Третья Грань Реальности

— Какой? — опешила я.

— Наш.

— Чародейский, что ли? — раньше, я совершенно не допускала мысль о язычестве или многобожии, но этот вариант мне нравился больше, чем других.

— Да нет, общий. Лавровый бог, Великий Бог непостоянства бытия, как его называют.

В коридоре и без того пустынном, повисла тишина. Я стояла, кажется, даже не моргая, а бестолково глядя перед собой. Чародей не торопил.

— Шутите? — осторожно спросила я, надеясь на это.

— Нет.

— Издеваетесь?

— Нет.

— Хотите сказать, что это правда?

— В каком-то роде да.

Опять замолчали. Я глупо переспросила:

— А вы точно меня не обманывайте?

— Эния, — печально выдохнул Вильфрид, уже устав потешаться, и протирая уголки глаз от невольно набежавших слезинок, — мне нет никакого смысла врать! Ты, когда начнёшь заниматься, и сама это поймёшь!

Я тяжело вздохнула. Прав он, придраться не к чему, а все равно какая-то ересь получается.

— Как-то... странно это, — буркнула я только.

— Ни капельки. Если есть иконка, можешь даже приглядеться — найдёшь много похожего! — посоветовал учитель дружелюбно. — Ну ладно, сейчас я должен идти к тому самому скользкому... До утра?

— До утра, — тихо согласилась я, закрывая дверь.

Единый Бог — Великий Лавровый Бог непостоянства бытия для нас как свет в окошке, единственная надежда. Его великодушным и высокодуховным заветам мы свято следовали. По всему миру возводились храмы в его честь, строились монастыри, в которых запирались благородные монахини, решившие посвятить себя богу. И Вильфрид хочет сказать, что тот мерзкий тип и есть наш великий бог?

Я подошла к столу, где оставила иконку. Снова взяла её в руки и принялась тщательно, с особым вниманием рассматривать, словно ища различия. Курносый нос, который я сегодня про себя нелестно окрестила шнобелем, невинные, но такие же широко распахнутые и голубые глаза, пухленькие щёки, гладко уложенные, а не всклокоченные волосы соломенного цвета, чуть отливавшие рыжиной. Как ни прискорбно, бог на иконе отличался от встреченного мною хама только возвышенным видом.

Я приоткрыла створку окна, всё ещё задумчиво разглядывая предмет, который считала единственной связью со старым миром. Замахнувшись, резко бросила икону куда-то вдаль, брезгливо вытерев руки.

Если Вильфрид наврал, то будем считать это окончательным расставанием с прошлым. А если всё окажется правдой... Вопросов, относительно своей судьбы, я больше не имею.

Глава 5

По тропке через лес быстро ехать не получалось, поэтому дорога к дому учителя затянулась. Ничего бы страшного, но Лаврентий, чтобы мы не заскучали, трещал без умолку. Не слушать его не получалось, потому что он менял интонацию буквально через каждое слово, привлекая внимание. На просьбу соблюдать священную тишину, ответил, что сам определяет, какая в этом мире тишина священная, и продолжил рассказывать длинную историю о своих героических подвигах. Я бы попросила его заткнуться, но сомневалась, что он послушается. Оставалось терпеть и игнорировать бога.

Наконец, среди деревьев показался яркий синий фасад с белоснежными изразцами. Я знала, что особняк построили уже давно, но он выглядел совершенно новым, даже краска не облупилась и ни одна ставня не покосилась. Перед входом несколько опрятных клумб встречали нас пёстрыми тюльпанами, но навстречу никто из слуг не вышел.

— Как тебе моё скромное жилище? — спросил чародей, соскочил с коня и взял её под уздцы.

— Очень мило, но почему слуги не выходят? — удивилась я, обращаясь исключительно к учителю.

По его же примеру я слезла с лошади. Лаврентий, который всё время вертелся рядом, попытался помочь, но я только брезгливо увернулась, не зная, что делать с таким навязчивым богом. Если он живёт в раю, то умирать мне что-то совсем не хочется. И вести праведную жизнь, к несчастью, тоже, как бы дико это не звучало. Пожалуй, даже хорошо, что вампиры считаются проклятыми.

— Я живу один, — спокойно ответил Вильфрид.

— Один? — переспросила я.

Ухоженные клумбы никак не сочетались с его словами.

— Да, я редко здесь бываю, поэтому не вижу смысла держать слуг. К тому же я чародей, а...

— У них всё не как у людей, — ворчливо прокомментировал Лавровый бог, перебивая учителя на половине слова. Хотя с загадкой тюльпанов он мне помог.

— Пойдём, я покажу тебе, где конюшня, — предложил учитель, — а потом сразу начнём занятия, если ты не против. Хотелось бы научить тебя азам, чтобы проще жилось.

Лавровый бог вился за ним словно хвостик, с любопытством посматривая на меня и пытаясь привлечь внимание. Правда, каждый раз, набрав воздуха в грудь, нервно косился на посох чародея и сразу же 'сдувался', предпочитая промолчать. Итак, первая причина, по которой я хочу стать чародейкой: я мечтаю что-нибудь сделать с этим богом. Как у вампирки, у меня ничего не выйдет, жевать эту гадость я не намерена!

Поставив лошадей в стойла, мы вышли на задний двор. Там и расположились.

— Готова? — спросил учитель.

— Да, — кивнула я, перехватывая палочку во вспотевшей руке.

Волнение подкатило к горлу, я задышала чаще. Так странно приступать к чему-то новому, неизвестному. А вдруг не получиться?

Я тряхнула головой, отгоняя глупые мысли. Не может не получиться, у меня нет на это права. Закончились шутки и игры в своё решение и свободную жизнь. Я окунулась в море настоящей жизни, которая раньше была скрыта от меня границами поместья. Здесь я сама за себя. Любой шаг в сторону мог стать ошибкой, любое поражение — смертью. Я осталась у себя одна, меня некому спасать.

— Жизнь чародея полна опасностей, которые скрываются повсюду. Совершенно не важно, какое задание ты выполняешь, в какой стране живёшь. Для нас не предусмотрено отпусков. Глупо пугать тебя врагами и соперниками, которых ты, может, ещё и не наживёшь, но есть одно правило, которое сохранило жизнь не одному чародею: твоя палочка всегда должна быть при тебе! Лучше её вообще не выпускать из рук, или просто держать на таком расстоянии, чтобы ты могла дотянуться до неё в любой момент.

— Что совсем всегда с собой? — Лаврентий бесцеремонно перебил Вильфрида, вытаращив глаза. Вот тебе и бог, который даже не знает, как устроен его мир до конца. — А как же...

— Не смущай девочку! — гаркнул учитель, и Лаврентий вдруг оказался на ветке дерева, подальше от нас. — За палочку ты можешь не волноваться: она не сломается, не погнётся и не испортится от времени. Теперь о самом колдовстве. Могу тебя порадовать, никаких специальных движений и слов учить не нужно, хотя я знаю, что для тебя это не проблема. Но тут же огорчу: надо научиться концентрировать волю так, чтобы получить желаемый результат.

— Со словами было бы проще, — не задумываясь, решила я.

— Очень правильно подметила, Эния! — с усмешкой щёлкнул Вильфрид пальцами, улыбнувшись. — Начнём с элементарных чар, называются они 'телекинез'. Слово странное, но замены в нормальном языке ему не нашлось.

Учитель развёл руками, извиняясь, но мне было не до названий. Я приготовилась — подняла палочку, напряжённо стиснув её в руке так, что ногти впились с ладонь.

— Нет, Эния, — неожиданно покачал Вильфрид головой. Уже что-то не так? — Расслабься, палочка не дубина, не надо так сжимать. Ты должна обращаться с ней легко и в то же время почтительно.

— Вы какие-то странные вещи говорите, учитель, — покачала я головой, не понимая, что он вообще имеет в виду. Воля ведь должна быть твёрдой, зачем же ослаблять хватку?

— Понимаешь, — за моей спиной возник Лавровый бог, испугав, — палочка — это как пульт от телевизора!

Я развернулась и попятилась, а он стоял, как ни в чем не бывало, назидательно качая пальцем. Не стоило поворачиваться спиной к учителю — это непочтительно, но стоять затылком к лавровому жулику опрометчиво и даже небезопасно. Он невероятно бесил! Меня аж потряхивало, и хотелось огреть его чем-нибудь тяжёлым.

— Какой пульт? — с трудом выдавила я, не разбирая околесицу, что бог несёт. — От какого телевизора? О чём вы вообще говорите, господин Лавровый бог?

— Чшшш! — тут же приложил он палец к губам, наклонившись слишком близко ко мне. Я шагнула назад, напрягаясь всем телом. — Не надо так громко кричать моё имя, здесь это не безопасно!

Глазки его забегали по сторонам, будто в лесу был кто-то кроме нас.

— Это вообще нигде не безопасно. Лучше зови меня просто Лавр. Или Лаврик, мне так больше нравится, я кажусь себе моложе! — кокетливо поправил бог причёску, которая в этом совершенно не нуждалась. Его волосам ничего помочь не могло. — А про пульт и телевизор забудь, вы о таком ещё не слышали.

— Тогда, Лаврик, будьте так любезны, не мешайте заниматься! — попросила я, сердито поджав губы, и сильнее сдавила палочку.

Дышать я старалась равномерно, чтобы успокоиться. И из последних сил сдерживалась, чтобы не заорать на прицепившегося к нам мужчину и не послать его по-крестьянски куда подальше. А ведь я даже не представляла, что в этом мире кто-то способен довести меня до такого состояния!

— Моё сердце разбито! — притворно вздохнул бог, закатывая глаза и, как будто утирая слезы. — Но я не потеряю надежды и буду смотреть за вами днём и ночью!

— Не обращай на него внимания. Если будет ночью подглядываться, я его в чулане запру, — вмешался в нашу беседу чародей, которому порядком надоело ждать. От его слов мне даже полегчало. Запертый в чулане бог — это чудесно. — В общем, попробуй для начала собрать свою волю, своё желание в палочку и передвинуть... скажем, вон ту лавочку хотя бы на локоть, — указал учитель на деревянную скамейку светлого дерева.

Только я подумала, что проще её так сдвинуть — она не тяжёлая, Лаврик бесцеремонно сел на неё. Обычный вариант сразу отмёлся. И как я это чарами сделаю? Робко, я вытянула вперёд руку, в которой держала палочку, и попыталась представить, что скамейка двигается. Нахмурила брови, на лбу проступил пот от усилия и страха поражения, но всё осталось на местах, и Лаврик весело раскачивал ногами.

Нет, не получится. Я опустила руки, во всех смыслах.

— Ну, девочка! Это же так легко, просто раз и все! Сделай это, и я тебя поцелую! — увидев, как я сдалась, решил подбодрить Лаврик и вмиг оказался прямо передо мной, потянулся, будто грозя 'одарить' меня заранее.

Я испугалась. Просто представила, что сейчас окажусь в объятиях мерзкого типа, пусть хоть четырежды бога... Тошнота подступила к горлу, страх вырвался криком, я взмахнула руками, забыв, что держу палочку.

Что-то в душе колыхнулось, заставляя дыхание прерваться на секунду, ледяные, словно заинтригованные новым ощущением мурашки, пронеслись по спине. Лавровый бог отлетел на пару метров, упал на злополучную скамью, перекувыркнулся через спинку и оказался на земле, испачкав насыщенно-синий сюртук.

— Какая горячая девушка! — восхищённо вздохнул бог, выглядывая из-за скамьи.

У него блестели глаза, дыхание тоже перехватило, а воодушевление плескалось через край. Я же так и стояла, с трудом соображая, что сделала.

— Не смей меня трогать! И целоваться не лезь. Лавочку я не двигала. И не подвину! — категорично заявила я, глядя богу прямо в наглые глаза. Вежливо говорить с ним теперь не было никакого смысла.

— Ладно, я одарю тебя поцелуем по другому поводу, — заверил Лаврик, но, увидев, как я вскинулась, уточнил на всякий случай: — но позже, когда созреешь!

Мы ещё с минуту смотрели друг на друга в немом, бешеном порыве наброситься друг на друга, но с совершенно разными намерениями. Прервал нас спокойный, задумчивый голос Вильфрида, протянувшего сначала задумчивое 'ну', чтобы привлечь как-то внимание.

— Не самый хороший, однако, прогресс, — кивнул чародей, рассматривая поверженного бога и злую всколоченную меня очень внимательно. — Принцип ты поняла?

Я кивнула.

— Тогда выбирай себе любую комнату и приводи её в порядок. Ведра, тряпки и швабру можешь найти в кладовке, а воду — в колодце, — махнул рукой учитель куда-то себе за спину. — Занятия мы продолжим потом, когда я разберусь с дорогим гостем.

Пользуясь случаем, я поспешно сбежала: и от раздражающего гостя, и от собственных страхов. В душе роилось странное чувство, неприятное. Нет, Лаврик получил по заслугам — я не чувствовала и капли стыда. Но вот испуг, который помог совершить возмездие... Он воскрешал старые, подзабытые уже картинки полуторалетней давности. Вроде бы, я выкинула их из головы, будто случайный сон, а нет, сидят внутри.

Зайдя в дом, я осторожно осмотрелась в темноте, нарушаемой неярким светом, который пробирался из-под закрытых парчовых штор. Холл был просторным — почти на весь первый этаж, переходя в кухню и столовую — и пыльным. Только оказавшись внутри, я поняла, что именно предложил мне делать чародей. Швабры, тряпки и кладовка... Всколыхнулись стыд и обида. Прибираться я не только не умела, но и не хотела пачкать руки. Да только выбора нет, когда я здесь как приживалка.

Для начала я распахнула тяжёлые шторы. Дневной свет вместо того, чтобы разрядить атмосферу, нагнал тоску. Всё в пыли, вообще всё. Не получится только прибрать комнату — здесь-то тоже как-то жить надо.

Кладовка с инвентарём нашлась под лестницей, в дальнем конце спрятался чёрный ход, через который я сходила за водой.

Осторожно, чтобы не испачкать платье, я намочила тряпку и провела по столу, оставляя грязные мокрые разводы. Что-то не так. Вспомнив, как убираются служанки, протёрла поверхность на второй раз уже сухой тканью.

Появилось неприятное ощущение, будто руки грязные и сухие. Но, продолжая платить за свой выбор и теоретическое спасение от костра, я начала чистить спинки стульев, постоянно вздыхая и мечтая уже отделаться от этого неприятного ощущения на пальцах.

Мысль о том, что чародеи самостоятельно делают подобную грязную работу, угнетала, взгляд постоянно возвращался к сиреневой палочке на кресле. А может это проверка на дух чародейства, гордый и не опускающийся до домашней уборки? Но ведь кто-то должен наводить порядок, наверняка, обычно учитель делает всё сам.

Догадка пришла внезапно. Я поняла, что Вильфрид не просто так начал обучение с телекинеза, сказав, что чары могут пригодиться. И не просто так быстро закончил, стоило мне понять смысл. Оттачивать мастерство надо на практике, в реальной жизни, применяя не только навыки, но и сообразительность. Резко кинув противную тряпку в воду и взяв мой настоящий рабочий инструмент, я сосредоточилась на клоке ткани, заставляя её сдвинуться с места, работать самой.

Это было чудовищно сложно, по телу словно судороги пробегали. На лбу проступила испарина, но тряпка медленно, уверенно ползала по поверхности предметов, убирая давний слой пыли. Поднималась, словно гусеница, по стенам, стремясь сорваться, как только я отвлекусь. Тяжело давалась торопливая смена на сухую, чтобы не осталось разводов. Но постепенно, перехватывая, я научилась удерживать обе тряпки, хотя ощущения были, будто смотрю в разные стороны одновременно. А когда выжимала мокрую, то думала, что скоро потеряю сознание.