Линия силы

— Ладно, и мне нечего рассиживаться.

Я зашагал по улице вдоль закрытых дверями подъездов и заколоченных окон первых этажей. Пустынно, никого нет — рано еще. Наши как-то за годы не привыкли жить вместе со световым днем — вставать с зарей и ложиться по темноте.

Вскоре попался прокопченый до черноты мусорный бак — мусор, особенно пищевой, строго сжигают — туда и закинул хлам из карманов. Правило только Каменское — в Тесс любому мусору найдут применение, зато у нас чисто даже на окраине... Но до лета нам с Кирой лучше перебраться в другое место. Летом ветра меняются и дуют от порта и крематория, создавая непередаваемое сочетание из сажи и рыбы — один раз попадешь под такое, и больше не захочешь. В администрации об этом знают, потому тут и цена ниже низкого — в том числе те три месяца, когда можно нормально дышать и любоваться горами из окна...

В проходе между двух домов мелькнул пеший патруль в три человека с собакой. Чем ближе к цели, тем и патрули будут чаще — верный признак, что иду правильно. Хотя тут, в общем-то, ничего не поменялось еще с прежнего мира, не заблудишься — линии панельных домов и редкие магазины, заросшая проплешина футбольного стадиона рядом с закрытой школой и сгоревшее здание больницы. В больнице был морг, мертвецы поднялись, пришлось сжечь. Восстанавливать тоже не стали — врачи разбежались по графам и герцогам...

Больше нет рекламных баннеров и растяжек, никто не красит деревья и бордюры по весне — это сейчас небо синее и трава, а зимой идешь, как в недобром черно-белом сне, выбраться из которого уже много лет не получается...

Всего от Каменска угодили в переплет два района — Ленинский, старый спальный район, и Калининский — с ТЭЦ и промзоной на месте огромного обанкротившегося завода. И если Ленинский район, на окраине которого мы с Кирой снимали квартиру, до сих пор стоял огороженным еще старыми заборами — времен сумятицы, попыток договориться и двух эпизодов со стрельбой — то Калининский уже стал частью Тесс куда большей, чем частью бывшего Каменска.

Переход между двумя районами никак не пропустить — дело даже не в двух массивных воротах и охране на вышках. Стоит пройти мост над сухим оврагом, миновать стеллу 'Калининский район', и ощущение чужого мира наваливается на плечи. Пусть под ногами все еще знакомый асфальт, а в длинных железобетонных корпусах по обе стороны дороги угадываются привычные железобетонные цеха заводов, но все остальное — деревянное, налепленное буквально на каждом свободном пятачке вместо бывших парковок и заводских парков и очень многолюдное даже ранним утром — уже не наше, чужое. Сотни две шагов — и тебя уже толкают плечом в плотной толпе даже ранним утром, и надо прижимать карманы, чтобы не подрезали кошелек. Поворот следом за дорогой, и нос царапают резкие запахи: горелой пищи, нестиранной одежды, машинного масла, острых специй в невообразимой смеси. Бараки под общежития в несколько этажей, угрожающе нависающие над головой; кабаки, конные дворы, сотни деревянных складов разной величины по обе стороны от ставших узкими улиц — и паутина проводов от них к работающим электросетям. Район периодически горит — и вновь вырастает на пепелище... Зимой тут дымят паром трубы от ТЭЦ — теплоизоляцию с них срезали еще в первые годы — и вдоль горячего железа вырастают поселения нищеты. До весны на тех улицах вообще лучше не появляться. Стража так и делает — и наша, и местная, и редкие совместные патрули...

Если бы я не привыкал к этому годами, то не знаю, как бы и относился. А так — это Тесс, и я в нем живу. Книги и знания нашего мира сделали Тесс многолюдней и богаче, подарив технологии, ремесла и станки. И нельзя сказать, что город не оплатил нам за это очень щедро — многие 'наши' и по сей день уважаемы и весьма состоятельны, а администрация Каменска выделена в отдельное подразделение, со своими законами, порядками и полицией. Все честно. Только бы теперь денег заработать, чтобы от голода не сдохнуть...

То, что место верное, я догадался по очереди в пару десятков человек, скучающих у входа кирпичного здания со сбивающей с толку надписью 'Компрессорная станция' тускло-красным по белому кирпичу двуэтажной постройки. Вывеска 'Мануфактура братьев Щекиных. Типография', висевшая над входом, казалась куда скромнее. Изнутри первого этажа, лишенного окон, гремели железом какие-то механизмы, а окна выше были закрыты аккуратными шторами — сторона солнечная, и поднимающееся светило начинало уже неплохо так согревать окрестные улицы. День, как на зло, обещал быть жарким — успеть бы до полудня, чтобы не взопреть. Но двадцать пять человек — посчитал я точно — увы, настраивали на долгое ожидание. Люди в очереди считали так же, и кто сидел на корточках, кто постелил картонку на бордюр, а кто и нервно стоял у дверей здания.

Главным же развлечением в очереди был какой-то доходяга, шагающий от человека к человеку, пытаясь продать какой-то хлам, чтобы опохмелиться — выглядел продавец скверно. Но кроме очередной партии насмешек вряд ли что он здесь заработает.

'Ладно, где там мое резюме...' — вздохнул я про себя, встряхнув бумагу, чтобы разгладить, и зашагал к очереди. — 'И ведь это только объявление вышло...'

Правда, все два с половиной десятка тут же подобрались, кто встав с асфальта, кто просто прижавшись к стене, и, отойдя от двери, посторонились, явно чтобы дать такому красивому мне пройти мимо — а я и прошел, стараясь удержать невозмутимое выражение на лице. У меня ведь еще листок бумаги в руках — пришло озарение — явно кто-то из начальства! В общем, на такую вежливость я ответил искренним 'благодарю' человеку, придержавшему для меня дверь, и прошел сразу по лестнице наверх, пытаясь задавить смущение от собственной наглости. Мне еще Киру кормить. А вы знаете, сколько едят Киры?!

'Спасибо тебе, дядя Сема!' — Сжав резюме в руках, на секунду привалился я к стене второго этажа, успокаивая нервы, и огляделся в коридоре.

Полы, отделанные под паркет из ореха, вытерты посетителями до бледно-желтого; стены выкрашены под светлый песчаник, но потемнели в нижней четверти; двери выглядят довольно обшарпано — десяток их по одну и другую сторону от лестницы — зато возле каждой двери табличка с должностью и именем. Удобно. Сориентировавшись по табличкам, не нашел 'отдела кадров', зато отметил шесть мужиков рабочего вида, скучавших в самом конце коридора по левую руку возле закрытой двери с позолоченной табличкой 'Управляющий Викентий Михайлович УГЛОВ'. Значит, управляющий из 'наших'... Лучше бы он был местным. Просто 'местные' никак нас не выделяют — Тесс торговый город, к чужакам они привычны — куда больше смотрят на кошелек... Ладно, мне, видимо, туда.

На меня синхронно сошлись шесть взглядов — причем, если первые три — от ребят помоложе, слегка суетливых и жавшихся поближе к двери — смотрели просто настороженно-вопросительно, то стоящие последними выглядели так, как наверняка я буду выглядеть дня через два или три неудачных собеседований. Какая-то дикая смесь отчаяния и желание драться до последнего. Так что наглеть и проходить мимо в этот раз не позволила совесть — у меня-то эти два дня еще есть.

Интересно, почему эти шестеро здесь, а двадцать пять — на улице?

— Вы на фабрику наниматься? Кто последний? — Спросил я ритуальные вопросы, подойдя ближе.

— За мной будете, — ответил кряжистый мужчина из местных, прикрыв глаза и вновь привалившись к стене.

'Просто не везет' — отчего-то пришла мысль, стоило рассмотреть его ближе. И вроде работящий, судя по мозолистым рукам, и пьет умеренно — одежда-то чистая, и ботинки не просят 'кушать'... Но работы нет.

— Не подскажете, сколько людей нанимают? — Потому обратился я к следующему в очереди — глядящему цепко то на мое лицо, то на лист бумаги.

— Троих. Вон этих, что с ночи стоят, — кивнул он подбородком на тех, кто был прямо у двери.

— Как это с ночи? Газета только в пять вышла. — Не понял я.

— Так ихние дружки объявление и печатали. — Еле удержался тот, что стоял четвертым, от того, чтобы сплюнуть.

Тоже по виду — обычный крепкий работяга.

Счастливчики оскалились улыбками превосходства.

— Ну, это мы еще посмотрим. — Взбодрил он себя. — Глянь на их рожи, кто их наймет?

— Только станок сломают, деревенщины тупые. — Подтвердил мой сосед.

Глаза первой тройки опасно сузились.

— Стой, Тон. Мы его потом выловим. — Удержали двое из них сжавшего кулаки и дернувшегося к нам товарища.

— Меня искать не надо. Доходный дом на Водопроводной, спроси там Дожа. Дож — это я. — С иронией, словно для тупых, повторил кряжистый.

— И спросим, — с угрозой выговорили ему.

— Тихо, всех выгонят. — Шикнул четвертый.

И все, опасливо посмотрев на начальственную дверь, притихли в вооруженном нейтралитете.

— Заходите первые трое. — Вскоре гаркнул из кабинета мужской голос.

Вновь заулыбавшись, первые в очереди победно посмотрели на нас и, сгибаясь в поклоне, зашли в дверь.

Правда, были они там едва ли пару минут — а вот когда вышли, лица их были злые и крайне недовольные.

— И с улицы пусть еще трое зайдут! — Сопроводил их в спину насмешливый голос.

Пробормотав под нос что-то пакостное про управляющего, трое только шаг увеличили. Сдается мне, хозяину кабинета придется просить еще кого-то — вряд ли этим трем есть теперь какое-то дело до его просьб.

Между тем, вторая тройка уже зашла в кабинет, аккуратно притворив его за собой, и я остался в одиночестве. Ощущал я себя слегка неуютно, хоть и шансы, вроде как, выросли — но вторая тройка вполне походила на тех людей, которых можно было нанять. Ну, хоть не целый день потрачу, чтобы отказ услышать...

Через минуту дверь вновь открылась, и трое угрюмых мужчин прошагали мимо. Один, правда, задержался — мой сосед — хлопнул по плечу и указал на вход в кабинет.

— Удачи.

— Что хоть спрашивал? — Попытался я уточнить.

— Иди, сам узнаешь. — Криво усмехнулся тот.

— Следующие!.. — Звучало уже нетерпеливо.

Чуть задержавшись у входа, я вежливо постучал и зашел внутрь.

— Добрый день. — Поприветствовал я сидящего за потертым офисным столом управляющего, краем взгляда отметив скучающего охранника справа от двери, поигрывавшего железной дубинкой в руках.

Викентий Михайлович — низкий, пухлый, с ироничным и предвкушающим что-то взглядом — воззрился на меня с неким удивлением и даже встал из-за стола, словно мне на встречу.

За его спиной стояли стеллажи с документами, оформленными в сероватые папки с завязками, а весь кабинет производил впечатление той еще унылой дыры — мебель вся облупленная, штукатурка потолка с явными подтеками по углам возле занавешанного окна; поверх синевато-блеклых обоев висели три портрета с абсолютно незнакомыми мне господами, которые смотрели на окружающую обстановку с явным недоумением.

Из богатого в кабинете была только одежда на управляющем — замшевый коричневый пиджак, темный галстук с отливом и крупные позолоченные часы на левой руке.

— Вы по какому поводу?

— Трудоустраиваться, наборщиком. Вот, резюме, — я качнул бумагой в руке.

— Ах, резюме... — Явно с облечением вернулся управляющий в кресло. — Интересно, интересно. — Взяв ручку со стола, он задумчиво побарабанил ей по столешнице, разглядывая меня с ног с головы.

— Прошу ознакомиться, — шагнул я было вперед, желая оставить бумагу на его столе.

— Оставьте пока себе, — остановил он меня барским жестом. — Давайте лучше представим, — сомкнулись в замок пухлые пальцы. — Что в вашей руке очень ценная бумага, — с улыбкой переглянулся он с охранником за моей спиной.

Я невольно посмотрел на свой листок, а затем, не понимая, на хозяина кабинета.

— А в дверь входят наши враги. — Продолжил он, кивнув в сторону выхода. — И если эта бумага попадет им в руки, вы меня этим очень сильно расстроите. — Толстяк в предвкушении пододвинулся ближе.

— Простите?

— Вы же не хотите меня расстроить и, что страшнее, подвести наших учредителей — братьев Щекиных? — Выразительно показал он на портреты.

Пожав плечами, я собрался было сложить бумагу и положить ее в карман.

— Учтите, вас будут обыскивать, — опередил он меня.

Он что, жрать этот лист предлагает? — неожиданно пришла догадка, стоило заметить азартный вид управляющего.

А затем тот встал, сделал пару шагов к окну, раздвинул шторы и широко раскрыл ставню.

— Мы ждем абсолютную верность от сотрудников, — проследовал он обратно в кресло, где по-барски развалился и с намеком посмотрел на открытое окно. — И ценим их здоровье и удачливость.

В окно прыгать?! Осознав, я всерьез разозлился. Да он же развлекается! Устроил себе, сволочь, бесплатное шоу. И не сотрудники ему нужны, а власть свою паскудную над людьми чувствовать!

Гнев толкнулся в грудь, заставил раскрутить внутренний источник, вцепившийся и дернувший на себя силу из разлитых в воздухе линий, и пламя ярким факелом объяло листок, тут же погаснув.

Управляющий испуганно вжался в кресло. А я молча стоял напротив него, чуть наклонив голову.

Рядом дернулся было охранник, но так и замер на месте.

— Ну, что там по поводу врагов и верности? — Клокотала во мне злость.

Викентий Михайлович нервно посмотрел на охранника, а тот явно старался этого не замечать, глядя мне под ноги.

— М-Мы с вами свяжемся, идите! — скомандовал Викентий Михайлович, постыдно пустив петуха в голос, и свирепо задышал, напустив на себя чванливый вид.

Я стряхнул пепел с пальцев и вышел за дверь. Как они свяжутся? Все мои данные на том листке...

Отвернувшись, краем глаза заметил, как Углов торопливо стирает выступивший на лбу пот платком. Жаль, что никакого удовольствия мне это не принесло — а может, и хорошо. Вот чувства брезгливости было выше крыши.

Главное, чтобы в полицию не побежал... А если побежит, наплевать — что у них есть, кроме пепла?..

Даже дверью не хлопнул — аккуратно прикрыл.

В коридоре с некоторым удивлением встретил ожидавшего меня крепыша — того самого, что желал мне удачи.

— Если уж тебе отказал, то у меня и шансов не было. Нужно было проверить. — Кивнул он сдержанно и первым пошел к лестнице.

— Просто больной придурок, — прошипел я, шагая следом.

— Этот еще ничего. — Хмыкнул невольный знакомец. — По нему видно, что он дурак. По остальным так сразу и не скажешь.

В общем, надо с горечью констатировать, что в Тесс с работой еще хуже, чем я мог представить...

— Шесть человек, — крикнули из окна над головой, стоило выйти на улицу, и люди с надеждой на лицах заспешили по лестнице наверх.

Только головой покачать оставалось — мне ведь не поверят.

Я остановился в тени здания напротив, прикрыл глаза и пару раз глубоко вздохнул.

— Парень, эй. Парень. Купи прибор. — Забормотали совсем близко, когда я, успокоившись, уже собирался уходить.

В метре стоял тот самый доходяга, что развлекал очередь, и пах он откровенно плохо — чем-то кислым и прогорклым, насквозь впитавшимся в дерюгу на плечах. Кожа вокруг его глаз покраснела, слипшиеся волосы закрывали лоб, зато в руках... В руках лежал какой-то пластиковый тумблер, так сразу и не разобрать от какой техники. Достаточно массивный, бело-черный, выглядел предмет довольно солидно, но не стоил ровным счетом ничего. И, судя по взгляду продавца, он это понимал.