Ясная ночь

— Ничего не понимаю, — после недолгого молчания сказала Женя.

— Я тоже. Завтра попробую поискать другие места, где она работала. Проверю, что там. Пошли в дом?

— Пошли.

Застывшая на углу, я хотела было прислониться к стене дома, чтобы подумать о том, что сказал Андрей, а заодно о том, кто они друг другу — Андрей и Женя, если так... ну, конфиденциально переговариваются, начала поворачиваться — и чуть не подпрыгнула. В чёрно-зелёных сумерках, шагах в двух от меня, темнел силуэт громадного зверя.

4.

Это он в темноте показался мне громадным. Стоял, вытянувшись чуть ко мне, шагах в трёх, и, кажется, сам пытался рассмотреть или обнюхать меня. Потом как-то медленно, осторожно прилёг в почти чёрную траву. Барон. Как он здесь оказался? Неужели шёл от деревни до дома? Ко мне... Я всё-таки прислонилась к стене дома и сползла по ней на корточки.

На Валентина орать буду завтра, когда в доме никого не останется. Какого чёрта он не даёт мне работать?! Только-только получила новую работу, а он...

Сейчас надо забыть про него и сосредоточnbsp; — Ты теперь постоянно собираешься напоминать мне о моей независимости?

иться на собаке. Что делать с Бароном? Не такой уж он, значит, умирающий, если доплёлся до места, куда ехать надо где-то минут двадцать. Или мои сардельки сработали, которыми я его накормила? Может, он только выглядит умирающим, а на деле просто голоден?

Вздохнув, я начала мучительно размышлять. Куда девать собаку? Ясно же, что Барон пришёл ко мне. Наверное, потому что я его пожалела?

Перевалившись с корточек на колени и оказавшись прямо у морды Барона, я осторожно подняла ладонь и опустила её на голову псины. Зверь заметно пригнулся, будто боялся удара, и напряжённо застыл, когда я ласково, хоть и с опаской провела пальцами по жёсткой густой шерсти. А шерсть тёплая. Значит, Барон только недавно с солнца. Долго же пришлось ему брести...

Если меня завтра выгонят из-за Барона, я его всё равно не брошу. Не смогу. Родители поймут — надеюсь. Валерка будет рад псине, тем более уход за ним я возьму на себя. Братишка хоть и мечтал о собаке, всё никак не мог решиться завести хоть кого. Лодырь. С псиной ведь гулять надо, кормить её... А я никогда и не думала о собаке. Но мне родители разрешат приютить псину... Интересно, что за порода у Барона? Большой, чёрный. На охоту ходил. Да ещё на медведя... Брр...

Ну, ладно — выгонят, возьму Барона домой. А сейчас-то что с ним делать?

Встав, я тихо позвала:

— Барон, пошли?

И медленно, оглядываясь на пса, зашагала за угол дома. Оказывается, здесь, в стороне, где заходило солнце, ещё достаточно светло. Три шага — остановилась. Пёс с усилием поднялся и поплёлся за мной. Устал, наверное, здорово. Такую дорогу осилить. А чем я его кормить буду? Эх, не догадалась сарделек побольше набрать...

У крыльца я присмотрелась и сообразила, что никто больше не выходит. Пока. Надо использовать это время. Побыстрей бы Барон передвигался! Жалко, что он такой большой: взяла бы его на руки и сразу бы перенесла куда надо. Я добежала до двери на свою веранду и на всякий случай, чтобы он меня не потерял, замахала ему (свистеть побоялась: вдруг в доме услышат?):

— Барон, сюда!

Я уже всё сообразила: спрячу его на первых порах под кроватью, посмотрю, что осталось на кухне съедобного для голодного зверя. А завтра... Завтра будет завтра!.. Барон доплёлся до двери, и мне подумалось: неплохо бы ему ещё ошейник соорудить. Если что, взяла — и втащила бы его, помогая двигаться... Открыв дверь на веранду, где застоялись чёрные, но тёплые сумерки, я поторопила его:

— Давай быстрей! Только тихонько!

Ступить на порог — для уставшей и больной собаки всё равно что забраться по большим высоким ступенькам лестницы. Я вздохнула, глядя, с каким усилием Барон поднимается на веранду. И вдруг застыл — передними лапами уже на пороге. Морду наклонил — и... Низкое рокочущее рычание перепугало меня до смерти: вдруг кто-то услышит?! Бросилась шёпотом уговаривать:

— Тише, Барон, тише...

— Барон?! Здесь?!

В моей комнате включился свет. Всполошённая и с больно дёргающимся от испуга сердцем, я обернулась. Посреди комнаты стоял изумлённый Андрей, при виде которого Барон немедленно замолк.

— А... А ты как... здесь? — только и сумела беспомощно пробормотать я.

— Молока тебе привёз от Дарьи. Откуда здесь Барон? — Он всё ещё был изумлён, хотя на лице почему-то отражалось и отчётливое странное облегчение.

Я насупилась и села прямо на порог — ногами на улицу, обняла уже взобравшегося на веранду пса.

— Откуда-откуда, — уже буркнула я. — Пришёл! Откуда...

У Барона лапы подогнулись сразу, будто он понял, что мы с ним вляпались в очень нехорошую ситуацию. Так что пёс грузно осел на моих руках и тяжело вздохнул.

Исподлобья глядя на Андрея, я ждала, что он скажет. Рук из-под Барона не убирала, чтобы пёс чувствовал, что я рядом и его не брошу. Андрей подошёл и присел рядом. Барон глянул на него тоже исподлобья.

— И где ты хотела его пристроить?

— Пока под кроватью.

— Логично. Ладно. Закрывай дверь, — скомандовал Андрей и поднялся. — И сходи на кухню. Там, в шкафу, на нижней полке, есть старая пластиковая коробка от солёной рыбы, круглая такая. Она вроде чистая. Тащи сюда. Всё Дарьино молоко тебе не выпить — поделишься с псиной. А я сейчас принесу чем почистить и залепить его рану. Ну, долго сидеть собираешься?

Пока искала на кухне коробку, пока её споласкивала, тревожно прислушиваясь к оживлённому гомону в холле и в коридорах по обе стороны от холла, прошло немало времени. Вернувшись в комнату, замерла у двери: Андрей принёс не только необходимое для перевязки, но и какой-то коврик, на который успел затащить Барона. Тот лежал спокойно, положив голову на лапы. Андрей же споро и явно привычно обрабатывал ему рану... Так. Кажется, меня пока не собираются... увольнять. Я неуверенно присела рядом.

— Чем помочь?

— Тут у меня пакетики со стрептоцидом. Сыпь ему прямо на рану, пока края держу.

Потом, пока Андрей накладывал мягкую повязку на плечо Барона, я налила молока и поставила "тарелку" перед носом пса, между лапами. От его вздоха перед тем, как начать лакать, я чуть не разревелась — уже и заикаться начала, и носом шмыгать, но Андрей кивнул мне на открытую дверь на улицу и предложил:

— Посидим немного?

И первым сел на порог. Я — рядом, помешкав и выключив свет в комнате, чтобы не мешал вечерней заре на улице. Один раз оглянулась: Барон вылизал "тарелку" и уснул. Но так и не расслабился по-настоящему — уши торчком, и шерсть на хребте то и дело вздрагивает, чуть непривычный звук. Но зато успокоилась сама, сообразив, что он собирается оставаться здесь — и меня за это ругать не будут...

Места на пороге достаточно, чтобы сидеть, не прикасаясь друг к другу. Но тепло от Андрея чувствуется очень сильно. Особенно сейчас, когда воздух сильно неоднороден: сверху словно купаешься в тёплых волнах, а ноги понизу обволакивают прохладные ручьи. Я поджала ноги, чтобы согреться, а Андрей, наоборот, вытянул ноги, оперевшись на руки — назад, за спину, в пол веранды. Нечаянно задел моё плечо рукой, но, кажется, не заметил. А я промолчала, потому что кожа его смуглой от загара руки чуть не горела, и мне сразу стало теплей...

Усталые за день глаза отдыхали рассредоточенным взглядом на тёмной, сумеречной зелени лужайки, на едва обозначенных клумбах, с которых тянуло сладковатым ароматом садовых цветов, на кустах, на деревьях — и дальше, на всё ещё светло-синем небе с серебряным мерцанием звёзд.

Мне казалось, время — около десяти. Но здесь совсем темно, потому что дом прятался в окружении высоких деревьев. Господи, как здорово — тихо, спокойно, даже птицы лишь изредка перекликаются — наверное, ко сну готовятся... Я улыбнулась. И мне спать хочется. Сегодня — высплюсь!

Первым тишину нарушил Андрей.

— Не жалеешь, что согласилась на работу здесь?

— Что ты... Конечно, нет. Мне здесь нравится. А кем тебе приходится Женя?

— То есть?

— Ну, Женя сказала, что дом принадлежит её родственнику, который предложил ей с друзьями пожить летом. А ты сказал про мастерскую и свои мольберты. Дом — твой. Женя тебе сестра, да?

В темноте не видела, но в голосе улыбку расслышала.

— Племяшка. Старшего брата дочь. Зоя, ты любишь цветы?

— Обожаю, — пробормотала я. — Я тут у вас столько на клумбе видела...

Сумеречная зелень завораживала, обволакивала. Сначала я ещё хлопала глазами, стараясь не уснуть, но потом чья-то тёплая ладонь легла на моё плечо, и я, слегка, но властно развёрнутая, словно оказалась в кресле, мягком и уютном... И поплыла во сне... Тихо, безопасно...

— ... Такая худенькая, маленькая. Не обидишь её, Андрей? — негромко спросили в моём сне.

— Как бы она меня не обидела, — с еле уловимой насмешкой сказали прямо над моей головой, почти в волосы.

— Ты уверен, что это она?

— Если бы Таисья не подсказала, пришлось бы дожидаться прихода Барона.

— А как она подсказала?

— Отвела меня в магазине к двери, а Зоя осталась у окна. А там солнце... Я как оглянулся... Не ждал, что она появится именно сейчас. Времени мало...

— Успеешь за неделю?

— Попробую.

— Может, тебе легче будет, если мы уедем?

— Ну нет. Она сбежит вслед за вами.

— Об этом я не подумала... Вы ещё посидите?

— Сейчас отнесу её спать. Завтра не будите, пока сама не проснётся. Она вам там наготовила столько, что на целый полк хватит. Если что — возьмёте сами и разогреете... Посмотри там, может, расстелить надо.

— Я Барона боюсь.

— Не тронет.

— Ты уверен, что Зоя нас не слышит?

— Если и услышит — не страшно. Она будет думать, что ей всё приснилось.

— Интересно, что она сейчас видит во сне...

— Тропинку к роднику.

Тропинка к роднику вилась между густыми кустами, но в лунном свете была хорошо видна. Я держалась за сильную ладонь бегущего рядом. Уже узнавала дорогу: орешник по сторонам утоптанной дорожки, раздвоенная берёза на краю оврага, где заканчивается ровная тропа; пласт почвы с густой травой нависает над обрывом — и дорожка, исчезая, вьётся вниз, во тьму, глубокую и плотную... А потом невидимка подхватил меня на руки, и мне пришлось ткнуться ухом в него, тёплого, и слушать сильный размеренный стук сердца.

— Спи... — улыбаясь, сказал невидимка и положил меня на что-то, отчего я обиженно заворчала: нельзя же так — из тепла и в прохладу.

Но невидимка укрыл меня тонким одеялом, ненадолго задержав заботливые ладони на плечах, будто специально дожидаясь, что я согреюсь. И я выскользнула из всех реальностей в бегучие сны...

... Рано утром пришлось встать — Барон попросился на улицу. Постояла немного, ёжась от утреннего холодка, пока он справлял свои надобности. Послушала птичью перекличку, насмотрелась на хрустальную от росы зелень... И — бегом в комнату, радуясь, что не откинула одеяло и что под ним осталось тепло. Пёс "без разговоров" улёгся на подстилку, и мы снова уснули.

Короткий сон — и я проснулась совершенно бодрой. Ещё не открыв глаза, почувствовала, что на моей веранде что-то изменилось. Я буквально плавала в густом сладком запахе... Приподнялась на локте, удивлённо оглядываясь и принюхиваясь — и замерла: на широком подоконнике, заменявшем стол в узкой и маленькой комнате, стояла огромная ваза с не менее огромными лохматыми пионами разных расцветок — от зеленовато-белого до глубоко малинового. Чуть не с метр высоченными.

Я вылезла из-под одеяла и, ошарашенная, подошла к цветам. Господи, откуда эта красота?! А не всё ли равно? Глубоко вздохнув, я опустила нос в цветы, мокрые и роскошные. Это — мне-е!..

... Барон как-то понятно для меня решил остаться в комнате. Я пообещала принести ему через некоторое время что-нибудь вкусненькое. Завязывая поясок — решилась после созерцания цветов наконец одеться в купленное вчера платье, я выглянула в окно и удивилась: Андрей тоже встаёт рано? Он спокойно шёл к дому откуда-то со стороны особенно густых кустов, и я улыбнулась его босым ногам и мокрым, наверное, от росы снизу брючинам... И покраснела, смущённая и радостная: так это он принёс мне пионы? Вроде мы вчера болтали на пороге веранды о цветах?

Через полчаса накормленный народ погрузился в машины и дружно уехал: оказывается, студенты в основном летнее время проводят на городском пляже. Я предложила Жене взять с собой кое-что из приготовленного вчера. Пусть поедят в охотку на свежем воздухе. А сегодня уже сделаю именно то, о чём она просила.

Только проводила ребят и вернулась на кухню, а там — Андрей.

— Привет, — улыбнулся он. — А меня покормят? И ты... Сама-то позавтракала? Не составишь мне компанию?

— Можно, — сказала я. И не сдержала любопытства: — Андрей, это ты принёс мне цветы? Ну, пионы?

— Я. Не надо было?

— Смеёшься? А почему... Ну ладно, не будем. Ешь салат. Какой будешь?

— Сиди — ешь сама. Я выберу. Как спалось? Барон не мешал?

— Нет, что ты. Очень спокойный пёс. Андрей, а ты разве не в доме спишь?

— Здесь неподалёку есть старый дом. Точнее сказать — почти старинный. Если хочешь, можем устроить экскурсию — покажу.

— А... А Женя сказала, что у этого дома фундамент старый. Здесь раньше было что-то другое?

— Было. Была. Усадьба целая.

— Во время революции сожгли? — вздохнула я.

— Раньше. До революции. — Андрей покрутил вилкой в салате, будто тщательно размешивая сметану. Поднял голову, взлохматив пальцами русые волосы — убирая их назад. — Тебе правда интересно?

— Конечно. Я люблю что-нибудь связанное с историей, — сказала я, стараясь не слишком смотреть на его открытое лицо, сейчас, с убранными назад волосами, уже не такое мягкое, как прежде.

— Ну, эта история слишком привязана к местности. Итак, давным-давно существовала господская усадьба, которая располагалась в деревне, примерно там, где сейчас находится магазин. Род, который владел той усадьбой, ничем примечательным не выделялся. Как все обычные сельские помещики, представители семьи занимались хозяйством, время от времени посылая своих отпрысков учиться, но все они возвращались в деревню, поскольку город их почему-то не прельщал. Вспомни Обломова. Примерно такое же сонное царство существовало в той усадьбе. Но в семье не без урода, — усмехнулся Андрей. — Один из отпрысков вдруг увлёкся живописью. Объездил почти всю Европу, долго жил в Италии. Потом всё-таки и его потянуло домой. Он приехал, но показался настолько странным, что семья решила отделить его. Благо что наследников было много, а он оказался младшим. Но его уважили, выделив в качестве доли землю, на которой специально для него построили дом. Он стал отшельником. А потом о нём пошла слава колдуна.

— А какие-то причины были? — удивлённо спросила я.

— Он писал очень сильные картины, добиваясь часто не сходства, а эмоционального воздействия на зрителя. Иногда я думаю, именно поэтому его начали звать колдуном. Тем более он не любил общения.

— А может, у него в прошлом была несчастная любовь? — вздохнула я.