве что по вредности характера. Зато пролетающие мимо фуры ощутимо толкали в бок воздушным потоком и иногда сбрасывали на обочину. Тогда он оглядывался, выжидал момент и снова выбирался на асфальт, практически под колеса машин. Ничего, десять километров — это быстро, авось не задавят.

Вправо и влево от трассы уходили узкие асфальтированные дорожки — свороты к деревням и дачным массивам. Трасса была проложена по новым стандартам, в обход населенных пунктов, и это было очень разумно и правильно, но... пришлось как-то ехать от Красноярска до Омска машиной, так чуть не помер от скуки. Тысячи километров перед глазами только асфальт да унылые поля по сторонам, да изредка пустые бетонные остановки. Все деревни, вся жизнь — где-то далеко в стороне. Даже не посмотришь, как живут люди.

А вот и его сворот. Он закрутил головой, выгадывая момент для маневра. С годами голова стала поворачиваться туговато, приходилось привставать на педалях и скручиваться всем телом, рискуя грохнуться. В результате плюнул, слез и перешел дорогу как положено, на правах пешехода. И с облегчением покатил вниз. Четыре километра — легкий уклон в сторону Иртыша. Благодать после утомительной поездки! Ага, и нехилое испытание воли на обратном пути.

Поселок, по какой-то логике приписанный к городу, в советское время жил за счет деревообрабатывающего комбината. Огромное хозяйство в несколько километров протяженностью вдоль реки, множество цехов, асфальтированные проезды, спуски к воде, где круглосуточно разгружались баржи с лесом, а поначалу и молевой сплав был, то еще зверство... Сейчас от всего ДОКа остался действующим цех фанеры, и все. Он объехал его и затрясся по остаткам бетонных плит. Вот только они и напоминали, что когда-то здесь было гигантское предприятие. Они — да куски бетона там и тут среди травы. За два десятка лет промзону растащили настолько, что теперь на месте бывших цехов пасли скот.

Зато в воде кое-что осталось — кое-что, вселяющее надежду на удачную рыбалку. Промышленный мусор, обрывки тросов, бетон... но, главное, топляк. Когда практиковали молевой сплав леса, бесчисленное множество стволов затонуло тут в ловушках бонов. Затонуло и стало прекрасным местом пастбища для леща, язя... Зацепов и обрывов, конечно, чуть ли не на каждом забросе — зато есть надежда поймать зачетную рыбину. И к черту старицу с ее карасями, если приехал рано, надо рискнуть!

В груди поднялось привычное возбуждение перед рыбалкой, он закрутил педалями быстрее. Получится занять знакомое местечко или нет? Или уже все занято? Это ему ехать два с лишним часа, а на машине раз — и уже здесь... И еще вопрос — а какое из знакомых местечек выбрать? На галечной косе? Гарантированные зацепы. Но может клюнуть язь. Но зацепы. И леща мало. С обрыва около ямы? Заманчиво. Но последние разы там был ноль. Но заманчиво. Яма — она сама по себе хороший фактор. Но в последние разы был ноль...

В результате он выбрал мелководье. Вернее, выбрали за него, и галечная коса, и обрыв уже были заняты. Что ж, мелководье не худший вариант. Лещ почти что гарантирован, а уж мелочь будет клевать как сумасшедшая до самого обеда. Правда, язь там ни разу не попадался, что печально... Зато пару раз брал судачка, что интригует!

Удочки он разворачивал в бешеной спешке. Старался не показать соседям волнения, но делал все максимально быстро, разве что не бегал. Вжих — улетела на дальний заброс донка. Вжих — улетела на ближний заброс вторая. Чмок — воткнута рогулька, и на нее легла удочка для мелкой рыбалки... И спешка внезапно кончилась. Потянулось настороженное ожидание. Брякнет колокольчик или нет? А если брякнет, то что это — лещ или случайный мусор?

Удочка дернулась и слегка прогнулась. Ага, чебак. Средненький. Начало есть. Он забросил рыбку в садок и внезапно успокоился. Улов уже есть, не зря съездил.

Наверху протарахтел и заглох мотоблок. Понятно, очередной любопытный объявился. Хорошо, если действительно любопытной, из рыбаков, остановился, чтоб узнать ситуацию, прикинуть собственные планы. Таких любопытных он уважал. Но чаще подъезжали с другой целью.

Крепко сбитый мужик в защитной "рыбацкой" форме и заброднях по-хозяйски спустился к воде. Огляделся маленькими глазками, заглянул мельком в садок.

— Чебак! — сказал он снисходительно. — Ни о чем рыба. Разве что похрустеть иногда вместо семечек. Что, не клюет?

— Пока не знаю, только встал, — сдержанно отозвался он. — Но в последние годы меньше. Хотя бывает по-всякому.

— Не бывает! — отрезал мужик. — Я уж десять лет тут на удочку не ловлю! Десять лет назад последний раз клев и был! Зима, мороз за тридцать пять, никого на реке — я тогда за ночь мешок леща натаскал! Да крупного, не то что сейчас! Вот это был, я считаю, клев! А сейчас — ни о чем! Сколько за рыбалку ловишь?

— Пять-шесть лещей, когда клюет, — честно сказал он.

Мужик выразительно сплюнул.

— Мне хватает, — так же сдержанно заметил он.