Хроники Шеридана. Книга 2. Полный файл

Хроники Шеридана : "Алмаз и пепел"

Книга вторая.

. Часть пятая

* * *

* * *

* * *

...Караван тьетлей — дюжина мулов, навьюченных увесистыми тюками, и пара ладных крытых повозок — осторожно пробирался лесными тропами вдоль реки к побережью. Что заставило предусмотрительных и осторожных карликов выбрать именно этот путь — участившиеся ли нападения вольфораннов на товарные обозы, неясные слухи, доносившиеся с южных рубежей или просто нежелание плестись по жаре? — неизвестно.... Впрочем, они никогда ничего не делали просто так.

По Лесу поползли сплетни и пересуды.

— Видать, что-то будет... — вздыхали по своим норам лесные жители. — Неспроста эти с большака свернули.... Ох, неспроста скрытничают!....

Тьетли же пересмеивались меж собой, покуривая коротенькие толстые трубочки, — их веселые глазки ни на минуту при этом не отвлекались от разматывающейся под копытами мулов лесной тропы, мгновенно примечая все мало-мальски важные детали, — и продолжали свой путь.

На одном из привалов к ним как-то вывернулась из-под корней разлапистого дерева старая грызля. Уперев лапы в толстые, обросшие седой шерстью бока, она минут пять с присущей этим особам бесцеремонностью разглядывала желтыми глазищами отдыхающих на травке-муравке карликов, а потом заверещала так, словно застукала их за чем-то неприличным:

— Сидите тут, жуете бороды!.. А там, у реки, ваш один, — утоплый, — валяется!..

Не столько эти слова, сколько тон ее голоса заставил тьетлей мигом забыть об отдыхе и покорно пуститься вслед за ней к реке, чьи воды шумели не так далеко от приглянувшейся им рощицы.

На берегу, почти у самой воды лежало, скорчившись, неподвижное маленькое тело. Рядом — слегка занесенные песком и уже начавшие разлагаться, останки огромной Черной Пиявки, самого злобного и хищного существа из всех, когда-либо населявших Приречье.

Прикрывая бородатые лица шейными платками, — вонь исходившая с места трагедии была просто невыносимой, — тьетли крадучись обошли стороной мертвого гада, — он и после смерти мог таить в себе опасность! — и осторожно приблизились к тому, в ком грызля признала их соплеменника.

Желтоглазая, шумно сопя, по-хозяйски растолкав остальных, протиснулась вперед. Нимало не заботясь о том, чтобы их увидало и услыхало как можно меньше народу, она визгливо запричитала:

— Вот, лежит себе, сиротинушка горемычный, — а родичам и дела нет! И-их!..

И не стоило бы даже пытаться доказывать ей, что нет вины случившихся поблизости проезжих купчин в том, что валяется вот так, неприбранным, тело какого-то горемыки, — грызли всегда славились умением найти "крайних" и свести их с ума своими пылкими нравоучениями. Поэтому караванщики молча расстелили на песке предусмотрительно захваченный плащ, бережно и ловко переместили на него найденного сородича, завернули, — и двое потащили скорбный сверток туда, где под присмотром товарищей оставили своих четвероногих помощников.

Оставшиеся принялись тщательно исследовать место загадочной драмы, не забывая, однако, держаться поодаль от Пиявки. Грызля дернулась было за уходящими, но потом сообразила, что там, — на стоянке тьетлей, — от нее ничего никуда не денется, и осталась. Сев на широкий точно у бобра хвост, она с удовольствием продолжила свои обличительные проповеди, но у тьетлей было достаточно ума и терпения, чтобы не обращать внимания на ее болтовню. Их внимательные глазки заметили на песке слюдинки чешуек, — слишком крупных, чтобы принадлежать живущим в воде рыбам и даже русалкам. Не ускользнуло от их цепкого взора и несколько кучно торчащих поодаль в воде притопленных бревен, в которых они, подобравшись поближе, угадали остатки плота.

— На этой реке нет порогов ... — многозначительно заметил один из них, ножом выковыривая из мокрого дерева глубоко врезавшийся в кору овал гигантской чешуи. — Чем же бедняга прогневал Водяную?..

— Это уже не так важно... — вполголоса заметил другой, искоса поглядывая на восседающую на берегу грызлю: бешено жестикулируя, она так увлеклась, что разговаривала уже сама с собой, не заметив, что ее подопечные отошли дальше. — Давайте-ка взглянем на Пиявку...

Прежде чем осуществить свое намерение, тьетли достали голубоватый кристаллик. Внимательно осмотрев все вокруг сквозь эту призму, они повеселели: Пиявка и в самом деле была мертва — лучше некуда, — и темный дух ее, тоже мертвый, валялся рядом жалким сморщенным комочком.

— Сожги-ка его, Лулус... — распорядился один из тьетлей.

Второй тотчас вытащил из кармана лупу в затейливой оправе и, держа одной рукой кристалл у глаза, — чтобы не потерять из виду обнаруженный кусочек Тьмы, — другой рукой сфокусировал на нем солнечные лучи в маленькое яркое пятнышко, — и через мгновение тот с шипеньем съежился и испарился... Его приятели, вооружившись палками, принялись ворочать останки Пиявки.

— Непонятно... — сдались они, наконец, и в ход снова пошла лупа.

Потихонечку покинув все еще разговаривающую с собою грызлю, они скорым шагом вернулись на стоянку. Там их ожидал сюрприз.

— Парнишка-то — живой... — объявили им товарищи. — И он — не из наших...

* * *

* * *

* * *

*

...После того как машина с красным крестом увезла в неведомую даль тетку Августу, — санитарам не пришлось ее долго уговаривать, — Мэрион и Рыжая Рита переключили свое внимание на ловцов привидений. После ночного переполоха те, разумеется, первым делом кинулись утром проверять свою аппаратуру — даже завтракать не стали, хотя очень уважали Бабушкину стряпню. Пока они возились со своими камерами, датчиками и прочей дребеденью, Мэрион крутилась вокруг, стараясь не упустить ни одного словечка.

— Девочка, — не выдержал один из них, когда ее назойливость перешла все границы его терпения, — ты знаешь, почему Бог выгнал Еву из рая?

— Знаю! — она съела немытое яблоко... — выпалила Рио.

Другой после ее слов подозрительно быстро отвернулся к монитору и его плечи странно затряслись.

— Нет! — рявкнул первый. — Потому что она вот так же вертелась у него под руками и всюду совала свой нос!..

— Смотри! — перебил тут его приятель. — Смотри!..

На экране, среди переплетения каких-то линий и цифр явственно проступали светлые, чуть размытые контуры фигуры, смахивающей на человеческую.

— Есть!.. — выдохнул второй.

Они тут же забыли обо всем на свете и принялись что-то бурно обсуждать, перебивая друг друга. Рио вся превратилась в слух, но это была чисто научная дискуссия, напичканная непонятными словами, и ей стало скучно. Тем не менее, она упорно не покидала своего боевого поста, ожидая, что теперь парни должны сломя голову кинуться к своему хозяину.

Так оно и вышло. Переписав какие-то данные с сервера на диск, они пообедали, переоделись и отправились на улицу. Мэрион подхватилась за ними, но уже в холле ее тормознула Бабушка:

— Ты куда это собралась? — после чудесного выздоровления доктор Сибелиус заявил, что ребенку необходим строгий режим и, по мнению Бабушки, в этот час девочке полагалось немного отдохнуть.

Из-под длинного кожаного дивана, позевывая и потягиваясь, вылез Хендря.

— Мне надо прогулять собачку!.. — тут же нашлась Мэрион и, схватив ничего не подозревающего такса, нацепила на него поводок и выскочила за дверь, не дожидаясь, пока Бабушка опомнится.

Ловцы привидений уже были за воротами, где их ждал экипаж.

— Подбросьте меня до центра!.. — пристала к ним девочка. Она рассчитывала, что Линд наверняка назначил им встречу где-нибудь в приличном месте, а значит, если даже они высадят ее раньше, она сумеет за ними проследить.

Лица парней сморщились, точно они одновременно по ошибке угостились лимоном, но Мэрион сделала такие глаза, что они постеснялись ей отказать. Буквально через три минуты они сильно пожалели о своем великодушии, потому что Хендре жутко не понравилось внутри кареты — трясись тут по кочкам вместо запланированного послеобеденного отдыха! — и он залился истошным визгливым лаем, и злился всю дорогу, не умолкая ни на секунду.

Мучительное для всех четверых путешествие закончилось у Театра: ловцы привидений вывалились из экипажа совершенно оглушенные и, торопливо распрощавшись, чуть ли не бегом помчались по своим делам, опасаясь, как бы "сладкая парочка" не увязалась следом.

— Когда все кончится, — на ходу буркнул один другому, — я сверну этой псине башку!..

К счастью для него, эти слова не достигли ушей Мэрион, зато Рыжая Рита, которую девочка успела подсунуть ему в портфель с ноутбуком, прекрасно слышала и эту фразу, и все остальное...

Домой Мэрион возвращалась пешком. На душе у нее было неспокойно: она очень боялась, что искатели приключений обнаружат ее "крота" — и что же тогда будет с Ритой?.. Хендря, натягивая поводок, рыскал вокруг: обнюхивал углы и афишные тумбы, задирал всех встречных псов, невзирая на их рост и вес, гавкал на прохожих, если кто-то ему не нравился, и маслеными глазками провожал каждую хвостатую красавицу — словом, развлекался как мог. "Интересно, он вообще помнит, что когда-то был человеком?..." — подумалось Мэрион. Характерец таксика во многом напоминал прежнего Хендрю. За время своего недолгого пребывания в доме Гилленхартов он изрядно попортил кое-где обои и ковры, гадил, где придется, сжевал начисто не одну пару обуви, — и всегда дерзко огрызался, когда ему делали замечания.

Вот и теперь, вернувшись с прогулки, Хендря начал с того, что загнал любимого Бабушкиного кота на дерево. Чего уж он там ему сказал — неизвестно, только бедное животное, — неимоверно толстое и практически разучившееся двигаться, — взлетело на ближайшую яблоню со скоростью звука. Разочарованный пес — он-то надеялся на более длинное развлечение! — погавкав еще для приличия, удалился, семеня короткими лапками — карикатурно короткими для его длинного тела и уже отросшего животика. Несчастный кот остался болтаться на ветке: от прежней жизни — молочная кашка по утрам, свежая печеночка, мягкая подушка, — его теперь отделяла невиданная высота... И эта противная собака!

Оценив весь трагизм своего положения, а ветка была не очень-то и толстой, да еще и раскачивалась слегка от ветра, кот вцепился в нее намертво когтями и начал орать, проклиная все на свете...

Собрались ротозеи. Прибежала Бабушка:

— Пупсик, деточка моя, слезай!.. Кис-кис-кис... — но жирдяй, зажмурив глаза и прижав уши, орал все громче и противней.

Вызывать пожарную команду показалось смешным — ветка с застрявшим котом была невысоко от земли. Приставили лестницу к стволу яблони, но кот оказался далеко, а ветви — слишком тонкими, чтобы добраться до него...

...Близился вечер. Кот орал... В близлежащих домах давно закрыли все окна и включили погромче телевизоры и прочие шумелки — только бы не слышать его мявканья. Бабушка, стоя под яблоней вот уже ровно три часа, терпеливо продолжала уговаривать его слезть, осыпая "деточку" ласковыми прозвищами и суля самые вкусненькие лакомства. Кот, осипший, но уверенный в своей правоте, продолжал орать...

— Пупсинька, кисонька, иди ко мне, ласточка... — сюсюкала старуха.

— Мя-я-я-иия — ув!.. — ответила "ласточка", и это прозвучало видимо как-то особенно гнусно, потому что Бабушка, которая в жизни не повысила голоса, — зачем, если ее все и так слушались? — вдруг гаркнула басом:

— ...Так свей себе гнездо — и живи там!!!! — и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, помчалась к дому. Из ноздрей у нее валил дым...

Рио, наблюдавшая эту сцену из окна, расхохоталась от души: ошарашенный таким поворотом, — с ним никогда так не разговаривали! — кот переспелой грушей шмякнулся с дерева и по-пластунски улепетнул в кусты.

— Бьюсь об заклад, он теперь долго не сунет домой носа... — пропищал у нее под ухом кукольный голосок.

Она обернулась: развалившись в игрушечном кресле — девочка успела уже изрядно потратиться на обстановку для своей новой подруги, — сидела Рыжая Рита. Мэрион почувствовала, как у нее отлегло от сердца.

— Ну, что узнала? — набросилась она с расспросами на крохотную разведчицу.

— Странные дела творятся в Датском Королевстве... — начала с любимой присказки Рыжая.

Ловко чиркнув обломком спички о коробок, она раскурила самодельную сигару, — Рита сама мастерила их из папиросной бумаги и крошек табака из тех окурков, что девочка таскала для нее из пепельниц в гостиной. Это заняло у нее продолжительное время, потому что сигара была малюсенькая, а спичка пылала словно факел.

— Так вот... — затянувшись, деловито продолжила она. — Наши мальчики задумали кинуть своего хозяина...

В этот момент в комнату, не постучавшись, влетела Зануда. Рита тотчас проворно спряталась за какой-то безделушкой.

Зануда хотела позвать младшую ужинать, но, уловив аромат табака, тут же забыла, зачем пришла.

— Чем это у тебя пахнет?.. — тоном следователя спросила она.

— Ничем... — "абсолютно честным" голосом отвечала Рио. Но Зануда прекрасно знала и эти интонации и что обычно за ними скрывалось.

— Та-ак... — начала было она, но тут Рита решила, что нечестно с ее стороны оставить ребенка на растерзание, и вылезла из своего убежища.

— Мы тут беседуем... — с вызовом заявила она, ожидая, что Зануда, по меньшей мере, вылетит с воплями вон или упадет в обморок.

— Ах, так это ты... — выдохнула с облегчением старшая сестра. — И о чем вы тут секретничаете?..

Рита украдкой бросила взгляд в зеркало: все, как прежде. Странно...

— О том же, о чем мы разговаривали с тобой вчера... — ответила за нее Мэрион. — Рита сегодня шпионила за этими...

— И что? — загораясь любопытством, Зануда опустилась на кровать рядом с сестрой.

-Что-что... — сердито передразнила ее Рыжая, не понимая, почему ей не удалось произвести ожидаемого эффекта. — Они собираются продать имеющуюся у них информацию и, возможно, само привидение совсем другим людям. Линд им надоел. Мальчики очень боятся журналюгу. Они не хотят больше зависеть от него... — тут она озабоченно сдвинула брови. — Но я поняла так, что сами они не могут от него избавиться, — поэтому и связались с этими типами...

— С какими? — в два голоса переспросила сестры.

— С очкариками из Обсерватории... — торжественно объявила Рита. Лица сестер разочарованно вытянулись: и только-то?.. — Но это еще не все, — поспешно добавила она. — Знаете, что мне больше всего не понравилось?..

Сестры не знали.

— То, что они сказали про Питера... — и, выдержав паузу, пояснила: — Линд, по их словам, отправил его обратно в могилу...

— Но Питера убил грифон!.. — выпалила Рио и осеклась: никто ведь кроме нее и Толстяка об этом не помнит...

— Ну-ка, солнышко, поподробнее... — прищурилась Рита, а уж она-то умела расспрашивать...

Пришлось Мэрион рассказать про тот день, когда Питер поссорился с Бабушкой из-за Карапуза.

— Это все, конечно, занимательно... — деловито заметила Рита, выслушав ее рассказ и не выказав особого удивления. — Грифон, кольцо и прочее.... Но вы, девочки, все-таки не уяснили главного: Линд отправил Питера обратно в могилу ... — и, глядя в их недоумевающие глаза, с нажимом повторила: — Читайте по губам: об — рат — но .... Усекли?..

...В тот вечер обитателям Замка, чей слух и так был измучен кошачьей серенадой, пришлось пережить еще и Большой Скрипичный Концерт...

* * *

* * *

* * *

... Еще не отгорели последние лучи заката, как Юстэсу показалось, будто где-то высоко шумят огромные крылья. Но ничего страшного не было пока в светлом небе, окрашенном ушедшим на покой светилом в нежные светло-зеленые и лиловые тона.

— Начинается... — услышал он чей-то голос и тут же, словно лопнули какие-то сдерживающие путы, все вокруг пришло в движение.

Загорелись бесчисленные костры — на стенах, у домов, внутри них... Дом покойного окружили сплошным огненным кольцом в человеческий рост. В руках у людей запылали факелы.

Шум крыльев стал громче, будто какие-то огромные птицы кружили над деревней совсем низко, но Юстэс по-прежнему никого не видел...

— Это сонгмы... — сказал вдруг старик. — Они воруют память...

— Память?.. — переспросил юноша.

— Да... — на лице старика было написано презрение. — Мерзкие воры... Все, что живущий испытывает за целую жизнь — любовь, радость, горе, — он хранит в своей памяти. Все, самое дорогое... Им нужно именно это — они сами не умеют чувствовать... И теперь они явились, чтобы отнять у души покойного то немногое, что она хотела бы унести с собой...

Юстэс вдруг явственно ощутил, как его щеки вскользь коснулось что-то мягкое и холодное. Он тут же инстинктивно отмахнулся рукой с зажженным факелом и прямо над его головой вспыхнул призрачный контур безобразного существа, отдаленно напоминавшего птицу. Пожираемое пламенем, оно забилось в конвульсиях и рухнуло наземь — прямо под ноги своему невольному убийце. Через мгновенье от него осталась лишь горстка пепла. Снедаемый отвращением, юноша стал яростно размахивать факелов во все стороны, — так же как и многие вокруг него — и его усилия увенчались успехом: еще несколько стервятников обратились в прах. Людям удалось отогнать остатки стаи сонгмов от желанной добычи, но надвигалась ночь, а вместе с ней к маленькой деревушке подбирались другие охотники поживиться...

— На стену! Живее! — скомандовал кто-то, и Юстэс вместе с другими вскарабкался по приставленной лестнице на самый верх каменной ограды.

Держась рукой за деревянный кол, вбитый меж камней, Гилленхарт вглядывался в шевелящуюся темень и то, что он видел, казалось ему ожившим кошмаром, ужасным сном, вдруг ставшим явью... Только это был не сон...

Смрадное дыхание чудовищ, окруживших деревню, стлалось по земле желтоватым светящимся туманом, повсюду горели багровым огнем их глаза, по камню скрежетали когти, — жуткие гости штурмовали стену, одержимые лишь одним желанием: добраться до того, чье тело лежало в замурованном доме...

Гилленхарт потерял счет времени — у этой ночи не будет конца... Он рубил, колол, жег; все пространство вокруг было наполнено рычаньем, стонами, криками, зубовным скрежетом и диким хохотом, от которого кровь стыла в жилах... Бросив ненароком взгляд назад, он увидел, что некоторые из тварей прорвались сквозь кольцо защитников на стене и теперь пытаются преодолеть огненный вихрь вокруг заветного дома. Им овладело отчаянье, но тут полетели горящие стрелы: часть поселян предусмотрительно осталась в засаде и атака пришлых захлебнулась в огне. Но его самого вдруг ухватила за ногу когтистая лапа и потянула вниз — в ад.... В свете огней блеснуло длинное лезвие и порожденье Тьмы с визгом рухнуло вниз.

— Будешь должен... — прохрипел ему в ухо Ла Мана, отмахиваясь от возникших прямо перед его лицом щупалец.

— Я долгов не люблю... — задыхаясь от напряжения, проговорил Гилленхарт и с приобретенной сноровкой чиркнул по щупальцам горящим факелом...

...И снова ему стало казаться, что эта битва никогда не кончится, и что он и не жил вовсе другой жизнью, а так и был здесь всегда...Члены его налились свинцовой усталостью, еще немного — и он рухнет вниз, в эти жадные пасти и тьма сомкнется над его головою навсегда...

Но пришел рассвет... О, господи! — он забыл даже о том, что в мире есть день, есть солнце... Вытирая испарину со лба, он увидел, как в предутреннем дрожащем тумане стремительно возник, протянувшись от небес до земли, яркий конус света — прямо в кольцо догорающих огней ... Он просуществовал всего краткий миг — и исчез...

— Отстояли... — выдохнул застывший рядом с ним человек.

Но было еще и тело покойного. До него тоже нашлись охотники... Едва тело предали земле, как тут же — не стесняясь ни людей, ни белого дня, — пришлепали, таща животы по земле, три белесые, в огромных бородавчатых наростах, жабы. Ростом выше людского, с бессмысленными тупыми мордами, они рядком уселись неподалеку от того места, где высился могильный холмик, и застыли, не мигая, точно каменные. За их спинами топорщились черные перепончатые крылышки.

— А этим — чего надобно?.. — спросил Гилленхарт, чувствуя, как в нем снова закипает злость.

— Как чего? — сплюнул старик. — Сейчас будут его из-под земли вызывать... Может и не получится, — вон какие цепи на него надели! — но, если выманят, то уведут с собой...

— Зачем?!

— Продадут какой-нибудь нечисти в работники — и будет в горах самоцветы добывать, пока не рассыплется на ходу... Или воевать заставят...

— Но ведь душа его уже на небесах!

— А этим она без надобности... Им раб нужен, которому ничего уже не надо...

Гилленхарт увидел, что земля на холмике зашевелилась, будто под ним кто-то пытался выбраться наружу. И тут на него словно что-то нашло...

— Нет уж, не бывать по-вашему! — взревел он, замахиваясь на бородавчатых истуканов. Те даже не пошевелились. — Не бывать!.. — и повинуясь какому-то наитию, оглядевшись, стремительно подобрал с земли две толстые ветки, — глаза его лихорадочно искали еще что-то... Не найдя ничего подходящего, он стащил с себя рубаху и зубами рванул ее край. Люди с удивлением наблюдали за его действиями, а он лихорадочно мастерил из веток крест, скрепляя их меж собой оторванной от рубахи холстиной. Дрожащими пальцами затянув последний узелок, он быстро подошел к могиле и с размаху воткнул крест в вершину холма. Упав перед ним на колени, он взмолился, протягивая сложенные ладони к небу:

— Господь Всемогущий!.. Прошу тебя, Господи, останови это!... — и губы его сами зашептали молитву, чьи строки он повторял тысячи раз...

Он помнил их с детства. Долгие, долгие годы он повторял их машинально, заученно — не вдумываясь в смысл, не осознавая того скрытого, что таилось в них, — просто как стих, как формулу, как заклинание. ... И только теперь иссушенные губы ощущали каждый звук, составляющий эти слова, так, будто они были рождены прямо сейчас — в их первозданной силе и чистоте. Тонкая скорлупа слов — оберег, данный Свыше, — единственная защита от того, что именуется Злом...

И земля перестала шевелиться. Поднявшись с колен, — люди взирали на него с благоговением и страхом — он увидел, что бородавчатые гады исчезли.

После тризны, больше похожей на праздничный пир, — люди ведь радовались победе! — братья, что привели их в деревню, преподнесли Юстэсу белый плащ, искусно выделанный из кожи какого-то животного.

— Люди спрашивают, — сказали они, — не хочешь ли ты, колдун, остаться? Умерший был здесь набольшим, — они хотели бы тебя на его место...

— Я — не колдун!.. — с сердцем отвечал Юстэс. — И... остаться здесь я не могу...

— Тогда научи нас защищать наши могилы! — потребовали они.

— Что мне сказать им?.. — растерялся юноша, невольно ища поддержки у Ла Маны.

— Освятить клочок земли за оградой — и пускай там хоронят...— предложил тот.

— Я — воин, а не священник... — запальчиво возразил Гилленхарт. — Я сражаюсь во имя Господа, но проповедовать и отправлять требы... Смею ли я давать этим людям напрасную надежду?..

— Почему — нет? — с всегдашней своей ухмылочкой переспросил Ла Мана. — Хуже все равно не будет...

— Ладно, — не сдавался юноша, — а где взять святую воду? И я не помню точно, что нужно говорить...

— Просто попроси хорошенько... — туманно отвечал пират, подмигивая, и указывая большим пальцем куда-то вверх.

После глубоких раздумий Юстэс велел принести большую чашу с водой.

— Оставьте меня одного!.. — велел он людям, и те послушно исполнили его приказание.

Оставшись в одиночестве, он долго молился, прося Отца Небесного помочь ему, а заодно — простить за возможное святотатство. Его раздирали страшные сомнения: ведь он даже не имеет духовного сана!.. Кто он вообще такой!? Обычный грешник.... Хотя, сказано же в Писании: "Каждому воздастся по вере его..."

— ...Я — верю, Господи, в силу Твою! — истово шептал он, опуская в чашу нательный крестик. — Не я! — Ты сделай это, Господи, ради этих людей! Дай этой воде Свою силу!..

После они выбрали место и Гилленхарт обошел его кругом, разбрызгивая воду из чаши и творя молитву.

— Я сделал все, что мог... — сказал он им на прощанье.

Потом все жители деревни смотрели со стены, как они уходят, пока маленькие фигурки не слились с дорогой, уводящей вниз... И темные соседи их — тоже глядели украдкой из своих нор и пещер...

... Вечером, у костра, Ла Мана долго молчал, а потом неожиданно спросил его:

— Как думаешь, мы — живы или уже умерли?..

— Умерли?.. — удивился Юстэс.

— Да! — с неожиданной злостью повторил тот. — Еще тогда, в море, — когда нас потянуло в водовороты! Не спаслись, а — погибли, и теперь находимся в преисподней!..

— Нет.... Нет, что ты!! Мы — живы!.. — но напрасно юноша пытался приободрить своего спутника, — тот остался мрачен и молчалив.

И лишь когда они улеглись на жесткой земле возле костра, подложив под головы камни, он подвинулся ближе и жарко прошептал:

— Мне — страшно, рыцарь... Я никогда ничего не боялся — и ни во что не верил. А теперь мне страшно умирать, ибо я знаю, кто явится за мной...

* * *

* * *

* * *

**

...В Оперном театре был полный аншлаг. Единственный в этом сезоне концерт сестер Амстьен собрал небывалое число почитателей их таланта. Билеты были раскуплены месяца за три до события — интерес публики подогревало еще и то, что ожидалось прибытие членов королевских фамилий.

Гилленхарты, разумеется, были в числе гостей, лично приглашенных знаменитыми сестрами на концерт.

— Надеюсь только, что ваша младшенькая останется дома... — улыбнулась Зелла, вручая хозяину Замка Лостхед красивый конверт с пригласительными в ложу для VIP— персон. — Мне бы не хотелось, чтобы наше выступление прерывалось взрывами петард ...или еще чем-нибудь в этом роде...

Виктор фон Гилленхарт рассмеялся:

— Незачем беспокоится: при всем моем уважении к Вам осмелюсь заметить, что вряд ли она видит большую разницу между вашей музыкой и, скажем, весенними воплями котов на крышах...Для нее было бы большим наказанием, если бы нам вздумалось взять ее с собой...

Итак, в назначенный час семья заняла свои места в ложе. Виктор, Элен, Зануда, Бабушка и Красавчик, которого взяли вместо отсутствующей Кагглы.

Огромная чаша концертного зала, устроенного по последнему слову градостроительного искусства, напоминала в тот вечер бутон экзотического цветка. В свете мощных софитов переливалось, сверкая россыпями драгоценностей, разноцветное людского море; шум его волн нарастал все сильнее по мере приближения заветного мгновения, когда раздвинутся тяжелые занавеси и явят жадным взорам их кумиров...

Но вот свет потихоньку стал меркнуть, парчовая преграда, отделяющая возбужденный зал от мира грез, медленно разъехалась в стороны, — и своды театра содрогнулись от бешеного шквала аплодисментов... Восхищенный рев многотысячной толпы, умноженный акустикой зала, захлестнул сцену, где в ярко освещенной круге возникли две хрупкие женские фигурки, усилился до невозможных высот — и разом смолк, точно по мановению волшебной палочки, едва ему навстречу поплыли первые фортепьянные аккорды. В тихий напев рояля постепенно вплелись звуки человеческого голоса. Сладкий, томительно-тревожный, он проникал в самые глубины естества, будоражил и заставлял плакать, — он пел о любви...

Околдованный, зал притих и онемел, затаив дыхание, забыл обо всем, внимая чарующему напеву, уносящему в недостижимые дали... Чуть смолкла музыка, как тут же снова обрушились со всех сторон волны оваций, — они грозили смести все на своем пути! — но голос властно остановил их и они разбились у подножья сцены. Вступил оркестр — его музыканты вместе со всеми растворились в невидимом течении, — а волшебный голос уводил все дальше и дальше, усыпляя и завораживая, напоминая о несбывшемся и суля несбыточное... И только тихий плач скрипок горевал о скором пробуждении, когда музыка смолкнет, и зал очнется и поймет: то был лишь сон...

После концерта Красавчик возвращался домой один. Пешком... Сославшись на головную боль, он распрощался с остальными: чувствовал, что не вытерпит сейчас никаких разговоров. Разница между тем, что испытал он в зале, и тем, что окружало его, была невыносима. Его сжигало неясное томление, ему хотелось как можно дольше сохранить то ощущение сопричастности к прекрасному, что зародилось в нем во время концерта, и он бежал все быстрее и быстрее, точно пытаясь нагнать ускользающее нечто...

Словно одурманенный, кружил он по ночному городу, упиваясь своим одиночеством и тем, что творилось у него на душе. Летняя ночь была так нежна и ласкова, все дышало такой негой, таким очарованием, — Природа знала те Тайны, о которых пел голос, — о, да!...Но ему они были неподвластны, и трепетное волненье постепенно сменилось горечью и досадой — волшебный мир лишь на миг приоткрыл свое лицо, лишь подразнил только — и исчез... А он сам остался прежним — маленьким, скучным... Обыкновенным.

Снедаемый разочарованием, сходным с пробуждением после опьянения, он повернул к дому. Черные шпили и башни Замка казались как-то по особенному сказочными на фоне блистающего яркими звездами неба, но он твердо знал — все обман, недоступный мираж... И оттого становилось еще хуже...

Он не стал сразу заходить в дом — пусть все уснут, ему не хочется никого видеть, — и остался в саду. Присев на скамейке у клумбы с розами, он откинулся на ее жесткую спинку, глаза его устремились в ночную высь, осиянную полной луной... Но он не замечал ни звезд, ни луны, — его мысли занимала та, чьи пальцы сегодня вечером летали над клавишами черного рояля. Там, в зале она вдруг показалась ему таинственной незнакомкой: музыка неузнаваемо изменила ее, придав девичьей красоте что-то такое, чему он не мог подобрать определения... И потому еще острее ощущалось собственное ничтожество и обыденность... "Что я могу дать ей?!" — спрашивал он себя. — "Я, конторский червь, ради жалких грошей корпящий над пустыми бумажками ... А дни проходят впустую, жизнь течет мимо, — настоящая жизнь..."

И его мысли свернули в привычное русло: подобно многим бездельникам, он принялся рассуждать о том, как много бы сделал, будь у него куча денег... Красавчик принадлежал к той огромной когорте людей, ничего не стоящих, но искренне верящих, что бумажки с водяными знаками мгновенно сделают их лучше, талантливее, интереснее...

Внезапно к аромату спящих розовых бутонов примешался иной запах. По дорожке, освещенной маленьким, на манер китайского, фонариком, скользнула тень — и рядом с ним опустилась женщина.

— Не спится?.. — полуутвердительно спросила она. — И о ком же мы бредим летними ночами?.. — в ее словах ощущалась скрытая насмешка, точно ей стали вдруг известны его мысли.

Он достал сигарету, чиркнул зажигалкой. Огонек осветил ее лицо — глаза собеседницы и впрямь смеялись над ним.

— Ни о ком.... — холодно ответил он.

— Неужели? — ее голос тоже сделался ледяным. — Что ж, сиди, мечтай... Так и будешь всю жизнь в приживалках у родственников...

Юноша почувствовал, как кровь горячей волной прилила к лицу.

— Можно, конечно, подцепить какую-нибудь богатую дуру... — продолжала она. — А что? — неплохая мысль! — и женщина рассмеялась, точно рассыпала стеклянные бусинки.

Каггла уже слышала этот смех... Но она была далеко и не могла помешать ведьме плести свои сети вокруг новой жертвы.

— Тебя так заботит моя судьба?.. — с деланным спокойствием осведомился Красавчик, выпуская в небо причудливый дымный завиток. — Или ты пришла поиздеваться?

Вместо ответа собеседница протянула руку и забрала у него изо рта сигарету. Сделав затяжку, она выбросила ее в траву — багровая звездочка прочертила в воздухе огненный след и погасла.

— Тебе нравится Кора...

Она так спокойно и уверенно сказала то, что он до сих пор не осмеливался даже произнести вслух! У него бешено затрепыхалось сердце.

— Но что ты для нее? А я могла бы помочь...

— Как?.. — у юноши пересохло во рту.

— Приглядись к своей бабке... — легко поднявшись с места, она застучала каблучками по дорожке и исчезла в ночи.

Растерянный Красавчик долго смотрел ей вслед...

Наутро он проснулся в прескверном настроении. Давешний разговор не шел из головы. "Что она хотела этим сказать?.." — думал он, наблюдая за Бабушкой во время завтрака.

Красавчик знал, что в своем завещании старуха не забыла упомянуть и его: хватило бы, чтоб получить образование или пристроиться к кому-нибудь компаньоном... Но, по его понятиям, это была совершенно мизерная сумма, — ему же хотелось много больше и сразу. Выходит, дело не в наследстве...

Из любопытства он даже потащился за Бабушкой в церковь — под предлогом безделья выходного дня. После службы Бабушка надолго застряла возле отца Себастьена. Даниэлю стало скучно и он отошел в сторонку. Дрожащие огоньки свечей и печальные лики святых с нездешними глазами навевали светлую грусть. "Уйти в монастырь что ли..."

— ...Ваши подозрения беспочвенны, падре... — услышал он сердитый голос Бабушки. — Этим людям дано слишком многое, чтобы хотеть чего-то еще...

— Многое?.. Но если они хотят совершенно другого?.. — возражал отец Себастьен и, понизив голоса, они принялись о чем-то спорить.

Даниэль вышел на улицу.

В церковном саду басовито гудели шмели и пчелы. Сквозь густую листву просвечивало яркое солнце. Он миновал ограду, подошел к обрыву, поглядел на город: над Зеленой Чашей в глубоком небе плыли причудливые белые облака... Бабушка неслышно оказалась рядом; постояли молча, любуясь открывающейся с Холмов панорамой. Потом он помог ей забраться в ожидавший их экипаж. Карета неторопливо спустилась в Город и вскоре они уже сидели за обеденным столом.

Воскресный летний день похитил у Замка большую часть его обитателей, поэтому Красавчик оказался в числе избранных, усевшихся вместе с Бабушкой за карточным столиком, — он не любил эти посиделки, но в тот день что-то словно толкнуло его составить компанию картежникам. К ним присоединились тетка Люсильда, дядя Винки, Зелла Амстьен, заявившая, что после вчерашнего концерта ни на что больше не способна, тетка Миранда, Зануда и еще несколько человек. Они разыграли партию, другую, потом ему наскучило это занятие и он пересел на диван с каким-то журналом. Чтение вскоре надоело молодому человеку и он собрался уже подняться к себе, как вдруг заметил... Нет, вы не поверите! — Бабушка жульничала!..

Ошеломленный таким открытием, Красавчик снова опустился на диван: с этого места ему отлично были видны ее карты. Ждать пришлось недолго — и он своими собственными глазами увидел, как пиковая "шестерка" в ее руках вдруг прикинулась королем!.. Потом столь же ловко — буквально одним движением большого пальца — она превратила "семерку" в даму и выложила на зеленое сукно "флэш-рояль".

— Так-так... — пробормотал про себя внучек, лихорадочно соображая, как бы ему обратить такое чудное открытие в свою пользу, а горка фишек на столе около старухиного локтя все росла и росла.

Так ничего толком и не придумав, Красавчик постучался вечером в Бабушкину спальню.

— Ты — не Герман, я — не Графиня... — отмахнулась старуха, выслушав его бессвязные претензии. — И потом, я — никогда не мухлюю ...Ну, разве что нечаянно...

— Да уж! — усмехнулся он. — Кто бы говорил...Я видел это собственными глазами!

— О чем ты говоришь!.. — искренне возмутилась старуха.

— Научите меня своим фокусам! — взмолился Даниэль.

Но бабуся упорно стояла на своем.

Потерпев в сражении с Бабушкой полное фиаско, — упрямая старуха или не хотела, или действительно не могла научить его, — разгневанный Красавчик тем же вечером назло самому себе отправился в казино... И — выиграл. Несколько вечеров подряд ему сказочно везло, а потом он проиграл все — и даже больше. Владельцы казино охотно предоставили ему кредит, он немного отыгрался и снова увяз в долгах... За неделю он превратился в одного из тех сумасшедших, что с безумными глазами сидят у зеленых столов, — фортуна то улыбалась ему, то отворачивалась снова; стайки длинноногих девиц, падких на везунчиков, уже не обращали на него внимания, зато шныряли вокруг подозрительные небритые типы с предложениями продать душу... Он назанимал денег у друзей и знакомых; подделал подпись на чеке и снял все скромные сбережения с банковского счета матери, — и снова проигрался...Но каждый вечер, словно проклятый, он опять и опять входил в сверкающий зал, где маленький шарик с треском подскакивал на вертящемся круге, заставляя одних визжать от восторга, других — проклинать все на свете.

"Застрелиться что ли...Или душу заложить..." — думалось ему спустя дней десять: сидя в саду, он чертил на песке замысловатые узоры, размышляя, где бы раздобыть денег. На дорожку рядом с ним упала тень. Он поднял голову:

— А-а...это ты... — и снова уставился в землю.

— Как дела? — изящная женская туфелька словно ненароком наступила на его рисунок.

Впрочем, она могла бы и не спрашивать: усталый, подурневший, с потухшим взором, — он мало походил на того смазливого и самоуверенного парня, каким был совсем недавно... Ее замысел вполне удался: муха прочно влипла в паутину.

Красавчик посмотрел сквозь нее совершенно пустыми глазами.

— Я — подлец и неудачник... — бесстрастно сообщил он.

— Как раз то, что нужно... — деловито заметила ведьма, и в его безвольную ладонь опустился маленький листок бумаги. — Изучи на досуге...

Он тупо поглядел на строчки из букв и цифр.

— Зачем это?..

Искусительница засмеялась:

— Надо же тебе помочь... — и уходя, добавила жестко: — За души нынче мало дают, уж поверь мне...

* * *

* * *

* * *

...Ему снился сон: он лежит на свежем сене, щеки щекочут травинки... В полураскрытую дверь заглядывает солнце. По двору бегают его маленькие братишки — Поль, Жак, Диду...В большом корыте мать купает самого младшего — он силился, но не мог припомнить, как же его звали? — малыш умер, едва ему минуло полгода. В их деревне тогда перемерло много народу от неизвестной хвори. Потом умер Диду — он был самый умный из детей — родители, бывало, не могли нарадоваться на него. Диду ходил учится грамоте в монастырь. Отец мечтал , что мальчик станет священником...Но как-то зимой мальчишка провалился под лед, простыл, слег — и уже не встал... Так случилось в жизни, а сейчас — во сне — они были все вместе, и, кажется, были счастливы... Мать повернула к нему улыбающееся лицо... Голоса детей стали звонче: братья сбежались в сарай, где он прячется в сене, их маленькие ручки тормошат его:

— Вставай!...Вставай!!..

Коротышка открыл глаза, но детские голоса не исчезли:

— Он очнулся! Очнулся!!

Лежа на траве, он с удивлением взирал на странных незнакомцев, столпившихся над ним.

Росточком самый высокий из них был едва ли с десятилетнего ребенка. Он заметил, что ручки у них маленькие, толстенькие, с "перевязочками", какие бывают у младенцев. Да и лица у малышей были совсем детские — ясные глаза, пухлые румяные щечки... Но на этих личиках курчавились забавные аккуратные бороденки, придававшие незнакомцам маскарадный вид — этакие бородатые детишки, а из-под разноцветных кафтанчиков выпирали довольно объемистые животики... Добавьте к этому описанию рыжие шевелюры самых разных оттенков — от винно-красного до медного — и вы получите представление о внешности тьетлей. Хотя, впрочем, оно будет не полным: надобно еще видеть выражение их глаз, где самым причудливым образом смешались чертовское лукавство и ангельская простота, плутоватые улыбочки — точь-в-точь как у детей, собирающихся нашкодить, хитрющие ямочки на щеках, — словом, все то, что придает этому народцу своеобразную прелесть, и тогда вы поймете отчего остальные, живущие в мире Зеленого солнца, снисходительно терпят их выходки и хитрости, порой довольно дерзкие и коварные... Но Коротышка доселе никогда не встречался с ними, а потому понятия не имел, с кем имеет дело.

— Что сталось дальше с Полем и Жаком? — требовательно спросил один из них. — Да, что случилось потом с твоими братьями? — загалдели остальные.

— От...откуда вы знаете про моих братьев? — только и сумел вымолвить Коротышка.

— Мы видели твой сон, болван! — засмеялись они. — Неужели не ясно?..

— Мой сон... — пробормотал он растерянно. — Да, мне снилось что-то...

Картины из детства снова встали у него перед глазами.

— Поля украли бродяги... — тихо ответил он. — Жак с отцом ушли в город на заработки. Мы с матерью остались...Я тоже хотел повидать мир, и сбежал из дому... Больше я никогда их не видел...

— И это все?.. — разочарованно переспросил кто-то, словно ребенок, которому обещали длинную сказку, но вместо этого отправили спать.

Коротышка промолчал. Он мог бы рассказать, как нищенствовал и воровал на улицах большого города, как потом нанялся юнгой на корабль, мог бы поведать о чужих странах, где ему довелось побывать, о том, как убил капитана, который издевался над ним и другими матросами, как попал в тюрьму — и бежал из нее в ночь перед повешением... Но не стал.

— Отстаньте от него... — властным тоном распорядился один. — Он слишком слаб. Принесите-ка воды... Нет, лучше — вина.

Тотчас в руках у Коротышки оказалась кожаная фляга. Чьи-то маленькие проворные ручки услужливо отвинтили пробку. Спасенный с опаской понюхал узкое горлышко — что-то не хотелось ему опять попасть впросак, как тогда в харчевне...

— Не бойся... — почти хором сказали малыши, заметив его колебания.

Он исподлобья посмотрел на них: в разноцветных глазках, устремленных на него со всех сторон, плескалось любопытство. Была, не была...

— Хорошее вино... — одобрил он, одним глотком почти ополовинив флягу.

— Еще бы! — дружно закивали головами тьетли. — Мы везем его к королевскому столу... Кровь великанов из Заморья — дорогое лакомство...

Коротышка, снова приложившийся было к фляге, поперхнулся и закашлялся:

— Кровь великанов?!.

— Да... А что? — очень искренно удивились тьетли. — Они постоянно воюют между собой, и продают кровь пленных заезжим купцам... Отведавший ее становится сильнее и здоровее... Вот ты, например, разве не почувствовал себя лучше?..

— Н-нет... — выдавил Коротышка, разом вскакивая с места и чувствуя, как к горлу подкатывают спазмы.

— Хе-хе-хе!... — закатились малыши. — Да мы пошутили, приятель!..

Он сжал кулаки, но, поглядев на их веселые лица, только махнул рукой:

— Ладно, ребятки... Уж я вам припомню...

— Однако ты встал на ноги, — рассудительно заметил один из шутников, отсмеявшись, — а так бы, сколько еще разлеживался...

Позже они позвали его к обеденному котлу.

Изголодавшись, он жадно набросился на предложенную уху. Прихлебывая из глубокой глиняной плошки ароматную ушицу, Коротышка не заметил как переглянулась между собой парочка тьетлей, сидевших напротив. И тут же из горячей, покрытой золотистыми пятнами жирка гущи вдруг высунулась вареная рыбья голова и заговорила с ним писклявым голоском, подозрительно смахивающим на говорок его новых знакомцев.

— Как это тебе удалось победить Черную Пиявку? — спросила рыбья башка.

Коротышка с испугу выронил плошку с горячим варевом прямо на колени.

Шутники захохотали, но тот из их собратьев, что помешивал в котле длинной деревянной ложкой, тут же наградил их ею по лбу. "Злодеи" конфузливо примолкли.

— В самом деле, как тебе это удалось?.. — спросил он после, когда Коротышка осторожно принял из его рук вновь наполненную миску.

— Не помню... — буркнул тот.

Позже, правда, он догадался, как было дело. Когда они вечером по холодку тронулись в путь, он обнаружил болтающуюся у пояса дорожную сумку. Вернее, то, что от нее осталось — гадина откусила холщовый мешочек почти целиком и, по всей видимости, поранилась о змеиные зубы — те, что когда-то он так заботливо припас, съев их хозяйку и получив от нее способность понимать язык всех живых существ... Но он не стал делиться своим открытием с бородатыми насмешниками — с ними, похоже, надо было держать ухо востро...

* * *

* * *

* * *

*

... Бутерброды с ветчиной, булочки с повидлом, вафли с кремом, несколько упаковок паштета, печенье, яблоки, пачки чипсов и крекеров, консервы, бутылки с водой — вот далеко неполный список того, что Мэрион намеревалась запихнуть в свой походный рюкзачок. Еще она планировала уложить туда дождевик, запасные носки, фонарик, спички, моток веревки, свечи, альпеншток и еще кой чего по мелочи... Все это было свалено в кучу на кровати в ее комнате, и удав, свесившись со шкафа, с интересом наблюдал, как она собирается разрешить столь трудную задачу.

— Куда столько? — завопила Рита, узнав, что ее юная подруга собирается унести в своем рюкзачке весь Замок.

— Ехать не близко! — возразила девочка. — Нам наверняка захочется перекусить!

— Перекусить?.. — гневно переспросила Рита, озирая гору провизии. — Я — красивая миниатюрная женщина, а не бегемот!

— А у меня — молодой растущий организм!...

— Хорошо, — согласилась Рита, — но учти: тащить все это молодому организму придется в одиночку! Еще и я сверху сяду... — зловеще прибавила она так, будто весила не меньше тонны.

— Не спорь с ней... — зевнула Зануда, сидевшая тут же в кресле и терпеливо ожидавшая конца сборов. — Пусть надрывается... Дите ведь собралось в джунгли Амазонки, где нет ни кафе, ни магазинов...

Мэрион наградила сестрицу сердитым взглядом и, пыхтя, принялась коленом утрамбовывать содержимое рюкзака.

Надо пояснить, что наши девицы собрались посетить Обсерваторию — накануне Рита, просочившись в комнату ловцов привидений, узнала, что именно на сегодня у них назначена там важная встреча.

— Вот и славно! — мрачно заявила старшая сестра. — Поедем туда вслед за ними, будто на экскурсию!..

Сказано — сделано... Теперь им предстояло добраться до Набережной, сесть на рейсовый прогулочный пароходик и, поднявшись вверх по реке, пересесть затем на автобус — а там и конечная цель их путешествия. Вся дорога занимала часа четыре, но, несмотря на это Зануда прихватила с собой лишь куртку и маленькую сумочку, где уместились телефон, газовый баллончик, темные очки, гигиенические салфетки, кредитки и немного наличности. Рите и вовсе нечего было собирать. Зато Мэрион экипировалась на славу...

— Плеер не забудь! — подначила ее сестра. — И телевизор!...

В ответ младшая и в самом деле повесила на шею плеер — вдобавок к уже болтавшемуся там биноклю, демонстративно воткнула в уши наушники, натянула на голову бейсболку, и храбро подняла с кровати чудовищных размеров рюкзак. Поднатужившись, она закинула его на спину — и тут же опрокинулась на кровать.

— Н-да...

Зануда и Рита молча наблюдали за ее попытками выпутаться из лямок и встать на ноги.

В конце концов Рио победила — не столько силой, сколько упрямством, — и наша троица отправилась в путь.

Пройдя пешком до конца улочки, они наняли на перекрестке экипаж и вскоре оказались у Набережной.

Набережная состояла из нескольких огромных площадок, расположенных на разной высоте. Выложенные мрамором и гранитом, они были украшены клумбами, сквериками и фонтанами. По их периметру расположилось множество кафе и ресторанчиков. Площадки соединялись между собой высокими бесконечными ступенями, — если верить туристическим справочникам, их насчитывалось около тысячи, и таким образом со стороны реки Набережная походила на гигантскую лестницу, уходящую в небо.

У подножия этой лестницы был Речной Порт — современное здание из стекла и бетона, очень органично вписывающееся в панораму реки и заросших лесом берегов. Собственно служебные помещения занимали только первый этаж этого сооружения, все остальное представляло собой развлекательный центр: там были эстрадные площадки, боулинг, игровые автоматы, бар, небольшой кинозал, гостиница, а самый верхний этаж занимал ресторан, откуда открывался восхитительный вид на окружающую местность.

Спустившись вниз, наши путешественницы купили билеты и отправились на причал. К этому времени Мэрион уже представляла собой жалкое зрелище: красная, вспотевшая, она героически тащила свою ношу и мысль о том, чтобы выкинуть рюкзак через парапет прямо в воду казалась ей все более заманчивой...

Заняв места на открытой верхней палубе, они приготовились к приятному времяпрепровождению — плыть предстояло около часа. Зануда купила журнал и тут же углубилась в его изучение, Рита устроилась в складках ее сумочки и приготовилась вздремнуть на свежем воздухе, а Мэрион раскрыла рюкзак и с суровым видом принялась поглощать бутерброды.

— Уже проголодалась?.. — удивилась старшая, оторвавшись на секунду от чтения.

— Да прям... — буркнула Рио с набитым ртом. — Просто хочу облегчить свою участь.

Сжалившись над сестрой, Зануда тоже взяла бутерброд.

Пароходик дал гудок и отчалил... Тихо заработали огромные винты, вода за кормой закипела, причал провалился куда-то вбок, — путешествие началось.

Денек выдался тихим и нежарким — небо затянула ровная серенькая пелена, сходная цветом с водами реки, и только кое-где озорно просвечивало солнце. Разрезая водную гладь, чуть подернутую мелкой рябью, пароходик плавно уносил их вверх по реке. Над головой суетливо кричали огромные белые чайки. Но город вскоре кончился и они отстали. Стало совсем тихо и спокойно. Лесистые берега нехотя расступались перед белым корабликом — и мимо проплывали безмолвные зеленые гиганты, чьи замшелые, покрытые седым мхом стволы походили на причудливые колонны, и целые рощицы молодой зеленой поросли.

Изредка тишину вспарывало рычание моторных лодок. Уносясь в даль, они оставляли после себя терпкий запах отработанного топлива и сердитое эхо долго еще корило их за потревоженную тишину.

— Эх ты!.. — воскликнула вдруг Рио, провожая взглядом очередную лодку. — Так нечестно!..

— Что такое? — отсутствующим голосом отозвалась сестра, не отрываясь от журнала.

— Они наняли лодку! — гневно потрясла надкушенным бутербродом девочка.

Зануда непонимающе посмотрела на нее.

— Очнись! — Рио пощелкала пальцами у нее перед носом и повторила: — Эти парни наняли лодку и боюсь, что нам не угнаться за ними!..

— Ничего... — успокоила ее Рита, переворачиваясь на другой бок. — Им все равно придется ждать автобус — раньше они не уедут...

Но их расчеты не оправдались.

Дорога от пристани медленно поднималась в гору и Зануде приходилось то и дело останавливаться и ждать младшенькую, которой каждый шаг давался с великим трудом, поскольку к тяжеленному рюкзаку добавился туго набитый живот. Подползя к автобусной стоянке, они увидели, как парни сели в машину, — и только пыль столбом... К этому добавились и новые обстоятельства: плюхнувшись на лавочку, Рио заявила, что во-первых, она "сейчас сдохнет...", а во-вторых, ей срочно нужно в уборную... Отыскав на заправочной станции, расположенной рядом со стоянкой, вожделенное заведение, она надолго забаррикадировалась в кабинке, а когда ей наконец полегчало — автобус уже ушел.

— Следующий — через два часа... — бесстрастно сообщила Рита. — Продолжим экскурсию или сразу вернемся домой?..

— Вот... — начала было Зануда, швыряя недочитанный журнал в мусорный бак, но Рио не дала ей продолжить выступление.

— Мы тоже можем поймать попутную машину! — бодренько заявила она, делая вид, что ничего такого особенного не произошло.

— Конечно! Их же здесь просто целые стаи!.. — негодующе отозвалась сестра.

В самом деле, дорога, серой лентой уползающая вверх, была безнадежно пуста.

— Может, хозяева заправки дадут нам напрокат свой автомобиль? — предложила Рита спустя четверть часа бесплодного ожидания.

— Хорошая мысль... — мрачно отозвалась Зануда. — Только я за руль не сяду...

Надо сказать, что она отвратительно водила машину.

— Я могу! — обрадовалась Рио. — Меня Красавчик учил прошлым летом...

— Спасибо... Нам почему-то еще пожить хочется, — ты уж извини...

И тут из-за поворота показалось серебристое авто с темными стеклами.

Мэрион бросилась ему наперерез.

— Вы наверх?.. — затараторила она, не давая водителю притормозившей машины опомниться. — Вот и чудесно! Подбросьте нас с сестрой, а то мы опоздали на автобус... Родители, наверное, волнуются... Мы так хотели посмотреть Обсерваторию, так хотели...

Продолжая кудахтать, она вскарабкалась на переднее сиденье — теперь ее отсюда не сгонишь! — и обернулась назад, посмотреть, как там устроилась Зануда.

У сестры было каменное лицо. Такое лицо она делала всякий раз, когда Мэрион выкидывала очередной фортель — даже Мама, да что там! — даже Бабушка никогда не делала такой кислой мины в ответ на ее художества!..

— В чем дело? — противным тоном осведомилась младшенькая. — Что теперь не так?.. Кстати, познакомьтесь с моей сестрой...

— Мы знакомы... — усмехнулся водитель.

Мэрион повернулась к нему: прямо на нее смотрел Макс Линд...

"Странно... — промелькнуло в голове. — Я же не слепая... И не сумасшедшая..." Девочка готова была побожиться, что человек, сидящий за рулем, еще минуту назад абсолютно не походил на журналиста!..

Но как бы то ни было, выскакивать из машины было поздно. Да и что тут такого? Он ведь не знает зачем они здесь... Поэтому Рио мгновенно нацепила на физиономию самую любезную улыбочку — просто расплылась от счастья:

— Ой, это вы!.. Нет, нам прямо везет сегодня!.. — в последнюю фразу она вложила скрытый смысл, но он, похоже, принял ее слова за чистую монету.

Всю оставшуюся часть пути Рио трещала без умолку, Зануда отделывалась односложными ответами: да — да, нет — нет ... Макс Линд был просто сама любезность.

Они успели как раз к началу экскурсии. Вылезая из машины, Мэрион цепким взглядом оглядела всю прилегающую к входу территорию. Что-то их постояльцев нигде не видать...

— У вас здесь тоже какие-то дела? — словно мимоходом поинтересовалась она у Бороды. — Отлично! Тогда, может, понесете мой рюкзачок? — коварно предложила она, получив утвердительный ответ.

Разумеется, такой воспитанный человек не мог отказать такому очаровательному ребенку...(Хе-хе!.. Иногда, все-таки лучше забыть о хороших манерах и правильном воспитании...)

Десятка два туристов, в том числе Мэрион, Зануда с Ритой в кармане и Линд, согнувшийся под тяжестью "рюкзачка", проследовали вслед за очкастым парнем в белой рубашке и темных брюках.

— Прошу сюда... — торжественно объявил очкарик, поправляя узел галстука.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

*

... Старик всю ночь просидел у костра, закрыв глаза, раскачиваясь и что-то тихо бормоча про себя, точно разговаривая с кем-то.

— Колдует, что ли?.. — насторожился Ла Мана. Встав со своего места, он подошел к проводнику и толкнул его в бок ногой. Старик продолжал раскачиваться.

— Не трожь!.. — угрожающе проговорил Юстэс.

Капитан в ответ что-то прорычал, но оставил проводника в покое.

Едва из-за горизонта показалась узкая полоска новорожденного солнца, как Старик вышел из транса.

— Мне указали путь.... — ответил он кратко на все расспросы своих спутников.

— Кто? И куда? — насторожился капитан.

Глаза Старика стали прозрачными — и в их глубине отразился надвигающийся смерч — огромный, закрывший собою полнеба. Юстэс в страхе оглянулся назад, но горизонт был чист.

— Темная башня... — прошептал Старик. — И ее дух... Время повернется вспять...

Прямо перед ним вдруг возник в воздухе зеленовато светящийся овал. Он схватил своих спутников за руки и неведомая сила затянула их в образовавшееся пятно...

* * *

* * *

* * *

* * *

... Там, где острым желтым языком берег врезался в море, — там перламутровой жемчужинкой раскинулся у самого края синей воды чудный город: ажурное переплетенье воздушных мостов, высокие тонкие башни бело-розового камня — и россыпь плоских домов у их подножий.

— Экое диво! — не сдержал восхищенья Гилленхарт, жадно всматриваясь вдаль.

Он и его товарищи стояли теперь на склоне высокого зеленого холма. Между ними и дивным городом лежала небольшая приморская равнина, густо поросшая синевато-серебристой травой.

— Это город Людей... — чуть помедлив, пояснил Старик. — Он зовется Акра...

— Как... — вздрогнув, переспросил Гилленхарт, — как ты его назвал?..

— Акра... — повторил Старик. — Это значит — "Убежище"...

Гилленхарт почувствовал, как его сердце замерло на долгое-долгое мгновенье, а потом тяжко и глухо бухнуло о кости грудины, и еще раз стукнуло, — и зачастило вдруг мелко и трепетно, словно хотелось ему вырваться из тесной и темной клетки своей наружу и взорваться пламенем. Он так ясно увидел эту картину: алые капли, синяя даль, серебристая трава, что поспешно прижал руки к груди, точно сердце и впрямь могло выскочить.

И тут его пальцы наткнулись на что-то мягкое...

На тонком шнурке, обвивавшем шею, обнаружили они маленький кожаный мешочек. Поклясться бы мог всеми святыми, что еще минуту назад ничего там не было! Но пальцам была знакома шероховатая поверхность загадочного свертка... Чуть отойдя от остальных, он торопливо сорвал мешочек и ногтями распорол тонкую кожу: на ладонь выпал желтый свиток пергамента...

Письмо монаха?! Он осторожно развернул ветхий лист... Пергамент был пуст.

Чертыхнувшись про себя, Юстэс скомкал листок и растер меж ладоней. Свиток обратился в пыль, ветерок подхватил ее и унес прочь.

Ла Мана и Старик тем временем ушли вперед и были уже у подножья холма. Юстэс бегом догнал их. Они о чем-то говорили, но он не слушал. Его мысли занимало лишь одно: ужель между маленькой крепостью на берегу Средиземноморья и этим чудом, что раскинулось у неведомого моря, есть какая-то связь? А может, и впрямь Фурье посылал его именно сюда?..

Старик вдруг что-то закричал ему и замахал руками, но Юстэс не понял: в мире внезапно наступила полная тишина.... Зацепившись нечаянно за какой-то корень, он полетел кубарем по склону и, падая, увидел, что Старик вцепился руками в одежды Ла Маны и валит его в траву, а сзади их накрывает огромная тень...

Эта тень стремительно стлалась по земле, — высоко же в воздухе над холмами неслись колесницы, запряженные белоснежными крылатыми тварями, а вслед — летели конные воины, огромные, наглухо закованные в блестящие латы. Небесная кавалькада стремительно промчалась мимо — в сторону города, и уже напоследок один из всадников — златовласая женщина в белых одеждах — обернулась и, размахнувшись, швырнула в их сторону светящийся шар.

Шар рассыпался на тысячи ослепительных искр, и все стало белым...

Когда же зрение вернулось к ним, — вокруг снова царило безмятежное летнее утро: трава, стрекот кузнечиков, и синее-синее небо...

— То была королевская стража... — сказал Старик, кряхтя и поднимаясь на ноги.

— Какого черта они ослепили нас! — возмутился Ла Мана. Глаза его были красны и слезились. У остальных дела обстояли не лучше.

— На всякий случай... — невозмутимо объяснил проводник. — Мало ли кто тут шляется... Дурной глаз — страшная сила! Вот они и обезопасили себя...

— Ты побледнел, Старик... — произнес вдруг Ла Мана, пристально вглядываясь в его лицо.

— Да...Что-то нехорошо мне... — признался тот. — Ну, да пройдет — отдышусь и все... Жжет только тут... под лопаткой...

На его серой от долгих скитаний рубахе проступило синеватое пятно. Юстэс протянул руку — пощупать, — и наткнулся на что-то невидимое, торчащее у Старика из спины.

— Слушайте, братцы, да тут вроде как стрела!..

— Что ты мелешь... — буркнул Ла Мана, но тоже потянулся к пятну, расплывшемуся по спине Старика.

Тот повернулся чуть боком к солнцу, и они различили почти прозрачное древко с пушистым опереньем.

— Меткий выстрел... — с одобрением сказал Ла Мана. — Да еще с такого расстояния!

Его, похоже, не сильно озаботило быстро ухудшающееся состояние проводника.

— Тени не промахиваются... — тихо сказал Старик. И Гилленхарту совсем не понравилось, как он это сказал.

Развели костерок, уложили раненого лицом на плащ, расстеленный на земле, и Ла Мана попытался вытащить невидимую стрелу. Это ему удалось; потом они перевязали рану, но пока Гилленхарт возился со Стариком, укладывая его поудобней, капитан успел шепнуть, что тот, кажется, уже не жилец...

— Стрела пробила его почти насквозь...

Юстэс и сам это видел.

К полудню Старику стало совсем плохо, он впал в забытье, но вопреки их ожиданиям развязка все не наступала.

Они провели у костра целый день. Потом пришла ночь — черная, безлунная, с редкими злыми угольками звезд...

Пугливо потрескивало пламя, напрасно пытаясь разогнать давящую черноту, окружившую их со всех сторон. Тревожно покрикивала ночная птица. Глухо шумел далекий морской прибой... Стоны раненого становились то громче, то слабее, казалось порой, будто он спорит с кем-то или о чем-то упрашивает...

— И кровь у него синяя... — неожиданно злобно проговорил Ла Мана. Легко вскочив на ноги, он обошел вокруг костра и нагнулся над мечущимся в бреду. — Добью я его! Хоть раз в жизни сделаю доброе... — и в неверном свете костра блеснул нож.

— Не смей!..

Но лезвие замерло на полпути: обманчивую тишину безлунья пронзил долгий утробный вой, донесшийся откуда-то из глубины побережья.

— Матерь Божья... — прошептал юноша, крестясь.

— Когда выберемся из этой переделки, буду пить неделю... — неизвестно кому торжественно пообещал капитан, опуская меч. — Нет, две недели... Или — месяц...

И от этих слов Гилленхарт вдруг ощутил такую тоску, такое жгучее желание вернуться домой, какого не изведывал до сих пор никогда.

К рассвету Юстэса все-таки сморил сон, — молодость и усталость взяли свое. Проснувшись резко, словно от толчка, он обнаружил, что Ла Мана тоже спит, укутавшись с головой в плащ. Старика рядом не было.

Он вскочил, торопливо огляделся... Хотел уж растолкать капитана, но потом увидел: Старик был у сухого дерева, торчавшего чуть поодаль. Стараясь не шуметь, Гилленхарт подошел ближе: старец стоял, прислонившись щекой к иссохшему стволу, глаза его были закрыты, узловатые пальцы нежно гладили шершавую кору, губы что-то беззвучно шептали...

— Ты чего это? Эй...

— Мне позволили уйти... — отозвался Старик, не открывая глаз. Голос его оказался необычайно чистым и глубоким, словно принадлежал теперь какому-то иному существу.

И Юстэс увидел, как сгорбленная высокая фигура бледнеет и тает, становясь все прозрачнее и прозрачнее.

— Эй!.. — но Старик исчез.

Гилленхарт подбежал к засохшему дереву: по трещинкам ствола разбегались крохотные серебристые паучки. Осторожно погладил кончиками пальцев мертвую кору и откуда-то донесся тихий шелест:

— Меня звали Ортил — "последний из рода"...

Когда спустя час они собрались в дорогу, затоптав остатние искры костра, он нечаянно оглянулся: крона недавно еще безжизненного дерева пышно зазеленела молодыми блестящими листочками...

* * *

* * *

— Эта стена никогда не кончится... — выдохнул Ла Мана и осел на песок. — Никогда...

Над морем горел закат. У горизонта, где медленно тонул огромный красный шар, воды кипели золотом, но тут, возле неприступных стен, море было темным и тихим, с его поверхности поднималась прохлада, а в глубине медленно шевелились, тревожимые легкой зыбью, кущи бурых и зеленых водорослей.

— Должен быть где-то вход... — сам себе возразил капитан, глядя, как Юстэс удаляется от него. На мокром песке оставались глубокие следы.

Несколько мгновений он тупо смотрел, как волны робко слизывают отпечатки человеческих ног. Потом вдруг вскочил и заорал:

— Подожди же ты!.. Слышишь? Ах, ты, сволочь!.. — размахнувшись, он что было сил ударил кулаком по каменной стене.

И тут раздался тяжелый гул.

Все замерло — и волны, и крикливые чайки... В стене внезапно образовался разлом, — и оттуда шагнули наружу огромные, много выше человеческого роста, серые расплывчатые фигуры, числом более дюжины. Они были словно сотканы из дыма. Юстэс почувствовал, как его охватывают липкие невидимые путы — и закат померк...

...И была долгая, бесконечная тьма. Исчезли мысли, чувства...Потом он вдруг очутился в длинном-длинном тоннеле. Где-то впереди брезжил слабый свет. Он пошел туда и очутился в большом светлом зале: выложенные белым камнем стены, блестящий скользкий пол... Белоснежные колонны, уходя ввысь, поддерживали полупрозрачный купол, сквозь который просвечивало солнце — неправдоподобно огромный пульсирующий шар. Он невольно приостановился, но сзади возникла серая тень, подобная тем, что пленили его у стен города, и он почувствовал сильный укол в спину: тень подтолкнула его острием копья вперед, где в то же мгновение вспыхнули языки пламени. Человек отшатнулся назад от нестерпимого жара, но тень снова угрожающе подняла копье, и ему пришлось шагнуть прямо в это пекло. В огне образовалась узкая дорожка, и он побежал по ней. Огонь торопливо лизал края его одежд. Затрещали волосы на голове, раскаленный воздух жег легкие, — еще немного и он задохнулся бы, но огонь вдруг исчез...

Прямо перед собой увидел он небольшой, по виду золотой, диск. Он висел в воздухе, ничем не поддерживаемый. Его поверхность вдруг завибрировала, послышался чистый, мелодичный звон, точно кто-то ударил по нему, и перед измученным огненной стихией человеком возникли трое, одетые в светлое.

— Кто ты? — спросили они.

— Барон Юстэс фон Гилленхарт... — с вызовом отвечал юноша, удивляясь про себя, как тихо и жалко звучит его голос в этом огромном пустом зале. — Сын достопочтенного Рихарда фон Гилленхарта из Майенны...

— Твое имя ничего не говорит, чужеземец, — терпеливо, точно неразумному ребенку, возразил один из этих троих. — Мы хотели бы знать: кто ты по духу своему? — и с этими словами, говоривший взял его за руку и провел по его ладони длинным и тонким ножом.

Юстэс не почувствовал боли. На коже алыми капельками выступила кровь. Человек перевернул его ладонь над стеклянной чашей, услужливо подставленной одним из тех, что появились вместе с ним. На дне чаши пенилась голубоватая жидкость. Едва смешавшись с ней, капля крови потемнела и съежилась, превратившись в крохотный бурый шарик. Трое переглянулись между собой.

— Ты и вправду — человек... — сказал один из них. В его голосе Юстэсу почудилось удивление. — Можешь остаться в нашем городе...

— А где мой товарищ?.. — спохватился он, видя, как царапина на ладони стремительно заживает.

Но ответа не получил: и люди в светлом, и белые колонны — все исчезло, и он увидел, что стоит на широкой незнакомой улице. Мимо спешили по своим делам прохожие, не обращая никакого внимания на одинокую замершую фигуру.

— Пресвятая Дева... — пробормотал юноша.

— Па-а — сторони-ись!..— крикнули сзади, и едва он успел отпрыгнуть в сторону, как рядом пронесся некто, стоявший на длинном овальном диске.

Прижавшись к стене какого-то дома, Юстэс довольно долго наблюдал жизнь чужого города, ощущая скорее ужас, нежели удивление. В конце концов, он решил, что его жизни все-таки ничего пока не угрожает, и осторожно двинулся дальше, продолжая держаться рукой за стену.

Но стоило ему свернуть за угол, как на него обрушилось новое испытание: там несколько человек тащило, опутав веревками, ужасное чудовище. Покрытое черной чешуей, похожее на гигантскую ящерицу, оно рычало и отчаянно сопротивлялось; его длинный хвост метался поперек улицы от стены к стене, заставляя разбегаться случайных зрителей в разные стороны. Столпившиеся зеваки наперебой осыпали погонщиков чудовища насмешками, но тут хвост животного упругой плетью взмыл вверх и на головы людей рухнул целый пролет воздушного моста. Послышались крики, стоны... Юстэс не стал дожидаться развязки и поспешно свернул в проулок.

Узкая улочка вывела его на площадь. Там было устроено что-то вроде рынка — шум, толчея, непривычные резкие запахи, многоголосая речь... Людская река, дробясь на маленькие ручейки, растекалась между рядами прилавков, заваленных невиданными плодами, фруктами, рыбой, сочащимися кусками животной плоти; тут же торговали посудой, тканями, украшениями... Раскрыв рот, бродил он среди этого буйного великолепия даров чужой земли, пока не закружилась голова.

Сначала он не понял, почему поплыла вдруг из-под ног выложенная цветным камнем дорожка, ухватился за какой-то угол, а потом, когда все вокруг встало на свои места, резкая боль в пустом желудке подсказала ему: он просто голоден.

— ...Послушай, приятель, — я чужой в этом городе и за душой у меня ни гроша...— обратился он наугад к одному из торговцев, чье лицо показалось ему более добродушным. — Словом, сколько дашь за мой плащ?

Торговец окинул его быстрым внимательным взглядом.

— Плащ из кожи валлора... В горах — это нужная вещь, но мне он ни к чему... А вот кинжал у тебя знатный! Дай-ка, я погляжу...

— Нет, — отрезал Юстэс. — Этот кинжал мне жизнь спас. Продать его? — да это все равно, что продать друга... Лучше вот возьми плащ, а — нет, так поищу другого покупателя...

— Как хочешь... — зевнул продавец, но в его голосе промелькнула нотка плохо скрытого сожаления. — Передумаешь, — возвращайся. Я дам хорошую цену!..

Раздосадованный неудачей, Юстэс отправился дальше. Получив еще несколько отказов, он совсем выдохся, и присел на ступеньках какого-то заведения. Из раскрытых дверей нестерпимо пахло съестным: "Харчевня..." Жадно втягивая ноздрями соблазнительные ароматы, он шарил глазами по толпе, пытаясь угадать того, кто согласился бы купить плащ, и тут случайно его интерес привлек один малый.

Этот был человек невысокого роста, — он сошел бы за ребенка, если б не рыжая борода, забавно курчавившаяся на почти детском личике, да не объемистый живот, выпиравший из-под куцего кафтанчика. Однако вовсе не это обстоятельство притянуло внимание Гилленхарта, — он решил, что перед ним обыкновенный карлик, каких он видел не раз на базарных площадях во время представлений бродячих актеров у себя на родине. На прилавке у малорослика были разложены красивые поделки из горного камня, — только людей, подходивших к нему, и рассматривавших изящные безделушки, интересовало совсем другое: о чем-то быстро перешепнувшись с хозяином, они торопливо совали ему в руку монеты и, получив взамен маленький, туго завязанный мешочек, быстро уходили, озираясь по сторонам. "Эге! — подумалось юноше, — Что-то здесь нечисто..."

Но тут бородатый малыш заметил, что за ним наблюдают. Нескольких секунд ему хватило, чтобы понять состояние дел невольного соглядатая, и, перехватив его взгляд, он неожиданно подмигнул в ответ:

— Что, человечец, не хочешь ли заработать? Ты издалека?..

— Да... — не очень охотно вступил в разговор Юстэс. — Поиздержался немного в дороге...

— Вижу — вижу...— сочувственно закивал головой купчина. — Ну, так я бы тебе помог, ежели ты на меня поработаешь...

— А... что за работа? — помедлив немного для приличия, спросил Гилленхарт. Запахи, доносившиеся из харчевни, сводили его с ума.

Рыжебородый окинул юношу с головы до ног оценивающим взглядом:

— Да нечего делать! Перекусим как следует, а потом проводишь меня до одного места, куда я укажу... Мне, понимаешь, нужна охрана, а ты — парень крепкий... И глаза у тебя — честные... — добавил он проникновенно.

С ходу учуял, чем взять...

Последние слова немало польстили самолюбию Гилленхарта, рассеяв сомнения относительно выгодности этого предложения. Впрочем, если они у него еще и оставались, то голодные спазмы в пустом желудке все равно перевесили бы.

— Я согласен... — сказал Юстэс.

Глазки малыша заблестели.

— Тогда пошли! Путь неблизкий, надо еще и поесть, и передохнуть — я-то с утра на ногах...

Быстренько собрав свои вещички, и не переставая тараторить, он дружески поманил Гилленхарта за собой:

— Идем, дружище...

— Зачем же далеко ходить? — удивился Юстэс. — Тут бы и поели...

Но низкорослый замахал руками:

— Не больно-то я уважаю местную кухню! Из чего только готовит ихний повар свое жаркое?..

Пожав плечами, Юстэс безропотно подчинился, и зашагал вслед за своим новым спутником.

Протолкавшись через базарные ряды, — казалось, им не будет конца — краю, — они добрались узкими улочками до невысокого приземистого строения. Из открытых окон доносилось звяканье посуды, нестройные голоса, смех, — а запахи, витавшие в воздухе, показались вконец оголодавшему рыцарю более сладкими, нежели все ароматы райских кущ!

— Вот и добрались! Вот и славно... — бормотал маленький купец. — Вот тут-то мы и отдохнем... Идем же, дружище, идем! Чего ты остановился?..

А Юстэс встал как вкопанный.

Недалеко от входа на камне сидел юноша, примерно одного с ним возраста. В руках у него был небольшой инструмент — что-то вроде бубна. Отбивая ритм, он пел...

О, как он пел!..

Голос певца то взлетал ввысь, то падал до низкой хрипящей ноты. Дрожащие горловые переливы, нарастая до нечеловеческой силы звучания, заставляли слушающих ощутить сладкую тоску — напев совсем не вязался с солнечным светом дня. Но печаль та была светла, как летний дождь: прошелестят капли — и будет радуга...

— О чем он поет? — тихо спросил Юстэс у одного из тех, кто так же замер подле певца, очарованный колдовством его голоса.

— О том, что никогда уж не повторится, и лучше чего никогда уже не будет... — отвечал тот, не оборачиваясь, и глядя куда-то вдаль, словно там, починяясь магическому пульсу мелодии, роились какие-то видения.

Внезапно витиеватый рисунок песни нарушил противный короткий вой: поодаль стояла кучка волчьеголовых, — они тоже заслушались, и один из них, задрав острую морду к небу, вдруг заголосил, желая то ли поддержать певца, то ли посмеяться над ним. Его приятели — толпа из шести-семи широкоплечих громил, — тут же покатились со смеху, громко и визгливо.

— А ну-ка, давай еще, Ярым! — завопил кто-то из них. — Давай-ка, покажи ему, как надо петь!..

Певец тут же оборвал песню на полуслове и встал, устремив на насмешников ненавидящий взгляд. Ворон, сидевший у него на плече, слетел вниз и стал торопливо клевать мелкие монетки, щедро разбросанные слушателями по мостовой у камня. Вольфорраны продолжали изгаляться: теперь они выли уже хором, кто во что горазд, прерывая свое "пение" взрывами хохота и непристойными колкостями.

— Что же ты примолк, соловушка? — крикнул один из них, видя, что певец убирает в дорожную суму свой инструмент. — Или мы тебе не ровня, а?..

Певец отвернулся, пряча глаза, но настроение горластых молодцев резко переменилось: угрожающе скаля зубы, они дружно двинулись на него. Зеваки поспешно расступились, но не все: в городе многие недолюбливали вольфорранов, и кое-кто из людей сейчас был тоже не прочь почесать кулаки. Юстэс, помимо своей воли, оказался в самой гуще событий: мгновенно завязавшаяся потасовка захватила и его. Он поймал сильный удар в ухо, от которого зазвенело в голове, — и тут же его кулак ткнулся в чью-то волосатую скулу... Потом он увидел, как один из волчьеголовых вырвал из рук певца его котомку, и бросив наземь, занес над ней пудовый сапожище. Юстэс мгновенно подлетел к обидчику и уложил его ловким ударом.

— Дозорные!.. — истошный вопль мгновенно разрядил густую толпу.

Над головами дерущихся возникли серые тени. Народ бросился врассыпную: несколько молодцев, в том числе и несколько зачинщиков, забились в конвульсиях на земле, пытаясь вырваться из невидимых сетей. Юстэс почувствовал, что его схватили за руку и куда-то тянут. Это был певец.

— Бегом за мной! — приказал он.

Нырнув в подворотню, они промчались по следующей улице, и вновь куда-то свернув, смешались с праздной толпой.

— Все! — сообщил ему нечаянный спаситель. — Теперь они вряд ли будут преследовать нас... Хе-хе, достанется же волчьим шкурам! Ну и поделом — совсем житья от них не стало!.. а Королева им все потакает: видишь ли, они состоят у нее на службе, охраняют границы... Да как они охраняют? — грабят деревни хуже Белоглазых!..

— Мне надо вернуться назад... — перебил Юстэс. Его совсем не интересовали сейчас местные сплетни — ему хотелось есть, а для того нужно было отыскать рыжебородого купчишку. — У меня там приятель остался...

— Пойдем, провожу... — легко согласился певун. — Там, наверное, уже все успокоилось... Карра, иди ко мне! — неожиданно крикнул он, и на его плечо, откуда ни возьмись, приземлился ворон. — Хороший, мой! Хороший.... — похвалил его парень, гладя жесткие крылья.

Вернувшись обратно, они обнаружили, что у дверей харчевни и вправду уже все спокойно.

— Где же твой друг? — поинтересовался певец, когда они зашли внутрь.

— А вон он! — обрадовался Гилленхарт, заметив карлика, сидящего над кружкой с пивом.

— Тьетль? — отчего-то удивился певец. — Ну-ну...

Рыжебородый, заметив его, явно обрадовался и призывно замахал рукой. Но, увидев, что вместе с юношей к столу подошел и его спутник, слегка насторожился:

— Э-э... рад снова видеть тебя! А что нужно достопочтенному агилу?..

— Ты его знаешь? — удивился Юстэс.

— Агил — это имя моего народа... — пояснил певец. — Мое племя родственно людскому... И, хотя, у нас не принято называть друг другу имена, покуда нет на это веской причины, но имя вот этого тьетля мне известно! — и он ткнул пальцем в съежившегося за столом карлика.

Низкорослый отчего-то занервничал.

— Тебя ведь зовут Рурус?.. — вкрадчиво спросил агил, опираясь руками о стол и нависая над карликом, точно скала. Сидевшие рядом стали оборачиваться в их сторону.

— Не знаю никакого Руруса... — заерзал на жестком сиденье тьетль.

— Вр-рет! — угрюмо каркнул вдруг ворон. Юстэс вздрогнул.

— Не знаю я никого... — упрямо повторил карлик и достал из кармана большой носовой платок.

Не успели они и моргнуть, как карлик взмахнул тем платком и вокруг поднялось облако едкой пыли. Пока они прочихались да глаза протерли, — тьетля и след простыл!

— Вот паршивец! — пробасил сидевший за соседним столом детина в кожаных латах. — Утек все-таки!.. А кто это был и почему так поспешно скрылся?..

— Это — Рурус, торговец сновиденьями... Вор и обманщик.

— Да ну?! — ахнули соседи. — Эх, попадись он нам!.. — и беседа за столом плавно перетекла от обсуждения видов на грядущий урожай к перемыванию косточек как всего племени тьетлей, так и его отдельных представителей.

Молодые люди уселись за стол, где еще недавно восседал маленький обманщик.

— Удрал мерзавец! — сокрушенно вздохнул певец. — Я давно-о пытаюсь вывести этого пройдоху на чистую воду!.. Ну, да ладно. Угощайся! — улыбнувшись, обвел рукою расставленные плошки. — В чем-чем, а в еде эти проныры знают толк!

Гилленхарт, само собой, не заставил себя долго упрашивать.

— Ты сказал, что он торговец сновиденьями... — начал расспросы Юстэс, немного утолив голод. — Как же это понимать?

— Так и понимай: ворует чужие сны, а потом продает их другим... — прихлебывая из кружки, отвечал агил. — Думаешь, что ему от тебя нужно было?.. Подсыпал бы сонного зелья — и выкачал все до капли из спящего. А то, говорят, бывает и хуже: слышал я, что растет в Дальних землях дурман-трава, варят из нее особое зелье. Ну, само собой с заговорами, с нашептом.... И потом, когда опоят этим зельем какого-нибудь бедолагу, становится он вроде пьяного: спит все время, а когда и не спит, все одно словно сонный, — а уж сны у него! Такого и Проклятому Королю не снилось!.. Только снов тех я бы никому покупать не советовал, — кто их смотрит, тот со временем сам теряет и волю, и разум...— и, помолчав, печально добавил: — У меня так друга сгубили...

— Бр-р-р... — помотал отяжелевшей головой Юстэс. — Ничего я, однако, не понял: да кому нужны-то чужие сны, если их даже и можно украсть? Кой в них прок?..

— Нынче многим по ночам не спится... — сильно удивившись такому вопросу, ответил агил. — А ты сам, брат, откуда?.. — перевел он разговор.

— Не знаю, как и объяснить... — честно признался Гилленхарт. — Мне здесь надо найти одного человека...

Видя, что он не собирается ничего пояснять, агил не стал настаивать. Подозвав хозяина, он расплатился, и поднялся из-за стола.

— Ладно... Хорошо, что встретились, — может, свидимся и еще ...

— Постой!.. — видя, что он собирается уйти, окликнул его Гилленхарт.— Скажи хоть свое имя и где тебя можно найти?.. — сама мысль о том, что он вот сейчас останется опять в одиночестве в этом чужом и непонятном городе была ему невыносима.

Агил остановился. На его лице появилось странное выражение.

— Пойдем-ка со мной...

Они вышли в ночь. Дул холодный ветер. Юстэс поежился и поплотнее закутался в плащ: не прав был тот торговец, что отверг его предложение — ночи здесь холодные...

— Ты спросил мое имя ... — заговорил агил, размеренно шагая в темноте. Юстэс не видел его лица, но ему показалось, что он рассержен. — Видно, ты совсем не знаешь обычаев... Настоящее имя живущего ведает лишь мать, что дает его, да самые близкие ... Остальные придумывают ему прозвища... Даже умирая, каждый уносит свое имя с собою, чтобы не тревожили черноделы его дух... — и резко остановившись, он схватил Гилленхарта за грудки. — Спрашиваешь мое имя, а какие на то имеешь причины?..

— Да в самом деле! — с сердцем отвечал Гилленхарт, резко стряхивая его руки. — Откуда мне было знать, что у вас считается это оскорблением!

— Нет! — с жаром возразил певец. — Совсем наоборот! Имя можно сказать лучшему другу ... или невесте... Но не первому же встречному!

— Что тут такого? — вконец разозлился Юстэс. "Господи, как же ему это все надоело!"

— Зная имя, можно околдовать его хозяина... Напустить порчу... Или вообще сделать его своим рабом... Недаром же спрашивают: "Как тебя зовут?" — позови живущего по имени, и он придет. Позови ушедшего — и он тоже может явиться...— терпеливо пояснил певец.

— А вот мне один назвался! — упрямо заявил Юстэс, вспомнив уход Старика. — И ничего не случилось!

— Значит, его больше некому было помнить... Или он хотел, чтобы ты его вызвал когда-нибудь.

— Зачем это?.. — испугался Юстэс. Возможность общения с духами всегда внушала ему суеверный ужас.

— Ладно... Я другое хочу сказать... — почти грубо перебил его агил. — Когда-то ведунья предсказала мне: я встречу человека, который, ни с того ни с сего, захочет узнать мое настоящее имя. Она много чего наговорила мне, и не стану пересказывать ее болтовню. Важно другое: я должен буду ему помочь. Так сдается мне: не ты ли и есть тот самый любопытный?..

И Юстэс, словно наяву услышал голос монаха: "... Тот человек сам найдет тебя..."

— Как знать... — ответил он, чуть помешкав. — Может, и я...

* * *

* * *

* * *

...Новые приятели поселились вместе на небогатом постоялом дворе, и следующий разговор о житье — бытье завел уже сам агил.

-...Я слова менял на золото монет, а ты? Чем ты добывал себе пропитание и славу?..

— Славы я пока не добыл... — чуть усмехнувшись, ответил Гилленхарт. — И все, что у меня есть — это крепкие руки: могу рубить, могу стрелять. Я — воин.

— Тогда что держит тебя в Акре? — удивился агил. — Здесь возможно разве что наняться в провожатые какому-нибудь толстопузому купчине... или охранять сборщика податей. Но по мне уж лучше — к купчине: глядишь, доведется побывать в дальних землях. Охранять мытаря куда опаснее — не любят их, так уж повелось, — потому и платят за это больше, да не в почете это дело у настоящих рубак. Те же, кто хочет славы и денег — нанимаются в порубежные дружины. Или идут в наемники к чужим...

— А здесь? Нет разве здесь королевской дружины?..

Глаза агила округлились, потом он звонко рассмеялся:

— Туда еще успеешь попасть! Нет, ты и вправду чудной... — тут он слегка призадумался, потом сказал: — Так и буду тебя звать — Чудной...

Заметим, что Гилленхарт еще не успел назваться ему, а после ночного разговора и вовсе держал язык за зубами.

— Чем я насмешил тебя? — нахохлился Юстэс.

— Дворец, королеву и город охраняют Тени. Это духи павших воинов... Старое заклятье, — пояснил певец. — Королевская семья пользуется им еще со времен Проклятого Короля. Тень — сильнее и могущественнее нежели целый отряд таких как ты, и — главное! — никогда не предаст своего повелителя. Никогда...

Юстэс вдруг вспомнил луч света, упавший из предутренних облаков на землю, там, в горной деревушке...

— Получается, — медленно проговорил он, — душа воина попадает в вечное рабство к вашим королям?

— Их никто не неволит! — возразил рассказчик. — Наоборот: это большая честь — лишь самые храбрые и достойные дают Обет верности... И поверь, никто еще не отказывался! Известно, многие охотятся за душой человеческой, когда она остается без приюта... Успеет ли она пробиться к Свету, найдутся ли рядом те, кто сумеет защитить ее, пока она остается беспомощной, словно младенец? — а клятва защищает ее и от Охотников, и от Тьмы...

Юстэс ничего не ответил на это: перед его внутренним взором проносились картины сражения с нечистью в горах...

-...Пойдешь со мной? — прервал его воспоминания агил. — Я должен встретиться сегодня вечером со своим старым другом.

— Стоит ли? — с трудом вернулся к действительности Гилленхарт. — У вас, наверное, свои дела и разговоры...

— Да, мы давненько не видались, — но мне боязно оставлять тебя одного — попадешься еще опять на удочку какого-нибудь шустрика... Ведь Рурус знает теперь, что мне все известно о нем, — что-то он предпримет в ответ? От тьетля можно ожидать любой гадости... Хотя, среди них есть и очень славные ребята...

Юстэса не очень-то испугали слова агила: он был уверен, что запросто справится с целой оравой недоростков. Если, конечно, они будут вести честную игру...

— Не будут! — заверил его певун. — Уж это точно!.. А мой друг — сын очень влиятельного вельможи. Может, что и присоветует насчет тебя...

Последний довод показался Юстэсу разумным: ему было неловко, что агил платит за его кров и пищу.

Выйдя на улицу, они смешались с праздной вечерней толпой, неспешно текущей по улице. Засмотревшись по сторонам, Юстэс нечаянно сильно толкнул плечом высокую, богато одетую женщину.

— Экий невежа!.. — ее красивое лицо сморщилось от негодования. Она высокомерно оглядела юношу снизу вверх.

— Покорнейше прошу меня простить, сударыня... — сконфузился Гилленхарт и поклонился.

Но она вдруг взглянула повнимательнее в его глаза и выражение ее лица изменилось:

— А ведь ты издалека-а... — проговорила она так, словно уличила его в чем-то постыдном или запретном. — И я вижу на тебе чужое заклятье...

Юстэса отчего-то неприятно насторожил и ее пристальный взгляд и то, как она произнесла последние слова. А незнакомка схватила его за руку, — вцепилась точно клещами:

— Хочешь, скажу, что тебя ждет?... — вкрадчиво спросила она.

— Ворожба — занятие такое же богопротивное, как и колдовство! — твердо заявил юноша, вырывая руку.

— Не хочешь?.. -переспросила женщина. — А ведь многие умоляют меня об этом!

— Нет. Оставь меня.

— Ладно... — презрительно махнула рукой незнакомка. — Как знаешь... А я все равно погадаю тебе. Просто так... — и прищурив глаза, выдохнула ему прямо в лицо: — Будет у тебя большая любовь, — да только обманет.... Будет дальняя дорога, в конце дороги той — сокровища несметные! — да только богатым не станешь ты... — голос ее опустился до свистящего шепота: — И конец твой вижу: убьет тебя — лучший друг!..

— Каркать будешь над моею могилой! — чуть побледнев, жестко ответил Гилленхарт. — А сейчас — прочь с дороги, брехливая ведьма!

Но в лицо ему рассмеялась вещунья:

— Все, что я сказала тебе, так же верно, как и то, что того, кто пришел с тобой, — казнят сегодня на Храмовой площади!..

— Пойдем... — тихо шепнул юноше агил, видя, что тот потянулся за кинжалом. — Пойдем, кому говорю!.. — и крепко взяв его за локоть, потащил прочь.

— Очень плохо, что ты с ней повздорил... — озабоченно сказал певец, когда они свернули на другую улицу. — Это была Мирта-предсказательница... Говорят, она любит предсказывать худое...

Юстэс лишь нахмурился в ответ. Приятели молча зашагали дальше.

— Не хочется верить этой вороне, — проговорил, наконец, Юстэс, когда они были уже далеко от злополучного места. — Но со мной и взаправду был товарищ...

— Проверить нетрудно... — мрачно отозвался агил. — Если хочешь...

— Хочу!..

* * *

* * *

* * *

* * *

*

...Посреди круглой площади тянулось к небу высокое сооружение: несколько острых тонких башен, соединенных вместе полукруглыми арками.

— Храм Солнца... — благоговейно сказал агил.

Чуть поодаль, перед огромной линзой, выточенной, очевидно из какого-то кристалла, был прикован цепями к столбам человек.

Приглядевшись, Гилленхарт узнал капитана...

Первым побуждением его было броситься на помощь: в честном поединке он с удовольствием насладился бы предсмертными хрипами бывшего пирата, но позволить чужим попам казнить того, кто долгое время был его спутником, делил с ним кусок хлеба и все невзгоды?!

— Стой! — агил вовремя схватил его за руку и увел в толпу, собравшуюся поглазеть на казнь.

— Хотелось бы знать, в чем он провинился! — шипел Юстэс, пытаясь вырваться

— Храмовники не станут жечь невинного... Да смотри сам!.. — резко воскликнул агил, указывая туда, где был прикован несчастный.

Солнечные лучи сфокусировались тем временем через линзу прямо на багровом шраме, что косо перерезал грудь казнимого. Спустя мгновение маленькая фигурка между столбами словно взорвалась, и к небу вздыбилось желтое туловище громадного скорпиона. Толпа зрителей завопила и откачнулась назад. Одним неуловимым движением чудовище вырвало с корнем каменные столбы... Издав невыносимый для человеческого слуха визг, оно подалось вперед и над головами замерших в ужасе людей пронеслась гигантская клешня. Поднялась страшная паника... И только жрецы в белых одеждах, что стояли вкруг помоста, остались спокойны. Повинуясь еле заметному знаку одного из них, они протянули вперед руки с раскрытыми ладонями, — и в тело чудовища вонзились десятки огненных лучей, заставляя съеживаться и обугливаться напоенную ядом плоть...

Юстэс остался на площади до самого конца.

— Идем... — тронул его за плечо агил.

Словно во сне, Юстэс повернулся и пошел за ним, спотыкаясь, как слепой. То, что произошло у него на глазах... Нет, он не мог выразить свои чувства — слишком многое смешалось в один огромный клубок: жалость, негодование, мстительное удовлетворение, суеверный ужас...

— Что.... Что это было?

— Его душа... — как само собой разумеющееся ответил певун. — ...в Акре безопаснее, конечно, чем в других местах... Но даже тут порой такое бывает!

Он что-то еще говорил, пытаясь отвлечь юношу от его мыслей, но, в конце концов, умолк.

...Человек, что ждал их в одном из увеселительных заведений города, показался Юстэсу холодным и надменным, и он удивился даже: что может быть общего у его нового друга и этого вельможи?

Заказав кувшин вина и фрукты, они уселись за дальним от входа столиком.

— Проследи, чтоб нас не беспокоили... — вежливо, но властно приказал хозяину знакомец агила.

И по тому, как проворно толстый и вальяжный трактирщик бросился исполнять его просьбу, Юстэс понял, что тот и вправду — важная птица.

— Знакомьтесь, други! — весело провозгласил певец, когда они уселись в ожидании еды и питья. — Этого парня я прозвал Чудным, ибо он немного какой-то странный... Впрочем, как и все чужеземцы, — и агил похлопал Юстэса по плечу. — А это — мой названный брат... — торжественно объявил он, указывая на своего друга. — Мы выросли под одним кровом. Не знаю, какое имя дала ему мать, но я и другие зовем его — Нордид...

Служка принес поднос и проворно накрыл им стол. Отдав должное напиткам и закускам, старые приятели перешли к делу.

Юстэс угрюмо потягивал вино, — оно было превосходным! — и не особенно прислушивался к тому, о чем говорили его соседи по столу. Между тем, разговор складывался интересный....

— Твоего отца заточили в Темную башню? — ужаснулся агил, когда его названный брат поведал ему о судьбе Дарквиша.

— Тебя это пугает, друг? — спокойно переспросил Нордид. — Если так, то давай на этом закончим наш разговор, допьем вино — и разойдемся.

— Но это был самый честный... самый порядочный... Самый светлый человек из всех, кого я знал!.. Постой, но он ведь — глава Девяти! — на него бы обрушилась вся сила заклятья!..

— Он и не совершал измены. Это я знаю точно — ведь он еще и мой отец... — голос Нордида чуть дрогнул — всего на мгновение. — Но преступление налицо: он поднял оружие против Королевы. Совет не мог проголосовать за его оправдание...

— Чем я могу помочь? — после долгой паузы спросил агил.

— У худых вестей длинные ноги... Многие из тех, кто еще недавно из кожи вон лез, чтобы попасть отцу на глаза, отвернулись от нас. У меня почти не осталось друзей. Настоящих друзей...Ты да мой кузен, который не очень-то хорошего мнения о Королеве после странной гибели своего отца.... Ну, помнишь, тот участвовал в походе к Побережью? ...

— Помню... Королева, говорят, искала Камень Проклятого...

— ...еще есть муж сестры... Верный человек, — продолжал Нордид, — но они ждут ребенка, и я не имею права впутывать его — ведь больше мужчин в нашем роду не осталось...— и он посмотрел прямо в глаза агила. — Не хочу тебя неволить, ты вправе отказаться...

— Нет, — покачал головой певец. — Твой отец когда-то спас мне жизнь, я вырос в вашем доме... Пришло время отдавать долги.

Нордид благодарно положил руку на его плечо:

— Я так и думал... Теперь слушай... — и тут он, спохватившись, спросил, кивком головы указывая на отрешенно молчащего Юстэса. — А что он вообще за человек?

— Так.... Простой паренек, похоже, из деревенских... Он не из этих мест. Но уверяет, что хорошо знаком с воинским ремеслом. Я хотел просить твоего отца определить его в дружину Горста, но раз такое дело...

— Горст погиб... — сухо отозвался Нордид. — Вся его дружина погибла...

— Как?!

— Серая хмарь... Она напала на отряд вольфорранов, но те успели ускакать, а наши были пеши...

— Какая страшная смерть! — певец был потрясен. — Но почему они не выставили обереги?

— Не хочу сейчас говорить об этом... — перебил Нордид. В его глазах плескалась боль. — Хуже всего то, что когда подоспели Храмовники — там уже некого было спасать... Понимаешь? Кто знает, где теперь душа Горста, кому она досталась? Он ведь не успел дать Обет верности... — и они оба точно по команде покосились на запотевшие окна, за которыми ворочалась ночь.

— Да-а... — тяжко вздохнул певец. — Горст всегда был против этих штучек: дескать, не к лицу настоящим людям заниматься колдовством, пусть даже они и короли...

— Но нам придется это сделать... — посуровев, возразил Нордид. — Я не хочу, чтобы кто-то чужой услышал наш разговор. Поэтому — настройся и слушай меня...

Повинуясь его просьбе, агил закрыл глаза и слегка откинулся на спинку стула, расслабив руки вдоль туловища.

— Я — готов... — глухо ответил он, спустя какое-то время.

Слегка запьяневший, Юстэс с удивлением наблюдал, как эти двое молча сидели друг против друга с закрытыми глазами. Потом, пожав плечами, снова наполнил свой стакан и отвернулся: его это не касается...

Но он ошибался.

"...Через три луны мой отец будет мертв. Башня убьет его..." — мысленно говорил между тем Нордид другу. — "Нам ни разу не дали увидеться — ведь в Башню Забвения можно войти лишь однажды... Но мой отец — о, они еще пожалеют о содеянном! — он может многое... Он явился мне через зеркало... Почти сразу, как его заточили в Башне. Больше контактов не было — боюсь, эта связь забрала у него слишком много сил...Стоит попытаться вытащить его оттуда — никто и не узнает, а потом поможем ему перебраться в Заморье... Но главное, что он успел сказать мне — я должен привести к нему чужестранца, который придет с тобой на нашу встречу... Поэтому-то я и послал за тобой..."

— Что?! — от неожиданности агил произнес эти слова вслух, и ему понадобилось время, чтобы снова войти в транс.

"Да! Он именно так и сказал... Мне сильно не хотелось впутывать тебя в это дело: мы бы с Бильямом справились сами, а ты — в случае неудачи, — позаботился бы о наших женщинах... Но отец настаивал на этом..."

"Хорошо... Когда?"

"Завтра..."

...Едва они ушли, ночная бабочка, сонно кружившая под потолком, оживилась и выпорхнула вон. Очутившись на свежем воздухе, она оборотилась совой и полетела над ночными крышами. Ее черный силуэт пересек желтый круг луны и слился с темнотой...

* * *

* * *

*

...Полная луна скользила в просветах тяжелых туч, одетая ими словно в драгоценные меха. Внизу, лежал спящий город — притихший, настороженный, мучимый сновиденьями... Ах, как неспокойно в такую ночь! Как тревожно даже за толстыми стенами из зачарованного камня! Неуютно часовым на высоких башнях, — пристально всматриваются они во тьму, откуда, невидимые, глядят на них тысячи враждебных глаз: в полнолунье самое раздолье детям Ночи...

Пустые улицы освещает ровный свет фонарей, но мало кто отважится пуститься в путешествие по их руслу, столь оживленному днем... А если нужда и заставит, то такой бедолага нипочем не переступит порога в одиночку, не вооружившись пучком факелов и каким-нибудь оберегом...

И только четверым, собравшимся в небольшом доме у моря, нравилась эта ночь, — она была их союзницей...

Незадолго до полуночи, Нордид вытащил из тайника завернутый в темную ткань плоский предмет, размером с человека. Сняв покровы, он предъявил сообщникам портрет.

— Кто это? — спросил Юстэс, разглядывая изображение.

— Мой отец...

Юстэс подошел поближе: необычайно высокий лоб, глубоко посаженые глаза... Ему показалось, будто изображенный на портрете человек пристально наблюдает за ним.

— ... у него нет ничего, чтобы исполнить магический обряд, — пояснял между тем Нордид, — потому мы должны помочь ему...

Следуя его указаниям, сообщники расставили на полу комнаты, где они собрались, зажженные свечи. Язычки свечей образовали дорожку, в одном конце которой поместили стоймя портрет, а в другом — небольшое зеркало в металлической оправе: отражение трепещущих огоньков в его глубине уходило в бесконечность... Нордид придирчиво осмотрел их работу и поправил зеркало, так, чтобы портрет гляделся прямо в него.

— Кто нарисовал твоего отца? — почему-то шепотом спросил певец.

— Не знаю... — тихо отозвался Нордид. — Я ничего не знал о его существовании, пока отец не сказал мне об этом во время нашего разговора через зеркало... Представляю, какую мину скорчил бы Абигайл, узнай он о портрете! Он один из всего совета не был возмущен арестом отца...

— А что такого в этой картинке? — осторожно поинтересовался Юстэс.

— Так ведь как же, — терпеливо, точно неразумному ребенку, пояснил Нордид, — имея под рукой чье-то изображение можно с помощью колдовства подчинить его своей воле... Потому-то наши обычаи строжайше запрещают рисовать людей. Да и нелюдей тоже изображать не след...

— Удивляюсь, как Дарквиш мог позволить такое... — заметил агил. — Он сильно рисковал, доверяясь тому, кто это сделал...

— Зато теперь это нам пригодится...— подытожил Нордид.

— Двенадцатая стража бьет! Пора!.. — услышав бой ночных часов, воскликнул молчавший доселе четвертый их товарищ. То был слуга Дарквиша — Бильям

Срывающимся голосом Нордид стал читать нараспев заклинания: сначала громко, потом все тише и все быстрее, так, что слова слились в неразборчивое бормотание. Пределы комнаты раздвинулись и исчезли, появилось эхо, с губ заклинателя стали срываться синеватые всполохи в такт шипящим звукам...Огоньки свечей вытянулись и заострились, точно их беспокоил сильный поток воздуха. Изображение на портрете покрылось мелкой рябью, поверхность зеркала искривилась, будто стекло стало жидким, темнота вокруг него сгустилась и из нее вылепилась постепенно человеческая фигура...

— Отец! — порывисто шагнул ей навстречу Нордид. Темный силуэт качнулся вперед — и юноша вдруг остановился, как вкопанный.

— Кто ... ты? Кто?! — услышали остальные его сдавленный крик.

В руках Нордида блеснула шпага. Он сделал резкий выпад, но шпага выпала из его рук и с шипеньем растаяла.

— Тезариус... — насмешливо прозвучал в темноте спокойный голос. — И это — мое настоящее имя. Я никогда не боялся называть его ...

— Проклятый чернодел! — выкрикнул Нордид. — Где мой отец?! Что ты сделал с ним?..

— Боюсь, он — мертв... Но не я послужил тому причиной...

— Врешь!..

— Тогда спроси в тот день, когда люди разговаривают с духами почивших, — в День Поминовения — спроси у своего умершего дяди: где его брат — среди живых или среди ушедших?..

Пока они спорили, агил схватил стоявшую неподалеку каменную вазу и швырнул ее в зеркало. Ваза наполовину погрузилась в серебристую поверхность, потом раздался звон осколков, и только спустя несколько мгновений стекло и в самом деле разбилось, рассыпавшись на сотни мельчайших брызг.

— Теперь, колдун, тебе не уйти отсюда! — торжествующе выкрикнул певец.

— Меня это мало беспокоит, — весьма любезно ответил Тезариус. — Но снаружи этого дома я вижу стражу, — ее привел сюда один маленький рыжий хитрец — и пришли они вовсе не за мной... Как вы объясните им все это? — он обвел рукой комнату, усыпанную осколками стекла, в центре которой красовался портрет: в середине холста зияла теперь огромная дыра с обожженными краями.

Не успел он договорить, как раздался сильный треск — то ломали входные двери...

— Гасите свечи! Быстро!.. — велел агил.

Бильям и Юстэс бросились выполнять приказ. Сам же он кинулся к остаткам портрета и, проворно завернув их в тряпье, заметался по комнате, ища, куда бы его припрятать.

— Оставьте все, как есть... — устало проговорил Нордид, не двигаясь с места

В глубине дома уже раздавались чужие шаги.

Нордид щелкнул пальцами. В стене тотчас открылся потайной проход.

— Уходите...

Агил и Юстэс рванулись в образовавшийся проем.

В распахнувшиеся двери влетела первая Тень. В ее руке полыхнул огненный хлыст — и Нордид упал, пораженный ударом.

Юстэс успел еще увидеть, как Бильям бросился на помощь упавшему, и вход в потайной лаз сомкнулся...

Оказавшись в кромешной тьме, они бросились назад, но наткнулись на глухую стену.

Разбив руки в кровь о неподатливую каменную кладку, друзья поняли, что обратной дороги нет.

— Мы им уже не поможем!.. — с отчаяньем проговорил агил.

... Когда в доме на берегу все утихло, из какого-то укромного угла осторожно вылезло маленькое пузатое создание.

— Вот и славно... — пробормотало оно, оглядев разгромленное в неравной борьбе жилище советника. — Вот и чудно... Да, моя красавица?.. — и нежно погладило пухлыми пальцами ночную бабочку, примостившуюся на рыжей бороде.

* * *

* * *

* * *

-... Собаку надобно кормить два раза в день, и особенно хорошо — вечером, чтобы она не вскакивала с воплями среди ночи! — поучал дядя Винки, сидя в Кухне над пивной кружкой и тарелочкой вареных раков.

— Что-то вы не то говорите... — рассудительно заметила тетка Люсильда. — Собака ночью должна караулить, а не дрыхнуть...

Хендря косил блестящим глазом то на одного, то на другого спорщика, и продолжал уплетать из рук Мэрион куски сладкой булки. После булки в ход пошла связка сосисок, — Мэрион дала ему их прямо из холодильника, — вслед за ними в утробе пса исчезла шоколадка, а когда такса принялась за банан, дядя Винки не выдержал...

— Жадина вы, дядюшка! — надула губки девочка.

Изгнанный из Кухни пес ничтоже сумняшеся через пять минут нахально вернулся обратно и уселся с самым несчастным видом на верхней ступеньке, гипнотическим взглядом провожая каждый кусок, исчезающий в пасти толстяка. Кончилось тем, что дядя Винки поперхнулся, закашлялся и был вынужден сдаться врагу. Пес невозмутимо процокал коготками по каменному полу и снова уселся перед Мэрион.

Случалось ли вам наблюдать за этим Ришелье собачьего мира? Если посмотреть на таксу сверху вниз, — то перед вами само воплощенье вселенской скорби. Но возьмите на руки хвостатого хитреца, приподнимите его повыше, держа точно ребенка под руки, и вы обнаружите донельзя довольное существо — безмятежное и умиротворенное. Кротко вздохнув, оно улыбнется вам так, что покажется — в этом мире есть все-таки те, кому удалось достичь полной гармонии с окружающим...

Хендря, превратившись в собаку, не стал исключением из правил, и перенял все повадки вислоухих обманщиков. Он состроил такую несчастную физиономию, что Мэрион тут же поддалась на провокацию и снова полезла в холодильник.

— Давай-давай... — мрачно буркнул дядюшка. — Может сдохнет от ожирения... Куда это, кстати, направляется твой отец? Ба, да он при полном параде!...

В окно был виден идущий по дорожке Виктор фон Гилленхарт. Одетый в безукоризненный фрак, он вышагивал к распахнутым воротам, где ожидал экипаж.

— Корпорация устраивает ежегодное награждение "Лучший менеджер года"... — охотно пояснила тетушка Люсильда, с гордостью любуясь на подтянутую фигуру кузена.

— Понятно... — небрежно махнул рукой дядюшка. — Очередная "раздача слонов"...

— Чего? — живо заинтересовалась Рио. — При чем здесь слоны?..

— Ну, так говорят, когда речь идет о какой-нибудь помпезной и ничего не значащей церемонии... — ответил дядя Винки.

— А-а... — разочарованно протянула девочка. Она-то думала и в самом деле!..

— Значит, Виктору будет недосуг сегодня выяснять, что же случилось в Обсерватории... — скучающим голосом произнес дядя Винки.

— А что там случилось? — не моргнув и глазом, спросила девочка.

Дядя бросил на нее быстрый испытующий взгляд.

— Да, что там случилось?.. Хотелось бы услышать про это от тебя, — ведь вы с сестрой были там...

Мэрион пожала плечиками:

— Ничего там не было... Сплошная скука. Весело стало только когда обнаружили, что кто-то спер метеорит...

— Мэрион! — сделала строгое лицо тетка Люсильда. — Надо говорить: "украл"...

— Я бы так и сказала, — почему-то рассердилась Мэрион, — если бы его — украли. Но его — сперли...Вот так.

И видя, что тетка подняла вверх указательный палец с намерением прочитать ей целую лекцию, девочка подхватила пса, и умчалась прочь.

* * *

* * *

Мэрион, конечно, слукавила: посещение Обсерватории оказалось весьма занимательным...

...Сначала посетителей пригласили наверх, в круглый зал, где был огромнющий телескоп. Тут же выстроилась очередь желающих поглядеть в небо. Мэрион, разумеется, очень удачно оказалась в первых рядах, но ее ухватила за локоть старшенькая:

— Ты не забыла, случайно, зачем мы здесь? — прошипела она.

— Да я одним глазком!.. — заканючила Рио, видя, что ловцы привидений мирно бродят по залу вместе с остальными туристами.

Но пока сестры препирались, парни куда-то незаметно исчезли.

— Вот видишь! — разозлилась Зануда. — Где нам теперь их искать?

Из круглого зала, где они находились, вели две двери.

— Давай: ты — туда, а я — сюда... — с важным видом скомандовала младшая.

— Почему? — вдруг озадачилась старшая.

— А какая теперь разница? — нахально ответила Мэрион. И по-своему она была права...

Не дожидаясь, пока сестра придумает, что ответить, девочка ринулась вперед.

Выскочив в коридорчик, Рио обнаружила еще несколько металлических дверей. Приложила ухо к одной из них, подергала за ручку — ничего. Вторая тоже хранила молчание... Третья неожиданно поддалась — и Мэрион очутилась в неком подобии лаборатории: высокие скучные стеллажи, заваленные канцелярскими папками, столы, где над бумагами с непонятными цифрами нудно мигали мониторы. В углу мирно гудели какие-то приборчики...

— Что хорошего быть ученым?.. — подумала вслух Рио, подойдя к ближайшему столу и разглядывая унылую комнатенку. Ее маленькие пальчики тем временем забарабанили по столешнице, гадая: а не нажать ли какую кнопочку?..

— Паришься-паришься над учебниками, пока не облысеешь... — продолжала она сама с собой. — Нет, я лучше стану певицей... На-на -фа-фа!.. — и немилосердно гнусавя, изобразила соло на невидимой гитаре.

Но пальчикам ее было вовсе не интересно упражняться вхолостую — и шаловливый мизинчик на последнем аккорде взял да и ткнул куда-то... Так, между прочим...

И — ничего не произошло.

Только стеллажи посреди комнаты вдруг стали прозрачными, а потом и вовсе исчезли. На их месте в полу образовался световой конус, расходящийся кверху.

Несколько секунд Мэрион глубокомысленно взирала на дело рук своих, потом сообразила, что ей, пожалуй, пора...

Тут по всем законам криминального жанра в коридоре послышались голоса. Не долго думая, девочка пригнулась и заползла в щель между столами. Голоса проследовали мимо, но не успела она обрадоваться, как конус слегка загудел и его свечение изменилось... Мэрион с перепугу снова юркнула в свое убежище.

— И вообще... — пропыхтела она, когда минут через десять из-за неудобной позы у нее затекли ноги. — Нечего двери оставлять открытыми...А то — распахнули: "Заходи, ребенок, пожалуйста!"... Ну, ребенок и зашел...

С этими словами она выползла наружу.

Световой конус в центре комнаты был теперь похож на маленький вращающийся смерч.

— Интересненько... — пробормотала Мэрион свою любимую присказку.

Подойдя ближе, девочка почувствовала, как от конуса веет холодом. Движение воздуха в комнате усилилось, и она вдруг поняла, что не может вернуться назад — к двери: ее затягивало в самый эпицентр вращения...

...Девочка стремительно понеслась сквозь холодную пустоту — навстречу темноте, где мерцали тусклые частые огоньки. Потом раздался такой звук, точно она со всего размаху шлепнулась в воду, и ...

* * *

* * *

**

...и был вечер — запах прелой травы, сырость, — то ли весна, то ли осень... И была река — грязный берег, в темных водах — отражения сотен огней... Серое шевелящееся месиво — толпа... И ожидание — нетерпеливое, жадное, сладострастное...

И сновали по темной воде торопливые лодки. Одна, длиннее прочих, выгрузила пригоршню ярких людей-самоцветов ... "Филипп!... Филипп!" — зашелестело в толпе. И была еще лодка — полная солдат, и два старика в чудных бумажных колпаках...

И были хмурые лучники, и огромная — до небес — груда хвороста...И пара унылых, нелепых столбов — зачем?.. для чего?..

А потом — костер...Удушливый, едкий дым...И проклятье...

И стон толпы...

И обугленная рука, — перстом в звезды...

* * *

* * *

* * *

...Она даже не успела испугаться того, что случилось с ней. Живые люди на ее глазах обратились в пепел — она видела, как они кричали!.. Хуже — только телевизор... Неведомое чувство разрывало ее маленькое сердце, и она не знала ему названья... Слезы застилали глаза, она побрела куда-то, спотыкаясь... Чья-то рука легла ей на плечо:

— Зря ты сюда забралась, дитя ... Негоже такое видеть...

Перед нею стоял... отец Себастьен. Мэрион только и смогла, что всхлипнуть в ответ.

Он покачал головой и положил ладони ей на лоб. Теплое облако окутало ее голову, стало хорошо, свободно...Потом они вдруг очутились в какой-то башне — много-много ступенек, уводящих вверх и больше ничего. Они стали подниматься выше и выше, — в проломах стен виднелась сверкающая морская гладь, — пока не добрались до площадки на вершине... Там валялась ржавая цепь. Она задела ее ногой, цепь печально звякнула... Видно было далеко-далеко — и только море. Лишь в одном месте она заметила что-то вроде арки, вздымающейся прямо из воды — пенные буруны подтягивали к арке парусник... Но отец Себастьен подвел ее к краю и ...

... и яркий свет шумного зала почему-то очень удивил ее. Мэрион показалось, будто она только что проснулась — и отчего-то проснулась не дома... Потом вспомнила, что вместе с сестрой приехала сюда... А зачем, позвольте, они сюда приехали?... Ах, да! Ловить привидение... Или ловить тех, кто его ловит?.. Думалось ей почему-то с трудом, и она совсем запуталась, — и рассердилась непонятно на кого. Тут под руку попалась старшая.

— Поехали домой! — буркнула Мэрион. — У меня снова живот болит... И голова... И — вообще...

— Привет!.. — удивилась Зануда. — А как же... — но, поглядев внимательнее на сестру, замолчала и покорно развернулась к выходу.

Среди посетителей тем временем началось какое-то волнение.

— Что? Что случилось?.. — спрашивали одни.

— Метеорит украли... — радостно объясняли другие.

В центре зала, где были расставлены экспонаты музея Обсерватории — всякие там разные штучки, — образовалась давка: всем было интересно взглянуть на то место, где только что лежал под стеклянным колпаком небесный камень. Теперь там ничего не было. Стеклянный колпак между тем остался цел и невредим. Больше всего суетились "очкарики", как в городе именовали в шутку работников станции.

— Дорогой, наверное... — посочувствовала Рио, ощутив легкий укол ревности: камушек ей тоже очень приглянулся — классно иметь такую штуку!

— Идемте скорее! — перед ними как черт из табакерки возник Макс Линд. Он выглядел очень озабоченным.

— Да мы уже уходим! — сказала Рио, притормаживая, ей было интересно: обнаружат вора или нет?

Но взвыла сирена и Линд, подхватив девиц под руки, почти насильно потащил их наружу.

Они промчались по лестнице и выскочили на улицу. Не особенно церемонясь, Линд чуть ли не пинками загнал своих подопечных в машину, и обиженно взвизгнув тормозами, автомобиль вылетел на шоссе.

— Почему это мы так торопимся?.. — подозрительно проскрипела Мэрион старческим голосом, копируя интонации тетки Люсильды.

Вместо ответа Линд молча ткнул пальцем куда-то назад.

Сестры дружно обернулись: здание Обсерватории медленно таяло в воздухе...

— Ого! — присвистнула Рио. — А как же... Как же...

Вцепившись одной рукой в руль, — машину отчего-то сильно кидало в стороны, — журналист другой рукой достал что-то из кармана рубашки и протянул ей.

На его раскрытой ладони лежали два деревянных человечка грубой работы. В лицах кукол легко угадывались черты их загадочных постояльцев.

— Эти, что ли? — переспросил Борода. — Так они в полном порядке...

* * *

* * *

**

Мэрион не стала пересказывать дядюшке подробности вчерашней экскурсии. После истории со скиссором — когда они вместе с Кагглой очутились в картине — он постоянно шпионил за ней. Это ей очень не нравилось: тоже мне, папарацци!..

Во дворе ждал Толстяк Дю. Захлебываясь от возбужденья, Мэрион торопливо пересказала ему свои приключения.

-А что, у нас в городе была Обсерватория?.. невозмутимо уточнил Толстяк, когда она умолкла.

Мэрион в изумлении вытаращилась на него во все глаза.

— Ладно, шучу!... — поспешно успокоил он, видя, что она набирает в грудь воздуха. — Что ж: все ясно... — голос у него был как у доктора, закончившего осмотр надоедливого больного. — Это была воронка, ты в нее попала. Теперь ее нет.

— Воронка?

— Назови это, если хочешь, провалом...Во времени. Скорее всего, ты видела казнь Жана де Молэ. Последнего Магистра ордена тамплиеров. Он и в самом деле проклял своего убийцу — короля Филиппа Красивого, и тот умер почти сразу после казни... Разгром ордена фактически положил конец эпохе рыцарей... — добавил он профессорским тоном. — Настоящих рыцарей...

— Да?! — искренне восхитилась Мэрион обширными познаниями своего приятеля. — А ты откуда знаешь?

— Книжки надо читать ...

— А зачем он его?

— Денег не хватало... Обычное дело.

— А... а какое сегодня число? — хитро прищурившись, быстро спросила девочка.

Толстяк назвал.

— Правильно... — с некоторым разочарованием кивнула Рио. — А... как меня зовут?..

— Ты что — заболела? — опешил приятель.

— А вот и нет! — Я — Мэрион фон Гилленхарт, а не какая-то там Тычто...

Толстяк вздохнул и молча покрутил пальцем у виска.

— Ладно! — звонко рассмеялась Мэрион. — Я просто проверяла: может, я вернулась не туда?.. Пойдем-ка навестим отца Себастьена... Надо бы задать ему пару вопросиков... — и ребята отправились на Холмы.

* * *

* * *

* * *

* * *

*

В Замке тем временем накрывали к чаю. Чаевничать решено было в летней беседке, что обычно устраивалось по особо примечательным поводам, — да и повод тому нашелся: вдруг вернулась Орфа.

Сначала были радостные охи-ахи, — особенно радовалась старая хозяйка! — потом расспросы: что да как? Потом опять ахи-охи... Вот и решили попить чаю. По-праздничному...

Но впечатление от приезда служанки было смазано одним забавным происшествием.

— Что это там за шум?.. — спросила Бабушка, едва домочадцы расселись за столом.

Все прислушались. С улицы доносились приближающиеся глухие удары: туп-туп...

— Кто-то топает... — любезно объяснила тетка Миранда.

— Это я и сама слышу... — занервничала бабуля. Чашки и блюдца на столе тонко задребезжали, подпрыгивая. Бабушка торопливо прихлопнула свою чашку сухой ручкой: — Хотелось бы знать, кто?..

Дядя Винки проворно поднялся с места и выглянул из беседки:

— Виктор вернулся...

К воротам подъехал экипаж. Сзади кареты, возвышаясь над каменным забором, виднелась лохматая спина с большими ушами.

Из кареты вышел ужасно смущенный Папа. Домашние высыпали ему навстречу.

— Ничего не хочешь нам сказать? — осведомилась Бабушка.

Папа откашлялся.

— Это... этот чудесный слоник... Словом, он будет жить у нас... — и заискивающе улыбнулся.

В ответ на его слова, животное вдвинулось на полкорпуса в ворота, и меланхолично принялось жевать верхушку ближайшего дерева. Дуния на всякий случай взяла топор наизготовку.

— "Слоник"? — ядовито переспросила Бабушка.

— Ой! — восхищенно пискнул кто-то из тетушек. — У него крылышки!..

На спине у мохнатика топорщились маленькие смешные крылья, наподобие лебединых.

— Это все вы виноваты! — накинулась тетка Люсильда на дядю Винки. -" Раздача слонов"! "Раздача слонов"!... Нате вам, пожалуйста! — накаркали!..

— Вообще-то сначала он был просто статуэткой, — спохватившись, принялся оправдываться отец. — Корпоративное жюри признало меня лучшим топ-менеджером года...

— Поздравляем! — парировала Бабушка. — Но в дом я его не пущу!..

— Надо же! — хихикнул Красавчик. — Это наша-то гостеприимная бабуля — и вдруг отказывает непрошеным гостям!..

При этих словах некоторые из постояльцев почувствовали себя несколько неловко.

— Он вполне может пожить в саду... — попытался Папа погасить разгорающийся скандал.

— Не может! — категорически отрезала старуха.

— Куда ж его на ночь глядя?..

Слон отпустил объеденную ветку, дерево с шумом распрямилось. Животное огляделось и задумчиво уставилось на любимые бабушкины розы.

— Но-но!.. — предостерегающе возмутилась бабуся. Слон медленно шагнул вперед. Бабушка попятилась. Слон сделал еще шаг... И тут откуда-то вылетел Хендря. Нимало не смутившись размером противника, он подскочил к нему и залился визгливым лаем.

Слон испуганно взмахнул потешными крылышками, тяжело поднялся в воздух и, перелетев через каменную ограду, растаял в небе.

— Слава богу!.. — облегченно вздохнули обитатели Замка.

Особенно, кстати, радовался несостоявшийся владелец крылатого "чуда".

Но радость его была преждевременной...

На рассвете в спальне родителей раздался долгий телефонный звонок.

— ... я все понимаю, дружище... — просипел в трубку раздраженный голос комиссара полиции. — Но тебе придется с этим что-то делать...

— Мм... что такое?.. — не открывая глаз, сонно промычал Папа.

— ...летающий слон — это, конечно, здорово... — продолжал сипеть Шеридан, — дети и туристы пищат от восторга... Но, понимаешь, — и он понизил голос, — ведь эта "птичка" — гадит... Прямо сверху. А слон, извини, — не воробушек...

* * *

* * *

* * *

Суматоха с вторжением слона обошла Мэрион стороной. Она вообще узнала о его существовании лишь в финале этой истории. Потому что с того вечера все события стали разворачиваться слишком стремительно, чтобы успевать следить за подобными мелочами...

...Поднявшись в тот день на Холмы, ребята прошли через сад прямо к церковной ограде. Но отца Себастьена в храме не оказалось. Тогда они обошли кругом и вышли к маленькой построечке, что ютилась в самой глубине сада, — там священник хранил свою библиотеку, занимался богословскими трудами, отдыхал иногда между службами...

Окна домика были распахнуты. Оттуда доносились голоса. Они уже собирались войти, но Мэрион сказала:

— Не стану же я допрашивать его о вчерашнем при посторонних!.. Давай обождем, пока он останется один...

Толстяк согласился. Ему вообще было лень что— либо делать — долгая дорога, жара... Мальчишку разморило и он с удовольствием посидел бы на травке в саду.

— Можно яблок нарвать пока... — предложил он. — Некоторые уже спелые почти...

Но Рио, застыв, точно собака в охотничьей позе, приложила палец к губам.

— Сам жуй свою кислятину... — шепотом отказалась она и, согнувшись, подкралась под окно.

Прислонившись к прохладной стене, она вся обратилась в слух.

Толстяк вздохнул и, бухнувшись на четвереньки, на удивление проворно подполз к ней.

-... Они явно готовили вторжение... — говорил отец Себастьен. — Мне пришлось закрыть канал...

— Хранители Времени?.. Вторжение? — усмехнулся очень знакомый им голос. — Они стояли здесь форпостом на страже Провала, так же как и Смотрители у Ворот города... Вы уничтожили их базу. Спрашивается: зачем?.. Впрочем, я догадываюсь... Кстати, куда вы дели камень?..

— Камень я спрятал. Я слишком долго искал его и слишком многим пожертвовал дабы найти... Потому будет трудно убедить меня отдать его... — горячился священник. — Разве только вы объясните: зачем они открыли проход?

— Они сделали это по моей просьбе...— сухо и жестко отвечал голос.

— Но зачем?!

— Так было нужно... — кратко отрезал собеседник.

Потом была долгая пауза.

Ребятишки, затаив дыхание, сгорали от нетерпения, гадая, что же там происходит.

Потом голос сказал:

— И теперь я знаю — кто...

— И ... кто же? — сорвавшимся голосом спросил священник.

И снова — пауза, точно собеседник наслаждался его нетерпением.

— Кто?! — простонал отец Себастьен.

— Палач...

И на колокольне сам собой вдруг ударил колокол...

* * *

* * *

* * *

**

Когда маленькие шпионы поняли по доносившимся звукам, что гость священника уходит, они опрометью бросились в ближайшие заросли. Дверь медленно приоткрылась. Но никто не вышел. Потом дверь сама собой закрылась снова.

Они просидели в кустах с полчаса, и Рио не вытерпела:

— Идем! — подтолкнула она Толстяка. — Что мы прячемся, в самом деле! Сделаем вид, будто только пришли... — и первая полезла обратно.

Наскоро отряхнувшись и придав лицам постное выражение, они поднялись на крылечко и, постучавшись, вошли...

В домике было тихо и прохладно. Спокойно тикали настенные часы... Где-то у окна жужжала пчела. Свистали птицы... В распахнутое окно смотрелся сад, дальше — зеленела долина, опоясанная синей дугой реки... Над долиной зарождался вечер — тихий, хрустальный, — прекрасный, как все летние вечера, напоенный таким умиротворением, такой благодатью!..

Освещенный угасающими лучами, отец Себастьен сидел у окна, словно хотел насладиться заходом солнца.

Жаль только, что у него не было головы, — тот закат был воистину великолепен...

* * *

* * *

* * *

* * *

...Агил и Гилленхарт долго двигались вслепую — кругом была кромешная тьма. Потом им показалось, что потайной ход стал уже: теперь их руки касались стен. Постепенно он сузился настолько, что они с трудом протискивались вперед.

— Боюсь ... мы здесь застрянем... как крысы ...в мышеловке! — натужно выговорил Юстэс.

— Тут нам и конец будет... — поддакнул агил. — Да только это лучше, чем попасть в сети Теней...

Через сотню шагов идти стало невозможно. Юстэс протянул руку: впереди был тупик.

— Ход кончился, — сказал он, — а где же выход?..

— Вдруг это ловушка? — предположил агил. — Вернемся?..

Но тут Юстэс случайно задрал голову вверх — далеко-далеко светилось белое пятнышко.

— Нам — туда...

Упираясь руками, ногами и спинами в стены — путь наверх тоже был узок, но теперь это обстоятельство играло им на пользу, — друзья стали карабкаться наверх. Подъем был долгим, но торопиться им было некуда...

Поднявшись, они очутились на скале. В темных небесах висела золотая монетка луны — она-то и указала им путь. Вокруг шевелилось, мерно и тяжко вздыхая, море.

— Куда нас занесло? — пробурчал агил. — Смотри, осторожнее, а то навернешься со скалы в воду! Тут, сдается мне, высоко!..

-Я вижу свет... — неуверенно сказал Юстэс.

— Где? — удивился его спутник. — Да где же?..

— Иди за мной... — приказал Гилленхарт: он-то ясно видел впереди что-то светлое.

— Но я ничего не вижу! — заупрямился агил. — Это какой-то подвох!.. — но все же нехотя последовал за ним.

С каждым шагом свет разливался все сильнее, но Юстэс слышал, как его товарищ продолжает сетовать, что он, дескать, по-прежнему ничего не видит. Его голос становился все глуше, словно отдаляясь, а потом и вовсе пропал... Но Гилленхарт упрямо двигался вперед, как зачарованный, а навстречу ему из светлого тумана проступали контуры огромных каменных глыб, в очертаниях которых угадывалось некое подобие замка...

Там, в пустом огромном зале, сидел на каменном троне тот, кого они вызвали вместо отца Нордида.

— Сядь... — приказал он и, повинуясь едва заметному движению его пальцев, перед Юстэсом появился каменный куб. Юноша опустился на него, и почувствовал, как его покинули последние силы — камень словно забрал его волю и силу.

Тезариус долго молча разглядывал сидящего перед ним человека.

— Мирта не ошиблась... В этот раз брат Або выбрал крепкого бойца... — задумчиво произнес он. — Никто прежде не добирался до Акры. Кто же помог тебе?..

— Не... знаю, о чем ты говоришь... — еле ворочая языком, проговорил юноша. Каждый слог давался ему с превеликим трудом.

Вместо ответа, Тезариус нахмурился и протянул к нему руку. Над головой Юстэса возникло бледное сияние. Делая пассы, чародей переместил это сияние так, чтобы оно оказалось между ними. Юстэс почувствовал дикую боль в голове.

— Сейчас посмотрим... — вполне благожелательно пообещал Тезариус.

Перед глазами юноши понеслись призрачные картины его долгого пути: вот они с монахом сжигают тело несчастного Якоба... Фурье тогда выдернул распятье из глазницы убитого и тот ожил прямо у них на глазах, но костер одолеть ему не удалось...

....Вот он скитается по пустыне...Гибель каравана... Морской шторм... Пиратский корабль...

Когда сияние погасло, Тезариус долго молчал, о чем глубоко задумавшись...

— Где свиток с заклинанием, что дал тебе монах?.. — спросил он после.

Юстэс в ответ лишь страдальчески поморщился. Тезариус поднялся и, подойдя к нему, сорвал с его шеи вновь невесть откуда взявшийся кожаный мешочек. В нем оказался знакомый уже Юстэсу кусок пергамента. Но у юноши не было сил, чтобы удивиться.

Чернодел пробежал свиток глазами. Его лицо озарилось мрачной радостью.

— Вот как? Ха-ха!..Это мне на руку....

Словно не в силах больше спокойно оставаться на месте, он закружился по каменным покоям, что-то вполголоса бормоча и жестикулируя. Потом остановился перед Гилленхартом и хлопнул в ладоши. Юстэс тотчас пришел в себя.

— Само провидение послало тебя ... — проговорил колдун, хитро прищурившись. — Они хотят использовать предсказание о белом и черном рыцаре... Я им помогу...

— Что тебе нужно от меня? — с вызовом переспросил юноша.

— Этот мир издавна принадлежал моему народу — и народу Вальгессты... — глухо заговорил чародей нараспев, словно читая текст по книге. — Племя Вальгессты — древняя, ныне почти вымершая раса. В те времена, когда сюда пришли мы, их было уже очень мало, но ведомо им было — многое!..

Они в совершенстве владели искусством претворения в жизнь своих желаний: одним лишь мысленным приказом сдвигали с места целые горы, обращали вспять реки, возжигали огонь, оживляли умерших... Мы называли это колдовством и почитали их за богов.

Постепенно мы стали их рабами. Они относились к нам свысока, но некоторые из них, нарушая все запреты, брали потихоньку самых смышленых из "низших" и обучали азам своего мастерства. Кое-кому из этих учеников удалось достичь небывалых высот, и они, в свою очередь, посвящали других. Нескоро, но мы сделались намного сильнее и могущественнее, чем прежде... Боги стали нам не нужны...

Последние из настоящих вальгесстов укрылись где-то в недоступных местах — изредка они еще являются нам, но очень редко... — чародей вздохнул. — Дальше все пошло своим чередом. Мирные времена сменялись периодами раздоров, единый народ распался на множество племен, общий язык — на множество наречий... Одно из племен до сих пор носит имя исчезнувшей расы Древних, ибо наиболее близко подобралось к высшим тайнам бытия, но между ними и истинными вальгесстами — огромная пропасть...

Потом пришли чужие...

Среди пришельцев были не только мужчины, но и женщины, и вскоре под лучами Зеленого Солнца появилось небольшое, но сплоченное племя Людей. Чужаки были сильны и агрессивны, их вождь Ахайя знал многое из того, что было доступно лишь сильнейшим. Они изрядно потеснили настоящих хозяев этого мира — и Белоглазым, как они презрительно называли нас, — пришлось уступить. Люди отвоевали себе земли в дельте Великой реки, но этого им показалось мало, и они двинулись на запад, — к горам.

Воины Ахайи вытеснили Белоглазых к Побережью. Уцелели немногие... Погрузив женщин и детей на корабли, остатки племени Белоглазых бежали за море...

Тезариус замолчал, а когда он снова заговорил, в его глазах вспыхнули багровые огоньки:

— И вот представился подходящий случай отомстить и тем и другим... — почти промурлыкал он.

Держа в руках пергамент, исписанный монахом, он длинным острым ногтем что-то подправил на нем...

В темном небе вспыхнула длинная молния...

Чародей повел рукой: сбоку от него на каменном выступе появились маленькие фигурки. Скрестив руки на груди, Тезариус в задумчивости уставился на них. Юстэс несмело подошел ближе. Это были скульптурные деревянные изображения разных существ: одни смахивали на людей, другие — на животных, третьи — и вовсе какие-то диковинные.

— Узнаешь? — спросил чародей, показывая ему одну фигурку черного дерева.

— Али?!— удивился юноша, вглядевшись.

— А это? — спросил колдун, снимая с каменной полки что-то, отдаленно напоминающее птицу.

Юстэс сморщился, припоминая: да... что-то... Что-то ведь было такое...

— Ты был совсем еще мальчишкой... — подсказал колдун. — Черная птица... Огромная черная птица приземлилась вечером на твое окно — в комнате, где вы спали с братьями... Была зима, вы спали все на одном огромном соломенном тюфяке, чтобы согреться, — Гилленхарты, кроме пышного титула да маленькой крепостенки, не имели ничего за душой, — и птица клюнула тебя в голову... И с тех пор тебе снятся странные сны... Не из-за них ли тебе вздумалось покинуть отчий дом?

— Э-э... — уклончиво протянул юноша. — Там была еще одна история...

— Да... — похотливо осклабился Тезариус. — С женой твоего старшего брата...Она, кстати, родила девчонку...

Юстэс вспыхнул до корней волос.

— Аньес?.. Девчонку? — пробормотал он.

— Мы отвлеклись, — сварливо заметил чародей. Снова повернувшись к своим фигуркам, он запорхал над ними пальцами, о чем-то размышляя. — Эту?.. Не-ет! Это нам не подойдет... Тогда... Нет...

Наконец, он протянул юноше большую конскую бабку:

— Вот!..

Гилленхарт машинально взял ее.

Откуда-то из складок своих одежд колдун извлек часы, напоминающие песочные, только вместо песка в них были голубоватые светящиеся снежинки. Поставил часы рядом с фигурками, отошел чуть назад, полюбовался на медленный танец снежинок внутри, потом обернулся к юноше и проговорил скороговоркой, тая в воздухе:

— Время пошло... Не успеешь — пеняй на себя. Восставший мертвец даст тебе оружие... Им ты сразишь того, кто разделит с тобою вино из одного кубка! Прощай, человечек!..

Пустота разразилась громовым хохотом и налетевший вихрь сбил юношу с ног и поволок в темноту...

* * *

* * *

* * *

*

...Юстэс очнулся от раскатов грома. Кругом по-прежнему была ночь. Выл ураганный ветер, норовя сбросить человека со скалы в бушующее море. Сквозь стремительно несущиеся рваные облака нехорошо усмехался мертвый глаз луны.

— Где ты был?! — голос агила едва перекрывал рев шторма.

Снова ударила молния, — она расколола скалу надвое. Огромные глыбы полетели вниз — в пасть беснующихся волн. Вдогонку грянул гром, — и они на несколько долгих мгновений оглохли...

Юстэс почувствовал что-то в своей руке... Подарок колдуна!.. Он сердито отшвырнул ненужную кость — и, ударившись о землю, она в тот же миг обернулась огромным конем.

— Держись! — взлетая в седло, крикнул Юстэс. Агил в одно мгновенье оказался рядом с ним — и черный скакун прыгнул прямо в бездну, унося их прочь от плавящихся камней...

И неминуемо сгинули бы в ревущих глубинах и конь, и его седоки, но плащ за спиной Юстэса превратился в тугие белые крылья — и ветер понес их к луне...

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

... Ночью — вьюга, потом все стихло, обессилевший ветер уснул среди печных труб. Из просветов белесых облаков робко выглянуло солнце, — снег тотчас вспыхнул мириадами алмазных бликов. Тогда, успокоившись, солнышко осмелело, поднялось повыше, — вот вам и новое утро...

Каггла проснулась, но вставать не хотелось, и она нежилась в постели, размышляя, как бы убить очередной день. В камине потрескивали дрова. На столе сиял влажными лепестками огромнейший букет свежих роз, — она сама вчера нарисовала его. Теперь цветы ожили и благоухали на всю спальню.

Протянув руку, она нашарила серебряный колокольчик.

— Что бы такого сегодня придумать? — спросила, зевая, у появившегося на зов слуги.

— Можно устроить бал...

— Скучно!.. — поморщилась Каггла.

— Катанье на лошадях... каток... ледяные горки... — перечислял Заяц.

— Нет... — капризно отвечала хозяйка.

За время пребывания в зачарованном замке все эти невинные забавы успели изрядно ей наскучить, равно как и большинство гостей, посещавших ее.

— ...охота?.. — продолжал слуга.

— Фу-у!..

— Настоящая охота... — вкрадчиво добавил Пьеттро.

Она внимательно посмотрела на него. Человечьи глаза слуги светились звериной хитростью.

— Настоящая? И на кого же?..

— У госпожи — богатая фантазия, — уклончиво отвечал он. — Всякое можно придумать...

Каггла перевела взгляд на букет роз.

— Именно об этом я и говорю... — мурлыкнул Пьеттро.

— Кофе, ванну и... все для работы!.. — властно распорядилась хозяйка, вскакивая с постели. Утренняя лень и скука тотчас исчезли: новая идея захватила ее без остатка, подобно тому, как огонь охватывает стог сухой травы.

Она отказалась завтракать в столовой, где Заяц собирался накрыть как обычно.

— Не нужно мне этих твоих церемоний! — отмахнулась она в ответ на возражения дворецкого.

Наскоро, обжигаясь, проглотила чашку кофе прямо на Кухне, и полетела в Западную башню, где под самой крышей устроила себе с недавних пор мастерскую.

Холст и краски уже ожидали ее, но стоило взять в руки кисть, как все возбуждение тотчас угасло. Образы, роем теснившиеся в голове, разом куда-то исчезли.

— Что за напасть! — воскликнула она в сердцах, ломая кисти одну за другой. Промучившись еще с час, но, так и не притронувшись к холсту, она подскочила к окну и распахнула тяжелые ставни. В лицо ударил морозный ветер. Она оперлась руками о подоконник, глубоко вдохнула...

— Настоящая охота... — раздался сзади тихий голос. — На настоящего зверя...

Она быстро обернулась, но в комнате кроме нее никого не было.

— Пьеттро?..

Тишина...

Зябко потирая руки, она неуверенно вернулась к мольберту.

Но комната была такая светлая, а за окном лежала столь красивая заснеженная равнина, что страх прошел, не успев толком зародиться.

"...Настоящего зверя..." — кто-то словно шепнул ей эти слова, когда она сделала первый мазок. Но она уже не боялась. Ею овладело странное чувство, будто кто-то другой водит ее рукою — и она подчинилась, полностью отдавшись во власть давно забытого ощущения, которое раньше всегда охватывало ее в такие минуты: реальный мир исчез и она осталась один на один со своими фантазиями...

Чудовища, одно другого причудливее, рождались по мановению ее кисти. Вскоре они заполнили почти весь холст, но она не останавливалась, забыв обо всем. Погрузившись в некий мистический транс, она не видела того, что рождало ее воображение. Перед ее внутренним взором проносились совсем другие видения: вот воины, закованные в латы, сходятся в кровавой сече, и горит земля у них под ногами, пылают леса и нивы...плачущие женщины, на глазах у которых гибнут их дети...распятые в пыли мертвые, растоптанные чужими конями.... И огромный костер — и пылающий старец, и другой — торжествующий, хохочущий, — о, какие страшные у него глаза!.. И голос: " Пусть сны твои станут явью!.."

... Она очнулась. Рядом бесшумно возник Пьеттро с подносом.

— Пора подкрепиться, госпожа...

Каггла машинально взяла услужливо подставленный бокал. Тягучая, сладковатая жидкость...

— Что это?

— Сок, госпожа...

— Что это? — почти закричала она, вглядываясь в свой рисунок.

Но Пьеттро взял ее за локоть.

— Успокойтесь, хозяйка... Вам нужно отдохнуть...

Она почувствовала, как ее охватывает внезапная страшная сонливость и апатия.

— Да... — вяло согласилась она, позволяя увлечь себя прочь. — Да... Я устала...

Они вышли. Дверь захлопнулась.

Твари на холсте зашевелились...

* * *

* * *

* * *

**

... — Как хотите, господин Гилленхарт, но Центральная площадь должна быть убрана! — кипел Рэг Шеридан. — Виданное ли дело! Послезавтра — открытие Летнего карнавала, приезжает сам глава Корпорации "Каролина", а тут такое! Нечего сказать, хорошо ваш слоник порезвился!... да отстань от меня, зараза! — последние слова относились уже к Хендре, которые упорно пытался растерзать штанину форменных брюк комиссара.

— Рр-р-га-рга! — нагло отвечал Хендря, не разжимая челюстей.

— Фу! — попытался исправить ситуацию Папа. Но Хендря и ему ответил ласково.

Тогда Папа решил применить силу и потянул пса за ошейник. Штанина комиссара затрещала и разъехалась пополам.

— Спасибо, Виктор!.. — с чувством произнес Шеридан, разглядывая свою пухлую волосатую ногу, появившуюся из прорехи, так словно впервые увидел ее.

— Извини...те, господин комиссар... — пробормотал Гилленхарт.

— Папа!.. — влетела в комнату Мэрион.

— Сейчас же забери свою собаку! — перебил ее отец.

— Папа! — не слушая его, затарахтела дочь. — Там к тебе какие-то люди!..

— Сейчас спущусь...только не говори, что к нам пожаловала очередная тетушка!..

Но четверо, что ожидали в холле, вовсе не походили на дальних родственников.

Одного из них отец знал, — он работал в службе безопасности Корпорации. Трое других были ему незнакомы.

— Доброе утро, господин Гилленхарт! — поздоровался работник службы безопасности. — Надеюсь, что для Вас оно таковым и окажется...

— В чем дело? — удивился Папа.

— Вам придется проехать с нами... — процедил сквозь зубы один из незнакомцев. — Мы хотим задать несколько вопросов. Это не займет много времени...

— Тогда почему бы нам не побеседовать в моем кабинете?

— Не спорьте с ними, господин Гилленхарт, — мягко возразил его коллега. — Все очень серьезно...

Совершенно сбитый с толку, Папа молча вышел с ними на улицу, где за Воротами ожидал длинный черный автомобиль с тонированными стеклами.

— Мне кажется, случилось что-то очень нехорошее ... — проговорила Бабушка, глядя в окно, как автомобиль сворачивает за угол.

— Бросьте! — беспечно отозвалась Мама. — Так у них всегда перед Карнавалом... тем более что приезжает сам Кагицу Торокара...

— Кто это? — машинально переспросила старуха, не отрывая взгляда от окна.

— О, это — глава и владелец Корпорации!..

Отец и вправду вернулся довольно скоро. Он был бледен и беспрестанно потирал рукой левую половину груди.

— Ты не забыл, что мы сегодня приглашены? — капризно напомнила Мама, не замечая его состояния.

Зато Бабушка сразу спросила:

— Что стряслось?..

— Орфа, милая, — не отвечая ей, обратился Папа к служанке, — сделай мне чаю — и пару таблеток ... ну, сама догадайся каких...

Орфа тут же бросилась исполнять его просьбу.

— Что случилось? — повторила Бабушка.

Отец медленно опустился в кресло.

— Со счетов нашего отделения Корпорации исчезла очень внушительная сумма... Примерно равная годовому обороту филиала. Служба безопасности установила, что взлом системы произошел при входе с моего компьютера и под моим паролем...

— Но они хотя бы понимают всю абсурдность подобного обвинения? — вскипела Мама.

— Разумеется... — слабо улыбнулся отец. — Потому-то я и вернулся... Пока официально мне предъявлено только обвинение в служебной халатности. Но даже если истинный виновник будет найден, работу я все равно потеряю: Торокара не прощает ошибок...

Новость быстро облетела весь Замок, и к обеду многие из постояльцев потянулся к выходу с чемоданами.

— Крысы первыми бегут с тонущего корабля... — презрительно фыркал дядя Винки.

Среди отъезжающих неожиданно оказался и Красавчик.

— А ты-то куда? — удивилась Зануда.

— Начинаю новую жизнь... — улыбнулся он. Улыбка получилась чересчур наигранной.

— Удачи... — презрительно пожелала кузина.

Насвистывая модный мотивчик, юноша торопливо сбежал по ступенькам парадного. Из боковой аллейки сада навстречу ему вывернулась черноволосая женщина. Он попробовал не заметить ее, но она загородила ему дорогу.

— Вижу, воспользовался моим советом? — спросила она.

— О чем это ты? — сделал каменное лицо Красавчик.

— О той маленькой бумажечке с цифрами, что давала тебе...

— Не помню...

— Ладно... — неожиданно отступила она в сторону. — Прощай!..

Едва он прошел мимо, как она щелкнула пальцами, и юноша бездыханным упал на дорожку. Воровато оглянувшись по сторонам, ведьма быстро склонилась над ним и, прошептав заклинанье, положила ладонь ему на грудь. Там тотчас образовалась широкая рана, в глубине которой пульсировало сердце. Быстрым движением ведьма вырвала этот трепещущий комочек и с наслаждением вонзила в него зубы. Управившись с кровавым лакомством, она вытерла губы и снова щелкнула пальцами: лежащий у ее ног человек разом превратился в маленькую деревянную фигурку. Она подобрала ее и сунула в карман.

— Новая жизнь, говоришь?.. — и стеклянный смех бусинками рассыпался по саду.

* * *

* * *

* * *

**

...Конь Тезариуса вынес летучих всадников из бури, но ветер зашвырнул их далеко от побережья: к Белым скалам...

— Говорят, эти скалы — ни что иное, как зубы Первого Дракона... — сказал агил, когда измученные, они остановились, наконец, на привал. — Как мы только не разбились об них в темноте!

Юстэс оглядел острые рваные каменные пики: они и вправду напоминали клыки сказочного чудовища.

— Чьи это земли? — спросил он.

— Когда-то здесь было много людских поселений — мимо Белых скал проходил большой караванный путь... Потом Люди поссорились с местными гномами и те ушли из этих мест. Их подземелья тотчас заняли выползни — и прости-прощай урожай! Эти гигантские черви необычайно прожорливы и плодовиты... Кто-то посоветовал крестьянам завести скиссоров, чтобы они охотились на вредителей, но, истребив чертово отродье, скиссоры принялись за своих хозяев...

— А кто это — скиссоры?

— Такие здоровые летучие твари... Смахивают на кузнечиков с длинными когтистыми птичьими лапами. Еще у них есть огромный клюв, коим они разбивают головы своим жертвам...

Юстэсу припомнился погибший Бекет: сдается, бедняга попался в лапы к такой же зверюге...

Но нашим приятелям повезло: они добрались до ближайшего селения без приключений. По пути, — дорога заняла у них пару дней — Юстэс поведал агилу о том, что сказал ему Тезариус.

— Полно! — усомнился приятель. — Да было ли это взаправду? Тезариус... Говорят, он давно сгинул... Тебе, верно, померещилось там, на скале. Ты ведь на самом деле был все время рядом со мной!

— А конь тогда откуда?..

На это агилу нечего было возразить.

Между тем, предсказание колдуна начинало сбываться.

В первой же деревеньке, попавшейся им на пути, агил заработал пением немного денег и друзья, изрядно оголодавшие за время пути, — отправились в деревенскую харчевню.

Каково же было изумление Гилленхарта, когда в толстом трактирщике он узнал... Харди!

— Как ты здесь очутился? — спросил он, когда поутихли шумные возгласы радостного взаимного удивления.

— А я тогда дунул прямо в лес... Ну, когда в нас посыпались стрелы, — и отсиделся до рассвета. Потом побрел, куда глаза глядят... Споткнулся, скатился в какой-то овраг, стал выбираться — гляжу, деревня... Так тут и остался... — объяснил толстяк, оглядываясь на красивую, дородную бабу, зорко наблюдающую за ними из-за стойки.

— Жинка моя... — смущенно и в то же время горделиво пояснил он.

Выяснилось, что кроме "жинки" Харди обзавелся еще и тремя ребятишками.

— Да когда ж ты успел? — оторопел Юстэс.

— Так я здесь, почитай, уж лет десять живу... — невозмутимо сообщил толстяк.

— Сколько?! — юноша не поверил своим ушам.

— Все может быть... — подтвердил агил, — если ты или он попадали в "перекат"...

Дальше — еще хлеще...

Поели они, попили: за встречу, за здоровье гостей и хозяина, за его семью, за вечный свет Солнца, — и вот тут-то малость захмелевший Харди вдруг хлопает себя с размаху по лбу и вопит: ах, мол, я растяпа! — и достает откуда-то из дальнего угла нечто длинное, завернутое в промасленную тряпицу.

— Эт-то... — говорит, -... ик! — капитан наш велел тебе передать, когда пару лет назад ... Ик!.. останавливался у меня на постой... Я еще: откуда вам, мол, знать... ик!... что этот малец ко мне заглянет? Он, говорю, может, сгинул давно... Ик!.. А он мне: я, брат, все знаю! — и, пьяно прищурившись, Харди погрозил пальцем куда-то в темный угол.

— Ла Мана? — неприятно удивился Гилленхарт. — Но его ведь сожгли?

— Значится, эт-то было... ик!.. его привидение... — как ни в чем не бывало заметил Харди. — А ведь жрал и пил как правдашный... И уехал... ик!.. не заплатив...Нее, брат! — это точно был наш капитан — все повадки евойные... Небось тоже в "перекат" попадал.

Юстэс вдруг припомнил, как исчез Коротышка вместе с телегой. Капитан ведь тогда тоже пропадал!..

Развернув ветошь, Юстэс отбросил ее в сторону — и в его руках засиял меч нигильга...

* * *

* * *

* * *

...Из тяжелого, беспокойного забытья Кагглу вывел злобный протяжный вой.

— Что это? — она села на смятой постели. Прислушалась...

Уже почти успокоилась, решив, что ей показалось или приснилось, — и тут опять раздалось это жуткое завывание. Звук шел со стороны леса — с другого берега реки... Прежде, она никогда не слышала здесь ничего подобного.

— Пьеттро!.. — крикнула она. Ответом ей было молчание. Тогда Каггла схватила серебряный колокольчик и бешено затрясла им над головой. Но вечерняя пустота огромного Замка осталась нема...

Борясь с нарастающей тревогой, она закуталась в длинный шелковый халат и, взяв свечу, осторожно выглянула в коридор. Навстречу ей пахнуло сыростью и тлением ...

Каггла обернулась: ее роскошное, уютное спальное ложе исчезло... Исчезли гобелены со стен и пушистый ковер с пола, пропали красивые подсвечники и изящные кресла, зеркало в дорогой оправе...Пустая, нежилая зала с прогнившими полами и вековой паутиной по углам. Сиротливо скрипнула рама с разбитым стеклом — и снаружи снова донесся мерзкий, наполняющий душу холодом, вой... Только теперь он был ближе...

— Пьеттро?.. — робко позвала она в темноту.

Порыв ветра распахнул окно и на пол со звоном посыпались остатки стекла. Снаружи мелькнула, уносясь вверх, мутная бесформенная тень...

Стараясь не дышать, Каггла тихо шагнула в коридор и крепко прикрыла за собой дверь. Темнота тотчас окутала ее плотным зябким покрывалом: тусклый огонек свечи трепетал, едва освещая пустоту на два шага вокруг... "Только не погасни!" — мысленно взмолилась она, прикрывая его ладонью от сквозняка.

Сколько она так простояла, прислонившись к холодной и склизкой стене, пытаясь совладать с дрожью в ногах?..

Наконец, девушка медленно-медленно двинулась вперед... Жалкой, испуганной тенью скользила она по мрачным лабиринтам мертвого Замка. Еще вчера в угоду ее фантазиям здесь кипело праздное веселье, — теперь все тлен, все — прах!.. — да и было ли что на самом деле?.. Так, верно, чувствует себя курильщик опия, когда вместе с парами дурмана исчезают цветные сны, а реальность превращается в кошмар...

Споткнувшись, Каггла повела вокруг свечой и поняла, что перед ней ступени, ведущие в Западную башню... Прошедший день отчетливо всплыл в памяти: и хитрые глаза неверного дворецкого, и шепот в пустой мастерской, и белый холст... Вот оно что! Каггла торопливо заспешила наверх. Запыхавшись, распахнула дверь в мастерскую...

Картина исчезла...

И вот тут-то она и услышала шаги... Мерные, тяжелые, — они неотвратимо приближались вслед за ней по лестнице...Одновременно с этим снаружи раздался мерзкий скрежет. Она обмерла, почти теряя сознанье... Снова посыпалось стекло — и в башню влетела крылатая тварь. Отвратительно вереща, она бросилась на беззащитную добычу — и в тот же миг между человеком и исчадьем Тьмы встала огромная фигура рыцаря... Сверкнула сталь, — и хищник с ужасным стоном вылетел вон и рухнул вниз... Железный воин медленно поворотился к ней:

— Охота началась...

И в прорезях его шлема вспыхнули синеватые огоньки...

* * *

* * *

* * *

*

... — Я всегда ценил Вас, господин Гилленхарт, — Кагицу Торокара поставил крохотную кофейную чашечку на стол и чьи-то услужливые руки тотчас убрали ее. — Но обстоятельства нынче сложились не в Вашу пользу... — он аккуратно промокнул губы белоснежным платком.

Разговор происходил в гостиничном номере, где остановился глава Корпорации.

— Ваш племянник действовал как дилетант... Но мы обязательно найдем и его — и деньги... Кстати, если Вам что-либо известно о его местонахождении — лучше сообщить об этом сразу...

Виктор фон Гилленхарт устало качнул головой:

— Я не знаю, где он...

— Жаль... Это значительно усложняет все дело... — Торокара умолк, и отвернулся к окну. Лицо его превратилось в каменную маску.

Два азиата в темных костюмах, почтительно застывшие чуть позади кресла, где сидел их хозяин, выдвинулись вперед и напряглись, точно псы, ожидающие команды. Но Кагицу едва заметным движением бровей вернул их на место.

— Надеюсь, Вы не рассчитываете на выходное пособие ... — процедил он сквозь зубы, не поворачиваясь к своему собеседнику, и сделал движение пальцами, точно смахнул несуществующую пылинку с безукоризненно отполированной поверхности стола.

Этот жест ознаменовал конец карьеры Виктора фон Гилленхарта...

Но Папа недаром был потомком древнего рыцарского рода: ни один мускул не дрогнул на его лице и гостиничный номер он покинул с высоко поднятой головой.

Спокойно и гордо прошествовал он по улицам родного города, — Города, чьи красоту и богатство он преумножал своим трудом изо дня в день в течение многих-многих лет своей жизни, — и ни один человек не посмел бросить в его сторону косого взгляда!

Вернувшись домой, он поднялся к себе в кабинет, запер за собой дверь и, подойдя к стене, где висели ружья из его коллекции, снял одно — самое любимое — и взвел курок...

— Честь дороже жизни...

* * *

* * *

* * *

**

...Отослав прочь телохранителей, Торокара вышел на лоджию. Там, в шезлонге, свернувшись точно кошка, сидела темноволосая женщина.

— Ты все сделала правильно, моя девочка... — склонившись к ней, он коснулся губами ее щеки. — Остался один финальный аккорд — и тогда, — он сделал широкий жест рукой, обводя раскинувшийся внизу город, — все это станет прошлым, а мы... О, мы станем хозяевами этого мира!

Послышалась трель телефонного звонка, и Торокара торопливо вернулся в номер.

— Мы!.. — презрительно скорчила губы черноволосая, едва за ним закрылись раздвижные двери. — Нет, дорогой мой, — я обойдусь теперь без тебя...

Заложив руки за голову, она с наслаждением потянулась всем телом, потом резко поднялась на ноги. Подойдя к перилам, долго, не щурясь, смотрела на солнце: оно совсем другое здесь — и так не похоже на ее родное... Она отдаст его в обмен на воскрешение своей повелительницы. Если те трое нигильгов не надуют ее... А старый демон останется с носом.

* * *

* * *

* * *

* * *

...После неожиданной встречи с Харди, пути наших друзей разошлись: агил отправился в Акру, чтобы узнать о судьбе Нордида и его семьи, а Юстэс совершенно неожиданно для себя попал в порубежную королевскую сотню, охранявшую эти места, — протекцию ему устроил трактирщик: жена Харди приходилась родной сестрой предводителю военного отряда.

— Только особо не рассказывай — кто ты, да откуда... — присоветовал толстяк. — Я сказал, что ты мой односельчанин, долго странствовал... Ну, и все такое прочее ... Сам понимаешь — время сейчас тревожное...

— Односельчанин? — подмигнул Юстэс. — И где ж протекало наше детство?

— В Приречье... — не моргнув глазом, пояснил трактирщик. — Там ведь давно все людские поселения выжгли — еще во времена Дикого нашествия...так что, поди, теперь разберись кто откуда... Да это и неважно: ты ведь человек...

— Почем ты знаешь? — прищурился юноша.

Харди сглотнул слюну.

— Слушай, — прошептал он, склоняясь близко-близко, — если ты того... Лучше тогда это... Уходи, одним словом... Иначе — и тебе и мне худо придется!..

— Не дрейфь, старина! — хлопнул его по плечу Гилленхарт. — Я пошутил...

— Плохая шутка... — набычился трактирщик, и юноша сразу вспомнил, что на корабле пудовые кулаки Харди пользовались заслуженным уважением.

— Ладно... — примирительно сказал он. — Не обижайся... Ты лучше скажи, как мне быть? — и кратко поведал о встрече с Тезариусом.

— Свят! Свят!.. — перепугался толстяк и опасливо отодвинулся подальше. — Не вздумай даже упоминать вслух его имя! Это — демон! Он люто ненавидит род человеческий!... Вот ведь незадача... Ох беда-то, беда!.. — и продолжая причитать по-бабьи, Харди скрылся в кухне и вскоре вернулся с кувшином вина.

Добравшись одним глотком до дна глиняной посудины, Харди немного успокоился и сказал:

— Я тебя к одной старухе свожу, — она тебе оберег даст... А уж там — как сложится, так тому и быть.

Сказано — сделано, и вечером того же дня, осушив для храбрости еще несколько кувшинов с вином, приятели оседлали черного коня и, вскарабкавшись вдвоем на его широкую спину, отправились в соседнюю деревню.

Старуха, о коей упоминал трактирщик, жила в маленькой развалюхе на самой окраине чужого селения.

Выслушав невнятный рассказ пришельцев, старуха достала длинный кривой нож.

— У меня цена для всех одна... — сказала она и из ее рта вылетела маленькая летучая мышь. — Знаете, какая?..

Харди тупо закивал тяжелой башкой. Юстэс — не знал, но на всякий случай тоже кивнул.

— Давай руку! — приказала старуха, и еще несколько летучек заметались по убогой светелке.

— Д-дай ей руку... — пошатываясь, заплетающимся языком велел товарищу трактирщик.

Гилленхарт, которому море было по колено, наотмашь выкинул вперед правую руку, едва не задев старуху по лицу. При этом он чуть не упал — и потому другой рукой ему пришлось схватиться за приятеля, который, впрочем, тоже едва держался на ногах...

Бабка цепко ухватилась птичьей лапкой за молодецкую длань и ловко полоснула по ней ножом.

— Чего это она?.. — озадачился потерпевший, наблюдая, как кровь тонкой струйкой стекает в подставленную деревянную чашу.

— Пс-с! — невразумительно цыкнул на него приятель: молчи, мол... Потом замахнулся на обидчицу: — Хорош!.. Кому сказал?!

Старуха ловко опрокинула содержимое чаши в узкую щель беззубого рта.

— Оберег давай! — грозно приказал трактирщик.

— Зачем ему оберег? — тоненько хихикнула бабка. — У него уже есть! — и скрюченным пальцем указала на кинжал, прицепленный к поясу Юстэса. — Лучше этого и быть не может...

Харди попытался сфокусировать взгляд в указанном направлении.

— Что ж ты нам голову морочишь, нечисть! — взревел он, когда это ему удалось. — Напилась задарма кровушки — теперь расплачивайся! Думала, дураков нашла? Я с-счас живо всю вашу деревню спалю!..

— Тихо-тихо, касатик!.. — залебезила бабка.

— Пошли... — буркнул Харди. Уходя, сплюнул на порог и пригрозил: — Смотри, старая: коли чего не так — я к тебе с осиновым колом вернусь!..

— Иди-иди! — огрызнулась старуха. — Взойдет луна, проснутся мои молодцы, — я посмотрю тогда, как ты запоешь!..

— Что-о?! — развернулся было обратно буян. Но Юстэс, которому происходящее нравилось все меньше и меньше, перехватил забияку и вытолкал наружу.

Харди продолжал грозить и ругаться, Юстэс, не слушая его, поволок толстяка к плетню, где они привязали коня. Распутывая поводья, он заметил, как от ближайших хижин по направлению к ним спешат длинные тени.

— Давай!.. — подтолкнул он неповоротливого приятеля: ему стало внезапно как-то жутко. — Залезай же в седло, братец!.. — и вдруг прямо перед ним очутилось чужое бледное лицо. Пахнуло гнилью...

— Ату их, ребятушки!.. — завопила фальцетом, высунувшись из окошка, бабка. На подмогу бледнолицему скользнуло из темноты еще несколько фигур...

Юстэс даже не понял, как они с Харди очутились в седле. Ударил коня пятками в упругое брюхо, — и замелькали мимо вперемежку деревья и звезды... Сзади засвистали, заулюлюкали, — насилу вырвались...

Бешеная ночная скачка выветрила остатки хмеля. Вернулись домой тихие, трезвые... На цыпочках, — не дай бог разбудить хозяйку! — прокрались на кухню, осушили по кружке воды. Отдышались...Поглядели друг на друга...

— И к кому это ты меня в гости водил? — начал Юстэс, нарочито хмуря брови.

— Да к упырям... — с самым невинным видом отвечал приятель.

И-и! Тут их и разобрало!.. Хохотали до слез, вспоминая прошедший вечер, пока и впрямь не разбудили хозяйку.

Известное дело, сердитая жена — это будет почище стаи вурдалаков! Долго разбираться она не стала: громила Харди получил тумака по шее и покорно отправился спать; гость избежал подобной участи, но, ворочаясь после на жесткой постели, решил, что жениться, пожалуй, лучше не стоит...

* * *

* * *

* * *

**

...Выстрел эхом раскатился по всем уголкам старого Замка.

— Виктор?.. — Бабушка выронила из рук вязанье. — Виктор!!!

Буквально через минуту у дверей папиного кабинета собралась толпа.

— Ломайте дверь! — приказал дядя Винки. Тетушки заголосили, кто-то побежал за инструментом... Дуния молча вытащила свой боевой топор и, примерившись, рубанула с плеча, но не попала, потому что дверь — открылась.

На пороге стоял... Папа. Он был бледен, но спокоен. Лезвие топора просвистело в каком-то дюйме от его лица, но он даже не отшатнулся.

— Сумасшедший дом! — возмутилась тетка Люсильда. — Виктор, что это ты затеял стреляться средь бела дня?

— Лучше бы он сделал это ночью?.. — съязвил дядя Винки.

— Как вы могли подумать, что я брошу вас? — удивленно отвечал Гилленхарт. — Чтобы ни случилось — жизнь продолжается... Пусть сегодня не повезло, но пока есть люди, которым ты нужен... — тут он замолчал и обвел глазами собравшихся. — Да что вы, в самом деле, господа!.. Ружье просто выстрелило само!

Но домашние унялись нескоро. Тетушкам тут же непременно захотелось взглянуть на то самое злополучное ружье, и Папе пришлось приложить немало усилий, чтобы переключить их внимание на более обыденные вещи. Наконец возле отца остались только дядя Винки и Рэг Шеридан, который, придя еще утром, так и не успел покинуть дом Гилленхартов.

— А теперь, дружище, выкладывай все начистоту... — сказал дядя Винки, убедившись, что поблизости не осталось ни одной юбки, и жестом фокусника извлек откуда-то плоскую серебряную фляжку.

Вместо ответа кузен кивком головы пригласил их войти в кабинет.

Там в стене, где раньше висел портрет барона Юстэса фон Гилленхарта, зияла огромная дыра. Сам портрет, вернее, то, что от него осталось, валялся на полу.

— Мне ужасно хотелось как-то разрядиться... — пояснил смущенно потомок барона. — И я не придумал ничего лучше, чем выстрелить из ружья... Сначала я собирался пойти в лес, побродить там... Но во мне буквально все кипело — и тут на глаза попался этот дурацкий портрет!..

— Чем родственничек-то провинился? — буркнул дядя Винки, прикладываясь к фляжке.

— Понимаете, — задумчиво протянул Гилленхарт, — последнее время меня не покидало ощущение, что все неурядицы, свалившиеся на нашу семью, так или иначе связаны с именем барона: мне постоянно в той или иной форме предлагали продать Замок... Каждый раз это были разные люди и разные условия — порой, даже доходило до прямых угроз!..

— Одним словом, нашел козла отпущения... — подвел итог комиссар.

— Да... — нехотя признался Виктор. — Только мне все равно не остается ничего другого: мы по уши в долгах и иного выхода я не вижу...Но сейчас я позвал вас не за тем, чтобы сетовать на судьбу... Смотрите!..

И подведя друзей к дыре в стене, просунул в отверстие руку по самое плечо.

— Там тайник или потайной ход... — объявил дядя Винки, проделав то же самое вслед за кузеном. — Надо расширить дыру и посмотреть...

— Именно это я и хотел сделать, но решил, что мне нужны помощники — вдруг это какой-нибудь Провал?.. Попадешь куда-нибудь, а все подумают, что я просто сбежал с денежками Корпорации...

— ...а так мы пропадем втроем, — и все решат, что ты и в самом деле свистнул эти деньги, только вместе с сообщниками... — перебил его Шеридан. — Ладно, давай поглядим, что там...

Вооружившись чем попало, мужчины быстро расковыряли отверстие настолько, чтобы можно было пролезть.

— Темно... — сообщил комиссар, протискиваясь первым. — Да не наступайте мне на ноги, Винсент!..

Папа, пошарив в недрах своего письменного стола, нашел электрический фонарик и передал его комиссару.

— Тут какой-то ящик... — пыхтя, сообщил Шеридан.

— Тащите его сюда... — деловито распорядился дядя Винки, так, словно он тут был самым главным.

Спустя несколько минут на свет божий был извлечен небольшой ларец.

— Больше там ничего не было? — азартно поинтересовался дядюшка.

— Я, во всяком случае, не заметил, — сухо отозвался полицейский, отряхиваясь от пыли и паутины.

Дядя Винки принялся ковыряться в замке. Комиссар наблюдал за ним, сморщившись точно от зубной боли.

— Дайте-ка лучше я... — заявил он, отодвигая дядюшку в сторону.

— Интересно, кем вы были до прихода в полицию? — спросил дядя Винки, следя за его ловкими пальцами.

— Я многому научился у своих подопечных... — скромно пояснил комиссар.

Внутри ларца что-то щелкнуло.

— Але оп!.. — сказал Шеридан и откинул крышку, хвастливо глядя на своих друзей. Но выражение их лиц заставило его тут же перевести взгляд на содержимое ларца.

— Да... — сказал он, первым обретя дар речи. — Это явно не сокровища барона...

— Полагаю, — медленно выговорил Гилленхарт, — никто не должен этого видеть...

В этот момент у комиссара зазвонил сотовый.

— Да? — раздраженно отозвался он в трубку. — ... Что?!.. Хорошо, я сейчас же выезжаю...

Отключив телефон, он устало взглянул на ларец.

— Час от часу не легче! С отцом Себастьеном беда... Вот что, господин Гилленхарт: одолжите-ка мне какие-нибудь брюки! — ваша собака со мной теперь не расплатится ...А с этим, — и он указал на ларец, — я потом разберусь!..

Они ушли. Дядя Винки остался один. Приложившись к серебряной фляжке, он снова откинул крышку таинственного ларца. Там, окутанная прозрачной тончайшей пленкой, лежала отрезанная голова. Он долго вглядывался в ее черты.

— Интересно... — хмыкнул он, захлопывая крышку. — Очень интересно... Неожиданный поворот! Чем только теперь все это кончится?..

Вернувшись к себе, дядя Винки заперся в комнате, зажег свечу, хотя на дворе было еще светло, и подошел к большому зеркалу, стоявшему в углу. Тихо проговорив какое-то заклинанье, он стал ждать. Середина зеркала замутилась, потом сквозь мутную пелену проступило очертание некоего существа: половина лица его была человеческая, половина — заячья.

— Что там у тебя? — сердито спросил дядюшка.

— Я сделал все, как вы велели, хозяин... — прошелестело зеркало.

Задув свечу, дядюшка уселся за стол и крепко задумался, обхватив голову руками. Прямо перед ним стояли песочные часы толстого стекла: за стеклом медленно порхали голубые светящиеся снежинки.

— Времени осталось совсем мало... — в отчаянье шептал он. — Ах, Вэллария, Вэллария!..

* * *

* * *

* * *

... Военная служба очень скоро заставила Юстэса забыть о прошлой жизни. Он был молод, ловок и силен, но одних боевых навыков здесь было мало, ибо дело приходилось иметь с врагами совершенно иного порядка, нежели раньше. В свое время, каким бы коварным и искусным не был его противник — он, прежде всего, оставался таким же человеком, — существом из плоти и крови. Теперь надо было сражаться с теми, кого одолеть с помощью одного только боевого умения порой было невозможно... И в редкие часы затишья, когда его товарищи отдыхали или чистили оружие, ему приходилось постигать сложную науку боевой магии. Кое-что он усвоил быстро, многое — давалось с трудом.

— Кабы не твой конь да не твой меч — давно уже сгинул бы ты, парень... — вздыхал Радисвет, — воин, приставленный к новичку в качестве наставника.

Бывалый вояка не преувеличивал: в первом же бою, когда на них неожиданно напали, в буквальном смысле свалившись с неба, люди-саранча, Гилленхарта выручил только подарок Тезариуса: конь вынес его, израненного, из самой гущи сражения, и уже после обеспамятевшего от потери крови юношу подобрали товарищи. Долго еще потом видел он во сне страшные лица с глазами насекомых и ужасными жвалами...

— А ведь людям не положено колдовать? — спросил он как-то у Радисвета.

— По— черному не положено, — отозвался тот. — А так — можно. Иначе нас уже извели бы под корень ... Да и что говорить, — добавил он с горечью, — ведь все эти неурядицы от людей и пошли. Слыхал, небось, про Безумного Короля?

— Это, которого прокляли маги Вальгессты? — осторожно уточнил юноша, боясь показаться чересчур осведомленным.

— Вот то-то и оно!.. — понизив голос, продолжал Радисвет. — А только ходят слухи, что Проклятый до сих пор жив, оттого и множится всякое разное — день ото дня все хуже и хуже... Потому-то, говорят, королева Чара и затеяла в свое время поход к северному побережью: черноделы бают, будто там он скрывается, а вовсе не в Башне Забвения... И король Игнаций — прадед ее — тоже его искал... Да только ничем хорошим это не кончилось....

Юстэс еще о многом хотел расспросить разговорчивого товарища. Но дозорные с воздуха заметили подозрительное передвижение в лесной чаще, чуть к северу от того места, где расположилась их сотня. Объявили тревогу...

Из того боя Радисвет не вернулся. Отряд Белоглазых, внезапно появившийся перед горсткой людей, измученных непрерывными стычками с нечистью, превосходил их по численности в несколько раз. Как удалось врагу пройти незамеченным столь долгое расстояние от побережья, — так и осталось загадкой... Но еще большей неожиданностью оказалось предательство конницы вольфорранов, присланной на подмогу гибнущей дружине Людей: вместо того, чтобы обрушиться на незваных, они ударили в спину своим союзникам.

Это стало началом конца...

* * *

* * *

* * *

**

Как выяснилось позже, невидимый флот противника — сотни плавучих крепостей — высадил на северное побережье Королевства огромную армию хорошо вооруженных и обученных солдат. Поддерживаемые огневой мощью с моря, несметные полчища Белоглазых в считанные дни лавиной перекатились через Драконьи горы, смели с лица земли города и селения Людей, оказавшиеся у них на пути к южному побережью полуострова, и остановились лишь в трех днях перехода от стен Акры. Усилиями жрецов Солнца люди успели выставить магическую блокаду, преодолеть или разрушить которую нападавшие пока не могли...

— ...Берега побережья усеяны разлагающимися трупами морских змеев... — Абигайл, худой, высокий, вышагивал перед Королевой на тонких, негнущихся ногах, и его скрипучий голос, как ей казалось, раскаленными шипами вонзался прямо в мозг. — Белоглазые сумели снять заклятье — вот и проскочили. Со времен Игнация они многому научились...Наши воздушные стрелки уничтожили часть кораблей, но было слишком поздно — десант уже высадился. Хуже того: никто из тех, кто участвовал в налете на эскадру неприятеля, не вернулся назад. Они просто исчезли!.. На севере у нас больше ничего нет. Ничего...Восстание Вальгессты на юге — вопрос времени...Белоглазые, по моим сведениям, заключили договор с Темными силами — потому и не можем их остановить ...

— Я знаю, — спокойно отозвалась Чара, — договор на крови... Это их и погубит! — жестко добавила она, чуть помолчав. — А что касается юга... Эти заносчивые ископаемые не станут заключать союз с бывшими собственными рабами: Вальгесста предпочтет стать мифом, легендой, — да просто сгореть в огне! — но никогда не попросит о пощаде... В их языке даже слова такого нет.

— Возможно... — сердито отозвался Абигайл. — Но пока горят наши земли! — и другие племена, даже те, в чьих жилах течет капля человеческой крови, — они все встали под знамена врага...

Он говорил и говорил, — женщина, казалось, слушала, но глаза ее были устремлены мимо старика — в окно. Там, вечный и равнодушный, кипел серый океан, исчерченный белыми и черными линиями, рваные тяжелые облака шли на закат — и в этом упрямом, подчиненном неведомой цели, движении таилась скрытая угроза. Уставшее солнце из последних сил боролось с притяжением горизонта, но еще немного — и оно захлебнется в клокочущих водах, и Акра вновь на долгие часы останется беззащитной перед теми, кто так ненавидит ее...

— Ступайте, — перебила она советника. — Я хочу остаться одна...

Абигайл умолк, поперхнувшись слюной, лицо его побагровело от гнева, но, встретившись взглядом с повелительницей, он нехотя покорился, и медленно развернувшись, тяжелой поступью вышел вон. Кланяться на прощанье он не стал...

Оказавшись в одиночестве, Королева щелкнула пальцами: тотчас рядом возникла стройная черноволосая девушка.

— Налей мне воды...

Приказание было тотчас исполнено. Возвращая хрустальный бокал, Чара окинула служанку внимательным взглядом:

— Ты стала совершенной красавицей, Кирия... Если так пойдет и дальше — я подарю тебе душу и ты совсем превратишься в человека...

Юная ведьма согнулась в поклоне:

— Я очень хочу этого, госпожа... — прошелестела она. Голос у нее был мерзкий, надтреснуто-сиплый, — впрочем, как и у всех представителей данной породы, — и Чара почувствовала, как по ее спине пробежал холодок.

Дождавшись наступления темноты, Королева достала из тайника тонкий металлический обруч. Надев его, она прошептала какое-то заклинание и исчезла...

Кирия, дремавшая на коврике у порога в опочивальню хозяйке, мгновенно приподняла голову: осторожно заглянув в покои Королевы, она оскалилась, и, втягивая носом воздух, подобно животному, пошла по следу.

Знакомый запах — о, как ненавидела и как обожала она его! — привел ведьму к городским стенам. Здесь след обрывался. Жалобно поскуливая, точно собака, потерявшая хозяина, Кирия заметалась между деревьями, вглядываясь, принюхиваясь... Наконец она уловила тонкое, незаметное простому смертному колебание воздуха, и приникнув к земле, крадучись поползла вперед. Ее глаза видели в темноте гораздо лучше, нежели при свете дня, и она успела заметить, где в зачарованных стенах, вот уже несколько сотен лет хранивших этот город и его обитателей от внешнего мира, образовался узкий проход. Он тотчас сомкнулся, но от ее острого слуха не ускользнули слова приказания, что прошептала невидимая беглянка, и, подобравшись поближе, ведьма робко повторила их. В камне тотчас образовался просвет и, дрожа от радостного возбуждения, смешанного со страхом, — ведь она не покидала Города с тех пор, как ее совсем маленькой привезли из Хмурых лесов, — преследовательница выбралась наружу.

Шепот невидимого прибоя и соленый, терпкий запах океана ошеломили ее, — они были слишком сильны, слишком резки для ее обостренного восприятия! — и она невольно отступила назад, желая вновь обрести убежище за крепкими стенами Города. Но, дотронувшись до холодных камней, Кирия вспомнила, что привело ее сюда. При свете луны она отчетливо разглядела на песке бесформенные отпечатки: нагнувшись, ведьма торопливо и жадно втянула ноздрями воздух и ее диковатое лицо озарилось довольной улыбкой — теперь уж она не потеряет следа!

Чутье и упорство привели ведьму туда, где песчаный пляж постепенно сменялся каменной россыпью, переходящей в нагромождение огромных валунов. Прислушавшись, Кирия поняла, что должна теперь быть осторожнее: ее жертва была совсем близко. Приникнув к земле, ведьма оборотилась маленькой змейкой, и проворно заскользила дальше.

Чара между тем достигла вершины скал. Там из трех плоских каменных глыб — две стоймя и одна плашмя сверху — было устроено нечто вроде ворот. Тяжело вздохнув, как человек, собирающийся нырнуть глубоко под воду, она подошла ближе и стала ждать. Крохотная юркая змейка застыла неподалеку, невидимая в тени, отбрасываемой валунами.

Вскоре сквозь каменный проем стали различимы три светящихся силуэта. Они приближались... Чара напряглась, пытаясь унять внезапно охватившую ее дрожь.

Трое по ту сторону остановились, — видимо, нечто мешало им пройти сквозь портал.

Королева Людей решительно встряхнула головой и встала против пришельцев. Лицо ее приобрело странное выражение: гордость, отвращение, страх и отчаянная решимость...

Незнакомцы — двое мужчин и женщина — некоторое время хранили молчание, разглядывая ту, что стояла перед ними, ярко освещенная лунным светом. Потом женщина заговорила. Чужие слова медленно перетекали сквозь огромное расстояние, которое на самом деле отделяло стоящих друг против друга: видимые невооруженным глазом, эти трое находились в ином пространстве, — дальше, чем любая из звезд, ярко сияющая этой ночью в небесной короне луны.

— Хорошо... — только и вымолвила Чара, выслушав чужеземную речь. — В условленный час я открою Врата — ради спасения тех, кто остался... — и, не дожидаясь ответа, развернулась и поспешила прочь так быстро, словно за ней гнались.

В проеме портала снова стало темно. Кирия, очнувшись, помчалась за хозяйкой.

Чара была уже почти у стен Города, когда над поверхностью спящего океана взвихрился смерч. В мгновение ока он достиг бегущую человеческую фигурку и увлек ее ввысь. Королева выхватила меч, но бороться с пустотой бесполезно — металл напрасно пронзал воздух. Вихрь пронес сопротивляющегося человека над побережьем и бережно опустил на землю — далеко от притихшего Города.

Тяжело дыша, Чара крепко сжимала рукоять меча, утомленная бесплодной борьбой с неведомой силой. Вокруг замерли огромные вековые деревья... Где-то в ночи гулко кричал филин. Послышался гул и земля под ее ногами заколебалась. Не зная, откуда ждать опасности, Чара прислонилась спиной к ближайшему древесному гиганту, сжимая меч обеими руками. По земле поползла багровая трещина: глаза человека сузились от слишком яркого света, бьющего из подземелья, в лицо пахнуло жаром, — и она невольно отвернулась в сторону, боясь ослепнуть. Когда же она вновь повернула голову, — перед ней стоял человек. За его плечами развевался огненный плащ.

— Даниил... — выдохнула женщина, и меч сам собой выпал из ее враз ослабевших рук.

Он порывисто шагнул к ней, и тут же остановился, будто что-то мешало ему. Она умоляюще взглянула на него: в ее взгляде светилась такая тоска, такая нежность!.. Человек продолжал оставаться недвижим, и тогда она бросилась к нему, но он остановил ее, предупреждающе вытянув вперед руку:

— Не приближайся, ты можешь сгореть...

— Мне все равно! — она порывисто обняла его за шею и потянулась к губам.

Лицо Даниила исказилось мукой. Боясь дотронуться до любимой, он запрокинул голову вверх, но она приникла к его устам, пока боль не заставила ее вскрикнуть. Он испуганно оттолкнул ее:

— Прости!

— Ничего... — улыбаясь сквозь набегающие слезы, сказала Чара. — Это стоило целой жизни... О, боги, почему мы не можем быть вместе?!

— Когда-нибудь это непременно случится... — глухо отозвался Даниил. — Но сейчас я пришел не за этим: ты собралась впустить сюда нигильгов...

— Да! У меня нет выбора: Белоглазые продались Тьме — и мой народ на краю гибели... мне не на кого больше рассчитывать!

— Нельзя открывать им Переход! — твердо заявил Даниил. — Все что они обещают — ложь! От начала и до конца!.. Они сожрут этот мир так же, как погубили десятки других. Вспомни: однажды это чуть не случилось из-за Игнация, но он сделал это по неведению, а ты...

— Нет! — пылко перебила его Чара. — Это ты лжешь! Как я могу верить тебе, Повелителю Драконов? Ты и твои звери принесли уже тысячи несчастий...А Князья нигильгов дали мне клятву!

— Можешь не верить, — горько усмехнулся Даниил, — но я — служу Свету. Мои "звери" огнем выжигают скверну там, куда не дотягиваются руки ваших жрецов и магов! А ведь Тьма множится по-прежнему благодаря безумию человеческого разума! И если бы не драконы ...

— Но Проклятый давно мертв! — сжав кулаки, выкрикнула Чара. — Мертв! Мертв!.. Я искала его, чтобы уничтожить... Искала его Камень — чтобы найти ответ на все вопросы....Я сгубила лучшего из лучших, по совету Рутана Светлого отправив его в Темную башню: надеялась, что если Безумный все еще там, то Дарквиш убьет его...

— Ты избавилась от Дарквиша еще и потому, что он знал про нас...— тихо сказал Даниил.

— Я боялась, что тебя уничтожат!

— ...и совершила непростительную глупость! — снова перебил ее мужчина.

Они оба умолкли, опасаясь, что переполняющие их чувства перехлестнут через край и спор превратится в ссору.

Лес притих, весь превратившись в слух, но маленькие люди у подножия зеленых гигантов молчали. Лишь тревожно постанывал ветер, да перешептывались невидимые листья: ...неспокойная ночь... недобрая луна... и такие острые, такие колючие глаза звезд!... Не к добру, не к добру.... Не к добру...

От Даниила исходил нестерпимый жар, а ей было холодно. Холодно, тяжко, тоскливо... И черная тоска неизбежного расставания — болезненная, давящая, безысходная: ничего не изменить, ничего не исправить... Он, верно, чувствовал то же самое, и снова заговорил — торопливо, горячо, обрывисто, лишь бы не дать этой тревожной тишине, этой тоске предчувствия разрастись и заполнить все вокруг:

— ... Ахайя — мертв и давно развоплотился. Но физическая смерть вовсе не означает смерти духовной. Он принадлежал к тем, чьим мыслям и деяниям суждено еще долго нестись сквозь время, подобно свету погибшей звезды... Только он оставил нам тьму, а не свет...

— Во всем виновато проклятье Вальгессты... — отрешенно проговорила она, думая совсем о другом: о нем, о себе, и о том, что всему — конец.

— Нет! — непреклонно заявил Повелитель Драконов. — Кто посеял первые семена вражды между Людьми и иными племенами? Кто разжег искру ненависти? И старое проклятье, и эта война — у них общие корни: гордыня возомнившего себя равным богам!.. Только в суете своей самозванец пренебрег главной заповедью: божественность — не в силе разума, а в величии духа! Истинные боги — творцы, а не разрушители!

Но его слова упали в пустоту, — за эти краткие мгновенья она все уже решила. Над поляной снова наступила тишина...

— Скоро рассвет... Мне пора

— Прощай... — эхом отозвался он.

— Обещай мне... Обещай, что не разрушишь Город, если...

— ...если ты окажешься упрямой и поступишь по-своему?..

— ...если все пойдет не так... — и обоженными губами она вновь прикоснулась к его устам.

И он — обещал.

Он не хотел обмануть.

— Помнишь старое предание? — сказал он на прощанье: разверзшаяся огненная трещина подползла к его ногам. — Мне так часто рассказывала матушка: "...И будет корабль к берегам разоренной земли... И будут двое — один белый, как снег, второй — черный, как ночь..."

— А дальше? — спросила она.

— Забыл... — улыбнулся он. — Но все кончится хорошо...

* * *

* * *

* * *

* * *

...Расследование убийства отца Себастьена довольно быстро зашло в тупик.

Двое малолетних свидетелей показали, что якобы слышали голос возможного преступника и указали на Макса Линда, но на этом единственная ниточка и оборвалась: нашлось немало очевидцев, под присягой подтвердивших, что журналист в это время был на приеме у мэра в честь президента Корпорации "Каролина".

— У этого ребенка богатая фантазия... — невозмутимо заявил обвиняемый, и хитро прищурившись, добавил: — Не правда ли, Санни?..

— Мы и в самом деле все слышали! — покраснев, заявила Рио. Толстяк, надувшись, молча пыхтел рядом.

Макс Линд, невозмутимый и великолепный, лишь снисходительно улыбался: дети, мол, что с них взять...

Комиссар сердито дымил сигарой.

— Хорошо... — буркнул он, отправляя окурок в пепельницу. — Допустим, вы слышали голос этого человека. Но вы видели его?

— Нет... — честно призналась Мэрион. Толстяк молча замотал головой.

— Видели вы там еще кого-либо?..

— Нет...

Шеридан продолжал задавать вопросы. Промучившись с час и не добившись толку, он устало откинулся на спинку стула.

— Полагаю, я могу идти? — осведомился Бородатый

— Пожалуй... — нехотя согласился комиссар. Он не верил в виновность Линда, но что-то ему в нем не нравилось. -Я вынужден взять с Вас подписку о невыезде. Это формальность, но я обязан, пока идет следствие...

— Да-да, я все прекрасно понимаю, не беспокойтесь! — перебил журналист и вежливо улыбнулся. — Я понимаю. Посему, давайте покончим с этим побыстрее...

Когда Линд скрылся за дверью, Шеридан достал из коробки новую сигару, и, не зажигая, сунул ее в рот. Сцепив руки на животе, он несколько минут молча жевал сигару, внимательно рассматривая сидевших на диване у стены детей.

— Послушай, Мэрион, — спросил он тихо, — а почему все-таки ты так уверена в виновности этого человека? Он тебе просто не нравится? Или на то есть причина?..

Его голос прозвучал так проникновенно, что девочка вдруг увидела перед собой вовсе не простоватого увальня в тесной форме, этакого служаку, каким он всегда представлялся ей, да и многим, а пожилого усталого человека, в умных и проницательных глазах которого светилось нечто большее, чем просто любопытство. И совершенно неожиданно для себя она вдруг выложила ему всю историю своего знакомства с Бородатым — от начала и до конца.

— И вообще! — мстительно добавила Мэрион, чуть помолчав после долгого рассказа. — Даже если он и вправду не убивал священника, — но ведь он там был! Почему же теперь врет, что его там не было, а?..

— Ладно... — тяжело вздохнул комиссар. Пепельница перед ним была полна окурков. — Вам пора по домам.

Проводив детей до выхода, Шеридан медленно вернулся к себе в кабинет. Подойдя к окну, снова закурил, пуская к потолку сизые кольца. За время своей службы в Городе, он многое повидал, только в отличие от девочки ему приходилось помалкивать... Ничего, вот распутает это дело, — и на пенсию! — а там, глядишь, напишет книжку про все, что случилось здесь на его веку.

— Что ж... — сказал он вслух сам себе. — Проверим, что за птица этот Макс Линд...

* * *

* * *

**

...Холодные дожди, пришедшие с севера, превратили дороги Великой Равнины в жидкую слякоть. Они же заставили спуститься на землю крылатых ящеров, — твари отказывались подниматься в небо — и летучим стрелкам Белоглазых пришлось брести пешком по этой непролазной грязи, таща своих животных чуть ли не на себе: слабые ноги крыланов не были предназначены для долгих пеших переходов.

— Ничего-о! — подбадривал своих предводитель отряда. — Доберемся до Акры — там будет все: сухая постель, хорошая жрачка, красивые бабы... А ну-ка, прибавьте ходу! — и его плеть яростно гуляла по спинам отстающих, подкрепляя слова.

— Лучше бы подарил пару "горячих" кому-нибудь из колдунов... — бурчали те, на чьих плечах вспухали багровые полосы. — Глядишь, разогнали бы тучи, а то льет без передыху уж вторую неделю...

— Переждать бы непогоду ... — шептались они во время коротких остановок, наскоро поедая скудный паек, — да нельзя... — и со страхом оглядывались назад, туда, где покачивались в пелене дождя огромные расплывчатые фигуры. — Эх, связались с нечистью: как бы они и нас вместе с людишками не того...

Ползущие в арьергарде отряда хоромоны — выходцы из племени великанов — не особенно церемонились с союзниками. После одного из ночных привалов отряд недосчитался нескольких солдат, и Белоглазые поняли, что их несчастные товарищи пошли на закуску вечно голодным исполинам: у старшего хоромонов торчала из меховой сумки объеденная кисть руки в кожаных латах. Такая же печальная участь постигла и парочку крыланов, совсем ослабевших из-за непогоды: великаны отняли их у погонщиков и устроили тут же кровавое пиршество, ударами кулаков разбив ящерам головы.

Но эйфория быстрых побед над застигнутым врасплох противником была сильнее, чем недовольство, страх и усталость, — и отряд упрямо продвигался вперед: туда, куда неумолимо стягивались все военные силы Белоглазых — к самому горлу Королевства Людей...

Когда до цели оставалось совсем немного, — один-два перехода — рыскавшие по сторонам разведчики привели пленного.

Захваченный был страшно изможден. На грязном, изуродованном свежими шрамами лице горели воспаленные глаза:

— Человек! — вглядевшись в них, определили Белоглазые.

— Челове-е-чек... — принюхавшись, подтвердили хоромоны, радостно облизываясь.

Сильный толчок бросил захваченного в грязь и лиловый язык одного из людоедов нетерпеливо задрожал над самым лицом пленника, роняя на его грудь хлопья слюны. Остальные, сопя и толкаясь, старались отпихнуть товарища от лакомого кусочка. Мгновенно образовалась куча-мала, и пленник оказался бы неминуемо раздавлен под огромными тушами великанов, но каким-то чудом он исхитрился и успел выскользнуть из гибельной свалки. Между хоромонами завязалась драка — не жалея сил, они яростно лупили друг друга, начисто забыв о пленном. В ход пошли огромные камни, коих множество валялось по обочинам дороги.

Яростный рев раненых исполинов в первые минуты вынудил Белоглазых разбежаться подальше. Пользуясь возникшей суматохой, человек отполз к лесу, вплотную примыкающему к тракту. Обернувшись, он увидел, что все увлечены дракой: кровавое зрелище заставило Белоглазых забыть обо всем, — побросав крыланов и повозки, они столпились поодаль, свистом и улюлюканьем подбадривая наиболее свирепых драчунов.

— Давайте-давайте... — прошептал человек, и отдаленное подобие улыбки искривило его лицо жуткий оскалом.

Скользя по грязи, он ужом юркнул в заросли терновника и, раздирая в кровь кожу, ринулся в чащу. Вожделенная свобода, казалось, была уже совсем близко, но тут в воздухе что-то просвистело, и страшной силы удар в спину сбил его с ног. Упав лицом в прелую листву, он ощутил, как сотрясается земля, — его догонял кто-то огромный. Человек зажмурился и мысленно распрощался с жизнью. Громадная когтистая лапа сгребла упавшего и легко оторвала от земли.

— ...мясо!.. — жадно выдохнул преследователь, пряча в меховую сумку пращу. Зловоние, исходившее из пасти преследователя, привело жертву в чувство.

Извиваясь, человек попытался ударить великана ногой, целя ему в глаз. Хоромон ощерился и схватил добычу за шею, собираясь свернуть ей позвонки, но его остановил властный голос:

— Нельзя!.. Брось! Брось, я сказал!

— Мясо!? — обиженно возразил охотник.

— Оставь его! — сурово велел голос.

Хоромон тихо зарычал, как побитая собака, и каким-то детским движением быстро спрятал руку, сжимавшую добычу, за спину:

— Нету!.. — хитро щурясь, объявил он, и для убедительности продемонстрировал стоящей перед ним высокой фигуре в латах другую руку, — пустую.

— Отдай! — строго приказал закованный в железо.

В ответ великан проворно выхватил из-за пояса палицу и с ревом бросился на противника. Воин ловко увернулся и взмахнул рукой: с его ладони слетел маленький темно-голубой шарик — прямо в грудь обидчику. Раздался треск, противно запахло паленой шерстью, и в мгновение ока хоромон превратился в кучку пепла.

Пленник, пошатываясь, поднялся на ноги, не совсем понимая, что произошло. В ту же секунду его туловище опутала клейкая тугая паутина, толщиной с хорошую веревку.

— Вот так... — удовлетворенно произнес уничтоживший великана и щелкнул пальцами. Человек почувствовал, как земля уходит из-под ног: воин в латах молча развернулся и зашагал к дороге, где остановилось воинство Белоглазых, — связанный пленник поплыл за ним по воздуху.

Их появление было встречено дружным ревом и гоготом: потрясая оружием, Белоглазые приветствовали своего могущественного товарища, выкрикивая его имя.

— Оридэм! Оридэм! Великий колдун Оридэм! — кричали они.

Помятые, избитые великаны угрюмо теснились поодаль. От их толпы отделилась огромная фигура и качнулась навстречу триумфатору.

— Где мой лучший воин, Оридэм?

— Я убил его... — кратко отвечал Белоглазый. — Хочешь разделить его участь? — и, подняв забрало, впился взглядом в лицо великана. Несколько долгих мгновений они с ненавистью глядели друг на друга, пока людоед не отвел глаза.

— Не расстраивайся, дружище! — Белоглазый похлопал исполина по волосатому колену. — Этот олух был слишком туп.

— Так-то оно так... — провожая взглядом удаляющегося обидчика, прошептал великан. — Но он был моим братом...

* * *

* * *

**

... огромные, кажущиеся бездонными глаза — белые, блестящие, точно перламутровая раковинка, покрытая сложным узором трещин, — кровавой сеточкой мелких сосудов. В этой сетке пульсирует светло-розовая жемчужина зрачка, — бледная, почти незаметная... Теперь он понял, отчего Люди прозвали своих недругов Белоглазыми.

Эти жуткие глаза долго всматривались в его лицо, потом отдалились и он почувствовал острую боль в висках.

— Ю-юстэс-с фон Гилленхарттт... — врастяжку произнес знакомый голос. — Странное имя... Ничего не означает.

Юстэс приподнял разбитую голову: Белоглазый, что спас его в лесу от великана...

— Но зато оно — настоящее, — раздумчиво продолжал недруг, — а — значит: ты в моей власти. Теперь ты мой раб, человек! — и он хрипло рассмеялся.

Юстэс почувствовал, как к горлу неудержимо подкатывает тошнота: боль в висках стала совсем невыносимой. Липкая паутина по-прежнему сковывала его члены. Попытавшись оглядеться вокруг, насколько это было возможно, Юстэс определил, что они находятся в небольшой пещере. Посредине горел огонь. Снаружи шумел ливень.

Прошло долгое-долгое время. Оридэм, невидимый пленнику, копошился у костра. Юстэс потихоньку начал задремывать.

— Что ты собираешься с ним делать? — спросил вдруг другой голос — женский. Юстэс вздрогнул: ему казалось, что кроме него и колдуна в пещере нет никого.

— Отдам его тебе, о Собирающая души... — отвечал Оридэм.

— И что ты просишь взамен?

— Голову принца Людей.

Как ни старался пленник, ерзая на своем жестком ложе, он не смог увидеть никого из собеседников — только темную, причудливо искаженную прихотью пламени тень колдуна на стене.

— Хорошо... — немного помедлив, отвечала женщина. — Ты получишь ее. Завтра в полночь...

В пещере наступила тишина, нарушаемая лишь шумом дождя. Подождав, Юстэс понял, что беседа Оридэма с незнакомкой окончена. Одинокая тень на стене зашевелилась и по удаляющимся шагам, пленник догадался, что колдун выбрался наружу. Быстро перевернувшись на живот, юноша нечеловеческим усилием встал на колени. Но тут снова послышались шаги и в пещеру вошло несколько Белоглазых. Юстэс не удержался и рухнул навзничь, пребольно ударившись лицом о каменный пол.

-... завтра все будет кончено... — говорил Оридэм, видимо продолжая разговор, начатый ранее. — Вэллария пообещала мне голову принца. Ради своего племянника Королева Чара пойдет на все. Мы заставим ее снять защиту города...

— Я бы не доверился Древним: ведь они ненавидят нас... — угрюмо возразил кто-то.

— Ничего, — уверенно отвечал Оридэм. — Людишек они тоже не жалуют. Покончим с Акрой, доберемся и до Вальгессты... А за душу этого парня Вэллария отдаст что угодно: он ведь Извне...

— А если нет? — вступил в разговор третий.

— Тогда скормим его хоромонам... — жестко отвечал колдун.

При этих словах Юстэс словно наяву увидел оскаленную морду великана и по его спине пробежал холодок.

Пришедшие поговорили между собой еще немного — и улеглись спать, устроившись рядом с костром. Один из них остался караулить у входа.

Пленник закрыл глаза. "Завтра в полночь...Завтра в полночь...". Эти слова вспыхивали у него в мозгу огненными письменами. Неужели конец? Но разум отказывался верить в очевидное: нет, он непременно спасется! Не для того он столько пережил в страшных битвах, и в последующих скитаниях по лесным чащам, где ему довелось защищать свою жизнь, сражаясь с самыми причудливыми порождениями Тьмы, чтобы стать кормом для людоедов. Нет, его ждут верный конь и меч — и он еще покажет!.. Но липкие путы сковывали тело, и напрасно он бился в поисках спасения: все было тщетно...

Выбившись из сил, он на минуту прикрыл глаза. Перед его внутренним взором поплыли видения: отчий дом, отец, Аньес... Вдруг откуда-то из глубин памяти всплыло лицо Старика: "Меня звали Ортил..." Постой, как там говорил Певец? " Он хотел, чтобы ты его позвал..." — и едва шевеля губами, Юстэс неслышно произнес:

— Ортил...— и еще раз: — Ортил...

Тишина да треск сучьев в костре были ему ответом.

Потом он вдруг почувствовал, как что-то побежало по его лицу. Скосив глаза, юноша увидел на щеке крохотного серебристого паучка. И еще одного... И еще... А с потолка пещеры прямо на лежащего пленника спускались сотни крохотных сородичей "первопроходцев"... Выходит, Ортил все-таки явился ему!

Освободившись с помощью пауков из липких пут, Юстэс осторожно пополз к выходу. Навстречу поднялась фигура часового. Черт, он совсем забыл, что Белоглазые выставили охрану!..

Но бедняга не успел даже вскрикнуть: укусы маленьких спасителей человека были смертельны и Белоглазый молча осел на пол.

Не разбирая дороги, Юстэс бросился прочь. Ночь и дождь стали его союзниками...

Когда огни вражеского лагеря растаяли во тьме, беглец нашарил в промокших лохмотьях тугой узелок. Разодрав зубами и ногтями неподатливую ткань, он извлек оттуда заветную конскую бабку, бросил ее наземь, — и тот же миг шум ливня перекрыло конское ржанье.

— Вперед! В Акру!.. — прокричал Гилленхарт, оказавшись на коне.

Беззвучно вспыхнула молния, — в ее неверном свете блеснула рукоять меча, притороченного к седлу. Запрокинув голову, юноша расхохотался прямо в небо и, вторя ему, ночные небеса сотрясло ворчание грома...

* * *

* * *

* * *

* * *

**

Обнаружив исчезновение человека, Оридэм пришел в ярость. Но делать было нечего, и он велел своим воинам скакать в ближайшую деревню.

— ...Схватите первого встречного, — любого, лишь бы на двух ногах, — велел он им, — и тащите сюда... Опоздаете к полуночи, пеняйте на себя!..

Солдаты, напуганные разгневанным видом могущественного колдуна, приказ исполнили буквально: мигом притащили какого-то упыря, на свою беду повстречавшегося им по дороге.

— Мерзость какая! — брезгливо скривился колдун при виде трясущегося от страха синелицего. -Ладно, накиньте ему на голову мешок — авось, сойдет в темноте...

Вэллария оказалась верна своему слову: ровно в полночь она появилась из крохотного зеркала, заботливо припасенного Оридэмом, — так же, как и накануне... Только в этот раз она держала в руках большой сверток.

— Я не забыла свое обещание, колдун, — произнесла она.

— Я тоже... — спокойно отвечал вероломный противник, не моргнув и глазом. — Вот он... — и подтолкнул к ней существо, лицо которого скрывала мешковина. Заметим, что несчастному заранее вырвали язык, дабы он раньше времени не нарушил планов Оридэма.

— Хорошо... — улыбнулась пришелица.

Ее улыбка не понравилась Белоглазому, но делать было нечего: он и сам блефовал!

Забрав мнимого человека, Вэллария исчезла.

Оставленный ею сверток остался лежать у зеркала.

— Посмотрим, кто кого... — ухмыльнулся колдун, не спеша разворачивая богатую ткань.

Он допускал вероятность того, что Вэллария обманула, но то, что он увидел, заставило его онеметь: прямо на него глядели неживые глаза Тезариуса...

Выронив мертвую голову из рук, Оридэм выскочил из пещеры: он хотел окликнуть своих воинов, хотя и понимал, что им не догнать коварную обманщицу. Но едва он открыл рот, как ночь страшной тяжестью обрушилась на его хребет и через мгновение он упал бездыханным.

— Это тебе за моего брата... — буркнула темнота, принимая очертания хоромона.

Прежде, чем скрыться, великан заглянул в пещерку. Пошевелив носом, он проворно подобрал голову Тезариуса и спрятал ее в сумку, висящую на боку: пригодится...

— Он был славным, мой братец... — пробормотал людоед и, перешагнув через неподвижное тело врага, удивительно беззвучно растаял в ночи...

* * *

* * *

* * *

...Мэрион сильно изменилась с тех пор, как ушел отец Себастьен. Ее веселый смех теперь не звучал под сводами старого Замка, прекратились дерзкие выходки, она замкнулась, стала молчаливой и грустной. Обитатели Замка, вздохнувшие поначалу с облегчением, к удивлению своему вдруг обнаружили, что Рио-проказница нравилась им куда больше, нежели то унылое и бесцветное существо, что часами просиживало на диване в гостиной, бессмысленно листая старые журналы.

— Это пройдет... — говорил доктор Сибелиус, срочно вызванный для консультации. — Пройдет. Время все лечит...Придумайте для нее что-нибудь эдакое, чтобы новые впечатления заглушили прежние — и она расшевелится...

Но все усилия домочадцев пропали втуне: фантазия тетушек не шла дальше коробок со всевозможными сладостями, из-за чего Рио за три дня стали малы любимые шорты. Понятно, что это был пустяк по сравнению со всем остальным, но хорошего настроения это ей не прибавило.

И тогда в дело вступила тяжелая артиллерия в лице Зануды.

— Священника не вернуть, — объявила она сестре. — Но можно попробовать сделать какое-нибудь другое доброе дело...

— Какое? — кисло поинтересовалась Рио.

— Я нашла в книгах один старинный рецепт, — торжественно пояснила сестра, — там объясняется, как можно животное превратить в человека!

— И что? — уныло сморщилась младшая.

— Ну как же? Превратим Хендрю обратно!

Мэрион с сомнением посмотрела на пса, сладко дремавшего среди диванных подушек.

— Не уверена я, что это будет доброе дело... — буркнула она.

Но сестра была непреклонна:

— Собирайся, поедем на Черный рынок. Нужно прикупить кой-чего для волшебного снадобья.

— Не хочу! — заупрямилась было младшенькая, но в конце концов ей пришлось покинуть диван.

Вслед за сестрами увязался и Карапуз.

— Ладно, — нехотя согласилась Зануда, — только, чур, быстро одевайся! И умойся!..

Воодушевленный заманчивой прогулкой, малыш охотно выполнил приказание: и оделся сам, и умылся, даже зубы почистил...Заминка вышла у него лишь только с кроссовками. Он так долго пытался напялить их, что Зануда не выдержала:

— Помоги ему! — велела она сестре.

— У-у! Вот я еще нагибаться должна!... Давай сюда ногу!

— Я одну засунул, а втолая не хочет! — оправдывался Карапуз.

— А ты шнурки развязать не пробовал? — сердито поинтересовалась Рио.

— Не-а... — чистосердечно признался малый.

...Место, прозванное Черным рынком, представляло собой небольшой пятачок, расположенный в кварталах недалеко от Центральной площади, и являвшийся одним из неофициальных достопримечательностей Города.

Здесь и только здесь можно было раздобыть такие полезные вещички, как, например, приворотное зелье, талисман "на удачу", целебные травы и коренья, сушеные жабьи лапки, ухо мертвеца, и прочую ерунду, среди которой попадались иногда весьма занятные предметы. Из-за подобных "сувениров" полиция частенько разгоняла продавцов, но каждый турист считал своим долгом посетить Черный рынок, — и подпольная торговля процветала. Конечно, большинство продавцов и покупателей понимало, что это — всего лишь своего рода игра, атрибут, придающий пряную нотку романтическому и таинственному ореолу Города. Но до Рэга Шеридана не раз доходили сведения, что на Черном рынке можно было приобрести и кое-что похлеще... Особенно, после заката солнца...

Впрочем, до вечера было еще очень далеко, и наша троица лениво слонялась по пятачку, полному затейливых соблазнов. Карапузу, тарахтевшему всю дорогу без умолку, сразу купили леденец на палочке, — чтобы молчал, и хрустальный шар, — чтобы радовался... Рио приглянулась большая посеребренная подкова, а Зануде пришлось изрядно потолкаться среди праздной публики прежде, чем она отыскала то, что ей было нужно.

— Порошок из толченых хамелеонов есть?.. — поинтересовалась она у шустрого опрятного старичка, из карманов у которого торчали аккуратные бумажные пакетики.

— Есть!.. — радостно подтвердил он.

— А трава-перевертыш?..

— Есть! — еще радостней заулыбался продавец. И, что бы ни спрашивала девушка, — все у него было. Такой вот замечательный старичок попался...

— ... а прошлогоднего снега у вас не найдется?.. — встряла в разговор младшенькая.

Зануда хотела одернуть сестру, но в ее интонациях прозвучало что-то от прежней Рио, и она сдержалась.

В конце концов, старшая взяла все необходимое, а напоследок дедок протянул Мэрион махонький замшевый мешочек:

— Я, гляжу, ты — грустная... Возьми вот подарочек...

— Это чего? — подозрительно сощурилась девочка.

— Смех тьетлей... — пояснил дедуля. Вспомнив дядюшкины байки, Мэрион тут же потянулась за мешочком. Но хитрый дед проворно отдернул руку назад:

— Совсем даром — нельзя!

— А не "совсем даром" — это сколько? — недовольно усмехнулась Зануда, видя, как обиженно задрожали губы у сестренки.

— Двадцать монет... — нахально заявил старикан.

— Нет уж, спасибо! — решительно отказалась девушка. Названная сумма намного превышала то, что они уже успели потратить. Но Мэрион взглянула на нее умоляюще, — Зануда вздохнула и стала торговаться.

Уже уходя, они заметили мальчишку с круглой стеклянной посудиной в руках, полной воды.

— Что это у тебя? — заинтересовалась Рио. На дне банки распластался невзрачный пучеглазый "бычок", украшенный страшноватого вида плавниками и наростами.

— Золотая рыбка... — гордо отвечал хозяин.

— Кто-кто?.. — рассмеялась девочка. — Да брось заливать!..

Но мальчишка лишь длинно сплюнул себе под ноги и презрительно отвернулся.

— Хочу лыбку!.. — очнулся вдруг Карапуз, к тому времени расправившийся с леденцом.

— Купи — и пойдем отсюда, пока он нас не разорил до конца! — прошипела Мэрион сестре, затравленно оглядываясь в поисках нового леденца.

Юный продавец оказался нежадным и, дав ему мелкую монетку, девицы всучили братцу банку с водяным уродцем, после чего наша троица отправилась восвояси.

Дома они тотчас приступили к изготовлению волшебного снадобья.

Как назло, в Кухне в тот час оказалась куча народу: тетке Миранде приснился ночью страшный сон, и она без устали пересказывала его всем желающим. Слушатели пили чай, ахали, цокали языками, повторяли: ".. ах, какой ужас!..." или "...не может быть!.."... Страшный сон сидел тут же за столом и важно кивал головой: да, мол, все так и было...

Кончилось тем, что приготовленный сестрами отвар случайно выпил дядя Винки.

— Кошмар! — тихо ужаснулась Зануда, обнаружив, что ее труды пропали даром. — Что теперь будет?!

Мэрион захихикала.

— Надо немедленно сказать ему об этом! — решила старшая.

— Гм... — отвела глазки в сторону Мэрион. — Ну, пойди и скажи... А я пока поищу бомбоубежище...

— Маленькие ведьмы!! — завопил дядюшка, узнав, что его здоровье, возможно, подверглось страшному риску, и прытью помчался к телефону вызывать себе "Скорую".

Приехавший врач не нашел никаких признаков смертельного заболевания, но по настоянию пациента измерил ему давление, промыл желудок и проделал еще кое-какие несложные манипуляции, — безболезненные, но достаточно неприятные.

Все это время Зануда себе места не находила, а Мэрион, напротив, была очень даже довольна: пускай Хендря и останется пока собакой, зато как дядюшке-то насолили!..

Понемногу суматоха, вызванная досадным происшествием, улеглась, дядюшка тоже успокоился, и жизнь в Замке потекла своим чередом.

Но к ужину дядя Винки не вышел.

Орфа, которую послали за ним, вернулась крайне озадаченная.

— Уж не знаю, как и сказать, — заявила она, — только это баловство почище прочего будет...

Под "баловством" она подразумевала затею сестер с волшебным отваром.

Зануда и Мэрион выразительно поглядели друг на друга, после чего младшенькая незаметно улизнула из-за стола и забаррикадировалась в своей комнате. Старшая героически осталась на месте.

— Да что случилось-то? — спросила Бабушка. Верная своим привычкам, она восседала во главе стола, — спиной к двери. — Что?..

Ответом ей была внезапно наступившая тишина. По застывшим лицам присутствующих, бабуля поняла, что дело неладно. Кряхтя, она медленно оборотилась к входу в гостиную.

Там, едва помещаясь в проеме, стоял на задних лапах толстенный клыкастый кабан. Рыжие бакенбарды, трубка и любимый домашний дядюшкин халат не оставляли никаких сомнений — отвар подействовал. Только наоборот...

Нимало не смутившись произведенным эффектом, дядюшка-кабан прошествовал на свое место. Как раз между теткой Люсильдой и теткой Мирандой. Те шарахнулись в разные стороны.

— В чем дело? — удивленно спросил дядюшка, заправляя салфетку.

Присутствующие хранили молчание...

Кабан хмыкнул и принялся за еду. Остальные, застыв, наблюдали, как он ловко орудует ножом и вилкой. Только опустошив тарелку и блаженно откинувшись на спинку стула, дядюшка обратил, наконец, внимание на странные лица сотрапезников.

Внимательно посмотрев по сторонам, дядя Винки аккуратно помахал лапой перед носом окаменевшей тетки Люсильды. Она не шевельнулась. Даже не моргнула... Просто молча рухнула в обморок как сбитая кегля. Чрезвычайно заинтересовавшись сим обстоятельством, дядюшка проделал то же самое с другой соседкой. Удовлетворенный результатом, он сунул в рот незажженую трубку и сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Бьюсь об заклад, это проделки Мэрион! Верно, она откопала где-нибудь голову Медузы Горгоны...

— Кузен, — хрипло произнес Папа, очнувшись, — посмотрите на себя в зеркало...

Его голос прозвучал столь зловеще, что дядюшка тотчас поднялся и подошел к стене:

— Ну?.. — недоуменно переспросил он, глядя на свое отражение. Гладкая серебристая поверхность явила удивленным зрителям абсолютно нормальную картинку.

— Может, у нас что-то с глазами? — осторожно предположила Мама.

— Вполне возможно, — любезно отозвался кабан, — особенно, если любимая дочечка вам чего-нибудь подсыпала...

— Нет, — авторитетно возразила тетка Жоржетта, — зрительные галлюцинации не могут быть совершенно одинаковыми.

В молодости тетка преподавала психиатрию в одном крупном учебном заведении.

Дядюшка, все еще не понимая причины столь странного поведения домочадцев, спокойно раскурил трубочку.

— Милочка, — обратилась тетка Жоржетта к Коре Амстьен, сидевшей рядом, — вы ведь тоже видите эти клыки, эту грубую шерсть на мор... простите, на лице господина Винсента?..

Кора тупо кивнула в ответ, не сводя глаз с дядюшки. Жоржетта продолжила детальное перечисление новообретенных дядюшкиных достоинств. Народ понемногу зашевелился. Молчаливое оцепенение сменилось тихим возбужденным гулом.

— Постойте-ка, дорогуша, — нахмурился дядя Винки, начиная что-то улавливать, — это вы про меня речь ведете?!

— Про тебя! — неожиданно пробасила Дуния и негодующе указала перстом в сторону Бабушки: — У этой старой женщины порядка нет в жилище! Усадить за один стол воина и свинью!..

— Какую такую свинью?.. — начиная закипать, переспросил дядюшка. Рыжая шерсть на его загривке встала дыбом.

— Видите ли, дорогой кузен, — встряла тетка Люсильда, — ваш образ... э-э... несколько изменился... Хотя в зеркале этого и не видно... — и виновато улыбнулась.

Дядя Винки снова посмотрел на себя.

— Что за чушь вы вечно несете! — с сердцем отвечал он. — Глупая гусыня!..

— Напялил кабанью личину — и дерзишь женщине? — Дуния приподнялась со своего места. — Воистину: твое теперешнее обличье — тебе по духу твоему!

Дядюшка в ответ ощетинился и, забыв о безопасности, прохрюкал какую-то несусветную дерзость. Дуния молча достала топор.

— Прошу тебя, солнышко, не надо!! — засуетился Дедушка, хватая любимую за руки.

— Ладно, — после долгих уговоров сдалась воительница. — Заколю его ближе к зиме...Пусть пока вес нагуляет...

После этой недвусмысленной угрозы дядя Винки поспешно ретировался к себе.

* * *

* * *

* * *

* * *

... Осада Города Людей продолжалась вот уже месяц. Запасы воды и провизии позволяли его жителям продержаться еще с полгода, а то и больше. Торговые корабли купцов Заморья под прикрытием военных сил дружественных заморских племен за редким исключением благополучно пробирались в гавани Акры — и те, кому удавалось достичь причалов Убежища, богатели в одночасье, поскольку королевским распоряжением казна обеспечивала закупку продовольствия и всего необходимого впрок. Магический щит надежно прикрывал Акру с Севера, с моря ее охраняла дружина воздушных стрелков и военный флот.

Казалось, враг останется ни с чем: нашествие погубило урожай, часть сухопутной армии и почти все селения, но большинство жителей успело укрыться за стенами Города, другие воспользовались "перекатами" или ушли в горы. Растерянность первых дней необъявленной войны сменилась надеждой на лучшее: спешно созванное ополчение наскоро обучалось приемам боевой магии и обращению с оружием, Легион Теней значительно пополнился за счет погибших воинов, — и Совет Девяти начал разрабатывать планы контрнаступления...

Ничего этого не ведал Гилленхарт, окольными тропами пробиравшийся в Город. Он не присягал на верность Королеве, — его дружина была уничтожена раньше, чем закончился испытательный срок новобранца, — да и вообще весь этот мир был ему чужим, но верность своему племени, а главное — стремление вернуться домой, гнали его вперед.

Но неожиданно перед ним встала неодолимая преграда...

Он долго отсиживался в лесу, прежде чем решился переправиться через реку. Ближайший отряд Белоглазых находился неподалеку — и справа, и слева, — он определил это по восходящим к небу дымкам костров. Их разведчики шныряли повсюду, но другого выхода не было: рано или поздно его все равно обнаружили бы, вздумай он и дальше отсиживаться.

Местечко, которое он облюбовал для осуществления своих планов, подходило как нельзя лучше: между опушкой и рекой было совсем малое расстояние, прикрытое кустами, противоположный берег представлял собою узкую полоску песчаного пляжа, а дальше вплоть до самого побережья шли холмы. Брода он не нашел, но течение в этом месте было слабым, — вполне можно перебраться вплавь.

Держа коня за повод, он вступил в воду. Вокруг все было спокойно. Вздохнув, он перекрестился и осторожно двинулся вперед, конь покорно последовал за ним, раздувая ноздри и недоверчиво пофыркивая.

— Тише... — ласково просил Юстэс. — Тише, дружище...

Они благополучно достигли противоположного берега, и тут-то перед ними и встала невидимая стена. Битый час промучившись в поисках лазейки, Гилленхарт чуть не заплакал с досады: башни Города видны были как на ладони!.. Он догадался, конечно, что это Люди выставили защиту, но что же делать ему?..

Между тем, прошел день, наступил вечер. Юстэс решил вернуться обратно: там хотя бы можно спрятаться в лесу, здесь же он был весь на виду. Обратный путь дался труднее, — конь почему-то сильно упрямился. Едва выбравшись на сушу, Гилленхарт превратил его обратно в кость, злясь на себя, что не додумался до этого раньше. Управившись с непокорным жеребцом, юноша опрометью бросился в лес, стремясь найти убежище до того, как окончательно стемнеет. И вовремя: едва он скрылся, как показался конный разъезд — патруль Белоглазых, пять или шесть воинов, проехал вдоль реки, не заметив его.

Поразмыслив, Юстэс решил устроиться в развилке огромного дерева. Одежда, которую он во время безуспешной переправы приторочил в мешке к седлу, почти не промокла. Он оделся, из плаща устроил на дереве что-то вроде гнезда. Его мучил голод, но усталость, усугубляемая неудачей, пересилила и, пристроив рядом с собою меч, он впал в оцепенение, лишь отдаленно похожее на сон.

Беглец боялся быть застигнутым врасплох разведчиками неприятеля, но опасность пришла совсем с другой стороны. Едва зажглись на небе первые звезды, как он услышал странный шум. Сверху спланировал темный вытянутый силуэт. По его очертаниям, юноша догадался, что это скиссор...

Неловко приземлившись, хищник подполз к соседнему дереву, и полез по его стволу: ни дать, ни взять — огромный кузнечик! Его медленные, неуклюжие движения вселили ужас в закаленное сердце молодого рыцаря: ему уже доводилось видеть, как играючи расправляются эти чудовища со своими противниками... Затаив дыхание, юноша замер, стараясь слиться с деревом, на котором находилось его "гнездо".

Сосредоточившись, насколько позволяло его положение, Юстэс замедлил сердцебиение, пока оно не прекратилось совсем... "Биение твоего пульса, — оно такое громкое... Намного громче, чем кажется неискушенному уху. Твари, что охотятся за живущими, услышат его за тридевять земель ... Кровь твоя бежит по венам, — они это слышат, чуют тепло твоего живого тела, — остуди его, останови теченье рек своих... Выдохни остатний раз — и пей воздух всеми порами своими, пусть кожные покровы твои позаботятся о тебе: представь, что растворяешься в воздухе, насыщаешься им, только не втягивай его внутрь! — ибо они услышат дыхание твое... Закрой глаза, — многие способны ощущать силу взгляда...Представь себя камнем, землей, травой — и враг не заметит тебя... Все — в силе мысли твоей и духа..." Так говорил покойный Радисвет, обучая новичка азам боевой магии. Это было первое, чему научил он его, — искусство маскировки...

Закрыв глаза, юноша "перевоплотился" в дерево, — за время долгих скитаний, он отменно выучил этот урок. Явственно ощутил, как кожа превратилась в кору, руки обросли листьями...

Тварь медленно поводила огромными усищами, ворочая длинной овальной башкой из стороны в сторону. Юноша видел внутренним зрением, как шевелятся ее жвала, мерно вздымаются и опадают кожные наросты по бокам, — ей-то незачем было таиться! — справиться в открытом бою с этим чудовищем мог разве что дракон...

Усилием воли юноша погасил видение. "Меня здесь нет... Нет... Я не существую... Есть лес... есть ночь... дерево..."

Его выдал запах. Этому старый воин не учил...

Спружинив всеми шестью лапами, скиссор с пронзительным клекотом стремительно бросился на беззащитную жертву, ломая молодые деревца и ветви, попавшиеся на пути. Его желтые горящие глаза вдруг оказались прямо перед лицом затаившегося человека. Юстэс даже подумать ничего не успел: рука сама схватила лежащий рядом меч, и металл по самую рукоять вошел в брюхо скиссора — прямо, а потом вверх и вниз... В прошлой жизни у него тоже были отменные учителя.

Хищник содрогнулся всем телом, его горячее дыхание обожгло лицо человека. Заверещав от боли и ярости, он впился стальными когтями в плечи обидчика и ударил его клювом, целясь в голову. Уворачиваясь, Гилленхарт невольно выпустил скользкую от крови противника рукоять меча. Из-за его резкого движения, скиссор потерял опору, и они с шумом рухнули вниз. Удар о землю был столь силен, что чудовище упустило его из когтей. Юстэса отбросило в сторону. Повинуясь инстинкту самосохранения, он тут же сгоряча поднялся на ноги — монстр лежал на спине, конвульсивно шевеля лапами и пытаясь перевернуться. Человек вытащил из ножен кинжал и, шатаясь, двинулся вперед. Кровь из рассеченной брови заливала ему глаза, ноги не слушались, все вокруг — темные деревья, клочки неба в просветах между ветвями, мутные звезды, — плясало и раздваивалось, но он упрямо шел навстречу возможной гибели, движимый первобытной ненавистью. Приблизившись, он двумя руками схватил оружие и замахнулся, что было сил. Но в глазах поверженного врага отразилась такая человечья тоска и страх, что, забыв о безопасности, юноша опустил кинжал.

— Вставай! — заорал он. — Вставай! Сразись со мной!! — и тут же жестоко поплатился за свое милосердие.

Коварная тварь, изловчившись, когтями пригвоздила его ступню к земле, пронзив ее насквозь, и тут же легко перевернулась. Растопырив огромные крылья, скиссор закричал, — его внутренности темными жгутами торчали из распоротого брюха, — но в этом крике было торжество победителя. Огромной глыбой он навис над человеком — таким крошечным, таким слабым! — и замахнулся клювом, чтобы нанести ему последний удар... В руке человека сверкнула сталь и кинжал вонзился прямо в надвигающееся желтое око чудовища.

Скиссор рухнул как подкошенный, чудом не придавив собой поединщика. Вытянулся — и замер, мертвый... Человек упал рядом с ним.

Утром взошедшее солнце нежными лучами осветило место страшной битвы: истоптанная земля, изломанные кусты и деревья, — и два неподвижных тела. Одно — огромное, переливающееся всеми оттенками зеленого и серого, другое, маленькое, — словно кусок ветоши, темное и грязное...

Очнувшись, Гилленхарт со стоном приподнялся и сел, хватаясь за траву. Перед глазами вспыхивали и бешено вращались огромные огненные колеса. Оглядевшись, он медленно подполз к убитому чудовищу и вытащил из его трупа свой кинжал. Привалившись к остывшему плечу противника, он долго не мог отдышаться. Потом отыскал меч и, примерившись, рубанул по крылу скиссора: он слышал от бывалых вояк, что лучшие щиты делают именно из кожистых крыльев этих чудовищ. Выкроив подходящий кусок, он вырезал кинжалом на внутренней стороне захват для руки. Примерился... Вроде получилось удобно.

Это отняло у него все силы. Бросив оружие, он лег. Сырая, еще не нагревшаяся земля, так хорошо пахнувшая травой, приятно холодила смертельно утомленное тело. Ему вдруг захотелось слиться с ней, стать единым целым... Он лег на спину, раскинувшись. Вверху проплывали легкие белоснежные облака, — захотелось улететь вместе с ними...

Он не знал, сколько прошло времени, прежде чем он заставил себя пошевелиться. Молодость и присущая каждому живому существу жажда жизни взяли верх над минутной слабостью и, перевернувшись на живот, он пополз к реке...

Прошла вечность, пока его пальцы ощутили влажный песок. Встав на четвереньки, он заполз на мелководье, опустил голову и, задыхаясь, все пил и пил, и никак не мог напиться... Внезапно, он почувствовал, что кто-то смотрит на него. Продолжая лакать воду, он осторожно нащупал кинжал и, когда пальцы сжали прохладный металл, резко развернулся и вскочил. Но боль в раненой ноге швырнула его обратно в воду.

Туча брызг поднялась над ним, и сквозь сверкающую пелену он увидел на берегу всадника.

Женщина, одетая в белое, восседала на прекрасном белоснежном коне. Из-под головного покрывала цвета снега, выбивались длинные золотые локоны; спускаясь до колен всадницы, они переплетались с лохматой гривой коня. Ее облик казался воздушным и каким-то прозрачным, но темные глаза смотрели строго, царственно прямой стан опоясывал меч, а в руках, сжимающих поводья, чувствовалась скрытая сила.

Юстэс медленно поднялся и, забыв о боли, приблизился к ней.

Ему хватило одного краткого мига, чтобы увидеть: незнакомка была прекрасна, точно божество, сошедшее с небес. Но ее красота, вынуждая учащенно биться сердце, не вызывала плотского волнения — она заставляла преклоняться, подчиняться, забыв о собственной воле, — и человек благоговейно опустился на колени...

Она же смотрела на него сверху вниз, и если бы он в тот момент осмелился заглянуть ей в глаза, то поразился бы странной смеси жестокости, радости и печали.

Не говоря ни слова, она знаком велела ему следовать за собой. Хромая, он потащился следом, не думая, куда и зачем они идут...

В одном месте на берегу перед ними возникло зеленоватое свечение: воздух словно бы сгустился и пульсировал. Юстэсу уже доводилось видеть подобное, — это был "перекат". Всадница приглашающим жестом указала ему на переход, и он покорно починился ее молчаливому приказу.

... Когда человек исчез, женщина достала из складок одежды песочные часы, где за толстым стеклом медленно порхали светящиеся снежинки. Несколько дней назад она забрала эту стекляшку у Тезариуса. Демон на свое несчастье встретился ей на узкой тропинке ведущей от Драконьих скал к побережью...

— Слышала, ты послал человека, пришедшего Извне, убить меня?.. — ласково спросила она тогда у чернодела, прежде чем обнажить меч.

Тезариус лишь презрительно усмехнулся в ответ.

Но напрасно он улыбался: магия Древних оказалась сильнее его колдовства, — ведь Высшие открыли бывшим рабам лишь малую толику своего Знания... Да и меч, омытый кровью дракона, которая сама по себе — смертельный яд для Темных, — знал свое дело.

— Времени осталось мало... — прошептала женщина, глядя на танец снежинок. — Тут я ничего уж не сумею изменить. Но он успеет... Он должен успеть.

* * *

* * *

* * *

... На следующий день отца Себастьена провожали в последний путь. Он не раз говаривал, что хотел бы покоиться на Холмах, и магистрат распорядился исполнить последнюю волю покойного.

Обитатели Замка — не взяли только дядюшку Винки — прибыли в маленькую церквушку на Холмах к десяти утра. Там уже собралась добрая половина Города.

Закрытый гроб стоял на специальном возвышении возле алтаря.

Мэрион вместе с остальными примостилась на деревянной скамье. Сквозь открытые окна лилась утренняя прохладная свежесть, в саду мирно жужжали пчелы, и ей казалось совершенно немыслимым, что ее друг больше никогда не увидит этого неба, этого сада, этих полей, убегающих в Долину тропинок....

В углу негромко заговорил орган. Светлые и печальные аккорды неторопливо потекли над садом, растворяясь в небесной синеве.

— ... нагими и босыми приходим мы в этот мир, — и уходим, ничего не взяв с собою... Сотворенные из праха — в прах обратимся...И чем же измерить тогда этот путь, — путь от рождения до кончины? Лишь тем, что мы оставим после себя. Но города, построенные нами, занесут пески, засеянные поля — пожрет саранча или засуха, накопленные богатства — растратят наследники, мудрость, собираемую по крупицам, — уничтожит время... Великие горы, могучие реки — и те исчезают бесследно, так что же остается после нас? Только память. Память сердца. Связующая серебряная нить между живущими и ушедшим... Память о той любви, что он дарил при жизни. Так дарите же ближним любовь, — любовь истинную! Ту, что долготерпит и милосердствует, не завидует и не превозносится, не гордится и не бесчинствует, не раздражается и не мыслит зла, ту, что радуется истине, все покрывает, всему верит, всему надеется и все переносит, и которая никогда — никогда! — не перестает быть...

Под тихие звуки органа гроб подняли на руки и он поплыл к выходу. В углу сада была приготовлена могила — ровный темный прямоугольник, рядом — аккуратно снятый слой дерна...

Одним из последних к растущему могильному холмику подошел Макс Линд.

— ...прощай, брат Або... — негромко произнес он, — Упокойся с миром, ибо то, что должно было, — ты сделал. Прощай же теперь...

Мэрион, стоявшая неподалеку, не слышала его слов. Она думала о своем...

Когда стали расходиться, Бабушка пожелала отправиться в Город пешком — вниз с Холмов через сады. Внучка увязалась за ней.

Держась за руки, они молча шли по тропинке. Пахло молоком и сеном, летали стрекозы, над розовым клевером гудели тяжелые полосатые шмели.

— Мне хорошо идти с тобою вот так... — вздохнув, сказала девочка. — А тебе?..

— И мне...

— А ты боишься умереть?

Бабушка отрицательно покачала головой.

— А я — боюсь... — серьезно сказала Мэрион. — Наверно, когда стану старая, как ты — тоже не буду бояться. Только это будет не скоро... Знаешь, что? — и остановившись, она просительно заглянула старухе в глаза. — Когда будешь на небесах, — не забывай меня, ладно? Обещаешь?

— Обещаю...

И на душе у обеих стало хорошо и покойно. Особенно у Мэрион, ибо она поняла сегодня: провожая ушедшего, печалишься потому, что на свете стало меньше любящих тебя. Но ее бабуля будет любить вечно...

* * *

* * *

* * *

*

...Имя предателя так и не узнают... Склады продовольствия загорелись одновременно в разных концах Города, — пылали жарко и весело, будто деревянные, хотя строили их в свое время из камня... Спасти ничего не удалось. Не успели осажденные осознать, чем грозит потеря запасов, как из Гаваней пришла новая весть: торговых кораблей союзников больше не будет. Чья-то злая воля прикрыла Город с моря мощной силовой завесой, преодолеть которую они не могли. Призрак голодной смерти замаячил над стенами обреченного города.

— У нас не особенно богатый выбор... — подводя итог экстренному заседанию Совета Девяти, сказал Абигайл. — Сдаться или умереть...

— Или подождать... — возразил кто-то. — Возможно, жрецам Храма удастся найти средство против морской блокады города.

— Сражаться нам все равно придется, — устало отвечал Абигайл. — Энергетическая защита города напрямую зависит от самих жителей, ведь защитное поле подпитывается их жизненной силой. И в хорошие-то времена создание силового поля чревато истощением организма, а представьте, что начнется голод?.. В нашем распоряжении от силы — неделя...

— Тогда будем драться! — запальчиво выкрикнул чей-то молодой голос. Его поддержали еще несколько.

— Тише! — Абигайл поднял правую руку, призывая к порядку. — Умереть всегда успеете... — сварливо добавил он. — Сейчас расходитесь и принимайтесь за свои прямые обязанности. Тем из вас, кто получил под начало определенную часть города, надлежит теперь заняться усилением дисциплины и безопасности: наберите себе помощников из числа самых преданных и уважаемых горожан, — пусть следят за порядком на улицах, пресекают ненужные слухи и разговоры, распределяют остатки продовольствия и воды. Помните: ваша задача не допустить мародерства и паники! Организуйте подготовку на тот случай, если враг прорвется в город: засады лучников на крышах, перегородите заставами улицы, укрепите их мешками с песком и камнями... Не хватит камня из мостовых, разберите дома, какие похуже, — жильцы пусть поживут пока у соседей. Когда все образуется, устроим им новые жилища за счет казны, а нет... Ну, так и не нужно будет ничего... Остальным — заняться охраной стен и ополчением...

Отдав подробные распоряжения, старик отпустил соратников восвояси.

Тайная комната опустела. От стены неслышно отделилась маленькая хрупкая фигура. Абигайл нахмурился, но поднялся из-за стола, где сидел перед тем, задумавшись, и почтительно склонил голову:

— Ваше Величество...

— Значит, — продолжая предыдущий разговор, молвила Чара, — у нас еще неделя...

— Я на это надеюсь... — сухо подтвердил Абигайл и запальчиво вскинул голову, точно молодой петушок, собирающийся клюнуть. — Как вы проникли сюда?..

— Я — Королева! — с достоинством напомнила женщина.

Сказано это было таким тоном, что старому советнику пришлось воздержаться от дальнейших замечаний. Поспешно отвернувшись, чтобы повелительница не заметила недовольства на его лице, старик прошел в угол, где на мраморном столике стоял тяжелый темный кувшин. Наполнив вином два высоких кубка, он почтительно преподнес один Королеве:

— Вино из Адмара... Теперь уж нескоро доведется попробовать такого. Виноградники Долины погибли...— и грустно добавил: — Долго растить лозу, тяжело ухаживать за ней, — но обратить годы труда в пепел не стоит и мгновения...

— Об этом я и пришла поговорить с тобой... Наш виноградник — это наши дети. У меня плохие предчувствия, советник... — и она посмотрела ему прямо в глаза. — Мы должны спасти их любой ценой. Пусть соберут, кого смогут, в Храме... Оттуда переправим их в надежное место, где приготовлен уже корабль...

— Сделать это тайно не получится... — угрюмо заметил советник. — Тут же поползут слухи и пересуды.

— Да, — спокойно согласилась Чара. — Но решат, что мы просто хотим укрыть детей за стенами Храма на случай штурма. Все знают, что там сохранились еще малые запасы пищи и воды, а потому это не вызовет подозрений...

— Не все согласятся расстаться со своими детьми...

— Наверное... — эхом откликнулась Королева. — Но все равно: никто из родных не должен знать, что будет дальше... Ни единая душа, кроме меня и тех, кто будет сопровождать детей на корабль... Их имена я назову в самый последний момент.

Потом она надолго задумалась, глядя куда-то в пространство перед собой, а после упрямо проговорила:

— Не искоренить им рода человеческого... Так приступай немедля! Жрецы Храма помогут тебе.

Абигайл склонил голову — куда с большим почтением, нежели раньше:

— Все будет исполнено, повелительница...

Кирия, змеей крутившаяся вокруг Тайной комнаты, так и не смогла заползти внутрь: канувшие в Лету безвестные строители из Вальгессты знали свое дело. Ничего не вызнав, ведьма спряталась в укромном уголке, достала из кармана маленькое зеркальце и прошептала заклинание.

— Ты мне нужна... — без долгих предисловий сообщило зеркало, выслушав ее несвязные сбивчивые оправдания. — Лети немедленно!

Спрятав зеркальце, Кирия тотчас оборотилась в птицу и торопливо покинула свое убежище...

* * *

* * *

* * *

*

На подходе к Городу Гилленхарту встретился маленький отряд ополченцев. Голодные и усталые люди скорее всего не стали бы долго церемониться с дикого вида оборванцем, — поди, разбери, что на уме у бродяги, да и человек ли он вообще?.. Но один из них, пристально вглядевшись в заросшее, испорченное шрамами лицо юного рыцаря, неожиданно воскликнул:

— Чудной! Ты ли это?!

— Певец?.. — в свою очередь изумился Юстэс. Он-то давно зачислил друга в число без вести сгинувших. Впрочем, так же думал о нем и агил.

Поручившись за приятеля головой, агил провел юношу в Город. В тот же вечер он был зачислен в ряды ополченцев.

— Хорошие воины у нас, конечно, наперечет, — сварливо заметил командир, критически разглядывая донельзя изможденного новичка, — но не настолько, чтобы принимать на службу живых мертвецов... И что у тебя с ногой?..

Левая нога юноши сильно распухла и болела невыносимо. Ступню, где застряли когти скиссора, разнесло до невозможных размеров и опухоль дошла почти до колена.

— Веди его к знахарке!.. — приказал старшой агилу. — Иначе толку с него не будет...

Знахарка — маленькая, сухонькая женщина, похожая на мышку, — проворно уложила юношу на длинный деревянный стол, цепкими тонкими пальчиками ощупала израненную конечность, неодобрительно покачивая головой. После достала маленькую скляночку и тщательно смазала раны, оставленные хищником, прозрачной, дурно пахнущей мазью.

Спустя минуту Юстэс заорал благим матом: ногу словно окунули в жидкий огонь!

— Держи его... — деловито приказала врачевательница, — а то убежит...

Пришлось агилу вцепиться изо всех сил в руку больного, а знахарка принялась вытаскивать из живой плоти осколки когтей, — под действием снадобья они сами вылезли наружу.

— Редко кто из его лап живым уходил, — заметила она, с любопытством разглядывая острые темные осколки с зазубринами. — Повезло тебе, парень...

— Да... — сквозь зубы проскрипел Юстэс. — Я — везучий.

Она стала втирать в опухшую ногу мазь из другой склянки. Юстэс почувствовал, как огонь, пожирающий его тело, сменяется ощущением прохлады. Покончив с ногой, знахарка осмотрела его лицо.

— Тут я тебе не помогу... — заявила она. — Уже все зарубцевалось. Если хочешь снова стать красавцем, — иди к колдунам. Хотя, твоя суженая тебя и такого любить будет — сердце у тебя чистое...

— Нет у меня суженой... — отчего-то смутился парень.

— Ну, так будет... — небрежно отмахнулась лекарка.

Агил подставил другу плечо и бережно обняв, вывел за порог.

* * *

* * *

* * *

Безрадостный тревожный рассвет занялся над притихшим городом. Изуродованная рубцами земляных валов и шрамами развороченных мостовых, Акра совсем не была похожа на себя прежнюю: веселую, надменную и беззаботную.

Вэллария медленно ехала по пустынным улицам. Она тоже изменилась: легкие, едва заметные морщинки между бровями, синева усталости под глазами, чуть припухшие веки, — и жесткий, пронзительный взгляд, так не вяжущийся с ее прекрасным, нежным лицом. Отпустив поводья, она казалась всецело погруженной в свои думы. Великолепный белоснежный конь — предмет зависти лошадников всего полуострова, брел, казалось, сам по себе: то останавливаясь, где ему вздумается, то вновь продолжая путь, и звонкое цоканье его подков лишь усугубляло настороженную тишину спящих улиц. Слепые глазницы темных окон угрюмо смотрели им вслед.

Усталый ночной патруль перегородил дорогу одинокой всаднице, но тут же почтительно расступился, едва она откинула с головы накидку, скрывавшую лицо.

— Вечного солнца тебе, о Светлая!.. — хором приветствовали воины.

— Вечного солнца! — эхом откликнулась волшебница. Серенькая невзрачная птица, сидевшая на ее плече встрепенулась и запищала.

— Спокойно, Кирия... — тихо приказала Вэллария и птица тотчас угомонилась.

Покружив по городу, они вскоре оказались у Темной Башни.

Мрачное сооружение располагалось на холме — вдали от городских построек, но в пределах защитного кольца внешних стен. Вэллария тяжело вздохнула. Ее черты на мгновение исказила нервная судорога, словно нечто страшило ее. Но она быстро справилась с собой, и ее лицо приобрело упрямое и решительное выражение. Сняв с плеча птицу, она приказала ей:

— Лети и скажи ему, что все готово...

-Я не хочу! — захныкала Кирия. — Я погибну там! Или останусь навсегда...

— Нет, — жестко возразила волшебница, — я вызволю тебя обратно, ты же знаешь...

— Я боюсь! — заупрямилась ведьмочка. — Там ... там страшно... И — холодно... И... там просто ужасно! Ну, почему ты посылаешь меня? — ее голос зазвучал по-детски обиженно и беззащитно. — Я — глупая, слабая... Я ничего не соображаю! У тебя самой все получилось бы гораздо лучше! — льстиво прибавила она. — Ты такая сильная и всемогущая!..

Тонкие пальцы Вэлларии больно сжали птичьи лапы:

— Замолчи! -прошипела она. — Я — не могу, ведь ты же не вытащишь меня оттуда! Я тысячу раз объясняла тебе это! Так же как и то, что с тобой ничего не случится, если ты перестанешь ныть и будешь выполнять мои указания... Лети же, и помни — все будет хорошо!..

Кирия расправила крылья и тяжело поднялась в воздух. Медленно набирая высоту, она полетела по направлению к Башне.

Заклятое место на деле представляло собой темный гудящий столб плотного воздуха, диаметром около десяти локтей, — что-то вроде вечного, идеальной формы воздушного смерча, уходящего высоко в небо. Приблизившись, можно было заметить, что этот столб вращается. Местные смельчаки частенько развлекались тем, что бросали в Башню камни — те, что долетали, исчезали бесследно. Порой, вокруг Башни Забвения возникал бешеный воздушный круговорот — и горе тогда тому, кто находился слишком близко! — вырваться из его притяжения было невозможно.

Кое-где в воздушных завихрениях образовывались просветы, не видимые простым глазом. К одному-то из них и направлялась теперь Кирия.

Ловко лавируя в потоках восходящего воздуха, она улучила момент и проворно ввинтилась в туманную мякоть Башни. Теперь ей было легче: внутри круговорот воздуха был гораздо медленнее, точно время здесь текло по-другому. Да так оно, видимо, и было...

Трепеща от страха, птица чуть прикрыла глаза, пытаясь сосредоточиться, как учила могущественная наставница. Там, снаружи, ее повелительница проделала то же самое.

"Я с тобой..." — услышала Кирия внутренний голос. "Я — это ты... Ты — мои глаза и уши..." — и посланница тотчас потеряла ощущение собственного "я", словно бы вообще перестав существовать. Теперь она — великая волшебница, — дочерь древней, почти исчезнувшей, гордой и великой расы, во имя спасения которой была готова на все. Даже на переход в небытие...

Вновь открыв глаза, Кирия-Вэллария осмотрелась. Светящаяся туманная пустота медленно вращалась вокруг нее. Постепенно в этой пустоте стало вырисовываться искаженное вращением размытое подобие громадного человеческого лица.

— Ты ссс-снова пришшшш...лла-аа — лязгающим шепотом заговорила Пустота, словно где-то далеко ударили в медный щит и отголоски этого удара превратились в слова.

— Да, — отвечала Вэллария, и птица послушно повторяла ее слова. — Пришла, согласно нашему уговору...

— Й-аа не пом-м-м-ню-ююю... — безразлично откликнулась Темная башня.

Там, снаружи, Вэллария коротко и жестко рассмеялась. Птица тотчас послушно откликнулась горловым клекотом, — словно стеклянные бусинки рассыпала.

— Дряхлый, выживший из ума старикашка! — презрительно воскликнула волшебница, и птица повторила ее слова. — Твое нынешнее существование — воистину ужасно! Но мне не жаль тебя. Ты получил по заслугам, Ахайя...

Едва птица, повторяя за ней, произнесла это имя, как очертания лица внутри Башни приобрели более четкие контуры.

— Ме-ееня-я так зва-а-лиии...— прошелестела Пустота.

— Тебя снова будут так называть... — пообещала волшебница, и достала из-под плаща прозрачный, по виду стеклянный, шар, внутри которого дымилось светящееся облачко. — Это души людей Извне... — сказала она, вытянув руку держащую шар, по направлению к Башне. — Настоящие...Ты получишь их и снова станешь быть. Но взамен, кроме гибели Рода Людского, я хочу и твое могущество. Камень, в котором ты сохранил свои знания, перед тем, как развоплотиться... Где он?

— Здес-сссь... — равнодушно ответила Пустота. И в самом центре вращения постепенно проявился бесформенный темный сгусток. Вращаясь, он приобретал все более четкие формы, его грани слегка замерцали. Птица захлопала крыльями и вцепилась в него когтями.

— Неси камень сюда! — мысленно приказала ей Вэллария, возвращаясь к действительности. Кирия, неожиданно лишившись внутренней поддержки, испуганно затрепетала, едва не выронив добычу. Усилием воли Вэллария потянула свою маленькую помощницу наружу. — Только упусти камень! — сурово пообещала она ей. — И останешься там навсегда!..

Но Башня не собиралась так легко выпустить на волю свою гостью. Вэллария изо всех сил боролась с притяжением воздушного вихря: на ее лбу вздулись жилы, лицо покрылось мелкими бисеринками пота, она вся дрожала от напряжения неравной борьбы, — а внутри крохотная птичка, изнемогая от тяжести Камня, пыталась пробиться сквозь плотную завесу темного ледяного тумана, норовившего поглотить ее. Но, в конце концов, воля волшебницы победила — и полумертвая Кирия выбралась наружу. Оказавшись на свободе, она бешено замахала крыльями, движимая не столько силою мышц, сколько желанием спастись от верной гибели.

Вэллария размахнулась и швырнула шар с драгоценным содержимым в сторону Темной башни, — она всегда выполняла свои обещания. Но уставшая после борьбы с силами Башни, она бросила его слабо и неловко. Не долетев добрых два десятка шагов, он стал падать вниз и неминуемо разбился бы об землю. Но от Башни щупальцем отделился темный поток воздуха и ловко подхватил брошенный шар.

И тут случилось непредвиденное...

Занятая спасением своей подопечной, Вэллария не заметила, что за ней наблюдают. То были двое солдат, посланных начальником встреченного ею по дороге патруля. Командир, озадаченный задумчивым видом Светлой и ее одиночеством, отправил их за нею вслед, наказав, чтобы они незаметно позаботились о ее безопасности. Теперь же, смекнув, что дело нечисто, один из них быстро зарядил пращу и ловким выстрелом разбил шар.

Башня содрогнулась от нечеловеческого рева.

Второй солдат, не такой сообразительный, как его товарищ, только рот раскрыл и столбом замер на месте. Обернувшись, Вэллария увидела людей и мгновенно выхватила меч. Разбивший шар замешкался: ведь нападавшая была Светлым Магом! Промедление стоило ему дорого: в то же мгновение он, окровавленный, распростерся на траве. Его напарник рухнул на колени:

— Госпожа! Пощади! Я никому ничего не скажу! — взмолился он. Но Вэллария не собиралась оставлять свидетелей.

Расправившись с нечаянными соглядатаями, она обернулась к Башне. Над ее вершиной бесновались языки пламени.

— Прости, Безумец, — засмеялась волшебница, — ничего не получилось! Но в том нет моей вины! — и подняв с земли вожделенный Камень, спрятала его в седельной сумке.

Кирия, приняв свой обычный облик, без памяти лежала на земле. Вэллария легонько похлопала ее по щекам.

— Очнись, трусиха! Все кончилось...

Ведьма со стоном приоткрыла глаза.

— Я живая? — пробормотала она.

— Да! — подтвердила волшебница. — Мало того: я награжу тебя за верную службу. Скажи, чего тебе хочется?

Кирия тяжело поднялась на ноги.

— Ну, не знаю... — неодобрительно пробурчала она, ощупывая свои телеса на предмет сохранности. — У меня не одной целой косточки будто бы не осталось... Может, новое платье? — и вопросительно посмотрела на Вэлларию.

— Какая ты убогая! — рассердилась волшебница. Довольная тем, что завершила дело, на которое потратила годы, она испытывала приступ великодушия. — Не можешь придумать чего-нибудь получше?

Кирия между тем опасливо разглядывала убитых солдат.

— А ведь этот — не человек! — заметила она, ткнув пальцем в одного из них. — Он — агил. Я слышала как-то его пение: вот чудо-то! У меня прямо сердце чуть не остановилось, до того хорошо!

Вэллария подошла и склонилась над поверженными. В ее душе шевельнулось смутное сожаление. Выпрямившись, она обернулась в сторону Башни. Сощурив глаза, долго смотрела на темный столб, постепенно осознавая весь ужас и непоправимость содеянного: ведь она вовсе не хотела убивать... И не должна была... Словно помрачение какое-то нашло... Медленно перевела взгляд на Кирию: девчонка тоже застыла, сообразив, что произошло неладное... "Она была там... И в тот момент мы представляли единое целое... Неужели через нее Башня сумела навязать мне свою волю?.." — от этой мысли в сердце заполз холодок.

— Что сделано, то сделано... — тихо сказала Светлая. — Хочешь, возьми себе его голос...

— Хочу! Хочу! — обрадовалась юная ведьма и запрыгала, хлопая в ладоши. — Но... только как же... Как же я его заберу?..

Вэллария сердито отмахнулась, досадуя на ее непонятливость, потом, прикрыв глаза, на мгновение простерла руку над агилом, и сказала:

— Все! Теперь он — твой...

— Мой?.. — недоверчиво переспросила Кирия совсем другим голосом: не дребезжащим и гнусавым, как раньше, а чистым и нежным.

Волшебница не ответила. Вскочив на коня, она направилась в сторону городских кварталов.

Кирия растерянно смотрела, как она удаляется.

— А как же я? — крикнула она, опомнившись.

— Возвращайся к своей хозяйке! — не оборачиваясь, отвечала Вэллария. — Твоя служба еще не закончилась.

— Но я хочу с тобой! — закапризничала ведьма.

— Я позову тебя, если понадобишься... — сказала волшебница и исчезла.

Оставшись одна, ведьма горестно всхлипнула, точно обманутый ребенок:

— Никому-то я не нужна... — и внезапно ожесточившись, добавила: — Ну, и ладно! Я вам еще покажу!..

Подобрав юбки, она вприпрыжку помчалась в сторону Пролива — надо бы успеть во дворец до того, как хозяйка ее хватится. Едва она скрылась, как один из лежащих на траве пошевелился и застонал...

* * *

* * *

* * *

... Командир дружины ополченцев быстро оценил боевые навыки пришлого воина, а потому берег его, заставляя отдыхать, чтобы раненый успел окрепнуть до того, как враг прорвет магическую защиту Города, — то, что это случится рано или поздно, было ясно уже многим.

— Пусть желторотые птенцы наберутся опыта, охраняя город, — рассудил Ворчун, как за глаза дразнили командира его подопечные. — Научатся хоть меч из ножен вытаскивать... Зато как станет по-настоящему жарко, я вперед тех, кто половчее отправлю...

В число "желторотых" попал и агил. По собственному признанию, до сих пор его единственным оружием был голос. Он как-то даже продемонстрировал приятелям по службе, как лопаются стекла, не выдерживая самой высокой пронзительной ноты, которую рождало его горло. С копьем и мечом он и в самом деле управлялся куда хуже. Правда, расстраивался он из-за этого недолго: у певца оказались зоркий глаз и меткая рука — в отряде мало кто мог соперничать с ним в стрельбе из пращи и лука.

Когда певцу выпадало идти в наряд, Юстэс понемногу упражнялся с мечом, радуясь, что силы постепенно возвращаются к нему, после шел бродить по городу — Акра, даже теперь, в дни осады, вызывала у него благоговейный трепет и удивление своим величием и необычностью. Этот город мало походил на то, что ему доводилось видеть раньше, в другой жизни.

Как-то он случайно обмолвился, что проник внутрь защитного купола через "перекат". Ворчун неожиданно нахмурился:

— Где прошел один, пройдет и другой... — и послал его с несколькими опытными воинами посмотреть то место. Сам же бегом отправился доложить неприятную новость.

К полудню посланные добрались до реки.

— Вот... Где-то здесь... — махнув рукой, сказал Гилленхарт.

Впереди дрожало, искажая очертания предметов, находившихся за пределами защитного поля, голубоватое марево. Поднимаясь из реки, прозрачная стена уходила ввысь, закругляясь по направлению к городу. Казалось, будто они находятся внутри гигантской водяной капли.

Стоя у самой воды, они долго наблюдали за противоположным берегом. Там было тихо: такой же ясный полдень, неподвижный лес, белая кромка речного песка... Смастерив из свежей ветки рогульку, один из людей спешился, и взявшись обеими руками за концы рогатки, медленно пошел вдоль реки. Он несколько раз прошелся туда и обратно, — лоза в его руках осталась неподвижна.

— Сдается мне, что нет тут никакого "переката"... — озабоченно сообщил он остальным. — Может, ты ошибся местом, парень? — вопрос был обращен к Юстэсу.

Гилленхарт не успел ответить: на той стороне из леса вывалился отряд всадников на черных косматых лошадках. Стремительно скатившись к реке, противник обрушил в их сторону целую тучу стрел. Едва достигнув спасительного купола, вражеские стрелы тотчас вспыхивали и мгновенно сгорали. Люди невольно отступили назад. Нападавшие потрясали копьями, некоторые из них сгоряча бросались прямо в воду, — маленькие лошадки упрямились, вздымаясь на дыбы, — но все это происходило беззвучно, будто не наяву. Оправившись от неожиданности, люди подобрались ближе. Теперь Юстэс смог отчетливо разглядеть атакующих: оскаленные зубастые морды, лишь отдаленно напоминающие человечьи, длинные изогнутые рога, покрытые чешуей лапы...

— Да... Несладко бы нам пришлось... — философски заметил кто-то из его товарищей, острием копья машинально чертя на песке защитные руны.

— Белоглазые всю нечисть собрали под свои знамена! — злобно отозвался другой и сплюнул.

— Поехали назад... — приказал тот, что ходил с лозой. — Был бы здесь "перекат" — нас бы уже сожрали живьем...

По возвращении Гилленхарта ожидала страшная новость: на чистых белых холстах во дворе казармы лежало тело Певца и еще одного воина.

Опустившись на колени, Юстэс дотронулся до руки друга.

— Он тяжело ранен, но еще жив... — сказал Ворчун. — Не знаю, сколько он протянет... Знахарку приводили, она сделала все, что могла. Сказала — не жилец... А второго уже мертвого привезли...

— Кто? — яростно выдохнул Гилленхарт. — Кто?!

Но агил только тихо стонал — все реже и реже...

— Знахарка говорит, что у него украли голос... — пояснил ему какой-то парнишка.

Кто-то тронул его за плечо:

— ...за тобой пришли...

Подняв голову, Юстэс увидел, что в отдалении маячат две Тени.

— Ты, брат, извини... — смущенно затоптался на месте командир. — Но я доложил про "перекат"... Ты пойми: иначе ж нельзя было! Где один прошел — там и другие...

— Я понимаю... И обиды не держу, — устало отмахнулся Юстэс. Ему вдруг все стало совершенно безразлично. Поднялся и на негнущихся ногах пошел за Тенями, чуя, как шею захлестнула невидимая петля.

— Пустите...Я — сам!..

Петля ослабла.

Не помнил, как добрались до пролива, отделяющего Город от королевских чертогов. Серебристый диск скоро пронес их над неспокойными водами, — там, на причале ожидали трое в одеждах жрецов. Потом был долгий мучительный разговор... Юстэс не помнил деталей, он был точно в бреду, — голова болела нестерпимо, все вокруг расплывалось, двоилось, дрожало, и временами он проваливался в темноту, озаряемую огненными всполохами... Затем властный женский голос отчетливо произнес:

— Хватит!...

Он очнулся, открыл глаза — и увидел Ее...

...Как вспышка молнии мгновенно воспламеняет сухое дерево, так вспыхнуло пожаром его сердце. Сладкая волнующая судорога прокатилась по телу, — и все перестало существовать. Все, — кроме Ее глаз, Ее губ, звука Ее голоса...

Заметила ли Она произошедшую в нем перемену? Его трепет и священный восторг, граничащий с безумием?.. Почувствовала ли его волнение?

О, да! — ведь она была женщиной... Но ни одним словом, ни одним мельчайшим движением не выкажет она своей догадки — ни теперь, ни после, когда Война и Смерть сплетут их судьбы в единый клубок. Ведь она была еще и Королевой, чьи мысли и чувства должны оставаться тайной для простых смертных...

Невысокая тоненькая черноволосая девушка принесла ему воды: лед сковал горло, — до того была холодна прозрачная жидкость. Черноволосая знаком показала ему следовать за ней. Покорный, он двинулся вперед темными высокими переходами, и очутился в жарко натопленном, влажном помещении. Там, освещаемый ровным тусклым светом искусно устроенных светильников, неярко мерцал гладкой поверхностью мраморный бассейн. Юстэс скинул одежды и погрузился в его шелковистые воды. Откуда-то появился мрачного вида верзила. Дождавшись, пока воин смоет накопившуюся грязь и усталость, он бесцеремонно вытащил его из водоема и, разложив на жестком каменном ложе, застланном простынями, принялся разминать его тело, словно глину, не пропуская ни одной косточки, ни одной мышцы. Юстэсу показалось, что живым из лап верзилы ему не уйти, но тот исчез так же внезапно, как и появился... С облегчением вытягиваясь на простынях, Юстэс ощутил себя рожденным заново: " Грубиян точно вылепил меня заново..." — подумалось ему. Вновь откуда-то возникла черноволосая и позвала его за собой. Голос девушки был до боли знакомым, но как ни вглядывался он в ее лицо, так и не смог припомнить, видел ли когда раньше...

В огромной богато убранной зале его ожидали Королева и еще семеро: седобородый высокий старик с колючими внимательными глазами, двое чуть моложе, — все в простом платье, остальные — среднего возраста, крепкие, закованные в сталь воины...

— Это — Совет Девяти... — кратко пояснила Королева, полагая, что больше разъяснять ничего не нужно. — То, что от него осталось...

Никто из советников не произнес ни слова, но от них исходила такая сила и уверенность, что Юстэс мгновенно проникся огромным уважением к этим людям и почтительно склонил перед ними голову.

— Юноша... — пронзительным голосом проскрипел старик. — Тебя сочли равным избранным. Готов ли ты принести Клятву верности ныне здравствующей Королеве и всем будущим потомкам этого рода?..

— Да... — без раздумий ответил Гилленхарт, впиваясь глазами в лицо той, что отныне владела всеми его помыслами.

Советники переглянулись.

— Знаешь ли ты, что влечет за собою этот обряд?.. — глухо переспросил один из них, воин, чье лицо наполовину скрывала металлическая пластина.

Юстэс невольно посмотрел туда, где в отдалении маячили часовыми две огромные Тени.

— ... вечное рабство: и теперь, и — после... — продолжил за него вопрошавший. — Тебе не будет покоя. Ты не вернешься к Свету... Покорный, безвольный слуга, игрушка в чужих руках... И найдется ли какая-то сила или некий способ изменить однажды данной Клятве, если вдруг оковы верности окажутся непомерно тяжелы?.. Подумай хорошенько, воин! Ты волен уйти отсюда таким же свободным, как и прежде, — и никто не упрекнет тебя за это!..

Остальные выжидающе молчали. И в этом молчании Юстэс отчетливо уловил скрытый вызов той, что сидела сейчас на троне. По какому-то наитию он осознал вдруг: эти без сомнения мужественные и мудрые люди, что столпились полукругом напротив, не одобряют того, что должно произойти, скажи он "да"... Но в тот самый миг, когда он внутренне заколебался, его глаза встретились с Ее глазами. Угли, тлевшие в сердце с момента первой встречи, неистово вспыхнули снова, и слабые сомнения сгорели в этом огне, не успев и родиться.

— Я готов... — твердо ответил юноша, жадно впиваясь взглядом в лицо высокородной возлюбленной: оценила ли Она его жертву?..

Но она смотрела не на него, а на остальных. На ее губах промелькнула быстрая торжествующая улыбка: вспыхнула и погасла... По залу прокатился вздох разочарования, — легкий, еле слышный, — но ни один из советников не выказал явного неудовольствия ни единым движением или возгласом. Парень сам решил свою судьбу...

И лишь только юная черноволосая ведьмочка, затаившаяся безмолвной тенью в углу у дверей, тихо ахнув, всплеснула руками и скорбно покачала головой, прижав ладони к щекам: она-то знала, что такое неволя...

Магический обряд был краток и незатейлив.

Принесли вина, наполнили золотые чаши... Поднявшись со своего места, Королева отцепила с пояса кинжал — точную копию того, что достался Юстэсу на пиратском корабле. Но, отметив это, он не успел удивиться и тотчас забыл о странном совпадении: нараспев произнося непонятные слова, женщина неуловимым и точным движением коснулась лезвием своего запястья, и в чашу с вином потекла тонкая темная струйка того же цвета, что и пьянящая влага. Подчиняясь ее испытующему взгляду, он точно во сне протянул руку, и металл обжег его кожу. Кровь человека смешалась с содержимым чаши, и она первая поднесла ее к губам. Потом он коснулся губами украшенного каменьями драгоценного края, выпил оставшееся, не отрывая глаз от ее лица, — и не ощутил даже и вкуса... Она же пристально смотрела на него, продолжая читать заклятье, и он растворялся, тонул в темной глубине ее глаз, забывая себя и все сущее...

Присутствующие, дождавшись, когда умолкнут слова заклинания, дружно сдвинули свои кубки в знак того, что были свидетелями добровольного принесения Клятвы. Этот звон вывел Юстэса из транса. Он удивленно оглянулся вокруг, с трудом припоминая все предшествующее...

...Потом он очутился у причала. Один... Болтливый лодочник за пару монет перевез его через пролив — весь долгий путь через разыгравшиеся волны, перевозчик рассуждал про Нашествие, Белоглазых; упомянул он и про загадочную гибель солдат из ночного патруля и про многие другие неладные вещи, творившиеся в осажденном городе. Но Юстэс, кивая в ответ, не слушал его, полный блаженной, бездумной радости: ведь отныне он принадлежал не себе, а своей возлюбленной! — и это, как ему казалось, устанавливало между ними некую связь, дающую надежду на нечто большее...

Глупец, он был наивен, как и большинство влюбленных...

Лучше бы вспомнил пророчество Тезариуса...

* * *

* * *

* * *

* * *

**

...— Если это и вправду золотая рыбка, может, попросить ее: пусть сделает так, чтобы у нас закончились все неприятности и Папе не пришлось бы продавать Замок?..

Толстяк Дю и Мэрион сидели в комнате Карапуза, разглядывая аквариум, где плавало недавнее пучеглазое приобретение.

— Лыбка не будет вас слусаться!.. — немедленно заявил владелец неказистого чуда, недовольный тем, что сестра и ее приятель намеревались, похоже, посягнуть на его имущественные права.

— А вот мы ей сковородку покажем, — недобро пообещала сестрица, — и посмотрим тогда, будет или нет...

— Ты — злая! — надул губы малыш и спиной загородил аквариум.

— Не злая, а находчивая... — с достоинством возразила Мэрион.

"Лыбка" тем временем торопливо нырнула в самую гущу водорослей.

— Она тебя услышала! — засмеялся Толстяк.

Один из Зелепусов, болтавший ногами на краю аквариума, нечаянно свалился в воду. Второй захихикал, схватившись за живот. Но через секунду ему стало не до смеха: мгновенно выскочившая из своего убежища, рыбешка торпедой рванулась к барахтающемуся в воде зеленому. Ее мощные челюсти не предвещали пловцу ничего хорошего.

— Спасите!!! — завопил бедолага, тщетно пытаясь выбраться самостоятельно.

Толстяк, подскочив к аквариуму, проворно выхватил неудачника из воды, ухитрившись другой рукой щелкнуть по носу потянувшуюся вслед за ним рыбину. Пучеглазая страшилка отпрянула назад, но тут же снова высунулась наружу, схватившись перьями плавника точно пальцами за скользкий бортик аквариума. Другой плавник она сложила в кулак и погрозила обидчику, выразительно клацнув кривыми зубами.

— Что-о?! — возмутился Толстяк. — Еще всякая селедка будет мне угрожать!..

— Я не селедка... — вслух обиделась рыба. — Я — Жабер...

— Тяжелый случай... — заметила Рио словно бы между прочим. — Без сковородки тут и в самом деле не обойтись...

— Не нужно! — рыбий рот растянулся в подобие улыбки. — Я — хороший!.. — и в доказательство забияка старательно завилял по-собачьи хвостом.

— А желания ты умеешь исполнять?.. — вкрадчиво спросила девочка.

Рыба задумалась, оценивающе разглядывая собеседников.

— Хватит нам экспериментов... — буркнул Толстяк, поглаживая бархатную спинку Хендри, развалившегося рядом под столиком. — Дозагадывались уже! Опять какая-нибудь ерунда получится...

— А я согласна! — подала вдруг голос Рыжая Рита. — Мне, например, хуже не будет...

Ее крошечное личико было исполнено отваги и решимости.

Мэрион вопросительно посмотрела на остальных.

— Давайте лучше начнем с дядюшки, — предложила она.

— Это, который вчера за мной с вилкой охотился?.. — уточнил Жабер.

Дядюшка, став кабаном, и впрямь иногда вел себя довольно странно.

— Нет, не пойдет... — категорически отрезал пучеглазый, получив утвердительный ответ.

Посовещавшись, друзья, в конце концов, решили начать с лилипутки.

— Когда еще такой случай подвернется? — рассудили они.

— Ладно... — снисходительно согласился Жабер. — Валяйте... Мне-то все равно. Только учтите: желаний ровно три!

— Каждому? — быстро уточнила Рио.

— Ага! Щ-щас!.. — фыркнула рыба. — Всего три!..

Поставив Рыжую Риту на столе рядом с аквариумом, остальные на всякий случай отошли подальше. Мало ли...

— Готова? — глухо спросила Мэрион.

— Готова... — голосом командира экипажа космического корабля откликнулась Рита.

— Загадывай! — великодушно разрешил Жабер.

Вытянувшись в струнку, Рита откашлялась и торжественно проговорила:

— Хочу... Хочу стать как прежде!..

Жабер нырнул обратно в воду и что-то там пробулькал себе под нос. К поверхности стремительно вознеслось три огромных водяных пузыря. Не успели они лопнуть, как раздался страшный треск: то рухнул под тяжестью внезапно увеличившейся в размерах Риты столик, где стояло жилище водяного кудесника.

Вот поднялась суматоха!

Аквариум — вдребезги, осколки и вода — по всей комнате!.. Зелепусы успели запрыгнуть на люстру, но зато упавшим столом прищемило хвост мирно дремавшему псу, и тот взвыл так, что ему тут же ответили собаки со всей округи... Мэрион принялась хохотать как сумасшедшая. Карапуз на всякий случай старательно заревел... Толстяк заорал басом, перекрывая дикие вопли Хендри: выброшенный на "сушу", Жабер метко угодил ему прямо в руки, и его колючки впились мальчишке в пальцы. А посреди всего этого бедлама, обалдело моргая, сидела в луже мокрая голая тетка натуральных форм и размеров. Ее рыжие космы венчал зеленый пучок водорослей...

— Что случилось?! — в комнату ворвалась перепуганная Зануда, привлеченная шумом. За ее спиной виднелись возбужденные лица нескольких тетушек.

— Ничего особенного... — заявила Рыжая Рита, поднимаясь и отряхиваясь. — Детишки резвятся...

Раскачавшаяся от прыжка Зелепусов люстра чуть помедлила и тяжело рухнула на то место, где только что сидела превращенная. Будто точку поставила...

— В как... в каком вы виде, милочка?!! — очнувшись, хором завопили тетушки.

— В ес-стествен-ном!.. — радостно сообщила Рита...

* * *

* * *

* * *

* * *

Рэг Шеридан продолжал заниматься расследованием загадочной гибели Священника. Убийство — само по себе вещь очень серьезная, особенно для такого благопорядочного городка, каким слыла Зеленая Чаша. Но это дело еще и напрямую затрагивало интересы семьи его друга.

Шеридан не верил в причастность Виктора к махинациям с деньгами Корпорации. Комиссар полагал, что за исчезнувшим Красавчиком стояли другие люди, — сам бы мальчишка никогда не додумался до такого, — и ни минуты не сомневался, что на деле удар был направлен не против империи Торокары, а против владельцев Замка. Смерть отца Себастьена он интуитивно рассматривал как звено из той же цепочки — ведь Священник всегда был на стороне семейства, следовательно, мог чем-то кому-то помешать... Оставалось найти нечто общее между этими, казалось, не связанными преступлениями.

Прослужив в полиции более сорока лет, комиссар твердо усвоил для себя, что разгадка любого, самого запутанного и зловещего преступления чаще всего представляет собою ответ на два вопроса: "зачем?" и "кому это выгодно?".

Поразмыслив, Шеридан довольно скоро нашел ответ на первый из них. Без сомнения, целью преступника или преступников являлся Замок Лостхед. Может, конечно, он ошибался и убийство отца Себастьена было, например, ритуальным... Что-нибудь из области черной магии, — случалось здесь и такое... На эту мысль наталкивал и сам способ убийства: отсекновение главы, знаете ли, по статистике не очень распространено среди обычных убийц. Но с другой стороны, все эти отрезанные головы — легендарные и реальные — опять-таки подталкивали течение его мыслей к истории Замка.

Рассудив таким образом, комиссар принялся вести расследование сразу в нескольких направлениях. Прежде всего, он углубился в изучение списка претендующих на покупку Замка: кое-кто в этом списке оказался лицом подставным, — на них-то и следовало обратить внимание в первую очередь. Одновременно полицейский вплотную занялся личностью Макса Линда.

Обнаружив спустя несколько дней в своем кабинете гадюку, комиссар повеселел: ядовитая змея — вещь неприятная, ему лишь по чистой случайности удалось избежать укуса, который мог бы стать роковым. Но это означало, что он находится на верном пути.

Еще несколько странных и малообъяснимых случаев, произошедших буквально один за другим в течение малого промежутка времени, лишь укрепили его в этой мысли. Сначала в его собственном кабинете не на шутку разыгрался полтергейст, едва не уничтожив собранные улики. Потом как-то ночью ему чуть не прокусил горло вампир: очень приличный с виду молодой человек подкараулил комиссара, когда тот возвращался после рабочего совещания. Но Шеридан недаром прожил в этом городе несколько десятков лет... Схваченный с поличным, стервец недолго отпирался, особенно, когда ему показали серебряную пулю. След, однако, оказался "пустышкой". Смотрители, к чьей помощи пришлось обратиться пострадавшему, — там, где в дело мешались Иные Силы, одних полицейских мер было явно недостаточно, — по указке кровопийцы сумели обнаружить лишь старый заброшенный дом, где в подвале были некоторые признаки существовавшего там когда-то Провала.

А когда в дом комиссара средь бела дня нахально вломился черный кот с пустым ведром, — разбив этим ведром зеркало в прихожей, наглый котяра бесследно исчез, — Шеридан понял: пора принимать серьезные меры по обеспечению собственной безопасности...

* * *

* * *

* * *

* * *

*

...Ослабевшие от голода жители Акры не могли больше поддерживать столь огромное защитное поле — для этого требовалось слишком много энергии, — и все оставшиеся силы были брошены на укрепление стен города. Враг тотчас форсировал реку и сомкнул кольцо вокруг Убежища.

— ... Потери в наших рядах невелики — нечисть и ее союзники потеряли гораздо больше, однако бесконечно отсиживаться за стенами мы не сможем. Даже если Белоглазые не одолеют стены с помощью магии, они просто возьмут нас измором... — мрачно изрек Абигайл, после того, как защитники города отразили несколько яростных штурмов противника.

Он, Королева Чара и еще несколько высокопоставленных сановников верхами объезжали укрепления города.

— Смотрите, пророчица Мирта... — негромко сказал кто-то из сопровождавших Королеву. Оборотившись туда, куда указывал говоривший, они увидели большую толпу. Люди собрались вокруг камня, на котором стояла предсказательница.

— ...вижу пожар... Страшный пожар!.. — услышали они, подъехав поближе. — Мор и глад... И огненные реки... Большие птицы, взмахнув крылами, сотрут вместилище гордыни с лица земли...

— Заткните ей рот! — побледнев от ярости, тихо приказала Чара.

Несколько воинов, тесня толпу, тотчас стали пробираться к камню.

— А-а!.. — заметив Королеву и ее приближенных, остервенело завопила возмутительница спокойствия. — Вот она — ведьма! Скажи, куда ты дела наших детей?..

— Стыдись, Светлая... — спокойно отвечала Чара. — Зачем ты сеешь смуту?.. Воистину, тот кто в тяжелые дни лишает народ веры и надежды, достоин порицания...

— ...достоин смерти!.. — угрожающе проворчал за ее спиной Абигайл.

— Бесстыжая! — завопила в ответ Мирта, отпихивая руки солдат, что пытались стянуть ее с камня. — Все знают, что ты тайно встречаешься с Даниилом! — услышав имя Неназываемого, люди испуганно отшатнулись в стороны. — Уж не ради него ли ты затеяла все это?.. Ты и твой род — вот причина всех несчастий ! И этот так же верно, как и то, что Безумный Король был твоим предком!

— Да. И он немало сделал для Людей, прежде, чем сойти с ума... И сдается мне, что некоторых здесь тоже постигло помрачение рассудка! — на последних словах Королева слегка повысила голос и те из зевак, кто был поумнее, стали спешно выбираться из толпы, торопясь оказаться подальше от этого места прежде, чем разразится буря.

— Не позволяй гневу овладеть собой... — чья-то рука легла ей на плечо и, обернувшись, она увидела Рутана Светлого. — Продолжай свой путь, Королева. Я позабочусь об этой женщине...

С силой вонзив шпоры в бока коню, Чара дернула поводья. Свита послушно потекла вслед за ней.

Волшебник негромко хлопнул в ладоши и толпа почти мгновенно рассеялась, причем большинство из тех, кто минуту назад жадно внимал крикам пророчицы, искренне недоумевали: что заставило их остановиться посреди улицы?..

Мирта с вызовом взглянула на Рутана.

— Я говорю только то, что вижу!.. — подбоченясь, заявила она. — Все знают: нет пророчицы лучше, чем я!

— Ты не предсказываешь, — охрипшим от плохо скрываемой ненависти голосом проговорил Рутан, — ты — каркаешь!.. Скольким из зависти ты испортила судьбу своими пророчествами?.. Почему ты всегда из многого выбираешь самое худшее, хотя прекрасно знаешь: нет ничего предопределенного раз и навсегда...Подобно тому, как из одного ствола растут многие ветви, так и каждому от рожденья дано несколько дорог, — но ты выбираешь и показываешь лишь те, что ведут в Никуда!..

— Хочешь обвинить меня во лжи? — заносчиво воскликнула Мирта. — Я говорю лишь то, что вижу!

— Видишь? — жестко переспросил Рутан. — Хорошо же...

Он вдруг взмахнул рукой и в лицо пророчице невесть откуда взметнулась туча песка.

— Мои глаза!! — вскрикнула предсказательница, пытаясь защититься. Невыносимая резь заставила ее зарыдать, а когда слезы вымыли последние песчинки, она к ужасу своему обнаружила, что ослепла. — Что ты наделал?!

— Зачем свет Солнца тому, кто все равно видит только тьму? — донесся до нее голос Рутана.

Она с ненавистью кинулась в его сторону, пытаясь поймать обидчика. Ее скрюченные длинные пальцы, некогда прекрасные, теперь же похожие на когти хищной птицы, шарили совсем рядом с магом, проходили сквозь него, как через пустоту, — он же стоял недвижим. Осознав тщетность своих попыток, она расхохоталась:

— Ты ведь — Светлый, Рутан, а совершил грех!.. Ты — злое сотворил!

— Я знаю... — печальным эхом откликнулся волшебник.

В руках Мирты оказался длинный, выше ее роста, посох. В его рукояти сверкало стеклянное око.

— Отныне этот посох будет твоими глазами... — сказал Рутан. — Может, он приведет тебя к прозрению...

Слепая разразилась проклятьями. Посох зашевелился и потащил ее прочь.

Когда она исчезла вдали, Рутан посмотрел на свои ладони: их линии светились багровым...

* * *

* * *

* * *

* * *

*

— Мне нужно несколько добровольцев... — высокий воин с лицом, наполовину скрытым металлической пластиной, стоял перед строем ополченцев. — Нам предстоит легкая загородная прогулка...

— Только и всего?.. — засмеялись в задних рядах, по достоинству оценив шутку.

— Это один из советников Королевы... — шепнул Юстэсу сосед.

— Знаю...

Он сразу узнал этого человека, — именно он советовал ему подумать, прежде чем дать Клятву вечной верности. И тогда и теперь он полагал, что этот совет был вызван сомнениями в его, Юстэса, храбрости, а потому одним из первых шагнул вперед.

Отобрав семерых, советник велел им собираться.

— Идем налегке... — предупредил он. — Берите только оружие. Ничего лишнего!

Через четверть часа все были готовы. Советник придирчиво осмотрел их снаряжение.

— Не слишком ли здоровая штука? — нахмурился он, увидев меч Юстэса, что достался тому по наследству от пирата. — Боюсь, он может тебе помешать...

— Нет! — отрезал Юстэс. — Я привык с ним управляться... — и в доказательство показал щит из крыла скиссора. — Эту штуку я раздобыл именно с помощью этого меча и не променяю его ни на что другое.

Единственная бровь советника уважительно поползла вверх, но вслух он ничего не сказал.

Оседлав коней, маленький отряд скоро отправился к стенам. Здесь советник, сопровождавший их Ворчун и Юстэс поднялись на верхи одной из сторожевых башен.

От немыслимой высоты у юноши захватило дух. Забыв обо всем, он с восторгом рассматривал расстилавшуюся перед ним долину, море, узкую полоску побережья... Крикливые чайки парили на одной высоте с ним и ему вдруг страстно захотелось стать птицей: так бы и умчался вдаль на крыльях ветра!..

А потом он увидел спускающиеся с холмов вдалеке клубы пыли. Они извивались по дорогам и полям долины точно гигантские змеи. То маршировали отряды Белоглазых и их союзников...

— Скоро они все будут тут... — словно отвечая на его мысли сказал советник.

"...вот, Я приведу ...царя царей, с конями и с колесницами, и со всадниками, и с войском и с многочисленным народом..."

— Что?.. — переспросил советник.

"Неужели я сказал это вслух?" — поразился юноша.

— Нет, ничего...

Они стали спускаться вниз по бесчисленным ступеням, а в памяти тревожным набатом гудели строки: "...копытами коней своих он истопчет все улицы твои, народ твой побьет мечом и памятники могущества твоего повергнет на землю... и разграбят богатства твои...и камни твои и дерева твои, и землю твою бросят в воду. И прекращу шум песней твоих, и звук цитр твоих уже не будет слышен..."

* * *

* * *

* * *

* * *

*

Задача маленького отряда была проста: незаметно подобраться поближе к линии укреплений противника, захватить пленного и благополучно вернуться домой. Только и всего...

Советник рассказал, что несколько ночей кряду уже посылали на разведку летунцов — специально натасканных говорящих летучих мышей. Маленькие помощники произвели рекогносцировку расположения ближайших сил неприятеля, и теперь отряд диверсантов двигался, имея перед собой четко поставленную задачу: к северо-востоку от Дубовой рощи расположился лагерь переверзей. Хорошо обученный воин-пехотинец, играючись справился бы с дюжиной этих вояк. К тому же, будучи слабыми физически, переверзи не отличались и особым умом. Но в то же время эти полулюди-полузвери были очень опасны, когда нападали всем скопом. Именно их, кстати, видели во время вылазки к реке Гилленхарт и его товарищи.

— На кой ляд нам эти убогие?.. — поинтересовался один из разведчиков. — От любого из них толку меньше, чем от крысы! А уж вонючие они какие!..

— Эти нелюди не всполошатся, даже если обнаружат в своих рядах недостачу... Это первое. Второе: утащить переверзя легче, нежели хоромона, к примеру... Конечно, если кто-то хочет стать героем — может пойти и поохотиться на людоедов... — сухо отвечал советник.

Выступили, едва только ночное покрывало слегка посветлело.

— Когда появится солнце эти твари станут вялыми, — свет они плохо переносят, хотя и ведут дневной образ жизни. Переверзи охотно бы разбойничали ночами, да только другие дети Тьмы — побольше и пострашнее — не любят их за подлый и мерзкий характер, вот и приходится им приспосабливаться ... Часть стаи непременно уляжется спать, другие станут их караулить — на это у них ума хватает. А самые глупые и отважные отправятся на охоту: аппетит у переверзей отменный — жрут даже падаль... Коренья, ягоды, мелкие зверюшки, птица — все пойдет... Вот тут — то мы и подкараулим какого-нибудь, самого беспечного... — объяснил советник.

Все вышло так, как он и предсказывал... Охотники, правда, допустили оплошность: пойманный пах так отвратительно, что они слегка замешкались, когда затыкали ему пасть, и тварь успела издать короткий пронзительный вопль. Получив по маковке, переверзь утих, брякнулся оземь и старательно притворился мертвым. Запихав пленного в мешок, люди общими усилиями перекинули добычу через седло одной из лошадей, — животное отчаянно ржало и шарахалось от неприятной ноши. Желающих добровольно ехать вместе с вонючкой не нашлось и тогда кинули жребий. Выпало Юстэсу...

— Нет! — отказался юноша. — Хоть убейте! — лучше я побегу следом...

Тогда один из товарищей взял его к себе за спину и маленький отряд спешно двинулся обратно, стараясь остаться незамеченным...

До спасительных стен Убежища оставалось совсем немного, когда советник вдруг резко натянул поводья своего коня.

— Стойте...

Повинуясь мановению его руки, воины послушно замерли.

— Т-сс... — коснувшись губ металлической перчаткой, он замер, вглядываясь в расстилавшуюся перед ними пустошь.

Позади них остались тенистые аркады Дубовой рощи — царство огромных, необычайно могучих и красивых деревьев, щедро раскрашенных осенью в самые яркие цвета, дальше — между рощей и Городом — лежала равнина, густо поросшая пожелтелой травой, из которой там и сям торчали голые ветки кустарников. Внимание советника привлекла группа высоких молодых дубков — стоящие особняком, они выглядели точно стайка своенравных подростков, отбившихся от взрослых.

— Говорю вам: их точно не было здесь, когда мы ехали к реке... — словно продолжая внутренний спор с самим собой, пробормотал вслух советник, напряженно всматриваясь вдаль.

Юстэс только подивился наблюдательности предводителя: сам бы он нипочем не обратил внимание на эти деревья, тем более, что они не отличались от своих собратьев, точно так же отделившихся от основного массива.

— Бродячие деревья?.. — предположил кто-то.

Гилленхарту доводилось видеть подобного странника: тяжело передвигая корнями под землей — точь-в-точь, как человек, идущий по воде против течения, он медленно брел куда-то вдоль дороги. Ортил тогда объяснил им с капитаном, что дерево, вероятно, испугалось вырубки и решило податься в безопасное место.

— Да нет, — отмахнулись другие, — они здесь и были, когда мы ехали утром...

-Точно были... — подтвердили третьи.

В ответ советник молча достал маленькую серебряную флягу, и отвинтив тускло блистающую пробочку, набрал в рот ее содержимого. В такой фляге обычно находилась огневая вода — у других воинов тоже были такие. Волшебная жидкость легко воспламенялась на воздухе — и тогда этот огонь ничем нельзя было потушить до тех пор, пока он находил себе пищу. Долго держать во рту ее было опасно, а проглотивших ждала мучительная смерть. Обычно огневицу выплевывали в противника, если же тревога оказывалась ложной, — обратно в специальную флягу. Еще двое воинов последовали примеру командира — древесные бродяги могли быть агрессивными, особенно теперь, когда наступающие не щадили ни полей, ни лесов. Обнажив мечи, маленький отряд рысью поскакал вперед, настороженно оглядываясь по сторонам.

Дальше все случилось очень быстро...

Юстэс почувствовал, как вдруг обмякла спина того, кто сидел впереди, и с недоумением увидел, как из шеи напарника, чуть пониже того места, где начинают расти волосы, вылез на целый палец острый конец стрелы, — и тогда лишь понял, что кинувшиеся им навстречу деревья — и не деревья вовсе...

— Увозите пленного! Любой ценой доставьте его в Город!.. — крикнул советник, разворачивая коня навстречу бегущим вслед за ними великанам.

Двое, что держали поводья коня, везущего мешок с переверзем, привстали на стременах и что есть силы принялись нахлестывать своих скакунов, торопясь оторваться от погони. Остальные устремились вслед за командиром.

Юстэс толкнул податливое тело убитого товарища на луку седла — сбросить он его не смог: ноги мертвеца крепко застряли в стременах. В воздухе свистнуло и еще две длинные стрелы жадно впились в плечо бедняги, пригвоздив его к шее коня. Скакун взвился на дыбы и рухнул замертво, придавив собою убитого. Юстэс успел отпрыгнуть, меч выпал у него из рук, и тут же на его шлем обрушился страшный удар: огромный хоромон размахивал над ним дубинкой!.. Юношу спасло лишь то, что падая, он не удержался на ногах и оттого удар великана пришелся вскользь.

Проворно откатившись в сторону, Гилленхарт нечеловеческим усилием дотянулся до оружия — на карту была поставлена его жизнь! — и прямо с земли рубанул мечом по ногам противника. Великан тяжело рухнул на колени, но и раненый он вовсе не собирался сдаваться. С яростным ревом он всей мощью обрушился на обидчика — Юстэса выручила ловкость и быстрота. Пританцовывая вокруг озверевшего людоеда, он наносил ему один удар за другим, — так собаки на охоте мечутся вокруг зверя, — но хоромон оказался необычайно живучим.

На помощь собрату подоспел еще один гигант и Юстэсу пришлось бы несладко, кабы не советник: железной палицей он размозжил голову обезножевшего, плюнул огневицей в лицо другому — с дикими воплями великан умчался прочь, не разбирая дороги, — и они видели, как он весь вспыхнул огненным факелом. Тем временем двое их товарищей погибли от рук людоедов, а третий вдруг почернел и обуглился, нечаянно проглотив огневую воду, — и тогда советник рывком поднял юношу на седло и они, единственные уцелевшие в страшной схватке, помчались прочь...

Великаны отстали, — оглянувшись, Гилленхарт увидел, что они пожирают убитых, — и лишь один, самый здоровый и свирепый, продолжал преследовать убегающих. Огромными скачками он несся за ними по пятам — Юстэсу казалось, он чувствует на себе его дыхание! — и тут с городских стен ударили пушки...

Увлекшийся погоней хоромон не сразу сообразил, какая опасность ему угрожает и жестоко поплатился за то — ядром его разнесло на куски. Еще один снаряд разорвался совсем рядом и взрывной волной Юстэса сбросило наземь. Ударившись, он тут же вскочил — рядом валялись останки великана, его собственный меч и большая меховая сумка. Гилленхарт, плохо соображая, что делает, схватил все, что подвернулось под руку и побежал вслед за советником: им уже открыли проход в стене.

Их товарищи, что ускакали раньше вместе с пленником, оказались живы и здоровы — и они немало тому были рады. Предоставив советнику разбираться со всеми остальными делами, Юстэс отправился к себе в казарму...

Испытывая эйфорию, как и всякий, кому счастливо удалось избежать гибели, он вернулся домой в приподнятом настроении, но стоило ему взглянуть на бледное лицо агила, как радость тут же сменилась печалью. Вытянувшись, бедняга лежал на деревянном ложе, его руки были холодны, как лед, в уголках глаз и на висках скопилась синева...

Тяжело вздохнув, Юстэс сел подле него. Напрасно вглядывался он, ища хоть малейшие признаки надежды — все было тщетно.

— Прости, что не уберег тебя... — шептал юноша, чувствуя, как на него самого накатывается смертельная усталость.

Воодушевление, связанное с горячкой битвы, угасло, — ему на смену пришло отчаянье. Со злости он пнул лежащую у ног меховую суму, доставшуюся ему в качестве трофея. Она тяжело отлетела в другой конец каморки, и из нее выкатился темный круглый сверток, похожий формой на кочан капусты. Из раскрытого зева котомки что-то блеснуло. Заинтересовавшись, юноша вытряхнул ее содержимое на стол. Под лучами неяркого осеннего солнца заиграли огнями драгоценные камни...

Некоторое время Гилленхарт тупо смотрел на блестящую кучу, машинально перебирая дорогие каменья — перед ним лежало целое состояние! — и не испытывал ничего, кроме усталости и смутного разочарования. Почему-то он чувствовал себя обманутым: несомненно, судьба подсунула ему это богатство в награду за перенесенные тяготы и лишения, но... Но не слишком ли поздно? И была ли эта груда стекляшек именно тем, что ему теперь нужно?

Взяв сумку великана, он смахнул камни обратно. После разберемся...

Теперь его внимание привлек круглый сверток, сиротливо чернеющий на полу. Взяв его в руки, он почувствовал странный запах. Осторожно потянув пальцами тонкую тряпицу, укутывавшую сверток, подобно луковой шелухе, он обнаружил внутри... отрезанную голову. Его лицо исказила гримаса отвращения, но тут голова вдруг открыла глаза. От неожиданности юноша едва не выронил ее.

"Открой мне уста..." — услышал он неведомо откуда идущий голос. Осторожно положив голову на стол, он невольно потянулся к кинжалу. "Открой !.." — послышалось снова. Вглядевшись, Гилленхарт обнаружил, что рот загадочной головы запечатан воском. Кроме того, он неожиданно осознал, что черты лица ее очень знакомы ему, но память упорно не желала дать подсказку.

— Кто ты?.. — спросил юноша, вытаскивая кинжал.

И услышал в ответ: "Тезариус..."

Не подозревая подвоха, Гилленхарт выковырял кинжалом воск из губ чародея. Голова тотчас выдохнула — из ее рта вылетело туманное облачко и закружилось над юношей.

— Э-э!.. — отмахнулся он на всякий случай тем же кинжалом. — А ну-ка прочь!..

Облако шарахнулось в сторону и зависло над агилом.

— Эй... — снова окликнул Юстэс.

Туманность помедлила и вдруг опустившись, словно подушкой накрыло лицо умирающего. Гилленхарт подскочил к другу, но тот судорожно вздохнул и облако исчезло... Не зная, что теперь делать, Юстэс затряс его за плечо:

— Очнись! Очнись же...

Больной не подавал никаких признаков жизни, и только прижав ухо к его груди, Юстэс смог уловить еле слышное, редкое и слабое движение его сердца.

Вошла знахарка.

— Пошли бы на воздух, сударь, — ласково предложила она. — Я пока здесь приберусь, раненого обихожу...

— И то верно... — пробормотал он и выбрался наружу.

Ясный осенний день был ласковым и теплым. В прозрачном воздухе дрожали пролетавшие паутинки, вспыхивая золотым под лучами бледного солнца. В углу двора пофыркивали над корытом с водою кони, пахло сеном, кожей и яблоками. Сквозь желтое кружево листвы просвечивало ярко-синее небо — было так хорошо и тихо и покойно, точно за стенами по-прежнему текла мирная жизнь.

Тишину распорол пронзительный женский вопль.

— Чернодел! Чернодел!.. — знахарка кричала, не умолкая, пока в тесной горенке не собралась изрядная толпа. Женщина продолжала кричать, указывая пальцем туда, где на столе лежала потемневшая, изрядно попорченная тлением голова.

— Что это? — сурово спросил Ворчун у Юстэса, прибежавшего на шум одним из последних.

— Это было в сумке у великана... — объяснил юноша и, видя, устремленные на него со всех сторон недоверчивые взгляды, извлек на свет божий котомку хоромона.

— Ого!.. — восхищенно выдохнуло сразу несколько голосов, когда глазам присутствующих предстало содержимое сумы.

— Что ж, — рассудил командир, выслушав несвязный рассказ юноши. — Каменья — твоя законная добыча... Надеюсь, у тебя будет еще время ею распорядиться... — добавил он чуть тише. — А это, — он указал на голову, — надо отдать жрецам. Сдается мне, что это башка самого Тезариуса, будь он неладен...

При этих словах толпа любопытствующих откачнулась назад и по ее рядам пробежал быстрый испуганный шепоток. Юстэс благоразумно промолчал, понимая, что ни к чему обнаруживать свое знакомство с колдуном.

Желающих нести в Храм страшную находку не нашлось и Ворчун послал за жрецами.

Люди в белых одеждах возникли в воротах казармы на удивление быстро. За ними виднелся крылан — огромный, оседланный точно лошадь, зверь рыл когтями землю и недовольно поводил огромной, в бронзовой чешуе головой. Его кожистые крылья вяло повисли вдоль туловища, зеленые глаза смотрели недобро, из ноздрей курился легкий дымок. В обычные дни вокруг крылана непременно собралась бы толпа ребятишек — зверюга только с виду казался злым, на деле характер у него был как у котенка, — теперь же, лишенный привычного внимания, он хандрил и скучал. Заметив лошадей у коновязи, крылан громко зашипел, — животные забеспокоились. Крылан растянул безгубый рот в улыбке: хоть какое-то развлечение...

Жрецы молча, ничего не объясняя, уложили голову в небольшой ларец и удалились. Завидев хозяев, крылан перестал шипеть и услужливо подставил спину, преданно виляя длинным хвостом с шипами на конце. Спустя минуту, огромная тень скользнула по земле — крылан и его повелители взлетели в воздух. Сделав разворот, зверь лег на крыло и направился к острому шпилю Храма...

* * *

* * *

* * *

* * *

Пленного переверзя доставили в королевскую темницу.

— Кто займется им?.. — вопрос Королевы к членам Совета не был праздным. То, для чего и нужен-то был пленник, в мирные времена каралось весьма сурово — а именно: смертью...

— Тот, для кого общение с Тьмой пройдет ... — Абигайл замялся в поисках нужного слова. — В общем, тот... Тот, на ком это никак не отразится.

— Таких не бывает, — мягко возразила Королева.

— Если жрецы отказываются, значит, — это должен быть кто-то из Светлых ... Или кто-то один из нас! — заявил советник, чье лицо прикрывала железная пластина.

— Вэллария исчезла, Мирта ослепла. Рутан — единственный, на кого мы можем рассчитывать в борьбе с кознями Темных. Я бы не хотела потерять последнего мага...

— Кстати, об исчезновении Вэлларии, — вступил в разговор человек в одежде жреца. — Голова, что мы обнаружили у одного из воинов, поведала немногое — она была уже почти мертва, когда попала в наши руки. Так вот: убить Тезариуса мог только равный ему по силе! Наверняка, это была она, — больше некому...

— Это хорошо или плохо? — нетерпеливо переспросила Чара.

— Мы не знаем... — уклончиво отвечал жрец. — Рот головы был распечатан... Куда делся дух Тезариуса? Был ли он уничтожен или захвачен? Успел ли вселиться в кого-нибудь?.. Исчезновение Вэлларии очень беспокоит нас — она, конечно, могла погибнуть, — но что, если дух Тезариуса вселился в нее?..

— "Если-если"!.. — раздраженно передразнила его Королева. — От вас, жрецов, никакой пользы!

Глаза человека в белых одеждах вспыхнули, но он тут же притушил их блеск и ничего не ответил, лишь смиренно поклонился, давая понять, что не намерен вступать в спор.

— Что сказал воин, который принес эту гадость в Город? — спросила она у советника.

— Он говорит, что не трогал голову...

— Ладно! — решительно заявила Королева. — Если нам суждено видеть свет Солнца, — мы еще разберемся с наследством чернодела... Теперь же я хочу знать: кто перевоплотится в переверзя, дабы мы могли узнать точно, с чем имеем дело?..

Воцарилась тишина. Собравшиеся здесь были одними из самых выдающихся представителей племени Людей, готовые пожертвовать собою во имя спасения расы, — но никто из них не решался на то, что предстояло сделать. Даже теперь, когда каждый день мог оказаться последним...

Королева понимала, что тут она не вправе приказывать, и тоже молчала, рассматривая лица своих приверженцев так, словно впервые их увидела.

Вот Абигайл ... Вздорный старик, нетерпимый к чужому мнению, когда оно не совпадает с его собственным, но крепкий, сильный духом. В молодости участвовал во многих боевых походах и не раз, рискуя жизнью, спасал целые города... Одна лишь у него слабость: ненавидит Вальгессту... Ему она могла приказать и он бы подчинился, но старику уготована иная миссия ... Ратибор... Лучший воин из всех, о его храбрости и смекалке ходят легенды. Выглядит молодо, а на самом деле лет ему ого-го сколько! — участвовал еще в походе Короля Игнация. Потом ему довелось попасть в "перекат" и время для него остановилось... Его она тоже не может потерять — когда начнется штурм Города, он один будет стоить нескольких дружин... Игглиз — умный, великодушный, преданный...Если им всем суждено выжить, он непременно станет Светлым Магом — у него много необычных задатков. Пожалуй, он справился бы с тем, что предстоит лучше других, но... Но если с ним случится перевоплощение до конца...О! — Тьма получит очень могущественного воина. И потому она не может доверить ему это... Светогор... Нет, не подойдет. Он слишком сильно ненавидит Темных. Он просто не сможет...Они лишь впустую растратят силы и время... Боги! Зачем вообще все это случилось? Почему они вечно сражаются с кем-то? Сколько она себя помнит — не было ни одного по-настоящему мирного дня... А ведь изначальное предназначение Людей — творить и созидать... Как там было сказано в древней книге: "... Плодитесь и размножайтесь..." Возводите храмы и города, возделывайте нивы, растите детей...Почему же нам этого мало? Почему мы вечно хотим большего, но стоит нам выйти за рамки Предназначения, как мы тут же проливаем кровь — свою и чужую? Может, мы прокляты?..

Вперед шагнул советник, чье лицо наполовину скрывало железо.

— Я уже сталкивался с черной магией... — сказал он. — Потому, попробую еще раз...

— Нордид?! — удивилась Королева. Она не ожидала подобного. — Искренен ли ты в своем решении? Или хочешь поквитаться со мной за смерть отца?

— Нет. Не сейчас... — отвечал доброволец, приподнимая железную пластину. На Королеву смотрели теперь словно два человека: один — красивый, молодой, дерзкий, второй — изуродованный жуткими шрамами, познавший горечь потерь, старец. Только глаза у них были одинаковыми — ибо принадлежали на деле одному. — Я был признан достойным служить народу и Городу, и выполню свой долг. А тогда — посмотрим... Может быть, я прощу тебя, — взгляд его стал тяжелым. — Может быть, нет...

Чара невольно отступила и оглянулась, точно ища поддержки, но лица остальных присутствующих оставались бесстрастными.

— Тогда — быть посему... — чуть хрипло выговорила она, овладев собою. — Медлить некогда. Сегодня как раз полнолунье...

* * *

* * *

* * *

* * *

— ... Я прошу тебя лишь об одном: если заметишь, что со мною неладно — убей меня.

Нордид и Гилленхарт, которого он срочно отыскал после встречи во Дворце, сидели в том самом маленьком кабачке, где когда-то их познакомил агил.

— Да как же! — в сердцах воскликнул Гилленхарт, которому весь разговор этот был в тягость.

— Ты мне должен... — тоже начиная сердится, напомнил молодой советник. — Я тебе жизнь спас, значит могу ею распоряжаться! — он намекал на утреннюю стычку с хоромонами. — Пойми: если я перестану быть человеком, ты мне только доброе сделаешь!

— Вдруг я ошибусь? — угрюмо возразил Гилленхарт, с тоскою заглядывая в пустую чарку.

Из-за осадного положения с выпивкой в Городе было туго, вино стоило бешеных денег, и юноша, просадивший за этот вечер в кабаке свое солдатское жалование, всерьез подумывал о том, что наверное пропьет всю добычу, захваченную у людоеда, раньше, чем выберется отсюда.

— Не ошибешься... — усмехнулся Нордид. — Разве что сам станешь Темным... Но тебе это не грозит — ты ведь дал Клятву и душа твоя в безопасности. Кстати, — он нахмурился, — голова Тезариуса, она точно была уже распечатана, когда ты ее обнаружил?

— Да... — не моргнув глазом, соврал Юстэс.

— Ладно... — в раздумье проговорил советник. — К тебе его дух все равно бы не смог прилепиться...

Юстэс подумал о Певуне, умирающем в темной каморке. Он и соврал-то ради него, памятуя об участи Ла Маны. Пусть окончит дни свои в мире, — зачем ему лишние мучения и позор? Вот если бы жрецы могли спасти его жизнь...

В противоположном от них углу громко засмеялись чему-то. Друзья недовольно покосились на весельчаков. Тьетли... Уж эти-то всегда хорошо устроятся. Вон, стол и теперь ломится от еды и кувшинов с вином! Хитрецы толстопузые... Юстэс откровенно недолюбливал этот маленький народец с тех пор, как его чуть не сгубил Рурус. Один из тьетлей — повыше и пошире остальных — весь вечер пялился на него: "Небось, прикидывает, как надуть!.." — зло подумал юноша и словно бы невзначай продемонстрировал наглецу свой кинжал. Но нахал продолжал свое — Юстэс нет-нет да и ловил на себе его цепкий, внимательный взгляд.

— Мне пора... — сказал Нордид. — Скоро полночь...

— Как? Уже?! — воскликнул неприятно пораженный сим обстоятельством приятель. — Я не думал, что все так скоро...

— А когда? — с затаенной печалью возразил советник. — Противник сжимает кольцо все туже. Как знать, сколько у нас вообще осталось времени?.. Выпей вот лучше еще. За мою удачу! — и бросил на стол тяжелую золотую монету.

Надев шлем, Нордид твердым шагом направился к выходу.

Он ушел, не оглянувшись...

Оставшись в одиночестве, Юстэс впал в то угрюмое и озлобленное состояние, какое налетает порой на человека, когда винные пары улетучиваются, и минуты мнимого веселья сменяются тягостными раздумьями. Злые, разрозненные думы сменились постепенно сонным оцепененьем и он уронил отяжелевшую голову на руки. Но еще не успев провалиться в пучину сновидений, Юстэс услышал, как рядом заскрипел отодвигаемый стул.

— Чего надо? — с вызовом спросил он заплетающимся языком. Против него уселся тот самый нахальный тьетль.

— Не узнал? — жутко знакомым голосом спросил нахал.

Юстэс выпрямился и откинулся на спинку стула. С трудом скрестив руки на груди, он с подозрением уставился на незваного.

— К-кыш отсюда... — предложил он ему, подумав.

— Слыхал, ты стал героем... — как ни в чем не бывало продолжал тьетль. — А куда же делся наш капитан?

— Коротышка?! — изумился Гилленхарт, внезапно узнав своего собеседника. Хмель разом слетел с него и он вдруг почувствовал, что искренне рад видеть рыжего задиру.

— Он самый... — подтвердил тот, многозначительно прикладывая палец к губам.

Поднявшись, он вернулся к столу, где сидели его маленькие приятели, что-то сказал им, и вскоре вернулся с кувшином, где еще плескалось вино, и тарелкой незатейливой снеди.

— Вот... Сказал своим, что собираюсь выманить у тебя сумку с дорогими каменьями... — усмехнувшись, пояснил он, ставя съестное перед юношей.

— Они-то откуда пронюхали?..

— Э-э, брат! Да об этом уже все в городе знают!.. — махнул рукой Коротышка.

Они наполнили деревянные кубки, выпили...

— Что же нужно тебе на самом деле? — утирая рукавом рот, вызывающе спросил Гилленхарт.

— Перво-наперво я на самом деле рад тебя видеть... — спокойно отвечал рыжий. — А потом я почему-то ужасно хочу вернуться домой... До-мой! — повторил он раздельно. — Слышишь? Или ты уже забыл, что это значит?..

Юстэс внезапно почувствовал себя очень странно. Точно все происходящее и существующее вокруг неожиданно оказалось сном, а сам он — просто подглядывает в чужое окошко, наблюдая за теченьем сторонней, занятной жизни...

— Господи... — выговорил он, потрясенный. — А знаешь, я ведь и забыл... Правда, забыл!..

* * *

* * *

* * *

* * *

**

Остаток ночи пролетел незаметно. Юстэс, как мог, изложил приятелю историю своих приключений, "тьетль" — поведал ему о своей жизни под зеленым солнцем...

Прижившись среди бойких карликов, Коротышка немало постранствовал вместе с ними. Был в Темной долине, где золотые слитки можно собирать прямо под ногами, как камни, да только глядеть при этом нужно в оба — безраздельно владычествующие в долине гарпии так и норовят позавтракать кем ни попадя. Был на рудниках в горах Дальноземья, где работают глубоко под землей мертвые рабы, — те, чьи тела не сумели спасти от грабителей могил их сородичи. Плавал в Заморье, где чуть не попал в плен к великанам; на обратном пути повидал Светлые острова — красивое, удивительно прекрасное место, где хорошо бы остаться навсегда, — да только эльфы, хозяева островов, не очень-то жалуют пришлых...

— Тьетли — неплохой народец... — сказал он под конец. — Просто среди них тоже всякие попадаются... По мне, так они лучше многих.

— Воры и прохиндеи! — отрезал Юстэс.

— Не без этого... — невозмутимо согласился Коротышка. — Зато веселые и незлые. Если и подстроят пакость, так только чтоб посмеяться...

— Ага! А потом свои смешки продают втридорога!

— Ладно, — примирительным тоном сказал рыжий. — Я тебя отыскал не для того, чтобы ссориться. Ты теперь богат, я тоже кой чего скопил... Пора возвращаться обратно. Здесь, я чую, большая свара началась, — как бы нам не сгинуть вместе с остальными...

— Ну и возвращайся... — грубо ответил Юстэс. — А я не крыса, чтобы бежать с тонущего корабля.

— Дурак! Кому ты здесь чего должен?.. Это вообще не наше дело! Мы — чужие... Ты о чем всю жизнь мечтал? — о славе да о богатстве! Так вот: раз все свершилось, как мечталось, — пора и честь знать... Выбираться из этой преисподней нужно! И побыстрее!

— Как? — устало спросил Гилленхарт, только ради того, чтобы настырный недоросток отвязался.

— Я тут многое разузнал, — горячо зашептал, склонившись к его уху, Коротышка. — Оказывается, в здешнем храме портал есть... Его сам Проклятый в свое время сделал. Наши сказывали, аккурат в настоящей Акре окажемся, той, что крестоносцы на берегу Средиземноморья построили! Помнишь храмовника, что на корабле сам себя заколол? Ты еще его кинжал себе взял... — тут Коротышка широко улыбнулся. — Я тебя как раз по кинжалу-то и признал! — ты, брат, уж очень сильно на рожу изменился, — видать, хреново пришлось?.. Ну, слухай далее: тот бедолага на деле из местных был... А ножичек этот — ключ к переходу! Уразумел?..

— Нет... — честно признался Юстэс. — Я только одно понял: тебе кинжал нужен. Ну, так бери его — и отвяжись от меня!

Коротышка поперхнулся и оторопело поглядел на юношу.

— А-а ... Нет, а ты как же?..

— Никак! — грубо отрезал Гилленхарт. — Я — останусь... — и в доказательство своих слов отцепил с пояса тяжелые кожаные ножны и швырнул их на стол перед искусителем.

Коротышка робко протянул к неожиданному подарку мускулистую, поросшую рыжим волосом лапку. Благоговейно дотронулся корявым узловатым пальцем до тисненого узора на темной истертой коже...

— Я это за так не возьму... — сказал он, отдергивая руку. — Ты пьян, да и по башке тебе, я слышал, хорошо досталось... Скажут потом, что я тебя надурил. Нет, пусть все честь по чести! Ты мне — кинжал, а я тебе... я тебе... — он задумался, перебирая в уме свои сокровища. — А я тебе — вот что! — и с этими словами выудил из заплечной котомки большие, на манер песочных, часы, где за синим стеклом вместо песка кружились блестящие снежинки. В верхней части стеклянной, утянутой в талии, колбы их оставалось совсем мало...

— Я похожие у Тезариуса видел... — равнодушно произнес Юстэс, вертя в руках хрупкую на вид стекляшку, оправленную в тусклое серебро.

— Бери! — отозвался Коротышка. — Глядишь, пригодятся... Тут вона, смотри, — печать выжжена, видишь? — так может статься, Тезариусовы часы и есть! Я их у одного из наших купил, а он, — рыжий понизил голос, — эти часики у некой благородной дамы выменял — есть тут одна фифа, Вэлларией звать...— и простодушно добавил: — Я, правда, думаю, — он их у ей спер попросту...

— Как, говоришь, звали того ловкача? — напрягся Гилленхарт, услышав имя загадочно исчезнувшей волшебницы.

Коротышка, старательно прилаживая ножны к поясу из змеиной кожи, не заметил его волнения и лишь пропыхтел в ответ:

— Кажется, Рурус...

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

**

...Желтое тело Луны стало огромным. Она заполнила собой всю чашу небосвода, точно младенец утробу матери, и он понял, что луна — живая: видел пульсирующие реки вен и артерий, видел, как текут ее соки, как нежна и прозрачна ее кожа ... И тогда кто-то вложил в его руку нож, и Луна содрогнулась от боли, и из ее вспоротого чрева хлынула тьма... Ужас охватил его, он закричал — и сквозь отверстие разорванного криком рта Тьма проникла в него, точно вода, и растворила его в себе — и он стал ее частью...

И хохотали вокруг демоны, и сновали падшие ангелы с опаленными крыльями; твари причудливые и мерзкие стали его наперсниками — он сам был одной из них — и длилось это тысячу тысяч лет... Тысячу тысяч лет странствовал он во мраке, много дивных и страшных историй протекло перед его глазами, и между прочими чудесами видел он Темную Башню и ее заключенного... А потом перед ним забрезжил маленький слабый огонек и позвал за собой. Он поверил ему и огонек привел его к жерлу пылающего вулкана — там, в кратере кипел Свет... Он испугался, поняв, что его путь лежит в самое сердце огненного озера, но чей-то голос назвал его по имени, — и он шагнул вперед... И — вернулся...

— Нордид!.. Все кончилось, Нордид! Ты слышишь нас?..

Он приоткрыл тяжелые веки: луна, целая и невредимая, апельсином висела в проеме бойницы, поодаль на полу — распростерлось очерченное пентаграммой тщедушное тельце переверзя, на стене шипели, разбрызгивая искры, смоляные факелы...

— Все в порядке, — ответил он. — Я уже здесь...

С первыми солнечными лучами он покинул место, где произошел обряд перевоплощения — старый, полуразвалившийся дом, давно потерявший хозяев. Жрецы тотчас сожгли оскверненное жилище. Ему тоже предстояло пройти очищение — и он не замедлил его совершить...

Когда храмовый служка закрыл за ним тяжелые ворота, он немного постоял, глядя с холма на расстилавшийся у его подножия город, — паутина висячих мостов, иглы башен, — и над всем этим пронзительно-голубое небо в оправе слоистых облаков. Постоял, поглядел, набрал полную грудь воздуха и пошел себе, — усталый человек, закончивший трудное и опасное дело...

— Ну, как ты? — Гилленхарт встретил его по дороге к казармам. Рядом с юношей топтался необычно высокий тьетль. — Я тут старого друга встретил... — пояснил он советнику.

— Все хорошо... — радостно объявил Нордид. — Жутко было, мерзко... прямо сказать нельзя как мерзко! Но теперь... я точно заново родился, — до того славно!..

И они пошли в знакомый уже кабачок и просидели там, пока не объявили тревогу, — звук сигнального колокола теперь часто тревожил осажденный город: враг уже стоял у стен и все новые и новые полчища шли на штурм, с тем, чтобы обессилев, откатиться назад, ибо каменные оплоты Города вздымались почти что до самого Неба...

Услышав сигнал, Нордид и Гилленхарт отправились прямиком на стены. Коротышка сначала заколебался, но потом достал откуда-то из-под полы помятый, местами проржавевший шлем, и тоже увязался за ними.

— Так... Погляжу... — пространно пояснил он свое решение.

На передних рубежах обороны вовсю кипела работа: лили из огромных чанов смолу и кипяток на головы живых верениц, упорно ползущих вверх по длинным лестницам; лучники без устали рвали тетиву гибких луков, — подручные не успевали пополнять запасы стрел; шарашили по рядам неприятеля из пушек, а тот в свою очередь швырялся огромные каменными глыбами и целым градом камней помельче, плевался огненными кляксами... С высоты было видно, как у подножья стен копошатся огромные белые черви: то выползни пытались сделать подкопы, но камни Города были надежно защищены заклятьем и подземные жители пока не представляли собою серьезной угрозы.

Куда хуже были те, что умели летать, — воздух кишмя кишел большими и маленькими тварями, каждая из которых норовила убить, укусить или хотя бы оцарапать... На глазах у Юстэса две огромные черные бабочки с кошачьими головами ловко зацепили клейкими усиками одного из защитников и проворно сбросили его вниз — находившиеся рядом даже моргнуть не успели. Одна из бабочек тотчас поплатилась за свое коварство, а вторая ловко ускользнула от удара мечом и упорхнула. Тотчас перед Нордидом, откуда ни возьмись, выскочила отвратительная костлявая девица — синекожая, зубастая, патлатая, — захихикала противно:

— Ух, ты, миленький!.. — и над самой головой его вжикнул острый серп. Советник уклонился в сторону и мастерским ударом развалил бойкую летунью пополам.

Коротышка, раздобыв себе копье, развлекался тем, что сталкивал со стены упрямо карабкающихся пауков — большие, маленькие и совсем крошечные, мохнатые и лупоглазые, — они с тупым упрямством все ползли и ползли, не обращая внимания на гибнущих собратьев. Некоторым из них удавалось перевалить через гребень стены, с тем, чтобы тут же быть раздавленными. Один из них успел впиться в ногу какого-то человека и высосал беднягу до капли, точно муху, пока его не прикончили.

— Этому не будет конца... — сказал кто-то и в ход пошли огнеметы.

На какое-то время удалось избавиться от ползучих и летающих гадов, но вскоре их стало еще больше. Положение усугублялось отсутствием у Людей достаточного количества свежих сил: противник явно не собирался отдыхать — снаружи внизу, куда только глаз хватало, волновалось серое месиво, покрывшее собою окрестности до самого горизонта, и на место погибших торопливо лезли все новые и новые враги, а вот полуголодным ополченцам, валившимся с ног от усталости, замены ждать было неоткуда ...

— Измором хотят взять, гады!.. — выдохнул Коротышка.

Сломав очередное копье, он в сердцах отшвырнул обломки и помчался в караулку — напиться воды и заодно разжиться новым оружием. По пути ему встретился Нордид.

— Давай-ка, приятель, передохнем... — великодушно предложил ему мнимый тьетль. Нордид послушно пошел вместе с ним. Спустившись, они отыскали водоноса и освежились.

— Горячая работенка попалась! — подмигнул Коротышка. Советник ничего не ответил. Застыв в напряженной позе, он точно прислушивался к чему-то внутри себя.

— Э, да ты не ранен ли? — всполошился малый.

Очнувшись, Нордид затряс головой:

— Нет... Все хорошо...

Коротышка и не стал приставать с расспросами: подобрав себе новое копье, он скоренько отправился обратно.

Нордид остался сидеть на месте: с глазами его происходило что-то странное — зрение то пропадало, то появлялось снова. Он заморгал, пальцами помассировал веки — видимость прояснилась, но все вокруг стало серым — цвета исчезли. "Наверное, я просто устал..." — подумалось ему. Поднявшись, медленно побрел к узкой каменной лестнице, ведущей наверх. Ногам было непривычно тяжело — глянув на них, Нордид ужаснулся: на какое-то мгновение ему показалось, что вместо ступней у него огромные когтистые лапы, но видение тотчас исчезло и по лицам случившихся рядом людей, он понял, что никто ничего не заметил. "Померещилось..."

... Он сражался на верхах еще несколько часов — до самого заката. А когда багровый диск солнца тяжело опустился в потемневшее море, Нордид Эгглинг из рода Молури, отшвырнул в сторону ставший вдруг тесным шлем и спокойно шагнул со стены в бездну — туда, где волновалось тысячерукое и тысячеглавое Нечто. Немногим не долетев до земли, его тело вдруг удивительнейшим образом изменилось: удлинилось, вытянулось, обрело огромные крылья и львиную, обросшую густой гривой, голову.

Зверь изогнул туловище и бешено замахал крылами, пытаясь избежать удара о землю — и это ему удалось... С торжествующим рыком чудовище стремительно помчалось обратно. В чертах крылатого льва еще угадывалось что-то человеческое, но лик его был ужасен.

Наверху, увидев случившуюся метаморфозу, не растерялись: правда, часть людей испуганно застыла, глядя, как к ним приближается тот, кто еще минуту назад был их другом и товарищем, но другие спешно зарядили гигантский, в два человеческих роста, арбалет, стоявший на трех упорах. Множество рук оттянуло тетиву — и навстречу крылатой смерти понеслась, разрезая воздух, огромная стрела. Лев мог бы уклониться — и всем казалось, что так он и сделает. Но вместо того, зверь налетел на стрелу мощной широкой грудью — в огромных глазах его высветилась радость — и пронзенный, закувыркался вниз...

* * *

* * *

* * *

**

— ...Итоги разведки, проведенной советником Нордидом, крайне неутешительны: перевоплотившись в переверзя, он узнал, что Темные нашли способ связаться с Безумным Королем. Именно он помогает им! — Верховный Жрец стоял перед сидящими за круглым столом членами Совета Девяти.

— Но Ахайя — мертв! — лицо Королевы побледнело.

— Этого мы точно не знаем... — тихо проговорил Жрец. — Так же как не знаем до конца сил и возможностей Черной Магии... Равно, как и Белой, впрочем...

— Все тут ясно! — скрипучим голосом рявкнул Абигайл. — Не забывайте: именно его обезумевший разум создал первых Нелюдей и Чудовищ, и потому — ничего удивительного в том, что его "детки" нашли ключик к Темной Башне...

— Они пообещали ему свободу... — громко и отчетливо произнес чей-то посторонний голос.

За креслом Королевы сгустился белый туман и в комнате возник призрачный силуэт.

— Рутан?.. — удивилась Чара, обернувшись. — Почему ты не с нами?

— Я слишком далеко сейчас... У меня важные дела, — ответил голос.

— Важнее, чем осада Города? — язвительно поинтересовалась Королева.

— Советник Нордид погиб ...— не обращая внимания на ее слова, продолжал Рутан. — Покончил с собой, поняв, что не сумел вернуться из Тьмы...

Все посмотрели на Верховного Жреца. Тот окаменел лицом и ничего не ответил.

В наступившей тишине кто-то из советников тихо произнес:

— Стены Города возводил Ахайя, он же и накладывал на них заклятье... Выходит... — и умолк, не решаясь договорить.

— Да... — бесстрастно подтвердил Рутан. — Все складывается как нельзя худо...

Абигайл покидал Дворец последним. Сгорбленный, шаркающий ногами старик, он совершенно не походил на того вояку, каким был еще пару часов назад. Но потрясло его не сообщение о связи Безумца с неприятелем, а известие о гибели Нордида.

— Я спас Нордида от суда Жрецов, когда его хотели осудить за колдовство, — бормотал он себе под нос, спускаясь к пристани, — и я же настоял на его принятии в Совет — ибо он был достоин того... Мне хотелось этим загладить свою вину, — ведь я и пальцем не шевельнул, чтобы помочь его отцу! Но я считал, что приговор, вынесенный Дарквишу — справедлив...А теперь? Теперь я виновен и в его гибели: нельзя было соглашаться, чтобы он прошел через перевоплощение — бедный мальчик был слишком неопытен для этого...

У причала не оказалось ни одного водного диска, — лишь лодка, где сидел укутанный в плащ гребец. Продолжая разговаривать сам с собою, Абигайл ступил в лодку и жестом приказал перевозчику отправляться в путь.

— Хватит причитать! — гребец откинул плащ.

— Ваше Величество? — удивился советник.

Королева протянула вперед руку, сжатую в кулак, и разжала пальцы. С ее ладони слетела маленькая пушинка и тотчас превратилась в Тень.

— На тот берег! — приказала Королева. Тень послушно схватилась за весла. — Теперь — слушай меня... — обратилась она к старику. — Бери детей из Храма — и уходи. Жрецы помогут вам. В условленном месте ждет корабль...

Старик внимательно посмотрел на нее:

— Что Вы задумали?

— Неважно... У меня есть шанс выиграть эту войну — и я его использую.

* * *

* * *

* * *

**

...Темные то ли устали за ночь, то ли восход Солнца — вечного и негасимого — действовал им на нервы, но как бы то ни было, очередная атака захлебнулась, а новой они пока не предпринимали. Юстэс, пользуясь передышкой, решил забежать в казармы — узнать, как там агил.

Певун сидел на пороге — бледный, изможденный, больше похожий на привидение, нежели на живое существо. Рядом с ним валялись лук и колчан со стрелами.

— Вот... — тяжело дыша, сиплым шепотом пояснил он. — Решил повоевать...

Юстэс радостно сгреб товарища в охапку:

— А ведь я тебя и не чаял застать в живых!..

Во дворе казармы кипел над костром котел. Женщины разливали усталым солдатам жиденькую похлебку.

— Еда... — ноздри агила чутко вздрогнули. — Я голоден, как тысяча демонов... —

Нетерпеливо оттолкнув приятеля, Певун побрел к котлу. Получив свою порцию, быстро расправился с ней и снова протянул поварихе глиняную плошку:

— Еще!..

— Ты уже съел свое, милок, — заметила та. — Другим тоже нужно подкрепиться. Нынче всем несладко... Солдат кормим, а простые горожане вон едят, что в закромах осталось, — у иных уж и нет ничего...

Глаза Певуна побелели от гнева:

— Ты не слышала, женщина? — я сказал: "Еще!" — просипел он. Видно было, что ему трудно говорить, — жилы на его горле вздулись от напряжения так, что казалось, вот-вот лопнут.

— Возьми мою долю... — Юстэс протянул больному плошку. — Бери...

Агил сердито выхватил посудину у него из рук.

— Я голоден!.. — заявил он, управившись с угощением. Сидевшие вокруг котла начали переглядываться.

— Налейте ему еще, — с издевкой сказал кто-то, — не то он сожрет кого-нибудь из нас...

Одни в ответ на эти слова засмеялись, другие поддакнули сочувственно: мол, бедняга еле выкарабкался, так пусть поест вволю. Но большинству из тех, что собрались в этот час вокруг костра, не понравилось поведение раненого.

— Вразуми своего приятеля, — посоветовали они Юстэсу, — а то он, похоже, совсем потерялся...

Гилленхарту стало неловко за друга и он поспешил увести его прочь. Достав из тайника суму хоромона, Юстэс отвел агила в харчевню, где выменял на один камешек половину жареного поросенка.

— Ешь... — коротко велел он, придвинув ему деревянное блюдо с угощением.

Сердито посверкивая глазами, агил принялся за мясо. Юстэс молча сидел напротив и наблюдал за тем, как он ест. Обсосав последнюю косточку, Певун вытер жирные пальцы об рубаху и довольно рыгнул:

— Ну, вот... Это еще хоть куда ни шло...

За те несколько коротких дней, что он провел на грани жизни и смерти, агил сильно изменился — и внешне, и повадки у него стали иные: Юстэс, наблюдая за ним, не мог избавиться от чувства, что это — совсем незнакомый ему человек. Однако, он отнес это на счет ранения, да к тому же его занимало иное:

— Полегчало тебе? — спросил он, едва тот оттолкнул от себя вылизанное дочиста блюдо. — Теперь расскажи-ка мне, что с тобой случилось...

Агил хмуро поглядел на него, в его взгляде сквозило недоумение:

— О чем ты?

— Кто напал на тебя?

На лице агила появилось странное выражение.

— Никто... — буркнул он и тотчас поправился: — Не помню...

Поняв, что толку ему не добиться, Юстэс встал из-за стола.

— Мне пора идти... Те, что остались на стене, тоже хотят передышки...

— Я с тобой... — просипел агил.

Юстэс хотел возразить, но передумал: у него внезапно пропала охота заботиться об этом человеке...

Они вышли на улицу. На ветке ясеня, росшего у входа, сидел большой черный ворон. Его темный силуэт казался одним целым с веткой, потерявшей все листья. Увидев людей, ворон хрипло каркнул, — будто окликнул кого-то... Агил остановился. Его лицо вдруг неуловимым образом изменилось: стало другим, прежним, точно он снял маску, доселе уродовавшую его лик.

— Карра?.. — неуверенно позвал он. — Карра, хороший мой! Иди ко мне! — и протянул руку. Ворон встрепенулся и недоверчиво склонил набок голову. — Карра! — снова позвал агил.

Птица неторопливо расправила крылья, слетела с дерева и, сделав круг, приземлилась на подставленное запястье.

— Ты же мой дружочек! — ласково приговаривал Певун, гладя негнущимися пальцами жесткие крылья. -Помнит меня, умница... — радостно сообщил он Юстэсу и удивленно спросил, словно только что заметил присутствие последнего: — А ты откуда взялся?..

Юстэс только пальцем покрутил у виска, но отвечать ничего не стал.

* * *

* * *

* * *

* * *

...Огромные барабаны глухо пульсировали в такт тяжелым шагам сотен и сотен тысяч тех, чьи глаза ненавидели Солнце — и от этих бесконечных ударов в Стенах появлялись трещины... Маленькие и незаметные вначале, они быстро углублялись и стремительно расползались по камню. А барабаны продолжали свое дело...

Низкое вибрирующее гудение заглушило тревожную перекличку городских сигнальных колоколов, заставило замолчать тех, что радостно бесновались у подножия стен в предвкушение мести за долгие дни неудач и лишений, перекрыло все остальные звуки угасающего вечера, — рокочущий монотонный ритм подчинил себе все: казалось, даже уходящее за горизонт солнце не выдержит и лопнет от этого грохота!

Но раскаленное докрасна светило малодушно укрылось в океане, оставив осажденный Город на произвол судьбы.

И тогда со стен поднялись в еще светлое небо несколько десятков крыланов, неся на своих плечах людей с горящими факелами: смельчаки— добровольцы решили уничтожить необычного противника с помощью хорошо испытанного способа... Им навстречу взвились летучие отряды Белоглазых и в воздухе завязалась страшная битва...

...Крылану Юстэса перебили шею и животное штопором устремилось к земле. Воин, летевший вместе с ним, не удержался и сорвался вниз. Юстэс оглянулся по сторонам — рядом мелькнула оскаленная морда вражеского летуна. Гилленхарт изловчился и сбил его погонщика. Оставшись без хозяина, ящер растерянно забил крыльями. Юстэс схватил его поводья, увлекая его за собой, и лишь уже почти у самой земли чужой ящер, опомнившись, рванулся вверх, унося ввысь и человека. Мертывый же крылан тяжело грохнулся оземь, придавив собой парочку мелких нелюдей. Находившиеся рядом прыснули в разные стороны, и чей-то топор, посланный вдогонку уцелевшему, едва не разрубил ему ногу. Чудом вскарабкавшись на горбатую спину ящера, Юстэс попытался направить его туда, где продолжал греметь один из гигантских барабанов. Но упрямое животное не желало подчиняться чужаку: повернув назад голову, летун вздумал укусить его. Гилленхарт в ответ со всей мочи ударил его рукоятью меча промеж глаз. Упрямец взвизгнул от боли, но покорился воле нового хозяина.

Подлетев ближе к дьявольскому инструменту, Юстэс увидел, что тот звучит сам

по себе, словно невидимые палки бьют по его тугой черной коже. Они были совсем рядом, когда барабан ухнул снова: Юстэсу показалось, что в ушах у него что-то лопнуло... Оглушенный, он нашел в себе силы натянуть поводья и направить летуна вверх. Ошалевшее животное понеслось вихрем, едва не сбросив своего повелителя, но Гилленхарт успел на излете вспороть мечом гудящее барабанье брюхо... Чья-то рука пустила горящую стрелу, рядом с ней воткнулось еще несколько — и темная круглая громада вспыхнула ярким пламенем. Со стен донесся радостный рев сотен глоток — и столь же яростно им откликнулись снизу...

Отчаянный рейд защитников Города уничтожил еще несколько грохочущих недругов, но оставшиеся тем временем продолжали свое дело — и местами каменные оплоты Города начали рушиться.

И тогда все увидели в темнеющем небе огромное яркое пятно — словно кто-то, шутки ради, врезал в его нежное сиреневое тело кусок стекла. За этой прозрачной преградой будто через лупу, искаженные расстоянием, виднелись гигантские всадники — уходящие в бесконечность стройные ряды, ощетинившиеся частоколом копий.

На мгновение на земле стало тихо-тихо... Умолкли барабаны, замерли занесенные над головами мечи, застыли в воздухе летящие стрелы, окаменели сражающиеся... И — то ли вздох, то ли стон:

— ...нигильги!..

И началась паника...

Белоглазые, нелюди и чудовища рубились между собою и Людьми, чей отряд вышел из стен наружу, воспользовавшись заминкой. Над дерущимися раскачивались Тени, неутомимо размахивающие мечами, а над всей этой кровавой сечей колыхалось в нетерпение чужое воинство, напирая на невидимую преграду. Теснясь, оно стремилось прорваться сквозь отверстие в небесах — и не могло... И в этот миг навстречу Пришельцам понеслась огненная хвостатая комета.

— Не дайте ей открыть Врата!.. — истошный многоголосый вопль перекрыл звуки битвы.

Многие попытались остановить огненный вихрь — и люди и нелюди — и превратились в обугленные куски. И когда, казалось, исход его полета был предрешен, — на пути у кометы возник рычащий от страха и злобы летун. Всадник, сидящий на его спине, взмахнул непомерно длинным мечом — из его вершины вырвался острый светящийся луч — и хвостатый сгусток света разлетелся на многие тысячи маленьких звездочек. С шипением разрывая густеющий ночной воздух, они чертили огненные следы и бесследно таяли, превращаясь в черные камни. Тяжкий гул разочарования сотряс Небеса — от этого звука многие попадали с ног, охваченные необъяснимым ужасом, и не все сумели подняться обратно: частью так и погибли, — кто от неописуемого страха, а кто был насмерть растоптан другими... Между тем небесный проход погас и землю накрыла ночная мгла.

Юстэс видел с высоты, как мечутся внизу бесчисленные огоньки — битва продолжалась, больше похожая на грандиозную повальную драку, где каждый теперь сам за себя, и невозможно разобрать, где свой, а где — враг... Люди, те кто уцелел, понемногу отступили назад под защиту стен. Он тоже направил летуна к городу, и уже на подлете его ящер напоролся на стрелу, выпущенную из гигантского арбалета — в темноте их приняли за чужих... Животное пронзительно вскрикнуло и беспомощно закувыркалось к земле. Все произошло так быстро, что юноша, возбужденный азартом воздушного сражения, не успел даже подумать о приближающейся гибели, — страшной силы удар выбил его из седла и наступила тьма...

* * *

* * *

* * *

**

...— Как же это все не вовремя! — бормотал дядюшка Винки, разглядывая свое отражение в зеркале и пытаясь определить размер ущерба, нанесенный его внешности кознями "бестолковых девиц", как он теперь за глаза именовал Рио и ее сестру, — и это был еще самый невинный эпитет в их адрес!

— Ох, как не вовремя!... Маленькие чертовки! Надо же, как подгадили... — бесстрастная блестящая поверхность зеркала являла ему бравую толстощекую физиономию, густо заросшую рыжим волосом, но ощупывая себя руками, дядюшка снова и снова убеждался, что зеркало — врет.

Промучившись таким образом чуть не сутки, дядя Винки с суровым видом вломился в комнату к Мэрион и потребовал объяснений. После получасового допроса, он отправился к Зануде и заявил, что она немедленно поедет с ним на Черный рынок и предъявит ему продавца, который продал им компоненты для "варварского", как он выразился, зелья.

— Хорошо... — согласилась девушка. — Спускайтесь вниз, я переоденусь — и поедем.

Но когда она вышла в холл, то застала там дядюшку, ожесточенно спорящего с Бабушкой: та наотрез отказывалась выпустить родственника на улицу "в таком виде"... Улучив момент, Зануда шепнула ему, что возьмет экипаж и будет ждать в конце переулка, и быстро покинула дом, пока бабуля не догадалась, что они — заодно.

— Хватит брюзжать, несносная старуха! Так и быть: в угоду вам останусь дома!.. И задохнусь тут, в четырех стенах! — с этими словами дядя Винки плюхнулся на диван и сделал вид, что читает свежую газету.

Но бабуся тоже была не промах: с невозмутимым видом она уселась в кресло напротив и принялась за вязание. Сидя подчеркнуто прямо, она то и дело бросала на дядю Винки взгляд поверх очков, точно учительница на проказничающего школьника. Дядя Винки пошуршал — пошуршал газеткой и потихоньку начал закипать...

Неизвестно, чем бы кончилось это противостояние, но тут в холл вальяжной походочкой спустилась толстая черная сарделька по имени Хендря. Пес только что недурно пообедал и вся жизнь представлялась ему в розовом свете: бархатная мордочка псинки прямо-таки лучилась умиротворением и кротостью. Не подозревая дурного, он деловито процокал по паркету мимо дядюшки. На кабаньей харе дяди Винки расплылась шкодливая улыбочка:

— Пойду, прогуляю бедное животное в саду, — заявил он, хватая с газетного столика валяющийся там поводок, и сварливым тоном добавил: — Вот так всегда: заведут в доме скотинку, а ухаживать — дядя... Пошли, блохастый!..

Напрасно Хендря упирался всеми четырьмя лапами: дядюшка с легкостью вытащил его за дверь — Бабушка даже слова сказать не успела.

Очутившись на свободе, дядя Винки рысью помчался на улицу. Поводок он намотал на руку, совершенно забыв о собаке, и несчастному Хендре пришлось нестись вслед за ним едва ли не по воздуху. Время было обеденное, а потому в переулке никого не оказалось, и дядюшка беспрепятственно добрался до перекрестка, где его уже поджидала Зануда.

— Садитесь же скорее!.. — торопила она, опасаясь, что кто-нибудь увидит его в таком обличии: вот уж тогда пересудов не оберешься!

Дядюшка с силой пропихнул в узкую дверцу свои телеса — задняя рессора экипажа при этом заметно просела — и с трудом уместился на узком сиденьице. Устроившись, он захлопнул дверь и скомандовал кучеру:

— Трогай!.. — и в тот же миг снаружи раздался заполошный собачий вопль. — Тьфу ты!.. — рассердился дядя Винки, высовываясь в окошко. — Совсем забыл про эту брехучку... — и без долгих проволочек выудил собаку за поводок прямо через окно, словно рыбу из речки.

Изрядно придушенный во время транспортировки, такс тут же умолк, опасаясь новых эксцессов, и забился в угол, но в глазах его ясно читалось: он еще припомнит дядюшке эту прогулку...

— Найди того старикашку, — велел дядя Винки племяннице, — выбери у него что-нибудь, а станешь расплачиваться, сделай вид, что забыла деньги в экипаже. Предложи ему пройтись вместе с тобой, а когда приведешь сюда, возьми под локоток и спроси: нет ли у него чего-нибудь эдакого?.. И, главное, глазками поиграй, чтобы он понял. Впрочем, думаю, этот сразу догадается, о чем речь, — не может быть, чтоб у него под полой не было в запасе какой никакой ерундовинки! А когда клюнет, лезь вместе с ним в карету — и уж тут-то я возьму его в оборот!..

— Вдруг он заподозрит неладное?..

— А вот и посмотрим, какая ты умница! — фыркнул дядя Винки. — У ловкой бабы мужчина начинает соображать, что его обвели вокруг пальца, уже после того, как ловушка захлопнется... Как ты вообще хочешь замуж попасть, если таких простых вещей не соображаешь?

— По любви! — отрезала Зануда.

Ей пришлось довольно долго толкаться среди толпы, прежде чем она отыскала давешнего старичка. Сделав скучающее лицо, она медленно пошла ему навстречу от одного продавца к другому, останавливаясь и разглядывая замысловатые штуковины, что наперебой предлагали торгующие. Оказавшись возле него, он присмотрела себе маленькую, грубо вырезанную деревянную фигурку, изображавшую дракона.

— Для чего он нужен? — спросила она, небрежно вертя в руках игрушку.

— Так, пустячок... — отмахнулся продавец. — Взгляните лучше вот на это... — и протянул ей еще какую-то безделушку.

Изобразив на лице восторг, Зануда взяла и это, — ей ведь было абсолютно все равно, — и полезла в сумочку, будто за деньгами.

— Ах, оказывается я оставила наличные у мужа! Какая жалость... — и улыбнулась, словно пытаясь скрыть смущение из-за своей рассеянности: — Здесь не принимают кредитки? — и протянула покупку обратно.

На лице старичка отразилось явное разочарование — видать, сделка была бы ему выгодной. "Сколько ж ты в этот раз хотел заломить с меня?" — подумала Зануда.

— Хотите, пройдемся немного? — предложила она ему, не отдавая безделушки. — Вон мой экипаж...

— С удовольствием!

Подхватив старичка под ручку, Зануда потащила его вперед. Уже около кареты, она заговорщически склонилась к его поросшему седым пушком уху, и спросила:

— А нет ли у вас чего-нибудь... гм... одним словом... Ну, думаю, вы меня понимаете... — и старательно подмигнула точно роковая красотка в примитивном шпионском фильме.

Старикан купился: оглянувшись по сторонам, он с готовностью прошептал в ответ:

— Думаю, у меня найдется несколько занятных вещиц для такой милой дамы...

— Например? — капризно переспросила "милая дама".

— Рубаха, купленная у мертвеца... — еле слышно прошелестел торговец.

Зануда даже вздрогнула — в отличие от Рэга Шеридана она до сих пор считала все кривотолки, что ходили в Городе насчет Черного рынка, пустыми домыслами, а оно, оказывается, вон как... Ей отлично было известно, о чем идет речь. В детстве они с друзьями не раз уговаривались добыть себе подобную штуку. Для этого надо было всего-навсего в полночь отправиться на кладбище и положить на какое-нибудь надгробье серебряную монетку. Она уже не помнила подробностей, — заклинаний там, и всего прочего... А потом по сценарию должен был появиться то ли сам хозяин могилы, то ли его призрак и оставить взамен денежки свою нательную рубаху. Поверье гласило, что надев ее, человек становится невидимым. С помощью этой одежки друзья Зануды планировали ограбление кондитерской Папаши Дю и прочие невинные шалости, но у них так ни разу и не хватило духу совершить ночную вылазку. А теперь вот выясняется, что храбрецы у нас все-таки есть...

Впрочем, она тут же успокоила себя тем, что старик вероятней всего собирается всучить ей фальшивку.

— А как бы мне на нее взглянуть? — требовательно спросила она.

— Госпожа полагает, что я ношу такие вещи с собой? — по лицу старичка расползлась крысиная улыбочка. — Оставьте свой телефончик — я передам его нужному человечку...

Зануда достала из сумочки ручку и наобум нацарапала на бумажке цифры. "Ведь уйдет сейчас, — подумала она, — и что тогда? Следить за ним, что ли? Но дядюшка слишком приметный теперь, а я..."

Она не успела додумать, как дверца экипажа приоткрылась, оттуда высунулась мощная длань и за шиворот втащила прохиндея внутрь — он только ойкнул! "Ай да дядя Винки!"— восхитилась про себя девушка. Поразмыслив, она осталась караулить снаружи, полагая, что дядюшка сам уж как-нибудь разберется.

Тем временем, дядя Винки усадил своего пленника против себя и несколько минут с удовольствием наблюдал, как тот сначала стал пунцовым, потом побледнел и даже позеленел слегка. Насладившись сей метаморфозой, он наклонился к нему, хлопнул по плечу и пробасил:

— Ну, здравствуй, Рурус!.. Вот и свиделись!..

* * *

* * *

* * *

* * *

... Маленький трусливый гегглин торопливо шнырял среди неподвижных тел: тут кусок, там кусок — поджав хвост, он торопился набить брюхо до отвала, пока не пришли живые, — когда еще доведется так сытно поесть? Полная откормленная луна неодобрительно взирала на него сверху и ее взгляд очень не нравился гегглину — задрав испачканную мордочку, он не раз и не два рычал на нее, но луна не уходила, и тогда, тяжело вздыхая, он снова принимался за свое, нервничая и оглядываясь... Перебегая от одного убитого к другому, он подобрался вплотную к стенам города — в их тени ему казалось безопаснее. Сев на корточки, пожиратель падали прислушался: со стены до него долетали обрывки фраз, но он не понимал языка Людей; вдали перемещались цепочки огней — ночь вокруг была полна скрытого движения, но ему пока ничто не угрожало и, снова вздохнув, он наклонился и обнюхал лежащего перед ним павшего воина. Судя по запаху, это был человек. Гегглин радостно облизнулся: человечье мясо вкуснее прочего... Рядом возвышался бесформенной горой труп летуна — падальщик чувствовал, что ящер мертв, но на всякий случай зарычал на него, а потом впился зубами в руку человека. В пасть ему брызнуло теплым, он заурчал, но человек вдруг отдернул руку, закричал, — и на шею гегглина обрушился меч...

... Перевязав лоскутом рубахи прокушенную руку, Гилленхарт побрел в темноте наугад. Оглушенный падением, он плохо соображал куда идет, но понимал, что до наступления рассвета надо где-то укрыться, иначе до него доберется еще какая-нибудь тварь. Не успел он сделать и десятка шагов, как земля под его ногами дрогнула и раздался гулкий удар, а за ним — еще и еще... Сверху посыпались камни, один из них больно задел рыцаря по плечу и сбил его с ног. Упав на спину, он увидел, как от стен откалываются огромные куски и беззвучно летят вниз — медленно, точно он лежит на дне реки, а воздух превратился в воду... Одна глыба рухнула как раз на то место, где скрючился погибший летун, — если бы не нападение гегглина, обломок стены точно похоронил бы его под собой! И тогда он поднялся — тяжело, бездумно, будто все это происходило и не с ним вовсе, — и побежал прочь, спотыкаясь и оскальзываясь.

Навстречу ему толпами текли вражеские воины, таща штурмовые лестницы и веревки с крючьями, но никто из них не обращал внимания на одиноко бредущую фигуру человека, — ведь впереди их ждала Акра. Вожделенная и ненавистная...

Укрывшись в ближней рощице, он видел, как черная шевелящаяся масса, ощерившись огоньками факелов, хлынула через проломы в чрево Города. Навстречу ей хлестал огненный ливень — гибнущий город дорого стоил захватчикам: сотни тысяч нападавших обратились в пепел, но многие из них проникли внутрь — и на улицах и площадях Акры завязались отчаянные бои, где и та и другая сторона сражалась за право на жизнь.

* * *

* * *

* * *

* * *

*

...Тяжелые двери Храма сомкнулись за ним — и наступила тишина. Бои шли уже на подступах к храмовому холму, но здесь было светло и тихо. Абигайл прислонился к прохладной стене из белого светящегося камня и вытер рукавом кровь с разбитого лица. "Совсем слабый стал..." — подумалось ему, — "В былые времена махал мечом без устали несколько часов кряду, а теперь?" И отчего-то стало так горько, словно жизнь его по-прежнему не имела видимого конца и впереди маячила сытая, но беспомощная и вовсе ненужная ему старость.

За эти дни на стенах погибли его друзья и сыновья, и он с радостью последовал бы за ними, но оставалось то главное и последнее, что удерживало его в этом мире: судьба тех немногих детей, которых удалось оторвать от их родителей и укрыть в Храме. Тени расчистили советнику дорогу среди сражающихся, но почти никто из его воинов не уцелел, — в живых остались лишь двое рыцарей да парень-агил. Вместе с ним они находились теперь в Храме. Тени же устроили заставу у подножия холма — охранять подходы к святыне.

В прозрачном луче света льющегося с высоты, — для Абигайла всегда было загадкой, как могло светить сюда солнце и днем и ночью? — возникла более плотная туманность и спустя короткое мгновенье из нее вылепился человеческий силуэт. Это был сам Верховный Жрец. Люди-воины и агил почтительно склонились перед ним. Абигайл кланяться не стал — он и в мирное-то время не очень жаловал духовенство, считая, что оно тратит больше сил на поддержание собственного авторитета, нежели на борьбу с реальным злом, — а теперь ему и вовсе было не до приличий.

— Где твои монахи? — без долгих предисловий спросил он у храмовника.

— Остался лишь я и двое Старших, остальные братья ушли сражаться... — торжественно и печально ответил Жрец. Ответ обескуражил старого воина и Абигайл почувствовал, что его многолетнее презрение к служителям Храма растаяло, как снег.

Снаружи послышались громкие крики: судя по этим звукам, сражение шло уже на храмовых ступенях. Потом ударили в двери. Люди невольно схватились за оружие.

— Ступайте за мной... — спокойно сказал Жрец, словно не слыша ударов. — Кто бы то ни был, ему сюда не войти...

Им потребовалось не более четверти часа, чтобы собрать ребятишек в дорогу. Притихшие, сонные, они напоминали маленьких испуганных зверьков. Младшему из них было около четырех, старшему — лет двенадцать. Потом Абигайл заметил еще одного мальчика, — самого высокого и взрослого на вид. Он был единственным, кто не выглядел напуганным, — напротив, глаза его горели от плохо скрываемого бешенства.

— Это Аджаст, младший брат принца... — шепнул ему Жрец. — Пришлось спутать его сетями, чтобы не убежал... — и Абигайл увидел, что руки мальчика неподвижны.

— Вы сделали из меня посмешище! Люди потом будут говорить, что когда весь город сражался, — я трусливо отсиживался в Храме вместе с малышней,! — выкрикнул мальчишка. Его лицо побелело от накопившейся обиды.

— Без сомнения ты — храбрый парень, — отвечал служитель, — но попадись ты в руки врагам, они легко узнали бы от тебя, что мы прячем здесь... — и он широким жестом обвел притихшую детвору.

— Они бы нипочем не узнали! — запальчиво заявил малец.

— Ты умеешь убивать свои мысли?.. — тихо спросил Жрец.

Мальчишка сконфуженно примолк, сердито посверкивая глазами. "А из него будет толк..." — подумал Абигайл.

Когда все были готовы, Жрец и его духовные братья сняли белые плащи и остались в черном. Главный неслышно прошептал заклинание и они очутились вдруг в незнакомом месте. Храм и город исчезли, вокруг расстилалась темная, мирно дремлющая равнина. Лишь ночной ветерок тревожил серебрящийся под луною ковыль, да кричала где-то ночная птица. Советник поежился: "Свежо..." Оглянувшись, он заметил на востоке зарево. "Город горит?.." Жрец сотворил Портал, — овальное светящееся пятно.

— С его помощью мы окажемся на побережье в устье реки... — объяснил Жрец. — Там ждет корабль из Заморья. Мы должны успеть — это последний ... Другого не будет.

Абигайл понимал о чем он говорит: они перенесутся не только в пространстве, но и во времени — в те дни, когда корабли из Дальних Земель еще могли беспрепятственно подбираться к берегам Королевства Людей. Перемещения такого рода всегда были опасны — можно запросто заблудиться! — оставалось надеяться на могущество храмовника.

Один за другим они прошли через портал. Верховный Жрец шел первым, за ним два воина и агил — на случай, если по ту сторону окажется кто-нибудь чужой, — затем дети. Абигайл и двое Старших служителей замыкали процессию.

Советник уже коснулся рукой прозрачного пятна, явственно ощутив, как уплотнился воздух в том месте, где пространство и время были сжаты волей неведомых сил, но что-то тоненько свистнуло — и один из жрецов упал в траву. По его лицу побежала темная струйка.

— Уходи!.. — приказал ему второй.

Но советник не привык, чтобы ему указывали...

Служитель развел руки в стороны и поднял их вверх — и в то же мгновение вокруг на несколько шагов стало светло, как днем. При этом свете было видно, что из глаза убитого торчит стрела. А еще они увидели как из леса — все деревья и кусты в нем стали серо-прозрачными, точно мутное стекло, — приближается конный отряд: светловолосые воины на белых лошадях.

— Вальгесста... — молвил жрец. Сделав пассы руками, он что-то прошептал и трава между ними и преследователями загорелась. В их сторону тут же полетели маленькие светящиеся шарики, но наткнувшись на защитное поле они взрывались в воздухе и гасли.

— Уходи... — повторил храмовник. — Я не смогу долго держать заграждение, а портал сейчас исчезнет...

— А если защита исчезнет раньше? — возразил советник. — Кто-то должен тогда помешать им пройти...

— Едва исчезнет защитное поле, как ты будешь убит, — так что лучше иди сейчас. Ты нужен на той стороне...

Абигайл хотел поспорить, но жрец пристально посмотрел на него, и подчиняясь его воле, старый воин шагнул в переход.

Когда он исчез, служитель глубоко вздохнул, глядя на свои ладони:

— Да простят меня Светлые силы! — и начал шептать заклинание.

Древнее и страшное, оно могло быть сказано живущим один только раз, ибо слова эти были настолько ужасны, что убивали и того, кто осмеливался их произнести. Выговаривая их, храмовник чувствовал, как они рвут ему горло, — изо рта потекла кровь, и едва договорив, он упал бездыханный.

Но та же участь постигла и преследователей. Всех, кроме одного...

Единственный уцелевший всадник привстал на стременах и, пронзительно вскрикнув, послал своего коня в стремительно уменьшающийся портал. Ветер сорвал с его головы накидку и лунный свет заиграл на длинных золотых волосах. Сделав немыслимый для обычного животного скачок, конь и его повелитель исчезли в светящемся пятне. Еще секунда — и портал погас... На равнине снова воцарились ночь и тишина.

* * *

* * *

* * *

* * *

...Здесь был ясный морозный зимний день. Их ждали лодки, — узкие, длинные. Корабль, — изящный красавец с высокими бортами, предусмотрительно встал на якоре подальше от берега.

— Быстрее, быстрее!.. — торопил детей Жрец. Он и воины помогали ребятишкам рассаживаться в лодки.

Вот уже несколько челнов скоро понеслись к кораблю. Из портала появился Абигайл.

— Плохо дело... — крикнул он остальным.

Схватив за шиворот какого-то замешкавшегося малыша, он буквально швырнул его в лодку. Оставшиеся на берегу дружно заревели.

— Тянули тебя за язык!.. — рассердился Верховный Жрец. Впервые за все это время он вышел из себя.

Абигайл спохватился и умолк на полуслове. Подхватив еще пару ребятишек, он шагнул в воду — волны отнесли лодку от берега. Усадив малышей на широкой деревянной скамье, он вернулся обратно. Ледяная вода обжигала ноги сквозь кожаные сапоги.

Младший принц с каменным лицом смотрел на корабль. Его пытались отправить в числе первых, но упрямец заявил, что покинет берег только после всех остальных.

— Когда-нибудь я стану королем, — надменно пояснил он. — Будущие подданные не должны видеть во мне труса...

— Чего ждешь? — прикрикнул на него советник и, взяв еще двоих, понес их в лодку. Второй раз идти было намного тяжелее: каждый шаг давался с огромным трудом, он вспотел, сердце колотилось как бешеное... "Ну-ка!.." — мысленно прикрикнул он сам на себя.

К кораблю понеслись еще две лодки. Оставалась последняя, — и еще пятеро детей на берегу, в том числе и Аджаст.

Из портала с гиканьем вырвался златовласый всадник.

— Вэллария!.. — радостно вскричал Абигайл и тут же осекся: взрыв копытами песок, белый конь, подчиняясь воле хозяйки, поднялся на дыбы, а потом всей тяжестью обрушился на одного из воинов, вставших у него на пути.

Дети бросились в воду. Самого маленького волною сбило с ног и он едва не захлебнулся, — принц еле успел вытащить товарища. Абигайл подхватил неудачника и перевалил малыша через борт. Это стоило ему последних сил. Остальные лезли сами — он только поддерживал их... Тяжелая волна ударила старика в бок, одежда намокла, делая его неуклюжим и неповоротливым. Один из ребят сорвался в воду — нечеловеческим усилием Абигайл вытащил его наверх и помог забраться в лодку. Взглянув назад, он увидел, что на берегу разыгралось настоящее сражение.

— А-ашш!.. — крикнула Вэллария, нанося одновременно смертельный удар воину, что бросился на нее с мечом, и сбивая конем агила.

Этот странный возглас словно хлыстом стегнул по волнам и они опрокинули лодку, что отчалила от берега предпоследней.

И она снова крикнула, но Верховный Жрец поднял руки, словно закрывая собою остальных и, видимо, у него это получилось, потому что ее крик не причинил вреда. Тогда она бросилась на противника, но у того в руках появился длинный жезл и между ними завязалась борьба, в которой никто не хотел уступать.

-... у-уплыва-ай!... — донеслось с берега.

Абигайл оттолкнул от себя лодку и решительно шагнул вперед. И тут он боковым зрением увидел, что на корабле поднимают якорь. Между тем расстояние между оставшимися челнами и судном было еще довольно значительным.

— Стойте! Приказываю вам, остановитесь!.. — прогремел Абигайл, перекрывая шум волн.

Движение на корабле замедлилось. Советник в отчаянье взглянул на берег, где в причудливом танце кружились на песке белый плащ с цветком Вальгессты и черное одеяние жреца: он заставил свою соперницу спешиться, но было заметно, что она и сильнее и проворнее старика.

Улучив момент, Вэллария сделала обманное движение и послала в сторону уплывающих разрывной шар.

Она всегда слыла меткой — прямое попадание убило гребца в последней лодке. Неуправляемое суденышко беспомощно заколыхалось на волнах. Выругавшись вслух, Абигайл отстегнул пояс с оружием, сбросил намокшую накидку и кинулся к осиротевшей посудине.

Тем временем на берегу Вэллария коварным приемом обезоружила противника и бросила его на песок. Но прежде чем меч вонзился в его грудь, Жрец успел прошептать заклинание — и между златовласой и лодками возникло защитное поле...

Ах, как кричала она в ярости и как была она страшна!.. Но тщетно металась колдунья по берегу, посылая вслед кораблю проклятья, — последний сын Храма Солнца успел защитить плоды своего виноградника...

Внезапно Вэллария остановилась. Ее лицо исказила улыбка, больше похожая на судорогу: вытянув вперед руку, она сказала что-то, подув на пальцы, и ледяной панцирь стремительно покрыл воду, догоняя убегающих, и едва не раздавил в своих тисках отставший челн, но судьба благоволила к беззащитным. Они успели подняться на корабль и маленький принц, стоя на корме уплывающего корабля, крикнул:

— Я вернусь! Я обязательно вернусь и отомщу тебе за все!...

* * *

* * *

* * *

* * *

*

... И много лет спустя — до самого своего конца — агил будет помнить этот день словно картину, составленную из мозаичных камешков. Не последовательность мгновений — одно за одним, а отдельные мельчайшие подробности: белый морской песок и шевелящиеся комки бурых водорослей у кромки воды...Искрящиеся сосульки в бороде высокого сурового старика, что упрямо налегал на весла, сжав костистые кулаки... Его глаза — темные, пронзительные, источающие торжествующее презрение к той, что бесновалась на берегу, — и ее взгляд, полный бессильной ненависти... Золотые волосы, так красиво вьющиеся на ветру... Тяжелые, масляно-блестящие черные волны и низкое-низкое небо цвета старого лежалого снега... Влажный киль перевернутой лодки, печально покачивающийся на волнах, выброшенное на берег маленькое тельце... И корабль, уходящий к горизонту...

А потом еще — удаляющийся перестук копыт... Он слушал его, вжавшись головой в песок и затаив дыхание, — ведь то был звук шагов смерти, что опять прошла мимо... И странный чужой голос, исходящий из его же собственных уст:

— Дважды одолела ты меня, но уж третий-то раз — будет мой...

* * *

* * *

* * *

* * *

*

-...Поехали, чего копаешься?!.. — высунулся из кареты дядюшка.

Зануде не очень хотелось продолжения приключений: она чувствовала себя уставшей, да и пахло в экипаже нехорошо, — кабан, все-таки... Но делать было нечего и она неохотно полезла внутрь. Каково же было ее удивление, когда вместо старичка-торговца она обнаружила там рыжего пузатого бородача весьма бойкой наружности!

— А-а... простите, это кто? — поинтересовалась она у родственника.

— Хе! — оскалился кабанище. — Ты себе даже и представить не можешь!... — но вдаваться в подробности не стал.

— Ну, ладно... — пробормотала девушка, совсем растерявшись, и поздоровалась с незнакомцем. Но тот лишь обиженно надул губы, точно незаслуженно наказанный ребенок, и отвернулся к окну.

Они долго кружила по городу, пока не оказались на окраине.

— Выходим!.. — скомандовал дядя Винки.

Длинная пустая улица, уходящая к реке, наводила тоску. "Что это за место? Никогда здесь не была... И что ему тут надо?" — сердито думала Зануда. Тем временем дядюшка тоже выбрался наружу, волоча за собой пузатого бородача.

— Веди!.. — приказал он ему.

Незнакомец что-то прохныкал на непонятном языке, но дядя Винки молча дал ему тычка в спину, и тому пришлось подчиниться.

Пыльная дорога привела их к большому, по виду заброшенному дому, огороженному высоким покосившимся забором.

— Здесь?.. — рыкнул дядюшка, осматриваясь.

Пузан коротко проскулил в ответ. Дядюшка приподнялся на цыпочки и заглянул через забор.

— За мной! — велел он, проведя рекогносцировку. Распахнув ударом ноги ветхую калитку, — та в ответ жалобно скрипнула, — дядя Винки втолкнул пузана во двор и протиснулся вслед за ним. — Гляди в оба!.. — приказал он Зануде.

Заросшая травой дорожка вела в глубину запущенного сада, где стоял дом. Прямо перед калиткой ржавел поломанный спортивный велосипед, переднее колесо его было сплющено о камень. Дядюшка хмыкнул, и нагнувшись провел лапой по рулю. Потом понюхал свою лапу и снова хмыкнул.

— Так я и думал... — хрюкнул он, но Зануда не поняла по его интонации — доволен он результатами исследования или нет.

Не успели они сделать и пяти шагов по направлению к дому, как сзади раздалось громкое утробное рычание. Испуганно обернувшись, Зануда увидела, что у калитки, отрезая им дорогу к бегству, стоит огромнейший лохматый пес. Пузатый что-то крикнул и огромный зверь тут же кинулся на них. Но дядюшка не растерялся — бросившись навстречу собаке, он ловко поддел пса клыками и распоров ему брюхо, отбросил в сторону, — точно всю жизнь прожил в кабаньей шкуре... Ужасный визг огласил окрестности, и тяжело грянувшись оземь, раненое животное испустило дух. А дальше произошло еще более странное: едва застыв, лохматая туша стала стремительно уменьшаться в размерах и через мгновение исчезла, как им показалось, совсем. Однако, подбежав к тому месту, где на земле остались влажные бурые пятна, Зануда увидела маленькую деревянную фигурку — грубое подобие человечка, выкрашенное в черный цвет. Присев на корточки, она протянула руку, чтобы взять ее, но дядюшка, едва не наступив ей на пальцы, придавил деревяшку копытом.

— Не трожь!..

— Что вы тут раскомандовались! — выпрямившись, закричала девушка. Она была настолько потрясена событиями последнего часа, что ей просто необходимо было выплеснуть эмоции, иначе бы лопнула!

На дядю Винки ее вопли не произвели никакого впечатления.

— Делай, что тебе старшие говорят... — невозмутимо прохрюкал он и потопал к дому, волоча за собой упирающегося пузана. — Можешь остаться тут... — бросил он ей через плечо.

— Нет уж, дудки... — пробормотала Зануда, глядя как они удаляются. — Одна я здесь не останусь... — и побежала за ними.

Внутри дом выглядел еще хуже, чем снаружи — прогнившие полы, вековая пыль и паутина...Остатки некогда богатого убранства лишь подчеркивали его нынешнее плачевное состояние. Дядюшка шумно повел влажным пятаком:

— Ну, и где?..

Пузан в ответ молча ткнул пальцем куда-то в пространство. Там, в дальнем конце большой залы, стоял на каминной полке осколок зеркала.

— Пойдем-ка, посмотрим... — пропыхтел дядя Винки.

Путь к зеркальному осколку затрудняла огромная дыра в полу — когда-то здесь, видимо, был подпол. Теперь же доски провалились и пробраться к камину можно было только, прижимаясь к стене. Двигаясь боком, дядюшка вполне успешно преодолел половину расстояния, но тут рыжебородый, которого он держал за руку, изо всех сил толкнул его — и дядя Винки с проклятьями грохнулся в эту дыру, подняв несметные тучи пыли.

— Держи его!!! — заорал он оттуда. Но было поздно: когда Зануда опомнилась, коварный пузан был уже у выхода.

И тут раздался страшный треск ломаемой двери, в образовавшийся проем, разгоняя затхлые сумерки мертвого дома, хлынул яркий солнечный свет, — и вслед за ним в дом ворвались люди.

Рыжебородый заметался, пытаясь прорваться к окну, и это ему почти удалось — он уже вскочил на подоконник, — и тут же замер, окаменев, а затем словно деревянный рухнул вниз.

Все бросились к пойманному, забыв о дядюшке, который тем временем почему-то притих в своем погребе.

— Господин комиссар?.. — ахнула Зануда, узнав в одном из ворвавшихся Рэга Шеридана. — Что случилось?..

— Что случилось?.. — сварливо переспросил полицейский. — Это я у вас должен спросить, милочка... Нет, подумайте только: тьетль в городе! — и он носком форменного ботинка пошевелил лежащего на полу. — Забирайте его... — скомандовал он тем, что пришли с ним. — Наручники нужны?

— Нет... — странным глухим голосом ответил один из них. — Сети достаточно крепки, а из железных оков эта бестия выскользнет без труда.

Подняв пленника, они выволокли его на улицу: Зануда тут же выглянула им вслед, ожидая еще чего-нибудь экстремального, но неизвестные вполне нормально добрались до калитки, сели в большой пикап и уехали, оставив двоих.

— Кто эти люди?.. — спросила она у комиссара.

— Смотрители... — тотчас отозвался он, прохаживаясь по комнатам и осматриваясь. — Кстати, а где твой любимый дядюшка?..

-... здесь, черт бы вас всех побрал!... — раздался в ответ сердитый бас. — Помогите-ка мне вытащить эту штуковину!

— Ой, я про него совсем забыла! — расстроилась девушка.

Вдвоем с Шериданом, они подошли к краю провала. Там на дне дядя Винки ворочал небольшой сундук.

— Что это ты там откопал, приятель? — поинтересовался комиссар.

— Да вот... — неопределенно отозвался дядюшка.

Тут вернулись те двое, что остались. В руках у них были какие-то штуковины, похожие на маленькие антенны.

— Сейчас мы все здесь проверим, — сказал один из них. — Но вам лучше выйти на воздух, а то фон искажать будете...

— Как скажете... — преувеличенно любезно отозвался комиссар. — Тут у нас, правда, один хряк в подпол провалился...

Совместными усилиями дядя Винки был извлечен наружу. Вслед за ним подняли небольшой сундучок.

— Не возражаете, — пропыхтел дядюшка, — если я оставлю эту штуку себе...

Смотрители молча переглянулись.

— Понял... — покорно отозвался дядя Винки и с сожалением отодвинулся от сундука.

Втроем они вышли на улицу. Комиссар достал сигару, дядя Винки — любимую трубку. Закурили, пуская к небу пухлые клубы дыма...

— Я почему-то сегодня только заметила — у них такая странная эмблема ... У смотрителей, то есть...— ни к кому конкретно не обращаясь проговорила Зануда. — Что она означает?...

— Этот... этот знак ... — замялся комиссар, — ... а не замечали вы его раньше потому... Э-ээ...Ну, словом, потому что они одевают его только в крайних случаях... Когда нужна сильная защита. Да вы побледнели, сударыня! Вам нехорошо?.. — он с тревогой всмотрелся в лицо девушки.

Она же замерла на мгновение, глядя куда-то в пространство. Ее и впрямь побледневшее лицо застыло точно каменная маска — словно она внезапно увидела перед собою нечто ужасное... Или что-то вспомнила...

— Нет... Все нормально... — проговорила она спустя несколько секунд, и чтобы сгладить неловкость, потянулась к волосам, желая поправить прическу. Дрожащие пальцы ее тут же сломали заколку — и густые черные волосы блестящей волной легли на плечи.

— Какая досада!.. — рассердилась она сама на себя, рассматривая обломки заколки. Маленькое происшествие не ускользнуло от внимательных глаз полицейского.

Но он приписал ее волнение суматохе прошедшего часа. Да и откуда ему было знать, что его юная собеседница уже видела подобные обереги. На плащах тех, кто однажды поздним осенним вечером ворвался в ее студенческую комнатушку...

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

*

...Едва забрезжил рассвет, Гилленхарт двинулся обратно в сторону Города. Так же как и накануне вечером он брел вперед в состоянии какого-то бездумного отупения, — все чувства разом умерли в нем. Только в голове гудело точно колокол... Или барабан?.. Полубезумный, он кружил по сожженным улицам; не один раз на него пытались напасть — но судьба благоволила ему, и он уходил от врагов, невредим...Наконец, ноги принесли его к заливу, отделяющему Город от королевского дворца. Запрокинув голову, он долго смотрел из-под полуприкрытых век на острые скалы, среди которых прятались дворцовые шпили и башни. Сердце подсказало: дворец пуст... Горестно взревев, точно дикий зверь, вернувшийся с охоты и обнаруживший свое логово разоренным, а потомство и его мать — убитыми, — рыцарь бросился прочь...

Только стихли его шаги, как к причалу крадучись спустилась стая пришельцев самой разной масти. Толкаясь и переругиваясь, захватчики расселись в брошенные лодки и, торопливо налегая на весла, направились в сторону дворцовой громады, предвкушая знатную поживу. Далеко отплыть они не успели: гребни невысоких волн вдруг оборотились во множество прозрачных рук и утянули лодки под воду, а заодно — и тех, кто там был. Маленькая птичка, наблюдавшая за расправой с берега, довольно пискнула и вспорхнула ввысь: заколдовав воды залива, она сделала все что могла в память о той, которую любила и ненавидела...

Покружившись над разоренным городом, птица направилась в сторону побережья, старательно огибая то место, где дрожащей черной воронкой уходила в небо Темная Башня: гудящий смерч, словно напитавшись дымом городских пожарищ, стал намного шире и выше. Но на какое-то мгновение ей показалось, будто голос того, чей дух был заточен в Башне Забвения, зовет ее!.. Покорившись призрачному зову, она уже легла на крыло, чтобы сменить направление, и тут, откуда ни возьмись, налетел огромный черный ворон.

— Карра! — крикнул он почти по-человечьи и бедняжка едва увернулась от его клюва.

Сложив крылья, птица камнем ухнула вниз. Ворон спикировал за ней. Он легко бы настиг ее, но у самой земли его жертва юркнула в клубы дыма и исчезла.

— Кар-ра! — повторил неудачливый охотник и, предельно снизившись, медленно полетел вдоль улицы, выискивая пропавшую.

И он действительно вскоре отыскал ее, только теперь она была уж в человечьем обличье. Недобро усмехаясь, ведьма что было сил натягивала тетиву лука, подобранного ею тут же. Острие стрелы смотрело прямо в глаз оторопевшему ворону.

-... так кто кого? — ласково спросила ведьма.

Захваченный врасплох, Карра метнулся в сторону. Стрела пробила ему крыло навылет. Вторую стрелу ведьма отправила в грудь одинокому всаднику, на свою беду вывернувшемуся из-за угла разрушенного дома. Раненый ворон тяжело спланировал на землю. Кирия схватила под уздцы лошадь убитого ею и ловко запрыгнула в седло. Пришпорив животное босыми пятками, она направилась прямо на сидящую в пыли птицу. Тяжелые копыта ударили оземь рядом с поверженным вороном...

Оглядываться назад ведьма не стала, уверенная, что растоптала обидчика.

* * *

* * *

* * *

* * *

*

Провидение привело Гилленхарта к казармам. Они пострадали меньше, чем остальные здания Города, — основные бои проходили в стороне, ближе к Арсеналу. Какое-то время он тупо смотрел на то, что еще недавно было его домом, потом, осознав, что и здесь никого нет, почувствовал ужасную растерянность... В душе образовалась невыносимая пустота: что теперь?.. Что?!..

Сбоку раздался какой-то шорох. Приглядевшись, он заметил в пыли черный комок перьев. Совершенно бездумно он дотронулся до него носком сапога. Комок отпрянул в сторону, сверкнул темным глазом.

— Бедолага... — скрипнул Гилленхарт. Жалость к раненой птице напомнила ему, что он сам — еще жив. Осторожно взяв ворона в руки, юноша шагнул с ним во двор казармы.

Ворон слабо клюнул его в палец.

— Не балуй... — тихо сказал Юстэс.

— Кар-ра! — хрипло отозвался раненый.

— Э, брат, да мы с тобой знакомы!.. — припоминая, проговорил Гилленхарт.

Колодец во дворе был цел. Отыскав смятое ведро, Юстэс напился сам, напоил из пригоршни клювастого приятеля. — Где ж твой хозяин, а?..

Карра заволновался и что-то невнятно пробормотал.

Юстэс медленно обвел взглядом почерневшие ряды деревянных зданий. Они в ответ скорбно глядели на него провалившимися глазницами обгоревших окон.

— Надо выбираться отсюда... — сказал, обращаясь то ли к ворону, то ли к самому себе.

И в этот момент ему показалось, что в мертвом провале одного из окон что-то шевельнулось.

— Бьюсь об заклад, мы тут не одни... — прошептал он ворону, сажая его на остов колодезного сруба. Ему почему-то пришло в голову, что внутри прячется кто-то из своих. Совершенно не таясь, он торопливо подбежал к дому и переступил через обгоревший порог.

— Эй, кто здесь?..

Расплата за необдуманную поспешность последовала сразу же: откуда-то снизу его ударили острым в бок, — он успел только заметить как мимо мелькнул кто-то маленький и рыжий.

— Стой!.. — прохрипел он, невольно опускаясь на колено и хватаясь рукой за дверной косяк, чтобы не упасть совсем. — Стой, дьявол тебя подери!.. — другая рука его машинально нащупала рану. Ладонь сразу стала влажной и липкой. Усилием воли он поднялся и вышел наружу. — Стой...

Но нападавший был уже у ворот: проскользнув меж покосившихся створок, он скрылся из виду. Лицо Юстэса перекосилось от досады и боли. Сев на землю, он кое — как стянул рубаху.

— Да-а, скверно... — пробормотал он. Ворон внимательно смотрел на него, склонив голову набок. — Глупо получилось... — оправдываясь перед ним, пояснил юноша. — Сто раз мог умереть — и не помер, а вот поди-ка ты...— кровь лила сильно и Юстэс почувствовал легкое головокружение: ворон и колодец тихо уплывали куда-то в сторону...

Скомкав снятую рубаху, он прижал ее к ране. Грязная ткань быстро окрашивалась в красное. Глядя, как она меняет цвет, Юстэс вдруг засмеялся: откинув назад голову, он хохотал все громче и громче, временами повизгивая и срываясь на стон. Ворон хрипло и тревожно каркнул.

— Бог мой!.. — еле проговорил человек сквозь смех. — Ведь ничего не жалко! Ни-че-го!.. — ворон снова крикнул в ответ. — Думал — за плечами жизнь, оказалось, — пустота... Тебе тоже смешно, крылатый?.. Я ничего не оставил в память о себе. Ничего...Никто не зажжет по мне свечи и не прочитает молитвы... Матушка бы, верно, помолилась за меня. Как думаешь, помолилась бы? Матери всегда просят Небеса за своих детей...— голос его на мгновенье прервался.

Юстэс смежил веки, точно вспоминая что-то, а потом его плечи снова затряслись от смеха.

— А ведь гадалка наврала! — пробормотал он, не открывая глаз. — Нет, про любовь и богатство — это она верно угадала. Но она сказала, что убьет меня мой лучший друг... Выходит, ошиблась?..

— ... или ты умрешь не сейчас... — сварливо возразил ему вдруг чей-то голос.

Юстэс в недоумении воззрился на ворона, — все предметы были нечеткими, точно в тумане, — но птица сидела, нахохлившись, и помалкивала. Потом, опустив глаза, он осознал, что рядом с ним появились чьи-то грязные, дорогой кожи сапоги. С трудом задрав голову вверх, Юстэс увидел хмурое лицо... Коротышки. В одной руке тот держал меховую суму, доставшуюся Гилленхарту от хоромона, в другой — короткий меч.

— Ты?! — вяло удивился раненый.

— Почему бы нет? — сухо переспросил тот.

— Пришел добить меня? — криво улыбнулся Юстэс.

— А я что, записывался к тебе в лучшие друзья? — хмыкнул Коротышка.

Присев на корточки возле раненого, он покопался в заплечном мешке и выудил оттуда коробочку с густой темно-серой мазью. Отняв от раны пропитавшуюся кровью тряпку, он ловко наложил на нее жирный слой снадобья. Юстэс почувствовал, как боль утихает и по телу разливается приятная прохлада. Его спаситель снова порылся в своей котомке и достал темную склянку, запечатанную туго притертой пробкой.

— Глотни-ка! — велел он, откупорив пузырек и поднеся его к губам Юстэса. — Да немного!.. Хорош!.. — и тут же вырвал склянку обратно, едва тот успел сделать глоток.

Рана тем временем схватилась темной коркой.

— А я ведь по дороге сюда встретил, знаешь кого?.. — спросил Коротышка, укладывая обратно свое богатство. — Руруса!.. Прямо у ворот!.. Нет, каков проныра! Ведь это он твои камушки утащил... — и встряхнул в руках меховую суму.

— Значит, это он меня... — раздумчиво проговорил Гилленхарт, осторожно трогая пальцами затянувшуюся рану: в душе Юстэса зашевелилось смутное подозрение. Уж больно складно все как-то получалось...

— Да? Ну, ничего, — я его тоже зацепил маленько... — утешил рыжий. — Он, правда, сумел -таки улизнуть... — добавил он с огорчением.

— А ты сюда... зачем шел?

— Тебе правду сказать или соврать?.. — усмехнулся Коротышка, снова потряхивая сумой. — Нет, я же не знал, что ты тут... — добавил он тут же, оправдываясь. — Думал, дай забегу по дороге на всякий случай... Я вообще к Храму пробираюсь... — и он похлопал по кожаным ножнам, прикрепленным к поясу. — Уходить, брат, надо! Вон, видишь?.. — Коротышка ткнул пальцем куда-то вверх и в сторону.

Юстэс последовал взглядом туда, куда он указывал. Край неба закрывал медленно вращающийся смерч.

— А убивать тебя я не хочу... — мрачно заявил Коротышка. — Эти камушки, даже если поделить, — на три жизни хватит. Только бы выбраться отсюда! Вдвоем-то сподручнее будет... — и он выжидающе посмотрел на Юстэса, словно тот мог и отказаться. Но юноша согласно кивнул и поднялся на ноги:

— Идем...

— А... это? Пополам?— и Коротышка указал на наследство хоромона.

— Ты спас меня, — пожал плечами Гилленхарт. — Еще несколько времени тому назад я понял — моя жизнь мне ничего не стоит. Но и эти камни на самом деле ничего не значат... Потому — сделка наша верная. Получишь, сколько просишь...

— Побожись, что не обманешь! — требовательно насупился рыжий.

Юстэс поклялся. Тогда Коротышка вытряхнул драгоценные камни на его окровавленную рубаху и на глазок разделил кучку на две части. Одну — ссыпал в свою котомку, другую — увязал в узелок из лохмотьев и протянул юноше вместе с меховой сумой:

— Это — твое. Сам береги свое добро, ну а я уж о моем позабочусь...

Выйдя из ворот, они крадучись, перебежками, стали пробираться по улицам в направлении Храма.

Захваченный город был жалок и страшен...

Заваленные трупами улицы, — легкая добыча для всякого рода бестелесных духов; разрушенные здания, некогда величественные и прекрасные, и — удушающий смрад пожарищ... Порой Юстэсу казалось, что они попали прямиком в ад! Сходство было еще более удручающим из-за того, что городские развалины кишмя кишели чудовищными созданиями — большими и малыми...

— ...чую, сожрут нас раньше, чем мы доберемся до Храма... — буркнул Коротышка, после того как в нелегкой схватке приятели уложили очередную образину. — И ведь ты посмотри, какие рожи!.. Я такие и не встречал раньше! — и он бросил долгий озабоченный взгляд туда, где гудел столб Темной Башни. — Не иначе, Безумный Король проснулся!...

— О чем ты?.. — без особого интереса спросил Гилленхарт, к которому вернулось прежнее оцепенение, нарушить которое не смогла даже жаркая схватка с чудовищем.

— Тьетли болтали меж собой, что Темные сумели разбудить дух Проклятого — и с его помощью устроили всю эту заваруху...

— Зачем ему это?

— Они пообещали ему воскрешение... Берегись!..

Над головами людей пролетела, тяжело хлопая крыльями, черная гарпия. Ее волосатое брюхо так раздулось, что она еле держалась в воздухе. Скользнув взглядом по нашим спутникам она коротко крикнула и потащилась дальше.

— Ишь, отъелась!.. — с ненавистью бросил ей вслед Коротышка. — Стрелу б влепить в глаз! Да сразу примчится целая стая ее родственничков!..

— Уже летят... — отирая пот со лба, выдохнул Юстэс.

Вдоль разрушенной улицы, почти прижавшись к земле, на них надвигался черный многоглавый и многоголосый клубок. Приятели забились в какую-то щель в развалинах, тщетно надеясь, что их не заметят. Но не тут-то было!...

... И даже спустя долгие-долгие годы Коротышка будет покрываться холодным потом, вспоминая эти мгновенья: невыносимые крики злобных тварей, их пустые глаза, одержимые лишь жаждой крови, скрежет скользких когтей, а потом — сверкнувшую вдруг прямо рядом с ним длинную узкую молнию и мерзкий запах паленого пера... Но ничего слаще этого запаха не было в его мире! Потому что так пахли, обугливаясь и сгорая под ударами юного рыцаря, туши гарпий. Оружие, доставшееся от безымянного чужака, снова выручило их самым чудесным образом: луч света, вырвавшийся из расщепленного конца обоюдоострого лезвия, одинаково легко крушил и мягкие тела врагов, и каменные груды, и почернелые скелеты вековых деревьев, чьи кроны еще вчера так горделиво сияли золотом уходящей осени. Последней осени Города Людей...

А потом Юстэс повел мечом в ту сторону, где над горою темно-сизых останков городских кварталов дрожала в дымной пелене светлая стрела храмовой громады, — и луч проложил прямую дорогу в оплавленных камнях.

Вот только идти по дороге этой сам он уже не смог.

Меч выпал из ослабевших рук воина и он бессильно опустился на землю.

— Ты... что? Ты что... — испугался Коротышка. — Ты что... ты что...ты что-о... — бестолково бормотал он, подхватывая своего рослого спутника подмышки и пытаясь поставить его обратно на ноги. Но тот, будто пустой мешок, безвольно валился обратно.

— Не м-могу... — прошептал он еле слышно. — Вся сила ушла...В меч...

Коротышка посмотрел на сияющий вдали купол Храма, потом — на неподвижно лежащего юношу, снова — на Храм... Ворон каркнул и, растопырив крылья, закружился по земле у его ног.

— А-а... черт!.. — рыжий стукнул кулаком по своей же раскрытой ладони, нагнулся, ухватил приятеля поперек туловища и, крякнув, взвалил его себе на плечо.

Придерживая одной рукой свою ношу, он ухватил еще и меч, — и затопал вперед, закусив губу. Ворон торопливо заковылял за ним вслед. Коротышку шатало, пот заливал ему глаза, но он упрямо шел и шел себе, так, словно прогуливался по палубе, и это не ноги его дрожали и подгибались от неимоверной усталости и напряжения, а просто шалила, качая кораблик, морская волна ...

* * *

* * *

* * *

* * *

Широкие ступени, с четырех сторон поднимавшиеся к стенам Храма, были так же чисты и светлы, как и в мирное время. Казалось, грязная накипь военного лиха просто не смогла дотянуться до этих мраморных плит, растеряв всю свою силу на разоренных ею же улицах. Но подобравшись ближе, спутники поняли, что на самом деле заслон ей поставили Тени: призрачные гиганты преградили путь сотням недругов, рвавшихся к святыне Людей — и площадь перед Храмом стала полем битвы. Пришедшие могли только представить себе, какая страшная сеча кипела тут всего несколько часов назад, но теперь здесь было тихо, — лишь ветер шевелил одежды погибших, да шуршали опавшие листья...

Признав своих, Тени пропустили их к дверям Храма.

Скинув Гилленхарта на мраморный пол, — вышло у него это не очень аккуратно, — Коротышка бросил рядом с ним остальную амуницию. Сам привалился к стене, перевел дух, огляделся... Черный дрожащий столб на западной стороне стал еще выше и шире. Вершина его расплылась над гибнущим Городом в гигантский неровный круг, — словно некая невидимая преграда на небесах расплющивала ее и не давала смерчу подняться выше.

— Вот ведь погибель... — пробормотал Коротышка, заворожено наблюдая, как темнота медленно и неотвратимо пожирает светлое пространство. Потом опомнился, сплюнул, утер губы рукавом и достал из-под одежды потертые кожаные ножны.

— Узнаешь свой подарок?.. — спросил он у Юстэса, показывая ему извлеченный из ножен кинжал. Тот взглянул и ничего не ответил, — и глаза у него были совсем потухшие...

Повертев кинжал в руках, Коротышка вставил клинок в еле заметное отверстие в дверях. Сжал рукоятку, попробовал повернуть... Туда, сюда... Не получалось.

— Ишь ты... — злобно пропыхтел он. — Входит, как родной, в скважину-то, а проворачиваться не хочет...

Поднатужившись, Коротышка ухватился за кинжал обеими руками, так, что спина его взбугрилась узлами мышц, — но непокорный замок не сдавался. Раненый ворон беспокойно закричал, вытянув шею в комках свалявшихся перьев.

— Что?.. — не оборачиваясь переспросил его Коротышка, продолжая возиться с замком. Ворон снова прокричал непонятное, точное силился что-то объяснить.

Коротышка отпустил кинжал и повернулся к крикуну. Тот широко разинул клюв и громко каркнул. Рыжий внимательно посмотрел на юношу.

— Ты уверен? — спросил он ворона и, не дожидаясь ответа, легонько пнул Юстэса ногой. — Эй, твой приятель говорит, что ты можешь открыть эти двери...

Гилленхарт медленно поднял голову. В его помутневших глазах появилось какое-то выражение.

— Он? Говорит тебе?..

— Ну да! — рассердился Коротышка и видя, что его не понимают, пояснил: — Я разбираю язык зверей, чуешь? И птиц... и всех прочих тварей...

В ответ Гилленхарт лишь вяло качнул головой и закрыл глаза. Его маленький приятель начал заводиться, и тогда ворон снова что-то прокаркал.

— Он говорит, — еле сдерживаясь, перевел Коротышка, — что это он привел тебя сюда...

Юстэс хрипло засмеялся.

— Он был сначала птицей, — той, что напала на тебя в детстве, — стиснув кулаки, продолжал Коротышка, — потом превратился в человека, того, что спас тебя в пустыне... Его звали Али... — в этом месте юноша резко оборвал свой смех.

— Зачем он сделал это? — спросил Юстэс.

Коротышка выжидающе посмотрел на пернатого. Тот раскатился долгой деревянной трелью.

— Его хозяин — некий брат Або... — пояснил рыжий. — Монах, что ли?.. Ты знал его под именем Фурье... А еще он говорит, что тебя закляли убить Собирающую Души, но ты ее не убил, а потому — мы не сможем уйти отсюда... Вот так... — философски закончил он, отчего-то успокоившись, и сел рядом с Юстэсом, уткнувшись подбородком в колени.

— Вот так... — повторил он почти весело. — Не уйти нам ... и эта дрянь проглотит нас вместе с этим паршивым городишком... и все из-за какой-то бабы. Всегда знал, что от баб — одни беды...

Юстэс ничего не ответил.

— Ладно... — сказал Коротышка. — Посидим тут, передохнем. Тени защитят нас, если кто-то вздумает сюда сунутся... А там... — и не договорив, махнул рукой, закрыл глаза и почти тут же задремал. Ворон тоже притих.

Юстэс уставился в даль... Казалось, он глубоко задумался, но на самом деле юноша находился в том состоянии, когда исчезают и мысли, и чувства, — и зыбкая грань между жизнью и небытием приобретает вдруг зримые очертания. Может быть он так и ушел бы в мир теней, незаметно для себя самого, но перед ним вдруг возникла высокая человеческая фигура.

Некоторое время незнакомец молча внимательно рассматривал измученных странников, потом простер руку над головою Гилленхарта, и юноша почувствовал, как в затылок ему вливается теплый невидимый поток. Этот поток быстро побежал по усталому телу, наполняя его жизненной силой, точно река по старому, высохшему руслу, Коротышка тем временем очнулся и торопливо вскочил на ноги.

— Рутан Светлый!.. — воскликнул он, отвешивая неуклюжий поклон. Но улыбка тут же сползла с его лица: ладони пришельца пылали огнем... Не долго думая, Коротышка выхватил заветный кинжал — и тут же был отброшен назад неведомой силой. Крепко ударившись о мраморную стену, он потерял сознание, а когда очнулся — рядом не было ни чародея, ни рыцаря...

* * *

* * *

* * *

* * *

... Пальцы Юстэса ощутили влажный песок. Он был у реки... Яркий день... Солнечный диск в ослепительно голубом небе. За дни осады он уже успел забыть, что небо может быть таким... И тревожно-сладкое ощущение невозможности происходящего: этот день уже был! Был раньше... Он знал это точно. И невыразимая тяжесть легла на сердце — ибо он знал теперь так же, что должно произойти сейчас...

Медленно, точно осужденный на казнь, Гилленхарт вошел в воду, волоча за собою ставший невыносимо тяжелым меч. Кто сказал, что нельзя войти в одну и ту же реку дважды?...

Заныла раненая скиссором нога, — боль это была или только воспоминание о ней?.. Он остановился, посмотрел на свое отражение, — и не узнал себя... Сжав меч обеими руками, он размахнулся и изо всех сил ударил по воде.

Туча брызг поднялась над ним, и сквозь сверкающую пелену он увидел на берегу всадника...

Женщину на прекрасном белоснежном коне. Из-под головного покрывала цвета снега, выбивались длинные золотые локоны; спускаясь до колен всадницы, они переплетались с лохматой гривой коня...

Держа меч, он приблизился к ней.

Ему хватило одного краткого мига, чтобы снова увидеть: она воистину была прекрасна!.. И вновь, как и тогда, он преклонил перед нею колени...

Она же смотрела на него сверху вниз, но в этот раз он заглянул ей в глаза — и поразился странной смеси жестокости, радости и печали. А потом рыцарь поднял меч — и световой луч испепелил последнюю хранительницу тайн Вальгессты...

* * *

* * *

* * *

* * *

...Конус света — такой беспощадно ослепительный! — уходил прямо в разверзшуюся небесную высоту, пронзительно голубую по краям, иссиня -черную там, где в ее нежную плоть вонзался Свет, точно его сила сжигала синеву до пепла...

Кинжал, торчащий в узкой щели, рассекавшей надвое храмовую плиту, откуда вырывался этот световой поток, раскалился добела.

— Это портал, ведущий в твой мир, рыцарь... — голос Рутана был тихим, но слова его легко перекрывали шум битвы, доносящийся из-за храмовых дверей. — Теперь можно вернуться... Но я буду честен: после перехода ты станешь бессмертным... И ты — и те, кто последуют за тобой... Подумай. Еще есть выбор — можешь остаться и разделить участь Города. Поверь — это лучше, чем грядущая бесконечность...

— Так ли это, колдун? — недоверчиво улыбнулся Гилленхарт.

Вместо ответа Рутан расстегнул ворот своего одеяния: его грудь украшал тонкий длинный шрам.

— Тогда, на корабле, я сумел освободиться от боли и страданий... — сказал он. — Но сколько их еще будет в моей вечности?..

Юстэс вздрогнул, вспомнив страшную ночь расправы над пленниками.

— Это был ты?...

Чародей молча кивнул.

— Дух, заточенный в Темной башне, послал меня... Ты должен был получить этот кинжал. Ключ к переходу...

— Безумный Король? Но почему?! — не веря своим ушам воскликнул юноша.

— Он и я — когда-то были одним целым... — загадочно ответил Рутан. — Акра уже погибала однажды... — продолжил он. — Тогда Королева сумела отворить портал — и пустила нигильгов. Они уничтожили все... Проклятый вызвал тебя и с помощью Ортила отправил в прошлое. Ты исправил все, что мог... Город погиб, но жизнь продолжается. И детей спасли — род Человеческий возродится...

— Но... почему я?

— У Времени — свои законы. Никто из прежних участников этой драмы не смог бы ничего изменить. Только человек Извне...

Юноша хотел продолжить расспросы, но в этот момент агил, доселе стоявший рядом, с нечеловеческой быстротой выхватил из его ножен меч нигильга и обрушился на чародея. Сверкающее лезвие мелькнуло в воздухе быстрее молнии, но пронзило лишь пустоту там, где только что стоял волшебник, — Рутан бесследно исчез.

— Что ты делаешь?!.. — только и успел крикнуть Юстэс, и это были его последние слова: не останавливая движения, агил крутанулся вокруг своей оси и чужеземный клинок легко рассек грудь человека.

С минуту постояв над неподвижным, залитым кровью телом своего друга, агил бросил меч и, раскинув руки, вошел в изливающийся светом портал.

Когда его силуэт расплавился в кипящем свете, из-за колонны выскользнул Коротышка.

— Погоди... — пробормотал он, поправляя на плече лямки мехового мешка, и поднимая с пола брошенный меч. — Я те покажу бессмертие!.. — и шмыгнув носом, решительно шагнул вслед за исчезнувшим предателем.

* * *

* * *

* * *

*

... — Нет уж, господин комиссар! Пусть сначала этот прохиндей вернет мне мой человеческий облик, а тогда — делайте с ним, что хотите!.. — дядя Винки возвышался над письменным столом шефа полиции, точно скала, и грозный вид его не сулил вероятным противникам ничего хорошего.

— С тьетлем разбираются Смотрители... — невозмутимо отвечал Шеридан, попыхивая изжеванной сигарой. — Все оказалось гораздо серьезнее, чем мы предполагали...

— Куда уж серьезнее! — завопил, теряя самообладание несчастный оборотень, машинально проведя лапой по заросшей шерстью кабаньей личине. — Они развоплотят его, и я останусь в таком дурацком виде навсегда!!!

— Ну и что ж?... Тебе ведь не привыкать, Коротышка... — раздался знакомый обоим присутствующим голос. — Или я ошибаюсь?.. — в кресле, стоящем рядом с окном, сидел, ранее не замеченный им, Макс Линд. Скрестив руки на груди, он насмешливо смотрел на толстяка.

Взревев от ярости, кабан взрыл задней лапой паркет и бросился на насмешника, нацелив клыки прямо обидчику в голову. Он несомненно размозжил бы человеку череп, но Линд выставил вперед руку, на которой сверкнул яркий перстень, и нападавший был вынужден резко остановиться, точно налетел на невидимую преграду.

Тяжело дыша, дядя Винки с ненавистью уставился на журналиста. Его крохотные глазки покраснели от гнева.

— Спокойно, маленький пират... Спокойно... — точно няня ребенку, проговорил неожиданный гость. — Твою беду мы легко поправим... — и сделав изящный пасc рукой, щелкнул пальцами.

Тотчас, словно по мановению волшебной палочки, звериная шкура сползла с толстяка. Вместе с одеждой... Оставшись в чем мать родила, дядя Винки нисколечко не смутился, и деловито сопя, тут же принялся выбирать из клочков звериной оболочки свою одежду.

Тщательно застегнув последнюю пуговку, он оглядел себя в зеркало, и, подобрав трость, неторопливо направился к выходу из кабинета.

— Обождите минуточку, господин Винсент... — негромко произнес Линд.

Точно не слыша этих слов, толстяк взялся за ручку двери.

— У вас есть ко мне какие-то вопросы? — надменно переспросил он. — В таком случае — обратитесь сначала к моему адвокату.

— В этом нет надобности, — лучезарно улыбнулся журналист. — Поскольку вопрос у меня только один: зачем вы отрубили голову барону Юстесу фон Гилленхарту?..

Комиссар, услышав такое, поперхнулся табачным дымом и громко надрывно раскашлялся.

— Во-первых, — невозмутимо отвечал дядя Винки, приоткрывая дверь, — он уже был мертв... А во-вторых, — это был не барон.

И с этими словами толстяк удалился.

-А-а... — только и сумел вымолвить комиссар, откашлявшись, и бестолково тыча окурком сигары в сторону захлопнувшейся двери. — А?..

— Да пусть себе идет... — спокойно отозвался Линд. — Я выяснил то, что хотел...

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

...— Ты — не человек, Даниил, и не умеешь плакать...

— Нет, чародей... Боги лишили меня этого дара...

Повелитель Драконов и Рутан Светлый стояли посреди огромной выжженной пустоши, черной от пепла. Серое бесцветное небо печально глядело на разоренную, безжизненную землю. Тихо завывал ветер, точно боясь спугнуть погребальную тишину, плотным покрывалом укутавшую все вокруг, — и лишь где-то вдали, чуть слышно вздрагивал колокол. Прозрачный хрустальный звук тревожил печальную тишь, и ветер в ответ ему вздувал с земли пыль и пепел, и тут же утихал бессильно и сердито.

— Когда-нибудь здесь снова вырастет трава... Поднимутся сады... Огонь драконов очищает землю, но не лишает ее жизни... — быстро и угрюмо проговорил Даниил.

— Я не виню тебя, — возразил Рутан. — Ты поступил правильно. Так, как должен был... С непомерно возросшей мощью Темной Башни не справились бы даже нигильги, хотя они-то уж умеют многое...

— Все так... — бесцветным голосом подтвердил чернодел. — Но я нарушил обещание, данное ей... — его лицо на мгновение исказила боль.

— Часто приходится жертвовать малым ради чего-то большего... — уклончиво ответил Светлый.

От ног Даниила поползла в земле, постепенно расширяясь, багровая трещина.

— Что ты собираешься сделать?

— Тезариус... — хрипло выдохнул Повелитель Драконов. — Он — всему виной... Он пустил Пришельца по ложному следу! Чужеземец должен был убить только Вэлларию!.. Демон ускользнул от расплаты, но я отправлю по его следу неутомимого убийцу — и он уничтожит и его, и ...и того, другого...И весь род его! Под самый корень!..

Из пылающей огнем расселины показалась полупрозрачная голова дракона.

— Хальгиг... — почти нежно позвал его Даниил, точно мать любимое дитя. — Он — самый молодой... И последний. Темная Башня, издыхая, уничтожила всех его сородичей... — он хрипло рассмеялся: — Мне теперь некем повелевать!..

Хальгиг тем временем полностью выполз наружу. Огромный, прекрасный, страшный...

— Он родился в тот самый день, когда черный и белый рыцарь Извне пришли на эту землю... — поглаживая бугристый бок дракона, сказал Даниил. — А теперь скажи мне, Светлый, отчего же не сбылось предсказание?..

Чародей едва заметно улыбнулся.

— Все вышло так, как было предсказано, юноша... Уничтожена Башня — сила, грозившая гибелью всему Сущему... Нигильги — эти пожиратели миров — остались ни с чем...

— А наша земля?.. — запальчиво выкрикнул чернодел. — Сказано было, что спасется она и род Человеческий вместе с ней, а взамен того... — и он обвел рукой безжизненную пустыню вокруг себя.

— Все реченное — сбылось... — тихо ответил Рутан. И перед мысленным взором его встал далекий морской берег, где кружились на песке в смертельном танце двое — в белом и черном, — а поодаль покачивался на волнах корабль...

— Все сбылось... — медленно повторил он. — Поверь мне.

Даниил злобно поглядел на него, но было в глазах чародея нечто такое, что заставило чернодела остыть.

— Ладно... — процедил он сквозь зубы. — Мне теперь уж все равно... Лети, мой друг! — и с силой хлопнул дракона по крупу.

Расправив огромные прозрачные крылья, Хальгиг медленно поднялся ввысь, застыл на мгновение светлым причудливым облаком, и плавно развернувшись, скользнул к горизонту.

Они долго смотрели ему вслед, пока он не растаял в дали.

— Вот так... — с мрачным удовлетворением закончил Даниил, когда зверь исчез. — Дракону не нужны порталы. Он найдет их, где бы они не спрятались... Найдет — и убьет.

— Твоя боль ослепляет тебя... — скорбно покачал головою Рутан. — И я ничем не могу помочь... Разве что... — и с этими словами, он набрал в руку горсть пепла, и сжал ее в ладони.

Даниил недоуменно и недоверчиво посмотрел на него, не понимая, куда тот клонит.

— Все живое рано или поздно становиться прахом... — продолжал чародей. — Со временем прах этот мертвый может превратиться в алмаз... Да-да! Только природе нужно на это очень много времени. Целые тысячелетия пронесутся над поверхностью земли, прежде, чем в ее недрах то, что когда-то цвело и любило, станет крохотной сверкающей каплей... Я же сделаю это для тебя гораздо быстрее.

Он разжал руку: на его ладони лежал маленький драгоценный камень.

— В память о ней... — и чародей протянул алмаз Даниилу. — Пусть подземные гномы выкуют тебе оправу для него.

Вместо ответа юноша вытащил кинжал и выковырнул лезвием красный камешек из перстня у себя на пальце. Выброшенный рубин утонул в пыли. На его место Повелитель драконов вставил подаренный алмаз.

... Когда Даниил, прыгнув вниз, исчез в расселине, — Рутан подобрал рубин, бережно вытер его и спрятал: кровь дракона — мощный оберег от нечисти. Потом широкими пассами он тщательно заделал трещину в земле.

Помедлив немного, чародей достал из мешочка, прикрепленного к поясу, несколько маленьких деревянных фигурок. Внимательно рассмотрев каждую, он убрал их обратно, — все, кроме одной.

— Негоже драконам куролесить в чужих мирах... А посему — пошлем-ка мы Стража...

Проговорив заклинание, он сотворил портал и швырнул туда деревянную фигурку:

"...Придет Страж и явится Дракон — и то будет конец всему..."

* * *

* * *

* * *

* * *

*

... Слепую нищенку в Замок привела сердобольная тетка Жоржетта. Та, что вечно привечала и кормила всех окрестных собак и кошек.

— Нет, вы представляете, она просила подаяние прямо на улице! — возмущенно рассказывала тетушка остальным домочадцам. — Это в нашем-то городе!... Я было подумала, что это — артистка... Ну, из тех, что выступают на Центральной площади, — но это всамделишная нищенка!... Виктор, как мэрия могла такое допустить?!

Папа в ответ сконфуженно пожал плечами и распорядился отвести старушке комнату рядом с Кухней.

— Надо будет пригласить доктора Сибелиуса, чтобы осмотрел ее... — решили тетушки. — Вы согласны, милочка?...

Но слепая старуха, поставив рядом с кроватью свой посох, молча вытянулась на постели, и ничего не ответила. Тетушки попытались ее разговорить, потолкавшись вокруг нее еще с полчаса, но гостья упорно хранила молчание, и они отступили, оставив ее одну и велев Орфе покормить слепую.

Служанке было некогда, — на следующий день начинался долгожданный Карнавал, и оттого все в доме было вверх дном, — поэтому нагрузив поднос разной снедью она поручила новую гостью заботам Мэрион, которая так кстати попалась ей под руку.

Насвистывая, девочка поднялась по ступенькам, ведущим из Кухни, и толкнула ногой маленькую дверь в каморку, где поселили нищенку.

— Добрый день, мадам... — вежливо поздоровалась Рио голосом паиньки, и поставила поднос на стол.

Старуха не шевельнулась. "Гм... — подумала Рио, — она вообще живая?" От этой мысли ей стало немного не по себе. Косясь одним глазом на странную гостью, Мэрион торопливо расставила тарелки и чашки.

— Пожалуйте кушать... — откашлявшись, позвала она.

Слепая вдруг резко поднялась и села на кровати. Мэрион невольно отшатнулась назад: она узнала ее! Это была та самая старуха, что встретилась ей в саду заброшенного дома!..

— Кушайте пож-жалуйста... — проговорила Рио и опрометью бросилась вон.

Оказавшись снаружи, девочка задумалась. Что это там говорил Толстяк, точнее, его отец насчет... Вот, черт! — забыла! Кажется, он упоминал о какой-то прорицательнице?.. Осторожно повернув ключ, торчавший из двери снаружи, девочка слегка успокоилась: по крайней мере, слепая не выберется из комнаты. Да и вообще, что тут такого необычного в ее появлении? Ведь Лостхед всегда служил приютом для самых странных личностей... Но на душе у нее почему-то было тревожно, и вытащив ключ, она упрятала его в карман.

Позвонив Толстяку, она выяснила, что Папаша Дю как раз дома, — обедает...

— Чудненько! — обрадовалась Мэрион. — Знаешь ли, я тоже хочу пообедать с вами, — заявила она приятелю. — Мне надо кой о чем потолковать с твоим предком...

— Может, не стоит портить ему пищеварение? — уточнил на всякий случай Дю-младший, которого насторожили людоедские интонации в голосе подружки, но та уже бросила трубку. — Ну, ладно... — развел он руками. — Видимо, папу спасти не получится...

Оседлав старенький велосипед, Рио мигом оказалась у кондитерской. Обогнув здание, она подъехала к жилому парадному и утопила пальцем кнопку звонка. Открывать ей не торопились — собственно квартира семейства ее приятеля располагалась на втором этаже, и пришлось ждать, пока кто-нибудь из обитателей дома соизволит спуститься вниз. Пританцовывая от нетерпения, она оглядела непривычно пустынную улицу — и чувство необъяснимой тревоги вдруг опять холодной рукой сжало ее сердечко: на пересечении улиц девочка заметила странную высокую фигуру в плаще и шляпе... Ей почудилось, что она уже видела ее раньше... Но тут открыли наконец входную дверь, и она вошла внутрь, тотчас забыв об увиденном.

Служанка проводила Мэрион в гостиную, где она присоединилась к обедавшим. Мадам Дю подозрительно осмотрела девочку с головы до пят: как опытная мать, она предполагала, что внезапное появление подобной персоны в доме может повлечь за собой непредсказуемые последствия, но гостья приняла самый что ни на есть примерный вид, и хозяйка успокоилась.

Готовили в доме кондитера на славу и Рио даже забыла на время, зачем пришла. Напомнил же ей об этом сам хозяин.

— Мой малый сказал, что ты хотела меня о чем-то спросить?.. — благодушно пропыхтел он, когда служанка принялась разливать чай.

— О! Да! — спохватилась Рио. — Тетя Жоржетта приволокла сегодня ... простите, привела к нам одну бабку... гм... то есть, пожилую леди... Хотя, на вид она — совсем не леди... Словом, — девочка немного замялась под пристальным взглядом мадам Дю. — Это слепая нищенка. Но худо-то не то, что она бедная и грязная, а то, что я видела ее раньше.... В том самом заброшенном доме, где господин комиссар и мой дядюшка выловили всамделишного тьетля. Ну, то есть они не там его поймали, просто тот дом на деле оказался Дырой... Во-от... И помнится мне, что вы толковали как-то о какой-то предсказательнице...

Выслушав ее, Господин Дю заметно напрягся и помрачнел.

— Слепая Мирта? — пробормотал он вполголоса. — Маловероятно, конечно, но... Знаешь, девочка, сдается мне, что твоя тетушка совершила непростительную глупость. Гостеприимство все-таки должно иметь некие разумные границы...

— Насчет глупостей — мои тетушки большие выдумщицы! — охотно подтвердила Мэрион и захихикала, но тут же подавилась смешком под укоризненным взглядом мадам Дю.

— Вот что, — решительно заявил кондитер, снимая с шеи обеденную салфетку. — Давай-ка прогуляемся в вашу сторону. Да и Виктора я давненько не видал... Полагаю, он не обидится, если я заявлюсь без приглашения, — последняя фраза была адресована супруге, которая уже собиралась что-то возразить.

— Нет! — заверила его маленькая гостья. — У нас вообще никто приглашений особо не дожидается... Наоборот, вечно заявляется кто попало... — добавила она простодушно.

Мадам Дю поджала губы, но ничего не сказала. Служанка за ее спиной позволила себе слегка улыбнуться: уж в Городе-то всем было известно о простецких нравах, царящих в Замке Лостхед, — недаром приличные слуги там выдерживали не больше недели...

Хозяин и девочка спустились вниз и прошли коридором в служебные помещения. Папаша Дю заглянул на несколько минут к себе в рабочий кабинет, — Мэрион услышала, как громыхнуло что-то металлическое, — а когда он снова присоединился к ней, она заметила у него под пиджаком пистолетную кобуру.

"Ого!" — с уважением подумала она про себя. "А папашка-то у Толстяка — не промах!..." — доселе она полагала почтенного кондитера весьма мирным существом, — кем-то вроде Санта-Клауса.

Они вышли в зал, где за столиками и у барной стойки было полно народу. Мэрион невольно засмотрелась на разноцветные витрины, ломившиеся от разнообразных лакомств, какие только можно было себе вообразить в самом сладком сне, и не сразу обратила внимание на то, что в кондитерской наступила тишина: умолкли вдруг не только люди, но даже вентиляционные установки, холодильники и кофеварки, — все на свете замерло, затихло, и замедлило свое движение, словно время растянулось в пространстве до бесконечности. А потом она увидела, как медленно-медленно отворяется стеклянная дверь — и входит тот самый высокий незнакомец в плаще и шляпе, скрывающей лицо, — он один казался живым в наступившем всеобщем оцепенении... Дальнейшее она помнила обрывками: побледневшее лицо кондитера, его рука, шарящая под пиджаком, грохот выстрела... И низкий, искаженный голос пришельца, — словно ди-джей, балуясь, прижал пальцем пластинку:

— Мне нужен конь, трактирщик!..

Что-то пролетело мимо нее и упало — ей показалось, что это была выбеленная от времени кость, — огромная лошадиная бабка.... И тут же на этом месте, ломая мраморный пол, вздыбился громадный черный конь: крылатый и огненноглазый. Точно бешеный смерч, пробил он стены на своем пути, направляемый рукою таинственного незнакомца, — и исчез вместе с ним, оставив после себя разрушения и хаос...

А потом пронзительно и слаженно завизжали в два голоса, перекрывая все остальное, мадам Дю и ее служанка, радостно завопили поварята, забавляясь столь невиданным в их городишке происшествием, завыли сирены... На тротуар, кроша шинами разбитое витринное стекло влетела машина "Скорой помощи", собралась толпа, побежали санитары с носилками... Промелькнуло растерянное лицо Рэга Шеридана...

Кондитер, изрядно помятый и растрепанный, но не утративший великосветского лоска, выудил из-под стола хлопавшую глазами Мэрион, и вытащил ее на улицу через пожарный ход.

— ...самое интересное сейчас будет у вас дома!.. — крикнул он, задыхаясь от бега.

Услышав такое многообещающее сообщение, Рио вцепилась в его руку и поскакала так, что не он теперь тащил ее по улице, а она его.

— А меня?!! — завопил им вслед Толстяк Дю. Парочка приостановилась, подождала, пока он нагонит их, и схватив его за руки с двух сторон, вприпрыжку припустила по улице, вызывая недоуменные взгляды прохожих.

Перерезая дорогу отчаянно звенящим трамваям и экипажам, они мчались в гору по улочке, ведущей к Замку. Вслед им неслись проклятия разъяренных водителей и извозчиков. Противно взвизгнули шины и, подрезая бегущих, почти поперек дороги притормозило длинное серебристое авто. Распахнулась дверца:

— Кажется, нам по пути? — за рулем скалился белоснежной улыбкой Макс Линд.

— Наш пострел везде поспел... — огрызнулась Мэрион, но Папаша Дю рванул заднюю дверь, швырнул их с Толстяком на сиденье, и проворно плюхнулся сам рядом с водителем.

— Гони, братец!..

Подлетев к Замку, Линд не сбавляя скорости направил машину прямо в закрытые ворота. Его пассажиры — все трое — невольно зажмурились ожидая неминуемого столкновения с железной громадой, но массивные створы вдруг сами по себе с неестественной быстротой раздвинулись в стороны, словно испугавшись внезапного вторжения.

Выскочив из автомобиля, все четверо гурьбой ворвались в парадное.

В Замке шла обычная жизнь. Тетки играли в гостиной в карты. Из бильярдной доносились звучные удары и шум катающихся шаров. Из комнаты в комнату носились озабоченные представительницы прекрасной половины человечества, занятые подготовкой к завтрашнему празднеству; особи другой половины — скромно слонялись по углам, курили, читали газеты, самые благоразумные — давно спрятались в садовых беседках, стараясь лишний раз не попадаться своим дамам на глаза.

— Где она? — спросил Папаша Дю.

— За мной... — тоном опытного полководца скомандовала Мэрион и повела своих компаньонов вниз, к Кухне.

Маленький коридорчик, ведущий от лестницы к спуску в святая святых Замка, был наполнен густыми восхитительными ароматами свежевыпеченной сдобы, тушеного мяса, специй и еще чего-то вкусного. Дверь, за которой девочка оставила слепую старуху, была закрыта. Мэрион достала ключ и проворно повернула его в замке.

Коморка была пуста...

— Гм... ни бабки, ни посоха... — растерянно объявила Рио, хотя все и без нее видели, что в комнате никого нет. Еда на столе так и стояла нетронутая, как ее оставили.

— У нее был посох? — мрачно переспросил кондитер. — Такой длинный, выше человеческого роста, белый, со стеклянным глазом, вделанным в рукоять? — уточнил он, получив утвердительный ответ.

— Ну да...

Расспросы тех, кто попался под руку, ни к чему занимательному не привели. Как удалось странной нищенке выбраться из запертой комнаты и куда она делась — никто из допрашиваемых не знал. Собственно, и расспрашивать-то особо некого было — все были заняты предстоящим Карнавалом. Подключив к поиску многочисленных тетушек, выяснили, что в Замке старухи вроде бы нет.

Утомившись, все члены "поисковой" группы собрались в гостиной.

— Интересно, пропало ли что-нибудь?.. — подумал вслух Толстяк Дю.

— Если это действительно была Слепая Мирта, — а я уверен, что это была именно она, — то ей нужна только одна вещь... — отозвался его отец, бессильно опускаясь в кресло.

— Какая же? — спросил Виктор фон Гилленхарт, вовлеченный в общую беготню как хозяин дома.

— Глаза... — ответил тут же Макс Линд. Так, словно речь шла о чем-то совершенно естественном.

— Простите, сударь? — недоверчиво переспросил хозяин. — Я вас правильно понял?.. Глаза? Но...

— Да, вы совершенно правильно меня поняли, — подтвердил, улыбаясь, Макс Линд.

— Боже, какие ужасы вы говорите! — хором возмутились тетушки. В гостиной поднялась маленькая буря — наперебой, они принялись высказывать самые разные предположения относительно личности подозрительной гостьи и ее намерений.

В самый разгар споров — как это обычно бывает в хорошо сделанном триллере — в гостиную медленно въехала детская колясочка, толкаемая Карапузом. В колясочке лежал Подкидыш.

— Он потелял свои глазки... — громко объявил старший брат.

На мгновенье наступила тишина: все увидели, что на лице младенца.... Нет, там не было кровавых ран или зияющих глазниц — просто пустое место, точно какой-то неведомый художник забыл дорисовать ребенку глаза. И в этой тишине голос кондитера отчетливо и растерянно произнес:

— Но... но ведь ей нужны были драконьи глаза!..

И голос Линда в ответ — как всегда спокойный и чуть насмешливый:

— Откуда вы это знаете, господин Харди, а?..

* * *

* * *

* * *

* * *

*

...Когда Нашествие смело с лица земли деревеньку, где жила семья трактирщика, Харди с женой и детьми и еще несколько односельчан сумели выбраться высоко в горы и спрятаться там. Чуть позже к ним прибилось еще несколько группок таких же беглецов из соседних сел. Вместе они устроили себе на горных лесистых кручах убежища. Было холодно, сыро, голодно, — пищей им служили лишь мелкие зверюшки, ягоды и редкая по осени дичь, — но они были живы, враг обошел их стороной, — и это вселяло в уставшие души какое-то подобие надежды...

Они видели со своих высот как однажды засветились Небеса над осажденным Городом и видели зарево, которое сказало им о печальной участи Акры. А спустя несколько дней, ранним-ранним холодным утром их разбудил мерный приближающийся гул: то летели ровным и страшным строем драконы — словно великая медная туча — и не было им числа...

Крылатые звери проносились над их головами почти целые сутки, а потом небо очистилось, — впервые за долгие дни, — и люди увидели, что Долина превратилась в пепел, но исчез и гигантский черный смерч, что неиствовал на месте Башни Забвения, затягивая в свой круговорот все сущее.

— Хвала Даниилу... — сказал тогда кто-то.

Потом, провалившись в горную речушку, сильно простыл и умер младший ребенок Харди. Вслед за ним схоронили ослабевшую от голода старую женщину, которая в свое время вывела беглецов из захваченного селения. Слегло еще несколько человек. А впереди маячила суровая зима... В сердца людей прокралось отчаяние.

Но не холод и голод погубили маленькую колонию беглецов.

Однажды, вернувшиеся с охоты мужчины принесли на носилках незнакомого юношу, почти мальчика. Они нашли его в лесу, раненого. Незнакомец был без сознания и бредил. Из его бессвязного бормотания люди поняли, что он — житель какой-то потаенной горной деревеньки, сохранившейся там еще со времен предыдущих нашествий.

— Что его понесло-то в лес одного? — дивились они.

Ужасные раны от когтей на теле юноши говорили о том, что ему пришлось в одиночку сразиться с каким-то крупных хищником.

— Его выгнали... — сказал вдруг один старик, внимательно рассматривая обнаженное тело незнакомца.

— Что? — переспросили остальные.

— Его выгнали. Видите эти пятна и нарывы?.. Это Черный Недуг ... И горе нам, ибо теперь мы тоже обречены...

— Да что ты такое говоришь, старик! — закричали тогда люди. Но он посмотрел на них выцветшими прозрачными глазами, и под его взглядом они умолкли. А незнакомец вытянулся — и затих... Навсегда.

В ту же ночь колонию покинуло несколько человек...Но это их не спасло. Позже, спускаясь с гор, Харди видел их тела.

Он был единственным, кто выжил, — возможно, потому, что рожден был в другом мире, — но только жить ему не хотелось.

Почти безумный, скитался он по пустыне, в которую превратилась некогда цветущая Долина. Кое-где сохранились в ней маленькие островки жизни, где уцелевшие Люди, Нелюди и Белоглазые пытались начать все сначала, но теперь уже — вместе. В одном из таких мест повстречал он слепую женщину, ведомую посохом, в рукоять которого был вделан стеклянный глаз. По дорогам бродило немало калек и увечных, и он обратил на нее внимание только из-за этого посоха. Но она, поравнявшись с ним, вдруг вцепилась в его руку:

— Ты-то мне и нужен!...

— Да кто ты? И что тебе надобно? — закричал он, пытаясь вырваться от нее.

И она — сказала ему...

А потом они пробрались через разрушенные стены в мертвый город. Это было небезопасно, но судьба оказалась милостива к ним.

Там, под грудами разбитых камней на месте Храма, отыскали они треснувшую мраморную плиту, в которой торчал кинжал, — едва Харди расчистил ее, как из трещины ударил ввысь яркий свет.

— Это и есть Переход в твой мир, моряк... — сказала слепая. — А теперь — возьми меня за руку, как мы договаривались... Да кинжал не забудь! Пригодится...

* * *

* * *

* * *

* * *

... — И что же она сказала вам, господин Дю? Или лучше называть вас — Харди?... — спросил журналист, когда кондитер умолк.

— Она сказала, что ей нужны глаза. Глаза дракона... Потому что ничьи другие, так уж повелось, нельзя вставить взамен своих, мертвых... А там больше не осталось ни одного дракона — всех убила Темная Башня. Но Мирта уверяла, что один из них — уцелел, и искать его надо в моем мире... Волшебница предложила сделку: она помогает мне найти Портал, а я служу для нее проводником ...

— Она, конечно, умолчала о том, что подобный переход влечет за собой бессмертье? — уточнил тоном следователя Линд.

— В те дни меня бы это не напугало... — печально улыбнулся господин Дю.

— Итак, вы проникли обратно в наш мир и принесли с собой Черный Недуг — чуму... — продолжил журналист.

Кондитер вздрогнул, взгляд его потяжелел:

— А вот с этим я готов поспорить!...

— Ваш иммунитет оказался намного сильнее, нежели у остальных, но вскоре и у вас обнаружились признаки болезни... — безжалостно возразил Макс Линд. — Вашу жизнь спас переход через Портал.

— Хотите сказать, что именно я виновен в смерти тысяч людей?!

— Нет, — спокойно отвечал обвинитель. — Это был последний "подарок" Безумного Короля... Удар был направлен против тамплиеров — вы ведь вышли, так сказать, на свет Божий именно в их крепости...

— Но почему? — спросил кто-то.

— Всему свое время, — строго ответил журналист. — И что же было дальше?

— Мы немало побродили по свету... — пожал плечами бывший трактирщик. — Разумеется, наше возвращение обратно не совпало по времени с возвращением остальных героев этой истории... Такая вот забавная штука получилась... Хальгиг почему-то оказался здесь первым. Он был молод, весел... — тут господин Дю невольно улыбнулся, очевидно припоминая что-то. — Дракон изрядно потешился в новом мире! Он-то и послужил прототипом всех бесчисленных сказаний об этих существах, причем, как европейских, так и восточных...

— А вы, я понимаю, вошли в легенды как один из самых яростных и удачливых драконоборцев? — уточнил журналист.

Папаша Дю скромно потупился.

— Было дело... Впрочем, мы же оба были бессмертны — и это уравнивало наши шансы... Но Хальгиг был слишком доверчив, и однажды я сумел одолеть его ... — тут он замолчал.

— Продолжайте...

— Да, папа, рассказывай же дальше! — возбужденно поддакнул Дю-младший, который слушал этот занимательнейший диалог с широко раскрытыми глазами.

— Дальнейшее не делает мне чести.... — неохотно признался кондитер. — Поняв, что мне не победить дракона в честном поединке, я, в очередной раз сменив имя и обличье, подружился с ним... И однажды, воспользовавшись его доверием, я напоил друга сонным зельем и ослепил... Оружием послужил мне все тот же кинжал, что был ключом к Переходу. Потом Мирта и я бросились бежать... Ярость обманутого зверя была страшна! Он быстро отыскал нас — драконы видят ведь не только глазами... Я отвлек внимание разгневанного ящера на себя, пока моя любимая — да, я любил ее! — пряталась в пещере. Его пламенное дыхание опалило меня до костей — и он улетел прочь... О, какая же адская то была боль!.. Но потом стало еще больнее, хотя мне казалось, что глубже этих пределов и быть не может: Мирта бросила меня. Я стал ей не нужен...

— Вы любили эту старую уродину? — недоверчиво поморщилась Мэрион.

— Она была красива в то время... Нуждалась в моей защите и покровительстве. Как мне казалось... Я ведь только потерял семью — и сердце хотело любви, как целительного бальзама. Я не понимал, что мною просто пользуются...

— Однако предательство ей тоже не пошло на пользу... — заметил кто-то.

— Да... — ответил кондитер. — Я не знаю, что случилось, но она не сумела тогда воспользоваться украденным... Ко мне же постепенно вернулся человеческий облик — не без помощи магии, конечно. Потом я случайно услышал, что Гилленхарт вернулся обратно в родные края — и понял, что мне стоит поселиться поближе к Замку Лостхед. Его, правда, тогда так не называли — это прозвище прилипло к родовому гнезду барона только после загадки с похищением его головы... И вот с тех пор история семейства протекает на моих глазах. Я знаю, что рано или поздно Хальгиг появится здесь, а значит — и моя неверная милая тоже...

— Что-то я никак не возьму в толк, милейший, — прошамкала тетка Розалия, — когда это все с вами случилось? И где? В загробном мире?

— В параллельном... — ответил за рассказчика Макс Линд.

— Понятно, — удовлетворенно кивнула та. — Сейчас это модно... Все эти байки...

— Да, — откликнулся дядя Антуан. — Пора уже делать бизнес на путешествиях в параллелье. Если бы, конечно, оно существовало на самом деле...

— Оно — существует, — очень серьезно возразил журналист. — И кое-кто вопреки установленным законам собирается прибрать его к рукам... Кстати, господин Дю, куда вы дели кинжал?

— М-мм..... я его продал...

— Продали?!

— Да. Отдал его в уплату. Тому человеку, что помог мне вернуть нормальный человеческий облик.

— И кто же ваш спаситель?... Нет, ну честное слово, трактирщик, я что — клещами должен вытаскивать из вас каждую подробность?

— Один монах... Его звали Фурье. Он был настоятелем в монастыре цистерианцев. Большого ума человек! И — чернокнижник... Слышал, его потом казнили по обвинению инквизиции...

— Нет, — сухо отозвался журналист, — делая какие-то пометки в своем блокноте. — Он инспирировал собственную смерть, как это делал неоднократно и до и после того... И вполне благополучно дожил до наших с вами дней. Умер он совсем недавно — и только потому, что кто-то отрубил ему голову. Случайно, не знаете, кто бы это мог сделать?..

Кондитер потрясенно покачал головой.

— Отец Себастьен?! Я не знал...

В гостиную ворвался дядя Винки. Он был в ярости:

— Из моей комнаты пропала очень дорогая вещь! — с ходу заявил он, не обращая внимания на остальных. — Я не потерплю воровства! И требую, чтобы тот, кто это сделал, немедленно вернул ее обратно!

— ... и я даже знаю, что пропало... — перебил его Макс Линд. — Меч нигильга....

Дядя Винки сощурился и запыхтел. Не обращая на него внимания, Линд вытащил телефон:

— Пора вызывать подкрепление...

— А вы сами-то вообще, что тут ищете? — засучивая рукава, начал приближаться к нему дядюшка. — Чего вы тут все вынюхиваете?! — было ясно, что задира всерьез собирается дать нахальному журналисту взбучку.

— Спокойно, Коротышка... — невозмутимо приказал Линд, набирая номер.

Но рассвирепевший толстяк то ли не услышал последних слов, то ли не придал им значения: подлетев к журналисту, он рванул его за грудки и поднял с места. Телефон выпал из рук Линда на пол, вслед за ним посыпались пуговки с рубашки. Ворот сорочки Линда распахнулся и все увидели шрам на его груди.

— Я сказал: спокойно! — прорычал Линд в ответ и неуловимым движением отправил дядю Винки в нокаут. — Теряешь сноровку... — заметил он тут же совершенно спокойно и нагнулся поднять телефон.

В этот момент в гостиную вошло несколько человек: доктор Сибелиус, приехавший на "скорой", а с ним — комиссар Шеридан, сестры Амстьен, Дуния с Дедушкой, Мама, Зануда и еще домочадцы, которые только узнали о трагедии, случившейся в доме.

Сибелиус тотчас стал осматривать пострадавшего малыша. О Линде на время забыли и он, усевшись в углу, беспрепятственно занялся телефонными разговорами. Дядя Винки — надутый и нахохленный — расхаживал мимо него взад и вперед, то и дело бросая на обидчика испепеляющие взгляды, и всем своим видом давая понять, что просто так он этого дела не оставит.

— Я ничего не понимаю... — сдался после тщательного осмотра доктор Сибелиус. — Тут даже нет травмы... Это просто какое-то колдовство!

— Не было ли каких -то особых обстоятельств, связанных с появлением этого ребенка в вашем доме? — спросил Рэг Шеридан.

— Э-э... ну, его принес Аист... — чуть замявшись, ответил Папа.

— Это понятно, — отмахнулся комиссар, — уж детей, как известно, — либо Аист, либо в капусте... Вам этот аист не показался подозрительным?..

— Н-нет...

— Он уронил ребенка в котел с овсянкой! — голосом закоренелой ябеды квакнула из какого-то угла Мэрион. Все дружно посмотрели на нее.

— Можно ли взглянуть на этот самый пресловутый котел? — заинтересовался Шеридан.

— Вообще-то мне ничего неизвестно об этом... — в замешательстве ответил Папа. — А котел... что ж, котел у нас есть. На Кухне... Если хотите, можно посмотреть...

— Да, это было бы интересно... — раздался от входа в гостиную низкий и властный голос. Там, никем ранее не замеченные, появились несколько человек в форме Смотрителей. — И мы хотели бы исследовать весь Замок, — продолжал тот, в ком угадывался старший.

— Это обыск? — возмутились тетушки.

Вместо ответа, главный из Смотрителей с надменным видом протянул Виктору фон Гилленхарту конверт с массивной сургучной печатью.

— У нас есть разрешение... — пояснил он остальным, покуда хозяин просматривал содержимое письма.

— ... "именем святой инквизиции"?... — растерянно перечитал отец вслух, несколько раз пробежав глазами текст послания. — Что это все значит? — обратился он к Шеридану.

— Дружище, я знаю об этом не больше, чем вы... — отвечал комиссар. — Но только завтра — Карнавал, и активность негативных аномальных сил и существ значительно возросла, как обычно об эту пору... Нам необходимо подстраховаться. Тем более, что в Городе обнаружена действующая и очень сильная Дыра — тот самый заброшенный дом.

— Ладно... — сдался хозяин. — Тогда начнем с Кухни...

Все присутствующие — а набралось их не меньше сотни, дружно двинулись по переходам вниз. Макс Линд шел одним из последних — и чья-то сильная рука вдруг схватила его и втащила в одну из комнат.

— А теперь выкладывай, наконец, кто ты на самом деле и зачем сюда явился? — прошипел хорошо знакомый ему голос и он почувствовал, как в его горло уткнулось что-то неприятно острое.

— Давай, Коротышка, я тебе потом все объясню... — миролюбиво предложил журналист, пытаясь вырваться.

— Нет, — сейчас! Или я тебя убью.

— Я всего-навсего ищу одну ведьму... — процедил сквозь зубы Макс Линд. Разговаривать нормально он не мог, поскольку кулак противника, сжимавший нож, сильно упирался ему в челюсть. — Время истекает, а я до сих пор не знаю — кто она...

— Вот именно! — радостно — злобно подтвердил дядя Винки, свободной рукой доставая откуда-то стеклянную колбу песочных часов, где за голубоватым стеклом одиноко порхала одна-единственная светящаяся снежинка. — Время, отведенное Тезариусом, — истекает, и я не позволю, чтобы что-то случилось за эти последние мгновенья! Эта история должна закончится! — и у нее будет счастливый конец.

— Но ведьма! — возразил Линд. — Она может вызвать дракона — и тогда все погибнет!

— Ведьма — далеко... В своем нарисованном мире, — хищно раздувая ноздри, отвечал дядя Винки. — И не вернется уж сюда. Я о том позаботился... а что касается дракона — наверняка он давно мертв. Он не мог выжить без глаз... И тебе это должно быть известно. Так что мы немного обождем, — он бросил мельком взгляд на песочные часы, — а потом заживем нормальной, я бы даже сказал, скучной жизнью обычных людей... — и еще сильнее надавил ножом на горло пленника.

— Коротышка! — в голосе Линда прозвучало неприкрытое отчаянье. — Дракон жив!

— Он не мог выжить... — тоном учителя младших классов спокойно пропыхтел толстяк, перекладывая нож в другую руку и сжимая горло противника.

— Мог! Для этого... ему просто нужно было вселиться... в человека... — прохрипел Линд, и закончил шепотом: — ... и дождаться своего часа...

* * *

* * *

* * *

**

... Железо одело ее тело и в руке своей она обнаружила меч. А потом откуда-то сверху скользнула крылатая тень и оседлав огромного зверя она вознеслась вместе с ним ввысь...

Сонмы чудищ и мерзких тварей нападали на нее со всех сторон, и не раз казалась — гибель близка и страх сковывал сердце ледяной коркой...

Но потом она вдруг вспомнила, что находится в нарисованном мире — мире, созданном ее собственным "Я", — и рассмеялась: ведь она может все изменить! Как и любой из нас ...

А когда вернулась к разоренному Замку, перед ней вновь очутился давешний рыцарь.

— Вот и все, — сказал он, — ты победила собственных демонов... Возвращайся, — но помни: тот, кому многое дано, призван нести людям свет... Не засоряй чужие души испражненьями собственной: заставь себя взглянуть на мир по-другому — глазами Бога — и ты увидишь, как он прекрасен. И он станет таким на самом деле, ибо что ты мыслишь — то тебе и дается...

И она очутилась на Земле.

Лостхед, Долина, Зеленая Чаша — казались теперь сном. Как ни пыталась, Каггла не смогла отыскать даже слабого намека на их реальное существование. Постепенно она смирилась с этим — и Прошлое стало иллюзией... Как у любого из нас.

Летели годы...

Скандальную известность создателя шокирующих полотен, сменило настоящее признание истинного Мастера.

Только иногда, просыпаясь по ночам от короткой непонятной боли в спине, — ей чудилось иной раз будто когда-то там был то ли горб, то ли крылья, — она ощущала странное волненье и хватала кисти — и на холсте выходили удивительные незнакомые пейзажи: зеленая долина, обрамленная горами, высокий, красивый замок, старый мост над неведомой рекой, церквушка, венчающая холмы над садами цветущих яблонь...

Потом она рассматривала эти картины и силилась вспомнить, где же видела то, что ожило на них, повинуясь загадочным капризам памяти? И не могла...

* * *

* * *

* * *

* * *

*

... Шумная, возбужденная толпа гостей и домочадцев спустилась в Кухню. Смотрители достали короткие жезлы и стали обшаривать дюйм за дюймом, водя этими штуковинами вдоль стен, пола и мебели. Один из них подошел совсем близко к очагу — и верхушка жезла затрещала, помигивая беглыми красными огоньками.

Они переглянулись.

— Налицо сильная аномалия.... — сказал тот, в чьих руках был этот жезл.

Его товарищи не успели ответить. Что-то сильно зашумело — там, где в темной выси терялись уходящие вверх цепи котла, — и из темноты на людей спикировала целая стая грифонов. Сильный порыв неведомо откуда взявшегося ветра наглухо захлопнул входную дверь — и все, находившиеся тут, оказались в смертельной ловушке. "Никто не посмеет нарушить твой покой, дорогая..."

Крики и визг перекрыли стоны и проклятья раненых — двое Смотрителей мгновенно пали, сраженные каменными клювами. Ужасные созданья, тяжелые и неповоротливые, с остервененьем накинулись на остальных...

— Что же ты медлишь, Страж? — закричал Линд, уворачиваясь от огромного крыла, едва не разбившего ему голову. Он обращался к Дуние. Но та, сделав несколько взмахов боевым топором, рухнула под ударом грифона.

— Это — конец... — прошептал журналист и еле успел вытянуть руку, чтобы блеском магического перстня отогнать прочь другое чудовище. Отогнать, но не остановить...

Грифоны, атакуя всем скопом, изорвали в лохмотья тело еще одного Смотрителя — и мирная обитель превратилась в место кровавой бойни. Но вдруг одна из стен треснула от мощнейшего удара...

Тут же раздался еще один удар, сотрясший громаду Замка до самого основания — и часть стены рухнула совсем. Сквозь образовавшийся пролом они увидели крылатого черного коня, парящего в воздухе. На его спине сидел человек, укутанный в плащ, — лицо его скрывали вислые поля остроконечной шляпы. Конь заржал и ударом передних копыт расширил пролом. Грифоны, отвратительно вереща, всей стаей тут же развернулись ему навстречу. Одежды всадника исчезли — и люди зажмурились от ослепительного блеска его серебристых доспехов.

— Страж?! — потрясенно выдохнул Линд.

Чудесный всадник взмахнул непомерно длинным мечом и пришпорив коня, взмыл ввысь. Ожившие чудища, крича, стремительно последовали за ним. Теснясь и толкаясь, свирепая орда через пролом вырвалась наружу. Голубое небо исчертили темные трассы — тяжелые и массивные с виду, твари оказались на удивление проворными. На головы людей брызнул каменный дождь — серебряный всадник одержал первую победу... И тут же когтистая лапа оставила кровавый след на шелковистом боку его коня.

Коротко вскрикнув, всадник послал крылатого вперед и вверх: неуловимое движение — точно росчерк молнии — и еще один враг мгновенно рассыпался на тысячи тяжелых капель, а за ним еще и еще... В непрерывно мельтешащей туче нападающих образовалась заметная брешь. Сбривая на лету верхушки деревьев, твари отступили и сгруппировались, — на это им понадобились считанные секунды, а затем, с леденящими душу воплями, всей массой бросились на летучего рыцаря. Издав в ответ боевой клич, всадник пришпорил коня им навстречу: острие меча расщепилось, оттуда ударил световой луч — и земля содрогнулась от ударов осколков.

Но один из уцелевших грифонов с разлету врезался в широкое черное крыло коня и разорвал его в клочья. Теряя высоту, Страж отчаянно отбивался от наседавших чудовищ, коих осталось уже менее десятка, — но сразу двое одновременно напали на раненое животное — и на серебряные доспехи хлынула темная кровь. Проворно высвободив ноги из стремян, Страж соскользнул со спины крылатого друга — конь и его убийцы, увлекшиеся преследованием, тяжело рухнули наземь. Рыцарь же с немыслимой ловкостью сумел вскочить на загривок ближайшего из противников, и пока тот, злобно крича, пытался сбросить его, обратил в каменное крошево еще одного злодея. Но плененный грифон сделал резкий вираж и Страж, не удержавшись, сорвался. Люди, наблюдавшие за невиданным сражением ахнули. Ударившись о землю, отважный рыцарь затих, недвижим...

Уцелевшие грифоны с торжествующими криками дружно спикировали на блистающую в траве серебристую глыбу, но зачарованные доспехи надежно хранили своего хозяина и удары массивных клювов не причинили поверженному никакого вреда.

Раздосадованные неожиданным препятствием, чудовища обратили свои взоры на людей, до сей поры пассивно наблюдавших за воздушным сражением: никто из зрителей не мог до конца поверить в реальность происходящего! Взмыв в воздух, грифоны понеслись к Замку.

Непонятно, что же произошло с людьми в тот момент, но только никто из них не двинулся с места. Многие после вспоминали, что почувствовали: ноги будто бы налились свинцом. Точно околдованные, они смотрели, как к ним приближается крылатая смерть...

* * *

* * *

* * *

* * *

**

...Она стояла и смотрела как молодые красивые люди в синих комбинезонах завершают последние приготовления.

Высокие светлые залы — торжественно-спокойные, напоенные прозрачной тишиной и светом — залы одной из самых знаменитых выставочных галерей на несколько долгих часов были подарены ей. Ей и ее картинам...

Есть такие мгновения, когда чувствуешь, что все предыдущее было только ради них — коротких и сладостных. Только они останутся, когда Душа улетит в беспредельные дали — навстречу новому перевоплощению. И в далеком-далеком "потом", что и будет уже не в твой жизни, они вспомнятся вдруг легким облачком — смутно и неясно — даже и не поймешь о чем, и учащенно забьется сердце.... И впитывая всем своим существом все-все-все, что происходило сейчас — и этот свет, льющийся из огромных окон, и солнечных зайчиков на мраморных полах, и приглушенные голоса, и матово блестящую поверхность полотен, закованных в легкое дерево, — она ясно ощущала: именно эти минуты оставит ей Творец напоминаньем о прожитом — тревожно-радостную суету последних завершающих штрихов, — а не то, что случится позже, когда в раскрытые двери потечет между огнями праздничная толпа ...

Она медленно пошла вдоль стены, рассматривая то, что уже развесили. Остановилась... Река, мост, лес, сквозь утренний туман — рассвет... Этот мирный пейзаж, окаймленный рамой, всегда вызывал у нее легкую щемящую тоску — светлую и непонятную. Она никогда в жизни не видела ни этой реки, ни этого моста... Может, в детстве?

— Они ждут тебя... — мужской голос, сказавший это, был тихим, словно шел откуда-то издалека.

Каггла обернулась к невидимому собеседнику. Но рядом никого не было. Она посмотрела на высокого светловолосого паренька, возившегося чуть поодаль с какими-то проводами. Он улыбнулся в ответ на ее удивленный взгляд:

— Вы что-то хотели спросить, госпожа Гилленхарт?..

— Нет...— она растерянно провела рукой по волосам. — Нет, ничего. Мне показалось просто...

Ею вдруг овладела сильная тревога. Она огляделась по сторонам: в огромном зале было по-прежнему светло и покойно. В снопе солнечного света, бьющего из окон, танцевали крохотные пылинки. На какое-то мгновение перед глазами вдруг возникло видение: в темно-синем воздухе, каким бывают окрашены зимние сумерки, пляшут белые снежинки... Она прикрыла глаза, видение исчезло.

— Ты должна их спасти...

На картине, где старый деревянный мост утыкался в песок, колыхалась едва заметная туманная тень.

Воздух галереи сгустился и задрожал, и мир вокруг словно бы раздвоился — одна картинка наложилась на другую, будто у нее открылось двойное зрение. Она видела одновременно то, что происходило в зале сейчас — в истинном времени и измерении, но было и иное: огромный горящий камин — пламя бушевало в жаркой пасти, пожирая толстые бревна, а напротив, будто бы в немыслимом далеке, — на другом конце зала, возникли двери из прозрачного стекла — и за ними три высоких силуэта. Два мужских и один женский...

И тут кто-то словно перевернул назад страницы ее памяти.

Сквозь трескучие языки пламени, как через плотную занавесь, она увидела мгновенно появившуюся и тут же исчезнувшую картину: зеленую долину с высоты птичьего полета, острие полуразрушенной замковой башни и стремительно накрывающие ее хищные тени чудовищных птиц... Потом мелькнули расширенные от ужаса детские глаза... и все исчезло.

— Мэрион!.. — вскрикнула Каггла.

— Она тоже погибнет, если ты не придешь и не остановишь их... — сказала Тень.

Отделившись от картины, она темной тучей колебалась теперь рядом с нею.

Люди работавшие в галерее, в недоумение оборачивались на художницу, силясь понять, что происходит с этой маленькой синеглазой женщиной, вдруг заметавшейся по залу.

— ...госпожа Гилленхарт! — видя неладное, к ней поспешил случившийся тут же администратор.

Не замечая его, Каггла остановилась. Где же выход?..

— Там... — подсказала Тень, качнувшись в сторону огня. — Или — там... — и указала в сторону стеклянных дверей, за которыми на фоне ночного неба беззвучно взрывались огоньки фейерверка. — Выбирай...

Она подошла к камину...Теперь Каггла вспомнила: такой же был в нарисованном Замке, где она коротала вечера вместе с таинственным слугою — полузверем-получеловеком... И такой же был в гостиной настоящего Замка. Настоящего?... Кажется, она совсем запуталась.

От камина веяло нестерпимым жаром. Там бушевала огненная буря ... Нет, тут она не пройдет...

— Сюда!.. — звали ее те трое, что бились в запертое стекло.

Она заколебалась.

— Я могу пройти через двери? — спросила она у Тени.

— Да... — тотчас отозвался призрачный рыцарь. — Но тогда нигильги тоже пройдут...

— Что же делать? — в отчаянье всхлипнула Каггла. И сделала шаг к огню.

— Иди к нам! — завыли— забесновались силуэты за стеклом. — Хочешь, чтоб все снова было как прежде? Пустота, одиночество и уродство?..

Каггла остановилась. Дико заныла спина... Уродство?! Она усмехнулась:

— Ах, да.... — в памяти мелькнуло и погасло: пещера, свечи на столах, визг скрипок и огромный тролль с деревянным кубком в лапе : " А ну-ка, кто здесь хочет быть красивой?!" — и отчаянный выкрик: "Я!..Я!!Я!!!..."

— Мы дадим тебе все! — фигуры нигильгов потемнели и приобрели четкие очертания.

Теперь она могла разглядеть их лица — они были прекрасны. Совсем как тогда, на балу...

".... время пришло... — мелодичный голос Княгини эхом зазвучал в ее ушах ...— Тебя устроит наша цена?.. Человек — существо ограниченное, — я говорю это не в обиду тебе — просто вы так устроены... вы так устроены.... так устроены... другие вряд ли смогут назначить тебе большее — ведь и предлагать-то особенно нечего...нечего... нечего...... Бессмертие, вечная молодость, здоровье, богатство, успех, талант, возвращение ушедших... Как видишь, список довольно мал, но это не наша вина..."

— А любовь?... — Каггла спросила очень тихо, но те трое услышали ее и замерли.

— Что?!..

— Любовь... — повторила она. И сделала шаг к огню...

...Огонь и боль ... Все пустое — в пепел...

И по венам вместо крови Свет...

* * *

* * *

* * *

...Шесть крылатых тварей — огромных, заслонивших собою небо... И маленькая синеглазая горбунья.

Они бы запросто разорвали ее на клочочки, но она махнула рукой, точно стирая неправильно написанное, — и кошмар исчез.

— Каггла!!! — радостно завопила Мэрион, первой очнувшись после долгой-долгой тишины, наступившей в разоренном, усыпанном каменными осколками саду. — Кагглуся!!! Ур-рааа!! И откуда ты взялась только! И чего не появилась раньше, а?... — строго спросила она тетку, начиная смутно подозревать, что явление последней в самый разгар "праздника" отнюдь не случайность. — Ждала, пока нас тут всех слопают?..

Возле горбуньи бесшумно возникли Смотрители.

— А вам что нужно?.. — насторожилась девочка. — Э-э! Что такое?! — возмутилась она, видя что те берут тетку в "кольцо".

— Они ищут ведьму... — спокойно и устало пояснила Каггла. — Они думают, что это — я...

— А ... это — не ты? — с некоторым разочарованием переспросила Мэрион.

— Нет... — чуть улыбнувшись, качнула головой горбунья.

И посмотрела туда, где возле Бабушки стояли Мама и Зануда. Налетевший ветер трепал их длинные черные волосы...

— Но я обязательно покажу ее тебе ... — не сводя глаз с двух женщин, пообещала тетка.

Зануда побледнела.

— Да! Будьте так любезны... — громко сказал Макс Линд, поправляя перстень на разбитом в кровь грязном пальце.

Смотрители переглянулись. В саду повисла нехорошая тишина...

— Конечно... — пообещала Каггла и взгляд ее заледенел.

Она медленно пошла вперед, по направлению к матери и дочери. Те попятились... Инквизиторы и Линд, не отставая, последовали за ней. Шаг в шаг...

— Смотри, моя девочка...

До подозреваемых оставалось несколько метров. Шаг, другой... и еще...

— ...а — вот она!! — точно в старой детской "страшилке" выкрикнула Каггла.

И метнувшись резко в сторону, крепко ухватилась за тонкое запястье стоявшей неподалеку Зеллы Амстьен...

* * *

* * *

* * *

* * *

*

Что тут началось!..

Возможно, Каггле и не поверили бы, но застигнутая врасплох ведьма растерялась, — на это и рассчитывала горбунья, совершая свой маневр! — и вместо того чтобы все отрицать, выдала сама себя.

— Ты опоздала! — крикнула она и ловко вывернулась из рук обидчицы. — Страж — мертв!.. А я разбужу Дракона!! — и с этими словами Зелла кинула в траву что-то круглое и зеленое.

— ...что ...это... — посерев, прошептал Макс Линд.

— Зелепусы... — пожала плечами Мэрион.

— Драконьи глазки! — ехидно поправила ее ведьма.

Смотрители бросились к Зелле. Но она только рассмеялась и, сотворив заклинанье, исчезла.

— Ищите! — приказал старший инквизитор. — Крепостные стены Замка — ловушка для нее и ей не вырваться наружу! Она должна быть где-то здесь!

— Почем вы знаете? — поинтересовалась Рио.

— Потому что я это предусмотрел... — ответил Линд. Но в его голосе не слышалось торжества или самодовольства, свойственного предусмотрительным взрослым. Напротив, он выглядел очень озабоченным.

Смотрители вооружились жезлами и принялись обшаривать сад. Остальные дружно стали помогать им. А поскольку все старались изо всех сил, то снова возникла суматоха.

— Ловите зелепусо.... Тьфу! Ловите драконьи глаза! — громовым голосом приказал, перекрывая общий шум, дядя Винки. — Без глаз Дракон — ничто!..

Шумное сборище тут же разделилось. Ловить зелепусов оказалось гораздо занятнее, чем искать невидимую ведьму.

— Господа! — хором завопили незадачливые преступники, старательно уворачиваясь от чужих рук. — Да вы совсем обалдели!! Чего творите?!

Пока остальные гонялись за шустрыми зелеными в зеленой же траве, дядя Винки подошел к неподвижно лежащему рыцарю. Из-за грифонов и ведьмы об отважном смельчаке все забыли. Люди вообще, подчас, созданья весьма неблагодарные. Но в том винить их не стоит — у них просто короткая память...

Рядом с дядюшкой оказался Макс Линд.

— Помогите-ка мне! — велел толстяк, пытаясь разжать облитую серебром рукавицу, крепко сжимающую длинный меч.

Но Линд вместо того опустился на колени возле поверженного и осторожно поднял забрало шлема.

— Орфа?! — потрясенно прошептал он. — Орфа... Кто бы мог подумать! Бедная девочка...

— Она — воин! И нечего тут... Того гляди, Дракон явится... — резко оборвал его дядя Винки, беря меч за рукоятку обеими руками. — И-и-эх! — и размахнувшись он на пробу сделал круговой замах над головой.

Беготня в саду усилилась. Зелепусы отчаянно не давали себя поймать. Они не понимали, что происходит, — как и многие из преследователей, — и приняли поднявшийся переполох за веселую игру.

Мэрион тоже носилась по саду как угорелая вместе с остальными: она хотела отловить незадачливых приятелей и спрятать их, пока все не утихнет. Она не верила, что Зелепусы могут представлять собой какую-то опасность. Но вскоре "догонялки" приняли серьезный оборот. По приказу Смотрителей, Рэг Шеридан вызвал подкрепление, а сами инквизиторы начали настоящую охоту на неуловимых и то тут, то там сквозь листву хлестали красноватые всполохи, бьющие из отверстий на концах жезлов. От этих выстрелов нечаянно загорелась резная деревянная беседка... Переулок огласил рев пожарной сирены, заметались по узкой улочке синеватые огни полицейских мигалок... Крики, визг, суета... Хранители раскинули по саду невидимые сети — в них тут же запуталась половина народу... Ошалевшие от испуга Зелепусы в конце концов совершенно случайно оказались возле Бабушки:

— Спаси нас, добрая женщина!.. — завопили они фальцетом.

— Идите ко мне, мои маленькие... — бабуся наклонилась и протянула к ним руки. — Что такое вообще творится!.. — старуха отнюдь не одобряла происходящее.

Народ не сразу заметил, что Зелепусы обрели убежище, и большинство продолжало бестолково носиться по саду с криками и воплями.

— Держите-ка их крепче!.. — приказал старушке дядя Винки. Он, один из немногих, сохранял полное спокойствие.

Крепко сжимая в руках меч, он передислоцировался к тому месту, где стояла Бабушка.

— Глядите в оба! — велел он тем, кто случился поблизости. — Дракон, если, конечно, он явится, непременно придет за ними! И уж тогда мы посмотрим.... Посмотрим, кто кого... — зловеще добавил он, тревожно осматриваясь по сторонам.

Суматоха стала тише. Остальные участники понемногу подтягивались к эпицентру событий. Хмурые лица дядюшки, Линда и Смотрителей заражали и без того измученных людей неясной тревогой. Над вечереющим садом повисло напряженное затишье...Негромко переговариваясь, люди разбились на группки. Кто-то устало сел прямо на траву, другие расположились на дорожках и скамейках... Тянуло гарью. К этому запаху примешивался будоражащий аромат цветущих роз...

— Чего мы ждем?.. — спрашивали одни, другие отмахивались: — Тише!.. Тише!.. — и все смотрели в полыхающее закатом небо, ожидая, что на горизонте вот-вот появится зловещая черная точка.

Мэрион тоже вместе со всеми до боли в глазах всматривалась в бледно-сиреневые сумерки. Какое-то непонятное движение сбоку отвлекло ее. Она повернулась в сторону....

— Бабушка... Бабушка?!....

Там, где только что стояла старая хозяйка Замка, стремительно росло ввысь Нечто...

* * *

* * *

* * *

* * *

*

... Он был прекрасен. Громадный, сверкающий, могучий... Звериная грация и нечеловечески мудрые глаза... Он был совершенен.

Люди, Замок, сад — все вдруг замерло в невольном и едином порыве страха и восхищения. Словно пред ними явился забытый древний бог...

Кто-то заплакал, кто-то встал на колени, — и общий стон пронесся ветерком над головами:

— Дракон...

Монстр медленно повел великолепно изогнутой шеей, опоясанной кольцами шестигранных чешуек, и из его груди родился страшный и гулкий рык. Этот звук лавиной раскатился по окрестностям, заставив содрогнуться далекие горы...

Гигантский хвост Дракона ожил и, взметнувшись волной, одним движением уничтожил половину деревьев сада. Следующая волна почти снесла Восточную Башню Замка...

Только дядя Винки — как он был сейчас не похож на того ворчливого, одышливого обжору, каким казался в обычной жизни! — только он сумел преодолеть охватившее всех оцепенение, и с криком подскочив к гиганту, ударил его мечом по лапе.

Хальгиг разинул пасть, утыканную белоснежными зубами — каждый размером с человека — и огненный выдох уничтожил металл в руках нападавшего.

— Ух-ха-хаа-аа!.. — визгливый хохот разрезал тишину онемевшего вечера. — Убей их!.. — и в мрачнеющем небе вихрем промелькнула Зелла. — Убей !..

Дракон вздыбился еще выше, стал еще больше...

— Бабушка... — прошептала Мэрион, не в силах отвести глаз от сверхъестественного созданья.

* * *

* * *

* * *

* * *

*

...О, дитя! О, бутон надежды!

Ангел маленький, сладкий и нежный!

В глазках твоих — глубина мирозданья...

Жизнь ты моя, ты — мое оправданье...

...Эту песенку она пела не одному поколению... Тем, кто рождался, рос и старился на ее глазах. Но даже когда ваше дитя превращается из пухлого и прекрасного малыша в некрасиво обрюзгшего толстяка или увядшую женщину с потухшими глазами — разве вы перестаете их любить?.. Она встречала их первый крик и слышала самый последний вздох, видела, как они растут и расцветают, влюбляются, увядают и гаснут... Она любила их всех. Всем сердцем... А оно у драконов — огромно...

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

— ...Чего же ты медлишь??! — противный визг ведьмы больно ударил по нервам.

Подлетев к Дракону, Зелла замахала руками у него перед носом. Линд, выхватив у одного из Смотрителей жезл, разрядил его прямо в летунью. Но магический заряд не причинил ей никакого вреда. Ведьма расхохоталась:

— Вам не справится со мной!.. мелкие, ничтожные букашки!..

Хальгиг медленно махнул передней лапой — в его сжатых когтях сверкнуло что-то крохотное — и этим предметом он стукнул ведьму по голове. От неожиданности она выпучила глаза и... мгновенно вспыхнув, прямо в воздухе сгорела дотла.

— Бабусенька плибила ведьму повалешкой!.. — восторженно завопил Карапуз.

Весь вечер забытый ребенок просидел на дереве — и оттуда ему было очень хорошо видно, что Дракон сжимал в лапах серебряный черпак, коим в бытность свою в человеческом обличье, помешивал незабвенную овсянку. Бабушка и тут не смогла расстаться с любимой вещицей!.. (А может, она потому с ней никогда и не расставалась?..)

Опомнившиеся Смотрители наставили на Дракона оружие, но Хальгиг легонько дунул ( или — дунула?...) и они кубарем покатились по траве...

Осторожно, очень осторожно, Хальгиг повернулся — все движения его огромного тела были на диво грациозны, — и пригнувшись под ветвями, вытянулся туда, где лежало безжизненное тело Орфы. Тяжелая рогатая голова нависла над серебристыми доспехами... Люди ахнули и затаили дыхание. Несколько минут Дракон пристально всматривался в девичье лицо — бледное, с погасшими глазами, неподвижно устремленными в небо... Из его темно-зеленых очей вдруг скатилась огромная хрустальная слеза. Тяжелой каплей она упала прямо на стылую щеку девушки-воина и разбилась на тысячи драгоценных частей. Орфа вздрогнула... Ее глаза ожили...

— Здравствуй... — слабо улыбнувшись, прошептала она одними губами.

— Прощай... — прошелестел Дракон. От звука его голоса зашумели-заволновались листья деревьев. — Я возвращаюсь...

Плавно выпрямившись, Хальгиг легко, точно невесомый, отделился от земли. Его силуэт стал прозрачным как стекло и он был бы невидим, но закатное солнце заиграло на его броне алмазными бликами. Сияющий и ослепительный, он поднимался все выше и выше — навстречу загорающимся бледным звездам.

Удаляясь, Дракон уже почти сравнялся по высоте с тонким полукружьем месяца, как вдруг снова устремился вниз, будто торопясь догнать алый диск уходящего светила... По саду зашумел ветер — точно перед дождем, — по толпе прокатилось волненье, но смутные очертания фантастического существа стремительно скользнули по воздуху мимо — к открытому окну детской.

Там, на руках у Сибелиуса, тихо лежал Подкидыш. Высокий лоб доктора прорезала глубокая скорбная складка: он смотрел на кроху и чувствовал, как отчаянье, охватившее его с той минуты, когда он увидел малыша, становится все сильнее и горше. Душа его ужасалась содеянному и страдала от собственного бессилия... Погруженный в собственные раздумья, он, находясь рядом с ребенком, пропустил все, что произошло в Замке за последние несколько часов. Те же безрадостные мысли помешали ему удивиться, когда его плеча вдруг что-то коснулось... Безучастно, точно во сне, он оцепенело наблюдал как прозрачная когтистая лапа накрыла личико младенца...

Опомнившись, Сибелиус хрипло вскрикнул, но чудовищная длань исчезла и он успел увидеть, как к горизонту улетает длинная вытянутая тень. Растерянный, он подскочил к окну, чтобы позвать на помощь, — и осекся: из кружев и пеленок на него смотрели малахитовые глаза ...

* * *

* * *

* * *

* * *

**

-...У сегодняшнего вечера длинная предыстория... Время позднее, а мой рассказ может затянуться надолго...

Макс Линд с перевязанной бинтами головой торжественно восседал в любимом папином кресле. Повязка на голове, похожая на восточный тюрбан, придавала его облику нечто царственное. Еще более усугублял это впечатление тот интерес, с каким внимали его неторопливым словам многочисленные слушатели, расположившиеся тут же, в гостиной.

— Рассказывайте! Рассказывайте!!... — раздалось отовсюду, едва он сделал паузу.

— Да рассказывайте же, черт бы вас побрал.... — громче всех буркнул Рэг Шеридан.

Он, да еще доктор Сибелиус были единственными посторонними, кого оставили в тот вечер в Замке, кроме постоянных гостей и домочадцев. Несколько журналистов пытались было спрятаться в доме, но их изловили и вежливо выставили вон. Выпроваживанием "прессы" занималась лично Дуния, очнувшаяся к тому времени после неудачного сражения с грифонами, и спорить с ней никто из них не осмелился.

— Хорошо... — отвечал Линд. — Я попробую рассказать все с самого начала. Но только то, что знаю сам...

Думаю, все вы слышали о крестовых походах... Опустив исторические подробности, остановлюсь на ордене тамплиеров. В пору своего расцвета Братство обладало несметными сокровищами, но не только это давало ему огромную власть и силу: избранные адепты Ордена владели многими тайнами, уводящими к самым основам происхождения мира... Именно это и послужило причиной тотального уничтожения храмовников: Хранители Времени посчитали, что их знания опасны...

— Хранители Времени?.. — переспросило сразу несколько голосов.

— Да... — поморщившись, точно нечаянно сболтнув лишнее, сухо пояснил Линд. — Те, кто следит за порядком и равновесием ...

— Вы, голубчик, часом, не из их числа?.. — пыхнув трубкой, осведомился комиссар. Но Линд сделал вид, что не услышал и продолжил дальше:

— ... Великий магистр Жан де Моле был последним главой Ордена и — последним из посвященных. Старик выдержал пытки и издевательства, коим его подвергли приспешники Филиппа Красивого, — французского короля, положившего конец существованию Братства. Большая часть сокровищ тамплиеров так и исчезла бесследно, равно как и многие великие тайны, основы которых они узнали на Востоке... Но перед смертью он все-таки шепнул пару слов одному человеку. Было ли это следствием помрачения рассудка из-за невыносимой боли? — ведь Моле произнес их уже на костре... Или он сделал это осознанно, не желая, чтобы его знание вместе с ним обратилось в пепел? Слепая игра случая рассудила так, что рядом с ним в тот момент оказался только палач... Да-да!.. Тот, кому впоследствии суждено было стать вершителей многих судеб, был палачом...

Макс Линд умолк. Сомкнув кончики пальцев ладоней, он долго смотрел, задумавшись, на свои руки, точно перед его мысленным взором проходила череда событий давно минувших дней. Дней столь давних, что время превратило их в легенду.

— ... Его звали... Да и совсем неважно, как его звали. Он сам забыл имя, данное ему при крещении. В разные периоды истории он появлялся под различными именами — помимо многого прочего, этот человек научился перемещаться во времени и пространстве... Сначала все свои силы и уменье он тратил на банальное накопительство, всевозможные развлечения и пороки, какие только доступны человеческому существу. Хранители замечали его в Вавилоне и Риме в период расцвета этих столиц мира. Но вскоре, пресытившись, он начинает понимать призрачность обычной власти и богатства... Теперь его интересуют другие вещи: он встречается с философами, учеными и мыслителями, изучает науки, искусства... Но основной стержень его интересов — магия, и он достаточно преуспевает в том. К тому моменту у него были последователи, коих он вербовал очень просто: оживлял умерших, что давало ему полную власть над ними... Кончается все банально: вбив себе в голову мысль о том, что этот мир несовершенен, он решает начать все заново, — обычный ход многих гениев, слишком возомнивших о себе. Овладев основами управления энергией, он едва не уничтожил все земное. Но тут вмешались Хранители...

— Что же они сделали? — спросил кто-то.

— Сдвинули время солнечного затмения... — загадочно ответил Линд. — Благодаря этому Ахайя, как звали его те, что были обязаны ему продленьем жизни, был выброшен в иное измеренье вместе с другими участниками безумной аферы. Они очутились в параллельном мире. В мире, раздираемом изнутри враждой между двумя старейшими расами, населявшими его, и нашествиями врагов Извне...

И кивком головы указав на Папашу Дю и дядю Винки, Линд сказал:

— Вот эти люди лучше меня расскажут вам о тех краях...

Кондитер и дядюшка не заставили себя долго упрашивать. Их рассказ затянулся до самого утра. Особенно разошелся дядя Винки, описывая все перипетии своего житья в мире Зеленого Солнца. Голос Папаши Дю вплетался в повествование лишь изредка: когда, по его мнению, толстяк совсем уж завирался...

— Хорошо... — устало вздохнул Папа, когда дядюшка наконец умолк. — Но какое отношение все это имеет к моей семье?

— Самое прямое... — заявил Линд. — Один из приверженцев Ахайи, возвращенный им к жизни, по чистой случайности остался здесь. В нашем мире... Некий брат Або. Барон Юстэс фон Гилленхарт знавал его под именем монаха Фурье. Вам же он был знаком как отец Себастьен...

Изрядно подуставшие за ночь слушатели оживились:

— Не может быть!..

— Да-да... Мало того: незабвенный барон был прямым его потомком. Потому именно его монах и посылает в параллелье, когда узнает, что Ахайя собирается вырваться из своего заточенья.

— Как же он это узнал?

— Ахайя умел многое и, в том числе, он был великим провидцем. Он предвидел вынужденное предательство своих учеников — и в противовес Темной Башне, которую они создали, увидев, что безумие их Учителя грозит катастрофой, сотворил Храм Солнца, дабы они уравновешивали друг друга. В храме был мощнейший портал перехода из одного мира в другой. Его создатель собственноручно наложил заклятье на Переход для того, чтобы сам он не мог пересечь границу меж мирами...

Кроме этого, он сделал и еще кое-что.

Так же как и погибшему на костре Жаку де Моле, ему была нестерпима даже мысль о том, что все накопленные знания исчезнут вместе с ним. Слишком дорогую цену он заплатил за них... Тогда он взял камень — обыкновенный камень — и с помощью заклинанья вложил в него все, что собрал его ум за долгие столетья. Много позже, когда Вэллария найдет способ связаться с духом Проклятого, он пообещает ей этот Камень в обмен на освобождение и воскрешение. Но при этом Безумец сам же пошлет к Або ворона с весточкой...

— Интересно получается! — заметил Шеридан. — Это как партия в шахматы с самим собой... Причем, не знаешь, какая рука выиграет...

— Примерно так... — согласился Борода. — Две стороны его натуры — темная и светлая — пытались одолеть друг дружку...

— Значит, — переспросил Папаша Дю, — Вэллария охотилась здесь за душами настоящих людей исключительно для Ахайи? И как же она сумела найти портал?

— Безумец сам помог ей... И сам же с помощью брата Або натравил на нее Гилленхарта. Попутно наш юный рыцарь предотвратил пришествие нигильгов, сразив королеву Чару, которая, желая спасти род Человеческий, собиралась открыть пожирателям миров портал... Тут свою лепту внес колдун Тезариус: узнав, что пришелец должен убить Собирающую Души, он изменил заклятье, наложенное монахом на Гилленхарта, и сделал так, что сначала жертвой его меча стала королева Людей. Хитрец рассчитывал остаться победителем, но ему это не удалось...

— Как знать! — неожиданно подал голос дядя Винки. — Эта история еще не окончена...

Все дружно повернулись в его сторону.

— Что вы хотите этим сказать? — удивился Линд.

— А то, что вместо Гилленхарта домой возвратился его убийца...

* * *

* * *

* * *

* * *

**

... Дождь, грязь, холод... Тучи воронья над гнилыми полями.... И колокольный звон... В тот проклятый год окрестные деревни сожрала Чума. Господский дом она тоже не пощадила, — пред карающей десницей Всевышнего равны и рыцарь, и купец, и простолюдин...

Старый барон фон Гилленхарт, за одну неделю схоронив сыновей и их семьи, начисто лишился рассудка, и целыми днями сидел у огня камина, глядя на яркое, трескучее пламя ... Мутные глаза старика прояснялись лишь когда взгляд его останавливался на золотых локонах маленькой внучки. Но просветление обычно бывало недолгим и он снова напряженно смотрел на пламя — неотрывно и не мигая, точно ждал чего-то... В разбитые окна дул ветер, по каменному полу нагло шуршали крысы. Тлен и разрушение медленно уничтожали то, что создавалось несколькими поколениями.

Но однажды в замке появился высокий изможденный незнакомец. Его лицо было сильно изуродовано шрамами.

— Мое имя — Юстэс фон Гилленхарт... — заявил он старику. — Я ваш сын...

И старый барон не стал спорить: он собирался умирать, но ему не на кого было оставить маленькую Аньес.

— Ее назвали в честь матери... — проскрипел он, представляя девочку "дяде".

Больше в своей жизни он ничего никому не сказал. Даже про то, что нежданный гость появился из огня камина... А через три дня приходской священник закрыл его глаза.

Люди невзлюбили молодого барона: был он слишком суров, своенравен и неразговорчив... В церковь хаживал редко, а тут еще поползли слухи о его несметных сокровищах! Молва тут же приписала рыцарю сношение с чертом.

Он же лишь усмехался про себя: настоящий демон жил внутри него, и имя его было — Тезариус...

Единственной отрадой ему была подросшая племянница. Мнимый дядя любил девушку без памяти и всерьез подумывал на ней жениться — раз того требовали законы чужого мира, — но престарелая нянька, что выходила в свое время всех детей в этом доме, сказала ему:

— Нешто можно жениться на собственной дочери? Или вы, господин мой, забыли, за что вас в свое время выгнали из родительского дома?..

— За что? — чуть не выдал себя вопросом самозванец.

Но нянька не заметила несуразицы и спокойно объяснила:

— За то, что вы соблазнили жену брата своего...

И пришлось барону жениться на другой. Был он счастлив в любви или нет — неведомо. Но только Аньес всегда могла рассчитывать на его защиту и покровительство: "Никто и ничто не потревожит твой покой в этом доме ..." — так сказал он ей однажды.

Барон остался верен данному слову и спустя много лет, когда муж Аньес был казнен по обвинению в государственной измене, и ей с детьми пришлось бежать, спасаясь от гнева монарха. Презрев мнение государя и церкви, он предоставил убежище опальной семье. Отряд же королевских солдат, посланный за беглянкой, бесследно исчез...

* * *

* * *

* * *

**

... — Кто все же был тот неизвестный, что убил барона? — спросили дядюшку, когда он окончил свой рассказ.

Дядя Винки пожал плечами:

— Не знаю.... Просто искатель приключений. Какой-то молодой задира, из тех, что слонялись от турнира к турниру, от пирушки к пирушке... Я не успел это выяснить, — меня отвлекла пропажа его головы.

— Зачем вы покойному-то голову отрубили? — стали возмущаться тетушки.

— Надо было покончить с Тезариусом... — огрызнулся дядя. — Чтобы он больше ни в кого не вселился. Я запечатал голове рот воском и спрятал ее в замке, чтобы после избавиться от нее... Но она — пропала...

— Кто?

— Голова! — начал сердиться толстяк.

— Но мы же ее нашли! — поправил рассказчика Шеридан.

— То-то и оно! — дядюшка торжествующе вытянул вверх указательный палец. — Голова была распечатана! Следовательно, Тезариус — на свободе...

— Священника тоже вы убили? — пододвигаясь поближе ласково спросил комиссар.

— Не-ет! — отпрянул от него дядя Винки. — Нет...

— Убивший священника, охотился за Камнем... — подал голос Макс Линд. — У кого Камень — тот и убийца.

— Кстати, вы — последний, кто видел его живым! — радостно спохватился дядя Винки.

-У меня — железное алиби... — улыбнулся журналист.

— Знаем мы ваше алиби! — фыркнул дядя Винки. — И вообще: вы сами-то, кто таков будете?.. А?!

Но журналист нахально пропустил его вопрос мимо ушей.

— То-то я все не мог понять, — радостно воскликнул он, как человек, разрешивший долго мучавшую его загадку, — почему мои датчики все время показывали присутствие пришельцев Извне! Ведь в жилах большинства Гилленхартов течет на самом деле кровь агила — существа, отличного от человека... Потомок же настоящего барона здесь только один!

— Интересно узнать, кто? — ледяным голосом спросил Папа.

— К сожалению, дорогой Виктор, — не вы... Я, конечно, ни в чем вас не упрекаю, — упаси Боже! — отмахнулся Линд. — За давностью лет это уже не имеет значения, — предъявлять юридические претензии вам никто не станет... — тут Линд усмехнулся. — А доказывать ваше неземное происхождение, сами понимаете, — довольно сложно... Но я позволил себе наглость покопаться в корнях генеалогического древа. Ветвь, ведущая свое начало от Аньес, — вот истинное продолжение рода! И... насколько мне известно, здесь присутствует только один человек, кто имеет полное право носить сию благородную фамилию, а именно — Каггла фон Гилленхарт...

Повисла неловкая тишина. Лицо хозяина Замка запылало...

* * *

* * *

* * *

* * *

**

... Каггла не слышала последних слов нахального журналиста. Пользуясь тем, что домашние и гости заслушались рассказами Коротышки и Папаши Дю, она незаметно покинула гостиную. Длинными переходами горбунья пробралась к гостевым комнатам. Перед дверью, ведущей в покои сестер Амстьен она замялась: комната была заперта.

— Эх, сюда бы сейчас Рио ... — пробормотала она, вспомнив, как ловко племянница проникла в логово дяди Винки.

Подергав ручку, она несколько раз безуспешно толкнула дверь плечом. Безрезультатно... Отступив, она торопливо огляделась в поисках чего-нибудь подходящего.

Темный прямоугольник дверного проема беззвучно раскрылся — она увидела звезды в окне напротив.

— Заходи... — прошелестел тихий бесцветный голос.

— Кора?! — вздрогнула от неожиданности горбунья.

На фоне звездного окна обрисовался угольно-черный силуэт человека. Молча, он качнулся в сторону.

Каггла медлила.

— Не бойся... — в комнате вспыхнул маленький ночник. — Заходи. Я знаю, что тебе нужно...

Глубоко вздохнув, художница перешагнула порог.

Кора сидела в кресле. Бледная, усталая, совсем не похожая на прежнюю очаровательную красавицу...

— Я отдам тебе то, что ты ищешь... — тихо сказала она, глядя куда-то в пространство. — А ты позволишь мне спокойно исчезнуть отсюда...

— А что я ищу? — на всякий случай насторожилась Каггла.

Вместо ответа Кора указала на журнальный столик. Там, на подстилке из мягкой выделанной кожи, лежал невзрачный камень.

— И еще — вот это... — она протянула горбунье маленькую, грубо вырезанную фигурку из дерева. — Это — Красавчик...Его можно оживить... правда, настоящим человеком он уже не станет. Но будет не хуже, чем был...

— Зачем твоя сестра охотилась за мной? — спросила Каггла.

— Сестра?... — едва заметно улыбнулась Кора. — Она была мне матерью...Ее звали Кирия.

Каггла ощутила легкое покалывание в кончиках пальцев. Вытянув вперед руку, она посмотрела на свою кисть: там мерцали голубоватые искорки...

— Да... — кивнула головой Кора. — Именно это. Дар создавать Порталы... После гибели Акры она долго скиталась, пока не встретила посланника нигильгов. Он предложил ей выгодную сделку... Когда Кирия явилась в Замок, агил узнал свой собственный голос — и взбесился... Это было на руку моей матери: она превратилась в рыцаря и сразила барона на рыцарском турнире. Она же выпустила дух Тезариуса — демон и ведьма заключили перемирие... Им нужен был замок, как связующее звено между этим миром и другими мирами. Один хотел власти... Другая... У нее были свои планы... В результате у них ничего не получилось — они не смогли договориться. А заветный дар достался маленькому сыну Аньес — мальчик просто коснулся рук умирающего, когда того привезли домой после злополучного состязания... Дар или проклятье — кто теперь разберет? — ведь агил заполучил его от демона, вселившегося в него! — но оно переходит в вашем роду по наследству...

Каггла взяла камень и завернула его в замшу.

— Думаю, не мне решать твою судьбу... — сухо сказала она.

— Нет! — улыбка Коры стала ярче. — Именно тебе. И ты поможешь: выведешь меня за ворота Замка. Самой мне не вырваться из ловушки — Смотрители установили защиту...

— Еще чего!.. — фыркнула горбунья.

— ... иначе ты не узнаешь, как оживить Красавчика...

Каггла растерялась.

— Решай быстрее! — почти грубо сказала Кора. — Если сюда доберутся Смотрители...

Но Каггла продолжала колебаться. Тогда Кора поднялась со своего места и пристально посмотрела ей прямо в глаза:

— Хочешь, чтобы меня живьем сожгли на костре? — жарко выдохнула она. — Хочешь этого?!

— На костре?... — удивленно пробормотала Каггла. — Что ты такое говоришь! Мы же цивилизованные люди...

— Эта история — не для людей... — печально покачала головой Кора. — И они — не люди...

* * *

* * *

* * *

* * *

**

... Господин Торокара с раннего утра был в отличнейшем настроении. За окном его роскошного гостиничного номера шумел праздничный город — сегодня начинался Карнавал. Но вовсе не это обстоятельство заставило его мычать веселый мотивчик во время бритья. Просто все складывалось очень удачно...

"Вовремя подвернулась эта глупая ведьмочка!" — думал он, намыливая подбородок. "Как нельзя более кстати!.. Если бы не она, черт бы знает, сколько еще проторчал Дракон в Замке...Ха! — вот уж не думал, что старый ящер окажется таким сентиментальным! Отдать глаза какому-то человеческому мальцу, зная, что в этом случае сам он долго не протянет!.."

Промокнув лицо пушистым полотенцем, он придирчиво посмотрел на себя в зеркало.

"Сегодня же скомандую юристам, чтобы нажали на Гилленхарта — пусть подписывает закладную на Замок..."

— Теперь это уже не нужно... — сказало отражение в зеркале.

— Почему, мой господин? — подобострастно спросил Торокара.

— Замок остался без защиты... Мы и так его возьмем! — и отражение рассмеялось. Синхронно с ним засмеялся и Торокара.

— Я потерял много времени... — недовольно сказало зеркало. — С тех пор, как это чудовище, потеряв зенки, умирая, притащилось в Замок и укусило жену тогдашнего хозяина Лостхеда. Сколько же прошло лет? Триста? Четыреста?... Ну да неважно...Вселившись в ту женщину, он спутал мне все карты, — но уж теперь-то будет по-моему!..

— Да, господин Тезариус... — кланяясь, проговорил Торокара. — Да, мой повелитель!..

Протянув к зеркалу руку, он положил ладонь на запотевшую поверхность. Отражение сделало то же самое, и когда их пальцы соприкоснулись, оно исчезло.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

.... Шумная площадь перед Ратушей была запружена народом. Тысячи людей с нетерпением ожидали сигнала к началу празднества.

Сквозь эту толпу, отчаянно работая локтями, пробирались двое — рыженькая девочка и маленькая горбунья с удивительно синими глазами.

— Но что мы скажем им? Что?! — в который раз уже спрашивала девочка. В ее голосе звенели слезы.

— Мы... скажем, что он — вор... — задыхаясь от быстрой ходьбы, говорила горбунья. — Вор и чернодел...

На городских стенах ударили пушки. Полдень...

Музыка, шум, гам... Улыбающиеся лица, воздушные шары, конфетти, гирлянды, цветы — все сплелось перед глазами девочки в яркий красочный круговорот. Последним усилием она раздвинула плотно стоящие спины у самых ступеней Ратуши.

— Мы не успели!.. — завопила она: из огромных, белых с позолотой, дверей Ратуши показались мэр, несколько его помощников, еще какие-то солидные люди, — а впереди всех шел Торокара.

На груди у него болтался на блестящей цепочке темный шарик. Если бы могли, люди, ждавшие у подножья лестницы, разглядели бы в темных глубинах этой подвески миниатюрную копию Замка Лостхед. Еще пару часов назад Замок спокойно стоял на своем месте, пока не явился этот ужасный человек, и, щелкнув пальцами, не пробормотал черное заклинание. И теперь Замок, и те его обитатели, что оказались в тот момент внутри, стали пленниками Торокары.

Злодей поднял руку, призывая собравшихся к тишине. Повинуясь его чарам, на площади стало тихо, — лишь громко ворковали голуби на крышах...

— Не слушайте его!. .— выкрикнула Рио. Но ее протест тут же погасила чужая воля — и она онемела.

Со ступеней Ратуши полились медленные тягучие слова древнего заклятья. Разом застыв на месте, люди с трепетом внимали его звукам. Холодное оцепенение обволакивало их души, заставляя сжиматься, замирать и подчиняться власти говорившего... Музыка оркестров захлебнулась на полуслове и гнетущая тишина подмяла под себя летнее утро. И только невесть откуда появившиеся вороны на деревах зловеще каркали в ответ на падающие в безмолвие тяжелые слова, точно поддакивая...

Мэрион чувствовала, как гаснут мысли, деревенеют руки и ноги, исчезают цвета и все становится серым, — и из последних сил вытащила из кармана маленький мешочек. Тот самый, что сестра купила у тьетля ей в подарок ... Потянула за шелковый шнурок...

И ничего не случилось. Вороны продолжали каркать...

Только от выпуклой башни колокольни отделилась какая-то бесформенная серая тучка. Порхая как бабочка, — вверх-вниз... зигзаг... вниз — вверх...зигзаг — забавница подлетела прямиком к Ратуше. И все увидели, что это — слон. Только очень круглый и с крылышками... Весело протрубив, летун заложил крутой вираж и, пролетая над колдуном, уронил здоровенную лепеху... "Бомба" со смачным шлепком угодила точнехонько в голову новоявленному фюреру...

Облепленный с головы до ног болотного цвета жижей, Торокара сбился, закашлялся... По очнувшейся толпе покатился смех. Вспугнутые вороны разом поднялись в небо и с тревожным клекотом унеслись прочь, бесследно растаяв в голубой выси...А мощная и неудержимая как цунами волна смеха, нарастая, захватывала все новые и новые ряды... Гомерический хохот поднялся над площадью, — и наваждение прошло!

Кто смешон — тот не страшен...

* * *

* * *

* * *

* * *

**

...— Брат Або... простите, отец Себастьен, нарочно или случайно уничтожил пост Смотрителей Времени, что располагался в Обсерватории... Поэтому, видимо, Кирия и приняла его за Тезариуса. Теперь потребуется несколько лет, чтобы восстановить защиту...

Макс Линд и Каггла медленно шли по Набережной.

— ... Долина станет местом повышенного внимания... э-э... так называемых потусторонних сил, — говорил журналист. — Она и раньше -то была слабым звеном в цепи обороны Прощеного мира...

— Почему вы нас так называете? — перебила художница.

— В память о Распятом... — чуть помолчав, ответил Линд.

Каггла бросила взгляд на темный шарик, висящий на цепочке, обвитой вокруг ее запястья.

— А как же быть с Замком? С моими родными?

Макс Линд остановился. Каггла по инерции ушла немного вперед.

— Если я предложу вам их жизни в обмен на ... Камень? — тихо сказал он ей в спину.

Она тоже остановилась и резко обернулась:

— А я могу вам верить?!..

— А у вас есть выбор?! — жестко парировал Линд. — Впрочем, конечно, есть... Как у всех...— и вздохнув, добавил чуть мягче: — Я — простой охотник на ведьм... Но я знаю того, кто получив эту вещь, вернет ваших близких...

Помедлив, Каггла открыла свою сумочку:

— Вот... — глядя ему прямо в глаза, протянула она замшевый сверток.

Он взял его и небрежно засунул в карман. Вещь была довольно объемная, но Каггла заметила, что карман его пиджака нисколько не оттопырился.

— Смотрите... — сказал он ей, вытягивая руку.

На его раскрытой ладони появились большие песочные часы голубого стекла, отделанные серебром. Только вместо песка там порхала одна-единственная искрящаяся снежинка. Она мерцала какое-то время, а потом — исчезла.

— Вот и конец этой истории!.. — весело сказал он и разбил часы о гранитный парапет. — Мы — успели... И знаете, что самое замечательное?..

— Что?.. — машинально переспросила женщина, глядя на сверкающие осколки.

— Ваш выбор...

Закатное солнце огромным красным шаром уходило за темные пики леса. От речной воды потянуло прохладой.

— Мне пора... — сказал он просто, будто торопился домой к ужину.

Повинуясь какому-то наитию она провела в воздухе рукой, обрисовав невидимую дугу и пространство в очерченном овале засветилось зеленым.

— Спасибо! — улыбнулся он. Шагнул в просвет — и исчез...

* * *

* * *

* * *

* * *

**

... Над меловыми скалами, сторожащими берег, парили чайки. Их резкие насмешливые голоса перекрывали порой неумолчный шум прибоя и ветра. Среди нагроможденья белых камней внезапно появилось в воздухе зеленоватое свечение и оттуда возник человек. Но чайкам не было до него никакого дела: людям — землю, птицам — небо...

Подойдя к самому обрыву, человек достал из складок одежды небольшой сверток, немного помедлил, а потом, сильно размахнувшись, швырнул его в пенное кружево кипящих волн. Из-под ног посыпались вниз мелкие камешки и он торопливо попятился назад. Но не ушел...

Глубоко вздохнув, человек окинул взглядом белые скалы: когда-то именно отсюда он пустился в погоню за маленькой неразумной ведьмой, что поддалась на посулы Нигильгов. С тех пор выросли и уже состарились деревья когда-то сожженной дотла Долины, ушли в землю и поросли травой развалины погибшего Города, чье имя сохранили только легенды... И вот он снова здесь. Но кто он теперь: палач, которому нечаянно достались последние слова Великого магистра тамплиеров? Бог-неудачник?.. Великое ничтожество, ослепленное собственной гордыней? Или всего лишь забытый чародей из старой сказки? — разве что только Повелитель Драконов узнает его по рубиновому кольцу ... Прошлое сгорело вместе с темной половиной его души в Башне Забвения — и он хотел начать все сначала...

Раскинувшаяся перед ним бескрайняя морская ширь завораживала взгляд игрой цвета. Он застыл на месте, снова и снова изумляясь величию Гения, создавшего такую немыслимую красоту ... Ветер дул ему в лицо, донося мелкие брызги, глаза слепило солнце, а он все стоял и смотрел, наслаждаясь звуками, запахами и красками, и чувствовал как нисходит давно забытое ощущение радости и восторженного благоговения: что бы ни происходило в этом мире — все правильно, все — по мере...

Крики чаек вывели его из задумчивости. Он в последний раз окинул взглядом океанскую равнину — вплоть до горизонта, помахал птицам рукой — линии на его ладони вспыхнули багровым — и развернувшись, зашагал прочь...

* * *

* * *

* * *

* * *

**

... Дракон уносился все дальше и дальше. Тугие прохладные струи встречного ветра омывали его сверкающее тело. Вечерняя земля далеко внизу была тиха и прекрасна: темные кудрявые рощи, иссиня-черные извивы рек, белоснежные шапки гор, подожженные закатом... Все дышало покоем — легкое затишье перед летней ночью...

На плече Дракона сидела женщина. В ее руках белел длинный посох. Она что-то быстро и взволнованно говорила и ветер уносил ее слова.

— ...мы успеем добраться раньше, чем силы покинут меня... — терпеливо, видимо, в который уж раз, отвечал ей Дракон. -... Да, — я-то ослеп, но ты ведь знаешь дорогу... Не-ет, я вовсе не потому сохранил тебе жизнь! У тебя ныне глаза ребенка — и ты не сможешь предсказывать худое...

— Даниил снова скроет тебя под землей! — горячо возразила женщина. — Ты не увидишь солнца!

Хальгиг лишь улыбнулся в ответ:

— А я тебе так скажу: хочешь Солнца — сам стань светом...

* * *

* * *

* * *

*

P.S. ... — А привидение? — спросите вы.

Ну, что вам сказать... Признаюсь, — оно вообще здесь ни при чем. Так, совершенно посторонний, заблудившийся призрак. Иначе — какой же Замок без привидения?.. ?