Серые земли-2. Главы 26

Вид лужи не вызывал отвращения, быть может, потому как происхождение ее было точно известно Себастьяну.

— Я родился в Шегешваре... думаю, это вам ни о чем не скажет. Маленький городок в Валахии... по тем временам обыкновенный, разве что вольный, но сие происходило единственно оттого, что глава его был хитроумным человеком, умел ладить, что с Венхским крулем, что с иными володарями.

Владислав смежил веки.

— Я уже почти и не помню той своей жизни... мать, отец... отца моего тоже звали Владиславом. В его роду существовал такой обычай, передавать свое имя сыну. Старшему. Но матушка моя, которая его весьма любила, уговорила назвать первенца Яношем... после сказали, что имя принесло брату несчастье. На деле же... в то время сложно было быть счастливым.

Влад помнил запах.

Смрад, который наполнял улочки Шегешвара к лету. Полчища мух. И полчища крыс. Нищих, что спали на улицах и копались в нечистотах. Торговцев, видом своим мало отличных от нищих, ибо самая роскошная одежда быстро покрывалась грязью.

Помнил голос отца.

И матери.

Брата, который уже мнил себя правителем.

Задавака.

Янош был старше всего-то на год, а матушка обращалась к нему, точно ко взрослому, тогда как Владислава держала за ребенка...

...он обижался.

Правда, после матушка в немалых трудах — тогда Владислав о трудах этих имел смутное представление — принесла еще одного сына, названного Дуцей. И ему-то, синюшному младенчику с некрасивым, сплюснутым будто, лицом, перепала вся материнская любовь.

А Янош еще больше возгордился.

Повадился командовать.

— Вот стану володарем, — говаривал он, забираясь на кресло, представляя его троном. — Будешь тогда мне кланяться!

— Не буду!

— Будешь!

И палкою тыкал. А Владислав сдачи давал... дрались зло, до крови, и няньки не спешили мешаться, здраво рассудив, что господари и сами разберуться, кому верховодить. Да и отец, когда случалось ему жаловаться, смеялся только:

— Воины растут, — приговаривал.

Пожалуй, жизнь Владислава сложилась бы иначе, останься Янош жив. Он и вправду стал бы володарем, а Владислав — правою его рукою, той, которая золото мечет аль плетью хлещет, будь на то воля его. И женился бы, выбрав себе девицу поскромней да с приданым... и детей бы завел, что троих, что четверых...

Не сложилось.

Но первой погибла матушка.

После так и не поняли, как взялась та клятая тварь в доме. Как проникла она, ежели ворота были заперты? Да и ставни по полуденной жаре да смраду, от которого людей благородных благородство их не спасало, закрыты были.

Помимо ставен имелись решетки особые, заговоренные.

Да и стража при доме служила... и ведьмак имелся свой, надежный.

Пропустили.

А может, правду говорили после, что уж больно вовремя нежить дом Влада Дракониса навестила, аккурат, когда сам он с Яношем в отъезде был.

Влад остался. Болел. В тот день мучила-терзала его злая лихоманка, от которой не спасали ни травы целебные, ни уксусы, но лишь ведьмаков наговор подарил забвение. Очнулся Влад, песенку услышав, такую веселую-превеселую, да только слов не разобрать было.

Из кровати вылез.

И на голос пошел... он-то матушку и нашел в ее покоях... и служанок трех, которых тварь задрала, но мало ей было служанок. Или заклята была на матушку... та лежала на коврах, прижавши руки к животу, запрокинувши голову, и белое лицо лицо ее, даже не лицо, отвратительнейшая маска ужаса, на нем застывшая, навсегда отпечатались в памяти Владислава. Тварь же устроилась на разверзтом матушкином животе и, взявши на руки братца, баюкала его... ему и пела, пришептывала, подражая матушкиному голосу.

Правда, слов не знала.

Владислава она услышала и повернулась к нему. Протянула костлявую руку, с которой слезали лохмотья старой кожи, залепетала... тогда-то он и закричал.

Громко.

Так громко, как умел. И от собственного голоса в ушах зазвенело, а внутри родилась сила, управиться с которой Владислав не умел. И сила эта, выплеснувшись наружу, смела тварь.

— Брат мой не пострадал чудом, не иначе. Нас нашли слуги, меня, его плачущего со страху... матушку и ошметки твари. Тогда-то и обнаружилось, что есть у меня дар. Отец обрадовался... обрадовался бы, когда б не матушкина смерть... он взаправду крепко ее любил, — Владислав теперь глядел на пламя, и теперь, как никогда прежде, он был отличен от человека.

Сполохи огня делали кожу его прозрачной, хрустальной почти. И под нею виднелись седоватые тяжи мышц, желтоватая кость.

— Но года не прошло, как он взял в жены некую Колцунэ из Брэи... она так говорила, но я ей не верил. Колдовкам верить нельзя. Она родила отцу двоих детей. Тогда-то, думаю, и решила избавиться от нас с братьями. Она нашептала отцу, что надо бы с турками замириться, а когда Мехмед потребовал залога, то и оставить ему, что меня, что Дуцу... так часто делали.

Себастьян кивнул, хотя вряд ли Владиславу этот кивок был виден.

— Я прожил при дворе Мехмеда следующие восемь лет... я не скажу, что это были самые веселые годы в моей жизни. Дуца... оказался слишком красивым мальчиком, чтобы Мехмед устоял.

Губы сжались в узкую полоску.

— Дуца искал защиты, но что я мог сделать? Не скажу, что не пытался... пытался... только Мехмеду нравилось, когда я огрызаюсь. Думаю, он с самого начала собирался убить нас, но так вышло, что живыми мы были нужнее. Особенно, когда отца и Яноша не стало. Она избавилась от них, решила, что сама с Волохией управится. За его спиною станет. А Мехмед, значит, людей даст, чтоб недовольных заткнуть. Она была хитрой женщиной, Колцунэ из Брэи... только Мехмед слова не сдержал. Не знаю, может, презирал ее... а может, боялся? Колдовка же... главное, что он меня отпустил. Сказал, что отныне мне над Валахиею стоять. И чтоб помнил я его доброту, оставил при себе Дуцу.

Валахия... сгинула ныне Валахия... исчезла, как исчезают многие малые княжества. И ежели помнят о ней ныне, то только историки. Да и те, небось, больше интересуются тем, как именно глиняные горшки расписывали да сколько душ проживало в том же Брэи.

Только сами эти души им не интересны.

— Я вернулся. Мне не были рады вовсе. Многие полагали, что женщина — тварь слабая, ею легко управлять будет. А меня называли турецким выкормышем. Но нашлись и такие, которые вспомнили, что на отцовых штандартах дракон был. Я сумел власть удержать. И замок родовой вернуть.

— Этот?

Владислав кивнул.

— Много крови пролилось. Они думали, что за молодостью лет я глуп, что ничего не пойму, ни про отцову смерть, ни про Яношеву... его живьем закопали, а в могилу кол вбили. Отца же зарубили и собакам бросили. Дрянная смерть. Но я всех нашел... — эта улыбка была страшна, и Себастьян повернулся к огню. — Тогда я был меньше человеком, чем сейчас. За то, видать, и поплатился... лишь до нее не вышло добраться. Колцунэ из Брэи... а вот она добралась до Мехмеда. Она умела сладко говорить и громко плакать... я не знаю, что она ему сказала, но... он прислал мне братовы руки. И вот тогда...

Судорожный выдох потревожил пламя.

— Тогда я понял, что не ждать мне мира. А воевать... во всей Валахии людей меньше, чем в Мехмедовом войске. Как было одолеть? Тогда-то она и явилась, моя дражайшая тетка, про которую люди всякого говаривали.

— Эржбета...

— Эржбета Надашди, урожденная Баторова. Колдовка старого роду... она многое знала о том, что ныне забыто. О старых богах, и древних силах. Она умела звать ветер и град. Могла проклясть чумой. А могла и счастьем одарить, которое после обернется горем страшным, куда там проклятью... она была жестока до того, что и в наши темные времена само имя Эржбеты Надашди внушало ужас.

— Ты не испугался?

— Я вообще имен не боюсь, — ответил Владислав. — Но не скажу, что был рад ее визиту. Не было у меня веры колдовкам. Она же сказала, что желает помочь, что, если я соглашусь, она сделает меня сильным, сильнее любого человека... и не только человека. Я обрету вечную жизнь. Меня нельзя будет убить ни серебром, ни холодным железом, ни ядом, ни водой, ни огнем... я получу власть над многими тварями, которых люди именуют нежитью. А тако же сумею создать собственное войско, в котором каждый воин будет предан мне абсолютно.

Себастьян поежился.

Экое заманчивое предложение... от такого бежать надобно, не оглядываясь.

— А взамен?

— Правильный вопрос, — Владислав облизал ладонь. — Взамен я отдам ей свою силу. Добровольно. Тогда и ее сил прибудет.

Он замолчал и голову запрокинул.

— Видишь?

Себастьян тоже глянул: по потолку полз дракон. Огромная черная тварь, выписанная до того старательно, что гляделась живою. Себастьян видел и треугольную чешую, и лапы с чудовищными когтями, и желтые глаза, которые смотрели вниз с презрением, будто бы дракон недоумевал, как вышло так, что мелкие твари разглядвают его.

Да еще и без должного благоговения.

— Она сказала, что я отомщу за отца. За братьев. Что Мехмед не отступит — сбежит в ужасе... и все войско его... как и войско венгрского круля, каковой давно желал прибавить к своим землям и Валахию. Я исполню давнюю мечту отца. И стану володарем... первым могучим и вечным володарем.

Дракон смеялся во всю пасть.

Нельзя верить колдовкам!

— Я хотел ответить ей отказом, но... мне донесли, что Мехмед перешел границу. Он встал во главе многих тысяч, повел их по землям моим. Он разорял, что села, что города... что мне было делать?

Себастьян не знал.

Впервые он, пожалуй, искренне радовался тому, что сама жизнь избавила его от подобных решений.

— Я согласился.

Тишина.

И слышно, как ярится гроза, и отголоски чужой силы, дикой, лютой, ударяют по замковым стенам, да не смеют переступить границу их.

— По сей день я не знаю, где Эржбета взяла ту кровь. Черную, будто и не кровь вовсе, но сама тьма... это было даже красиво. Живой хрусталь и тьма заточенная... она сказала, что сначала заберет силу... и вытянула всю, до капли. Это было больно... но то, что началось потом... я помню камень, на котором умирал раз за разом, но уйти дорогою теней мне не было позволено. Помню, как вытекала моя кровь, а жилы заполняла та самая тьма. Как разъедала она меня изнутри, и я рвался, но не мог одолеть цепей. Моя тетушка была предусмотрительной женщиной. И обязательной.

Себастьяна передернула от этакой обязательности.

Уж лучше б просто убила.

— Полагаю, она надеялась, что я умру в процессе трансформации. Видите ли, князь, колдовки, конечно, твари коварные. Но они точно знают, что договор, заключенный на силе и крови, надобно соблюдать. Хотя бы формально. Ко всему ей было любопытно. Это уже я от нее узнал... она уже тогда была одержима мыслью о вечной жизни и вечной молодости. Искала рецепты... и наткнулась на один манускрипт, где описывались существа сумеречные, которых нельзя было назвать нежитью в полной мере. Они сохраняли рассудок, обладали многими удивительными способностями. И жили сотни лет, не меняясь ни на день... там их называли ламиями. Позже — носфератами. Она собрала обширную библиотеку... и когда удалось добыть крови носферата, то и решила поставить эксперимент.

— На вас?

Этакая родственная любовь была внове. И Себастьян вынужден был признать, что собственная его родня при всех их недостатках, еще не самый худший вариант. Все ж таки в его жизни до экспериментов дело не дошло.

— Мне нужна была помощь. Я был ведьмаком и сильным, а силы не бывает мало. Да и... она не особо рассчитывала на удачу, но все же была предусмотрительна. Со мной-носфератом она сумела бы договориться, вернее, сумела, — поправился Владислав.

...мальчик мой, выпей, — к губам прижимается холодный край кубка. И в горло льется что-то горячее, душистое. — Вот так... еще глоток...

Холодно.

Жутко холодно. И холод обретается где-то внутри Владислава. Снаружи жарко... он чувствует тепло, исходящее от жаровен, которых в комнате не то шесть, не то семь. И иное, человеческое... к нему вот тянет куда сильней, нежели к пламени.

Слышит теткин голос и стук ее сердца.

Запах... не ее, но из кубка...

— А теперь отдохни... все почти закончилось.

Он позволяет уложить себя.

Почти.

Закончилось.

Боли больше нет. А холод остался. И Владислав откуда-то знал, что холод этот с ним навсегда... его накрывают. И убирают фонарь от головы.

— Спи, мой мальчик, — этот голос притворно-нежен, но Владислав не верит ему. Но лежит. Слушает.

Скрип. И скрежет.

Вздохи.

Люди ходят... над ним... высоко... но шаги их слышны и через камень. Не только шаги... он вдруг начинает осознавать, что себя, что людей, которые есть законная добыча. Их кровь сладка, а еще позволяет ненадолго избавиться от холода.

Всего-то глоток...

Ему удается встать. Он позволяет себе думать, что происходящее — лишь странный сон. А во сне позволено многое. Выйти из подвала. Дверь открывается с протяжным скрипом, которого, однако, никто, кроме Владислава, не слышит.

Он поднимается по лестнице.

И выше.

И кривится от солнечного света, который слишком ярок. Более того, случайное прикосновение опаляет, заставляет отступить.

— Ты слишком спешишь, мальчик мой, — тетушка появляется сзади. — Дождись темноты.

Ожидание мучительно.

А она, находящаяся рядом, на расстоянии вытянутой руки, дразнит близостью.

— Нет, — Эржбета грозит пальцем. — Нельзя меня трогать. Ты и сам знаешь. Но погоди... я приведу кого-нибудь...

...служанку. Молоденькую пухлую девицу, которая только-только из деревни в замок перебралась. Она была неуклюжа и робка. И увидев Владислава, не испугалась, покраснела только, залепетала... глупости залепетала...

— Я очнулся рядом с девушкой. Мертвой девушкой... и я все прекрасно помнил. Как смотрел ей в глаза, и от взгляда этого она затихла. А я перервал ей горло. И пил кровь. Я весь был в этой крови... более того, мне хотелось вываляться в ней... измазаться... пропитаться этим запахом. И в то же время я понимал, насколько это... противоестественно, — Владислав выпустил когти. — А тетушка моя шептала, что это для меня нормально, что теперь я не совсем человек, и кровь — это сила.

Теперь он говорил очень спокойно, отстраненно даже.

А треклятый дракон, от взгляда которого Себастьян не мог отрешиться, будто бы ниже спустился. Любопытный. Ему ли не знать всей правды?

— Я ей не то, чтобы поверил, но то мое состояние... я осознавал, что все происходит наяву, но вместе с тем не отпускало ощущение нереальности... как выяснилось позже, тетушка, поняв, что трансформация удалась, попыталась подчинить мой разум... есть разные зелья.

— Но ей не удалось. Это не вопрос.

— На некоторое время удалось. Я плохо помню, что происходило со мной. Отрывками. Помню, как убивал. И как поднимал мертвецов, которые и вправду были послушны моей воле. Помню, как пытался сотворить из какой-то женщины свое подобие... и еще одной... тетушка желала обрести бессмертие, вот только те несчастные становились упырицами. Видите ли, князь, чтобы человек превратился в носферата, одной крови недостаточно. Нужна помощь того, кто кровь эту дает. Мне невероятно повезло... быть может, сам Хольм решил, что созданиям его пора вернуться... помнил я и как вел свое мертвое войско на Мехмеда... и тот действительно бежал в страхе... правда, перед тем посадил моего несчастного брата на кол... я в ответ сажал на кол всех турок... их было много... я почти обезумел от крови, но чем больше лилось ее, тем сильней я становился. И однажды словно очнулся. Это как... тьма схлынула. А я осознал, что... во что превратился. Она же стояла рядом, нашептывая, что все так, как должно бы... я в своем праве. В своей силе. Силы и вправду было много. Позже я узнал, что подобные мне невосприимчивы ко многим ядам. Да и не только ядам.