— Было ведь и в советской власти много хорошего, особенно в 1960-е. В космос первыми в мире полетели, в стране реально не было нищих, голодных, безплатная медицина и образование — и какое образование, пожалуй, лучшее в мире, по крайней мере техническое! И опять всё спустили в унитаз, второй раз разрушили страну, снова погрузили в ужас на десятилетие!

— Ведь действительно империя окаменела, — обратился я к гостю. — Дворяне, помещики пользуются незаслуженными благами, а талантливые люди из низов пробиться наверх не могут, социальные лифты не работают. Вот на этом большевиков и поддержали, на социальной справедливости. Они хоть страну и кровью залили, но огромное количество талантов из самых низов стали и генералами, и великими учёными, и политиками. Свежая кровь влилась в государственный организм, обновила его. Сможете вы такое без революции совершить? — я в упор посмотрел на Петра Евграфовича.

Он долго не отвечал, потом наконец ответил:

— Посмотрел я, как здесь промышленники к рабочим относятся, действительно за скот держат. Над этим мы работаем, трудовое законодательство империи постоянно совершенствуется. Могут ли крестьяне, если ум имеют, наверх пробиться? С трудом. Будем и над этим работать.

Старая элита действительно прогнила. От очень многих государству пользы никакой, а гонору у них через край. Как их обуздать — будем думать. Но раз уж, как от вас стало известно, на защиту строя они не встали, скорее наоборот, революции помогали, — значит, будем подходить к ним гораздо жестче, не как к потенциальной опоре империи, а как к вредному балласту.

— На черносотенцев нужно опираться, это самая здоровая политическая сила. Только с Пуришкевичем дела не имейте, это мутный клоун какой-то, гнилая личность, — отозвался я.

— Подумаем, — ответил он.

— И хватит уже внешнюю экспансию вести! — воодушевился я. — Мир поделён, больше Россия уже не станет, и того, что есть, за сто лет как следует не освоить. Промышленность развивайте, стройте казённые заводы, начните с тракторов, продавайте их крестьянам в кредит, на селе рабочие руки освободятся — их на новое строительство, на новые заводы. В ваше время крестьяне 90% населения составляют, а у нас меньше 20%, и всех кормят, в США и вовсе 2% в сельском хозяйстве.

Возьмите под свой контроль образование, развивайте его. Университеты не должны быть рассадниками атеизма и материализма, наука не антагонист религии, нужно объединять их усилия, не допуская конфронтации. Нужно воспитывать новую, рабоче-крестьянскую интеллигенцию — в СССР к 1940-м уже было всеобщее 8-летнее образование, а к 1960-м — всеобщее среднее, и эти люди в массе своей не были противниками власти, а напротив, её опорой.

Империя должна опереться на широкие слои простых людей, потому что простым людям нужна стабильность и сильное государство, нужна перспектива хотя бы небольшого материального улучшения с годами, поэтому они всегда будут за крепкую власть. А пресыщенная элита всегда готова к измене просто ради желания попробовать чего-то ещё не пробованного. Плохо, что в своё время Екатерина II дала дворянам вольность — без обязательной службы государству они превратились в класс паразитов...

В начале марта Пётр Евграфович наконец отбыл в столицу, с очередным санным поездом — в одиночку зимой путешествовать по необъятным промороженным просторам Восточной Сибири было риском на грани безрассудства. Нанятые им мужики (по расчету отправлявшиеся в Иркутск и с удовольствием воспользовавшиеся возможностью подзаработать) погрузили сундук с документами в сани, следом взгромоздился и сам представитель. Я попросил его отправить Фёдору Никитичу телеграммы из Иркутска и из столицы, поскольку это стало теперь и моим делом, за исход которого я весьма безпокоился. Он обещал.

Сани, поскрипывая, двигались по покрытому полуметровым слоем снега ровному льду Витима, голые вершины гор ("гольцы", как их называют местные) сменялись покрытыми лесом долинами ручьёв и речек, а Пётр Евграфович в вынужденном безделье думал и думал часами, вспоминая и переосмысливая вал информации, обрушившийся на него за последние месяцы. Когда Столыпин, отправляя его сюда, дал ему ознакомиться со всеми содержавшимися в загадочном письме из глухого сибирского угла сведениями, первой реакцией Петра было недоумение: "Это что, шутка какая-то?!"

— Скорее всего, нет. Я отправил надёжного человека в Киев к Кулябке, оказалось, что агент Богров у того действительно имеется, но пока в поле зрения не появлялся. Я также показал одному специалисту, которому доверяю, один из листов, про "Титаник" — его мнение однозначно: такой выделки бумаги и такого способа печати на настоящий момент не существует. То же самое он сказал и о банкноте. И, прямо скажем, загорелся — откуда это, как попало... Но он человек слова, обещал не болтать, в обмен на право участвовать в изучении данного, хм... явления. Ну а тебе, Пётр, я бы хотел поручить во всём разобраться на месте. И с Ленскими приисками — забастовка с сотнями трупов нам совсем не нужна. И особенно с этим... будушим."

"Разобрался, — с горечью думал Пётр Евграфович. — Так разобрался, что выть хочется. Ведь ещё несколько месяцев назад всё казалось таким радостным: жизнь в великой империи, служба в аппарате самого Столыпина, открывающиеся блестящие перспективы... А теперь буду всматриваться в каждого человека во власти: "Не предатель ли? Не масон ли?" Оказывается, империя насквозь прогнила, высшие слои переполнились врагами, а революционеры на деньги союзников уже готовы разорвать страну и залить кровью, ждут только повода. И накатывает ощущение, что эту гидру уже невозможно победить, руки опускаются. Ведь это нужно создавать команду — а вдруг предатель? А если предатель доберётся до архива..."

У Петра аж похолодело внутри, когда он представил, что сундуком овладевают революционеры или, хуже того, масоны. "Уж они-то этим распорядятся... Нет, наверное, действительно нужно его заминировать, как Роман предлагал... Но до чего же они дожили?! Минировать сейф или даже сумку с документами — вполне обычное дело. Даже под трупы мины подкладывают, чтоб, значит, товарищи своего бойца убитого взяли, а тут бах! — и ещё несколько трупов."

Петра передёрнуло. "А ведь пройдёт каких-то два года, и мы с немцами начнём друг друга газами травить, с самолётов бомбы кидать, по миллиону человек друг другу убьём — чтобы потом революционеры пришли и обе страны уничтожили!.. Это кто же всё так придумал?!"

Перед внутренним взором Петра вдруг встала жуткого вида голова, в выражении которой сквозил огромный ум и нечеловеческая злоба. "Сатана!" — Пётр не был слишком религиозен, как и большинство молодых людей его времени, но он был крещён, основы православия знал, и в этот момент с абсолютной отчётливостью понял, что за кулисами всего того, что должно развернуться в ближайшие несколько лет, стоит именно он — враг рода человеческого, "человекоубийца от начала", отец лжи... Потому что никакие хитрые англичане, никакие даже самые изощренные иудеи не могли всё рассчитать столь точно, столь сложно и в то же время столь выверенно в деталях, при таких грандиозных масштабах совершаемого... Он вдруг почувствовал себя единственным человеком в этом мире, проникшим в планы сатаны и теперь противостоящим ему в одиночку. Страх вдруг словно швырнул его душу в ледяную воду, он начал молиться, горячо как никогда в жизни, вспомнил, что ведь Столыпин остался жив (об этом ему сообщили телеграммой с условным текстом, а потом он прочитал и в газетах) — а значит, первая маленькая победа одержана, а значит, шанс всё-таки есть! И душа вдруг обрела силу где-то в глубине самой себя, и он уже ощущал себя хоть и маленькой песчинкой перед огромностью зла, но которую так просто не взять. "Ничего, мы ещё посмотрим, чья возьмёт!" — думал Пётр, а вокруг всё также неспешно разворачивались заснеженные безлюдные пространства...

Часть 2. 2113

У меня же вдруг появилась уйма свободного времени, и я снова стал проводить больше времени с Лёхой.

Но ещё раньше мы подвели итог нашего эксперимента по "отправке" предметов в будущее, и он, этот итог, оказался неожиданно интересным. Как я уже упоминал, мы заложили в землю возле сарая и в укромном месте в лесу предметы (завёрнутые в полиэтилен серебряные полтинники) — сначала почти сразу после моего первого выхода в 1911 год, а затем, для расширения эксперимента, — после того как стало известно о благополучном возвращении Столыпина из Киева — рядом с первыми закладками вторые (завёрнутые в полиэтилен рубли). Затем, когда окончательно наступило лето в 2012 году, мы проверили обе закладки. И в обоих случаях обнаружили только первые!

То, что мы не нашли "послестолыпинские" рубли, меня не удивило: та история пошла по другому пути, и мир 1911 года стал уже не нашим прошлым, а параллельным миром. Однако то, что первые закладки были на месте, означало с несомненностью, что в тот момент этот мир был именно нашим прошлым, и ничем иным! И это несмотря на то, что в момент закладки письмо к Столыпину уже двигалось к Иркутску, и ряд вещей уже переместился из одного мира в другой. Т.е. это означало, что небольшие воздействия на судьбу мира не влияют, имеют значение, порождая параллельную реальность, лишь существенные изменения.

От этого вывода мне даже стало на минуту не по себе: получается, я своим действием создал целый параллельный мир, которого до моего воздействия не было! Не создаст ли это необратимое искажение во Вселенной в целом?

Но я тут же успокоил себя: "Да куда уж хуже?! Россия пережила в 20-м веке чудовищные потрясения и сейчас фактически лежит в руинах, а весь мир ускоренно катится к ужасному концу. Хуже от моего воздействия точно не будет — может, хоть в параллельном мире судьба России окажется счастливее..."

А затем, пока ещё была плюсовая температура в нашем 2012 году (хотя уже стояло начало октября) у меня возникло желание провести раскопки в сарае. Его земляной пол выглядел как-то слишком ненатурально.

Ранее я внимательно осмотрел стены. Внешне они выглядели как ничем не примечательные потемневшие от времени доски, но при ближайшем рассмотрении стало ясно, что это совсем не дерево, а что-то вроде очень плотного пластика (например, гвоздь забить в стену было совершенно невозможно). Когда мы делали закладку у стены сарая, было видно, что она продолжается вглубь земли минимум на полметра. Значит, у сарая значительный фундамент, а возможно есть и подвал...

Я поделился с Лёхой своими соображениями, и в один из последних тёплых дней осени-2012 мы принялись за расчистку. Я аккуратно счищал земляной слой, ссыпая в ведро, Лёха относил и рассыпал землю по грядкам.

Мои подозрения подтвердились почти сразу: земли на полу в сарае оказалось меньше чем на штык, а затем под лопатой глухо стукнула твёрдая поверхность. Я аккуратно расчистил пятачок и обнаружил гладкую тёмную с металлическим отблеском поверхность, но это был не металл, а всё тот же твёрдый пластик, только без "декораций".

С полчаса мы ударно трудились. Я начал от дальней стены и вёл очистку пола по всей ширине сарая в направлении двери. Наконец, когда обнажилась уже четверть площади пола, я заметил тонкую щель. Ещё немного очистив, я увидел контур люка. Издав радостный вопль, я принялся лихорадочно сгребать землю, пока люк не открылся весь.

Лёха, высыпав последнее ведро, принёс метлу, я очень аккуратно обмёл весь люк, а заодно и весь очищенный участок пола. Потом, нагнувшись, тщательно осмотрел всю поверхность люка и испытал разочарование.

— Ну и как его открывать? — спросил я риторически. — Никаких колец, скоб, — зацепиться абсолютно не за что. Щель совсем узкая, плотно подогнано...

— Нужно подцепить ножом, — отозвался Лёха. Я с сомнением покачал головой: — Нужно очень тонкий, и в то же время мощный нож.

— У нас есть такой! — воскликнул Лёха, вскочил, захлопнул дверь сарая, выскочил в свой год, через пару минут вернулся и протянул мне жутковатое на вид изделие, гигантский тесак, по виду мощный, но с очень тонким лезвием. Я осторожно взял его в руки и попытался всунуть в щель люка с одной стороны. Тесак вошёл в неё на пару сантиметров. Затем я начал аккуратно заламывать ручку.

Крышка была ощутимо тяжёлой, но подалась на удивление легко. Толщина её оказалась сантиметров пять, и когда под нею появилась тёмная щель, Лёха ловко подсунул в неё ломик и, приподняв крышку выше, положил лом углом на пол, фиксируя её в приоткрытом состоянии. Я отложил тесак, взялся за другой угол и аккуратно начал поднимать вторую сторону крышки. Наконец она вся вышла из паза, Лёха подхватил её, и мы осторожно сдвинули крышку в сторону.

Внизу открылось тёмное помещение, что-то типа подвала. Я уже хотел идти за фонариком, как вдруг внизу тихо щёлкнуло, и нижнее помещение озарилось мягким светом. Я лёг на пол и посмотрел вниз.

Люк оказался почти посреди потолка небольшого помещения, стены которого покрыты светлым по-видимому пластиком. У дальней стены было что-то типа пульта, и сердце моё учащенно забилось...

— Нужна лестница, — произнёс Лёха, пытаясь рассмотреть, что там внизу из-за моей головы.

— Сейчас принесу стремянку, — отозвался я, вставая.

Через пару минут я принёс алюминиевую стремянку. Она была небольшой, но и помещение внизу было невысоким, едва два метра. Немного повозившись с просовыванием её через небольшой люк и последующим раскрытием, мы наконец спустились в то, что было, по-видимому, пультом управления Машиной времени, созданной неизвестно кем неизвестно когда...

Я предупредил Лёху, чтобы он ничего не трогал, и с волнением приблизился к дальней стене... И был весьма обезкуражен увиденным.

"Пульт управления" был, мягко говоря, аскетичен. На уровне груди был большой тёмный экран, по виду больше всего похожий на плоский кинескоп. Я легонько щёлкнул по нему — так и есть, массивное стекло.

Перед ним находился выступ, типа полки, идеально для установки на нём клавиатуры. Но никакой клавиатуры не было, лишь справа находились три в ряд больших рубильника. Два из них были в положении "к стене", и за ними горели красные лампочки. Последний был в положении "к залу", и его лампочка не горела.

И всё. Никаких надписей, пояснений, никаких больше кнопок или рычагов. Я внимательнейше осмотрел всю поверхность и не обнаружил не только ни одного шурупа, но и малейшей щели — выглядело так, что вся поверхность "пульта" была сделана из единого гнутого куска пластика.

— Ну что, Лёха, — сказал я своему спутнику, который смотрел на всё с лишённым смысла выражением, — у нас есть только один вариант: включить этот рубильник, — я показал ему на крайний правый выключатель.

— А может, не стоит? — в голосе Лёхи я услышал суеверные нотки.

— Что мы, зря сюда лезли, что ли? — риторически вопросил я и аккуратно передвинул рубильник в положение "к стене". Немедленно загорелась красная лампочка за ним.