| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
— Но если я вдруг точно решусь насчет Мэгги, то тогда я прямо сразу к вам в комитет, — выпалил Тадлер. — С заявлением по всей форме, хоть она шваброй дерись... Хорошо, товарищ Блейер?
— К сожалению, теперь уже не ко мне, — печально улыбнулся Блейер. — Сегодня мой последний рабочий день в Министерстве Правды. Этой ночью я покидаю Лондон и, скорее всего, надолго...
— Ох ты... И куда же вы теперь? — расстроился крошка Тадлер.
— Остров Джура, — ответил Блейер. — Это Шотландия. Знаешь, если тебе вдруг доведется оказаться в тех краях, Дэнни, то я буду очень рад доброму гостю. А теперь мне пора, сынок. Береги себя и будь молодцом. Ты сможешь. Удачи тебе, Дэн Тадлер!
IV
Мягкий голубой тон в небе Лондона завораживал даже сквозь запорошенное пылью и фабричной копотью стекло. Эрик Блейер распахнул неподатливую оконную раму и в его насквозь прокуренный за зиму кабинет хлынул апрельский воздух, нежный словно губы возлюбленной и коварный как острая грань мыслепреступления. Рабочий день в Министерстве Правды давно подошел к концу. Плотная толпа служащих, сломя голову ринувшаяся куда подальше от опостылевших за день стен, уже почти схлынула. Из дверей центрального входа выплескивались последние жалкие ручейки припозднившихся и задержавшихся на работе сотрудников.
'От эпохи одинаковых, эпохи одиноких, — ни с того, ни с сего вдруг вспомнил товарищ Блейер и улыбнулся. — Нет, Уинстон, все вы очень даже разные, да и совсем уж одинокими вас точно не назовешь... Кстати, вот и мои подопечные из отдела документации. Только их лиц становится не разглядеть... с моим-то нынешним зрением'.
Они группами и поодиночке уходили сквозь апрельскую лазурь, направляясь к станции подземки, они брели на остановку общественного транспорта, они навсегда растворялись в лабиринтах городских улиц и переулков. Кто-то торопился домой, предвкушая скудный ужин и краткие часы забытья перед бессмыслицей очередного рабочего дня, кто-то направлялся в шумный общественный центр, к непереносимо скучным лекциям, глупым играм под руководством партийных аниматоров и вялой имитации смазанного джином 'Победа' трудового товарищества. Прошел мрачный и злой на весь белый свет Тиллотсон, уже получивший крепкий нагоняй от вышестоящего начальства за свою криворукую рационализаторскую деятельность в области агитации и пропаганды. Уинстон Смит с обтрепанным черным портфелем под мышкой направился было к автобусу, но соблазнившись первозданной чистотой весеннего воздуха передумал и свернул в малозаметный проулок, уводящий в загадочные недра лондонских трущоб. Веселые и примирившиеся Мэгги с Тадлером дружно взявшись за руки спустились с крыльца Министерства и зашагали через площадь, о чем-то оживленно споря на ходу. Эрик Блейер улыбнулся им вслед.
'Ни дать, ни взять — аллегорическая композиция 'Океания, которая никогда не воевала с Евразией'. Если еще есть надежда, то она — в них', — подумал он, на мгновение поддавшись коварному очарованию вековечной весны в одиночной камере.
Блейер достал сигарету и поспешно закурил, отгоняя от себя наваждение. Он давно и твердо знал, что существующая реальность — лишь удушливый прах, клубящийся под тяжкой поступью сапог на марше. Их подкованные железом подошвы не различают гримас и выражений втаптываемых в почву живых человеческих лиц. Прежняя земля миновала, как и было когда-то обещано. Утрамбованная до идеального состояния гарнизонного плаца, она сделалась слишком плоской и двухмерной; здесь уже не находилось места для песен, сказок, чахлой растительности, и никакой глупой надежды на этой новой земле тоже очень давно не водилось. Небеса же издревле стояли пустыми, просто здесь и сейчас по капризу невидимого механика, ответственного за апрель, на них проецировалась сиюминутная ласковая лазурь. Примириться с этим помогал веселый кураж смертника, поднимающегося в полный рост навстречу хлещущей свинцовым ливнем неизвестности и угрюмый бытовой стоицизм, с которым было на пару унций легче прожить, затерявшись в потоке суетной повседневности, да и уходить навсегда было, наверное, тоже немного проще...
— Мы — покойники, — сказал товарищ Блейер апрельской сини за окном. Синь многозначительно промолчала, видимо, согласившись с этим неоспоримым доводом.
Дверь Министерства распахнулась. Словно адмирал, последним покидающий торпедированный флагманский крейсер, на крыльцо торжественно вышел Мозес Джанки, державшийся неестественно прямо и даже несколько надменно, как представитель давно упраздненной мифической Палаты Лордов. Нарочитая церемониальность и точная выверенность движений означали то, что мертвецки пьяный Джанки полностью доверил управление своим телом режиму автопилота.
— Мозес, скотина, да черт бы тебя побрал! — в сердцах сказал Блейер. — Разве можно так напиваться на два доллара?
V
— Действительность по-прежнему недостижима, — философски отметил Джанки, обозревая выцветшим взглядом старого стервятника небесную лазурь и глубоко вдыхая нежный апрельский воздух. — В смысле её окончательного покорения то есть. Щас все поправим, пацаны...
Он основательно приложился к бутылке джина, но организм, исчерпавший на сегодня весь свой лимит, категорически отверг мерзкое пойло. Джанки обильно и метко стошнило в урну.
— Здравствуй, любовь моя! — проникновенно сказал ей старый алкоголик, переводя дух и вытирая рукавом выступившие слезы. — Во дни сомнений и тягостных раздумий лишь ты одна принимаешь меня таким, какой я есть, со всеми моими достоинствами, недостатками и прочим ээээ... моим высокодуховным содержимым... принимаешь форму того, с кем ты...
Мозеса повело, он пошатнулся и неуклюже плюхнулся рядом с мусоркой. Силы окончательно оставили его.
— Все полегче, — доверительно сообщил он урне, в изнеможении прикрывая глаза. — Я так говорю: никогда в себе не задерживай. Выпускай, чтоб в животе не закисло... Если бы ты только знала, как безмерно я устал, дорогая моя. Давай же обнимемся и посидим по-стариковски... Разбуди меня через часок, ладно?
— Джанки! — рявкнул телекран, расположенный над дверями Министерства. — Пятьдесят один — пятьдесят, Джанки М.! Немедленно встаньте. Здесь сидеть запрещено!
— Извини, начальник, — пробормотал Джанки, разглядевший надпись 'Для мусора' на чугунном боку урны. — Я ж не знал, что это твое законное место. Не своей волей я сел — гравитация приземлила. Извиняюсь. Сам не свой.
— Вы нарушаете общественный порядок! Немедленно встаньте! — прогремело из телекрана.
— Отлезь, гнида, — сумрачно посоветовал Джанки, устраиваясь поудобнее. — Чё привязался? Я тебе в отцы гожусь, засранец!
Металлический голос телекрана еще долго гремел, отдавая грозные и бессмысленные приказы уснувшему сном праведника Мозесу. Затем у парадного входа Министерства торжественно остановился лакированный черный фургон с надписью 'Спецмедслужба', из которого выбрался молодой офицер в ладном черном мундире, весь сияющий кожей, с бледным правильным лицом, похожим на восковую маску. За ним по пятам следовали два угрюмых коренастых санитара с могучими руками и плечами. Легким кивком офицер показал на стихийно возникшую инсталляцию с заблеванной урной и мирно храпящим возле нее Джанки.
— В вытрезвитель, — распорядился он.
Санитары склонились над Мозесом, чтобы взять его под руки и разлучить с урной, за которую он цеплялся за с поразительной силой. Статичная инсталляция незамедлительно ожила, превратившись в шумный перформанс.
— Руки убрали, растак вашу душу, козлы вонючие! — благим матом заорал проснувшийся Джанки, внезапно обнаруживший себя в тесном соседстве с какими-то малоприятными протокольными рожами.
Санитары тщетно пытались оторвать его от мусорки секунд двадцать. Наконец, со скрежетом своротив урну, которая разбрызгивая свое неаппетитное содержимое прокатилась мимо брезгливо посторонившегося офицера, они подняли сквернословящего в ангсоца душу мать Мозеса Джанки и грубо потащили его бренное тело к машине.
— Карета подана, Мозес, — бесстрастно сказал офицер с восковым лицом.
Рассмотрев неумолимо приближающийся к нему черный зев фургона Мозес спьяну вообразил, что сейчас его отвезут на вивисекцию в комнату 101, о которой не принято говорить даже шепотом.
— А на черной скамье, на скамье подсудимых, его доченька Нэн и с ней какой-то жиган... а это было во вторник!!! — диким голосом заорал он на всю площадь.
Бесстрастный офицер слегка поморщился: слуха у Джанки действительно не было.
Двери фургона захлопнулись, отсекая немузыкальные вопли Мозеса. Автомобиль тронулся и набирая скорость резво покатил в сторону хорошо известного Джанки отделения Полиции Мыслей, где его знали как облупленного.
— Представление окончено. Наверное, мне тоже пора выдвигаться, — сказал Блейер, закрывая окно кабинета и опуская жалюзи. Вышедшего на крыльцо Министерства товарища Абдурахманчика, который враскорячку скользнул в проулок следом за Уинстоном Смитом, он уже не увидел. Впрочем, сейчас это было не столь важно. Эрик Блейер извлек из сейфа папку, на обложке которой значилось '1984', положил ее в свой портфель, погасил настольную лампу и неторопливо направился к дверям...
VI
Уинстон Смит шагал по мощеной булыжником улице, по обе стороны которой возвышались ветхие двухэтажные дома времен королевы Виктории. Их обшарпанные двери открывались прямо на тротуар и наводили на нехорошие мысли о крысиных ходах. Он давно потерял направление и двигался наугад, без определенной цели. Встречные почти не обращали никакого внимания на Уинстона, но кое-кто из аборигенов провожал его опасливым и любопытным взглядом. Синий комбинезон партийца был редкостью в этих заповедных трущобах. Он хорошо отпугивал пролов, но сильно демаскировал на местности в случае появления залетного полицейского патруля.
'Если вдруг нарвусь, скажу им, будто искал здесь бритвенные лезвия', — решил Уинстон. На повороте он незаметно оглянулся назад и похолодел, увидев ковылявшего за ним в отдалении товарища Абдурахманчика из Министерства Правды. На целенаправленную слежку это не походило, так как уборщик совершенно не скрывался, но делать ему здесь было определенно нечего.
Уинстон хорошо знал, что добровольный шпион-идиот иногда гораздо опаснее штатного агента Полиции Мыслей. 'Конечно, он может просто искать здесь марихуану или насвай по оптовым ценам, раз не прячется от меня, но чем черт не шутит', — подумал Смит, лихорадочно просчитывая возможные варианты действий. Здесь нет уличных телекранов, возможны микрофоны, но они зафиксируют лишь звук. Значит, можно будет уйти вперед и затаиться в каком-нибудь проулке, пронаблюдав за дальнейшими действиями Абдурахманчика. Можно оторваться от 'хвоста' проходными дворами. В самом крайнем случае можно подстеречь уборщика в темной подворотне и проломить ему голову камнем или обрезком водопроводной трубы. Но мысль о любом физическом усилии тотчас вызвала приступ слабости и тошноту. Это никуда не годилось, ведь товарищ Абдурахманчик наверняка станет громко орать и защищаться, если не получится покончить с ним одним решительным ударом...
Вдруг вся улица пришла в движение. Уинстон увидел, как из переулка выскочил мужчина в черном костюме, напоминавшем гармонь. Он подбежал к товарищу Абдурахманчику. взволнованно показывая на небо.
— Паровоз! — закричал он. — Смотри, чурок! Сейчас по башке звизданет! Ложись, быстро!
'Паровозами' пролы почему-то прозвали сверхзвуковые ракеты. Их интуиция по части прилетов была просто фантастической. Уинстон без раздумий тут же бросился на землю.
— Что ты вылупился? Ложись, полудурок, убьет на хрен! — заорал товарищу Абдурахманчику мужчина и потянул его за шиворот в укрытие.
— Ман шуморо хуб намефахмам, — взвизгнул Абдурахманчик, высвобождаясь и опасливо обходя шумного ханыгу по крутой дуге. — Ман гапнамезонам забони ньюспик!
— Да пропади ты пропадом, дебил ненашенский, — в сердцах махнул рукой мужчина и ласточкой бросился в придорожную канаву.
Уинстон прикрыл голову руками и зажмурился. Чудовищной силы взрыв встряхнул мостовую. На спину посыпался строительный мусор, камни и осколки битого стекла. Смит поднялся с земли и внимательно осмотрелся. Метрах в двухстах от него ракета подчистую разнесла несколько домов. В воздухе стоял черный столб дыма. а в том месте, где только что находился товарищ Абдурахманчик клубилась густая туча алебастровой пыли, из которой доносились истошные вопли раненых.
'Если еще есть надежда, то она — в пролах', — подумал Уинстон, чрезвычайно довольный тем, что бить по голове сегодня, кажется, никого не придется. Он свернул направо в переулок, чтобы обойти воронку от ракеты и толпу зевак, суетящуюся в дымных развалинах. Минуты через три-четыре он миновал зону взрыва, уже не увидев, как распугивая пролов из оседающей тучи алебастровой пыли мерным шагом вышла абсолютно белая фигура, схожая очертаниями с товарищем Абдурахманчиком. Кое-как отряхнувшись от известки, уборщик погрозил кулаком смертоносной лазури небес, основательно закинулся насваем и не спеша двинулся к северо-востоку, в сторону того, что было некогда вокзалом Сент-Панкрас...
Краткий словарь таджикского новояза:
Ба пэш — вперед
Бай — нехороший человек
Басмач — очень нехороший человек
Бача (бачан) — парень, сынок
Джиляб — проститутка, падшая женщина
Кор бисёр — много работы
Кор тамум — работа окончена
Мактаб — школа
Ман гапнамезонам забони ньюспик — я не говорю на новоязе
Ман шуморо хуб намефахмам — я не понимаю вас
Муаллим — учитель
Нига — посмотри
Салам алейкум — здравствуйте
Сомани кам — мало денег
Тез тар (тез тез) — побыстрее
Хуна мерам — идти домой
Керкерак — плохое слово
Кунак бар рекан — плохие слова
Керам дар кунат — очень плохие слова
Конаш бохар богайяд — ужасно плохие слова
Кильдер-вильдер — непереводимая игра слов
Там-пиди-биди-дим, пиди-биди-дам — все остальные слова
19.06 — 06.08.2023
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
