Полынный ветер. Часть 1. След в небе

— Смурной ты какой-то, — выдал он, наконец. — Твои товарищи поживее были. Балагурили, колобродили.

— Они глупы, — отрезал Иржи.

— А ты, стало быть, умный? — подозрительно сощурился дед. — Что же отпустил их тогда?

— У них план.

— Верно, они говорили, что вперед поедут, а ты — догонишь.

— Очень надеюсь, — с этими словами Иржи распахнул дверь амбара и чуть не присвистнул: поблёскивая пузом цвета хаки, его приветствовал бронетранспортер. Правда, старенький и знавший лучшие годы, но вполне ещё боеспособный.

Внутри боевой машины нашлось несколько видов стрелкового оружия и коробки с патронами. Но даже не это заставило сердце Иржи заныть от радости, а новенькая, последней модели рация. Ему ещё не приходилось с такими работать. И пальцы задрожали от предвкушения.

Высунувшись из кабины, Иржи заметил, что его проводник всё ещё топчется в дверях. Свидетель мешал.

— Иди. К внукам, — напомнил Иржи. Дед пошёл, было, прочь, но тут обернулся и, глядя на васпу в упор, проговорил:

— Запах. Где же я слышал этот запах?

Иржи удивился: неужели через весь коктейль зловония, что окружал его сейчас, старик унюхал специфический дух васпов? Но на всякий случай, все же отполз вглубь кабины.

Хозяин заимки постоял ещё немного, махнул рукой, должно быть, потщившись вспомнить, и побрёл вон.

Иржи вздохнул с облегчением, и занялся рацией. Но старик зачем-то вернулся, ещё раз внимательно осмотрел, заставив Иржи внутренне сжаться от перспективы быть узнанным, и сказал строго:

— Ты, парень, осторожен будь! Ваши гнёзда-то разворошили — так осы тут разлетались теперь. Я и спал с ружьём.

— Бесполезно, — хмыкнул Иржи и добавил: — Против ос.

Злость на людей клокотала в нем, как вода в котле. Вскипятила лёд в глазах, искривила губы в ядовитой усмешке.

Дед шарахнулся, чуть ли не причитая: "Свят-свят!", и попятился на двор. Уходил, бормоча под нос, но чуткий слух Иржи уловил слова:

— Чертяка ненормальный! Такому и оружие не надо. Но запах? Запах... Где же я чуял?..

Иржи дождался, пока старик скроется за силуэтами сосен, зарыл дверь ангара и только тогда успокоился.

"Повезло тебе, дед, что не вспомнил..."

Рация заработала, и он погрузился в перекличку точек-тире. От прикосновения к чужим секретам рождалось ощущение сопричастности к тайнам мироздания. И это немного глушило тревогу и притупляло неведомый прежде страх.

Нужно бы организовать радиоперехват. Узнать, что же, в конце концов, происходит? Люди разрушали Улья, отправляли за уцелевшими отряды карателей, но главное — владели информацией и больше не боялись своих давних и жутких соседей.

Но радиошпионаж — дело долгое и кропотливое, а нынче промедление смерти подобно. В буквальном смысле: вполне может быть, что карательный отряд, оставивший своему товарищу "гостинец" здесь на заимке, выслан на хутор Затёминки. Да и другим соплеменникам Иржи не помешает помощь. Ведь в шуме ветра, в поскрипывании деревьев ему не зря чудится тихое и печальное, похожее на плач, жужжанье бездомных ос.

Попробовал он выйти и на частоты васпов: эфир оглушил молчанием. Словно все его сородичи разом канули в пропасть беззвучия.

Тишина пугала.

Иржи решил не терять больше времени, поэтому отключил рацию (в конце концов, передачу можно повторить ещё ни единожды) и вывел бронетранспортер на пролесок.

Однако то ли удача окончательно отвернулась от васпов, то ли просто навигатор оказался неисправен, но к полудню Иржи понял, что заблудился. Сосны вокруг стали куда ниже, кряжистее. Буреломы все чаще преграждали дорогу, а колеса, проминая грунт, утопали в болотистых лужицах. Иржи попробовал чуть скорректировать направление, ориентируясь по блеклому солнцу, тусклым медальоном проглядывающим из-за туч. Но и оно вскоре устало гулять по небу, а к лесу на бархатных лапах подкралась ночь. Разинув пасть, она изрыгнула мрак, и тот чернильной жижей залил окрестности.

Продвигаться в такой тьме было опасно, а потому Иржи принял решение разбить лагерь и остановил машину.

Для начала надо было собрать хворосту и разложить костёр. Тратить на обогрев и освещение драгоценное топливо — нерационально. Поэтому, интуитивно ориентируясь в сгустившихся сумерках, Иржи двинулся к темнеющей в стороне груде валежника. Но не прошел и двух саженей, как в стороне ему почудилось движение и хруст ломаемых веток.

Он приостановился. Ботинки тут же погрузились в жидкую грязь. Иржи поспешил выпростать ноги из болотистого плена, и там, где он стоял, ямки тотчас наполнились водой.

"Плохо", — с тревогой подумал он.

Хруст повторился, за ним последовал вздох — тоскующий, женский. На этот раз совсем близко — прямо за его спиной. Иржи повернулся, почувствовав запах стоялой воды и гнили. На миг выглянувшая из-за облаков луна, словно прожектор, выхватила хрупкую фигуру, пламенем вспыхнувшие волосы.

— Дождала-ась, — выдохнуло существо.

И лицо потекло вниз, как раскисшее тесто. Скрутились жгутами тонкие руки, выхлестнули, словно лассо, закрутились вокруг Иржи, сжали, повалили на рыхлые кочки. Он попробовал высвободиться — но ладони, не встречая сопротивления, увязли в сырой грязи.

"Ничто не остается безнаказанным", — в последний раз мелькнуло в голове.

_________

[1] Строчки из "Реквиема" В.А. Моцарта

— 4 —

Всё, что цепляется за жизнь, одержимо страхом — умереть, исчезнуть.

Когда ночь открыла жёлтые глаза прожекторов и зашарила ими по земле, сжимавшие Иржи смертельные объятия ослабли. Почувствовав это, он спихнул с лица обмякшую грязевую подушку, содрал с шеи удушливую липкую тину и, извиваясь, как придавленный сапогом уж, пополз к нависшей над болотом коряге. Грязь пузырилась и булькала под ним. Обдавало фонтанчиками гнилой водицы. Но болотница отчего-то больше не держала его — отступила. И только нырнув под защиту сплетенных, будто решетка, корней, Иржи задрал лицо к небу и понял, почему.

Лесную тишь разломил гул тяжёлых самолётов.

"Гражданские", — машинально отметил Иржи.

И вытер лицо дрожащей рукой.

Так утробно рокочут неповоротливые "амфибии", которые люди используют для тушения лесных пожаров, что случались в здешних краях нередко (в том числе и стараниями васпов).

Да разве горит что-то?

Иржи втянул носом воздух, но не учуял знакомого запаха копоти, а только удушливую вонь болота. Глянув через перекрученные корни снова, Иржи увидел, что тварь была не одна — густая жижа, масляно поблескивая в желтоватом свете прожекторов, колыхалась, пузырями вздувалась над кочками, перетекала друг в друга. Вот из спрессованных комьев глины выросли два коренастых столпа — будто чьи-то гигантские ноги. Вот из трясины выхлестнула рука, свитая из древесных корней и тины.

С колотящимся сердцем и крайним изумлением Иржи смотрел, как на болоте медленно вырастал и поднимал голову грязевый гигант.

О болотницах мало что известно. В Ульях их принято считать мороком, нечистью. Но однажды Иржи перехватил интересный разговор. Речь как раз таки шла об этих странных созданиях. О том, что они могут быть результатом неких генетических экспериментов и, возможно, даже обладают коллективным разумом. Наподобие того, что просыпается у объединившихся в колонию одноклеточных.

Теперь Иржи предстояло убедиться в правдивости этих слов.

Голем вырос.

Прожектора поймали его в поле зрения, подсветили с четырёх сторон. Иржи понял, что на этой импровизированной сцене готовилось разыграться действо грандиозного сражения искорежённой людьми природы и человеческой техники.

Взметнулась огромная рука, вверх полетели комья грязи, забурлила и пошла волдырями зыбкая почва вокруг.

Болото гневалось, но напоминало сейчас пойманного в тенета зверя, — так же беспомощно бился гигант в наброшенных на него сетях света.

Самолеты снизились и летели теперь на бреющем полете, едва не задевая брюхом уродливую голову великана. В колеблющемся зареве Иржи видел, как раскрылись заслонки на установленных под фюзеляжем баках. А затем вниз посыпался желтоватый порошок.

Грязевый голем замахал на него руками, попытался отступить, но, измаранный, словно мукой, неведомым препаратом, надломился и рассыпался на составляющие. Как улитки, на которых попала соль, болотницы корчились, исходя изжелта-зелёной слизью. К небу взлетел протяжный скрипучий вой умирающих чудовищ: "ми-и...".

Выползла на небо бледная луна и рампой подсветила едкий дымок, поднимающийся над кочками — соединение сброшенных людьми химических реактивов и болотной органики.

Тем временем самолёты развернулись, показав короткие серые хвосты. Гул начал отдаляться и стихать — люди выполнили миссию по зачистке.

Теперь время уходить.

Иржи попробовал встать, схватился за приютившие его узловатые корни, но тут же согнулся пополам в мучительном приступе кашля — отравленный воздух разъедал лёгкие. Ноги тряслись и казались мягкими, будто сделанными из грязи. Словно кипящая жижа умирающего болота утягивала его за собой.

Кое-как васпа добрался до твёрдой почвы и здесь, упав на четвереньки, зашёлся в кашле. На сизое покрывало снега упали сгустки крови.

Этого ещё не хватало...

Голова закружилась, перед глазами рябью замельтешили жёлто-зелёные пятна.

Иржи рванулся вперед, чтобы поскорее убраться туда, куда не дотягивались бледные щупальца ядовитого тумана, клубившегося сейчас над местом выброски химикатов, но кто-то цепко схватил его за ногу... Оглянувшись, он заметил иссохшую руку мертвеца. В зыбком мареве соткалось что-то, отдаленно напоминающее лицо.

— Спа-си! — пробулькало создание. В тускло-зеленых огоньках глаз плескались отчаяние и животный страх — стоя на пороге смерти, тварь все еще цеплялась за жизнь.

Было что-то родственное в этом безобразном, умеющем только убивать, существе. И в том, с какой холодной жестокостью люди пытались уничтожить его.

Бездумно, совершенно не соображая, что делает — голова тяжелела и плыла от ядовитых испарений, — Иржи поднял с земли отстрелянную крупнокалиберную гильзу. Поставил на торец, и, едва различая собственный голос, проскрежетал:

— Залезай!

Подстегиваемая инстинктом сохранения, тварь сообразила, чего от нее хотят, и затекла внутрь капсулы. Иржи накрыл гильзу ладонью, поднялся, пошатываясь. Теперь надо укрыться и переждать ночь.

С трудом переставляя ноги, Иржи поплелся туда, где чёрной громадой виднелся оставленный бронетранспортёр. Добравшись к машине, плюхнулся возле, уперся пылающим лбом в холодный металлический бок, будто прося у того силы и поддержки. Цилиндр, наполненный грязью, выкатился из рук.

Потом тьма утробно заурчала и проглотила целиком — вместе с БТРом, болотом, лесом... Густая, холодная, почти осязаемая тьма. И тревожный звук "ми", что военной сиреной висел над окрестностями, увяз в её нутре.

Занавесом опустилось безмолвие.

* * *

Темнота казалась бесконечной.

Тишина — тоже.

А потом — среди полного беззвучья родились первые звуковые вибрации, красивые и чистые. Постепенно эти нечёткие отзвуки облекались в плоть, обращались в слова, обретали смысл.

И вот уже стало ясно, что это хоть и очень мелодичный, но вполне человеческий голос. Женщина пела:

Уродилася я,

Никого на свете.

Иржи открыл глаза, и тут же — зажмурился: за звуком, как водится, пришёл свет.

В серых утренних сумерках перед ним предстала фея Зимы: белые волосы, белая кожа и даже глаза её — белы. Но эта снежная красавица не казалось холодной, напротив: от неё веяло теплом и пахло травами. При дыхании с губ срывались облачка пара. Сзади, на снегу стояли салазки, наполовину груженые вязанками хвороста.

Значит, не фея.

Она наклонилась над Иржи и спросила певуче, слегка растягивая гласные:

— Жив ли ещё?

Иржи не был в этом уверен. Но ответить всё равно ничего не смог: стоило приоткрыть рот, как сотряс кашель — острый, царапающий, словно в горле полно битых стёкол...

Женщина переложила бечевку от салазок из одной руки в другую, стянула рукавицу и дотронулась до его лица — ладонь оказалась теплой, пальцы чуткими, живыми. Только глаза не двигались — две застывшие серебряные монеты.

"Слепая", — догадался Иржи.

— Жив да не очень, — произнесла женщина с затаённой печалью. Ее узкая рука скользнула в котомку на поясе, откуда женщина извлекла небольшой пузырёк: — Вот, выпей. Сил прибавится.

Иржи отхлебнул. Сморщился: варево оказалось премерзким на вкус. Но через какое-то мгновение почувствовал, как по венам заструилось тепло, как ослабевшие мышцы снова налились силой, и скребущие в горле осколки начали таять, как крупицы соли.

— Кто ты? — онемевшим языком вытолкнул Иржи.

— Ведьма, — ответила женщина.

Иржи невольно вздрогнул. Слышал он, что живет в лесу, в одинокой избушке знахарка-кудесница. Хранительница Кромки, что отделяет мир сна от реальности. Да только всегда думал — сказки это.

— Полегчало? — спросила тем временем ведьма. — Ну коли так — рассиживаться не время. Того гляди, самолеты вернутся: который день они тут летают, все ваших выискивают.

Она замолчала, задумалась о чем-то, взволнованно затеребила в руках бечевку. Потом очнулась, откинула назад льняные волосы, спросила снова:

— Так идем, что ли?

— Зачем идти, поедем. И ты садись, — с трудом ворочая языком, выговорил Иржи.

Теперь он умудрился встать, придерживаясь за обледенелый бок машины.

— Спорый какой! — усмехнулась ведьма. — Полегчало-то тебе временно. Да и дороги здесь твоему железному коню не проложено. Мой лес — заповедный. А транспорт твой все травы передавит, с корнем выворотит, что я по весне собирать стану?

Иржи не стал спорить, кивнул коротко и отлепился от бронетранспортёра.

— А чего один уходишь? — остановила его женщина. — Она ведь тоже ещё жива...

И тогда васпа вспомнил о спасённой накануне болотнице. Заглянул в гильзу: грязно-зелёная жижа слабо булькала и воняла тухлятиной. Но вот поверхность на миг оказалась гладкой, будто зеркало, и на ней сейчас же вздулись гнойниками желтоватые лягушачьи глаза.

Иржи отпрянул, от отвращения замутило.

— Гадость, — брезгливо проговорил он. — Я вчера не в себе был. Потому и взял.

Он размахнулся, намереваясь запустить гильзу подальше в подмерзшие кусты, но ведьма кинулась к нему, ухватила за руку, и Иржи удивился, сколько силы было в этой на первый взгляд хрупкой женщине.

— Не губи! — прикрикнула она строго. — Ишь, горазд чужими жизнями распоряжаться! Не тобой она дана, не тебе и отнимать. Бери — авось и пригодится ещё.

Иржи медленно опустил руку. Саднящая боль в горле вернулась снова, и в коленях появилась предательская дрожь, будто предупреждение — не спорь с ведуньей.