Донор

— Если бы я не был таким тютей, в тот день за рулем был бы я.

— Перестань, — я резко поставила чайник на стол. — Ты ни в чем не виноват. Никто не виноват в том, что люди уходят.

— Легко говорить, — начал он, но я прервала его, не дав закончить:

— Не легко, — и взглянув в мои глаза, он, наконец, что-то понял, увидел в них. — Ты еще кого-то потеряла?

— Родителей, — выдохнула я, хотя не думала, что стану говорить с кем-то посторонним на эту тему. — Я была совсем маленькой, когда они разбились.

Он молчал, не зная, что сказать.

— С тех пор так и живем с бабулей, — закончила я.

— Выходит, машины отняли у тебя все, — криво усмехнулся он. — А я все-таки катаюсь на одной из них.

— Это вовсе не допрос, — произнес он после затянувшейся паузы, нарушаемой лишь нашим сербаньем горячего чая, — но мне просто не с кем поговорить о брате. Родители после его смерти предпочитали не подымать эту тему, а больше было, в общем-то, не с кем. Друзья выросли и разлетелись кто куда, девушки у него не было, — он запнулся, — прости, просто я ничего не знал о тебе.

— Да нечего обо мне знать, — произнесла я с досадой, судорожно думая о том, что же ему сказать так, чтобы не сказать ничего лишнего.

— Каким он был? — вдруг спросил Дима. — Для тебя?

— Симпатичный, сильный, временами опасный. Я его почти не знала, Дима, просто воспоминание, когда увидела тебя, случайность.

Как мне показалось, Дима мне не поверил, но ничего не сказал.

— А как вы познакомились с Ниной? — спросила я, лишь бы сменить тему.

— В баре, — ответил он, как само собой разумеющееся, а я подумала о том, что никогда не бываю в таких заведениях, за исключением тех редких раз, когда мы были там вместе с Ниной. — У нас было что-то вроде корпоратива, — он снова взглянул на меня и вдруг произнес: — жаль, что там не было тебя.

— Почему? — искренне удивилась я.

— Нина никогда не смотрела на меня так, как ты, при нашей первой встрече. — Он вздохнул, отводя взгляд. — Я даже впервые за все эти годы снова позавидовал брату.

— Глупости, — бросила я, в то время, как внутри меня что-то испуганно дрогнуло, словно меня поймали с поличным. Я ведь не любила призрака, верно? Ведь не любила, не должна была. Мне снова стало грустно, и, заметив перемену моего настроения, Дима поднялся из-за стола:

— Спасибо за чай. Попрощайся с бабушкой за меня.

— Хорошо, — кивнула я, подымаясь вслед за ним.

— Можно я загляну к тебе как-нибудь еще? — спросил он уже у самой калитки, куда я его вышла проводить.

— Заглядывай, — хотела я ему сказать, но смогла произнести только: — Зачем?

— Прости, — произнес он, развернулся и направился к машине. Его спина и плечи сзади были такими же, как у Андрея, только он был настоящим, из крови и плоти, и он уходил от меня, а я стояла и безразлично провожала его взглядом, позволяя этому случиться.

— Дима!

Он обернулся и посмотрел на меня.

— Заходи как-нибудь, — пожала я плечами и выдавила из себя напряженную улыбку.

Он просиял в ответ, и махнув мне рукой, сел за руль. Его хонда, покачиваясь на наших колдобинах, вскоре скрылась за поворотом, а я продолжала стоять и смотреть ей вслед, пытаясь понять, что же я чувствую на самом деле.

— Ба, — я подняла руку, увидев ее на пороге веранды, — даже не начинай.

— Как-никак, а у меня жизненного опыта побольше будет, — проворчала старушка.

— Я знаю, что ты скажешь: что с подругами так не поступают и так далее, и тому подобное.

— Я скажу, что правильно сделала. Нинка твоя — такая птица, которая найдет себе еще сотню разных парней, а вот у тебя он, может, тот самый единственный, — выдала бабушка, а я застыла на месте от неожиданности. Вот уж чего я от нее не ожидала: думала, кто-кто, а она будет защищать общественную мораль.

— Но он же — парень моей подруги.

— Ну и что? Тебе с подругой что ли жить всю жизнь? Нет, тебе нужна семья, близкий человек рядом. А Нина твоя — она и не подруга вовсе, я тебе давно хотела сказать, да огорчать не хотела. Так, знакомая, с которой вы общаетесь от нечего делать.

— Ба, да с чего ты вдруг так на нее ополчилась?

— Потому что она никогда ничего хорошего для тебя не сделала, только использовала, когда ей это нужно было. А так, хоть бы раз появилась, когда ты болела. — Бабушка стрельнула в меня глазами. — То-то и оно, что ни разу, вот тебе и подруга.

Мне сложно было поспорить с бабушкиной логикой, но если не Нина, то получалось, что у меня и вовсе нет друзей, а с этим я смириться никак не могла.

— Замучили вы меня все уже с этим Димой, — произнесла я, — он для меня — никто, и ничего не значит.

— А я говорю — хороший парень, — в сердцах произнесла бабуля, — и дурой будешь, если упустишь его. Мать твоя тоже всю молодость в облаках летала, пока не долеталась... — и тут бабуля осеклась, поняв, что зашла дальше, чем нужно.

— А вот об этом, ба, можно поподробнее? — придвинулась я к ней, не давая увильнуть от темы. — Кто был мой отец? — Спросила я настойчиво, грозно сверкая на бабулю глазами.

— Ты прекрасно знаешь, — ответила она.

— Официальную версию — да, — произнесла я, начиная сердиться, — а теперь, пожалуйста, правду.

Бабуля вздохнула, опускаясь на стул, и понимая, что теперь я от нее не отстану.

— Да был один, старше ее, она ведь совсем девочка была, а он вертелся вокруг и так, и эдак. И машины у него были дорогие, и костюмы хорошие, и подарков вечно куча — не нравилось мне все это, сразу. Не могло быть у простого человека столько всего.

— И что? — я присела рядом с ней, — что было дальше?

— А что дальше: она влюбилась в него, как идиотка, чего он и добивался. А в один прекрасный день он исчез вместе со своим обаянием и подарками, а у Светы остался последний его подарок — ты.

Я откинулась назад, прислонившись к стене дома.

— Значит, это все правда, мой отец — вовсе не мой отец.

— Нет уж, — возразила бабуля, — он-то как раз и есть твой отец, потому что помог Свете и в больнице договориться с родами, и заботился о ней во время беременности, и потом хорошо и к ней, и к тебе относился. И что, что был не очень красив и обыкновенный инженер, зато остался рядом.

— Хорошо, — согласилась я. — Но кто был тот, что зачал меня?

— Ох, и слова ты употребляешь, — всплеснула руками бабушка.

— Ба, мне уже не десять лет.

— Откуда мне знать, все, что о нем знала — уже сказала тебе. Гастролер: вскружил голову и исчез. Правда, надо сказать, что он и меня тогда, дуру старую, обаял настолько, что я не прогнала его из нашего дома поганой метлой, а надо было.

— Ба, во мне что-то от него есть?

— Разве что твоя ветреность, — с укоризной посмотрев на меня, ответила она.

— Да, обаяния во мне точно ноль, — разочарованно вздохнула я.

— Дурочка, ты когда-нибудь в зеркало на себя смотрела? Ты же просто красавица, — произнесла бабуля.

— Ты необъективно ко мне относишься, — улыбнулась я и, заключив бабулю в объятия, покачала ее на кресле.

Мы обе рассмеялись, и в тот момент мне стало почти безразлично, кто же мой настоящий отец. Ведь я его все равно не знала. Ну, сказала бы мне бабуля, что это был Клинт Иствуд — и что бы это изменило? Да ровным счетом ничего. Иногда лучше не заглядывать в папки со старыми бумагами, чтобы не разочаровываться в своей жизни, в людях, которые много для тебя значили, и не предавать их память.

* * *

— Ты встречалась с моим братом, — произнес он, как только появился ночью в моей комнате.

— Да, — сказала я, рассматривая его лицо, и теперь замечая, что он выглядел моложе Димы. Лицо Андрея было юным, а у Димы уже проявились мужские черты, характер и местами пролегли складки, которые свидетельствовали о пережитых годах, трудностях и радостях. Только глаза Андрея были другими, и именно из-за них он казался намного старше, чем должен был быть. Что-то с ним случилось глобальное и серьезное, что глаза приобрели ту холодную мудрость, которой они обладали.

— Зачем? — спросил он.

— Он встречается с моей подругой.

— Я не спрашивал тебя, с кем он еще встречается, я спросил: зачем он встречался с тобой? — Голос его звучал немного резко, и в нем то и дело проскальзывали нотки угрозы, что совсем мне не нравилось.

— Мы говорили о тебе, — без обиняков выдала я. — Я знаю, что ты умер, погиб после аварии.

— Да, это так, — он словно бы успокоился.

— Но тебе, видимо, нет покоя в ином мире, — начала я, а он с иронией во взгляде посмотрел на меня.

— Ты можешь усмехаться, сколько тебе влезет, — отрезала я, — но мне кажется, между смертью Виктории и тобой есть связь.

— Ты даже не представляешь себе, сколько связей и с чем на самом деле есть, — он оказался рядом со мной, и его дыхание пощекотало мне шею.

— Не делай так, прошу тебя, — попросила я.

— Почему? Раньше ты просила, потому что боялась проснуться и расстаться со мной. Теперь потому, что тебе неприятно?

— Мне приятно, но я знаю, кто ты. Что ты сделал с Викторией?

— Знаешь? — свысока улыбнулся он. — Я освободил тебя от нее, — произнес он, и я невольно отшатнулась.

— Значит, все мои догадки были верны. Ты убил ее.

— Да, и это один из лучших поступков, что я совершил.

Мои руки дрожали, и я не могла определиться, как мне реагировать на его признание. С другой стороны, я все равно не могла бежать с заявлением в ближайшее отделение, потому что призрак не мог никого убить в нормальном мире, да и самого его быть не могло.

— Дилемма, не правда ли, — усмехнулся он, забавляясь моим затруднительным положением.

— Положим, она не была хорошим человеком, — сказала я, — но так нельзя, понимаешь? Нельзя убивать всех, кто тебе не нравится. Иначе, скоро не останется никого. Да и кто я такая, чтобы судить, кому жить, а кому нет. — Я в отчаянии смотрела на него, лихорадочно вспоминая, не пожаловалась ли я еще на кого-то в наших милых ночных беседах.

— Я не буду никого убивать больше, — произнес он спокойно, опускаясь на мою кровать и расстегивая рубашку. — Разве что ты сама попросишь.

Я покачала головой, недоверчиво глядя на него.

— Зачем ты раздеваешься? Тебе жарко?

— Ты узнала, кто твой отец? — спросил он, совершенно не обращая внимания на мои слова.

Я стояла на том же самом месте, не в силах пошевелиться, словно загипнотизированная, наблюдая за движениями его пальцев. Мне хотелось, чтобы они опустились от рубашки ниже, коснувшись пуговицы на его брюках, а затем и молнии. Он заметил мой взгляд и усмехнулся еще шире.

— Нет, — покачала я головой, — я знаю, что мой отец — не мой биологический отец, но понятия не имею, кто был тот человек.

— Да, люди любят не замечать очевидное, — произнес он.

— Что очевидное? — переспросила я.

— Я о твоей бабушке, — ответил он.

Но я не могла уже ясно мыслить, когда он остался в одних брюках. Тем временем его пальцы остановились, и он прилег на кровать, что вызвало во мне почти возмущение, потому что я ждала продолжения его ненавязчивого стриптиза.

— Почему ты остановился? — пересохшими губами спросила я.

— Ты хочешь продолжения? — он лежал там, на моей кровати и притягивал, манил к себе. Больше всего на свете хотелось рвануть с места и наброситься на него, покрывая его тело поцелуями. Избавиться самой от футболки и трусов и предоставить ему все свое тело для ласк, немедленно.

— Что ты со мной делаешь, — я встряхнула головой, понимая уже, что не сплю, но также отчетливо осознавая, что в нормальной жизни не веду себя подобным образом, и меня не посещают такого рода мысли.

— То, что могу, — ответил он, приподымаясь на кровати и подзывая меня к себе.

Мое тело двинулось ему навстречу, и я ничего не могла с этим поделать. Он властвовал надо мной, даже разум грозил сдаться на милость победителя.

— Андрей, — я упала на кровать, и зарылась носом в его волосы, — Андрей.

— Я хочу, чтобы ты стонала мое имя, когда я буду иметь тебя, — прошептал он, и мое тело подалось к нему, как на зов. — Да, моя маленькая фея, именно так, — шептал он, — горячо и страстно, чтобы согреть мои ледяные кости.

Я плавилась в его руках, как воск, готовая делать все, что он мне скажет. И насилие над моей волей, которое он проявлял, казалось возбуждающим. Он снял с меня всю одежду, и я, голая, горячая, терлась о его тело, как кошка. Он был прав: я больше не была колючей, он укротил меня, заставил исчезнуть все иголки, какие были. Он не уговаривал, не убеждал — он брал то, что ему нужно, и от этого не было спасения. Такого сладкого падения не было еще никогда. Но мои руки, пытаясь опуститься ниже и нащупать самую главную его часть, наталкивались на ткань брюк и пояс.

— Сними их, пожалуйста, — взмолилась я.

— Мешают? — ухмыльнулся он, и я только кивнула в ответ, не в силах говорить, лаская языком его грудь.

— Мне лучше остаться в них, — произнес он, и я едва не застонала от разочарования.

— Зачем ты тогда дразнишь меня? — я глядела на него почти обиженно.

— Я не дразню. После аварии моя нога выглядит страшно. — Ответил он.

— Я не боюсь, — горячо произнесла я, протянув руку к его ремню.

— Тебя не смущает секс с призраком? — снова с какой-то иронией в голосе произнес он.

— Нет, — ответила я, серьезно глядя ему в глаза.

— Ладно, — рука его скользнула вниз, и я услышала долгожданный звук расстегиваемой молнии. Затем брюки упали на пол за кроватью.

— Что ты делаешь, не надо, — прошептал он, когда я спустилась вниз по его бедру к ноге, покрывая ее поцелуями. Вдоль всего бедра шел страшный рубец, местами даже не один, сбоку еще появлялись пары мелких. Но они не пугали меня, мы наконец были так близко друг к другу, и я вся горела от желания. Мне было безразлично, кто он, каков он — лишь бы слиться с ним воедино, таким нестерпимым и безумным стало желание близости.

— Я не ошибся, с тобой действительно чертовски хорошо, — произнес он, постанывая и едва выдерживая мои поцелуи. Затем он резко приподнял меня вверх и усадил к себе на колени, плавно вводя его внутрь. Тогда мне показалось, что потолок осыпался частями и сквозь него на небе проглядывают звезды, или это были звезды в моей голове, но мне было все равно. Все, что я ощущала — это как он движется во мне, как его руки крепко держат меня и насаживают на него все глубже и глубже, и когда я почти задохнулась, не в силах выдохнуть, он стал двигаться назад.

Я застонала и судорожно обхватила его крепче, после чего стон слетел и с его губ.

— Моя крохотная фея, — прошептал он, — господи.

— Андрей, — эхом отозвалась я, еще никогда его имя не звучало так в моих устах.

Он приподнял меня и опустил снова, проталкиваясь внутрь, пока мои глаза не начали закрываться от наслаждения, а потом делал это еще и еще, пока реальность не стала растворяться для меня. Когда я многократно судорожно сжалась вокруг него, подрагивая, и, наконец, разжимая впившиеся в его плечи пальцы, он поднялся, продолжая удерживать меня руками, и прислонил меня к стене. Тогда его ритм изменился и стал резче, теперь он почти грубо брал меня, ударяя снизу вверх, и придерживая руками меня под ягодицы под удобным для него углом. Я больше не могла выговорить его имя, из моей глотки вылетали неясные, звериные звуки и стоны. Когда мне удавалось взглянуть на его лицо, я встречала его довольную улыбку и легкую сосредоточенность, с которой он продолжал брать меня. Он был неистов, и двигался, как машина. Казалось, что он так может до бесконечности, без остановок и передышки.