Увы, мысль исчезла безвозвратно, когда дорогу заступил дурно пахнущий нищий. Слепой скрюченный старик, облаченный в лохмотья, чьи покрытые бельмами белесые глаза невидяще шарили в воздухе...

Валентино попытался обойти старика, но тот, довольно резво для своего почтенного возраста и недуга, вновь не только заступил бургмистру дорогу, но и ухитрился схватить того за рукав камзола. Парочка беспризорников, слонявшихся поблизости, даже остановилась поглядеть на бесноватого.

— Да обрушатся Небеса, да придет за презренными папа Багле и закончится время нашего мира. Истекает время живых, как песок, и вскоре наступит время мертвых. И останутся лишь мертвецы да выжженная земля вокруг, — изо рта, полного сгнивших зубов, несло как из помойки

Вот тут Валентино искренне пожалел, что не соизволил-таки нанять экипаж. И отчего оборванец прицепился именно к нему?!

— Да вы отгоните его, сеньо, чего слушаете, — крикнул один из чумазых уличных мальчишек, — все равно старик Пепе сдвинутый.

— Ага, вечно всякую чушь несет, — сплюнул жеваный табак сквозь дырку в зубах его товарищ.

Здравый совет, которому Валентино и собирался последовать — после недолгих мучений удалось вырвать рукав из скрюченных и узловатых старческих пальцев.

— Да обрушатся, — возопил вслед злокозненный старикашка, потрясая сухоньким кулачком. Мальчишки аж покатились со смеху от такого зрелища.

Валентино было решил продолжить путь, как ему в голову пришла блестящая идея.

— Вы, двое, знаете как добраться до особняка сеньо Рамиро, бывшего бургмистра.

— А к чему вам, сеньо?

— Два медяка, — одновременно выпалили беспризорники.

— Договорились, — первый вопрос Валентино предпочел проигнорировать.

— А вы, сеньо, испачкаться-то не боитесь? — тот из мальчишек, что побойчее, окинул Валентино взглядом, полным того презрения, которые жители улиц испытывают к всяким благополучненьким раззявам-обывателям

Валентино улыбнулся и кинул медную монету, ловко пойманную пострелятами.

— Остальное позже.

— Ну так пойдемте, — щербатый попробовал монету на зуб и, оставшись удовлетворенный, повел бургмистра куда-то вглубь косых и кривых тесных улочек, так отличавшихся от широких каменных проспектов.

По пути им попадались какие-то подозрительные личности, парочка шлюх — ничего нового, трущобы везде одинаковы. Вот она, изнанка сытой жизни.

— Все уже, пришли, сеньо — видите вон тот здоровущий домино. Так вам туда, коли не шутили, — на него с ожиданием уставилось две пары настороженных глаз. Что ж, обещанное следует выполнять. Валентино отдал вторую часть платы, попутно замечая, что мальчишки двумя медяками не удовольствовались. Весьма предсказуемо.

-Спасибо, сеньо, и доброго вам пути, — маленькие воришки уже почти намылились смыться, когда Валентино поймал одного тростью.

— И вам спасибо, сеньо, вот только кошель все же верните, он мне дорог как память, равно как и его содержимое.

— Какой кошель, — натурально изумился один из воришек, в то время как второй возмущенно причитал, что как только сеньо смог такое подумать и навести столь злостную хулу на их доброе имя.

-Вот этот, — усмехнулся сеньо Валентино, подкидывая кошель раздора, — не умеете, сеньо, так и не беритесь.

Вытащить свое добро было делом нехитрым, да и куда местным бродяжкам до лидевьядских карманников!

— Ничего себе, — расстроенно пробормотал один из малолетних преступников.

Сеньо Рамиро, надо отдать ему должное, был удушающе радушен. Моложавый, подтянутый мужчина лет пятидесяти с военной выправкой сам вышел поприветствовать визитера.

— Сеньо Валентино, безумно рад вас видеть, — бывший бургмистр аж протянул руки навстречу гостю, даже не переменившись в лице при виде шляпы, — для меня большая честь принимать вас в своем дом. Идемте же.

И Валентино тотчас захотелось сбежать. Но, увы, отступление было не предусмотрено.

Его провели в роскошную залу, с колоннами, картинами, золотистыми портьерами и прочими признаками провинциального шика, туда, где уже ждали разнаряженные дамы. Судя по количеству драгоценных камней на белых шейках, сеньо Рамиро отнюдь не бедствовал.

— Это моя жена, донно Эсмеральда, — сеньо Рамиро чуть коснулся протянутой руки супруги, — а эти прекрасные сеньо — мои дочери, Кончита и Хуана.

Валентино поклонился — обе девицы блистали как молодостью так и миловидностью, да и супруга сеньо была еще хороша.

— Я сражен вашей красотой, сенья, — как и тем, что такие богатые и знатные невесты еще не замужем. Просватаны или нет?

— О, благодарю вас, сеньо Валентино, — чуть раскрыла пестрый веер донно Эсмеральда, вы столь любезны.

— Это всего лишь откровенность, донно, — Валентино еще раз поклонился сеньо.

— Я распоряжусь, чтобы ваших коней расседлали и напоили, — доброжелательно предложил сеньо Рамиро, — где вы отставили коляску?

— О, не стоит беспокойства, я предпочитаю пешие прогулки, — также как и знакомство со своим новым домом без свидетелей и соглядатаев.

— Вы так экстравагантны, — пораженно пролепетала сеньо Хуана, полная грудь затрепетала, точно от волнения. Сеньо Кончита лишь покрепче вцепилась в веер, явно неодобрительно посматривая на сестру.

— Вина, сеньо Валентино, — еще благостней оскалился предшественник, кидая грозные взгляды на кокетничавшую дочь. Мезальянс ему был не нужен.

— Благодарю вас, — Валентино столкнулся с бездонными черными глазами сеньо Хуаны и улыбнулся. Ну, что за прелестная девица!

Наконец, спустя почти два часа праздной болтовни ни о чем, сеньо Рамиро соизволил перейти к делу, предложив выйти на веранду и выкурить сигару.

На улице начинался долгий и жаркий вечер, солнце садилось медленно и словно лениво. Летали крупные, невиданные в столице, бабочки.

— Скоро начнется сезон дождей, сеньо, — зевнул бывший бургмистр, — время балов и знакомств, — мужчина сделал кроткую затяжку. — Я слышал, вы интересуетесь Скульптором, — в глазах предшественника впервые за весь вечер промелькнул интерес, и Валентин настороженно подобрался — кажется, ради этого и затевалась их встреча.

Но пока бывший бургмистр не спешил продолжать, медленно наслаждаясь вкусом сигары.

Валентино также чуть затянулся. Предложенная сигара надо сказать, была набита отменным табаком. У сеньо Рамиро хороший вкус, что ни говори.

В роскошном саду пели цикады.

— Позвольте дать вам отеческий совет, — продолжил гостеприимный хозяин, — не влезайте в это дело. Балы да прекрасные сенья — вот что должно интересовать молодого человека вашего возраста. Закрутите интрижку и оставьте серьезные дела серьезным и умным людям, сеньо Валетино.

Тут сеньо Рамиро достал большие карманные часы, открыл изукрашенную изумрудами крышку и пристально уставился на время.

Валентино, сначала решивший намек не понять, все-таки передумал — предшественник был ему чем-то антипатичен, и оставаться долее в его доме бургмистр был не намерен.

-Ну, что вы, сеньо Рамиро, право слово! Все эти... перепетии интересуют меня лишь постольку, поскольку в моем ведении находится безопасность всех жителей нашего славного Кроувэна. Но хотелось бы коснуться в нашей беседе и иной, увы, не такой приятной темы — в курсе ли вы, что реквизиты на части предоставленных бумаг заполнены неверно?

— Простите? — сеньо Рамиро ошеломленно заморгал.

— Часть отчетностей по выполнению городского бюджета , не знаю уж злоумышленно или по неведению, — пояснил Валентино, — подписана заранее! Еще до конца отчетного периода, сверки счетов и принятия акта! Представьте, какое непотребство!

И какая возможность для злоупотреблений.

— Не имею об этом ни малейшего понятия, — оскорбленно открестился сеньо Рамиро, стряхивая пепел на траву.

— Как же это, — картинно ужаснулся Валентино, — ведь там стоит ваша подпись!

Кажется, сеньо Рамиро начинал его ненавидеть. Что поделать — во всем должен быть порядок, тем более в документах. Да и не любил Валентино, когда ему начинали указывать, что он может и не может делать.

— Боюсь, я уже не помню таких подробностей, но уверен, все это легко объяснить, — недовольно отрезал сеньо.

— О, разумеется, но все же, все же..., — и они вновь обменялись медовыми улыбками, фьято знает, которыми уже по счету за этот вечер, — что ж, благодарю вас за совет и позвольте откланяться — дела, к сожалению, не ждут.

Глава 5. Нянюшка

Сенья Мариэтта дэлла Раскэ проснулась, как обычно, где-то к полудню. Провалявшись в постели еще около получаса, она встала и подошла к плотно занавешенному окну. Отдернув тяжелые портьеры, тотчас убедилась — дождь, дождь и еще раз дождь. Впрочем, как и обычно в это время года. Почесав одной пяткой о другую и пару раз зевнув украдкой, решила, что все-таки стоит спустится к завтраку. Можно, конечно, опять проваляться в постели, сказавшись недужной, но стоит ли? Все равно гости отца, все эти достопочтенные сеньо покидать их скромное поместье в ближайшее время не собирались, а вынужденное затворничество Мариэтте изрядно наскучило.

Значит, решено — довольно, она не должна быть прятаться в собственном доме, как бы ей не были неприятны гости. Еще несколько дней наедине с книгами или в кампании дуэньи, скучной и сухой старой девы, она не вынесет. Сенья Дарита, несмотря на высокую набожность и превосходное знание Канона, могла довести до бедлама кого угодно — одни наставления о пристойном для благовоспитанных девиц поведении и длине юбок чего стоили. Да и книжная премудрость, увы, Мариэтте не давалась — ей всегда быстро надоедало чахнуть над пыльными фолиантами. А остальное она, как-нибудь, милостью фьятто, перенесет.

Осталось привести себя в порядок. Конечно, благородным сенья полагается личная служанка, но утренний туалет мог обойтись и без нее — тем более, ежели ее нет. К несчастью, средства давно уже не позволяют им не только нанять свободного, но даже купить новых рабов. Благо, отец еще не начал распродавать старых! Мариэтта чуть скрипнула зубами.

Что ж, она в состоянии сама заплести себе косу и надеть платье — пусть и шнуровка у него спереди. Да и по этикету позволительно ходить дома в более простом платье. Другое дело, что других нарядов у нее просто нет.

Таз для умывания ей принесли с кравту назад, вода уже успела остыть. Тем лучше — ведь, несмотря на ливень, душно, аж сил нет.

Большие окна позволяли видеть большую часть их большого, но неухоженного сада — после смерти матери им никто не занимался. По огромным вечнозеленым листьям стучали тяжелые капли дождя. Подумать только, а в метрополии листья становятся золотыми и алыми, а потом осыпаются на землю. У них не было ни осени, ни зимы, только вечный дождь, жара да слепящее солнце. Отец когда-то приехал в колонию за лучшей долей, да тут и остался, а вот Мариэтта мечтала отсюда вырваться.

— Жаль, — чуть усмехнулась своему отражению девушка, — что мне не довелось родиться мальчиком, фьятто знают, насколько бы я была за эту услугу им признательна.

Зеркало было с ней согласно — высоченной и широкоплечей девице в не идущем ей бледно-желтом наряде лучше бы бы уродиться мужчиной. Не повезло.

Ладно, она уже не дитя — чтобы часами рыдать над своим отражением. Нет — и не надо. Хоть не косая и нос не кривой.

Тяжелая, сделанная дверь из мореного дуба легко поддалась — и сенья Мариэтта покинула свою добровольную темницу. Увы, на выходе ее поджидала засада.

-Мариэтта, дорогая, я так рада, что вам более не нездоровится, — сенья Дарита улыбалась так кисло, словно переела плодов анья, — уверена, дон Эстебан будет рад вас видеть.

Скорее уж сама Дарита будет рада видеть бравых папенькиных сослуживцев. Видимо, излишняя навязчивость и общество мужчин не позволительны лишь юным сенья.

Но неужели она до сих пор стоит какие-то матримониальные планы? Со своей лошадиной челюстью и склочным нравом?

Ладно замуж, Мариэтта даже не могла представить такого смелого кабальеро, чтобы решился даже просто разделить с ней постель. Увы, весь вид сенья Дариты отваживал от греховных побуждений. И она бы даже посочувствовала подруге по несчастью, если бы та не была такой невыносимой ханжой.

— Да, не стоит заставлять гостей, — которые, фьятто видят, еще и не вставали с постели — после вчерашней-то попойки! — ждать.

Дуэнья чопорно кивнула и чуть приподняв свое длинное, сшитое по моде вековой давности, платье, начала медленное шествие в сторону гостиной. Быстро или в темпе нормального человеческого шага Дарита ходить не умела, поэтому даже прогулки в саду в ее обществе превращались в пытку. Благо эту сухую воблу часто мучили мигрени да и, в случае надобности, можно было избавиться от нее другим путем. Глушь и отсутствие соседей все-таки позволяли вести себя чуть свободнее.

— Мариэтта, вы опять бежите, это неправильно, — чуть пропыхтела Дарита, поджав тонкие губы, — походка благородной сенья должна быть легкой, а шаги маленькими.

Ну уж нет! Семенить она точно не будет! Да и при ее комплекции больно смешно такое будет смотреться! К чему ей давать лишний повод для насмешек?

Деревянный пол скрипел при ходьбе, про парадную лестницу и упоминать не стоило. Отдельные ступеньки сгнили, и обитателям приходилось осторожно переступать — не дай фьятто, подломятся — так шею свернешь. Надо бы давно их сменить, но... Ох уж эти но.

Мариэтта чуть провела рукой по чуть потрескавшимся, но таким родным стенам. Поместье давно требовало денежных средств на восстановление, но после того как отец вышел в отставку им, чего уж душой кривить, денег на содержание особняка не хватало. Да и пагубные пристрастия отца...

— Мариэтта, вы меня совсем не слушаете, — Дарита возмущенно взвизгнула. Ну да — она по старой привычки пропустила все нотации мимо ушей. Да и что нового она может услышать? Уже все выучила, за пять лет-то!

— Как вы могли такое подумать, сенья Дарита?! — экзальтированно возопила Мариэтта в ответ, нарочито повышая тон — связки ей достались отменные, от папеньки военного. Дарита чуть поморщилась — громкие звуки над ухом вызывали у нее приступы мигрени.

— Поговорим об этом позже, не стоит привлекать внимание сеньо такими... вещами, о нас может сложиться превратное впечатление, — наконец постановила дуэнья.

Можно подумать, они могут как-то удивить собравшихся гуляк. Да даже если бы и могли. Вряд ли бы вышло — Мариэтта заложила бы мамин жемчуг, что они вряд ли смогли спуститься в столовую после вчерашнего ночного веселья. До рассвета почти орали свои непотребные песни, еще и дерево в саду свалили. Не то чтобы ей жалко дерево — у них деревьев в саду завались, но неприятное впечатление сложилось.

В столовой одна из дородных служанок накрывала на стол — индо такое не поручишь, больно сложно им управляться с мелкими предметами, приходится людей нанимать, лишние траты. Папенька, с набухшими синячищями — бессонная ночь сказывалась — под глазами в кампании самого стойкого собутыльника, наблюдал как разливают молоко.

На стене напротив входа радостно скалилась своему пастуху пастушка — отвратительно безвкусная картина, надо отметить. Зато матушкина любимая. Матушка вообще обожала всякие яркие и мещанские вещи: фарфоровых барашков, тяжелые золоченые портьеры, чайанские расписные веера. Вот стулья из дуба, тяжелые, с высокими спинками, оббитыми темно-красным бархатом, были хороши. Лет десять назад, сейчас они, как и многое другое, нуждались в ремонте.