Слишком гордый, чтобы сдохнуть

В комнате волка нет. Это становится для тебя такой неожиданностью, что ты в растерянности замираешь и не знаешь, куда себя приткнуть. Переминаешься с ноги на ногу. Смотришь на кровать. Она представляется тебе этаким жутким монстром. Но ты все равно подходишь к ней. Садишься. Потом и вовсе забираешься с ногами. Сворачиваешься клубочком и закрываешь глаза. Спать совсем не хочется. Ты просто лежишь и слушаешь поезд. Мерный перестук колес, который почти не слышен за бронированными стенами и полом. Он так хорошо тебе знаком, так привычен, что ты даже рад, что логово твоего волка оказалось на колесах. Тебе спокойнее в движении.

Двери открываются, и входит он. Ты не видишь, глаза все еще закрыты. Просто узнаешь по запаху, звуку шагов. По тому, как уверенно он подходит к тебе, как садится на кровать рядом. Как его пальцы зарываются в твои, все еще влажные, волосы.

Ты открываешь глаза. Он тоже был в душе. Черные волосы липнут к шее, глаза блестят. Ты узнаешь этот блеск. Так на тебя уже не раз смотрели. И всегда у тебя было только одно желание: ударить и убежать. Как можно сильнее ударить, как можно дальше убежать, как можно быстрей это сделать.

Сейчас ты не бежишь. Переворачиваешься на спину, волк медленно вытягивает из-под тебя полотенце. Сердце стучит в горле, грудь ходит ходуном. Тебе жутко до колик. Но ты смотришь ему в глаза и не позволяешь себе отвести взгляд. Он тоже смотрит. С жадностью скользит взглядом по твоей обнаженной груди. По твоим разноцветным камням. Потом его взор спускается дальше, к паху, к ногам. Там, на щиколотках, тоже браслеты, они не укрываются от него.

Он опускается рядом на кровать, притягивает тебя к себе, спрашивает, поглаживая ладонью по обнаженному бедру:

— Ты, я смотрю, во всеоружии. Будешь меня убивать?

— Только если будешь грубым, — отвечаешь ты, сам толком не понимая, зачем это говоришь.

Звучит так глупо, что даже стыдно. Щеки краснеют, ты чувствуешь, но волку дела нет до твоего смущения. Он ведет ладонью от бедра к животу, потом к груди и одним быстрым, слитным движением накрывает пах.

Ты в изумлении приоткрываешь рот и испуганно выдыхаешь. Он, воспользовавшись твоим замешательством, в одно мгновение накрывает его своим и целует. Ты забываешь обо всем.

Как он и обещал, простыни сминаются под твоими пальцами. Ты выгибаешься под ним, полосуешь черный шелк когтями, но зубами вгрызаться в матрас и не думаешь. Ты приподнимаешь голову, подставляя под поцелуи и укусы шею, и он клеймит тебя клыками и каленым огнем, который разливается внутри от его плоти, до предела раздвигающей мышцы и вбивающей твои бедра в матрас. Запах пота, спермы, похоти. Все мешается в голове. Ты не можешь осознать, где верх и где низ. Горячо, жарко... Безумие! Ты кричишь от счастья и срываешься куда-то в темноту, слыша его хрипы за спиной, его сдавленные, удовлетворенные рыки и уже почти не ощущая его последние толчки внутри тебя.

Ты открываешь глаза и видишь, что он лежит на боку, опирается на локоть, подперев ладонью щеку, и внимательно тебя разглядывает. И, несмотря на то, что удовольствие, которое тебе доставили его ласки, трудно отрицать, этот взгляд смущает тебя. Заставляет нервничать.

— И как ты себя чувствуешь? — интересуется он на первый взгляд невинным тоном.

Ты зарываешься лицом в подушку и хрипло отвечаешь:

— Единорогом на заклании.

— О! — тянет он. — А ты у нас единорог?

— Нет, — говоришь ты и резко встаешь.

Даже легкая боль в пояснице не вынудит тебя остаться в одной с ним постели и хотя бы пару часов поблаженствовать на прохладе быстро остывающих простыней. Сидишь на кровати к нему спиной, свесив ноги на пол. Сейчас встанешь, просто обязан встать.

— Куда ты? — в голосе волка недоумение.

— В тамбур, — тихо отвечаешь ты, весьма смутно себе представляя, как сумеешь добраться сначала до ванной комнаты, где остались сумка и вся твоя одежда, а потом уже до дверей, ведущих в другие вагоны.

Дело не в слабости в ногах, а в смятении. При одной мысли, что все это время он будет провожать взглядом каждое твое движение, тебя мутит.

— С какой это стати? — бросает волк раздраженно, и резко садится.

Ты чувствуешь, как вздрагивает под вами матрас. Грубые, резкие слова обжигают язык. Ты их почти выплевываешь.

— Я физически не готов сегодня еще раз быть твоей сучкой.

И пытаешься встать. Он молниеносно ловит тебя за руку и дергает на себя. Думает, что сможет с легкостью повалить обратно на кровать.

Это он зря. Физически ты не слабее волка. Просто так сдвинуть тебя с места не получится. Он чувствует, с какой силой ты противишься, тянешь его руку на себя. Стоишь рядом с кроватью и не думаешь сдаваться. Смотрит и медленно разжимает пальцы на твоем запястье, ты тоже отпускаешь его руку. Но он не сдается. Снова дотягивается до твоего запястья, гладит, перебирает твои пальцы своими. Смотрит на тебя с кровати. В его взгляде нет прежнего голода. В нем недоумение и почти обида. Он не может понять, что движет тобой. И это его раздражает.

Он произносит почти ласково, хоть тебе и странно слышать от него подобный тон, который плохо соотносится со сказанными им словами:

— Сучек у меня и без тебя хватает.

Помедлив, он подносит твою ладонь к лицу. Целует. Ты вздрагиваешь. В этот момент он так смотрит на тебя, что ты... почти готов поверить каждому его слову. Но все усложняет это простое "почти".

— Я — охотник, — говорит он, подумав.

Его губы все еще слишком близко к коже. Это смущает тебя. Притяжению его взгляда трудно противостоять. Притяжению его губ противостоять еще труднее. Ты уже не помнишь, забыл, зачем это нужно.

— Ты мой зверь, — продолжает тем временем волк. — Я поймал тебя, но не хочу набить соломой и прибить в качестве трофея в обеденном зале. Я пытаюсь подружиться. Приручить тебя.

— Сколько волка не корми ... — невесело произносишь ты.

— Уйдешь обратно в лес, — констатирует черноволосый вожак и хмурит брови, — Найду и верну. Так даже интересней.

— Развлечение нашел, да? — спрашиваешь и понимаешь, что мысль об этом не вызывает обиды или злости.

Его слова приятны. Его глаза честны. Ты научился видеть фальшь за то время, что жил один. Скрывался. Не подпускал никого близко. Ты многому научился, но не этому. Не тому, как быть не одному, а с кем-то. Отсюда твоя неуверенность. Колкость, грубость в выражениях. Ты просто не знаешь, как это, с кем-то дружить, хоть уже и узнал, как делить с этим кем-то постель. Но ведь дружба подразумевает равенство, в отличие от той же любовной связи.

— Поймал, — вдруг говорит волк и еще раз настойчиво тянет тебя обратно на кровать, но не дергает, не принуждает.

Просто предлагает разделить с ним не только страсть, но и сон.

Ты опускаешься рядом с ним. Он тут же подгребает тебя под себя и обнимает. Гладит кончиками пальцев по пояснице. Необъяснимо, но это успокаивает. Ты тихо вздыхаешь и закрываешь глаза.

Он встает. Ты вздрагиваешь, приподнимаешься. Он ловит твой взгляд и весело подмигивает.

— Я просто пить хочу, — поясняет он и уходит к небольшому углублению в стене, скрытому за бархатными черными занавесками.

Там у него что-то наподобие мини-бара. Ты видишь бутылки с дорогим алкоголем и снова опускаешься головой на подушки. Обнаженный волк беззаботно поворачивается к тебе спиной. Снимает с одной из полок высокий бокал. Задумчиво выбирает вино и вдруг спрашивает, бросив на тебя взгляд через плечо:

— Обращаться при мне не прошу, но мы на пару с котом не могли ошибиться. Ты пахнешь зверем. Значит, один из нас.

— Значит, — откликаешься ты с кровати.

— И к кому ты ближе? — он поворачивается к тебе с пустым бокалом в одной руке и бутылкой красного вина в другой.

Ты медлишь.

— К человеку. Так говорил мой отец.

— Да, ладно. Я спрашиваю про зверя. Так, к какому?

Он ждет ответа, не возвращаясь к прерванному занятию. Ты вздыхаешь. Ты всегда стыдился в этом признаваться. Но ему все же отвечаешь.

— К волку.

— Песчаная кошка вознамерилась приручить и отыметь волка? — недоверчиво уточняет он, видит, как ты киваешь, и начинает громко хохотать.

Ты не думаешь, что в этом есть что-то смешное. Но молчишь. Он видит, что ты его не поддерживаешь, и тоже затихает. Отворачивается от тебя, наливает себе вина. Делает глоток, смакует вкус, оборачивается на тебя и начинает говорить.

— Ты не хочешь ви... — и осекается.

Бокал выскальзывает из рук и летит на пол. Катится по ковру, на котором быстро расползается багровое пятно от вина, впитываясь в пушистый ворс. Он смотрит на тебя. Он не верит своим глазам.

Ты знаешь, что он видит. И тебе стыдно. Отец учил, что быть зверолюдом — отвратительно. Что не стоит даже пытаться обращаться. Но ты все равно перекинулся, сам того не желая. Тебе было неполных двенадцать лет. И он сказал, чтобы ты так больше не делал. Ты обещал ему. Он объяснял, что такой зверь, как ты, просто не может существовать, потому что слишком странный, чтобы жить, и слишком редкий, чтобы умереть. Эти слова так напугали тебя, что ты пронес страх перед собственным обликом через всю последующую жизнь. Но ты не врал, говоря, что внешне ты ближе к волку.

Ты меньше их по размеру. Ты больше похож на тех волков, которые жили в мире до Опрокидывания. Серых и не очень крупных. Только шерсть у тебя белая, словно снег. Поэтому кошки долгое время думали, что ты с юга, из царства полярных медведей и сов. Но ты вовсе не оттуда. Ты сам по себе. Родители жили уединенно. Воспитывали тебя только вдвоем. Они считали, что нам троим больше никто был не нужен. Ты тоже так считал, пока не пришли волки. Пока не попытались забрать отца.

Волчий вождь не обращает внимания на разлитое вино, ему безразличен испорченный ковер. Он шагает к тебе. И начинается трансформация. Она протекает так быстро, что очень трудно уследить, когда кожу протыкает шерсть, и мышцы выкручиваются в обратную сторону, и когда это все заканчивается. К кровати он подходит уже волком. Огромным, угольно-черным зверем. На длинной морде, в черной шерсти горят янтарными слезами два оранжево-желтых глаза. Ты не двигаешься. Ждешь. Тебе страшно. Только сейчас пришла в голову мысль, что взять тебя он может и так, в звериной форме. И это даже в мыслях кажется тебе настолько отвратительным, что, будь ты все еще человеком, тебя бы передернуло. Но ты белоснежный зверь.

Волк вспрыгивает на кровать. Подходит к тебе. Склоняется. И... трется носом и нос. Ты моргаешь. Он уже делал так. Но тогда вы оба были людьми, и это выглядело как-то странно. Волками лучше — решаешь ты. Поднимаешь морду. И он тут же спешит лизнуть тебя в уголок пасти. Ты не успеваешь придумать, как на такое реагировать, но через мгновение рядом с тобой уже лежит человек. Его обратная трансформация явно протекает куда легче и быстрее.

Он смотрит на тебя. Уверенным, хозяйским жестом опускает ладонь на мохнатую спину. Ты ждешь слов. И он заговаривает с тобой, словно прочитав все самые сокровенные твои мысли. Словно подчиняясь одному лишь твоему желанию, высказанному в них.

— Я горд тем, что ты выбрал меня, — говорит волк, гладя тебя вдоль хребта. Тебе приятны его слова, но ты боишься им верить. Он продолжает, в задумчивости перебирая пальцами твою мягкую на ощупь шерсть. Она не похожа на его собственную. У него она жестче. Ты ближе всех к волку, но все же не совсем волк. Он это понимает. — Мне приятно, что ты посчитал меня достойным.

Он улыбается, придвигается к твоей морде и шепчет в остроконечное ухо, стоящее торчком:

— Ты такой красивый...

Это окончательно выбивает тебя из колеи.

Твоя трансформация проходит иначе, не так, как у него. Твое тело охватывает свечение — и через мгновение оно принимает уже совсем другую форму. Это совсем не больно. Но ты слышал, что у волков, да и у других зверолюдов тоже, этот процесс вызывает весьма болезненные ощущения, которые им приходится терпеть.

Ты смотришь на него уже человеческими глазами. Без очков они у тебя темно-карие. Смотришь и думаешь о том, что если бы мог, хотел бы ему рассказать. Про отца, про маму, про то, как дошел до этой жизни. Ты порывисто вздыхаешь, но не произносишь ни слова. Он видит, что что-то мучает тебя. Но не пытается выспросить. Просто говорит:

— Когда привыкнешь, сможешь рассказать. Я не настаиваю.

Ты киваешь и сам, без ответного движения с его стороны, придвигаешься к нему. Ты все еще лежишь на животе, подложив под щеку ладони, и практически утыкаешься лицом ему в грудь. На ней кучерявые волоски. Высвободив из-под головы одну из рук, ты проводишь по ним. Он фыркает где-то у тебя над головой. Ты улыбаешься. И не убираешь ладонь от его груди.

— Почему ты выбрал меня, — бездумно гладя тебя по обнаженной спине, спрашивает он.

Ты вздыхаешь.

— Я устал от того, что все только и думают о том, чтобы меня трахнуть.

— Я тоже об этом думаю, — замечает на это волк.

— Ты, по крайней мере, — отзываешься ты, — хоть что-то готов дать взамен.

— Например, что?

— Ты говорил про дружбу.

— Но просто другом я тебе стать не смогу, — указывает волк и целует в плечо.

Ты понимаешь, о чем он говорит. Но ничего не отвечаешь на это. Он устает ждать. Дотягивается до одеяла, которое скомкано и отпихнуто куда-то в ноги. Накрывает им и тебя, и себя.

— Будем спать? — зачем-то уточняешь ты.

— Будем ждать, когда же ты хоть что-нибудь мне о себе расскажешь. Можно начать, например, с имени...

Он ждет. А ты молчишь. Потом поворачиваешься к нему спиной. Натягиваешь на голову одеяло. Как ребенок, словно прячешься в домик. Он придвигается к тебе со спины. Не пытается вытащить наружу. Просто обнимает под одеялом. И молчит. Заговаривая полушепотом через несколько минут, ты искренне надеешься, что он уже заснул.

— Снежок, родители звали Снежем.

— По-моему, — тянет на это волк, который, конечно же, не спит, кто бы думал иначе, — очень подходящее для тебя имя.

— А ты? — оборачиваешься на него через плечо, высовываясь из-под одеяла.

Он сразу же тебя целует. Ты отвечаешь.

— Антоний Волчар. Обычно меня называют по фамилии. Имени почти никто не знает.

Ты киваешь и снова отворачиваешься. Вы засыпаете. И все это время во сне тебя преследует стук колес. Это умиротворяет и отучает бояться.

О том, что все это время рвался к морю, ты признаешься ему через пару дней. Он почти сразу командует развернуть поезд. Говорит, что тоже давненько там не был и совсем не прочь взглянуть на его синие просторы через призму твоих глаз. Ты фыркаешь. Обзываешь его непроходимым романтиком. Но тебе приятно. И он это знает.

О том, кем был твой отец и почему ты всю жизнь боялся волков, ты рассказываешь ему уже у моря.

Он стоит за спиной. Не прикасается. Но ты знаешь, что он там. Ты смотришь на синюю, неспокойную гладь. На быстро темнеющее небо. Песок щекочет ступни, привыкшие к обуви. Ты бос. Он тоже. На тебе легкие брюки и ветровка. Он купил их тебе в одном из северных городов, где, по настоянию волка, вы с ним отправились пополнять твой гардероб, как он выразился, "нормальными вещами". Ты теперь совсем не похож на того мальчика, каким был, когда вы только познакомились. Ты выглядишь старше, и теперь никому и в голову не придет за спиной обозвать тебя девчонкой и шлюхой. Ты отказался от своего стиля. Он стал тебе ни к чему. Больше не нужно убегать, зная, что рано или поздно тебя все равно отыщут, больше не нужно искать в нем защиты.