Болото пепла

Так и не сумев их раздвинуть, он махнул рукой и присоединился к поджидавшим его спутникам. Они вместе выбрались на дорогу.

— Кто были те двое, что принесли тебя вчера?

— Принесли меня? — изумление в широко распахнутых глазах казалось неподдельным. Похоже, эта новость её напугала. — Я думала, что пришла сама...

— Нет, с тобой были спутники.

— Как они выглядели? — едва слышно спросила она.

Эшес описал вчерашних посетителей, и девочка, заметно успокоившись, покачала головой:

— Я их не знаю.

Эта реакция подтвердила версию про случайных прохожих и, вместе с тем, укрепила его подозрение, что она от кого-то прячется. Как бы то ни было, Эшес не жалел о принятом решении. Да и Ланцету она явно нравилась, а тот редко испытывал симпатию к незнакомцам. Пёс шагал рядом с ней огромной тенью, макушка почти на уровне её груди.

Заметив, что она ёжится, Эшес снял плащ и накинул ей на плечи.

— Надо будет подыскать тебе обувь.

Она подняла на него благодарные глаза и стянула края плаща на груди:

— Это вовсе необязательно....но спасибо, мастер.

— Можешь называть меня 'мастер Блэк'.

— Хорошо, мастер Блэк.

— Теперь самое время назвать мне своё имя, — подсказал он, когда пауза затянулась.

Ещё около минуты они шагали в молчании.

— Не хочешь — не говори. Но как-то же я должен тебя называть.

Когда впереди замаячил крайний дом, она внезапно остановилась и серьёзно посмотрела ему в глаза:

— Твила. Меня зовут Твила.

Эшес слегка удивился такой торжественности.

— Ну что ж, будем знакомы, Твила.

Глава 3

о том, как нелегко бывает найти работу

Служанка явно не обрадовалась новой жилице, но сама Твила была слишком счастлива, чтобы придавать этому значение. Роза — так звали девушку — ещё изменит мнение, они подружатся.

Твилу накормили, хотя от усталости она почти не чувствовала голода. Сейчас она готова была заснуть прямо на полу, под дверью. Главное, что сухо и тепло. Она уже давно не ночевала под крышей. А ещё здесь она ощущала себя в безопасности, хотя дом мастера Блэка никак нельзя было назвать крепостью. Отступило и тоскливое беспокойство, не позволившее ей этим утром уйти из Бузинной Пустоши.

Кухня располагалась в подвале, а почти весь первый этаж занимала гостиная, с креслом, низким столиком на крепких ножках и очагом — таким большим, что в нём уместился бы барашек. В задней комнате была устроена операционная. Твила содрогнулась, скорее почувствовав, чем узнав это помещение. Рядом была втиснута ещё одна комнатушка — кабинет хозяина. Наверное, раньше обе эти комнаты были одним целым, но потом он поставил стену, решив отгородить рабочее пространство. Кабинет был совсем крошечным и включал только стол, стул и книжный стеллаж — всё чрезвычайно узкое, иная мебель здесь просто не поместилась бы.

На второй этаж вела широкая деревянная лестница. Здесь располагались ещё две комнаты — одна служила спальней мастеру, другая — Розе. А ей самой отвели чердачную коморку со скошенным потолком. В ней было холоднее, чем в других комнатах, но Твила чуть не расплакалась от радости и благодарности. Мастер Блэк перетащил сюда набитый гороховой шелухой тюфяк и один стул из кухни. А потом ей захотелось провалиться сквозь землю, потому что он спросил, не болит ли у неё грудь из-за молока. Твила нашла в себе силы только покачать головой: молока у неё не было. Удовлетворившись этим ответом, он пожелал ей спокойной ночи и ушёл.

Хорошо, что он не спросил про другие части тела, из-за которых она едва могла ходить. Да ещё и лопатка в эти дни зудела больше обычного. Как только он вышел, Твила рухнула на тюфяк, свернулась калачиком, прижимая руки к животу, и беззвучно расплакалась: она так и не решилась спросить про дитя — из робости, а ещё потому, что не слышала прошлой ночью детского крика.

— Тебе там лучше, малыш, где бы ты ни был, — прошептала она, задыхаясь от горя и ненавидя себя за испытанное облегчение.

Эту мантру она продолжала твердить ещё много ночей перед сном.

* * *

Если Охра и удивилась, когда на следующее утро он сообщил ей новости про новую жилицу, то виду не подала. Недомогание Твилы он обрисовал лишь в общих чертах, опустив причину 'болезни'. Да кухарка и не задавала вопросов. Зато Роза, напротив, всячески выказывала недовольство, и даже миску перед ним не поставила, а шваркнула (правда, сама же и расстроилась, увидев, что от края откололся кусочек). Но Эшес сделал вид, что ничего не заметил. Привыкнет. Перед уходом не забыл предупредить её, чтобы ни словом не обмолвилась о том, при каких обстоятельствах Твила попала в их дом. Судя по выпяченной губе, предупреждение оказалось нелишним.

Несколько дней девочка отлеживалась. Силы к ней быстро возвращались, и Эшес подозревал, что куриные бульоны Охры сыграли тут едва ли не большую роль, чем его визиты на чердак дважды в день. Она ни на что не жаловалась и только благодарила.

Наконец в одно пасмурное (других в Пустоши не бывает) утро Твила спустилась вниз, бодро заверила, что прекрасно себя чувствует и настояла на немедленном поиске работы.

Прикинув, с чего бы начать, вернее, где могла бы пригодиться помощница, Эшес понял, что нигде, а потому начать можно было с чего угодно. Всё равно придётся просто стучаться во все дома.

Охра сбегала к себе (она снимала угол в меблированных комнатах и сюда приходила только стряпать) и принесла Твиле пару башмаков, на вид — мужских. Худые ножки потерялись в них, как перо в чернильнице, пришлось подвязать бечёвкой, чтобы не слетали.

Поиски они начали с шляпной мастерской. Когда они вошли, хозяйка, Эприкот Хэт, прилаживала к одной особо монструозной шляпке индюшиное перо, а рядом на прилавке уже выстроилось с полдюжины готовых изделий, оснащенных элегантными павлиньями собратьями. При ближайшем рассмотрении, они тоже оказались индюшиными, только подстриженными и подкрашенными. При виде их, низенькая мастерица быстро спрятала коробочку с бронзовым и ядовито-сиреневым колером и поспешила навстречу. Или вернее было бы сказать 'подкатилась' — так она напоминала абрикос с одной из своих шляпок: такая же кругленькая, с пушком на щеках, крупными квадратными бусами цвета драконьей одышки и в пронзительно-желтом платье. Веки едва открывались под тяжестью толстого слоя золотисто-каштановых теней. Особенно жутким эффект получался, когда она прикрывала глаза.

Узнав о цели визита, шляпница долго охала, ахала и впилась в Твилу взглядом с той жадностью, с какой рассматривают уродцев в странствующих паноптикумах, несомненно, стараясь запомнить каждую мелочь, вплоть до веревочек на тощих лодыжках, чтобы после пересказать всё соседкам. Она так увлеклась этим процессом, хватая девочку за руки, оттягивая веки, чтобы получше рассмотреть 'чудный оттенок глаз' и приглаживая волосы, что Эшесу пришлось напомнить ей, зачем они пришли. Её лицо тут же сморщилось, став печеным абрикосом, а голос сделался жалобным и надтреснутым.

'Она бы и рада помочь несчастной деточке, ибо врождённая сердечная доброта всегда побуждала её к свершению добрых дел, нередко даже себе во вред. Да-да, не удивляйтесь, было и такое, ибо мягкосердечие, доведённое до абсурда и крайней степени самоотверженности, доставляет множество неприятностей, — тут она потёрла грудь, будто огромное сердце, не помещавшееся внутри, доставляло ей неудобства прямо сейчас, — но, как бы ни было велико её отчаяние, она, увы, не в силах ничего поделать. Её прекрасные шляпки и парики, достойные украшать самую что ни на есть благородную голову, да что там благородную (в порыве красноречия, она вскочила на трёхногую табуретку, дабы посмотреть Эшесу прямо в глаза, а не в ремень на штанах), монаршью! Но в наши дни люди столь мало ценят прекрасное (осторожно пятясь, слезла с табуретки), что лучики света в этом скорбном мире сохраняются единственно и исключительно стараниями таких энтузиастов, как она. А вообще ситуация настолько критична, что ей самой приходится почти что голодать (незаметно задвинула кулёк засахаренных апельсинов в бюро). Шляпки не пользуются заслуженной популярностью среди жителей Бузинной Пустоши'.

Вот в последнем Эшес и не подумал усомниться. Вообще говоря, удивляться стоило скорее тому, что лавка до сих пор не закрылась, учитывая, что единственной, кто носил в их деревне шляпки и парики от Эприкот Хэт, была Эмеральда Бэж (ну и сёстры Крим вслед за ней). Поэтому мастерская представляла собой скорее жутковатый музей. На уходящих в темноту полках покоились десятки, если не сотни, творений круглых пальчиков шляпницы — от самых простеньких, напоминающих обшитую сукном миску, и до самых невообразимых, несомненно, явившихся результатом её необузданной фантазии (на одной Эшес успел заметить высушенного зяблика).

А вдоль широкого подоконника теснились выскобленные кабачки, имитирующие головы, с насаженными на них париками.

— Люди попроще смогут выбрать эконом-варианты из водорослей или пеньки, почти ни в чём не уступающие самым изысканным образчикам из натуральных волос благочестивых монастырских дев, предназначенным для состоятельной публики, — соблазняла та, уже позабыв, что они вовсе не покупатели. — Но, если вы действительно интересуетесь, то есть и куда более занимательные варианты, как, например этот, изготовленный полностью из страусиных перьев, или вот тот, украшенный ракушками. Он замечательно подойдёт к шляпке, подай-ка вот ту, милочка, да-да, её...

Эшес решительно сдёрнул с головы Твилы шляпку, стонавшую под совокупной тяжестью фруктов, петушиных перьев, бумажных цветов и двойной вуалетки и подтолкнул девочку к выходу. Эприкот Хэт сначала хотела обидеться оттого, что они уходили без покупки, но потом передумала, видимо, вспомнив, что причиной их появления послужило отсутствие денег. Когда они уже были в дверях, шляпница не удержалась и снова, с видимой теплотой, погладила Твилу по волосам. Наверное, при этом она дёрнула слишком сильно, потому что та тихонько вскрикнула.

* * *

Когда они ушли, Эприкот печально вздохнула, но тут же утешилась, взглянув на восхитительную темную прядь, оставшуюся в ладошке. Она была гладкой как шелк, мягкой как бархат и мерцала как обсидиановая пыль. Какой восторг, какая роскошь! Ничего подобного она ещё не видела!

Эприкот посмотрела на только что закрывшуюся дверь: колокольчик, выполненный в форме воронёнка, всё ещё покачивался, издавая металлическое карканье. Грудь мастерицы бурно вздымалась, пальцы тряслись, а глаза лихорадочно горели. Наконец она взяла себя в руки и убрала хитроумные ножницы-кусачки обратно в мешочек, который всегда носила на длинной ленте на поясе, рядом с подушечкой для иголок. А потом выдвинула ящик бюро и сделала пометочку в блокноте.

* * *

Опасения Эшеса подтверждались: везде повторялась та же картина, что и в шляпной мастерской, с небольшими вариациями: на Твилу смотрели, как на отличное жаркое, жадно внимали объяснениям, а потом качали головами и сообщали, что ничем не могут помочь. Помощница не требовалась следующим лицам: бакалейщику, молочнику, пекарю, торговке пирогами ('прошлая девчонка по-тихому заказы лопала, а как-то раз бывшему кавалеру крысу в начинку сунула'), зеленщику, портному. А работавший у мясника мальчишка так крепко стиснул свой тесак, будто опасался, что соперница прямо сейчас вырвет его из рук. Обращаться к каменщику, плотнику или мельнику и вовсе не имело смысла.

Поняв, что это неизбежно, Эшес толкнул дверь заведения, которое оставил напоследок, надеясь, что им не придётся туда соваться. Валет, по обыкновению стоявший у входа, подобно экспонату анатомического музея, поздоровался с ним, и отдельно — с Твилой, немало её этим напугав. К виду сказителя и правда нужно было привыкнуть. Но они пришли сюда не к нему, а к хозяину трактира.

Завидев их, Тучный Плюм сперва замер от удивления, а потом вытер жирные пальцы о грязный фартук и направился в их сторону, щурясь как кот, укравший сливки и сваливший всё на пса.

Эшес не знал, почему хозяин 'Зубастого угря' так его ненавидит. Но факт оставался фактом: тот его терпеть не мог, и чувство было взаимным. Загадкой оставалось и происхождение прозвища, которое Тучный Плюм совершенно не оправдывал. В отличие от большинства собратьев по ремеслу, он был тощ, как остриженный пудель, а сутулость делала его каким-то вогнутым, похожим на клюку, снабженную носом-клювом. И не сказать, что трактирщик был лишен аппетита, напротив, пару раз Эшес становился свидетелем его трапез, и зрелище, надо сказать, было преотвратным: Плюм жадно запихивал куски в рот, один за другим, давясь и едва прожёвывая. При этом он чавкал и повизгивал, как дикий кабан, а мясная подлива и брызги жира летели во все стороны, сопровождаемые звучной отрыжкой. Покончив же с трапезой, он имел обыкновение задумчиво выковыривать застрявшие кусочки пищи мелкими костями, что, как он слышал, в столице почиталось признаком утонченности. 'Лучше эдак, чем ходить с половиной коровьей туши в зубах', — так он рассуждал. Впрочем, завсегдатаев его заведения, не отличавшихся впечатлительностью, подобные манеры ничуть не смущали и не отвращали от посещения трактира. Причина крылась в неплохой стряпне жены Плюма, Сангрии (на тухлятину и ногти в тарелке жаловались всего пару раз), и в дешевизне выпивки.

Куда деваются невероятные объемы пищи, попадающие в Плюма, оставалось загадкой — складки на его теле объяснялись исключительно провисшей кожей. Эшесу не раз хотелось покопаться у того внутри, чтобы убедиться, что там нет огромного червя, который всё это лопает. Наверное, именно поэтому трактирщик скорее откусил бы и съел собственный кадык, чем позволил ему себя осмотреть. Как бы тяжко не хворал, он ещё ни разу не обращался к Эшесу за помощью и отверг две попытки её предложить. И больше Эшес не предлагал. А теперь вот сам явился с просьбой.

— Чем обязаны такой чести, мастер Блэк? — осведомился Тучный Плюм, широко разевая рот с толстыми кривыми зубами и потирая руки.

Несколько голов обернулись и тоже уставились в их сторону.

Узнав о цели визита, Тучный Плюм не отказал сразу, что, как ни странно, не порадовало Эшеса. В противном случае, он бы тотчас увёл Твилу, не решив проблему, но с чувством выполненного долга.

— Так это вам нужна работа, юная леди? — нагнулся Плюм к девочке, кривя рот в подобии любезной улыбки, и Эшесу совсем не понравилось, как тот на неё смотрит.

Твила бросила на Эшеса чуть испуганный взгляд и пролепетала.

— Да, если вы будете так добры взять меня...

— Ну что ж, — Плюм потёр подбородок, изображая задумчивость, — для начала, мне нужно посмотреть, годишься ли ты для этой работы. Рукаэль! — рявкнул он так, что подпрыгнули кружки на соседних столах.

Подавальщица появилась, как джинн из бутылки, ещё до того, как эхо его крика успело отгреметь.

Она была на несколько лет старше Твилы, проворная, и с крепкими икрами — с другими тут долго не продержишься. На её поясе красовался передник, такой же заляпанный, что и на хозяине. Сейчас в руках у Рукаэль был поднос, заваленный плошками: полные объедков лежали вперемешку с новыми заказами. Впрочем, из-за того, что ей приходилось много бегать, содержимое первых и вторых нередко мешалось. В результате, заказавший жареного осетра мог получить в качестве приятного бонуса свиной пятачок, тушеный в сидре. А возжелавший смородинового крамбля, обнаружить остов селедки, выглядывающий из облака сливок.