Гроза над Империей

Виктор покинул дворец поздней ночью, сопровождаемый всего несколько доверенными людьми и парой рабов печати. Всего несколько дней, — а затем его уже никто не разлучит с любимой женщиной. И даже если их услуги более не потребуются при дворе, он сумеет обеспечить всё, что необходимо. Дом, достаток и защиту для жены, которой никогда и никого не придётся больше бояться.

Глава 3

Охота — вредное и жестокое развлечение! Как можно лишь ради удовольствия обрывать жизнь невинных живых существ, алкать крови, как дикий зверь, без жалости и милосердия! А хуже всего, даже пива допить не дали...

Камун, главный егерь

Древний лес таинственно шумел листвой. Все оттенки ранней осени пылали в кронах деревьев и под ногами. Терпкий аромат преющей травы смешивался с испарениями подсыхающей земли и последних цветов, кружа голову, как выдержанное вино. Непривычному человеку было недолго потерять чувство реальности и заблукать среди напоённых жизнью лесных лабиринтов.

Костан шагал по тропинке, не обращая внимания на окружающую красоту. Его больше заботил ягдташ на боку, где пока что скучал в гордом одиночестве красавец фазан. Охота не ладилась скорее по его собственной вине, эта местность была щедра на дичь, а крестьяне опасались заходить так близко к горам туманов, где снежные барсы ревниво охраняли свою территорию, а волки подстерегали неосторожного путника.

Костан предпочёл бы встречу с парой снежных кошек или целой стаей волков очередному визиту гостей. Во всяком случае, после встречи с хищниками у него остаются шкуры на продажу, а вот с гостей, пользующихся законом гостеприимства между людьми своего круга, не удастся взять даже медяка. Да и то некоторые имеют наглость жаловаться на меню хозяев, состоящее только из охотничьих трофеев и домашнего вина, плюс то, что найдётся по хозяйству.

Как просто всё было несколько лет назад, когда он мог ненавидеть своего таинственного отца, целью жизни считать карьеру в армии и проводить всё время, обучаясь фехтованию и охотясь только для удовольствия. Тогда маленький замок был заполнен слугами, денег, присылаемых каждый год, хватало на всё, а в городке даже благородное сословие вежливо кланялись вслед ему и Сентили, глотая зависть вместе со словом "ублюдки". Они были желанными гостями в каждом доме, а кое-кто был не прочь свести и родственные отношения. Костан тогда мечтал об официальном признании, когда позорный герб незаконнорожденных с чёрной окантовкой сменится настоящим, о славе воина Империи, о балах в императорском дворце, принимая как должное богатство и популярность.

А затем грянул гром. Отец умер, так и не озаботившись официально признать их с сестрой, и даже не составив толкового завещания. Выплаты прервались, часть слуг была отозвана, а часть покинула замок, выяснив, что на жалованье рассчитывать теперь не приходится. Законные наследники нагрянули однажды в отсутствие Костана и выгребли все фамильные реликвии и драгоценности, да и сам замок управляющий отстоял с немалым трудом, воспользовавшись всеми бумагами, которые в своё время заставил подписать их беспечного отца, чьё имя и титул так и остались тайной для всеми забытых незаконных детей.

Те несколько слуг и старых солдат, что не бросили молодых хозяев, просто свыклись с замком, и не желали уходить. Это походило на маленький спектакль, когда старый больной дворецкий величаво прислуживал за столом юному господину, а затем в грязной конюшне обучал его же чинить потёртую упряжь. Когда покрытые шрамами ветераны кланялись до земли Костану, встречая его в городе, а затем крыли его же на всю округу "приличными и неприличными словесами", когда этот "криворукий безголовый баранокозёл" выпалывал не то растение, вместе со всеми ковыряясь на скудной земле, принадлежащей замку.

Костан и сам делал вид, что не знает, куда деваются вышивки, изготавливаемые сестрой-близнецом "для собственного удовольствия", как и она старалась не замечать, что питаются они, в основном охотничьей добычей брата, и как он пытается найти работу в городе, не порочащую дворянскую честь.

Месяц — помощником учителя фехтования, до ссоры с бездарным сынком богатого лавочника, пару дней — подмастерьем городского волшебника, отказавшегося давать ему уроки, как только выяснилось, что магические способности мальчишки значительно превосходят его собственные. Ну и, конечно, продажа дичи и шкур, осуществляемая через управляющего, которого в городе считали талантливым охотником, хотя тот не мог попасть из лука и в ворота замка.

Но настоящие проблемы начались, когда два года назад, в свои пятнадцать, Сентиль расцвела, затмив красотой всех женщин провинции, в одночасье сделавшись пленницей собственной привлекательности. Женщины возненавидели безобидную девочку, пытаясь злословием снизить её популярность, а для большинства мужчин она стала предметом вожделения. Вот только не приученная к простой работе красавица с небезупречным происхождением никем не воспринималась, как возможная жена, а полученные предложения можно было воспринимать как насмешку или оскорбление. Бедность в приложении к ним отчего-то воспринималась как продажность, а отсутствие взрослых покровителей — как беззащитность.

Костан дрался в десятке дуэлей, защищая честь сестры, чаще всего от тех же гостей, безжалостно расправился с попыткой штурма замка челядью одного из обиженных дворянчиков, заставив уважать не только свой меч, но и лук, подкреплённый небольшими познаниями в магии. Всё это сопровождалось скандалами и сплетнями в городе и поместьях, окончательно испортив их репутацию. Теперь не стоило даже мечтать о приличном муже для сестры из местных.

Если бы только объявился хоть самый захудалый благородный родственник, которому можно было бы доверить сестру на несколько лет, пока он сделает карьеру как маг или воин на службе императору. Ведь им только по семнадцать, и сестра со своей красотой не будет сочтена старой девой даже в двадцать пять.

Внезапный шум сбоку заставил его среагировать и влёт сбить взлетевшую куропатку — это боевой-то стрелой! Выругавшись сквозь зубы, Костан закинул пробитую навылет тушку в ягдташ, отчётливо представляя, из чего будет суп завтра. Затем принялся отыскивать тяжёлую стрелу, стоившую, как полтора десятка лёгких охотничьих. Кто бы взял на себя хоть часть его проблем!

Вот хотя бы вчера, за обедом, когда он одновременно с сестрой ощутил ледяной холод, и зловещий бесстрастный голос пробормотал нечто вроде "Чалсен шоцен". Позднее он опросил Сентиль и сравнил их ощущения. Ну пусть слово Чалсен — по уверениям управляющего — династическое имя нынешнего императора, а что значит второе? Вчера же он впервые ощутил магические способности сестры, беспечно двигавшей вещи взглядом. Может быть, это было неудачное нападение мага, нанятого "доброжелателями"? Но то же самое случилось и ранним утром, не пришлось бы отдавать последние сбережения тому самому городскому магу за ненадёжные защитные амулеты.

Стрела обнаружилась в стволе старого дуба, чей корень он использовал как табурет на время, потребовавшееся для очистки древка и оперения от крови несчастной куропатки. Пожалуй, пора поворачивать обратно, если он хочет вернуться в замок до полуночи, хотя что за новости его могут...

Костан замер, вдруг ощутив невероятное счастье, радость, бьющую через край, как будто потаённые двери души распахнулись, и вошло солнце, согревая исстрадавшиеся чувства. Его не могла расстроить даже нелепость ситуации, такие чувства не могли быть навеяны врагом, такое безоблачное счастье просто недоступно тем, кто занимается злым волшебством. Просто совсем рядом есть кто-то, поделившийся с ним кусочком собственной радости, подарил частицу страстной любви к лесу и траве, небу и солнцу, ко всему, что шелестит листвой, бегает по тропинкам, дышит и поёт вокруг него гимн жизни.

Постепенно странная эйфория проходила, оставив крошечную часть того всесокрушающего счастья в глубине сердца, как надежду и обещание, как тоненькую связь с неведомым, которого нельзя не любить... Связь! Костан вдруг отчётливо ощутил эту связующую нить, тонкую, как паутинку, трепетный лучик солнца, ведущий вверх.

Солнце, едва перевалившее за полдень, мешало рассмотреть обладателя второго конца нити. Только нечто вроде сияющей бабочки порхало невероятно высоко, выше вершин деревьев-гигантов, отчаянно увёртываясь от чёрных силуэтов, больше всего напоминающих летучих мышей.

Костан как-то незаметно для самого себя уже поднял свой тяжёлый боевой лук, и только что очищенная стрела легла и послушно поползла назад вместе с тетивой. Дыхание замерло.

— Это же невозможно! — Он сам не понимал, кому кричит это. — Я не смогу послать стрелу на такое расстояние даже вдаль, а не то, что вверх!

Но тоненький лучик надежды звал и требовал, и что-то могущественное и пугающее поднялось в нём, из живота, сердца и глаз, что-то, что уже один раз пришло к нему на помощь в час отчаянья и помогло отстоять замок.

И отчаянно затрещал лук, выгнувшийся до предела, и нечто, видимое только краем глаза опутало и соединило между собой стрелу и один из тёмных силуэтов. Время застыло, когда лук рывком разогнулся, отправляя стрелу в полёт, и вновь помчалось, очнувшись от резкой боли, ударившей по руке. Тетива мстительно ударила по кожаной перчатке, рассекла её и оставила набухающий кровью рубец на коже. А через пару секунд чудовищный удар обрушился на правое плечо, отбрасывая на землю, где опять же досталось онемевшей кисти руки.

С земли было очень удобно наблюдать, как медленно-медленно, осенним листом падает нечто чёрное с топорщащейся булавкой стрелы.

Во второй раз было уже проще. Сияющая бабочка спускалась, скользя вокруг стволов, сопровождаемая крылатыми тенями, отчасти растерявшими самоуверенность после потери одного из своих. Вновь скрип лука, и странная связь, и в этот раз он уже отчётливо видел, как избранный для этого силуэт оказывается именно там, где был нужен, чтобы получить свою стрелу. В этот раз боль в руке почти не ощущалась, а удар в плечо не бросил на землю, а всего лишь поставил на колено в момент попадания стрелы по врагу. Вот только ещё кольнуло где-то за глазами, в сердце и животе, наполняя всё тело мерзкой дрожью.

Костан специально не смотрел, кого спасает, чтобы не отвлекаться. Ему было достаточно чёрных силуэтов, в которых он опознал горгулий, время от времени залетавших в Империю через туманные горы. Не стоит суетиться, вновь пользоваться только что придуманным опасным магическим трюком, лучше растереть изо всех сил правую руку и вернуть ей чувствительность, пока есть немного времени.

Горгульи неслись, почти падали вертикально вниз, едва притормаживая перепончатыми крыльями, раскрыв в ярости зубастые клювы и выпучив кроваво-красные глазки. Добраться до врага, растерзать, вырвать из него сладкие внутренности!

Время! Без всякой магии вскинуть лук и послать стрелу прежде, чем твари догадаются увернуться. Злые бессильные слова сами выплёвываются, ведь стрела летит мимо, а дрожащая правая рука мучительно медленно нащупывает следующую в колчане. Всё-таки не только из бравады лучники втыкают стрелы перед собой или держат в зубах. Ещё четыре врага!

Дикий визг и беспорядочное хлопанье крыльев доказали, что предыдущая стрела оказалась не напрасной. Одна из тварей мучительно подвывая, направлялась в сторону гор, стараясь не тревожить правое крыло, в перепонке которого зазубренный наконечник проделал огромную дыру. Мягкий шелест сзади — преследуемый приземлился позади Костана, опередив горгулий на пару биений сердца. Чуть придержать стрелу, рвущуюся в полёт, и хладнокровно всадить её в глаз первой из тварей, распахнувшей крылья всего в нескольких шагах над землёй.

Лук в сторону, чтобы не сломать в пылу схватки, меч в правую руку, охотничий нож — в левую. Не стоит показывать, что правая почти бесполезна, пусть опасаются её — и получают удары слева.

Две последние горгульи тяжело приземлились и припали к земле, изучая противника злыми глазками. Затем, не обращая внимания на бездыханные туши сородичей, расступились и кинулись на него с двух сторон. Костан прыгнул чуть в сторону и вперёд, так, чтобы успеть нанести хоть один удар прежде, чем на него навалятся с двух сторон, про себя проклиная здоровяка Кина. Этот седой ветеран авторитетно утверждал, что горгульи — тупые трусливые звери, предпочитающие нападать сверху и бегущие после первого отпора. Сейчас бы Кину быть здесь и помочь отбить правильно спланированное нападение тварей на земле!

Теперь можно было хорошо рассмотреть противника. Действительно похожие на огромных, почти в рост человека, летучих мышей, с толстой, блестящей глянцем кожей, более тонкой и светлой на перепонках. На концах вытянутых длинных крыльев (в три раза длиннее человеческих рук) с развевающейся кожаным плащом перепонкой вспыхнули обнажённой костью острые когти. Мелкие зубы в распахнутом во всю ширь клюве считать было просто бесполезно. Единственное утешение — маленькие нижние лапки несли горгулий с гораздо меньшей, чем у человека, скоростью.

Неловкий (проклятая правая!) удар мечом по левому крылу — и тварь перехватывает лезвие клювом у самой рукояти и по-птичьи резко изгибает шею, пытаясь вырвать у него оружие. Изо всех сил сжимая рукоять побелевшими пальцами, Костан грудью налетел на горгулью, выводя её из равновесия, и наотмашь ударил охотничьим ножом по птичьей голове, уже чувствуя, как острые когти крыльев полосуют спину, легко распарывая грубую ткань охотничьей куртки.

С истошным визгом вмиг окосевшая тварь отбросила Костана всеми конечностями и откатилась в сторону, взметая вихри жёлтых листьев беспорядочными ударами крыльев.

Молодой воин поднялся, поудобнее перехватывая отвоёванный меч, и вдруг понял, что не может найти второго противника! Хитрая тварь либо спряталась, либо напала на то блестящее, что и пытался защитить Костан, не вникая в побудительные причины. Мгновенно облившись холодным потом, несмотря на кислотный жар ран на спине, он резко повернулся, уже ожидая увидеть несчастную жертву разорванной в клочья, когда резкий порыв ветра сверху позволил определить местонахождение второй твари.

Костан почти ушёл из-под удара, во всяком случае разинутый смрадный клюв не ударил в лицо, но затем неожиданно лёгкое тело обрушилось сверху, сбивая с ног, а когти крыльев впились в запястья, прижимая руки к земле. Тварь примерялась для нового удара клювом, но и воин не желал сдаваться так просто. Изогнувшись дугой, он ожесточённо принялся пинать раздутое брюхо падальщика, резким движением опять сумел спасти лицо, и многострадальное правое плечо оказалось в тисках клюва, бездумно пытающегося перетереть плоть и кости. Мелким зубам куртка противостояла куда лучше, чем когтям.

После особенно удачного пинка, тварь ослабла и позволила вырвать левую руку, после чего с гнусным кваканьем и скрежетом встречала каждый лихорадочный удар ножом — куда придётся. Костан уже готов был причислить своего противника к бессмертным, когда туша сверху наконец обмякла и соскользнула без всякого сопротивления.