| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Пугливо потрескивало пламя, напрасно пытаясь разогнать давящую черноту, окружившую их со всех сторон. Тревожно покрикивала ночная птица. Глухо шумел далекий морской прибой... Стоны раненого становились то громче, то слабее, казалось порой, будто он спорит с кем-то или о чем-то упрашивает...
— И кровь у него синяя... — неожиданно злобно проговорил Ла Мана. Легко вскочив на ноги, он обошел вокруг костра и нагнулся над мечущимся в бреду. — Добью я его! Хоть раз в жизни сделаю доброе... — и в неверном свете костра блеснул нож.
— Не смей!..
Но лезвие замерло на полпути: обманчивую тишину безлунья пронзил долгий утробный вой, донесшийся откуда-то из глубины побережья.
— Матерь Божья... — прошептал юноша, крестясь.
— Когда выберемся из этой переделки, буду пить неделю... — неизвестно кому торжественно пообещал капитан, опуская меч. — Нет, две недели... Или — месяц...
И от этих слов Гилленхарт вдруг ощутил такую тоску, такое жгучее желание вернуться домой, какого не изведывал до сих пор никогда.
К рассвету Юстэса все-таки сморил сон, — молодость и усталость взяли свое. Проснувшись резко, словно от толчка, он обнаружил, что Ла Мана тоже спит, укутавшись с головой в плащ. Старика рядом не было.
Он вскочил, торопливо огляделся... Хотел уж растолкать капитана, но потом увидел: Старик был у сухого дерева, торчавшего чуть поодаль. Стараясь не шуметь, Гилленхарт подошел ближе: старец стоял, прислонившись щекой к иссохшему стволу, глаза его были закрыты, узловатые пальцы нежно гладили шершавую кору, губы что-то беззвучно шептали...
— Ты чего это? Эй...
— Мне позволили уйти... — отозвался Старик, не открывая глаз. Голос его оказался необычайно чистым и глубоким, словно принадлежал теперь какому-то иному существу.
И Юстэс увидел, как сгорбленная высокая фигура бледнеет и тает, становясь все прозрачнее и прозрачнее.
— Эй!.. — но Старик исчез.
Гилленхарт подбежал к засохшему дереву: по трещинкам ствола разбегались крохотные серебристые паучки. Осторожно погладил кончиками пальцев мертвую кору и откуда-то донесся тихий шелест:
— Меня звали Ортил — "последний из рода"...
Когда спустя час они собрались в дорогу, затоптав остатние искры костра, он нечаянно оглянулся: крона недавно еще безжизненного дерева пышно зазеленела молодыми блестящими листочками...
* * *
* * *
— Эта стена никогда не кончится... — выдохнул Ла Мана и осел на песок. — Никогда...
Над морем горел закат. У горизонта, где медленно тонул огромный красный шар, воды кипели золотом, но тут, возле неприступных стен, море было темным и тихим, с его поверхности поднималась прохлада, а в глубине медленно шевелились, тревожимые легкой зыбью, кущи бурых и зеленых водорослей.
— Должен быть где-то вход... — сам себе возразил капитан, глядя, как Юстэс удаляется от него. На мокром песке оставались глубокие следы.
Несколько мгновений он тупо смотрел, как волны робко слизывают отпечатки человеческих ног. Потом вдруг вскочил и заорал:
— Подожди же ты!.. Слышишь? Ах, ты, сволочь!.. — размахнувшись, он что было сил ударил кулаком по каменной стене.
И тут раздался тяжелый гул.
Все замерло — и волны, и крикливые чайки... В стене внезапно образовался разлом, — и оттуда шагнули наружу огромные, много выше человеческого роста, серые расплывчатые фигуры, числом более дюжины. Они были словно сотканы из дыма. Юстэс почувствовал, как его охватывают липкие невидимые путы — и закат померк...
...И была долгая, бесконечная тьма. Исчезли мысли, чувства...Потом он вдруг очутился в длинном-длинном тоннеле. Где-то впереди брезжил слабый свет. Он пошел туда и очутился в большом светлом зале: выложенные белым камнем стены, блестящий скользкий пол... Белоснежные колонны, уходя ввысь, поддерживали полупрозрачный купол, сквозь который просвечивало солнце — неправдоподобно огромный пульсирующий шар. Он невольно приостановился, но сзади возникла серая тень, подобная тем, что пленили его у стен города, и он почувствовал сильный укол в спину: тень подтолкнула его острием копья вперед, где в то же мгновение вспыхнули языки пламени. Человек отшатнулся назад от нестерпимого жара, но тень снова угрожающе подняла копье, и ему пришлось шагнуть прямо в это пекло. В огне образовалась узкая дорожка, и он побежал по ней. Огонь торопливо лизал края его одежд. Затрещали волосы на голове, раскаленный воздух жег легкие, — еще немного и он задохнулся бы, но огонь вдруг исчез...
Прямо перед собой увидел он небольшой, по виду золотой, диск. Он висел в воздухе, ничем не поддерживаемый. Его поверхность вдруг завибрировала, послышался чистый, мелодичный звон, точно кто-то ударил по нему, и перед измученным огненной стихией человеком возникли трое, одетые в светлое.
— Кто ты? — спросили они.
— Барон Юстэс фон Гилленхарт... — с вызовом отвечал юноша, удивляясь про себя, как тихо и жалко звучит его голос в этом огромном пустом зале. — Сын достопочтенного Рихарда фон Гилленхарта из Майенны...
— Твое имя ничего не говорит, чужеземец, — терпеливо, точно неразумному ребенку, возразил один из этих троих. — Мы хотели бы знать: кто ты по духу своему? — и с этими словами, говоривший взял его за руку и провел по его ладони длинным и тонким ножом.
Юстэс не почувствовал боли. На коже алыми капельками выступила кровь. Человек перевернул его ладонь над стеклянной чашей, услужливо подставленной одним из тех, что появились вместе с ним. На дне чаши пенилась голубоватая жидкость. Едва смешавшись с ней, капля крови потемнела и съежилась, превратившись в крохотный бурый шарик. Трое переглянулись между собой.
— Ты и вправду — человек... — сказал один из них. В его голосе Юстэсу почудилось удивление. — Можешь остаться в нашем городе...
— А где мой товарищ?.. — спохватился он, видя, как царапина на ладони стремительно заживает.
Но ответа не получил: и люди в светлом, и белые колонны — все исчезло, и он увидел, что стоит на широкой незнакомой улице. Мимо спешили по своим делам прохожие, не обращая никакого внимания на одинокую замершую фигуру.
— Пресвятая Дева... — пробормотал юноша.
— Па-а — сторони-ись!..— крикнули сзади, и едва он успел отпрыгнуть в сторону, как рядом пронесся некто, стоявший на длинном овальном диске.
Прижавшись к стене какого-то дома, Юстэс довольно долго наблюдал жизнь чужого города, ощущая скорее ужас, нежели удивление. В конце концов, он решил, что его жизни все-таки ничего пока не угрожает, и осторожно двинулся дальше, продолжая держаться рукой за стену.
Но стоило ему свернуть за угол, как на него обрушилось новое испытание: там несколько человек тащило, опутав веревками, ужасное чудовище. Покрытое черной чешуей, похожее на гигантскую ящерицу, оно рычало и отчаянно сопротивлялось; его длинный хвост метался поперек улицы от стены к стене, заставляя разбегаться случайных зрителей в разные стороны. Столпившиеся зеваки наперебой осыпали погонщиков чудовища насмешками, но тут хвост животного упругой плетью взмыл вверх и на головы людей рухнул целый пролет воздушного моста. Послышались крики, стоны... Юстэс не стал дожидаться развязки и поспешно свернул в проулок.
Узкая улочка вывела его на площадь. Там было устроено что-то вроде рынка — шум, толчея, непривычные резкие запахи, многоголосая речь... Людская река, дробясь на маленькие ручейки, растекалась между рядами прилавков, заваленных невиданными плодами, фруктами, рыбой, сочащимися кусками животной плоти; тут же торговали посудой, тканями, украшениями... Раскрыв рот, бродил он среди этого буйного великолепия даров чужой земли, пока не закружилась голова.
Сначала он не понял, почему поплыла вдруг из-под ног выложенная цветным камнем дорожка, ухватился за какой-то угол, а потом, когда все вокруг встало на свои места, резкая боль в пустом желудке подсказала ему: он просто голоден.
— ...Послушай, приятель, — я чужой в этом городе и за душой у меня ни гроша...— обратился он наугад к одному из торговцев, чье лицо показалось ему более добродушным. — Словом, сколько дашь за мой плащ?
Торговец окинул его быстрым внимательным взглядом.
— Плащ из кожи валлора... В горах — это нужная вещь, но мне он ни к чему... А вот кинжал у тебя знатный! Дай-ка, я погляжу...
— Нет, — отрезал Юстэс. — Этот кинжал мне жизнь спас. Продать его? — да это все равно, что продать друга... Лучше вот возьми плащ, а — нет, так поищу другого покупателя...
— Как хочешь... — зевнул продавец, но в его голосе промелькнула нотка плохо скрытого сожаления. — Передумаешь, — возвращайся. Я дам хорошую цену!..
Раздосадованный неудачей, Юстэс отправился дальше. Получив еще несколько отказов, он совсем выдохся, и присел на ступеньках какого-то заведения. Из раскрытых дверей нестерпимо пахло съестным: "Харчевня..." Жадно втягивая ноздрями соблазнительные ароматы, он шарил глазами по толпе, пытаясь угадать того, кто согласился бы купить плащ, и тут случайно его интерес привлек один малый.
Этот был человек невысокого роста, — он сошел бы за ребенка, если б не рыжая борода, забавно курчавившаяся на почти детском личике, да не объемистый живот, выпиравший из-под куцего кафтанчика. Однако вовсе не это обстоятельство притянуло внимание Гилленхарта, — он решил, что перед ним обыкновенный карлик, каких он видел не раз на базарных площадях во время представлений бродячих актеров у себя на родине. На прилавке у малорослика были разложены красивые поделки из горного камня, — только людей, подходивших к нему, и рассматривавших изящные безделушки, интересовало совсем другое: о чем-то быстро перешепнувшись с хозяином, они торопливо совали ему в руку монеты и, получив взамен маленький, туго завязанный мешочек, быстро уходили, озираясь по сторонам. "Эге! — подумалось юноше, — Что-то здесь нечисто..."
Но тут бородатый малыш заметил, что за ним наблюдают. Нескольких секунд ему хватило, чтобы понять состояние дел невольного соглядатая, и, перехватив его взгляд, он неожиданно подмигнул в ответ:
— Что, человечец, не хочешь ли заработать? Ты издалека?..
— Да... — не очень охотно вступил в разговор Юстэс. — Поиздержался немного в дороге...
— Вижу — вижу...— сочувственно закивал головой купчина. — Ну, так я бы тебе помог, ежели ты на меня поработаешь...
— А... что за работа? — помедлив немного для приличия, спросил Гилленхарт. Запахи, доносившиеся из харчевни, сводили его с ума.
Рыжебородый окинул юношу с головы до ног оценивающим взглядом:
— Да нечего делать! Перекусим как следует, а потом проводишь меня до одного места, куда я укажу... Мне, понимаешь, нужна охрана, а ты — парень крепкий... И глаза у тебя — честные... — добавил он проникновенно.
С ходу учуял, чем взять...
Последние слова немало польстили самолюбию Гилленхарта, рассеяв сомнения относительно выгодности этого предложения. Впрочем, если они у него еще и оставались, то голодные спазмы в пустом желудке все равно перевесили бы.
— Я согласен... — сказал Юстэс.
Глазки малыша заблестели.
— Тогда пошли! Путь неблизкий, надо еще и поесть, и передохнуть — я-то с утра на ногах...
Быстренько собрав свои вещички, и не переставая тараторить, он дружески поманил Гилленхарта за собой:
— Идем, дружище...
— Зачем же далеко ходить? — удивился Юстэс. — Тут бы и поели...
Но низкорослый замахал руками:
— Не больно-то я уважаю местную кухню! Из чего только готовит ихний повар свое жаркое?..
Пожав плечами, Юстэс безропотно подчинился, и зашагал вслед за своим новым спутником.
Протолкавшись через базарные ряды, — казалось, им не будет конца — краю, — они добрались узкими улочками до невысокого приземистого строения. Из открытых окон доносилось звяканье посуды, нестройные голоса, смех, — а запахи, витавшие в воздухе, показались вконец оголодавшему рыцарю более сладкими, нежели все ароматы райских кущ!
— Вот и добрались! Вот и славно... — бормотал маленький купец. — Вот тут-то мы и отдохнем... Идем же, дружище, идем! Чего ты остановился?..
А Юстэс встал как вкопанный.
Недалеко от входа на камне сидел юноша, примерно одного с ним возраста. В руках у него был небольшой инструмент — что-то вроде бубна. Отбивая ритм, он пел...
О, как он пел!..
Голос певца то взлетал ввысь, то падал до низкой хрипящей ноты. Дрожащие горловые переливы, нарастая до нечеловеческой силы звучания, заставляли слушающих ощутить сладкую тоску — напев совсем не вязался с солнечным светом дня. Но печаль та была светла, как летний дождь: прошелестят капли — и будет радуга...
— О чем он поет? — тихо спросил Юстэс у одного из тех, кто так же замер подле певца, очарованный колдовством его голоса.
— О том, что никогда уж не повторится, и лучше чего никогда уже не будет... — отвечал тот, не оборачиваясь, и глядя куда-то вдаль, словно там, починяясь магическому пульсу мелодии, роились какие-то видения.
Внезапно витиеватый рисунок песни нарушил противный короткий вой: поодаль стояла кучка волчьеголовых, — они тоже заслушались, и один из них, задрав острую морду к небу, вдруг заголосил, желая то ли поддержать певца, то ли посмеяться над ним. Его приятели — толпа из шести-семи широкоплечих громил, — тут же покатились со смеху, громко и визгливо.
— А ну-ка, давай еще, Ярым! — завопил кто-то из них. — Давай-ка, покажи ему, как надо петь!..
Певец тут же оборвал песню на полуслове и встал, устремив на насмешников ненавидящий взгляд. Ворон, сидевший у него на плече, слетел вниз и стал торопливо клевать мелкие монетки, щедро разбросанные слушателями по мостовой у камня. Вольфорраны продолжали изгаляться: теперь они выли уже хором, кто во что горазд, прерывая свое "пение" взрывами хохота и непристойными колкостями.
— Что же ты примолк, соловушка? — крикнул один из них, видя, что певец убирает в дорожную суму свой инструмент. — Или мы тебе не ровня, а?..
Певец отвернулся, пряча глаза, но настроение горластых молодцев резко переменилось: угрожающе скаля зубы, они дружно двинулись на него. Зеваки поспешно расступились, но не все: в городе многие недолюбливали вольфорранов, и кое-кто из людей сейчас был тоже не прочь почесать кулаки. Юстэс, помимо своей воли, оказался в самой гуще событий: мгновенно завязавшаяся потасовка захватила и его. Он поймал сильный удар в ухо, от которого зазвенело в голове, — и тут же его кулак ткнулся в чью-то волосатую скулу... Потом он увидел, как один из волчьеголовых вырвал из рук певца его котомку, и бросив наземь, занес над ней пудовый сапожище. Юстэс мгновенно подлетел к обидчику и уложил его ловким ударом.
— Дозорные!.. — истошный вопль мгновенно разрядил густую толпу.
Над головами дерущихся возникли серые тени. Народ бросился врассыпную: несколько молодцев, в том числе и несколько зачинщиков, забились в конвульсиях на земле, пытаясь вырваться из невидимых сетей. Юстэс почувствовал, что его схватили за руку и куда-то тянут. Это был певец.
— Бегом за мной! — приказал он.
Нырнув в подворотню, они промчались по следующей улице, и вновь куда-то свернув, смешались с праздной толпой.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
