Чёрный пёс Элчестера. Часть вторая.

— О... — хмыкнул он, покачав головой. — Какие намерения... Не получится.

— Что не получится? — ощетинилась юная ведьма.

— Не бояться не получится, — пожал плечами рыцарь. И пояснил: — Потому что мы боимся не только за себя, но и за дорогих нам людей.

— Да, — кивнула девушка. — Только у меня не осталось дорогих людей. Их убили, если вы помните...

— Разве ты не встретишь больше никого, кто стал бы тебе дорог? Не глупо ли так считать, Мили?.. Если ты нашла в себе силы продолжать жить, жизнь рано или поздно вознаградит тебя, потому что она не только отбирает, но и даёт...

"Что я говорю? — сам поразился сказанному Фрэнсис. — Как я произнёс эти слова, если сам недавно искал смерти?"

— Быть может, — пожала Милица плечами. — Но ведь колдунья сможет защитить близких лучше деревенской пастушки! Я всегда умела слышать всё, что вокруг. Мир шепчет, Фрэнсис, он не молчит! — глаза её засияли. — Он сам подсказывает слова и заклятья, их надо только понять и запомнить...

Сердце юноши сжалось от неведомого трепета и боли.

Вот ты какая, Мили...

Чёрт возьми, значит, её прежнее фамильярное тыканье, так раздражавшее его — отнюдь не вульгарность простолюдинки. Что до людских условностей той, с которой на "ты" ветер и пламя, силы земли и воды ручьёв?..

— Господи, какая ты необыкновенная, — тяжело вздохнул молодой граф и в задумчивости опустил взгляд на разложенные травы. — Хотел бы я слышать, как ты... Ты говоришь, что всё на самом деле лежит перед нами, как открытая книга. Если ты права, если понять некий принцип, некий закон, то можно познать самые невероятные тайны!

Мили потупилась и негромко усмехнулась.

— Главное, чтобы тайны, познанные тобой, хотя бы не мешали другим людям жить...

Фрэнсис вздрогнул от этих слов и быстро поднял голову — вглядеться в лицо собеседницы.

Синие глаза, мягкие волны волос...

Нет, не может быть, чтобы, так заботясь о людях, нося в себе такой океан милосердия, Мили опустилась до приворотных зелий! Глупость... Нелепый сон... Эта тяга, это влечение — его и только его!

Он накрыл её руку своей и чуть сжал. Пальцы Милицы были холодны.

Девушка настороженно распахнула глаза, взгляд стал испытующим.

— Лорд Фрэнсис?..

Он улыбнулся, вспомнив о коробке, купленной в Клагенфурте и притороченной к седлу...

— Мили, ты умеешь играть в шахматы? — спросил лорд Элчестер.

...Её забавляли сами фигурки, удивляла доска, поделенная на чёрно-белые поля, но девушка быстро поняла принцип игры и то, как ходят фигуры. Ум её оказался пронзительным и цепким: проиграв первые две партии, уже на третьей она заставила своего соперника серьёзно задуматься, и юноша понял, что испытывает истинное наслаждение, что упивается игрой! И весь мир сузился до квадратного пространства доски...

В конце концов одержав победу, Фрэнсис вскочил и порывисто заключил Мили в объятья, она успела лишь коротко охнуть... а в следующую секунду на него обрушились совсем иные ощущения: её трепещущий стан — под его руками, её грудь — прижатая к его груди, её изумлённые, звёздные глаза, вспыхнувшие жаркой краской щеки — так близко; дыхания смешиваются...

Миг мучительного колебания, когда судьбы балансируют между "да" и "нет"...

Будь оно всё проклято, этой битвы ему не выиграть...

Её губы были мягкими и ещё хранили вкус лесной малины, и каждая жилка в его теле натянулась, словно тетива, вибрировала и пела, а вместо крови словно пламя наполнило сосуды, знойным маревом затуманивая глаза, колотясь в висках... О боже, боже... Он целовал её, эту красавицу, целовал ведьму... хотя с гибели его невесты миновало всего два месяца...

Провались оно в преисподнюю, это лесное дивное создание, возникшее на его пути, этот новый смысл жизни... если цена этому счастью: предать его голубку, его Фредерику... Её память...

Губы Милицы открылись навстречу его губам — не сразу, несколько секунд он срывал с них лёгкие целомудренные поцелуи, как мелкие ягоды лесной малины — а потом они отворились, и это было — как полная пригоршня дурманной сладости, и его язык провел по гладкой твёрдости её зубов, нежности нёба и шелковистости щёк — изучая, осваиваясь, принимая...

Поначалу она смущенно отводила свой язычок, но вскоре, расшалившись, уже намеренно не давала Фрэнсису нащупать его, лишь временами, играя, коротко дотрагивалась до языка юноши — и тогда оба вздрагивали от огненного вала наслаждения...

Девушка расслабилась в объятьях молодого человека, закинула руки ему на плечи, глаза обоих были полузакрыты: и Фрэнки, и Мили полностью сосредоточились на своей игре. А потом Милисента её прекратила, теснее прижавшись губами к его губам — и у обоих вырвался глухой стон, и поцелуй стал твёрже, глубже, серьёзнее. Потом Мили чуть отстранилась, отдёрнула губы — но языка не отняла, и Фрэнсис, негромко хмыкнув от изумления, принял и эту игру. Милица тихо смеялась, и он вторил ей, когда розовые кончики сплетались, подобно змеям, трепеща и лаская чуть опухшие губы... И вдруг Милица, вновь прижавшись всем телом, приникла ртом ко рту Фрэнсиса — и вновь поцелуй стал неистовым, едва ли не яростным.

В какой-то миг их взгляды встретились, и в головокружительной бездне её взора он прочёл: "Я твоя!".

Что ты делаешь со мной, ведьма?..

Они наконец разжали объятья, тяжело дыша. Мили прижала ладонь к губам, улыбаясь:

— Вот это поцелуй! — выдохнула она.

Фрэнсис был полностью с ней согласен. Даже с Фредерикой у них не было ничего подобного — да и не могло быть. Фредерика, его невеста, была леди, и до свадьбы жених мог лишь украдкой целовать её, в те ускользающие мгновенья, когда никто не видел... Да и как мог он оскорбить свою госпожу таким неистовством?..

А Милица... Милица всего лишь крестьянка. Которую он хочет — и получит.

И всё же... Всё же она не заслуживает предательства. Не заслуживает обмана. Между ними — не только желание, между ними ещё и доверие. Он обязан ей жизнью. Она — ему...

Как много, чёрт возьми, успело возникнуть между ним и этой девушкой всего за два дня! Поэтому... да, пожалуй, ей стоит обо всём рассказать, а там — пусть решает сама.

Впрочем, должна же Мили, при её уме, понимать, что крестьянка не пара дворянину! Он может с ней развлечься, но возвысить до законной супруги не помыслит.

— Милица... — он глядел под ноги, — полагаю, на эту ночь нам будет достаточно одной постели...

Она хмыкнула, старательно глядя в сторону.

— Да... Думаю, что да. — И вдруг добавила: — У меня ещё никогда не было мужчины, и я счастлива, что первым будешь — ты...

Он смутился и отвёл глаза:

— Счастлива? Мои поступки не совместимы с честью рыцаря...

— А мои — с девичьей честью, — чуть грустно улыбнулась ведьма. — Честь на честь — обмен равноценный, не так ли?

— Нам надо будет поговорить, Мили...

— Конечно, — кивнула она. — А сейчас я, пожалуй, ненадолго уйду...

— Куда ты?..

Чёрт, почему он встревожился? Почему чувствует себя виноватым?..

Милица остановилась в дверях, обернулась с улыбкой:

— Да так, травку одну поищу... на всякий случай!

И с этими словами убежала.

Фрэнсис кое-как доковылял до крылечка: рана ещё давала себя знать, и ходить было больно, но он всё-таки дошёл.

Остановился на крыльце, прислонившись к притолоке, и осмотрелся.

Над долиной вздымалась величественная гора, нависая хмурыми скалистыми обрывами, напоминая замершую на своём взлёте волну: так смешались в её очертаниях округлость вершины и нависающие над склонами утёсы. Лес в округе молчал, принимая последние ласки солнца, а по низу, по влажной росной траве, уже стлался сизый туман, полотнами ложась на луг, что окружал дом и постройки вокруг: то ли амбар, то ли конюшня, колодец на дворе, сеновал, сарай... Разбойники прочно обосновались здесь — а сейчас всё хозяйство досталось им: ему и Мили... И на безумный краткий миг подумалось: как неплохо бы было забыть обо всём на свете, остаться здесь, в этой безвестной долине, жить, как простой человек, промышлять охотой, радовать эту необыкновенную девушку цветами, растить детей...

Неплохо — но невозможно...

Поляна со стороны скал обрывалась пропастью, из ущелья глухо доносился рокот воды. Небеса наливались густой синевой, солнце давно скрылось за деревьями... О боже, за какой травой отправилась эта сумасшедшая на ночь глядя?..

— Мили! — крикнул он. — Мили!

Округа ответила гулким эхом, ухнула вдали ночная птица, да ветер прошумел по вершинам, запутался в метёлках уснувших трав.

Фрэнсис развёл во дворе костёр, надеясь, что девушка увидит из леса его свет и выйдет к дому. И сидел на старой колоде, обхватив руками плечи в разодранном блио, ёжась от зябкой ночной свежести, и молча глядел в огонь, время от времени подкидывая поленья и сучья. Господи, куда же она пошла, куда пошла?.. Как он сможет её отыскать в лесу: ночью, раненый, едва переставляя ноги?.. Эта ведьма сведёт его в могилу!

...Она обрушилась на него сзади, бесшумно и мягко, как сова, обняла за шею, и плащ, его собственный плащ, в который она была одета, укрыл его тёплыми объятьями, и волосы Милицы смешались с его прядями, когда она нагнулась, чтобы поцеловать Фрэнсиса в щёку.

— Я её нашла!

— Идиотка! — рявкнул юноша, вскакивая и разрывая кольцо её рук. — Куда ты помчалась, на ночь глядя? Я чуть с ума не сошёл! Ведь случись что с тобой, как я смог бы помочь?!.

— Фрэнки, — Милица очаровательно сложила руки в молитвенном жесте, — когда ты сердишься, ты такой обаятельный! Ну, со мной же ничего не случилось, правда?..

— Правда в том, что тебя следовало бы хорошенько отодрать!

— Не будь занудой! — состроила она милую рожицу. — Сейчас мы с тобой поужинаем, поговорим, о чём ты хотел, а потом — всё остальное... — в её глазах блеснули лукавые искорки. — Но сначала я сделаю отвар, не зря же я её разыскивала! Уже отчаялась, думала, не найду! Сиди, тебе тяжело ходить, я всё сама принесу.

Милица умчалась в дом, и вот уже вернулась. Над костром повис их дорожный котелок, на земле скатертью расстелилась рогожа, и на ней Мили аккуратно разложила тонко нарезанное варёное мясо, оставшееся ещё с обеда, рассыпчатые ломти хлеба, уже очищенные куриные яйца... А венчал всё большой горшок орехов в меду, бочонок с которыми эта лиса отыскала в погребе.

Фрэнсис лишь покачал головой. Что он мог поделать? Ему было так уютно рядом с этой девушкой, которая столь заботливо относилась к нему. И все её движения, походка, непроизвольные жесты наполняли звенящим напряжением, какой-то трепетной жаждой всё его тело... И зачем она так смотрит, так искоса, лукаво смотрит из-под опущенных ресниц?

Мысли об еде окончательно оставили Фрэнсиса, взгляд девушки будил в нём иной голод — и она прекрасно осознавала это, слишком довольной была её улыбка.

— Ты совсем не ешь, Фрэнки... — вздохнула негодница.

— Не хочу... — покачал головой лорд.

— Тогда отпей отвар. Хоть три глотка!

Он покорно отпил и поставил котелок на землю.

— Всё. Больше не хочу... — Голос его стал низким и хрипловатым. — Мили... Я хочу тебя...

— Я тоже, — улыбнулась девушка. — Не спеши, милый, у нас много времени, целая ночь... И целый день... Много ночей и дней... столько, сколько захочешь... Я твоя, твоя с той минуты, как ты спас меня... Тебе стоило лишь пожелать... Но прежде... — она подсела ближе, погрузила свои пальцы в его волосы. — Ты хотел поговорить со мной, правда?..

И её глаза вдруг стали очень серьёзными, в них чистым заревом горела лишь нежность.

Фрэнсис вздохнул, опустив взгляд. Разговаривать хотелось меньше всего. А не объясниться было бы подлостью — он сам толком не смог бы объяснить, почему.

На земле плясали тени костра, вокруг шумел лес... А над головой сияли удивительно яркие звёзды.

— Мили... Милисента... — Фрэнсис с трудом подбирал слова. — Знаешь, ты не первая моя женщина, но только с тобой я перестал понимать, что совместимо с честью рыцаря, а что нет.

У меня были и служанки, и дочки крестьян... Нет-нет, не думай, будто я навязывал им свою волю как господин... нет. Они лишь развлекались со мной, как и я с ними... возможно, тешили свое тщеславие... С ними было просто. Деревенские потаскушки, которые хотели быть игрушками лорда — и становились ими. Они всё понимали... А с тобой... Чёрт побери, Мили, я окончательно запутался в себе! — Фрэнсис стиснул зубы. — Ты ведь доверилась мне, ты попросила защищать тебя...

Он глубоко вздохнул и несколько мгновений молчал, отвернувшись, пытаясь совладать с собой. Наконец продолжил:

— Ты чиста, как лесное озеро, и так же готова меня принять... Но я не хочу пользоваться твоей наивностью! Быть может, ты любишь меня, быть может, думаешь, что любишь... А я любил! У меня была девушка, её звали Фредерика, леди Уэлчерста, и я любил её всей душой, чисто и искренне. Я не смел даже помыслить коснуться её до свадьбы, и мечтал о ней, как путник мечтает о ночлеге... Странно, что я говорю о ней — с тобой. Видит бог, я не хотел!

Рыцарь снова замолчал, глядя под ноги. Золотые тени костра ложились на его лицо, хмурое и напряжённое, и так отчётливо была видна запёкшаяся кровь у виска — след от удара в недавней схватке...

— Не хотел, чтобы ты подумала, что я взываю к твоей жалости или что я отталкиваю тебя... О нет, Мили, так, как я хочу тебя, я не хотел даже Фредерику. Чувства, что дарила мне моя голубка, верно, можно испытывать к ангелу: нежность, почтительность, восхищение... Меня не бросало в жар, стоило мне случайно соприкоснуться с ней руками. Не льсти себе, Мили, что я жажду тебя больше, потому что за это женщине, скорее, стоит разгневаться...

А потом... Потом...

...Фрэнсис рассказывал эту мучительную для него историю, и в глазах его не было слёз. А во взоре Мили светились сострадание, боль и понимание.

И — слёзы...

Девушка накрыла его руку своей, а другой нежно гладила по щекам...

— Понимаешь, в тот, последний раз, она просила меня быть с ней. Она просила... Это должна была быть она, Мили, а не ты. Прости. — Фрэнсис сжал кулаки и опустил голову так низко, что тёмные пряди закрыли лицо, и глухо продолжал: — И ей, моей голубке, я отказал! А теперь во мне всё трепещет, стоит тебе пройти рядом, стоит дотронуться до меня... Быть может, ты меня приворожила, но я так не думаю: когда?.. Я сам виноват в своих греховных стремлениях, но, Мили... меньше всего я хочу, чтобы ты стала жертвой моей прихоти...

Милица покачала головой.

— Понимаю... — тихо промолвила девушка. — Что ж... Меня тоже тянет к тебе, и тянет сильно... И я знаю, что мне никогда не сравниться с леди. Я обязана тебе жизнью, и, если смогу хоть немного избавить тебя от страданий, утолив твою жажду... лишь позови, я всегда приду. И никогда не буду навязываться. Желание и благодарность, Фрэнсис, это не любовь, они не требуют взаимности. Что же до моего доверия... Не терзай себя. Разве ты будешь со мной против моей воли?

— Я... понял тебя. Не знаю, почему так мучительно... Я желаю тебя с той минуты, как увидел. Я не хочу стать причиной твоих слёз... Ты... такая тёплая! — граф запнулся. — А если потом оно не отступит? — в глазах Фрэнсиса стоял страх. — Мили, что же будет дальше?