Война бюрократа

Глава 1. Прибытие

Корабль из метрополии, прибывший в славный город Кроувэн, выглядел изрядно потрепанным в битве с бушующей стихией. По крайней мере, майстер Энтони Вальде, старший секретарь и незаменимый помощник выходящего в отставку бургмистра, именно так и предполагал. В его воображении ни разу не бывавшего дальше пригорода человека море было полно ужасающих опасностей, жестоких флибустьеров и коварных сирен. О, эти коварные сирены... Майстер мечтательно облизнулся, провожая проходящие перед затуманившимся взором полуобнаженные фигуры. Увы, мечтания несчастного чиновника были грубо прерваны самым плебейским способом, греза растаяла, махнув на прощание серебристыми кудряшками.

Мальчишки, с самого утра не покидавшие порт в томительном ожидании гостей аж из самой Льявисе, радостно засвистели, отвлекая Вальде. После томительных таможенных досмотров посланцы Лидевьядо, наконец, покинули борт бригантины. Майстер Викольдо, городской врачеватель, и сатто Франческо, слуга божий, проверили всех пассажиров и скверны не обнаружили — ни земной, ни потусторонней, следовательно, пора было встречать гостей.

Вальде, ждущий в порту почти в самого полудня, успел изрядно намаяться и пропотеть, шелковый платок давно можно было выжимать, а уж как чесалась его макушка под парадным, припасенным специально для торжественных случаев париком! А досмотр все тянулся и тянулся. Нет, он уважал Викольдо, получившего степень доктора медицины аж в стенах Эквинского университета, да и собутыльником доктурус был отменным. Но священник! Подумать только, доверить такой важный пост тому, в чьих жилах течет кровь индо. Позволить нечистому сидеть за столом в компании уважаемых людей и — того больше — самого бургмистра! Вальде оскорбленно фыркнул, провожая неприязненным взглядом сухопарую фигуру, первым, поперед важных гостей, покидавшую корабль. Да чтоб хоть одна из трех мачт упала на наглеца!

Увы, сердечное напутствие оскорбленного в лучших чувствах секретаря не сбылось и сатто Франческо покинул корабль целым и невредимым. Даже не поздоровавшись, полукровка чеканным шагом отправился в сторону форта, мимолетным жестом благословив бродяжек.

А на землю благословенной богом колонии уже спускались долгожданные гости. Маленькие оборванцы возбужденно загалдели, не обращая внимания на недовольство секретаря не малейшего внимания. Ну что за бесстыдство! И как можно ожидать что из столь наглых маленьких попрошаек могут когда-либо вырасти достойные господа, боже правый. Иногда Вальде склонялся к тому, что жителям славного города Кроувэна следовало бы перенять успешный опыт не столь далеких северных соседей и построить парочку работных домов. Уж там бы сделали из мелких гаденышей полезных членов общества.

Вальде, вконец измученный жарой и долгим ожиданием, дал знак одному из рабов-носильщиков прогнать надоед. Раб, ощерив мелкие острые зубы, взмахнул плетью и маленькие мерзавцы кинулись врассыпную. Вот и славно, не стоит расстраивать взор нового бургмистра недостойным зрелищем.

Тем временем на благословенную землю уже ступили остальные пассажиры. Первым шел высокого роста человек, несущий в руках небольшой саквояж. Усы столичного жителя бодро топорщились, а золотые пряжки на башмаках сверкали на солнце. Несомненно отличную шпагу на боку дополняла пара пистолей. Ярко-рыжий парик прикрывала роскошная треуголка, а новенькая трость выстукивала какую-то веселую мелодию. Вальде даже показалось, что новый начальник пытается изобразить "Борова и трех красоток", а возможно даже и "Весну в Лидевьядо". Надо же, экий забавник!

Остальные спутники в присутствии столичного щеголя терялись, как скромные фиалки в букете с розами. Чуть пыхтя, катился вперед славный доктурус, с величайшей осторожностью неся свое огромное чрево. Несколько бритых на голову, загорелых мужчин тащили огромный кованный сундук. Вот сверкнула на солнце брильянтовая сережка в ухе одного из носильщиков. А вот этот вот молодой человек с зеленоватым постным лицом и в сером камзоле явно был или секретарем, или помощником бургмистра.

Вальде почувствовал себя почти оскорбленным — он не ожидал, что бургмистр потащит свою свиту за собой. В конце концов, Вальде занимал свою должность почти полвека и между прочим, у него ни разу в жизни не было ни одного нарекания. Неужели он не заслужил хоть каплю уважения!

— Хээй, Франко, посмотри какие у сеньо башмаки, — присвистнул звонкий мальчишеский голос откуда-то из-за ближайшего склада, — пряхи прям золотые!

Портовые оборванцы, вместе с никогда не имевшимся у них стыдом, видимо, потеряли еще и страх. Вальде скрипнул зубами, но наказывать наглецов не было времени. Кто знает нового бургмистра, не расценит ли тот небольшую задержку как неуважение к своей персоне? Вальде, отогнав дурные мысли, поспешил навстречу в компании двух рабов, захваченных для солидности и транспортировки багажа.

Бургмистр, надо отдать ему должное, на выкрики не осерчал. Сверкнули белоснежные зубы и попрошайкам, под восторженный визг, полетела россыпь мелочи. Майстер проследил как о старую мостовую падают монетки и мысленно покачал головой. Добросердечие нового городского начальника могло стать некоторой проблемой.

— Ну, сеньо Валентино, — обратился бургмистр к неприятно искривившему тонкие губы помощнику, — вот мы и прибыли. Славный городишко Кроувэн, чтоб его, — сплюнул, — Николо, Цезаре, поставьте багаж его сиятельства и можете прошвырнуться по портовым кабакам. Главное, только дурную болезнь не подцепите у местных красоток.

И захохотал, тряся роскошным огненным париком по последней моде.

— Будет сделано, кэп, — загорелый матрос серьгой ловко поймал брошенную серебренную монету, подмигнул приятелю, и парочка, радостно гогоча, скрылась в направлении доков.

Вальде уже понял, что впал в прискорбное заблуждение, вызванное внешним видом вновь прибывших. Хорошо, что он не успел совершить никакой непоправимой ошибки, способной настроить бургмистра как против него, так и против города в целом. И все же немного оскорбительно, что славными жителями будет распоряжаться вот этот вот серый, неприятный человечек.

— Сеньо Валентино дэлла Вего? — Вальде склонился в приветственном поклоне, сжимая в руке любимую шляпу, надетую ради столь торжественного случая. Перо уссы печально поникло. — Я майстер Вальде, секретарь магистрата. Позвольте проводить вас до вашей новой резиденции.

Резиденцией гордо именовался выделенный магистратом небольшой особнячок возле городского парка. К приезду высокого визитера дом был добела отмыт и почищен, наняты несколько добропорядочных служанок и дородный камердинер — все для нового бургмистра. Конечно, несколько скромновато и не идет ни в какое сравнение не только с роскошеством столичной жизни, но и даже с резиденцией ушедшего в отставку предыдущего бургмистра. Но, с другой стороны, здесь чай не Лидевьядо!

— Не дэлла, — сухо поправил назначенец, — дэ Вего. И да, будьте так любезны.

Вальде аж чуть не задохнулся от возмущения — даже не знатный!

— Ну, как вам эта отрыжка Безликого? — бесцеремонно поинтересовался капитан бригантины. Впрочем, что еще ожидать от сеньо, назвавшего свой корабль "Беллисимой"! На ярком камзоле, о ужас, сверкнул орден Де Круа.

О, пресветлая Донно, чем их несчастный Кроувэн заслужил такие несчастья, обрушившиеся на головы добропорядочных граждан! Оставалось лишь молится фьятто Микелло, покровителю города, чтоб капер на службе Его Величества Антуана и его банда пиратов не натворили ничего слишком... богопротивного и непристойного за время пребывания в Кроувэне.

— Боюсь, у меня пока не было достаточного времени составить беспристрастное мнение, капитан, — невежливо отрезал бургмистр, тут же заслужив некую доли признательности со стороны Вальде.

— Да увольте, сеньо Валентино, — капитан вновь громогласно расхохотался, — я, безусловно, понимаю вашу досаду — после столицы величайшего королевства оказаться в здешней дыре, это весьма... прискорбно. Но давайте будем говорить откровенно — я даже не уверен, что можно трахать местных шлюх, не закрывая им лицо!

— Прошу прошения, капитан, — смело пискнул майстер, возмущенно взмахивая руками — дурная детская привычка, от которой он не мог никак избавится. Конечно, сеньо должны проявлять выдержку, но, право слово!

— Да, сеньо Викторио, — покачал головой Викольдо, — это был несколько грубо с вашей стороны.

— О, примите мои глубочайшие сожаления и извинения, о многомудрый доктурус, — ернически скривился капитан и на этом обсуждение достоинств и недостатков Кроувэна было завершено, к облегчению майстра Вальде.

— Разрешите распорядится насчет вашего багажа, сеньо, — постарался как можно более приветливо растянуть потрескавшиеся от жары губы справившийся с собой Вальде. Сейчас, после томительного ожидания, ему бы не помешало выпить чего-нибудь бодрящего.

Бургмистр Валентино кивнул, неспешно оглядываясь.

Вальде, в очередной раз успевший мысленно осудить непристойное поведение нового начальника, отдал распоряжение рабам занести сундук в расположенную чуть поодаль карету. Капитан, подкрутив напомаженный ус, туда же закинул и свой — или не совсем свой — саквояж.

— Карета ждет, ваше сиятельство, — в очередной раз вытирая лоб, пропыхтел секретарь. Конечно, было бы вежливым пригласить в карету майстера Викольдо и бесцеремонного капитана, поэтому Вальде от всей души надеялся, что капитану хватит догадливости отказаться.

— Что ж, видимо пришло время пожелать вам удачи, сеньо Валентино, — оскалился капитан, — будьте осторожны с местными... дамами. И я был бы весьма признателен, если бы мне подсказали дорогу до местного отделения "Фратт и сыновья". Кажется, пришло время обналичить парочку векселей.

— Я пошлю с вами одного из рабов, сеньо, — на радостях пообещал Вальде, — Энио, недоумок, проводи сеньо Викторио до банка и живо обратно.

Высокий, безволосый раб склонился в поклоне, когти на длинных, ниже колена руках коснулись раскаленной, летней мостовой. Острые, непропорционально уродливые уши встопорщились, прислушиваясь. Вальде искренне надеялся, что индо все понял с первого раза и его не придется вразумлять с помощью трости и других подручных средств прямо при нахальном капитане.

— Сеньо, — окликнул уже почти собравшегося уходить капера майстер Викольдо, — а разве вы собираетесь... хм... возвращаться от "Фратта" в одиночестве?

— В этом проклятом городишке есть чего опасаться, сеньо доктор? — воинственно встопорщил лощеные усы пират, — о, да боже право! Но, в любом случае, не извольте беспокоиться, — он хвастливо отодвинул полы короткого плаща, открывая пояс с новенькими кремниевыми пистолями, — для тех, кому будет недостаточно моей шпаги, чтобы успокоиться, у меня есть и другие аргументы.

Что ж, если капитан уверен в своих силах, не скромным гражданским служащим его разубеждать.

— Но, сеньо, — забеспокоился доктурус. На взгляд Вальде совершенно излишне — даже если пират встретит неуловимого Скульптора, ничего непоправимого не случится. Да и не стоит знать чужакам о постигших город неприятностях.

— Майстер Викольдо, не стоит утомлять гостей, — пропыхтел секретарь, — тем более, уже подходит время ужина, а его светлость Валентино даже не видели дом.

Напоминание об ужине оказало на доктуруса требуемое воздействие — он заторопился и выкинул из головы свои опасения. Да и в конце-то концов, Скульптор все равно ловил только бродяг да оборванцев, еще ни один достойный сеньо или сенья не пострадали. Да и в таком случае богопротивным убийцей занялся бы не городской магистрат со своим конопатым растяпой-помощничком, а капитан делла Круэ со своими бравыми ребятами.

— Так, мы едем, ваше светлость? — заставил себя вновь обратить внимание на молчаливого бургмистра Вальде, провожая спину окончательно распрощавшегося и весьма фривольно настроенного капитана.

Новый бургмистр, назначенный указом хозяев Лидевьядо, казался, на взгляд майстера Вальде неприлично молод для такой ответственной должности. Конечно, Кроувэн не такой большой город да и фортом неподалеку управляет капитан, в дела которого гражданские правители сего уголка божия прав вмешиваться не имеют, но все же...

Да еще и эти слухи... Если ранее майстер Вальдо находил для себя неправильным прислушиваться к слухам, окружавшим персону его нового начальника, то сейчас все раздававшиеся шепотки виделись достойному секретарю не лишенными основания.

— Благодарю вас, но я бы предпочел пройтись пешком, — тряхнул жесткими черными волосами бургмистр, переступая с ноги на ногу как застоявшаяся в стойле лошадь.

— Как? — ахнул секретарь. — Прямо так? — на бургмистре не было даже хоть какого-нибудь парика, а о приличной трости и упоминать не стоило. Вальде, конечно, мог бы закрыть глаза на дурновкусный серый камзол нового управителя, делая скидку на многодневное и утомительное путешествие, но тот же капитан, несмотря на свою принадлежность к каперскому племени, выглядел на удивление пристойно. Тем более Вальде не улыбалось тащится по Кроувэну пешком вместе с бургмистором в таком виде да еще и по такой жаре!

— А что-то не так, сеньо Вальде? Я ведь не ошибаюсь, тут недалеко? — сухо уточнил не терпящим возражений тоном бургмистр. — Тем более, мне бы хотелось познакомиться поближе с городом. Было бы неплохо, если бы вы отправили карету и показали бы мне теперь уже наш Кроувэн.

Вальде аж задохнулся от возмущения подобным предложением-распоряжением. Действительно, выскочка. Не даром знающие люди доносили, что новый бургмистр перешел дорогу кому-то из членов знатных семей. Возможно, аж самим герцогам Андэ!

— Боюсь, майстер Энтони прав, ваша светлость, — решил поддержать давнего собутыльника доктурус, — сейчас не то время, когда можно со спокойной душой ходить по улицам нашего славного Кроувена, увы нам. Мало всех этих волнений на границах...

— Так еще и эти убитые бродяжки, — подхватил Вальде и осекся.

Застрявший ногой в выщербленной мостовой — увы, денег на ремонт дорог из казны не выделялось уже с десяток лет — бургмистр резко повернулся, уставившись своими светлыми, рыбьими глазами. Еще один полукровка, что б его.

— Убийства? — с неприятной интонацией переспросил он. — И давно в столь спокойном и тихом местечке кого-то убивают? Тем более, судя по тому, как я понял ваши слова, до сих пор неизвестно, кто именно совершает сии злодеяния?

— О, относительно недавно, надо сказать. Бургмистр Рамиро хотел поставить в известность губернатора Саньтьяго, но, к несчастью, не успел это сделать до того, как вышел в отставку. Так что уж придется вам, ваша светлость, — с легким злорадством прояснил секретарь. Вот пусть теперь лидевьядец сам занимается столь неприятным делом.

— Ужасное дело, — подпрыгнул докторус, нервно поправляя шелковый нашейный платок, — несчастные бродяжки... Да обрушится гнев фьятто на злокозненного убийцу! — патетично воздел руки к небу давний товарищ.

— А вы уверены, что хм... бродяги не поубивали друг друга сами? — с изрядным недоверием переспросил бургмистр. — И, сеньо, давайте все-таки пройдемся. Боюсь, однообразие морского путешествия мне несколько наскучило и привило некую ностальгию по земле, — соизволил улыбнуться он.

Вальде медленно выдохнул, смиряясь. Отдавая распоряжение кучеру ехать прямо в особняк, он предусмотрительно велел оставшемуся невольнику сопровождать их в прогулке.

Старик Викольдо невесть с чего вздумал их сопровождать, хотя мог бы с чистой совестью отправиться домой, к приготовленной умницей домоправительницей утке под соусом, и наслаждаться тиалем в тени беседки. Хотя, как подозревал Вальде, старику просто хотелось в очередной раз обсудить Скульптора.

Бургмистр Валентино шагал быстрым, размашистым шагом, более присущим мелким лавочникам или рабочим, но никак не достойным сеньо. Впрочем, чего ж еще стоило ожидать от человека, в имени которого стоит жалкое дэ. Вальде даже надеялся, что по пути им ненароком встретится какой-нибудь достойный сеньо или сенья, и бургмистр все-таки попадет в неловкое положение из-за своей выходки.

Они почти прошли городскую аллею, засаженную деревьями с ярко-оранжевыми плодами вьехо, такого же оттенка как модные в новом сезоне парики. Такого же оттенка, каким великолепный и непревзойденный майстер Рафианно наградил фьятто Эвелину. Миновали городской фонтан, сделанный по подобию фонтана на Лимской площади в Лидевьядо — бургмистр даже соизволил его похвалить, снисходительно заметив, что копия довольно похожа на оригинал. А потом дэ Вего решил вернуться к прерванному разговору.

— Так почему же вы все-таки сочли необходимым упомянуть об этих убийствах, сеньо доктор? — с легким любопытством уточнил бургмистр.

— О, — возбудился Викольдо, — это ужасное дело — наиболее впечатлительные сенья даже обращались ко мне за нюхательной солью и жаловались, что не могут заснуть от страха. Вы, ваша светлость, спрашивали, почему мы так уверены, что есть некий зловещий убийца, что это не обычная для таких кругов поножовщина? О-о, если бы вы только видели этих убитых, вам бы и в голову не пришли такие вопросы...

Вальдо с содроганием вспомнил сладковатый, мерзостный запах, тела, словно пролежавшие с неделю на дне озера, неестественно вывернутые конечности. А лица, о фьятто Миккело и фьятта Эвелина, эти неестественно счастливые лица до сих пор преследуют Энтони в кошмарах.

— Всех убитых находили в разных частях города, ваша светлость, но у всех кости переломаны и сами они так живописно разложены — ну прямо скульптуры в городском парке. И, знаете, у мертвецах на лицах было написано такое неземное блаженство, будто все их мечты разом сбылись. И самое странное, представьте, при вскрытии я не обнаружил ни у кого из убитых сердца хотя — могу поклясться перед лицом фьятто — что до меня грудную клетку не вскрывали!

Вальде помнил и пьяные откровения Викольдо — старый товарищ считал, что это злая, темная магия, пришедшая из тьмы веков, возможно, ритуалы индо. Но главное, как бормотал в пьяном бреду доктор, главное, что убийца убивает не просто так. Не-ет, у все этого есть особая причина.

— Мы называем его Скульптором, ваша светлость, — торжественно-мрачно закончил майстер Викольдо.

Глава 2. Мертвец

Сеньо Валентино Аддажио дэ Вего, дураком, как он надеялся, не был. Выскочкой и карьеристом — да, несомненно. Немного педантом — надо же признавать свои недостатки. Но не глупцом. Поэтому то, что новое назначение является фактически ссылкой он понял почти сразу. Почти — потому как до официального назначения еще оставалось время хоть что-то исправить. Не вышло.

Чтобы ни выдумывали себе городские сплетники дорогу знатным персонам Валентино не переходил — иначе бы оказался отнюдь не в славном Кроувэне. Нет, раз уж его не выловили из Рбита... То... То, честно говоря, ему придется всю жизнь провести в городишке на краю ойкумены и еще благословлять свою счастливую судьбу. И пост бургмистра для него потолок — губернатора традиционно выбирают из членов старейшей колониальной знати, а наместника назначает лично Его Величество.

Впрочем, если правильно жениться...

Валентино со вздохом оглядел теперь уже свою гостиную — прямо сказать, женская рука здесь бы не помешала. Было сразу видно, что дом мебилировался на скорую руку — сочетания даже на неприхотливый взгляд несочетаемых предметов, какой-то старый рояль — зачем? — роскошный комод, несколько картин — среди них портрет пожилого мужчины в мундире, столь же неизвестный, как и нарисовавший это безобразие художник. Оставалось лишь надеяться, что некто, столь любезно организовавший ему этот "праздник жизни" не собирал с каждого жителя в дар по какой-нибудь изрядно надоевшей вещи.

И шкаф, полный книг. Валентино даже из интереса пролистал парочку — несколько назидательных романов сеньо Ссору, какая-то слащавая муть девицы Стино, брошюра о кузнечном деле и — удивительно — роман "О пагубной страсти сеньи Джулии и Аглай-оги". Пользу представлял только расположившийся на видном месте Канон. Впрочем, святые учения бургмистр знал и без того довольно неплохо.

До сих пор не ушедший секретарь вымученно улыбался — Валентино пригласил бы беднягу на ужин, если бы догадался вовремя распорядится насчет него. Но его новая обслуга самостоятельно накрыть стол не догадалась, поэтому Валентино был лишен обязанности поддерживать светскую беседу с майстером Вальде.

К счастью, секретарь догадался отставить часть давно занесенной документации — "возможно это будет вам интересно, как новому бургмистру, сеньо Валентино" — и откланяться.

Правда, на прощание не забыв уточнить, не собирается ли сеньо бургмистр представляться губернатору Сантьяго на предстоящем осеннем балу.

Валентино обещался чуть позже, когда ему, наконец, будут переданы все дела, и окончательно остался в одиночестве. За окном медленно и печально садилось незнакомое оранжевое солнце.

Валентино подошел чуть ближе и высунулся наружу, опираясь на подоконник. Пахло плодами айхо и морем. Странный, непривычный и будоражащий аромат хамсина, переменчивого и капризного южного ветра.

Валентино захватило какое-то томительное ожидание — хотелось сразу же включиться в дела, начать что-то делать. Лишь бы не думать и тем более не вспоминать. Удерживало только осознания того, что уже вечер, и для визита к предшественнику несколько поздновато.

Оставалось перелистывать оставленные секретарем документы и сверять с тем, что ему предоставили в Управлении по делам колоний. В принципе, больших расхождений не было да и те, что были, легко объяснялись временем и расстоянием.

Нанятая служанка, дородная и дружелюбная донно Флавья, принесла чашку местного кофе — куда более терпкого и крепкого, чем дома.

Спать он так и не лег — как оказалось правильно. Потому что утром его посетил встревоженный майстер Вальде в сопровождении белокурого здоровяка — как выяснилось, помощника местного магистрата. За спинами ранних визитером маячили городские стражники, неуверенно хватающиеся за шпаги.

Валентино первым делом предположил, что неуловимый Скульптор убил кого-то еще. И кого-то позначимей, чем бродяжки, раз уж сеньо так забеспокоились. А потом решил, что не стоит гадать — все равно и так скажут.

Распорядившись принести посетителям кофе — в отличие от него, половина из пришедших, явно провела ночь на ногах и весьма бурно, он не преминул поинтересоваться целью визита.

Оказалось, убили вчерашнего сатто. Сам магистрат уже был на месте убийства.

Валентино, конечно, мельком посочувствовал бедолаге — каким бы ханжой не выглядел на первый взгляд сатто Франческо, смерти он не заслуживал. Правда, оставалось непонятным зачем сеньо понадобился он сам.

Будет очень забавно, если в смерти усопшего попытаются обвинить его.

Но, как оказалось, Валентино беспокоился зря — позвать нового бургмистра была идея чересчур инициативного секретаря.

— Вы вчера весьма интересовались делом Скульптора, ваша светлость, — невозмутимо пояснил он, — возможно, и это... прискорбное событие вас заинтересует. Господин магистрат оправил своего достойного помощника за майстером Викольдо, с которым мы как раз завтракали.

Судя по набухшим синякам под глазами занимались достопочтенные сеньо отнюдь не завтраками, а скорее предавались пороку пьянства. И, Валентино предполагал, еще с вечера.

— Майстер доктор пока собирает свои инструменты, а я решил, что необходимо поставить в известность вас, сеньо бургмистр.

— Хорошо, идемте, — по крайней мере, он будет в курсе событий. Да и от бумаг уже тошнило — и так всю дорогу вчитывался в отчетность. Благо хоть к качке Валентино оказался невосприимчив, спасибо фьятто за крепкий желудок.

Священника, высокого и серокожего полукровку, Валентино видел живым и здоровым еще вчера. Даже несколько удивился — церковь не то чтобы запрещала межвидовые союзы, но находилось довольно мало желающих завести общие семьи с полу-животными. Ему перед отъездом пару раз с приторным сочувствием говорили, что в "колониях, конечно, грязь и разврат", зато — как изящно выразилась одна отказавшая ему сенья — для некоторых это единственный шанс на хоть какую-то близость. Валентино, впрочем, не оскорбился — языки у столичных сенья были весьма остры, так же как и шпаги сеньо. Другое дело, что, несмотря на все рассуждения о колониях, заполонившие салоны Лидевьядо, он им не на грош не доверял. Зря.

Секретарь высказанному желанию бургмистра удивился — хотя зачем в таком случае приходил, непонятно — но возражать не стал. Зато здоровяк посмотрел весьма одобрительно — привычка нового бургмистра лезть во все дыры явно пришлась ему по душе. Оставалось надеяться, что проклятое любопытство, так подставившее Валентино в Лидевьядо, на сей раз не послужит причиной неприятностей.

Утро в Кроувэне было почти таким же душным, жарким и влажным как и вечер. На встречу попалось несколько мастеровых, какой-то задержавшийся забулдыга и прекрасная кареглазая незнакомка, тащившая на плече большой кувшин. В остальном, Кроувэн был почти пустынен — господа еще спали, а слуги уже давно были на ногах и трудились в поте лица.

Тем временем они почти подошли к местной церкви — довольно высокой и роскошной для столь небольшого городка как Кроувэн. Серебристые купола рвались в небо, узорчатые окна сверкали разноцветной мозаикой. Резные выступы, лики святых перед входом — церковь казалась такой же инородной частью местного пейзажа, как и все переселенцы из Льявисе.

— Построили на деньги сеньо Пепе, — поймав чуть удивленный взгляд нового бургмистра, пояснил помощник магистрата, — это наш позапрошлый бургмистр. Щедрый и набожный человек, надо сказать.

Ворота церкви были раскрыты на распашку и оцеплены солдатами, пытавшимися отогнать парочку праздных зевак. Судорожно рыдала какая-то босоногая девица в косынке, размазывая на лицу крупные слезы.

— Это Ниньо, служанко сатто Франческо, — пояснил Вальде.

— Красивая, — мельком одобрил Валентино.

— Да, но вы не подумайте дурного, сеньо Валентино, — прогудел помощник, приветливо кивая солдатам — те при виде знакомого лица опустили шпаги, — сатто Франческо был достойным и праведным человеком.

Валентино лишь пожал плечами — ничего такого он и не думал. Ему было все равно.

На крыльце стоял остроносый высокий человек в полинялом рыжем парике, рассматривающий небо. При виде подошедших он оторвался от чего-то невидимого постороннему глазу, чуть поднял бровь при виде Валентино, но сказать ничего так и не удосужился. Равно как и снять шляпу.

— Позвольте представить, сеньо Валентино, это наш магистрат, сеньо Алессандро дэлла Фуэрто, — засуетился явно расстроенный секретарь.

— Вы наш новый бургмистр, значит, сеньо? — усмехнулся магистрат, протягивая руку в выцветшей перчатке. — Решили полюбоваться на убийство?

Валентино, чуть помедлив, ее все-таки пожал — магистрат чем-то ему импонировал.

— О, это моя вина, — сеньо Вальде явно ощущал некую неловкость, — это я предложил его светлости... Сеньо Валентино выказывал ранее такую озабоченность делами Скульптора.

Да уж, озабоченность... Честнее будет сказать, просто проявил праздное любопытство.

— Что ж, могу понять ваше беспокойство, сеньо Валентино — вы, небось, не рассчитывали, что здесь такое случается. Кроме того, — заметил магистрат, представившийся сеньо Алессандро, — вы все-таки из Лидевьядо, а в столице, не в обиду вам будет сказано, убийства встречаются несколько почаще, чем у нас. Чего только один случай Тильянского потрошителя стоит! Возможно, ваши наблюдения могут и пригодится, свежий взгляд, так сказать. Надеюсь, вы сумеете помочь нам разобраться в этом странном деле. Мне, честно говоря, подобного видеть еще не приходилось.

— Я не слишком осведомлен в убийствах, — откровенно сознался Валентино, — но буду рад оказать посильную помощь.

— Что ж, будем надеяться, что виновный не уйдет от расплаты.

— Вы уже послали за капитаном, сеньо Алессандро? — сеньо Вальде явно старался перевести разговор на другую тему.

— Да, он должен скоро прибыть, — магистрат достал из-за пазухи трубку, — прошу меня извинить, сеньо.

Набивал трубку табаком сеньо Алессандро также неспешно, как разговаривал.

Капитан прибыл быстро, учитывая то расстояние на котором форт находится от Кроувэна. Магистрат даже не успел докурить свою трубку.

Валентино смотрел, как приближается всадник, осаживает взмыленную лошадь, картинно спрыгивает на землю. Вот он взмахнул черной гривой, поправил шпагу — на вид совсем простую, но, если верить клейму мастера, из толеадской стали. Капитан был несомненно красив — наверняка, любимец дам — и, вероятно, опасен. Капитан Цезаре дэлла Круэ напоминал большую черную пантеру. Невероятно разозленную пантеру.

— Добрый день, сеньо Цезаре, — магистрат неторопливо вытряхивал остатки табака из трубки прямо на траву.

— Приветствую, сеньо, — капитан распахнул темно-лиловый мундир, чуть прищурил черные как маслины глаза и нахмурился, — и не сказал бы, что сегодняшний день добрый. Идемте.

— Уверяю вас, спешить более некуда, сеньо капитан. — усмехнулся магистрат, любовно пряча трубку, — но, если вы так настаиваете, то идем.

Они — белокурый великан, капитан и сам Валентино — майстер Вальде предпочел остаться на улице — медленно вошли в церковь, следуя за чуть сутулившимся магистратом.

— Его сегодня утром нашли прихожане, — неспешно протянул магистрат, пока его помощник украдкой позевывал в кулак.

Священник сидел за столом, уронив голову на столешницу — ни крови, ни следов насилия или борьбы, только какой-то затхлый и терпкий воздух.

— Открыли бы окна, что ли, — проворчал капитан и Валентино с ним молча согласился. Было невыносимо — то ли от ароматов туульских благовоний, которыми сатто окуривал помещения храма, то ли от странной, звенящей тишины, которую их голоса разрезали как ножи.

— Открывали, сеньо Цезаре, — вздохнул помощник магистрата, нервным жестом поправляя воротник, — не помогло. Да и верхние ставни на распашку, если вы заметили.

Валентино машинально поднял глаза к потолку проверить. Действительно открыты. Почему же так душно?

— А с сатто Франческо-то что? Сердце, что ли не выдержало? — военный быстро переключился на мертвеца — и судя по всему, подробностей и ему не доложили. — Так вроде не стар еще был сатто. Хотя, при таком вредном климате...

Климате, разумеется. Человек, с примесью крови местных жителей, выживающих на солнцепеке в пустыне. Без какой-либо защиты.

Помощник молча подошел и, придерживая усопшего за плечи, приподнял так, что всем стало видно лицо. Валентино даже поразился выдержке молодого человека — ему самому тут же стало дурно.

— Чтоб меня разорвало, — прошептал пораженный капитан.

Лицо сатто было почти невредимо и абсолютно безмятежно — казалось, он спит и видит чудесные видения. И все бы ничего, если бы не один пустяк — его рот был намертво зашит.

— Возможно стоит подождать доктора Викольдо? — неуверенно уточнил магистрат, старательно отворачиваясь.

Капитан лишь грязно выругался. Валентино старательно отворачивался, чтобы не смотреть, как капитан пытается разрезать кинжалом нить, сшившую вместе губы сатто. Ему была неприятна эта сцена.

— Твою ж..., — это уже не сдержался помощник сеньо Алессандро.

Из открытого рта вывалилась земля, вся кишащая червяками и неприятными, беловатыми личинками.

— Вот ублюдки! — рассерженной пантерой прошипел капитан.

И Валентино вновь мысленно поддержал негодавание капитана.

— Возможно, это могли быть индо, — предположил справившийся с собой военный, — у них есть такой обычай — зашивать предателям рот, предварительно набив его трухой.

— Да, но вы забыли сказать, что перед этим они отрубают своим преступникам голову, — насмешливо возразил магистрат, — бедняга Франческо же при своей голове, извольте заметить.

Капитан со злостью посмотрел на ни мало не смутившегося законника, но ничего не возразил.

Валентино же куда более местных склок заботило невозможно благостное выражение лицо мертвеца. Какой-то неизвестный яд?

— Я смотрю, вы трогали тело, — из-за спины раздался недовольный голос, — я же настоятельно предупреждал вас, сеньо, этого не делать!

Доктурус стоял в проходе, прижимая к груди небольшой кожаный саквояж, солнце светило ему в спину.

— И давно нашли? — деловито уточнил сеньо Викольдо, натягивая перчатки. Никакого сожаления в его голосе так и не прозвучало, впрочем, Валентино еще вчера понял, что славный доктурус и сатто Франческо отнюдь не лучшие друзья.

— Утром. Прихожане пришли на службу — а тут такое. Хотя служанка говорит, что сатто Франческо лег спать поздно, где-то в середине ночи она по его просьбе варила ему кофе.

Доктор кивнул, приступая к осмотру тела.

— Как его убили, сеньо доктор? — решился уточнить Валентино, даже не совсем уверенный, что это было именно убийство. — Это был яд?

Майстер Викольдо приподнял веки мертвеца — недовольно поморщился. Заглянул за уши и между пальцами на руках, повертел голову сатто из стороны в сторону. И удрученно вздохнул.

— Я в недоумении, сеньо. Честно говоря, не представляю, какая отрава может убить без видимых признаков, да еще и так быстро. Учитывая, что, как вы говорите, в последний раз сатто видела его служанка поздно вечером, а еще вчера днем, клянусь фьятто Марчелией, он был полностью здоров.

— Возможно, это могло бы быть колдовство.

— Сеньо капитан, — укоризненно вздохнул доктор, — вы же умный образованный человек! Как вы можете поддерживать эти дикие предрассудки? Даже наша Церковь давно уже...

— Тогда как вы объясните это? — перебил сеньо Цезаре, обводя рукой помещение.

Валентин сразу понял, что тот имел в виду — церковь была безнадежно осквернена. И даже не тем, что в ее стенах умер сатто — люди и другие творения Первого, к несчастью, смертны. Просто это место уже нельзя было назвать жилищем фьятто.

— Думаю, смогу сказать больше после вскрытия.

Доктурус сдаваться не собирался, а вот Валентино уже готов был поверить и в колдовство. Уж слишком нехорошим веяло от всей истории.

— Я бы хотел присутствовать, — капитан явно не доверял доктору. Увы, Валентино пока был не силен в местных "играх", так что не мог предполагать, было ли это высказанное недоверие обоснованным или всему виной лишь предвзятость. Зато он догадывался, что отношения капитана и сатто были куда лучше, что последнего и доктуруса.

— Пожалуй, присоединюсь, — решил он.

Бровь капитана чуть поднялась вверх, выражая легкое недоумение хозяина. Сеньо Цезаре Валентино не нравился. В этом у них была полная взаимность.

— Уверены? — с сомнением уточнил доктор. — Я мог бы приказать отнести вам все отчеты вечером.

— Не стоит утруждаться, сеньо, — конечно, правильней было бы принять все дела у предыдущего бургмистра, но что-то Валентино сильно настораживало. И даже не способ убийства сатто Франческо, скорее что-то другое, неуловимое. А своим чувствам Валентино привык доверять — иначе в трущобах Лидевьядо было просто не выжить.

Глава 3. Вскрытие

Вскрытие доктурус обещался провести вечером — когда спадет жара, как он сам отметил. Валентино это показалось ошибкой — на жаре труп быстрее разлагается и время смерти определить труднее. Цикл жизни трупных насекомых, по которым можно определить все точно, до кварты, несколько меняется... Впрочем, время они и так могли вычислить, а Валентино все-таки степень доктора медицины не получал.

Зато все время, пока они провели внутри оскверненной церкви, Валентино пришлось выслушивать отнюдь не дружескую беседу капитана и доктора. Под конец майстер Викольдо заявил, что у капитана в теле нарушен баланс четырех телесных жидкостей, и у него переизбыток желчи в организме и посему наблюдается порча характера.

Сеньо Цезаре, конечно, схватился за шпагу, но, надо отдать вояке должное — в себя пришел быстро. Да и майстер Викольдо, подчиняясь зову разума, оставил попытки поколебать спокойствие капитана.

Было душно, влажно и жарко. Труп начинал пованивать — довольно, быстро, надо отметить — но, возможно, здесь, на краю Ойкумены... так оно и должно быть.

— Разлагается, — недовольно отметил доктурус, — магистрат, скажите вашему помощнику, пусть поторопит этих наших бравых городских защитничков — пока наш сатто не сгнил окончательно.

Цезаре остановил тянущуюся к шпаге руку почти на полпути.

— Перестаньте, майстер, — неодобрительно нахмурился магистрат, — а вы, сеньо, все же сохраняйте спокойствие.

На взгляд Валентино, сеньо Цезаре держался вполне достойно — для человека, у которого, видимо, убили друга.

— Помните, — меланхолично продолжил законник, — за другим доктуросом придется посылать аж в Ройде. А на это уйдет пара суток, в то время как наш сатто окончательно превратится в прах земной.

Доктурус препротивно усмехнулся — судя по всему, он не верил в то, что его могут вызвать на дуэль. А вот сеньо Цезаре явственно скрипнул зубами, Валентино даже показалось, что он сие услышал.

— Не слишком ли быстро, простите? — решился переменить тему бургмистр. Пусть уж сеньо просвещают дурного столичного франта, чем выясняют отношения над трупом.

— О, вы тоже заметили? — обрадовался майстер Викольдо.

— Доводилось сталкиваться с убитыми? — почти одновременно уточнил сеньо Цезаре, подозрительно сощурив глаза.

— Порой, — спокойно согласился Валентино — прошлого он не скрывал, хотя и упоминать не любил.

— Может, вы предполагаете и как убили сатто Франческо? — вот теперь в голосе сеньо капитана явно звучала неприязненное подозрение

— Не имею ни малейшего представления, — сухо отрезал Валентино.

— Сеньо Цезаре, перестаньте, — поморщился магистат, — не принимайте это всерьез, сеньо бургмистр, наш капитан просто сильно расстроен смертью сатто Франческо.

— Я понимаю, — согласился Валентино, который точно не собирался начинать службу с ссоры с капитаном, который ему юридически не подчиняется.

— Но ваше замечание насчет разложение прозвучало здраво — стоит обратить внимание, продолжил законник. — У вас есть соображения по этому поводу, серьер Викольдо?

— Я предполагаю, это все же яд, — авторитетно отметил майстер Викольдо, — но, да поверят мне фьятто, я никогда с таким не сталкивался. Впору начинать верить в магию.

— И как таким образом вы собираетесь понять, что же убило сатто Франческо? — презрительно скривил полные губы капитан.

Он сказал — "что" — не кто, что — машинально отметил деталь Валентино. Хотя, кто знает, имеет ли это значение.

— Что ж, раз такое дело, — предложил ветку мира аки голубь небесныя магистрат, — предлагаю вам, майстер Викольдо, все-таки начать изучение тела чуть раньше. А вам сеньо Цезаре следует не мешать нам делать нашу работу.

— Раз вы настаиваете, сеньо, — сухо буркнул доктурус. Мучительно скорбным взглядом обводя своды храма, — но, будьте любезны, поторопите стражу — не думаете же вы, что и труп тащить должен я?

Молчаливый помощник, поймав взгляд начальства, кивнул и бесшумно вышел.

Валентино с облегчение последовал за ним — находится в этом месте долее не было никаких сил — все чутье буквально кричало об опасности. Вскоре к нему присоединились и остальные.

Стражники, недовольные тем, что им приходилось заниматься транспортировкой тела в смотровою майстера Виколько, недовольно ворчали. Магистрат, краем глаза контролирующий держащих носилки с телом стражников, изрядно приложился к сорванной с пояса пузатой фляги — в ноздри ударил запах крепкого рома.

Полуденное солнце навевало мысли о послеобеденном отдыхе.

— Будете, сеньо бургмистр? — отдышавшись, предложил магистрат.

— Благодарю, — отрицательно покачал головой Валентино — пить по жаре он не любил.

Смотровая оказалась холодным, полутемным помещением — после беспощадного местного солнца даже холодный подвал воспринимался вполне доброжелательно.

По стенным полкам были расставлены банки с засушенными змеями и пауками, немного чадили светильники с пальровым маслом — окон здесь не было.

— Нравятся? — майстер Викольдо с гордостью покосился на стеклянные сосуды, наполненные сей мерзостью. — Вон в этой банке — ядовитый гаруспий — гордость моей коллекции.

— Довольно... внушительная коллекция, сеньо доктор, — как можно более нейтрально постарался заметить Валентино — собрание доктуруса вызывало что-то среднее между отвращением и недоумением.

— А вы, — доктор отвлекся на стражников, — кладите тело на вон тот стол, да поаккуратнее.

Стражи, с облегчение избавились от своей ноши и постарались как можно скорее улизнуть из владений майстера Викольдо. Валентино их отчасти понимал.

В полуподвале остались лишь доктурус, капитан, магистрат с незаменимым помощником и он сам.

Исполненный дружелюбия доктурус предложил гостям кофе — "для поддержания бодрости духа и крепости телесной" — от чего гости предпочли отказаться. Во избежание. Согласился лишь невозмутимый помощик магистрата.

— Вы точно хотите наблюдать процесс? — неспешно уточнил майстер Викольдо, натягивая перчатки из резины.

Сеньо хотели.

Майстер неспешно выбрал инструмент, похожий на нож с широким лезвием и аккуратным движением разрезал брюшину сатто, буквально выпотрошив покойника.

В комнату неспешно зашла полная служанка, чуть покачивая бедрами. На огромном подносе сиротливо притаилась кружечка с кофе и небольшая вазочка с домашним печеньем.

На происходящее вскрытие служанка не обратила ни малейшего внимания, видимо, давно привыкнув к непотребному зрелищу.

Помощник магистрата, чье имя Валентино никак не мог припомнить, с удовольствием выхватил предложенное угощение.

— Только, молодой сеньо, ешьте подальше от трупа, будьте любезны, — не отвлакаясь, добродушно скомандовал доктурус.

Помощник кивнул, закидывая в рот печеньице. А доктурус тем временем начал извлекать из тела внутренности, раскладывая их на еще один жестяной поднос в одному ему ведомом порядке.

— Мозг я извлеку чуть позже, — удовлетворенно отметил он.

Сеньо Цезаре чуть отвернулся и Валентино с радостью последовал его примеру — трупы бургмистра не смущали, но сам процесс вскрытия удовольствия не доставлял.

Магистрат заинтересованно разглядывал коллекцию доктуруса, а вот помощник наблюдал. Неотрывно и с жадным интересом.

Прервал их неловкое молчание возглас доктуруса.

— Вы только взгляните, сеньо, — потряс руками в окровавленных перчатках майстер Викольдо, — так я и думал.

Капитан и магистрат тотчас кинулись к столу, Валентино, с трудом преодолевая тошноту, последовал за ними. Даже когда ему довелось посетить королевский анатомический театр, Валентино не было столь неприятно. Да что там говорить — даже проспиртованные уродцы в стеклянных сосудах и рядом не стояли с происходящим в Кроувэне.

На столе лежало тело сатто Франческо со вскрытой грудной клеткой.

— Сердце, слава фьятто Эвелине, на месте, — пробормотал помощник, меланхолично допивая предложенный напиток. Ему даже подходить ближе не пришлось — высокий рост позволял рассматривать все картину из-за голов столпившихся чиновников.

— Я не сказал бы, что это так уж хорошо, — магистрат покачал головой, чуть раздраженно пристукивая пальцами по столешнице.

— Объяснитесь, сеньо Алессандро, — мрачно сверкнул глазами капитан.

— О, сеньо Цезаре, видите ли, мы только что, по-видимому, лишились предполагаемого убийцы, — магистрат еще раз недовольно взглянул на присутствующее на месте сердце.

Валентино не стал бы рубить сгоряча — возможно, неизвестный Скульптор лишь сменил свои пристрастия.

— Возможно, он просто оставил сердце, чтобы ввести нас в заблуждение. Или не успел — кто-то его спугнул. Или еще по какой неведомой причине. О, да все фьятто Первого, он же абсолютный безумец, место которому в бедламе! — рассуждения сеньо Цеаре в который раз следовали тем же путем, что и Валентино.

— Сеньо капитан, я много лет занимаюсь своей работой, — сухо отрезал законник, — и, извините за нескромность, надеюсь, что хорошо. Так что могу утверждать, что несмотря на некоторые схожие моменты, это — не Скульптор.

— Что же насчет выражения лица? Насколько мы можем судить, у убитых тоже было..., — упрямо продолжил капитан.

Но, насколько помнил Валентино, по рассказал сеньо секретаря у бродяжек было счастливое выражение, как у попавших в царствие небесное, у сатто же скорее безмятежное...

— Возможно, это похожий яд, но я пока остерегусь давать заключения. Сеньо Цезаре, поймите, Скульптор — маньякус. Подобные ему безумцы никогда не меняют своего однажды заявленного поведения.

Магистрат выглядел умным человеком и, в отличие от Валентино и капитана, занимался поиском и наказанием преступников долгое время. Но все люди могут ошибаться — магистрат предполагает, что маньякус убивает ради собственного удовольствия или повинуясь голосу Отступника в своей голове, но что если у всех этих убийств есть цель?

Конечно, это не колдовство, коего, как доказали еще век назад не существует. Отступник и его прихвостни могут сеять злобу и смятения в человеческом сердце, но не появляться в подлунном мире во плоти.

И все же, мало ли какие отравы есть в распоряжении индо?

Хотя, к чему тогда все эти смерти нищих? Зачем?

Валентино еще раз взглянул на тело, подавив позыв ринуться прочь из этой комнаты.

— Ммм, а разве не должно быть два сердечных желудочка? — сердце, которое обычно выглядело как два предсердия и два желудочка отчего-то было лишено одного. Погибший? убитый? Все-таки страдал сердечной недостаточностью?

— О, сеньо бургмистр, вы тоже заметили, — буквально просиял докторус, — это нормально. В теле нашего сатто, если можно так выразиться, билось сердце настоящего индо.

— Возможно, но ведь сердце сходно у всех зверей и птиц, созданных Первым.

— Индо скорее ящеры, сеньо Валентино, — усмехнулся магистрат, — просто вы в метрополии дел с нелюдьми стараетесь не иметь, поэтому и не в курсе. Чистота крови навек и прочие такие лозунги не сильно способствуют общению с иными.

В чем-то сеньо магистрат был прав — в Льявисе уже почти с два века никто не встречал "гостей из-под Холмов" или Поющих Сестричек, но зато в Лангэ до сих пор королевскому дому служат фоморы. Впрочем, островитяне известные еретики.

А с индо Валентино общаться не доводилось, и не сказать, чтобы он так уж стремился наверстать это упущение.

— Не сказал бы, что попытка очистить мир от тварей...

— О, да бросьте, майстер Викольдо, — брезгливо бросил капитан, — индо — такие же творения Первого, как и люди! Только зашоренные и помешанные на чистоте фанатики могу считать иначе. Да у нас даже волей Первого может быть общее потомство — как тогда кто-то может считать, что индо лишь неразумные твари?!

Капитан явно был настроен серьезно. Как и докутрус, в запале даже начавший размахивать каким-то хирургическим инструментом, напоминающем ланцет. Правда, чуть позже майстер Викольдо опомнился, и аккуратно положил орудие всткрытия на стол рядом с трупом.

— О. Велика ценность — дети от полу-зверей, — презрительно бросил он, снимая перчатки и швыряя их в угол.

— Полу-зверей? Что-то детей от свиней и лошадей ни у кого еще не рождалось, кому как ни вам знать это, сеньо доктурус!

Доктор Викольдо открывал и закрывал рот, как вытащенная из воды рыба. Последний аргумент капитана будто прибил его к полу.

Валентино было неуютно присутствовать при происходящей ссоре да и капитану впору было посочувствовать — вероятно, у него с сатто были хорошие отношения. Да и сам сатто Франческо, несмотря на не ту половину крови в своих жилах, неразумным не выглядел. Немного сухарем и ханжой, надо отметить.

Зато магистрат на происходящее обратить внимание не соизволил — со скучающим интересом изучая схематичное изображение человеческого тела в разрезе, вывешенное доктором на стену. А вот его помощник явно забавлялся.

— А как же дети женщин от волков, перевертыши, сеньо капитан? — с любопытством прогудел здоровяк.

— Молодой человек, — майстер Викольдо от протянутой руки помощи в восторг не пришел, — это всего лишь легенды некоторых северных народов!

Помощник усмехнулся чему-то своему, но возражать стипендиату Эквинского университета не стал.

— И мы вновь возвращаемся к вопросу о разумности и потомстве, — кивнул капитан.

Майстер Викольдо набрал воздух для новой, несомненно сокрушительной тирады, призванной поразить всех несогласных.

— Могу я взглянуть на другие трупы? — прервал явно не в первый раз происходящий спор Валентино.

— Увы, сеньо, их давно сожгли, — неприязненно отозвался доктор.

— Еще до вашего приезда, сеньо бургмистр, — пояснил магистрат, — всех неимущих сжигают в общей яме за счет казны раз в десятидневье. Так что вы несколько опоздали, но я могу одолжить вам все отчеты, — утешающе предложил он, — а вам, сеньо, должно быть стыдно браниться над телом только сегодня отошедшего в мир иной сатто.

Сеньо, надо отдать им должное, смутились.

Глава 4. Предшественник

— Я ведь просил меня не беспокоить, — Валентино отложил очередную бумагу и с усилием потер переносицу. Дела в Кроувэне оказались куда запутанней, чем виделось из метрополии. Да Черный капитан его побери, как приговаривал Викторио, если подсунутые ему документы не подделаны! Слишком уж все благостно, даже для такого болотца как Кроувэн. И ладно бы здешние сеньо ограничивались лишь казнокрадством, но ведь местные привыкли веселиться с размахом — один маньякус чего стоит!

Конечно, парочка хищений, неправильно оформленные бумаги — но масштаб не столь внушителен, чтобы стоило писать прошение в Казначейство и Тайную Палату, а поднимать шум в чужом городе самостоятельно — увольте, он слишком давно варится в этом котле...

— Так что вы хотели мне такого неотложного сообщить? — что ж, неплохой повод передохнуть от дел. Вдруг магистрат с его громилой-помощником, напоминающим северного воителя-берсеркера, обнаружили еще одну жертву загадочного Скульптора. Стыдно признаться, Валентино мучило греховное любопытство пополам с беспокойством.

— Вам письмо от сеньо Рамиро, сеньо Валентино, — донно Флавья оскорбленно взмахнула пышными юбками неприличного для замужней алого цвета — в столице за такое могли и освистать, а то и закидать камнями. Все ж, как сатто Доминикус, главный инквизитор всея Льявисе с колониями, любил говаривать, что воздух колоний многим ударяет в голову. Вспомнив мерзкого старикашку, Валентино аж передернулся — лучше уж замаскированная ссылка.

— Так давайте его сюда, донно, — воспоминаниям предаваться было совсем не время, тем более столь неприятным.

Женщина, возмущенно фыркнув, протянула запечатанное красным сургучом письмо.

— Да, и принесите мне еще кружку кофе, будьте так добры, — и что это бывшему бургмистру от него понадобилось? Тоже страдает недугом любопытства?

— Не стоило бы вам, сеньо Валентино, все ж таки пятая кружка за одно утро, — донно Флавья тотчас сменила гнев на милость, и укоризненным взглядом матери на неразумное дитя уставилась на бедного бургмистра, — перепьете кофея и сами не заметите, как с сердечной немочью слягете! Уж я-то, бишь, знаю, о чем толкую — старый Паоло, а он уж всем сеньо сеньо был — быка на скаку останавливал, до чего крепок, — и тот занемог...

Валентино, стараясь пропускать причитания служанки мимо ушей, пристально разглядывал конверт. Вскрывать, безусловно, надо было — но до чего ж не хотелось.

— Да-да, конечно, — спорить с женщинами — вот пустая трата времени, — но кофе все же принесите, окажите любезность.

— Ну, как знаете, сеньо, — укоризненно покачала головой донна, — а все ж таки вредственно это, столько кофея хлебать..

Наконец, продолжающая ворчать служанка скрылась за дверью, и Валентино остался наедине с посланием. Достав из верхнего ящика секретера ножичек для бумаг, он аккуратно поддел сургучную печать. Что ж, пора узнать, что же такое от него хочет сеньо Рамиро.

Сеньо Рамиро ждал визита и готов был принять сменившего его бургмистра с открытыми объятиями. Строки письма буквально сочились патокой, так, что Валентино даже удивился, отчего страницы не слиплись. Сколько отеческой благожелательности, сколько человеколюбия! Столько, что аж сводило зубы от обилия сладкого.

Сеньо Рамиро даже время, когда именно так ждут его визита, не постеснялся приписать. Вплоть до кварты!

Да, эдак его хорошо поставили на место — всем известно, что первый визит наносит низший по рангу. Да еще и точное время назначили, словно нищему просителю.

Искушение проигнорировать завуалированное оскорбление было велико, но Валентино твердо решил не поддаваться эмоциям. Чувствовать себя оскорбленным редко бывает полезно для дела, особенно, если тебя оскорбляют специально, с неизвестной тебе целью. Пожалуй, он все же навестит хлебосольного сеньо Рамиро — разве можно отказывать людям, которые тебя так ждут. Фьятто такого не одобряют, а он, Валентино, с детства отличался набожностью и богобоязненностью. Даже по суровым приютским меркам.

Одно плохо — ждут его около пяти часов пополудни, днем, значит, придется тащиться по самому солнцепеку — свои экипаж Валентино завести пока еще не успел. Заказывать же наемную коляску опять таки неприлично. Знает ли об этом Рамиро? Возможно... Но не мелкая ли месть для столь влиятельного сеньо?

Фьятто с ним, с предшественничком. Все одно его представляемая блестящая карьера рассыпалась трухой да разлетелась осенними листьями, что уж теперь.

Валентино аккуратно отложил приглашение на край стола и продолжил вчитываться в предоставленную ему секретарем документацию. Цифры, цифры и еще раз цифры — и каждую необходимо сверять! Да тут месяца работы, если не более.

Под конец, Валентино твердо решил преступить к расчетам со следующего дня, а пока хотя бы рассортировать документы. Важные он клал на правую, богоугодную сторону, менее важные — на левую, а совсем ненужные кидал на пол, чтобы потом сжечь в камине. Увы, разжечь надолго камин парой листочков, явно попавших к своим собратьям по ошибке, не удалось бы при всем старании. Да еще и гора бумаг на правом краю столешницы грозила вот-вот обвалиться. Слева сиротливо лежали несколько расписок десятилетней давности и чье-то письмо.

— Ваше кофе, сеньо, — работу вновь прервала донна Флавья, притащившая кувшинчик с горячим напитком, графин воды, маленькую кружечку и какие-то специи на серебрянном поносе.

— Благодарю, — вот чему он готов симпатизировать в этой провинциальной дыре — так это дешевизне и качеству местного кофе.

— А вы все работаете, сеньо Валентино? Хоть бы отдохнули уже, вон какие круги под глазами. Да и фьятто в полдень работать не велят, грех это, — суеверно подняла глаза к небу донна. Валентино начал догадываться, отчего женщина, столь виртуозно готовящая кофе, до его приезда сидела без работы. — Вот, в этой баночке корица, в той кориандр, а в третьей, сбоку — перец. Много не сыпьте, больно остер.

Валентино чуть кивнул, вертя в руках неизвестно как затесавшееся в отчеты письмо — везет ему сегодня на письма. Передать по назначению, что ли? Но к чему — судя по высохшим чернилам, его уже давно никто не ждет. Сжечь в камине, как пристало достойному сеньо?

— Обед-то когда прикажете подавать, к какому часу?

— Не надо обеда, — и как жители колоний едят по такой жаре, Валентино уж точно не понять. Равно как и того, зачем в таких условиях местные франты цепляют парики.

— Как же это, без обеда-то? — до глубины души поразилась эта неуемная женщина.

— Ну, подайте обед вечером, часов в десять, — Валентино предполагал, что визит к сеньо Рамиро не затянется. Ну, на крайний случай, изыски доброй донны всегда можно и разогреть.

— Н-но..., — попыталась заикнуться донна.

— Донна Флавья, не хотелось бы быть неучтивым, но дела не терпят отлагательства, — Валентино взглядом указал на бумажную кучу, виновато развел руками и, наконец, остался в долгожданном одиночестве.

Он неспешно налил кофе, сыпанул корицы, отхлебнул и хотел было вернуться к тяжелой работе бургмистра, как взгляд зацепится за треклятущее письмо. И Валентино понял, что пропал и не успокоится, пока его не вскроет.

Пожелтевшая от старости бумага, темные чернила — неизвестный сатто Марчелло писал своему другу, губернатору Аугусто. Что-то вроде докладной записки о делах в Танеюко, написанной в весьма остроумном стиле. Долгие жалобы на климат и здоровье перемежались описаниями обычаев и нравов индо. Валентино аж зачитался — перед ним промелькнула история первых завоеваний на втором материке.

Конечно, ничего особо секретного бургмистр не вычитал — даром, что старательно вчитывался. Видимо, письмо и в самом деле затерялось случайно. Да и если кто и написал что с помощью тайнописи, не зная состава-расшифровки проявить скрытое послание невозможно.

Что ж, Валентино зря потратил время, поддавшись пагубному пристрастию. Будет ему урок!

Или нет... Взгляд зацепился за строку:

"Индо утверждают, что если у умирающего забрать его сердце, с помощью особых ритуалов можно подчинить мертвеца своей воле. Что за дикие предрассудки, сеньо Аугусто. Даже представить тошно, что кто-то бы решился осквернить труп подобным образом...".

Да, нечего сказать, милые суеверия.

Не успел он приехать, как уже вляпался в паутину интриг. Не зря ему одна тильянка злой фатум нагадала, вместе с великой любовью — и всего-то за одни бусы да пару медяков. Валентино невольно улыбнулся. Дешева нынче великая любовь, а то он бы ее давно на высокую должность да богатство сменял.

И все же, кто мог бы подбросить ему столь компрометирующее письмо? В случайности отчего-то не верилось, хотя и они, бывало, случались.

Интересно, его хотят отправить по ложному следу или неизвестный доброжелатель намекает, что убийства дело рук свихнувшегося фанатика-индо? Показать бы этот документ магистрату, вот только сложновато будет объяснить свое столь бесцеремонное вмешательство в чужую жизнь. Решено, он подумает об этом позже! Валентино аккуратно сложил письмо и, воровато оглядевшись, спрятал его под напольный ковер. В этом доме тайников он пока не завел.

Что ж, стрелка часов уже достигла четырех после полудня — следовало бы выдвигаться. Не хочет же он опоздать?

Осталось лишь найти парадную шляпу — любимую, приберегаемую для особых случаев. Куда же он мог ее засунуть?

Надеть другую? — нет уж, увольте, ведь тогда у бывшего бургмистра может сложиться превратное впечатление. Исключено.

Наконец корзина со шляпой — нельзя же допустить, чтобы та помялась — была найдена и лучшая вещь из гардероба сеньо Валентино вместе с ней. Он откинул крышку и из плетеной корзины была извлечена серая, будто помятая шляпа, столь унылая, что ее бы постеснялся нацепить брат ордена Плачущей фьятто Марины. Вид в ней у Валентино был до того скорбный, что можно было бы предположить, что он в многолетнем трауре по какой-нибудь любимой тетушке.

Теперь можно было и наносить визиты.

Валентино чинно нацепил шляпу, и поспешил на встречу с сеньо Рамиро. Уже спускаясь по лестнице, бургмистр был застигнут врасплох собственным камердинером, уставившимся на Валентино как русинейский варвар на спускавшуюся с небес святую Доминику.

— Вы куда-то спешите, сеньо Валентино? — умирающим голосом прохрипел старик.

Да уж, любопытством местные слуги, пожалуй, перещеголяли его самого. А уж о бесцеремонности здешних нравов и говорить не приходится. Что бы на это сказал чопорный сеньо Сальваторе, бывший покровитель Валентино?

— О, я к сеньо Рамиро. Он так любезно меня пригласил, что я не смог отказаться, — Валентино смахнул невидимую пылинку с любимого темно-серого камзола.

— Постойте, я распоряжусь насчет коляски.

— О, не стоит, некогда. Мне бы очень не хотелось огорчать любезнейшего сеньо Рамиро, — Валентино чуть притормозил у входной двери, захватил оставленную у порога трость, и уже более чинным, приличествуемом бургмистру, шагом вышел на улицу. Пришло время ознакомиться с порученным его заботам городке.

На первый взгляд, Кроувэн радовал глаза благопристойной тишиной и ухоженностью. Побеленные дома, с большими окнами, проходящие мимо загорелые босые красотки. Жара, ярко-зеленые мухи, слепящее солнце.

Валентино здесь не нравилось, все его чувства кричали о скрытой опасности. Разум твердил, что он пристрастен к несчастному городку, похоронившему его надежды на будущее, но все же... Все же, что-то не давало покоя, какая-то мысль на границе сознания.

Увы, мысль исчезла безвозвратно, когда дорогу заступил дурно пахнущий нищий. Слепой скрюченный старик, облаченный в лохмотья, чьи покрытые бельмами белесые глаза невидяще шарили в воздухе...

Валентино попытался обойти старика, но тот, довольно резво для своего почтенного возраста и недуга, вновь не только заступил бургмистру дорогу, но и ухитрился схватить того за рукав камзола. Парочка беспризорников, слонявшихся поблизости, даже остановилась поглядеть на бесноватого.

— Да обрушатся Небеса, да придет за презренными папа Багле и закончится время нашего мира. Истекает время живых, как песок, и вскоре наступит время мертвых. И останутся лишь мертвецы да выжженная земля вокруг, — изо рта, полного сгнивших зубов, несло как из помойки

Вот тут Валентино искренне пожалел, что не соизволил-таки нанять экипаж. И отчего оборванец прицепился именно к нему?!

— Да вы отгоните его, сеньо, чего слушаете, — крикнул один из чумазых уличных мальчишек, — все равно старик Пепе сдвинутый.

— Ага, вечно всякую чушь несет, — сплюнул жеваный табак сквозь дырку в зубах его товарищ.

Здравый совет, которому Валентино и собирался последовать — после недолгих мучений удалось вырвать рукав из скрюченных и узловатых старческих пальцев.

— Да обрушатся, — возопил вслед злокозненный старикашка, потрясая сухоньким кулачком. Мальчишки аж покатились со смеху от такого зрелища.

Валентино было решил продолжить путь, как ему в голову пришла блестящая идея.

— Вы, двое, знаете как добраться до особняка сеньо Рамиро, бывшего бургмистра.

— А к чему вам, сеньо?

— Два медяка, — одновременно выпалили беспризорники.

— Договорились, — первый вопрос Валентино предпочел проигнорировать.

— А вы, сеньо, испачкаться-то не боитесь? — тот из мальчишек, что побойчее, окинул Валентино взглядом, полным того презрения, которые жители улиц испытывают к всяким благополучненьким раззявам-обывателям

Валентино улыбнулся и кинул медную монету, ловко пойманную пострелятами.

— Остальное позже.

— Ну так пойдемте, — щербатый попробовал монету на зуб и, оставшись удовлетворенный, повел бургмистра куда-то вглубь косых и кривых тесных улочек, так отличавшихся от широких каменных проспектов.

По пути им попадались какие-то подозрительные личности, парочка шлюх — ничего нового, трущобы везде одинаковы. Вот она, изнанка сытой жизни.

— Все уже, пришли, сеньо — видите вон тот здоровущий домино. Так вам туда, коли не шутили, — на него с ожиданием уставилось две пары настороженных глаз. Что ж, обещанное следует выполнять. Валентино отдал вторую часть платы, попутно замечая, что мальчишки двумя медяками не удовольствовались. Весьма предсказуемо.

-Спасибо, сеньо, и доброго вам пути, — маленькие воришки уже почти намылились смыться, когда Валентино поймал одного тростью.

— И вам спасибо, сеньо, вот только кошель все же верните, он мне дорог как память, равно как и его содержимое.

— Какой кошель, — натурально изумился один из воришек, в то время как второй возмущенно причитал, что как только сеньо смог такое подумать и навести столь злостную хулу на их доброе имя.

-Вот этот, — усмехнулся сеньо Валентино, подкидывая кошель раздора, — не умеете, сеньо, так и не беритесь.

Вытащить свое добро было делом нехитрым, да и куда местным бродяжкам до лидевьядских карманников!

— Ничего себе, — расстроенно пробормотал один из малолетних преступников.

Сеньо Рамиро, надо отдать ему должное, был удушающе радушен. Моложавый, подтянутый мужчина лет пятидесяти с военной выправкой сам вышел поприветствовать визитера.

— Сеньо Валентино, безумно рад вас видеть, — бывший бургмистр аж протянул руки навстречу гостю, даже не переменившись в лице при виде шляпы, — для меня большая честь принимать вас в своем дом. Идемте же.

И Валентино тотчас захотелось сбежать. Но, увы, отступление было не предусмотрено.

Его провели в роскошную залу, с колоннами, картинами, золотистыми портьерами и прочими признаками провинциального шика, туда, где уже ждали разнаряженные дамы. Судя по количеству драгоценных камней на белых шейках, сеньо Рамиро отнюдь не бедствовал.

— Это моя жена, донно Эсмеральда, — сеньо Рамиро чуть коснулся протянутой руки супруги, — а эти прекрасные сеньо — мои дочери, Кончита и Хуана.

Валентино поклонился — обе девицы блистали как молодостью так и миловидностью, да и супруга сеньо была еще хороша.

— Я сражен вашей красотой, сенья, — как и тем, что такие богатые и знатные невесты еще не замужем. Просватаны или нет?

— О, благодарю вас, сеньо Валентино, — чуть раскрыла пестрый веер донно Эсмеральда, вы столь любезны.

— Это всего лишь откровенность, донно, — Валентино еще раз поклонился сеньо.

— Я распоряжусь, чтобы ваших коней расседлали и напоили, — доброжелательно предложил сеньо Рамиро, — где вы отставили коляску?

— О, не стоит беспокойства, я предпочитаю пешие прогулки, — также как и знакомство со своим новым домом без свидетелей и соглядатаев.

— Вы так экстравагантны, — пораженно пролепетала сеньо Хуана, полная грудь затрепетала, точно от волнения. Сеньо Кончита лишь покрепче вцепилась в веер, явно неодобрительно посматривая на сестру.

— Вина, сеньо Валентино, — еще благостней оскалился предшественник, кидая грозные взгляды на кокетничавшую дочь. Мезальянс ему был не нужен.

— Благодарю вас, — Валентино столкнулся с бездонными черными глазами сеньо Хуаны и улыбнулся. Ну, что за прелестная девица!

Наконец, спустя почти два часа праздной болтовни ни о чем, сеньо Рамиро соизволил перейти к делу, предложив выйти на веранду и выкурить сигару.

На улице начинался долгий и жаркий вечер, солнце садилось медленно и словно лениво. Летали крупные, невиданные в столице, бабочки.

— Скоро начнется сезон дождей, сеньо, — зевнул бывший бургмистр, — время балов и знакомств, — мужчина сделал кроткую затяжку. — Я слышал, вы интересуетесь Скульптором, — в глазах предшественника впервые за весь вечер промелькнул интерес, и Валентин настороженно подобрался — кажется, ради этого и затевалась их встреча.

Но пока бывший бургмистр не спешил продолжать, медленно наслаждаясь вкусом сигары.

Валентино также чуть затянулся. Предложенная сигара надо сказать, была набита отменным табаком. У сеньо Рамиро хороший вкус, что ни говори.

В роскошном саду пели цикады.

— Позвольте дать вам отеческий совет, — продолжил гостеприимный хозяин, — не влезайте в это дело. Балы да прекрасные сенья — вот что должно интересовать молодого человека вашего возраста. Закрутите интрижку и оставьте серьезные дела серьезным и умным людям, сеньо Валетино.

Тут сеньо Рамиро достал большие карманные часы, открыл изукрашенную изумрудами крышку и пристально уставился на время.

Валентино, сначала решивший намек не понять, все-таки передумал — предшественник был ему чем-то антипатичен, и оставаться долее в его доме бургмистр был не намерен.

-Ну, что вы, сеньо Рамиро, право слово! Все эти... перепетии интересуют меня лишь постольку, поскольку в моем ведении находится безопасность всех жителей нашего славного Кроувэна. Но хотелось бы коснуться в нашей беседе и иной, увы, не такой приятной темы — в курсе ли вы, что реквизиты на части предоставленных бумаг заполнены неверно?

— Простите? — сеньо Рамиро ошеломленно заморгал.

— Часть отчетностей по выполнению городского бюджета , не знаю уж злоумышленно или по неведению, — пояснил Валентино, — подписана заранее! Еще до конца отчетного периода, сверки счетов и принятия акта! Представьте, какое непотребство!

И какая возможность для злоупотреблений.

— Не имею об этом ни малейшего понятия, — оскорбленно открестился сеньо Рамиро, стряхивая пепел на траву.

— Как же это, — картинно ужаснулся Валентино, — ведь там стоит ваша подпись!

Кажется, сеньо Рамиро начинал его ненавидеть. Что поделать — во всем должен быть порядок, тем более в документах. Да и не любил Валентино, когда ему начинали указывать, что он может и не может делать.

— Боюсь, я уже не помню таких подробностей, но уверен, все это легко объяснить, — недовольно отрезал сеньо.

— О, разумеется, но все же, все же..., — и они вновь обменялись медовыми улыбками, фьято знает, которыми уже по счету за этот вечер, — что ж, благодарю вас за совет и позвольте откланяться — дела, к сожалению, не ждут.

Глава 5. Нянюшка

Сенья Мариэтта дэлла Раскэ проснулась, как обычно, где-то к полудню. Провалявшись в постели еще около получаса, она встала и подошла к плотно занавешенному окну. Отдернув тяжелые портьеры, тотчас убедилась — дождь, дождь и еще раз дождь. Впрочем, как и обычно в это время года. Почесав одной пяткой о другую и пару раз зевнув украдкой, решила, что все-таки стоит спустится к завтраку. Можно, конечно, опять проваляться в постели, сказавшись недужной, но стоит ли? Все равно гости отца, все эти достопочтенные сеньо покидать их скромное поместье в ближайшее время не собирались, а вынужденное затворничество Мариэтте изрядно наскучило.

Значит, решено — довольно, она не должна быть прятаться в собственном доме, как бы ей не были неприятны гости. Еще несколько дней наедине с книгами или в кампании дуэньи, скучной и сухой старой девы, она не вынесет. Сенья Дарита, несмотря на высокую набожность и превосходное знание Канона, могла довести до бедлама кого угодно — одни наставления о пристойном для благовоспитанных девиц поведении и длине юбок чего стоили. Да и книжная премудрость, увы, Мариэтте не давалась — ей всегда быстро надоедало чахнуть над пыльными фолиантами. А остальное она, как-нибудь, милостью фьятто, перенесет.

Осталось привести себя в порядок. Конечно, благородным сенья полагается личная служанка, но утренний туалет мог обойтись и без нее — тем более, ежели ее нет. К несчастью, средства давно уже не позволяют им не только нанять свободного, но даже купить новых рабов. Благо, отец еще не начал распродавать старых! Мариэтта чуть скрипнула зубами.

Что ж, она в состоянии сама заплести себе косу и надеть платье — пусть и шнуровка у него спереди. Да и по этикету позволительно ходить дома в более простом платье. Другое дело, что других нарядов у нее просто нет.

Таз для умывания ей принесли с кравту назад, вода уже успела остыть. Тем лучше — ведь, несмотря на ливень, душно, аж сил нет.

Большие окна позволяли видеть большую часть их большого, но неухоженного сада — после смерти матери им никто не занимался. По огромным вечнозеленым листьям стучали тяжелые капли дождя. Подумать только, а в метрополии листья становятся золотыми и алыми, а потом осыпаются на землю. У них не было ни осени, ни зимы, только вечный дождь, жара да слепящее солнце. Отец когда-то приехал в колонию за лучшей долей, да тут и остался, а вот Мариэтта мечтала отсюда вырваться.

— Жаль, — чуть усмехнулась своему отражению девушка, — что мне не довелось родиться мальчиком, фьятто знают, насколько бы я была за эту услугу им признательна.

Зеркало было с ней согласно — высоченной и широкоплечей девице в не идущем ей бледно-желтом наряде лучше бы бы уродиться мужчиной. Не повезло.

Ладно, она уже не дитя — чтобы часами рыдать над своим отражением. Нет — и не надо. Хоть не косая и нос не кривой.

Тяжелая, сделанная дверь из мореного дуба легко поддалась — и сенья Мариэтта покинула свою добровольную темницу. Увы, на выходе ее поджидала засада.

-Мариэтта, дорогая, я так рада, что вам более не нездоровится, — сенья Дарита улыбалась так кисло, словно переела плодов анья, — уверена, дон Эстебан будет рад вас видеть.

Скорее уж сама Дарита будет рада видеть бравых папенькиных сослуживцев. Видимо, излишняя навязчивость и общество мужчин не позволительны лишь юным сенья.

Но неужели она до сих пор стоит какие-то матримониальные планы? Со своей лошадиной челюстью и склочным нравом?

Ладно замуж, Мариэтта даже не могла представить такого смелого кабальеро, чтобы решился даже просто разделить с ней постель. Увы, весь вид сенья Дариты отваживал от греховных побуждений. И она бы даже посочувствовала подруге по несчастью, если бы та не была такой невыносимой ханжой.

— Да, не стоит заставлять гостей, — которые, фьятто видят, еще и не вставали с постели — после вчерашней-то попойки! — ждать.

Дуэнья чопорно кивнула и чуть приподняв свое длинное, сшитое по моде вековой давности, платье, начала медленное шествие в сторону гостиной. Быстро или в темпе нормального человеческого шага Дарита ходить не умела, поэтому даже прогулки в саду в ее обществе превращались в пытку. Благо эту сухую воблу часто мучили мигрени да и, в случае надобности, можно было избавиться от нее другим путем. Глушь и отсутствие соседей все-таки позволяли вести себя чуть свободнее.

— Мариэтта, вы опять бежите, это неправильно, — чуть пропыхтела Дарита, поджав тонкие губы, — походка благородной сенья должна быть легкой, а шаги маленькими.

Ну уж нет! Семенить она точно не будет! Да и при ее комплекции больно смешно такое будет смотреться! К чему ей давать лишний повод для насмешек?

Деревянный пол скрипел при ходьбе, про парадную лестницу и упоминать не стоило. Отдельные ступеньки сгнили, и обитателям приходилось осторожно переступать — не дай фьятто, подломятся — так шею свернешь. Надо бы давно их сменить, но... Ох уж эти но.

Мариэтта чуть провела рукой по чуть потрескавшимся, но таким родным стенам. Поместье давно требовало денежных средств на восстановление, но после того как отец вышел в отставку им, чего уж душой кривить, денег на содержание особняка не хватало. Да и пагубные пристрастия отца...

— Мариэтта, вы меня совсем не слушаете, — Дарита возмущенно взвизгнула. Ну да — она по старой привычки пропустила все нотации мимо ушей. Да и что нового она может услышать? Уже все выучила, за пять лет-то!

— Как вы могли такое подумать, сенья Дарита?! — экзальтированно возопила Мариэтта в ответ, нарочито повышая тон — связки ей достались отменные, от папеньки военного. Дарита чуть поморщилась — громкие звуки над ухом вызывали у нее приступы мигрени.

— Поговорим об этом позже, не стоит привлекать внимание сеньо такими... вещами, о нас может сложиться превратное впечатление, — наконец постановила дуэнья.

Можно подумать, они могут как-то удивить собравшихся гуляк. Да даже если бы и могли. Вряд ли бы вышло — Мариэтта заложила бы мамин жемчуг, что они вряд ли смогли спуститься в столовую после вчерашнего ночного веселья. До рассвета почти орали свои непотребные песни, еще и дерево в саду свалили. Не то чтобы ей жалко дерево — у них деревьев в саду завались, но неприятное впечатление сложилось.

В столовой одна из дородных служанок накрывала на стол — индо такое не поручишь, больно сложно им управляться с мелкими предметами, приходится людей нанимать, лишние траты. Папенька, с набухшими синячищями — бессонная ночь сказывалась — под глазами в кампании самого стойкого собутыльника, наблюдал как разливают молоко.

На стене напротив входа радостно скалилась своему пастуху пастушка — отвратительно безвкусная картина, надо отметить. Зато матушкина любимая. Матушка вообще обожала всякие яркие и мещанские вещи: фарфоровых барашков, тяжелые золоченые портьеры, чайанские расписные веера. Вот стулья из дуба, тяжелые, с высокими спинками, оббитыми темно-красным бархатом, были хороши. Лет десять назад, сейчас они, как и многое другое, нуждались в ремонте.

— Да осенят вас фьятто, сеньо, отец, — Мариэтта выдавила вежливую улыбку, усаживаясь за стол.

— Этти, девочка, как ты выросла с последней встречи, — восхитился помятый и усатый гость, -прям хоть сейчас замуж.

Мариэтта, хоть убей, не помнила его имени, да и вид его воспоминаний не пробуждал. То ли сеньо Ринальдо, то ли Фернандо... все они сливались для нее.

Лишенная внимания сенья Дарита резко отодвинула стул, ножки которого особо противно заскрипели.

— Эсти, так когда ты дочь замуж-то выдавать собираешься, а? — хохотнул неизвестный сеньо.

Мариэтта с трудом удержала вежливую улыбку на лице, а вот отец скривился, точно уксуса отхлебнул, вместо любимого лангского виски.

Увы, сенья Мариолла, единственная дочь своего отца, давно засиделась в девах. Ни красоты, ни приданного. Возможно у нее как наследницы знатного имени еще могли бы быть надежды на удачное замужество, но, увы, полуразвалившееся поместье — дражайший дон Эстебан слишком пристрастился к игре в кюэдо — да и какому кабальеро придется по нраву то, что его суженая на полголовы выше. Так что удар пришелся по больному.

Иногда Мариэтта подумывала о том, чтобы уйти в монастырь — то же орден кармелианок выглядел вполне достойно. Но и тут были определенные преграды — кому она там нужна, бесприданница двадцати семи лет от роду.

Служанка чуть подвинула к ней тарелку с рагу, отец облегченно, украдкой, вздохнул. Завтрак подан и за едой можно, эдак, невзначай, пропустить неудобный и неприличный вопрос.

Мариэтта уставилась в тарелку, разварившиеся овощи мрачно уставились в ответ. Прошлая кухарка, несомненно, готовила куда вкуснее. Вероятно, именно поэтому она у них и не задержалась, польстившись на куда более высокое жалование. А им теперь приходилось давиться этим... рагу.

Дарита аккуратно разрезала овощи на части, в одной руке нож, в другой вилка, мизинец манерно отставлен. Хлеб, конечно, только двумя пальцами... Было бы перед кем манерничать. Вон, гостивший сеньо с именем, постоянно вылетающим из головы, так не стесняется говорить с набитым ртом и громко хохотать за столом. А Дарита еще и улыбается, хотя, по ее мнению, смех во время трапезы (и смех вообще) оскорбляют фьятто.

Мариэтта чуть отодвинула от себя блюдо. Есть более не хотелось, начало даже мутить. Приглашенный сеньо чавкал как свинья в хлеву, батюшка запивал молоком прямо из посеребренного графина вечное похмелье, а Дарита особо противно прихихикивала. Это было непереносимо.

— Сеньо, прошу меня простить, — Мариэтта аккуратно отодвинула тяжеленный стул, — кажется, я переоценила свои силы и теперь вынуждена вас покинуть. Мне дурно.

Уходить прямо вовремя средины завтрака было верхом неприличия, но что ей до репутации?

Сеньо Дарита, глядя с нескрываемой неприязнью, вызвалась ее сопровождать, но Мариэтте удалось откреститься от "помощи" и та, к нескрываемому облегчению обеих, осталась в обществе так пришедшегося ей по душе кабальеро. Отец не обратил на ее уход особого внимания — у него были свои проблемы и ему тоже было нехорошо.

Почти вылетев из столовой, Мариэтта захлопнула двери, прислонившись к ней спиной. Как же ей хотелось впечатать кулак в лицо нахального сеньо. О, она могла — отец научил ее этой нехитрой премудрости, также как и стрельбе из мушкета. Только чтобы ей это дало — кроме дурной славы да душевного спокойствия при виде сломанного носа.

На беленых, кое-где потрескавшихся стенах паутина. А, вот и паук — жирный, с большим сероватым брюшком. Крупный, где-то с ее далеко не маленький кулак, но не ядовитый.

Мариэтта чуть приподнялась на цыпочки и сдернула паука, попутно обрывая паутину. Ходить в гости следовало с подарками. Пусть и символическими.

Далее ее путь лежал в крыло для слуг, еще более развалившееся, старое и темное. Стены там давно не белились, полы не красились, и царило полное запустение. Сейчас там не так много обитателей — две служанки, кухарка и трое рабов. Старый Ишш, их конюх и садовник, его семнадцатилетний внук да нянюшка. Вообще, принято, чтобы рабы жили в отдельном бараке, но у них не так много рабов. Тем более, и отдельного барака нет. Еще в позапрошлом году сгорел да так и не отстроили.

Мариэтта чуть остановилась перед очередной дверью, в конце коридора, прямо за лестницей. Здесь жила старая Шиия.

Когда-то индо заботилась о маленькой Этти, а потом ей так и не нашли нового дела. Мариэтта подозревала, что в немалой степени потому, что отец нянюшку несколько побаивался.

Она аккуратно и тихонько постучала — у индо отменный слух, а вот зрение не особо.

— Этти, детка, это ты? — из комнаты донеслось тихое шипение. — Заходи, не стой на пороге, не приманивай злых духов.

Мариэтта осторожно пролезла в открывшуюся щель — нянюшка не любила сквозняков — и огляделась. С последнего раза в комнате изменилось не многое — разве что очередная высушенная зверюшка дожидалась чести превратиться в чучелко.

Она протянула старой индо паука и та подцепила угощение острым ногтем. Длинный язык высунулся, проглатывая лакомство. Мариэтта давно к этому привыкла, равно и к тому, что индо любят пить еще теплую кровь и редко моргают, что у них теплая чешуя и они могут долго сидеть неподвижно.

— Ты чем-то опечалена, дитя мое? — короткие булькающе-шипящие звуки. Индо трудно давались человеческие языки — часть звуков они не могли воспроизвести. Но и люди с трудом различали слова в шипении созданий Первого. Мариэтта так, к своему сожалению, и не смогла до конца научиться наречию индо.

В комнате у нянюшки тепло, почти жарко, вечно горит маленькая жаровня, возле которой поставлено плетеное кресло-качалка. В нем нянюшка любит проводить долгие часы, не отрываясь смотря на огонь. По стенам развешаны сушеные травы, высохшие змеи, черепушки мелких лесных зверьков. В детстве Мариэтта любила с ними играть.

— В последнее время мне всегда невесело, — призналась она, присаживаясь на вытканную из травы тхо циновку.

— Отчего же, дитя?

— Боюсь, что мне придется провести в этом доме всю жизнь и умереть в одиночестве, — призналась Мариэтта, заглядывая в лицо устроившейся в кресле индо. Она, и в самом деле, боялась остаться одна, надеялась вырваться когда-нибудь от сюда, и снова боялась, что ее надежды тщетны.

— Не грусти, все еще впереди. Ты встретишь то, что хочешь. Кого хочешь.

— Как?! -сдержать горький смешок не удалось — Разве кто-то достойный обратит на меня внимание?

— Зачем блеск глазам, которые не видят? — вопрошающе прошипела нянюшка.

Этти и хотела бы верить ее утешениям, но не получалось. Слишком уж пристрастной была старая индо, слишком привязанной к своей воспитаннице, да и в человечьей красоте так и не приучилась разбираться.

Когда матушка, достопочтенная донно Эвелина соизволила скончаться от желудочных колик, Этти было всего пять лет. Отец не мог оставить службу, родичей у них не осталось, вот и жила маленькая Этти с Шиией.

На деревянных полках, среди банок с зельями и костяных фигурок, появилось новые: индо с дверьми в груди и без головы; огромная анаконда, пожирающая человека, из змеиной пасти торчат только ноги. Няняшка отменно работала по кости, да и ее кое-чему научила.

— Хорошо, — кажется, Шиия сдалась и многолетние жалобы подействовали, — дитя мое, я попрошу папу Багле и королеву всех ветров Моджин — пусть они дорогу так закрутят, что твой избранник к тебе сам придет, — старая индо когтями провела по подлокотнику, коснулась волос Мариэтты легким движением.

Гамак из травы, висевший возле окна, чуть покачнулся и Мариэтте показалось, что она увидела развалившуюся на нем тень ягуара.

— Ты только выбери, — добавила нянюшка, чуть желтые глаза с вертикальным зрачком чуть прикрыла тонкая белесая пленка.

Что ж, она выберет. Через месяц губернатор сеньо Себастьян дэлла Торо дает первый осенний бал, открывающий сезон, так что у нее есть все шансы. Только надо постараться все-таки найти средства и туда выбраться.

Она сумеет, тем более, раз уж удалось уговорить нянюшку. Конечно, дело опасное — если кто узнает, их обеих ждет церковный суд, но рискнуть можно. Они не попадется, главное, правильно подобрать кандидатуру.

Глава 6. Дурные вести и сновидения

Цезаре дэлла Круэ проснулся в настолько дурном настроении, что чуть не позволил себе наорать на слугу, принесшего таз для умывания с куда более холодной, чем обычно водой. Впрочем, в последнее время у него, и так обладателя не столь легкого нрава, всегда был мрачный настрой. Убийца сатто Франческо до сих пор не был найден, и это тревожило капитана чем дальше, тем сильнее. Он почти был уверен, что убийство дело рук безбожников индо. Кому из благословленных сенью Единственного пришло бы в голову такое непотребство?! Даже врагов надо убивать чисто, так, чтобы не потерять одобрение фьятто — честной сталью и огнем, а не с помощью богомерзкого колдовства.

Надо поинтересоваться у магистрата, как обстоит дело с поимками лиходея. Что-то в последнее время сомневался капитан, что убийства дела рук маньякуса. Было в них что-то еще, помимо нечеловечьей жестокости, какой-то жуткий замысел, который следовало разгадать да побыстрее.

Да и дела на границе изрядно настораживали, уж больно Цезаре не нравились перестановки заклятых соседей. Лангэ давно точит зуб на земли Льявисе в колониях — еще бы, одни серебряные рудники да медные копи чего стоили. Сейчас в Лидевьядо буквально в роскоши утопают, а ведь почти четверть века назад приходилось государственные земли янцианским банкирам закладывать.

Только вот странно, что вместо того, чтобы укреплять границы колонии да продвигать вглубь, к Катаюге, нести свет истины безбожникам, в Льявисе предпочитают тратить свалившееся на них богатство. Да даже пополнение приходится набирать самостоятельно, из местных, что уж говорить про финансирование.

От привычного раздражения рука дернулась — и на идеально выбритом подбородке появился порез. Незнакомый слуга, почтительно стоявший сзади с чистым полотенцем, аж вздрогнул от отборной брани, которую выдал по сему поводу Цезаре. С силой швырнув бритву в мыльную воду, он взмахом руки велел прислужнику убираться. Тот, нескладный веснушчатый парень лет шестнадцати, с силой вцепился в таз, так что вода чуть не выплеснулась на пол. Кадык судорожно ходил вверх-вниз. Вечно наберут всякое сельское отребье из окрестных поселений!

— А-а... Как же завтрак, сеньо? — выдавил слуга. — Мне распорядиться?

И тут же заткнулся, натолкнувшись на явно не добрые выражение лица Цезаре, попятился и, как-то неловко, спиной вперед сбежал из комнаты, так и не отпустив из рук таз. И как ему, такому малохольному, удалось наняться-то?

Нет, все же жаль, что его бывший прислужник, Пабло, так не вовремя собрался жениться. Тот уж точно знал, что от него требуется. Не то, что этот, племянничек... Цезаре забыл его имя.

Отражение в мутном зеркале ответило мрачным, недовольно-настороженным взглядом. Цезаре аккуратно поправил ярко-алый шейный платок и решительно приступил к своим обязанностям. Недочитанная вчера корреспонденция ждала, да еще и каптернамус уже который день зудит, надо бы выдать ему из гарнизонной казны на закупку продовольствия. Конечно, стоило бы еще и проверить, что такого собирается прикупить майстер Леонардо... Хотя, в его честности и дотошности Цезаре уже который год убеждался, так что это ждет. В крайнем случае, просмотрит списки постфактум, как говорится. А вот взглянуть на тренировки новобранцев надо бы, чтоб не обольщаться.

Цезаре привычным жестом нацепил пояс с любимой — ганатская сталь — шпагой, и, сделав уступку своим опасениям и тревогам, прицепил еще и кинжал.

Выделенный капитану дом, с типичной для колоний каменными стенами и большими окнами, стоял в отдалении от остальных построек. Оно и правильно, казармы надо стоить подальше от месторасположения начальства, иначе и вовсе никакой радости от службы не будет.

По обыкновению было жарко и безветренно, не сравнить с холодными эсколандскими пустошами, где Цезаре довелось начинать свою воинскую карьеру и потерять старшего брата. Это сейчас у него служба не пыльная, а ранее где только побывать не довелось. Будет что вспомнить в старости, за стаканчиком крепкого виски.

На плацу всем ходом шла утренняя тренировка. Доносилась отборная брань капрала, пытающегося кулаком и крепким словцом вбить в строевые премудрости. Цезаре чуть прищурившись — сегодня, на удивление, было солнечно — смотрел на тренировки солдат. Увы, кое-кому из новобранцев нелегкая наука войны не давалась — тяжелые пики выскальзывали из рук, строй не держался. Хотя, после реформы шаецкого конунга Дольфа, пики и так укоротили, да и часть защитной амуниции убрали. М-да, вояки из местных, как из коровы иноходец, зря только набирал.

Сам-то Цезаре начинал в отряде риттеров, ему тогда и пятнадцати не было, и ничего, выжил. А там было куда сложнее — один пластинчатый доспех, даром что облегченный, столько весил, что страшно вспоминать. И, слава фьятто и любезнейшему Дольфу Завоевателю, что времена тяжелой конницы ушли в не такое далекое прошлое.

— Да шевелитесь вы, отродья беременной черепахи, — орал капрал Бьянко дэ Ладдо, негодующе сверкая единственным глазом. Глаз свой, как рассказывал старик, он потерял в одной из бесчисленных стычек с индо, когда их жрецы затеяли очередной бунт, закончившийся лишь десять лет назад. Это сейчас эти недобитки засели в Калайтемшие, их новой столице, а тогда они почти до Эскобарро дошли. Знатно тогда губернатор перетрусил: ходили слухи, что он даже тайком корабль нанял и часть ценностей успел загрузить, на случай если индо прорвутся. Уберегли фьятто.

Цезаре восстания нелюди не застал, он тогда как раз воевал инсейском княжестве, в составе отряда ландскнехтов. Славное было времячко! Но в том, что наместник Сантьяго мог сбежать, бросив колонию на милость судьбы, вполне верил. Этого хлыща и назначили-то из-за того, что он состоял в дальнем родстве с королевской фамилией, а не из-за каких-то особых достоинств.

Ну да это политика Лидевьядо — в колонии сейчас всякая шваль стекается, или преступники и бродяги, или ищущие лучшей доли неудачники, или те, кого отправили в ссылку, а то и все сразу. Цезаре такой подход был не по душе — много ли навоюешь, при такой-то политике? Тут очищенные бы земли удержать.

— Ты, свинячий выродок, куда пикой точишь?! — разъяренным боровом завопил капрал, гневно размахивая руками. — Да осенят вас фьятто, сеньо капитан.

— И тебя, — кивнул Цезаре, осматривая уже вспотевших новичков. А ведь им давно обещали отправить нормальное пополнение, из расформированных после Акитанской кампании полков. Да и бывший бургмистр вроде как обещал намекнуть губернатору, что жалование давно пора повысить.

Правда теперь, когда бургмистр сменился, на повышение довольствия можно и не рассчитывать. Вряд ли губернатор Себастьян будет прислушиваться к словам лидевьядского выскочки. Да, и прижимистость губернатора давно стала притчей во языцех.

— Как тебе новобранцы? — негромко уточнил Цезаре у подчиненного. Тот лишь ухмыльнулся, чуть разводя руками.

— Ну как вам сказать, сеньо капитан, может через полгодика толк и будет, а сейчас это мясо пушечное, стал быть.

Один из новобранцев, тощий смуглый парень, явно из городских, уронил пику на ногу товарища.

— Ты, недоносок, что творишь? — зло рявкнул капрал. — Уж простите, сеньо капитан.

Цезаре решил далее не задерживаться — уж муштры да злобных капралов он на своем веку навидался достаточно — да и бумаги не ждали. Сказал бы кто молодому искателю славы и приключений, что долгожданная должность принесет столько мороки.

Чуть далее, за складами, виднелось большое серое здание, выполнявшее одновременно функцию администрации и склада. Порох, конечно, хранился в отдельной пристройке, но вот всяческое барахло, любовно собираемое запасливым каптернамусом, нашло свое пристанище именно здесь.

Охранники у входа, до этого развлекавшиеся игрой в кюэдо, резко выпрямились при виде начальства. Цезаре махнул им — вольно, и, наконец, вошел в тень. Солнце на улице припекало просто невыносимо. Даже как-то жаль этих бедолаг на плацу, ну да полуденной сиесты как-нибудь дотянут.

В коридоре до сих пор ваялись тюки с не перенесенным на склад парадным обмундированием. И куда каптернамус смотрит, интересно? Что за беспорядок?

— Сеньо капитан, — вот только помяни зануду, он тут как тут, — вы смотрели мою докладную?

Вытянув цыплячью шею, Карло требовательно заглядывал в глаза — было очевидно, что не добившись своего, он не отстанет. Эх, а Цезаре еще даже и не завтракал: конечно, по такой жаре кусок в горло не лезет, но от чашки охлажденного чая капитан бы не отказался.

— И вам удачного дня, майстер Карло, — аж подпрыгивающий от нетерпения коротышка даже забыл выдавить из себя подобающее приветствие.

Каптернамус, надо отдать ему должное, несколько смутился.

— О, прошу простить, сеньо капитан, — виновато всплеснул руками, взметнулись отделанные кружевами рукава, давно засаленные. Подпрыгнул старомодный белесый парик, чуть зазвенела связка тяжелых ключей на поясе. — Эти дела меня совсем закружили, сил моих нету. Вы только представьте, за мешок пшеницы уже целый золотой солид требуют!

Да, что-то вздорожали товары из метрополии. Видать скоро придется кукурузные лепешки да батат жевать, с таким-то жалованием.

— Вы, майстер Карло, оставьте документацию у порученца, я сегодня посмотрю, — сдался Цезаре.

Солид, надо же!

Среди накладных на закупку новых сапог и договоров на поставку продовольствия отыскалось завалявшееся письмо старого товарища. Насколько помнил Цезаре, Септимус, старый пройдоха, знакомый еще по буйной ландскнехтской молодости, прислал весточку с месяц назад. Но тогда как раз прислали нового чинушу из столицы да и сатто Франческо как раз убили, так что про письмо он благополучно забыл.

Интересно, что пишет давний приятель?

Септумус, младший сын богатого землевладельца, предпочел карьеру фратто неурядицы воинской службы, как обычно весьма иронично описывал нравы колониальной знати, крупных чинуш и прочих обитателей столицы колонии, немного жаловался на жизнь и передавал последние вести. Конечно, дурные.

Слухи и новости, донесенные старым сослуживцем, изрядно Цезаре насторожили. Да, конечно, крупных войн и восстаний в колонии с десяток лет не видели, но расформировывать пограничные гарнизоны?! В то время как Лангэ спит и видит оттяпать часть территорий? Губернатор что, окончательно рехнулся?

Да еще и часть офицеров, выслужившихся во время последнего индского восстания, оправили в отставку, взяв на их место частью знатных молодых сеньо, решивших пустить пыль в глаза девицам, частью штабистов и прочих офицериков, пороху не нюхавших.

Вечером оказалось, что его новый слуга куда-то пропал. Цезаре самостоятельно стягивал сапоги и злился. Обычно личных слуг офицеры нанимают самостоятельно, но именно этого парнишку Цезаре посоветовали, пришлось взять — пока он не найдет нормальную замену, фьятто знают, сколько времени пройдет. А тут капрал сказал, что племянник мужа его сестры как раз собирается наниматься в слуги, так отчего б сеньо капитану его и не взять? Взял на свою голову.

Да еще и эти сокращения... Ладно, еще бы губернатор сменился, тогда такие перестановки понятны и предсказуемы. Но губернатор-то прежний, да и на основных постах стояли его сторонники и преданные лично ему люди... А сейчас сирены знает кто!

Нет, были бы они в Лидевьядо или хоть в том же Эскобарро, можно было бы предположить, что правящая партия сдала свои позиции, но не в их же захолустье. Да и старая колониальная знать губернатора поддерживает.

Нет, не нравилось Цезаре все происходящее — ни политика военного ведомства, ни убийства, ни новый бургмистр! Не даром же его из метрополии прислали как раз в то время, когда в войсках все эти... реверансы придворные... начались.

В общем, ложился спать Цезаре мало того, что поздно ночью — пока все каптернамусовы бумаги пересмотрел, уже вечер был — так еще и в изрядном раздражении.

В самом начале Цезаре снилась какая-то серая муть, да чьи-то голоса. Марево капитану не нравилось, посему он попытался проснуться, но ничего не вышло. Голоса то приближались — так, что он почти мог различить слова, то отдалялись, и было слышно лишь размеренное бормотание. И все равно, что-то жуткое и неправильное слышалось капитану в чужой речи. Что— то угрожающее в спокойной интонации. Что-то неприятное в плавном тоне.

Потом марево рассеялось и Цезаре оказался один, в довольно причудливом месте, вызванном впавшим в дрему воображением. Наяву капитану никогда не приходилось бывать где-нибудь даже отдаленно похожем на раскинувшийся перед ним мрачный пейзаж.

Не знал он, в каком проклятом фьятто место находился. Вместо неба багровая муть, земля черная и потрескавшаяся, искореженные деревья, высохший и мертвые. Цезаре решил бы, что это сама Преисподняя — а только где вечные льды да багровые реки? И демонов тут не было, не было тут никого, помимо самого Цезаре. Поэтому он просто шел вперед, по рассохшейся земле, даже сквозь подошву походных сапог ощущая жар. Воздух плавился, было трудно дышать, и в давящей тишине можно было расслышать лишь звук его шагов.

Интересно, если он дойдет до конца, то проснется?

Не проснулся.

Да и конца у этого места было не видно — до горизонта все та же пустыня. Поэтому Цезаре просто шел и шел, пока не ощутил чье-то тяжелое дыхание за спиной.

Он резко обернулся, досадуя про себя, что не ощутил чужого присутствия ранее, и замер. Сзади него, на небольшом отдалении было... нечто.

Цезаре никогда ранее не слышал о таких тварях, которые подсунули ему ночные грезы. Тварь была, как всякое разумное создание, похожа на творение Единственного, но образ ее, искра творения была искажена. Такое мог сотворить только Пришедший из-за Пределов, извративший искру созидания, вдохнувший зло. У твари было две руки и две ноги, и глаза, зашитые черными нитками. И рот ее был зашит, но она все знала, где сейчас находится Цезаре. Знала и хотела убить.

Цезаре подобрался, рука инстинктивно дернулась к поясу, но, конечно, шпаги на нем не висело, равно как и кинжала. Он оказался безоружным.

Мерзкая тварь будто смотрела на него, а потом начала медленно приближаться. Она двигалась плавно, словно скользила по воздуху, беззвучно — можно было уловить лишь ее тяжелое дыхание. Вдох-выдох.

Он, стараясь не выпускать тварь из виду, заметался взглядом по окрестностям — найти бы хоть что-то, что можно использовать как оружие. Хоть камень какой.

Почему-то ему не пришло в голову то, что это сон и вряд ли пригрезившееся чудовище способно нанести ему какой-либо вред. Капитан приготовился к битве насмерть. Он был уверен, что тварь хочет выдрать у него сердце.

Отступать было некуда. Да и долго ли он сможет убегать от твари? Устает ли тварь?

Тварь чему-то улыбалась, нитки, которыми был зашит рот, начали рваться. Потом оттуда начали сыпаться могильные черви и земля.

Цезаре начал смещаться чуть вбок. Возможно, он сможет добраться до твари раньше, чем она до него, и свернет ей шею.

Тварь улыбалась и смотрела прямо на него.

Потом она метнулась к нему и Цезаре еле успел отшатнутся. Вытянувшиеся как любимый индо каучук руки успели задеть, а потом все вновь поглотила серая пелена.

Когда Цезаре проснулся, во рту все еще оставался кислый металлический привкус. Когда он, опираясь на спинку кровати, попытался встать, пол шатался, словно палуба корабля во время шторма. Резкий солнечный свет резал глаза. Цезаре схватился за полыхнувший болью бок, а потом неверяще поднес руку к лицу.

— Да чтоб ..., твою..., и прихлопнуло, — выдавил он, глядя на окровавленную ладонь.

Сна Цезаре не запомнил.

Глава 7. Падаль

Конечно, гости не уехали ни на следующий день, ни на последующий. Мариэтта даже задумалась о том, чтобы вновь придумать какую-нибудь болезнь, требующую от несчастного страдальца не выходить из своих комнат и не заражать остальных. Но не успела она осуществить задуманное, как случилась катастрофа — отец проигрался очередному собутыльнику в пух и прах.

Безусловно, подобные казусы с доном Эстебаном дэлла Раске случались и ранее. Но никогда до этого ужасного момента отцу не приходило в голову заложить поместье. К несчастью, в этот раз дон Эстебан был абсолютно уверен в том, что переменчивая Фортуна позволит отыграться. Именно поэтому он решился на отчаянный шаг, полагаясь на милость судьбы и на то, что удача любит безумцев. Конечно, он проиграл.

Что еще ужаснее, победитель тотчас потребовал свой выигрыш, не слушая никаких возражений. Подобных денежных сумм у них не было на памяти Этти не разу. Она даже не была уверена, что они смогут получить достаточную сумма с продажи поместья. Да и непонятно вообще, как игроки смогли польститься на эту развалюху, из-за причуд судьбы именуемую их жилищем. Вряд ли выигравший сеньо надеялся на особую прибыль, скорее просто пошел на принцип. Вот же... падальщик! Но, в любом случае, все уже произошло. Теперь у победителя была долговая расписка, а у них всех проблемы.

Как же Этти устала от бесконечных долгов отца, от нищеты, от... ото всего. Отец, бледный, с запавшими глазами, протрезвевший, кидал на Мариэтту виноватые взгляды и молчал. Принципиальный в вопросах чести — а для него карточный долг был долгом чести — он не видел никакого выхода. Мариэтте оставалось полтора года до тридцати, а у нее не было ни мужа, ни детей, ни будущего.

Когда-то они уже оказывались в подобной ситуации, когда отец также наделал долгов. Этти тогда было пятнадцать, когда отец проиграл старому приятелю около сотни солидов. Причем это было еще до никодимианской реформы, тогда солиды делали из чистого золота, без примесей, да и не обрезали. Целое состояние было, даже в качестве скромного, но достойного приданного сгодилось. Тогда отцу помог рассчитаться еще живой тесть, но сейчас им вряд ли стоит рассчитывать на чью-либо помощь.

Придется все делать самой.

— О, всеблагие фьятто, как нам теперь быть? — стенала узнавшая новость компаньонка, нервно комкая в руках вышитый платочек. Конечно, затруднения дэлла Раске сенью Дариту впрямую не касались, но, как подозревала Этти, вряд ли она могла надеяться наняться в какую-нибудь другую приличную семью.

— Мы можем молиться, — почему-то это предложение сенью Дариту совсем не обрадовало. Странно, ведь она же всегда отличалась крепостью веры, куда Мариэтте до нее?

И все-таки с распиской что-то надо делать, она не хочет оказаться на улице. Убедить победителя простить отцу долг? Но она не могла влиять на мысли и намерения людей, да и убеждать не умела... Украсть расписку? Но столько свидетелей... Отыграться? Им нечего ставить...

Хотя, если победитель вдруг умрет, у них будет время для маневра. Пока его родичи вступят в наследство, пока об этой расписке вообще вспомнят... По крайней мере у Этти появится хоть какой-то шанс, тем более нянюшка обещалась помочь.

Кстати, стоит посоветоваться с нянюшкой.

— Этти, ты куда?! — обиженно возопила компаньонка, глядя как Мариэтта сворачивает в крыло для слуг. Сама Дарита туда не ходила ни разу — как же можно, там же обитают нелюди!

Этти ничего не ответила: она не любила объяснять очевидные вещи.

Но на сей раз выбитая из колеи компаньонка, видимо, решила изменить своим принципам. Какая досада! Остается надеяться лишь на чуть подгнивший пол и природную брезгливость Дариты.

Та, тем временем, с ужасом оглядывалась по сторонам. Да, пыль, грязь, паутина — но так чего еще ожидать, убирать-то давно уже некому. Пол еще не окончательно прогнил — а с их постоянными зимними ливнями такое было бы неудивительно — и слава фьятто.

Дверь в комнату Шиии открылась с привычным скрипом.

— Зачем ты ходишь в эту ужасную комнату? — зудела надоедливыми комаром над ухом Дарита, расширившимися глазами наблюдая за жаровней. В комнате было влажно и жарко.

— Мариэтта, зачем ты посещаешь это жуткое место? Что ты тут делаешь?!

Этти раздраженно дернула плечом — зачем лезть не в свое дело?!

— Здесь очень хорошо думается, сенья Дарита, — медленно произнесла она, пристально глядя прямо на несостоявшуюся подругу.

Та чуть неуверенно кивнула.

— А когда ты успела разжечь огонь и..., — визг раздался внезапно. Этти с недоумением посмотрела на заходящуюся диким ором компаньонку. Что это с ней?!

А, понятно...

Опять качается кресло.

— Сенья Дарита, с вами все в порядке? Может, вам выпить успокаивающего настоя? Я велю заварить вам мяту...

— Там, там... — палец, которым сенья Дарита так по-плебейски указывал на кресло, трясся как у самого последнего пропойцы.

— Успокойтесь, все хорошо, — Мариэтта взяла страдалицу под руку, — там ничего нет...

— Н-но это старое развалившееся кресло... я видела... оно двигалось само по себе! — обличающе возопила Дарита.

— Вам показалось. Наверное, вы сильно расстроились утренними новостями, приняли близко к сердцу, вот и... Это все нервы...

— Все эти вещи... их надо сжечь! Незачем хранить хлам мертвой старухи!

— Идемте, — Этти мягко, но настойчиво увлекла компаньонку к выходу из комнаты, — вам надо успокоится. Принять ванну — вода, как говорят медикусы помогает от нервов..

От Дариты всегда одни неприятности. И что с того, что приличной незамужней девице без дуэньи никуда? Чем Этти эта репутация помогла?

Когда они уже почти вышли, в спину им донесся тихий короткий смешок.

Дарита чуть обернулась на пороге, теснее прижавший к Этти.

— Вы слышали? — громким и трагичным шепотом прямо в ухо задышала она.

— Что именно? — Мариэтта постаралась всем своим видом выразить недоумение и сомнение в чужой адекватности, искоса кидая возмущенные взгляды на нянюшку. Так, по своему обыкновению, сидела в любимо кресле, и с усмешкой наблюдала за происходящим.

Дарита чуть поджала губы, о чем-то словно задумавшись.

— Я все равно уверена, что в этой комнате нехороший дух. Нам надо пригласить сатто, — твердо объявила она.

— Конечно, раз уж вы великодушно согласитесь оплатить визит из своего жалования.

Дарита оскорбленно фыркнула и предпочла более не поднимать данную тему. Да и распрощались они довольно быстро — компаньонка полностью отказалась от помощи и сопровождения подопечной, и отправилась лечить нервы. Как подозревала Этти — к кухарке, пить наливку и жаловаться на судьбу.

А она вернулась к ждущей ее Шиие. Конечно, Мариэтта и без того знала, как сделать так, чтоб заимодавец уехал и не вернулся, но уточнить пару деталей стоило бы. Она давно не прибегала к колдовству.

Большинство в колдовство не верит. Да, все знают, нелюди обладают определенной силой, но не в человеческой природе подобное. Да и как в их просвещенный век можно верить в колдовство?! Правда, сатто Анджело, к которому они с отцом ездили на проповеди, как-то с пеной у рта доказывал, что все человеческие женщины, занимающиеся колдовством, после смерти становятся бруксами. Ночью бруксы превращаются в призрачных птиц и пьют кровь добропорядочных горожан. Хорошо быть птицей.

У Этти, в отличие от птиц, не было ни счастья, ни свободы. Только охотничий нож, отцово ружье и старая няня. Небольшой список, не так ли? Иногда Этти впадала в отчаянье и меланхолию, тогда она читала длинные любовные романы и метала ножи на заднем дворе дома. В такие моменты к ней опасалась подходить даже лишенная малейшего намека на чуткость Дарита.

— Куда завели тебя мысли, дитя мое? — нянюшка вертела в руках шушупи, небольшую ядовитую змею яркого раскраса. Нянюшка их приманивала из джунглей, так же как мелких грызунов.

— Я думаю о будущем. И о хала.

Нянюшка аккуратно откусила змее голову, тщательно прожевывая. Как-то Этти спрашивала, зачем мертвой — еда. Как ей ответили, конечно, усопшие могут поддерживать свое существование только выпивая силы живых, но Шиие всегда нравился вкус мяса.

— Зачем тебе дух-мститель, девочка?

— Хочу убить одного человека. Мне надо его убить.

Нянюшка в раздумьях кивнула.

— Тогда будь осторожна. Ты ведь помнишь, как это надо сделать?

Этти помнила. У нее всегда была хорошая память, а вот пользоваться полученными знаниями приходилось редко.

— Думаю, да. Мне нужно часть плоти жертвы, моя кровь и сердце зверя.

— Не просто зверя, — Шиия медленно откусывала и проглатывала куски шушупи, — хищного зверя, сильно зверя. Тебя надо убить его самой, своими руками и достать его теплое сердце.

Что ж, она уже убивала. Это почти тоже, что отрезать голову курице — ничего такого. Куда сложнее поймать зверя и справится с ним. Но и это она может.

— Хорошо, — пожалуй, ей придется отправиться ночью в джунгли. А вот с частицами плоти будут проблемы.

— Возьми грязную рубашку, — посоветовала нянюшка, словно прочитав ее мысли, — там будут капли его пота. Это будет проще.

Да, пожалуй, она так и сделает.

— Ты еще помнишь, как сладить с хищником? — уточнила Шиия.

— Конечно, -Этти даже почувствовала себя немного оскорбленной.

— Ты давно не была в джунглях, — укоризненно покачала головой няня, — слишком давно.

Да, пожалуй. Почти пять лет.

О, фьятто Себастьян, в каком же она тонула болоте. Это не жизнь, а бессмысленное прозябание. И как Дарита умудряется находить это нормальным?! Нет, чтение слащавых романчиков и пустые мечтания — не для Мариэтты.

— Я справлюсь. Я смогу, — у нее нет выхода. Этти не собирается сидеть сложа руки и смиренно ждать не известно чего тоже!

— Я попрошу папу Багле направить тебя на нужную дорогу, — благословила нянюшка.

Что ж, она уже выбрала нужную дорогу — довольно ждать непонятно чего от судьбы — осталось лишь понять, куда ее приведет принятое решение.

Когда она выходя из комнаты, то зачем-то обернулась через плечо. То же, что и всегда — давно погасший камин, сгнившие доски пола и качающееся словно от ветра плетенное кресло. Пыль и пустота, но паутины нет. В этой комнате, в отличие от остального дома, никогда не было пауков.

Конечно, нянюшка давно умерла, прошло почти семь лет как лихорадка забрала ее... Но разве это не долг наших любимых: оставаться с нами, пока они нам нужны? Этти больше всего на свете страшилась остаться одна, но в последнее время ее более страшила смутная догадка, мысль на краюшке сознания о том, что она и так одинока. Мариэтта устала быть одинокой.

Ночью в джунглях довольно опасно, но идти днем не вышло бы в любом случае. Кто отпустит благовоспитанную сенья без должного сопровождения наблюдения? Тем более на охоту, в опасный лес, одну...

Конечно Этти, бывало, ходила на охоту с отцом, да и стрелять ее учили, но... Но сейчас ее отец не пустит да и сам не пойдет — опять же гости. А время поджимает. Да и не хочется, чтобы кто-то стал свидетелем того, как она вырывает еще живое сердце. Ладно хоть, ее, вероятно, не хватятся — опять будут пить всю ночь: отец с горя, остальные — нахаляву.

Было немного прохладно, да еще и ливень. Кажется, она промокнет насквозь, не смотря на кожаную отцовы куртку, теплые штаны и охотничьи сапоги с резиновой подошвой. Тяжелые капли попадали за шиворот, раздражали. Да еще и лес ее немного пугал. По ее воспоминаниям все было по-другому. Возможно, она и в самом деле слишком давно не была в джунглях.

Тишина застала Этти врасплох — в их вечнозеленых лесах никогда не бывает настоящей тишины. Что ж, стоит встретить опасность лицом к лицу — ведь кто знает, можно ли от нее убежать? Эх, и почему на только не взяла с собой ружье. Кончено, у нее был тяжелый охотничий нож, но, как говорит нянюшка — самый лучший чеснок лука не заменит.

И застыла — на вечно зеленых деревьях, на обвивших их лианах были развешаны чьи-то кишки. Капли дождя, смешиваясь с кровью, падали на землю и тяжелые вечнозеленые листья. Хищники так не делают и, как бы то ни было, они хотя бы обгрызли жертву.

Не делают так и люди. Индо? Но Мариэтта не знали ритуалов, для которых необходимо подобное. В любом случае, ей это не нравилось.

Этти, стараясь не издавать шума, благо сапоги из мягкой кожи — такие выдают горным стрелкам, подкралась чуть ближе. Отодвинув вымахавший с нее ростом лист папоротника, она взглянула на просвет. Там не было ничего.

Покрепче сжав в руке разом потяжелевший нож, Мариэтта осторожно огляделась — если папа Багле, известный насмешник, привел ее в это место, значит, что-то здесь должно быть.

Было, но чуть дальше, на небольшой поляне с орхидеями.

Выпотрошенные звери — как хищные, так и травоядные — обнаружились именно там. Выглядели они словно несколько дней пролежали в воде. И это было странно — потому что Этти могла поклясться, что убили их не позднее нескольких часов назад. Их ана, жизненная суть, еще не успела полностью отделиться от мертвых тел.

Она закрыла глаза и постаралась слиться с лесом — где-то там ходило нечто, убившее и сложившее падаль в одном месте с неизвестной целью. И Этти не слишком хотелось с эти нечто-некто встречаться.

Но она никого из высших творений не ощутила. Видимо, придется полагаться на весельчака папу Багле и предложенный им путь.

Зря она выбрала эту дорогу...

Это был не ее лес, не тот, к которому она привыкла с детства, не тот — пусть опасный и тревожный, но понятный в своей опасности. Сейчас Этти боялась не натолкнуться на ягуара или наступить на ядовитую змею, а чего-то иного, неизмеримо более страшного. Ночной лес дышал злом...

Стоило, конечно, проявить благоразумие и вернуться. Стоило, вне всякого сомнения, молиться о том, что бы не повстречаться с сотворившим подобное непотребство. Стоило бояться потерять не только дом, но и — что несоизмеримо важнее — душу.

Этти никогда не отличалась благоразумием.

Она много чем не отличалась — ни смиренным, присущим девицам благородного происхождения, нравом, ни набожностью, ни красотой. Вероятно, посему ей навечно придется остаться старой девой.

Это тяжкая ноша, но, о фьятто Элеонора, она вынесет все! Но вот оставаться не только старой девой, но еще и нищей приживалкой Этти точно не собирается!

Под ногой резко хрустнула ветка, Этти чуть подпрыгнула от испуга. И недостойно высказалась, повторяя одно из любимых выражений папенькиного приятеля-кавалериста. Ну, что за неудача?!

Помнится, года два назад, посреди поездки в Кроувэн за батистом на новые платья, они натолкнулись на повешенного посреди дороги. Стервятники уже успели выесть ему глаза, труп подгнил и ощутимо пованивал, печально раскачиваясь на пеньковой веревке. Сенья Дарита тогда устроила настоящую истерику, даже нюхательная соль не помогла — дуэнья и в самом деле была весьма удручена неприятным происшествием. Уж Мариэтта тогда наслушалась вороха дурных историй и простонародных примет...

Дарита им сулила то пять лет неудач и бездорожья, то страшные болезни (в случае папеньки, вестимо, дурные) и безденежье. Было бы чего бояться... У них и так отродясь денег не водилось, благодаря достопочтенному батюшке и его пагубной склонности, а неудач и нездоровья Мариэтта не боялась. И уж тем более она не опасалась призраков, о которых так пеклась Дарита. Она точно знала, их не существует.

Напрасно, конечно. И с призраками ей довелось повстречаться, и неудачи — вот же они, прямо под носом! Видимо, что-то в простонародных суевериях все ж таки есть, не зря Дарита разорялась!

Еще и эта падаль... Мариэтта никогда не была особо брезгливой — по крайней мере, голову курице она могла отрубить спокойно. Могла и выпотрошить мясо, да и мертвых повидала достаточно. Но эта требуха на деревьях... словно детишки украшают дома пострашнее, чтобы отпугивать злых духов и иных в ночь Предстояния. Также художественно и с большим тщанием раскидывают разукрашенные страшилки по окрестностям.

От запаха дождя и крови немного мутило. Собранные волосы потяжелели от сырости, на сапоги налипла грязь. Мариэтта зябко свела плечи.

И все-таки — для чего все эти, несомненно, странные убийства? Ритуал? Но о таком ритуале Этти никогда — ни от нянюшки, ни из местечковых суеверий и страшных сказок — не слышала. Какой может быть конечная цель такого ритуала?

Неизвестное всегда пугает.

Она слышала свое дыхание — сбившееся, хриплое, тяжелое. Так нельзя дышать при правильной ходьбе, словно ты загнанная лошадь.

Этти казалось, что ее судорожные вздохи раздаются на пару миль окрест.

И что их слышит тот — то — что притаилось в тьме леса.

Потому что в почти полной тишине, прерываемой лишь редкими, срывающимися с тяжелых листьев каплями кончающегося дождя, каждый вдох чудился оглушающим.

Откуда-то сзади послышался шум. Она прижалась спиной к пробковому дереву, выставляя прямо перед собой кинжал. В голове вертелись обрывки заговоров и заклинаний — от ягуаров-перевертышей, злых духов, банджо.

Если она ошибется...

Но к ней никто так и не вышел, она была одна в тихом, мертвом лесу.

А потом Этти заметила то, что ее весьма удивила — прямо посреди проложенной кем-то тропы. Мариэтта чуть наклонилась, чтобы рассмотреть поближе — скоро следы смоет очередным ночным ливнем, но пока они были четко видны. Следы сапогов, вполне себе человеческих.

Глава 8. Пропавший слуга

Капралов родственничек, капабара его загрызи, сбежал. И было бы отчего? Разве участь личного слуги офицера казалась ему невыносимей доли простого поселенца? Да любой бы захотел пристроиться на непыльное местечко.

Цезаре даже был не сколько зол или разочарован в давшим деру слуге, столько удивлен. Парень проявлял неподдельную старательность в работе и казался полностью счастливым. Что могло ударить ему в дурную башку, чтобы рискнуть попасть под трибунал — личные слуги офицеров считались находящимися на военной службе и не подлежали гражданской юрисдикции?!

Конечно, пробудь парень у них подольше, Цезаре мог бы предположить бурный роман с какой-нибудь симпатичной горожанкой, какую-нибудь тайную связь, из тех, что так кружат головы молокососам, заставляя забывать о чести и здравом смысле...

Впрочем, чуть позже он выкинул незадачливого родича капрала из головы: поймают — повесят за дезертирство, не поймают — да и фьятто с ним.

Куда больше Цезаре тревожил его сомнамбулизм. Он обратился к гарнизонному медикусу — старому сухопарому ханже, но довольно опытному лекарю — и тот сказал, что такое случается. Бывают, люди начинают вести себя во сне как будто они бодрствуют — ходить, говорить, даже драться... После травм головы, обычно.

Помочь медикус ничем не смог, разве что посоветовал пить сонную настойку— на всякий случай. К чему, ведь Цезаре как раз и не хотел спать. Когда он спал, с ним начинали происходить довольно странные вещи. Иную ночь не случалось ничего, но иногда он просыпался раненым, оцарапанным, а как-то он очнулся с полностью окровавленными руками, словно был мясником.

Цезаре выливал настойчив советуемый медикусом настой за окно и давился столь нелюбимым им кофе. Увы, совсем не спать было нельзя, поэтому как только в голове начинало мутиться Цезаре отключался прямо над бумагами. И все повторялось вновь.

Капрал Бьянко, в котором капитан такого мракобесия до сих пор и не подозревал, настойчиво пытался поделиться с ним народной мудростью. Надо же, кто-то до сих пор верит в проклятья и брукс! Если бы те же индо могли вытворять то, что им приписывал ретивый капрал, то их бы тут не было. Но их жрецы были полностью беспомощны — или демоны индо были бессильны против серебряного воинства фьятто — и, в любом случае, Цезаре ни разу не столкнулся ни с одним колдуном, сколько бы не воевал. Индо, бывало, дрались как бешеные, использовали яд и ловушки, но магия... Ну не смешно ли?

И сколько он ни общался с сатто Франческо, но ничего богомерзкого и колдовского в покойном не заметил, даже не смотря на то, что — сатто как-то признался — отцом Франческо был один из старших жрецов индо.

Эх, если бы сатто Франческо был бы жив, то Цезаре знал, с кем бы мог поговорить. И о собственном сомнамбулизме, и о происходящей реорганизации армии. Да будут фьятто милостивы к душе убитого!

Вверенный его заботе гарнизон, между тем, охватили дурные волнения. Солдаты, еще недавно бывшие необразованными поселенцами и простыми работниками, связали происходящее в окрестностях в единую цепь событий, ведущую — ну кто бы мог подумать — к концу света. В сознании солдат действия неуловимого маньякуса, убийство сатто Франческо и странный недуг собственного капитана складывались в мрачную, но связную картину.

Цезаре злился, назначал наказания, садил на гауптвахту особо старательных сказочников, но ничего не помогало.

Спустя еще некоторое время Цезаре подумал, что неплохая мысль была — пообщаться с сатто. Сам Цезаре в сверхъестественную природу событий не верил, но вразумить беспокоящихся солдат священник бы сумел.

К несчастью, их гарнизонный сатто уехал на какой-то синклит в Эскобарро. Старый фратто скончался, говорят, из-за желудочных колик. Цезаре в ходившие слухи верил: уж больно покойничек был склонен к греху чревоугодия. Теперь большинство священников спешно собрались в столицу колонии: почтить память усопшего и поучаствовать в выборах нового фратто.

Настроения в гарнизоне становились все беспокойнее день ото дня. Цезаре как-то реквизировал целую партию якобы чудодейственных талисманов, продаваемую товарищам одним предприимчивым малым. Решивший поживиться на страхах братьев по оружию отделался одними плетями: по здравому размышлению остывший Цезаре решил не вешать скотину.

Просыпаться с каждый разом становилось все тяжелее... Цезаре, в конце концов, счел нужным поставить охрану у дверей в собственную спальню. Пусть ребята проследят, куда он ходит и что такого творит во сне, что просыпается как из сражения.

Но охранники клялись всеми фьятто, что капитан не вставал с кровати и даже не ворочался.

Такого просто не могло быть. Потому что раны — вот они! Впору и впрямь самому сойти с ума и поверить во всю эту сверхъестественную пакость.

Доктурус, получив практическое опровержение своей теории о сомнамбулизме, здорово растерялся, пообещав порыться в книгах и, при случае, уточнив у более опытных коллег. Что, безо всякого сомнения, было хорошо, но недостаточно. Цезаре ответ и решение его проблемы были необходимы вот прямо сейчас, иначе он рисковал не проснуться.

Конечно, пока раны были мелкие и несмертельные, они даже не мешали ему выполнять текущие обязанности. Складывалось такое впечатление, что с ним просто... играли.

Но что если тому, кто прячется в его ускользающих из памяти снах надоест играть?

Нет, упаси его фьятто Марчелло от таких размышлении, это всего лишь неведомая болезнь, пусть и такая странная. Рассказывают же, что в долине реки Морн, на Третьем континенте, встречается болезнь, превращающая внутренние органы в кровавую кашу... Человек заболевает без видимых причин, словно зараза распространяется в воздухе, у него начинается кровотечение, лихорадка, они перестают вставать с постели и затем умирают.

Так что мало ли что может встретиться в местных джунглях.

И, если он прав, оставалось надеяться, это пакость не заразна. Хотя, доктурус сказал, что в противном случае, они бы одним капитан не обошлись, а так, почти за десятидневье, не заболел никто из гарнизона.