И смотрел прямо на неё. С тем самым неумолимым превосходством, как тот таксист, чтоб ему и на том свете икалось.
"Вот же ж зараза, а?.. Люди добрые, что вообще тут происходит?!!"
Ступор и тихая паника длились ровно мгновение — до той поры, пока "чёрный" не заговорил.
По-русски. Очень чисто. Опять же, как тот таксист.
— Далеко же тебя занесло, — голос громкий, ровный, даже приятный. Очень хорошо за такими мягкими нотками прятать гнев. — Верни ключ.
Звуки родного языка словно разбили невидимые цепи.
— Какой ещё ключ? — звонко выкрикнула она.
— Ты ведь не хочешь, чтобы мои пёсики перерезали весь обоз, верно? — продолжал "чёрный", пустив лошадь медленным шагом вперёд. — Вместе с женщинами и детьми. Прямо при тебе. Не хочешь, по глазам вижу. Отдай ключ, и мы уйдём. Потом живи, как пожелаешь, о тебе никто и не вспомнит.
Ну, да. Разумеется. Вот так возьмёт и отпустит восвояси толпу свидетелей, видевших его загадочную персону. Яна не страдала лопоухой доверчивостью, иначе не удержала бы фирму на плаву. А тут мутный хрен с бугра пришёл и обещает сто бочек арестантов за какой-то ключ. Какой ещё клю...
"Нет, ну какая же зараза... Вот влипла..."
Досада, злость ...и гнев. На себя, на этого балабола в чёрном, на злодейку судьбу, на чёртов кулон с иероглифами, оказавшийся ключом... от дверцы за очагом на холсте, что ли?!! Яна вскипела. Как всегда, очень быстро и очень сильно.
— Я не верю тебе! — сейчас ей уже не приходилось кричать, достаточно было просто повысить голос. — Ты никого не отпустишь живыми, даже если я отдам то, что ты просишь.
— Я не прошу, а приказываю.
— Тем более!
— Отдай ключ, сука!
— Подойди и возьми, трус!
"Чёрный" легонько взмахнул рукой...
В следующий миг передний щитоносец вдруг вскинул щит. Длинное оперённое древко словно материализовалось в этом щите на уровне лица Яны. Если бы не преграда, она так и свалилась бы со стрелой в глазнице. И — как оказалось, только этого ей и не хватало, чтобы окончательно взбеситься. Потому окрик командира донёсся до неё словно сквозь толстый слой ваты, да и не поняла бы она ничего. А вот то, что щитоносцы дружно присели, открывая арбалетчиков, а те в свою очередь дружно спустили крюки, поняла очень хорошо.
Китайский офицер расценил одиночный выстрел как нападение на вверенный ему обоз — и отреагировал строго по уставу.
"Чёрный", спасаясь от арбалетных болтов, поднял коня на дыбы.
Бешенство клокотало в ней, словно кипяток, и искало выход. Яна огляделась в поисках ...ну, хотя бы камня — запустить в надменную рожу "чёрного". И, как на грех, аккурат на возу, стоявшем за спинами копейщиков, углядела длинные деревянные рукояти. Что находилось на другом конце древка, её уже не интересовало. Главное, это нечто было достаточно тяжёлым, чтобы причинить хамоватому типу парочку сложных переломов, и в то же время достаточно лёгким, чтобы долететь до цели, сохранив как можно больше кинетической энергии. К тому же, рукоять удивительно удобно легла в руку, словно этот инструмент был ей давно знаком. Два быстрых шага вперёд, бросок, отскок назад за линию щитоносцев, перебросить копьё из левой руки в правую...
А дальше время снова — второй раз за сутки — потянулось, словно вязкий мёд.
Медленно и, пожалуй, даже красиво, на встречу с головой незнакомца в чёрном летел ...кузнечный молот.
Медленно — только для неё. Но не для окружающих. Иначе "чёрный" наверняка смог бы увернуться. Ведь как-то же избежал он попаданий из арбалетов, и даже лошадку его не зацепило. Та, снова встав на четыре ноги, испуганно всхрапнула и затанцевала. "Чёрный" потерял драгоценную секунду.
Этой секунды ему и не хватило.
Золотисто-смуглое лицо превратилось в жуткую кровавую маску, в которую сумасшедший кукольник зачем-то вогнал молот. Ещё мгновение — и "чёрный" медленно вывалился из седла, крайне неудачно приложившись головой о землю. Нога запуталась в стремени, и испуганная лошадь потащила мертвеца — да, уже наверняка мертвеца, у живых голова на шее так не болтается — куда-то в сторону.
— Третий!!! За сутки — третий, от её руки!
— Наблюдатель мёртв. Мы ослепли, господин.
— Идиот! Ты понимаешь, что происходит?!
— Нет, господин.
— И я не понимаю! Я — не понимаю!
— Без ключа мы сможем послать туда другого наблюдателя только через семь или восемь лет, господин.
— Знаю! Знаю, черти тебя дери всей адской пехотой!..
— Я немедленно приступаю к работе, господин.
— Приступай... — господин бессильно рухнул в дорогое кожаное кресло. — Семь или восемь лет... Хоть бы они у нас были.
— Я сделаю всё возможное, господин, чтобы ускорить процесс.
— Ладно. Сделанного всё равно не вернёшь. Но ключ...
В самом деле, кто бы мог подумать, что ключ — не просто артефакт, а штучка с собственной волей? Нет, ну как такая досада могла случиться именно с ними? Да ещё в самый ответственнй момент, когда мощь ключа могла бы...
— Работай, — господин уже взял себя в руки. — Я со своей стороны постараюсь замедлить процессы здесь, чтобы ты успел управиться там.
Поклон — и вот помощника уже нет в кабинете. Что ни говори, а Азия — это прежде всего дисциплина. В этом она куда лучше обречённой Европы.
"Лжёт".
Разумеется, кидани не всегда лгут, даже презираемым ими пахарям. Ложь недостойна мужчины, особенно если мужчина знатного рода. Но этот — лжёт.
Мастер Ли Юншань понял это до того, как десятник осмотрел чужестранку. Строго говоря, стоя со щитом, он даже не увидел её лица. Просто учуял запах.
Запах цветов жасмина.
И этот вшивый кочевник будет уверять, что женщина — его сбежавшая наложница? Да проведи она в юрте хотя бы день, воняла бы прогорклым салом и его немытой тушей, как все степняцкие бабы.
— Ложь осквернила твои уста, хан, — тем временем сказал десятник Вэй. — Эта женщина такая же твоя наложница, как я — внук императрицы. Значит, и в другом ты тоже солгал: ты не собираешься пропускать нас к форту.
— Не пытайся удержать в руках то, что тебе не принадлежит, — зашипел кидань. — Думаешь, я поеду к твоему сотнику и принесу жалобу? Управа на тебя и поближе найдётся!
Ничего хорошего это не означало. Мастер Ли едва сдержал тяжёлый вздох: ну, почему дикие кидани считают, что все вопросы можно разрешить исключительно силой? Есть же кидани культурные, живущие, как нормальные люди. Почему эти отказались стать людьми? Так им легче жить, что ли?
Чёрный всадник стал неожиданностью для всех. Ещё большее удивление вызвало то, что он говорил с чужестранкой на одном языке. Мастер Ли не понял ничего, кроме того, что всадник в ярости. Он что-то требовал от женщины, наверняка угрожал, а под конец сделал знак кому-то из степняков... Пожалуй, только мастер-кузнец и ждал того, что произошло. И сумел вовремя подставить щит.
Что бы там ни было, а женщина, пахнущая жасмином, не должна умереть.
А вот того, что случилось дальше, когда они встали на одно колено, опуская щиты для залпа арбалетчиков, мастер не предвидел. Не мог предвидеть. Потому что это выходило за все мыслимые границы.
Женщина, пахнущая жасмином, схватила с воза средний молот — его собственный молот! — и запустила во всадника. В своего, как мастер уже не сомневался, смертельного врага. И попала.
"Воин хватается за меч. Крестьянин за грабли. А кузнец, конечно же, за молот... Она из семьи кузнеца?"
Это были последние связные мысли до того, как киданьский князёк, пожелтевший от ужаса — господина не уберёг! — приказал своим воинам нападать, и по сомкнутым щитам часто застучали стрелы.
Степняки быстро опустошили колчаны и ринулись в атаку. Два десятка арбалетов и десяток луков не сдержали бы их никогда, если бы не щиты и копья. Да ещё стрельба залпами. Это страшно, когда внезапная смерть вдруг вынимает из сёдел несколько воинов за раз. Странно, что сами кочевники ни разу не применили эту же тактику. Слабоваты они насчёт дисциплины. Вот культурные их соплеменники, те отличные воины и прекрасно слушаются офицеров. Офицеров хуанди, разумеется, не своих. А эти... Против этих достаточно выстоять в обороне, время от времени давая залп. Дикарям не нравится, когда их просто и без затей расстреливают. А уж если убить хана, то вовсе развернутся и ускачут к стойбищу, прятаться под юбки своих вонючих баб.
Сзади, за телегой, раздались крики, лязг металла и треск ломающихся копий. Мастер Ли позволил себе на миг обернуться, и... На месте его удержала лишь дисциплина: степняки нашли слабое место и проломили оборону.
Дальнейшее слилось для мастера кузнеца в короткий кошмар.
Приказ десятника Вэя. Десяток копейщиков, перелезающих через гружёную телегу... Отец и сын Лю, братья Чжан, младшие сыновья других мастеров... и женщина, пахнущая жасмином.
Отчаянный визг малышки Сяолан едва не свёл его с ума. Но помрачение длилось ровно один удар сердца. Крик дочери потонул в гневном рёве сразу многих глоток: щитоносцы второй стороны сумели сомкнуть ряды, а копейщики, направленные туда Вэем на подмогу, добивали прорвавшихся на свою голову степняков. И, если его не подводил слух, самым громким и самым разъярённым был голос чужестранки.
Кажется, там под телегой её сын? Хотя, мальчишка вроде не кричал. Или он не расслышал?
Новый залп — и удачливая стрела отыскала-таки ханскую глазницу. Степняки горестно завыли. Пока их направляла воля вождя, они отчаянно атаковали, и даже чуть было не добились успеха. Теперь отдавать приказы некому, и кочевое войско моментально превратилось в стадо. А стаду не хочется умирать. Степняки перекинули тело хана через седло и, огрызаясь на скаку последними сохранёнными стрелами, умчались в ложбинку между холмами.
В который раз дисциплина одержала верх над дикостью. А теперь она, дисциплина, то есть, должна подсчитать потери, не оглядываясь на количество убитых степняков. Само собой, их погибло больше, но воины и мастера хуанди, отправившиеся обживать новые земли, каждый вдесятеро дороже любого блохастого степняка... Ну, а сердце отца рвалось узнать, что сталось с его детьми. Трупы киданей у самой телеги свидетельствовали, что там кипел бой.
— Отец! Отец! — шустрая Сяолан поймала его за рукав и запищала. — Кидань схватил меня за ногу и хотел вытащить! А мальчик ударил киданя ножом! А кидань ударил его щитом! А госпожа сверху спрыгнула и ударила киданя копьём! А теперь мальчика нужно к лекарю, у него кровь течёт! А вот младший братишка совсем не испугался, хоть и маленький!
— Тихо! — мастер цыкнул на дочку. — Не тарахти. Где госпожа, что ударила киданя копьём?
— Пошла бить других киданей. Она страшно рассердилась!
— Не болтай, а помоги Гу Инь, — он подтолкнул девчонку к старой няньке, перевязывавшей рану беловолосому мальчику. Надо же, такой щуплый, а храбрец. Даже улыбается. Рана несерьёзная, так, кожа рассечена, но крови много.
Почему мастер сразу принялся искать взглядом женщину, лица которой толком ещё не разглядел? Неведомо. Но почему-то так не хотелось, чтобы запах жасмина смешался с запахом пропитанной кровью земли.
И она появилась. Непривычно белая, высокая, с разорванными рукавами, с потёками крови на лице и ...остывающая от гнева. Она не видела сейчас никого, кроме сына. Вообще странно, что мать помчалась в бой, зная, что мальчик ранен. Она поступила как воин: не бросилась, словно курица, закрывать птенца крылом, а вместе с другими воинами отдалила опасность от ребёнка. Значит, была уверена, что ему помогут и без её квохтания. Женщины так не делают. Ханьские женщины. Женщины соседних народов — тоже. А эта откуда?
Мать и сын щебетали на незнакомом языке, но их обоих можно было понять без толмача. Мать переживала за сына, сын старался уверить мать, что всё в порядке, а рана — сущая царапина.
Люди везде одинаковы. Если они люди, а не дикари.
Несколько ударов сердца мастер Ли старался понять, что именно вселило в его душу смятение. А когда понял, осознал, что мир для него уже не будет прежним.
Он сделает всё возможное и невозможное, чтобы от этой женщины, пахнущей жасмином, никогда не воняло ни грязной степняцкой юртой, ни кровью. Не позволит. Защитит от любой беды.
Это решено самим Небом, а, стало быть, никому из людей не изменить предначертания.
— Ма, да всё в порядке, — уверял Ваня. — Он же девочку схватил, а девочек надо защищать, вы с папой меня сами этому учили. Ну, двинул он меня щитом. Так сама же говоришь, что голова — кость, ей ничего не сделается.
— Ну, да. Были бы мозги — было бы сотрясение, — фыркнула Яна. — Юморист нашёлся. А если бы он тебя краем щита приложил? Полголовы долой?
— Так не приложил же... Ой!
— Терпи, — припечатала мать, придерживая голову мелкого, чтобы старухе было удобнее его перевязывать. — Вояка... Как же ты на деда похож...
Бабка, закончив перевязку, взяла клочок полотна, смочила водой и сунулась к Яне, что-то лопоча по-китайски. Та сперва одарила старую женщину недоумённым взглядом, и только потом поняла, что с лицом какой-то непорядок. Оставалось только подставить его под тонкие старушечьи пальцы.
— Мастер Ли! Не твой ли это молот?
— Мой, господин десятник.
Они держались друг с другом почтительно. Кузнецы — особое братство, они ещё не воины, но уже не простолюдины. А уж кузнецы-оружейники и подавно. Потому десятник Вэй, такой надменный с крестьянами, подчёркнуто уважителен с мастером второго разряда. Молот в его руках, кстати, казался совершенно чужеродной деталью.
— Госпожа удачно им попала, — сказал мастер, взяв свой инструмент и разглядывая уже подсохшие пятна крови на железе.
— Эта госпожа не будет казнена только потому, что я обязан теперь отвезти её в форт и сдать сотнику, — зло сплюнул Вэй. — Пусть у него голова болит, куда её девать вместе с мальчишкой. С копьём она, видите ли, в строй стала... Не гнать же я её должен был, на смех киданям? А ещё этот, которого она твоим молотом приласкала... Кто он такой? Я велел поймать его лошадь и отыскать тело.
— Он пришёл с нашими врагами, господин старший десятник. Он приказал им стрелять в нас. Следовательно, он враг.
— А если иноземный посол? Знаешь, сколько таких в Чанъань шастает? И что будет, если узнают, что эта чёртова госпожа убила посланника? Казнят не только её, но и всех нас! Тьфу...
Десятник, когда злился, становился болтлив и суетлив, как женщина. Это раздражало.
— Тоже мне, сокровище нашлось, — продолжал брюзжать воин, обходя телеги вместе с мастером и проверяя на предмет, хорошо ли ухаживают за ранеными и не пропало ли чего из имущества. — Хорошо, если всё обойдётся. Но если она подвела нас под казнь, клянусь, испрошу дозволения лично снять ей голову, прежде, чем снимут мою... О, гляди! Вот бесстыжая! Стянула верхнюю рубашку, а мои обормоты пялятся на её сиськи!
Тут мастер возмутился за компанию с десятником. Женщина действительно сидела в нижней рубашке с очень короткими рукавами и смазывала своими снадобьями страшновато выглядевшие ссадины и кровоподтёки на руках. Наверняка в бою ей и по ногам перепало, и если она вздумает прилюдно снимать штаны, чтобы подлечиться... А что он ей сделает? Не его жена — не ему и пороть. Во всяком случае, пока. До приезда в форт.
