— Вампиры-герои? — недоверчиво вскинул брови Франкенштейн. — Мне сложно представить, что существа, которые считают людей своим скотом, решают совершать подвиги.
— Вы поддались распространяемому Церковью Спасителя мнению, Виктор-сан, — мягко укорил собеседника проводник душ. — На самом деле вампиры — это не нежить восставшая из могил и жаждущая убить все живое, а люди с дефектом души, которые не могут сами восстанавливать жизненную и духовную энергии, из-за чего вынуждены отбирать их у других. Они не стареют, если успевают питаться, и это пожалуй единственное их преимущество. Все остальное, от мистических способностей и до физических сил, им приходится тренировать как и всем остальным. Как мне кажется: вампиры — это чей-то неудачный эксперимент в области улучшения человека.
* * *
На этот раз, на ночлег беглецы устраивались в чистом поле, что было бы несколько рискованно, если бы Айзен Соуске не предложил лично заняться барьерами для отвода глаз. На ужин была поймана пара зайцев, которых ободрали и разместили на прутьях над костром. Ну а пока еда готовилась, эстафету рассказчика перехватил Виктор Франкенштейн…
— Чтобы видеть мистические проявления, мне пришлось вспомнить человеческие анатомию и физиологию: человеческий глаз, как и глаза других животных, устроен так, что мы видим не сам предмет, находящийся перед нами, а проекцию предмета, которая отображается на сетчатке, проходя через зрачок, стекловидное тело и линзу-хрусталик. Свет, отражающийся от любых поверхностей, принимает определенную окраску, затем попадает на чувствительные рецепторы, которые отправляют сигнал в мозг, который уже расшифровывает полученную информацию и предоставляет сознательной части нашего разума готовую картинку. Почему же тогда одни люди видят проявления мистического мира, а другие — нет? Ответ прост: существа с низким уровнем духовной энергии не имеют необходимых рецепторов. Тут у меня возникло две теории: первая теория гласит, что в человека изначально заложена возможность взаимодействия с тонкими энергиями, но чтобы данные «органы» заработали в полную силу, им нужна серьезная подпитка от собственной души; вторая теория утверждает, что в определенный момент, при насыщенности тела энергией, часть рецепторов мутирует, становясь более чувствительными. Есть еще и третья теория, которая, на мой взгляд, менее вероятна: в определенный момент душа становится больше материальной оболочки, благодаря чему на нее попадает внешнее излучение, уже не фильтрующееся телом, благодаря чему одаренный получает возможность видеть не только при помощи зрительных органов.
— Почему же вы столь скептично относитесь к возможности видеть при помощи души а не глаз? — проводник душ слегка склонил голову, из-за чего его глаза будто бы окутала тьма. — В конце концов, у меня нет материального тела, как и соответствующих материальных органов, но я продолжаю видеть и слышать.
— Возможно вы и правы, Айзен-сан, — не стал спорить ученый. — Вероятно, мне стоит пересмотреть все три теории и составить четвертую. Ведь если учитывать, что пока человеческая душа слаба и не позволяет видеть проявления мистического мира, сам он тоже практически не излучает энергию в пространство, чем напоминает куколку бабочки. Нужно провести соответствующие опыты и проследить за процессами, происходящими во время пробуждения сил… Гхм… О чем это я? Ах да — зрение и способы видеть мистический мир.
Сделав несколько глотков из фляги, смачивая пересохшее горло, Виктор продолжил лекцию:
— Мне стоило немалых усилий создать вещество, прозрачное в обычных условиях, но темнеющее при попадании на него духовной энергии. Первое стекло, обработанное данным составом, позволяло видеть размытые контуры и светящиеся пятна. Кроме того, пусть и в малых объемах, но сам я тоже являюсь источником излучения, что создает засветку с внутренней стороны… Это заставило меня разрабатывать способы экранирования энергии, чтобы скрывать свое присутствие и не наносить помехи на тонкое оборудование. В итоге, за несколько лет удалось подобрать составы, позволяющие видеть скрытый от обычных глаз мир, пусть и в ограниченном спектре цветов, для чего линзы пришлось выращивать, обрабатывать ювелирными инструментами, а затем вставлять в инертные к мистической силе оправы.
— Я — вижу, — похвастался Фрэнки. — Я — сильный?
— Физически — несомненно, — согласился с «сыном» Франкенштейн. — Но твое зрение отличается от человеческого, так как в глазные камеры, прямо перед хрусталиками, добавлено немного вещества, начинающего светиться при попадании на него концентрированной духовной энергии. Благодаря этому нет фоновой засветки, в том числе и от твоей собственной души, но и видны только сильные мистические проявления. Через пару месяцев этот эффект пропадет и процедуру придется проводить заново…
Поучительная
Утром, при пробуждении, Виктора и Фрэнки ждал неприятный сюрприз: кляча, последний день и так едва переставлявшая ноги, наконец «сломалась» окончательно. Обследовав ее тело при помощи монокля, Франкенштейн был вынужден признать, что ремонту движущая сила не подлежит, так как бальзам, поддерживавший мышцы в эластичном состоянии, нервы в более или менее рабочем виде и не дававший плоти начать загнивать, окончательно израсходовался… да и суставные сумки, несмотря ни на что, за время простоя закостенели, а затем разрушились.
— Дальше придется идти пешком, — стянув с телеги брезент, констатировал ученый. — Фрэнки, забрасывай ее внутрь.
— Угум… — наклонившись к лошади, великан перехватил ее поперек тела, с глухим рыком оторвал от земли и… бросил внутрь повозки. — Я — сильный.
— Молодец, малыш, — чуть натянуто улыбнулся мужчина, мысленно сделав заметку, в следующий раз более точно выражаться (а то скажет, что его нужно куда-то подбросить и «сын» от всей широты души…).
Некоторое время пришлось потратить, чтобы сделать из брезента подобие плаща с капюшоном. Вышло откровенно грубо, так что и бездомный бродяга вряд ли согласился бы такое носить, но здоровяк не жаловался и с готовностью закутался в грубую материю, на которую Виктор, при помощи своей крови и перчатки для манипуляций с энергиями, нанес руны отвода глаз.
«Невидимкой это Фрэнки не сделает, но хотя бы бросаться в глаза с первых же секунд, он уже не будет», — оценив свою работу, Франкенштейн посетовал на свою забывчивость, из-за которой не взял из крепости сундучок, в котором специально хранил некоторую сумму денег, инструменты и кое-какие реагенты, на случай необходимости убегать (слишком уж сильные эмоции им овладели в момент убийства демона и оживления Фрэнки, так что подобные мелочи попросту вылетели из головы).
Заметая следы своего здесь пребывания, ученый поджег телегу — едва ли не последнее имущество, доставшееся от бывшего работодателя. Кляча, тело которой без бальзама быстро усохло, занялась веселым огнем, начав распространять вокруг себя смрадный дым. Великан, стоя в десяти больших шагах от импровизированного костра, смотрел на это немигающим взглядом, слегка приоткрыв рот, будто бы хотел что-то сказать, но либо не решался, либо не находил слов.
— Не бойся, малыш, с тобой такого не случится, — обратился к «сыну» Виктор. — Ведь ты — живой, а она только изображала жизнь.
— Не могли бы вы рассказать об этом подробнее? — прозвучал голос Айзена из-за спины Франкенштейна, заставляя его подскочить от испуга и резко обернуться к проводнику душ. — Простите-простите, не хотел вас напугать.
Глядя на самодовольное выражение лица Соуске, ученый отчетливо осознал, что именно напугать он и хотел. Это же заметил и великан, с глухим рыком двинувшийся на духа в черных одеяниях.
— Все хорошо, Фрэнки, не надо нервничать, — поспешил успокоить подопечного человек, прекрасно понимая, что даже если Айзен будет просто стоять, на данном этапе развития, здоровяк ему навредить не сможет.
— Не делай так, — с хмурым видом прорычал Фрэнки, глядя точно на Соуске.
— Больше не буду, — пообещал Соуске, а затем обратился к Виктору. — Какие у вас теперь планы?
— Нам нужен новый транспорт и кое-какие вещи, — неохотно признался Франкенштейн, а затем добавил: — И деньги.
— Хм… — проводник душ задумался (или сделал вид, что задумался), кивнул и предложил: — Недалеко, часах в шести ходьбы, есть небольшое поселение людей. Думаю, я смогу вам помочь получить все необходимое и остаться незамеченными… Но за это, хочу услышать историю создания вашей лошади.
Договорив, Айзен смущенно улыбнулся, слегка наклонил голову и блеснул стеклами очков. Ученый не стал долго колебаться, тем более, что никакой секретной информации он все равно выдавать не собирался, а вот вещи для путешествия, были нужны уже вчера.
«Мы с Фрэнки сможем некоторое время справляться и так, но… рано или поздно, в какую-нибудь деревню, а то и город, зайти придется. Так лучше уж пусть это произойдет, пока у нас есть прикрытие в виде проводника душ».
…
— На самом деле, в создании примитивных некроконструктов нет ничего сложного: правда, будь в моем распоряжении настоящая магия, было бы гораздо проще, — шагая по выдавленной в земле колее, произнес Виктор, обращаясь одновременно к обоим своим спутникам.
— Если бы у вас была магия, то не было бы стимула к саморазвитию, — заметил Айзен. — Вам так не кажется?
— Возможно, — не стал спорить Франкенштейн. — Этого мы уже не узнаем. Так вот: при создании некролошади, не требующей особого ухода, кормежки и выгула, мной использовался прототип духовного ядра, внедренный в тело в течении нескольких минут после смерти, когда ткани еще не начали окоченевать.
— Боюсь показаться глупым, но… что такое «духовное ядро»? — чуть виноватым и смущенным тоном спросил Соуске, шагающий слева от ученого, одной рукой придерживая висящий на поясе меч.
— Пожалуй, тут мне стоит извиняться, — вздохнул человек, стрельнув быстрым взглядом в проводника душ. — Я настолько привык работать с Игорем, который изучал мои дневники, что совершенно забыл о том, что некоторые термины придумал сам, для простоты обозначения тех или иных вещей. Духовным ядром я называю наполненный энергией души кристалл, в который отпечатаны образы вроде ходьбы, бега, поворота головы и тому подобных действий. Духовное ядро берет на себя функцию мозга, заставляя тело исполнять заложенные в него команды: очень важно при этом, чтобы и сам мозг, в котором хранится информация, полученная живым существом в течении жизни, не был поврежден.
— Почему? — спросил Фрэнки, грузно шагающий позади «отца».
— Потому, малыш, что если бы у нашей лошади не было достаточно целого мозга, она не знала бы как переставлять ноги, — отозвался Виктор. — В отличие от настоящей некромантии, когда волшебник создает управляющий энергетический контур, а в качестве материала может взять даже скелет, для меня важно, чтобы в материальной оболочке оставались мыслительный центр и отпечаток духовного тела, при заполнении которого духовной энергией, создается проекция, напоминающая настоящую духовную оболочку. В совокупности с духовным ядром, это можно представить как одержимость искусственным духом.
— Вы запираете душу в мертвом теле, Виктор-сан? — без намека на осуждение спросил Соуске.
— Нет-нет, что вы, — замахал руками Франкенштейн. — Духовное тело, которое я использую для управления некроконструктами — это лишь отпечаток души в плоти, который рассеивается в течении нескольких часов, или даже суток после того, как наступает смерть.
— Очень интересно, — улыбнулся проводник душ. — Я слышал о вещах, которые сохраняют на себе духовный отпечаток, но не думал, что это можно использовать так… оригинально. Если вы не возражаете, то мы вернемся к этой теме позднее, а пока, расскажите лучше, откуда подобный… некроконструкт, берет энергию на свое поддержание?
— В лаборатории у меня было устройство, которое собирало свободную энергию из пространства, насыщая ею тяжелый раствор… — Виктор замялся, но после нескольких секунд колебаний продолжил: — Так как кроме необходимости управлять некроконструктом, для чего используется духовное ядро с вложенными командами, требуется еще и поддерживать тело подопытного материала в работоспособном состоянии, мне пришлось экспериментировать с бальзамирующими составами, предотвращающими разложение тканей и окоченение мышц. Мной было замечено, что наилучший эффект имеют составы, обладающие наибольшей духовной вместимостью… Поэтому, в живот лошади был помещен баллон с бальзамирующим составом, подсоединенный к сердечной мышце, сокращающейся только при ходьбе, либо иной двигательной активности конструкта. В состоянии покоя, расход запаса «топлива» практически не происходил, что позволяло мне отлучаться для смены бальзама не чаще раза в две-три недели. К сожалению, запаса вещества у нас с собой не было, расход энергии в активном состоянии оказался выше ожидаемого, да и сам конструкт, несмотря ни на что, все же сильно истрепался.
После почти минуты тишины, Айзен произнес:
— Вы — поразительный человек, Виктор-сан: имея лишь опосредованные способы воздействия на тонкие материи, при помощи духовного отпечатка на плоти животного, сумели восстановить работоспособное духовное тело… Мне даже немного страшно представлять, чего вы сможете добиться, когда получите в свое распоряжение настоящую силу.
— Вы меня переоцениваете, Айзен-сан, — изобразил смущение Франкенштейн.
— Напротив, : это вы себя недооцениваете, — мягко, но вместе с тем убежденно возразил Соуске. — Я видел нежить, которую создают волшебники и должен сказать, что до того уровня, когда они начинают работать с душой, она весьма груба и примитивна. Ваше же творение, если бы не неестественное для живого существа поведение, можно было принять за чуть странное, но обычное животное.
* * *
Деревня на полсотни домов, окруженная полями пшеницы, встретила гостей вялой повседневной суетой: где-то лаяли собаки, кудахтали куры, ржали лошади, хрюкали свиньи (в том числе и животные), туда-сюда сновали люди, одетые в пусть простую, но добротную одежду черных и серых цветов. Над одноэтажными домами, словно великан над карликами, возвышался храм Церкви Спасителя, с колокольной башенкой, мощными воротами, узкими окнами-бойницами в каменных стенах первого и бревенчатых стенах второго и третьего этажей.
Вторым по размеру строением был трактир, имеющий в высоту сразу два этажа, задний двор коего был обнесен забором и имел свою конюшню. В воздухе висел стойкий запах навоза, помоев, аромат готовящейся еды и вонь пота немытых тел… Только оказавшись среди людей, Виктор вспомнил то, почему не любит столпотворения народа и почему в годы своей работы церковником, настаивал на регулярных омовениях прихожан.
«Неужели они сами не ощущают этой вони?», — промелькнула мысль в голове Франкенштейна, пока он шел по направлению к трактиру.
