Ароматы тайн. Фиалка. Ч1

— Доброе утро, лорд Стиан! Вы к дедушке?

Глупее вопроса не придумать. Ясно же, что не ко мне или Зарии.

— Да. Он дома?

Сама виновата, что попала в такую ситуацию. Я ведь даже не знаю, дома ли дедушка. Пытаюсь вспомнить что он говорил вчера о своих планах.

Для лорда Стиана, кажется, не секрет ни моя неосведомлённость, ни моё отношение к нему. Он делает ко мне шаг, медленно наклонятся, легонечко-легонечко касается губами моих губ, отстраняется и ласковым шёпотом:

— Расти, малышка!

— Лорд Стиан!

В голосе дедушки ясно слышится гнев. Я бросаю на ло...на Стиана быстрый взгляд, а он неожиданно подмигивает мне. Быстро проскакиваю мимо дедушки, и в лабораторию, в лабораторию. Ой, я ведь даже не попрощалась.

Кружусь по небольшому свободному пространству между столом и шкафами: Он меня поцеловал. Интересно, дедушка сочтёт, что я скомпрометирована? Воображение тут же рисует: белое платье, моя ладошка, вложенная в сильную мужскую ладонь, красиво украшенный храм. А вдруг демоны не женятся в храме? Как же тогда?

Третья ошибка. Я допускаю третью ошибку в составе смеси. Уже привычно прикидываю: семь испорченных компонентов, пять на выброс, два можно использовать для другой цели. Отодвигаю стул, настроение нерабочее, а компоненты дорогие, очень дорогие. Мы всегда используем лучшее.

Дедушка стучит пальцами по столу: крайняя степень раздражения. Наконец, решившись, произносит:

— Лорд Стиан больше не будет приходить в наш дом.

Чувствую, что сейчас заплачу, ну вот, слёзы уже потекли. Дедушка через стол протягивает мне платок:

— Тебе пятнадцать, Виола. Ты только-только познакомилась со своими ровесниками. Ты...Это пройдёт, Виола, пройдёт. Все мы влюбляемся в ранней юности. Это пройдёт.

Возможно ты прав, дедушка, но сейчас мне плохо. Вскакиваю, дедушка перехватывает меня у двери столовой, прижимает к себе:

— Маленькая моя, он — демон, пусть и молодой, но демон. Он будет жить долго, а ты, ты — человек. Будешь стареть рядом с молодым мужчиной, зная, что однажды он уйдёт к другой. Лучше покончить с этим сейчас.

Как?! Скажи как. И я поверю, поверю и поступлю так как посоветуешь. Лишь скажи — как...

Я смотрю из окна своей комнаты в замке отца: конюшни, загоны, лошади и снег, белый снег. Мне кажется, что в спину мне с неодобрением смотрят предки. Легко им осуждать, они же мёртвые.

Мёртвые. Слёзы текут по щекам. Грохочущие удары в дверь, зарёванное лицо Зарии, стеклянная колба, падающая на пол и дедушка, шарящий за собой рукой в поисках стула — так запомнился мне тот день. День, когда на дорожке, бегущей вдоль леса, жеребец скинул моего папу.

— Мгновенная смерть, — сказал лекарь. — Сук валявшийся на дорожке прошёл сквозь сердце.

Дедушка, держащий в руке стакан с разбавленным спиртом...Ну почему я тогда не выспросила, что привело его в такое настроение?! А ведь он говорил :" Пятнадцать лет..." Пятнадцать лет он не общался с сыном. А я и не догадалась...

Ещё одна "милая" особенность нашего рода: некоторые мужчины заранее узнают о дате своей смерти. Очевидно, поэтому папа поехал на прогулку: не хотел умирать в обществе мачехи и её отпрыска.

Где-то в замке, поддерживаемая подругами, рыдает мачеха. Мой сводный брат исчез ещё вчера вечером и до сих пор не появлялся.

Дедушка со мной не приехал: за два дня до смерти папы, умер король. Дедушка лучше меня разбирается в политике, и сейчас они с банкиром проверяют счета и освобождают наше банковское хранилище. Как это связанно с возращением из монастыря принцессы Роланы я не знаю. Да и не хочу знать. Как не хочу знать, почему нельзя было прервать эту деятельность.

Подготовкой к похоронам занимается брат дедушки, отец Этан. Он и Зария — моя единственная опора в эти дни.

Отец Этан очень мягко убедил меня, простить дедушку, сказав, что у него был очень сложный выбор: заняться похоронами сына и остаться нищими или заняться делами и сохранить наше состояние для меня. Дедушка выбрал моё будущее.

— Леди Виола, — Зария мягко касается моего плеча рукой, — там эти...

Эти — покупатели лошадей. Зария принесла из комнат прислуги неутешительную новость: у мачехи и Брисса огромные долги. Поэтому мне трудно осуждать людей, которые до чтения завещания, стараются забрать свою собственность. Если замок и конюшни достанутся мачехе, то сначала своё получат кредиторы. Рисковать своими лошадьми, которые могут уйти в уплату чужых долгов, никто не хочет. Мне сочувстствуют, но весьма твёрдо настаивают на том, чтобы я рассчиталась по отцовским обязательствам.

В своей спальне из потайного ящика комода достаю большую кипу пергаментов и бумаг. Папа позаботился обо всём: счета, родословные, указания по транспортировке, инструкции по дальнейшим тренировкам. Вытираю слёзы поданным Зарией платком. Вдох-выдох. Я готова...Иду.

Стойло, кличка, родословная, счёт за услуги, упряжь. Следующее стойло... Папа наверняка был бы в бешенстве, увидев такое количество людей в своих конюшнях. Ворота конюшни распахнуты с обеих сторон: в одни мы входим, из других владелец выводит свою лошадь. Стойло...

На моих глазах покупатели начинают сговариваться с нашими конюхами, предлагая им работу. Почему-то это очень задевает, я делаю шаг, но рука Ротэмга останавливает меня. Он качает головой:

— Не надо. Жизнь продолжается, им нужна работа.

А как же наши лошади? Ответ на этот вопрос я получаю несколько часов спустя: у нас нет лошадей, папа продал всех. Только в одной тёплой конюшне в небольших стойлах — жеребята. На мой вопрос — чьи, Ротэмг пожимает плечами и говорит, что их владельцы указаны в завещании.

В нашем фамильном склепе, мы с дедушкой, который приехал сегодня утром, осматриваем плиты: одну из них прийдётся поднять, чтобы опустить саркофаг до половины его высоты в яму под плитой, такова традиция захоронения герцогов де Легрэ. Нам надо указать какую плиту поднять, а мы ходим, рассматриваем саркофаги и никак не можем принять решение.

По приезду дедушке пришлось выдержать скандал с мачехой. Прибывшие с ним наёмники освобождали замок от гостей леди Лоретт. Оказалось, что папа оставил план своих похорон, озаглавив его " Мои похороны не балаган " и по пунктам расписал что и как делать. Первым номером шёл список присутствующих. Мачеха орала, требовала, дедушка выстоял: гости уехали.

— Мы собрались здесь, чтобы узнать последнюю волю...— монотонный голос доверенного папы невыносим.

— Ближе к делу. — перебивает его дедушка. — Тут все знают зачем пришли.

Намёк, который мачеха хорошо поняла, но промолчала: с дедушкой после вчерашнего не разговаривает, обижается. Она так старательно изображает убитую горем вдову, жизнь которой превратилась в вечный траур, что дедушка утром отказался выйти к завтраку, сказал, что иначе забудет, что он лорд и нахамит леди-актёрке.

Когда доверенный назвал первое имя, я пожалела, что села на стул, а не в кресло. Всю последнюю неделю я не высыпалась, много времяни провела на ногах, а имя мальчика-пажа предрекало, что чтение завещания будет долгим. Так и оказалось: папа не забыл никого, упоминув всех, кто служит в замке.

Мачеха уже давно забыла о платке, зажатом в руке, всё сильнее и сильнее поджимая губы с каждым новым произнесённым именем. Но, когда поверенный начинает произносить клички жеребят, тех самых, в тёплой конюшне, и имена конюхов: каждому работнику конюшни мой папа оставил жеребёнка, она не выдерживает и вскакивает:

— Это невозможно! Цена каждой лошади...

— Сядь, Лоретт! Дай человеку дочитать, — в голосе дедушки усталость и раздражение.

Мачеха бросает в его сторону злобный взгляд, но опускается на стул.

Доходит и до нас. Всё просто: замок и конюшни — мне, личное письмо — дедушке, деньги — мачехе и Бриссу. Я знала, что папа не беден, но, когда поверенный назвал сумму для мачехи, опешила. Там ещё и правнукам хватит, если не промотает на пару с сыном.

Последним поверенный достал чёрный свёрток, обвитый серебристой нитью, в трех местах залитой чем-то вроде воска с оттисками папиного перстня-печатки, перстня-печатки доверенного и перстня-печатки жреца. Оформленное по всем правилам, предсмертное желание, исполнение, которого обязательно для всех, от нищего до короля.

Позволив всем нам проверить печати, поверенный вскрыл свёрток, достал пергамент и торжественно произнёс:

— Моя предсмертная просьба к королю — освободить от брачных обязательств мою дочь, леди Амелию Виолу Джини Марисию Элеонор, маркизу де Легрэ.

В комнате воцарилась мёртвая тишина...А потом мачеха с лицом, искажённым ненавистью, кинулась на доверенного и заорала:

— Он не мог этого сделать! Не мог! Не посмел бы!

Думала: мачеха вцепится в лицо поверенного ногтями, но стол давал тому неплохую защиту.

Ничего не понимаю: почему не посмел, почему не мог? Я повернулась к сидящему сзади меня дедушке. А он, сложив ногу на ногу, скрестив руки на груди, откинулся на спинку стула и с удовольствием наблюдал за разворачивавшимся на наших глазах действом.

Осознав, что до поверенного, забившегося в угол, да ещё и через стол, ей не добраться, мачеха кинулась...на дедушку.

— Ты знал! Всё знал! Ты велел ему это сделать!

Она размахнулась...А вот это зря, очень даже зря. Дедушка, итак, с трудом сдерживался при общении с ней, а тут: взмахнул кистью правой руки, и леди Лоретт довольно сильно приложилась спиной о дверцу книжного шкафа.

Резко развернувшись, аж юбки закрутились, мачеха, бросив:"Я этого так не оставлю!" вышла из кабинета.

Пробормотав: "Ну и нрав у леди", поверенный обратился ко мне:

— Ваш отец, леди Виола, выразив своё желание, освободил Вас от замужества по ..., — он замялся, — по принуждению. Ни король, ни Ваши родственники, не властны выбирать Вам мужа. Свой выбор супруга Вы сделаете сами. К тому же, признавая за Вами право на выбор мужа, Ваш отец освободил Вас от опеки Вашей мачехи, леди Лоретт: признав Вас способной к самостоятельной жизни. Если бы он был жив, то подобное было бы невозможно. Но предсмертное желание, одобренное храмом, не может быть оспорено или не выполнено.

Теперь я поняла гнев моей мачехи: оставшись моим единственным опекуном, леди Лоретт получала доступ к моему состоянию. Выдав меня замуж за своего сына, она могла не волноваться о том, что с неё спросят, как она распоряжается моими деньгами. Вот дрянь! Всё ей денег мало...

В коридоре возле двери кабинета нас ждал...Рид. Он протянул ко мне руки я и кинулась в его объятия. Разревевшись, я прижалась к нему, поскуливая и жалуясь на всё: мачеху, сук дерева, на усталость, на всё, на всё...

Рид гладил меня по голове и приговаривал:

— Я с тобой, малышка, я с тобой... — И дедушке: — Пришёл как только смог.

— Потом...всё потом, — негромко сказал дедушка. — Зайди ко мне позже.

Затихающий звук шагов — он ушёл.

Я отложила книгу и постаралась сосредоточиться, как учила меня Полин.

Весна в этом принесла с собой, не только ожидаемую, нелюбимую мной, слякоть, но и неожиданную радость для меня: я познакомилась с Полин, леди Полин, графиней Зейнур. Вдова бывшего подданного Иррашира проживала недалеко от нас с дочерью Тамиллой, моей сверстницей. Именно приглашение Тамиллы на дегустацию нового напитка — кофе и подарило мне это, перевернувшее весь мой мир, знакомство.

Итак: закрыть глаза и представить во всех подробностях. Горничная, она была одета в платье из хлопка, тёмно-синее, да тёмно-синее, белый передник, волосы — светло-русые, глаза — серые. Она открывает передо мной дверь, я вхожу. Комната: светлая, это первое, что я тогда подумала — светлая комната, лёгкая мебель из жёлтого, нет, скорее, светло-коричневого дерева, обивка — шёлк, с мелким цветочным рисунком на светло-зелёном фоне. Как тяжело... Тамилла улыбается мне. Она выше меня ростом, смуглая, безупречная кожа, карие глаза, ровные дуги бровей, чуть тёмнее волос, небольшой рот. Она была одета в ситцевое платье, рисунок — крупные цветы по подолу, поднимаясь к шее, становятся мельче. Цвет платья — персиковый. Нет, всё больше не могу.

Я запомнила тот день, так как запоминаю всё, запахами.

К тому времени, с похорон папы прошло два месяца. Тяжёлых для нас месяца. Оказалось, что дедушка перестал заниматься делами. Просто сидел, или в лаборатории, или в кабинете. Что он там делал, до сих пор не признался.

Неприятное известие, что мы задолжали по поставкам, пришло вместе с молодым, светловолосым и голубоглазым мужчиной, одетым в коричневое шерстяное пальто, повязанный на шее шарф из плотного шёлка с геометрическим рисунком. У меня получилось, получилось! Я смогла вспомнить внешность и одежду. Спасибо, Полин!

Мне пришлось потратить несколько часов, чтобы разобраться что, сколько и кому, мы должны. А потом носиться по производству, составлять смеси, обещать премии работникам и скидки закупщикам. Как я тогда выкрутилась, сама удивляюсь.

Когда на следующий день принесли приглашение от леди Тамиллы, я хотела отказаться, но Зария сообщила мне, что уже ответила согласием от моего имени. "Можете уволить меня за этот поступок, — проворчала она, — но Вам надо немного развлечься." Знала ведь, что не уволю.

Пришлось идти, вернее, ехать.

Дом леди Тамиллы пах освежителем "Морской бриз", выпускаемым фирмой "Нир и сыновья". Мы не производим ароматы для бытовых нужд, а вот знать, что производят конкуренты, необходимо, это наше общее с дедушкой убеждение.

Вдобавок, по дому разносился лёгкий запах выпечки; новый для меня запах, скорее всего, того напитка, пробовать который я пришла и ароматы, как наши, так и наших конкурентов. Так что, ещё не попав в гостиную, я уже знала, что у Тамиллы в гостях пять девушек...

И я не ошиблась: ни в том сколько девушек пришло к леди Тамилле, ни в том, как всё будет происходить дальше. Как всегда: девушки о молодых людях, тканях, украшениях и любовных романах, я, молча и наедине с маленькой чашкой. Отличие только в одном — эту гадость, которая кофе, я пить не смогла, а вот чай пью с удовольствием.

Через некоторое время ко мне подошла горничная и тихо пригласила пройти к хозяйке дома. И это уже привычно. Сейчас спросят какие ароматы лучше к этому платью, какие — к этому пальто...

И я ошиблась. Женщина средних лет, представившаяся леди Полин, пригласила меня сесть на диван. И открыла передо мной, лежавшую на столике, книгу. Это были репродукции картин Королевской галереи. Конечно, у нас, и в доме, и в замке, есть картины, но эти были совсем другие. Наши: портреты, букеты, парусники — торжественные и застывшие, эти выглядели живыми. Мы проговорили с леди Полин несколько часов. Она знала каждую картину, где была нарисована, кем, кто или что изображено. Только приезд, обеспокоенного моим долгим отсутствием дома, дедушки положил конец нашей беседе.

Наши встречи стали регулярными и постепенно переросли в дружбу. Теперь я знаю, что такое дружить.

Леди Полин, или просто Полин, как она вскоре предложила называть себя, открыла для меня мир театров и художественных выставок, мир исторических романов и города, в котором я жила столько лет, не зная его.