| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Я сегодня немного занят, барон Моунт. Завтра утром вы можете прийти ко мне в кабинет, — Августино шагнул вперед, требовательно намекая, чтобы ему освободили дорогу. А сердце забилось невероятно быстро и уши вспыхнули.
— К сожалению, падре, завтра с утра я не могу, — Пьетро изобразил покорность судьбе. — Весь день занят на службе. Вот еще и карту потайных ходов нужно составить. Возможно, еще раз придется их все обежать, — честные глаза юноши ну ни на что не намекали. — Пожалейте меня, падре, я же прошу выполнить ваш долг. — Если вдруг его Август опять заартачится, следующим ходом барон намеревался бухнуться на колени при всем честном народе и очень громко попросить исповедовать. После такого инквизитор ну никак не мог отказать. И хорошо, что здесь не было ни милорда, ни Алонсо — те быстро бы просекли, что их воспитанник чего-то добивается от посланника Папы.
Стараясь взять себя в руки, Августино отступил от выставленной руки, что не давала ему пройти.
— Я могу уделить вам пять минут, — сказал глухо, видя, что некоторые из гостей наблюдают за молодым бароном и священником. — Но не лучше ли вам обратиться к вашему духовнику? Идемте, если не хотите, чтобы драгоценные минуты закончились? — сунув руки в широкие рукава, священник все же вышел в коридор и направился со своими людьми в покои, зная, что Пьетро идет следом и скоро придется выпроводить его прочь.
Зайдя в спальню, выделенную Августино, юноша тщательно закрыл за собой дверь и смиренно опустился перед инквизитором на колени.
— Падре, — барон Моунт запрокинул голову и смотрел прямо в лицо инквизитору, вместо того, чтобы покорно разглядывать ворсинки шкуры, брошенной на полу. Взгляд горел огнем, но не похотливым, а каким-то сумасшедшим. — Я согрешил, хотя и не понимаю, почему это считается грехом. Возможно, если бы это касалось только соблазненного нечистым тела, я бы смог понять, что это был грех. Но ведь любовь — это не грех? Любовь божественное, светлое чувство. Я согрешил — я влюбился.
— За любовь не судят. — Августино пожал плечами. — Вы должны говорить не со мной, а со своим духовником. Почему вы опять пришли ко мне? Барон Моунт, я понимаю, что... вам кажется возможным искушать судьбу и подвергать других опасным соблазнам, но это неправильно, — зелень глаз чуть потемнела смущением от страстного взгляда.
— Я не могу этого сказать духовнику. Я не могу подвергнуть вас опасности. Август, — выдохнул Пьетро и подвинулся вперед. Теперь их разделял только небольшой шаг. — Я о вас говорю.
— Вы не смеете мне этого говорить, — священник покачнулся, в глазах потемнело от признания. — Я духовное лицо. Вы должны немедленно покинуть мою комнату.
Августино задыхался, бросился к столу и отвернулся, чтобы ртом хоть немного вдохнуть воздух. Он и так сделал нечто совершенно ужасное прошлой ночью, чтобы теперь слушать признания черноволосого северянина, от присутствия которого внутри все полыхало и лишало спокойствия.
— Я не могу, — Пьетро подошел со спины и обнял инквизитора за талию. Длинная красная ряса дико напоминала тонкую ночную рубашку мужчины и от этого кровь бурлила пузырьками желания. — Я не просто хочу вас, — он прижимался все сильнее к экзотической чувственной статуе, вдыхая пьянящий запах волос, так напоминающий о вчерашней ночи. — Это больше меня, до боли в сердце. Я не могу уйти.
Склонив голову к груди, Августино держался за спинку массивного резного стула и покрывался пятнами волнения. Руки, обнимавшие сзади, прижимали к себе настойчиво и упрямо. От чего в паху все горело, жаркая сцена вчерашней ночи представала перед глазами слишком живо и ярко.
— Вам нельзя здесь оставаться, — неуверенность голоса выдавала посланника с головой. — Здесь мои люди, здесь нельзя.
— Я запру дверь, — пробормотал Пьетро, зарываясь лицом в волосы мужчины, оглаживая его живот, спускаясь все ниже и ниже, пока ладонь не легла на плоть инквизитора.
Августино моргнул, уходя от тесного контакта, и вжался ягодицами в пах юноши, где очевидным намеком в него упирался член. Выдохнул шумно, теряя соображение. В достаточно светлой спальне, залитой вечерним солнцем, вдруг стало темно.
— Мне должны принести ужин сейчас. Пьетро, я не могу закрываться. Я священник, — хотелось сказать об искушении, но подушечки пальцев уже нежно поглаживали ствол.
— У вас сейчас исповедь. Подождут, — юноша не выдержал и потянул тяжелый подол рясы вверх, чтобы добраться без помех до желаемого. — Дверь я закрыл на засов. На всякий случай. Чтобы никто ничего не услышал. — Хотелось убрать слишком длинные для данного момента волосы Августа на бок, чтобы целовать его шею, но барон не в силах был отпустить мужчину. Потому поцелуи ложились на волосы.
Августино приходилось все сильнее опираться на стул, который встал на передние ножки и уперся спинкой в стол. Ткань скользила вверх, собираясь в пышные складки, медовый свет окрашивал измененное желанием лицо молодого священника, который прогнулся вперед под весом Пьетро и теперь стонал от пальцев, добравшихся до его плоти, и шепота, искушающего и требующего отдаться близости и на эту ночь.
— Август, — голос дрожал, и юноша сам себя не узнавал в том странном существе, в которое он превращался рядом с инквизитором. — Не отталкивай меня, — а пальцы оглаживали горячесть мужского достоинства его теплого, плавящего разум, со сладким запахом Августа.
Пьетро развернул на себя потерявшегося в происходящем мужчину и, упав на колени, принялся покрывать поцелуями его плоть. Инквизитор, красная ряса... Самые страшные священники... Барону было все равно — и вместо смиренных поцелуев в перстень, он страстно целовал то, что сейчас хотелось больше всего на свете — его Августа, его любовника, его любимого. Невозможно так быстро влюбиться, но Пьетро осознал, что именно это произошло, и теперь казалось ужасно несправедливым, что они разъединены дурацкими догмами. Ну хотя бы сейчас хотелось почувствовать мужчину в себе или самому взять — неважно.
На губах сладко теплилась страсть, перекатывающаяся тихими вздохами вместо обещанных себе молитв. Августино трясло от того, что Пьетро делает это здесь и теперь, когда вот-вот могут явиться слуги и принести ужин и горячую воду. Он добрался до члена, возбуждая за несколько минут до нетерпения, требовавшего сдаться во власть желания.
Вчера все происходило слишком быстро, теперь посланник желал больше, хоть и повторял себе "нельзя", но он опять толкался в рот барона и уже сжимал его плечи пальцами.
— Я приду. Я обещаю, что сам приду сегодня. Через час. Дай мне время...
Пьетро что-то согласно промычал, но сейчас нужно довести дело до конца. И он торопился, искусно и быстро доводя до изнеможения, до выплеска семени, который последовал вскоре. Отпустив мужчину и слизывая его вкус с губ, барон невольно подумал, что падре возбуждает опасность, и это было здорово.
Все еще оставаясь на коленях, юноша разгладил рясу, возвращая ее в первоначальный вид, и пробормотал, целуя перстень:
— Я буду ждать вас.
Когда барон Моунт соизволил покинуть спальню, представленную любезно сюзереном для посланника, Августино еще несколько минут стоял в полной прострации и тупо смотрел в одну точку. Двери вскоре открылись. Пришли слуги, принесшие бадью и воду. Процедура омовения прошла в полной тишине, и все боялись оторвать инквизитора от его размышлений. Но тот, сидя в теплом настое из трав и позволяя мыть себе голову, думал не о божественном, а о том, что пообещал только что. И боялся, что мысленно уже переступил порог.
И отправился к Пьетро. Как ни странно дрожь от этой крамолы сладостно впивалась в душу. Даже ужин прошел в борьбе с собой. Августино запрещал себе даже возможность того, что поступится с совестью. Но тело его жаждало любви и звало в комнату Моунта.
Августино не явился через час. Гораздо позже, вдоволь насопротивлявшись себе, вдоволь находившись по коридорам и, краснея, постучал в заветную дверь.
Когда перенервничавший Пьетро открыл дверь и увидел инквизитора, на него накатила такая слабость от облегчения, что он чуть, было, не оперся о косяк рукой, но сразу же пришел в себя и буквально втащил Августино в комнату. "Вот черт, сказал бы кто-нибудь мне, что я когда-либо с таким нетерпением буду ждать инквизитора — обсмеял бы. Как минимум", — подумал, страстно и нетерпеливо целуя любовника. Это была последняя связная мысль за вечер.
Предыдущие были не очень радостными — юноша опасался, что Август не придет. Конечно, завтра попытки встретиться опять продолжались бы, но как же хотелось, чтобы слова, сказанные дрожащим голосом, оказались правдой! Обещанный час он потратил с пользой — поел, привел себя в порядок, все подготовил, и за лишние минуты ожидания исходил комнату бесчисленное количество раз волнующимся и чуть беснующимся тигром.
Августино оказался в крепких объятиях и не успел уследить, как барон резко закрыл дверь, затягивая его внутрь. Горячие руки сразу притянули инквизитора к себе, а губы обескуражили страстью и томившейся столько времени нетерпеливой жаждой.
Священник и сам зарылся пальцами в буйной шевелюре Пьетро, пугаясь своих желаний, нетерпения, с которым теперь проник рукой под рубашку, лишь бы вновь провести по коже барона.
Тот порадовался, что оделся совершенно правильно — рубашка да длинные штаны, что носят простолюдины. Две завязки и все! "Прямо сейчас раздеваться или все-таки повременить?" — мысль носилась мечущейся птицей, пока юноша стягивал с себя рубашку. Сильные мышцы красиво обрисовали тело, пока он быстро избавлялся от явно не нужного сейчас предмета гардероба. Быстро — потому что пришел! Август пришел, Августино... Вновь пахнущий своими странными, непривычными травами. "Неужели специально добавляют, чтобы подследственные сходили с ума от страсти? Так ведь и допрашивать толком не нужно, достаточно просто обнять... Вот чееерт...", — дурацкие размышления только прибавляли странного жара, заставляя целовать до одури и пытаться одновременно развязать запутанную странным узлом веревку, которую инквизитор носил вместо пояса. Та, зараза такая, не поддавалась.
Спешка барона Моунт лишь больше добавляла сомнений. Лишь окрашивала опасными вопросами душу Августино, который хотел понять, что будет дальше, но ответов на них не находил. Скоро он отбудет в Рим, скоро прибудет новый архиепископ.
— Остановитесь, Пьетро, прошу вас, — отодвигая от себя юношу, священник заглянул в ошалелые глаза. — Я не за тем пришел. Вы должны забыть, что было вчера. Я не могу ответить вам... взаимностью, — зеленые глаза горели изумрудами, бронза кожи блестела в отсветах факелов.
— Я тоже не могу, — Пьетро продолжал крепко держаться за дурацкий плоский узел, не давая Августино отодвинуться далеко, — прекратить. — Он сделал шаг вперед, вновь прижимаясь к мужчине. — Послушайте, падре, — слова проходились теплыми губами по краснеющей щеке инквизитора. — Вы ведь... Вернее я... Да, я не очень хороший человек, мне есть с чем сравнить. Это не похоть, это не желание позабавиться или приятно провести время. Это другое. Любовь ведь дает бог, и если бог дал, значит он хочет этого, — он опять крепко сжимал забравшегося к нему в душу южанина, и тело пробивало дрожью в ожидании ответа. — Август... Вы же чувствуете это...
— Я чувствую, что сгорю в огне, — щеки Августино вспыхнули. — У вас хорошо подвешен язык, вы умны и вас ждет блестящее будущее и карьера. Вы должны понять, что я всего лишь гость в вашей жизни, что мой путь и моя судьба связана с Церковью, со служением. Я уеду через несколько месяцев... — посланник Рима весь горел от близости барона, чуть ли не умоляя того всем видом прекратить. Разум шептал, что тело сдается ласке, что его душа тянется навстречу, но нельзя поддаваться искушению. Нельзя.
— А я могу завтра умереть, — Пьетро стиснул зубы, желая хоть на мгновение успокоиться, а не начать делать то же самое, что пару часов назад. — Какое это имеет значение? — чуть безумный взгляд отстранившегося барона жадно оглядывал изменившееся лицо мужчины. Красная ряса казалась темным пятном, утягивающим куда-то вниз, а глаза наоборот — звали наверх, в небо. — Зачем прямо сейчас предавать дар бога? — Нетерпеливый поцелуй утверждал чувства — такие, какие они есть, какие они должны быть, когда настоящие. Пьетро нежно раздвигал губы Августа, умоляя ответить, пустить.
И Августино сдался, впуская в рот язык, который сразу сплелся с его, как какое-то чарование, что больше слов и объяснений, и нелепых оправданий. Руки вновь обвили стройное сильное тело Пьетро, дрожание ресниц перепуталось с тенями по шее и плечам, как вязь, что проходит по всему телу, сильные пальцы чуть впились в кожу ногтями.
Теперь, сейчас, зачем? Августино не знал, лишь изумленно предавался своему влечению.
И вскоре вся одежда оказалась на полу — никому не было дела до аккуратного раздевания и раскладывания ее по стульям. Мелочи, недостойные внимания, которое все направлено на изучение и обладание — уже осознанное, хоть и слабо воспринимаемое разумом. Пьетро не понял, как они оказались на постели — как какое-то единое существо, которое не может теперь существовать раздельно. И юноша замер, срываясь дыханием на судорожные вздохи. Желания метались между двумя выборами — хотелось или взять Августа или полностью отдаться в его руки, но сможет ли тот? Должен — иначе бы не был инквизитором. Только нежно подтолкнуть.
— Август, — Пьетро странно нежно прошептал мужчине, которого уже успел придавить к плотному покрывалу с вышивкой в виде странных непонятных символов. — Возьми меня.
Он опять умолял себя взять, опять пробивал запретные барьеры и вновь его руки властвовали везде, доводя до безумства. Взять его? — в глубине зрачков появилось нетерпение, и Августино перевернул Пьетро на спину, точным движением раздвигая ноги, еще не зная, что его ведет самый сильный из инстинктов обладания, что назад нет никакой дороги. Выше поднять ноги, обхватить свой член и толкнуться внутрь, издав тихий стон.
Юноша втянул в себя воздух и толкнулся навстречу. Не зря надеялся и подготовился — чтобы избежать неприятных последствий в первую очередь для самого мужчины, если бы тот не знал, что делать, боялся и путался в сомнениях. Но нет! Август действовал так точно и именно так, как нравилось Пьетро, и от этого барону снесло голову полностью. Он захлебывался стонами, старательно двигаясь навстречу, стараясь угадывать желания, изменения темпа и жаждя, чтобы это продолжалось как можно дольше.
Августино забыл, кто он, где и зачем, он любил отчаянно, он упивался этим ураганом, что вырывался наружу южным жаром и зноем. Его резкие и сильные движения доводили до экстаза, за которым вспыхивает настоящее пламя. Всегда сдержанный, всегда закрытый, южанин был настоящим пламенем, не знавшим удержу.
Тела двигались в едином темпе и каждый раз, когда инквизитор входил в Пьетро, у юноши перехватывало дыхание, и он давился криком, нисходящим на хрип. И от этого странного удушения кружилась голова и комната, усыпанная белыми звездами, плыла и изгибалась перед глазами все быстрее и быстрее. Он пытался что-то сказать, как-то выразить обуревавшее его чувство, но не мог, лишь выгибался в руках мужчины, открываясь полностью и позволяя делать с собой что угодно.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
