Кошмары Изумрудного города

— Говорят, какие-то существа, питающиеся кровью, могут впрыскивать в рану вещество, которое не только убивает боль, но и рождают эйфорию... Я впервые вижу, чтобы эти существа оказались цветами, — проговорил Дровосек. Он наконец-то оторвал последний стебель и понёс льва к краю поля. Донёс, положил на траву и стал отрывать присосавшиеся бутоны.

Лев дёргался и кричал:

— Перестаньте! Прекратите! Они... так хорошо... так приятно... я стану их частью, стану жить вечно, как эти цветы... Это прекрасно... ах... я никогда такого не испытывал...

— Долго ли длится эйфория? — спросил Дровосек. Страшила отвёл глаза.

— Ты думаешь, я такой знаток наркотических веществ и растений?.. Да я всего несколько раз за всю жизнь... хм... Ну ладно, ладно. Ещё полчаса от силы. А вот слабость от потери крови станет куда ощутимее...

— Ясно. Как там Тотошка?

— Приходит в себя.

— Ясно. Что ж, ждём полчаса и снова в путь. Эдак мы до полудня не доберёмся до города!

Элли смотрела на цветы. Они говорили с нею. звали её. "Ничего, что ты мертва, это даже лучше... Мы съедим твою плоть, но сделаем это нежно, как объятия близкого человека, это приятно... Ты станешь цветком, прелестным и милым, и мы вместе будем танцевать и петь..."

Девочка сделала шаг вперёд. Потом ещё шаг. И ноги точно сами понесли её к полю. Он зашла на цветы, и те потянулись к ней. Девочка села, нежно провела рукой по бутону.

— ...А тебя цветы не тронули, потому что боятся железа, — говорил тем временем Страшила Дровосеку и тут оглянулся. — Эй! Элли! Ты куда это? Ты что такое удумала?

Девочка улыбнулась. Цветы кусали совсем не больно, как и обещали. Ей казалось, что это пушистые котята трутся об неё мордочкой и хвостиком. Цветы пили её кровь, вернее, пытались пить, ведь её кровь свернулась, но по венам уже побежало удивительное блаженство и лёгкость.

— Эй! Элли! Не глупи! Иди к нам! — воскликнул Страшила. Дровосек молчал, опираясь на топор.

— Вы не понимаете... Это так хорошо... Я уже мёртвая, значит, ничего меня уже не ждёт... Я никогда не вырасту, никогда не влюблюсь... так это называется?.. Никогда и ничего меня не ждёт. Родные откажутся от меня и вероломно закопают в землю в деревянном ящике. Я не хочу так... Пусть лучше будет так... И моя душа полетит к богу... Да, так хорошо... — точно в полусне, говорила девочка. Страшила подбежал к полю, но, увидев потянувшиеся к нему стебли, отпрянул.

— Дровосек, ты чего стоишь? Эй... Дровосек?.. — немного удивлённо протянул Страшила. Тот покачал головой.

— Она — нежить. Так даже лучше...

— Чего?! — не понял Страшила. — Ты что... вообще?

— Так мне не придётся её убивать. Это было бы трудно для меня... Вот и решение, самое лучшее!

— С ума сбрендил? Она маленькая девочка!

— Она — нежить. Мёртвая маленькая девочка. Её всё равно пришлось бы... уничтожить. Мало ли маленьких девочек ложиться в землю лишь потому, что они — мёртвые?

Страшила сжал кулаки.

— Да я тебя...

— Попробуй.

Живое чучело сжало кулаки и отступило. Его глаза, огромные, а из-за краски, нанесённой непонятно зачем фермером, ставшие ещё больше, выражали крайнюю степень задумчивости.

— Нет, нельзя так, так неправильно... — бормотал он. — Погоди... Дровосек! А что, если Гудвинус может оживить её?

— Как это? Он — не Урфин Джюс. Не некромант. Он...

— Он демон, я знаю. Но в этом-то и дело! Демоны — те же ангелы, только падшие. А значит, могут воровать и возвращать души! Вон даже Элли говорила мне!.. Что, если Гудвинус заставит сердце девочки биться, а душу — вернуться в тело?

— А если нет? — спросил Дровосек.

— А если да?.. Не узнаешь, пока не попробуешь! А если всё-таки это ему под силу — то получается, ты только что обрёк Элли на смерть. А чем это лучше убийства, а?..

Дровосек задумался.

— Если так — то да, но если нет — я спасу нежить... Это против моих правил...

— Да плевать на правила!.. Ты ведь уже убил своим бездействием одну девочку, дочь кузнеца, верно?..

Дровосек сжал кулаки, отчего древко топора треснуло.

— Не напоминай!.. Хорошо. Я спасу Элли. Но если Гудвинус не сумеет снова сделать её живой...

— То?.. — с намёком спросил Страшила.

— То я... сам приведу её сюда, на это маковое поле. И оставлю здесь навсегда. Ясно?

— Ясно. Давай поспеши, а то глянь вот, у неё на руке уже кость показалась...

Дровосек подошёл к девочке, легко обрубил стебли маков, взял её на руки и пошёл к краю поля, на ходу обрывая присосавшиеся бутоны с её тела.

— Пусти... я всё равно уже мертва! — сказала Элли. Дровосек покачал головой:

— Может быть, ненадолго...

— Я всё равно мертва. Пусть лучше цветы съедят меня, а моя душа отправился на небеса...

Страшила вздохнул и приблизился к Элли.

— А с чего ты вообще взяла, что небеса и этот твой бог — существуют?

Элли недоумевающе посмотрела на него.

— Конечно, существуют! Как можно в это не верить?

— Вот как я, к примеру. Никто и никогда этого не видел. Те, кто говорят, что видели, или сумасшедшие, или врут.

— Но мама рассказывала...

— Мама твоя просто хочет в это верить. Её убедили, вот она и верит. Это что-то вроде привычки — как пьяница не может жить без бутылки, так и верующий не способен жить без веры в бога. Без неё ему и жизнь не жизнь, и радость не радость. Это привычка, которую вполне можно преодолеть. Но большинство не делает это. Так проще.

— Неправда! Я чувствую, что...

— Пьяница тоже чувствует. Это ровным счётом ничего не доказывает. Кто-то верит по привычке, кто-то — из страха, потому что очень страшно, когда впереди только старость и смерть. Очень хочется на что-то надеяться... на то, что там, за чертой, жизнь ещё не кончается... А кто-то и вовсе верит из лени. Например, обидит кто-то, а он: "Ах, бог накажет", а дело в том, что наказать может только сам человек. Но из лени или страха он возлагает эту ответственность на бога. Те же, кто обладает умом и здравым смыслом, давно поняли, что никакого бога, небес, души... ничего этого нет.

Элли медленно встала на землю. Её глаза загорелись:

— Неправда! Он есть! И душа есть!.. И ты... ведь ты идёшь, чтобы вернуть душу, не так ли?

Страшила опустил голову.

— Я был мёртв. Я должен был видеть всё это... бога, небеса и тому подобное. Но ничего этого не было. Я просто умер, и всё. Как сон без сновидений — тебя просто нет, только р-раз — и ты проснулся. И я так же — очнулся и всё. Между смертью и воскрешением не было ничего, вообще ничего. Потому что меня не было.

— Вот и нет! — закричала девочка. — Нужно просто верить, и всё! Ты ведь тоже веришь, только не признаёшься!..

— Или боюсь признаться себе, что для меня всё кончено, — ответил Страшила. — Слушай, а эти цветы... Они ж и правда, того, не больно, да?.. Может, и мне...

— Не больно... Но ты должен верить!

Страшила пожал плечами.

— Ладно, чего уж там... Это поле... Оно здесь неспроста. Прибежище для отчаявшихся одиночек и трусов... Ха, а я-то думал, что моё поле — самое страшное! Ладно, плевать на всё. Вон Лев очнулся. Пойдёмте-как в Изумрудный город, а?

Лев и вправду очнулся. Он недоумевающе посмотрел на всех.

— Друзья?.. Ой... а как это вы?..

— Ты что-то помнишь?

— Помню, как бежал, а тропа становилась всё уже, а потом и совсем пропала... Я бежал через поле, но оно всё не заканчивалось, и я упал... а потом... странное блаженство охватило меня, и я... ничего больше не помню!

— Понятно. Опасное оно, это поле, — сказал Страшила. — Страшно подумать, сколько уже людей и животных в нём пропало...

— Хм... А представляете, если кто-то эти цветы, скажем, превратит в напиток, или другое вещество? И станет продавать другим? — задумался Тотошка.

Дровосек покачал головой.

— Думаю, нет. Таких безумцев, я уверен, не найдётся. Разве что нежить какая-нибудь... — он покосился на Страшилу, тот отвёл взгляд.

— А Элли? Она тоже?.. — Лев показал на укусы, оставшиеся на теле девочки от цветочных бутонов.

— Я пошла туда сама.

— Ты что! Зачем?

— Я ведь мёртвая. Зачем мне продолжать ходить, говорить, думать?.. Мне было бы проще умереть и попасть на небеса, чтобы дожидаться там маму и папу... Вот только после слов Страшилы я и сама не знаю, есть ли они, небеса?..

Лев отмахнулся.

— А какая разница? Придёт время — узнаем. А пока — живём в своё удовольствие! Если что-то увлекает тебя, нравится тебе — делай это! Какая разница, всё равно время не остановить, так что хотя бы получай от него удовольствие! Иначе оно всё равно пройдёт, только без удовольствия. А потом р-раз — и закончится!..

— Нет, жить только в своё удовольствие — это не правильно, — проговорил Дровосек. — Нужно ещё стремиться к тому, чтобы приносить пользу людям, делать мир лучше...

Лев махнул лапой.

— Если тебе доставляет удовольствие приносить пользу людям — то приноси, кто мешает? Время ведь всё равно пройдёт, всё что мы можем — хотя бы получать от него чувство радости. А лучше мир никто и никогда сделать не хочет. Все просто хотят сделать его более комфортным для себя. Только сами не признаются в этом. Иногда даже себе не признаются.

Дровосек замер с открытым ртом. Лев потянулся и сказал:

— Ладно уж... Может, пока я ещё под воздействием этой эйфории от цветов — и не чувствую боли от ран — пойдём в Изумрудный город? А то и меня придётся тащить на руках, как Тотошку!

Глава 8.

Наконец, перед путниками раскинулся долгожданный Изумрудный Город.

Он выглядел как типичный средневековый город — обнесённый стеной, над которой выглядывали крыши зданий из черепицы и высокие шпили готических соборов. Над главной башней огромного дворца посреди верхнего квартала то и дело вспыхивали молнии.

— Красиво... — проговорил Страшила. — Дровосек, а напомни-ка мне, отчего город зовётся Изумрудным?

Дровосек усмехнулся.

— Не надо понимать названия буквально... Ты ж не ожидаешь, скажем, что Хрустальное озеро сделано из хрусталя?.. Ещё до воцарения Гудвинуса здесь было много зелёного камня — малахит там, хризолит, какой-то низкопробный асфальт зелёного цвета... В общем, из чего было, из того и строили. Да и болота вокруг, воздух влажный, на стенах и камнях мох и лишайники быстро растут... Люди специально выбрали это место, чтобы добраться врагу было трудно. А внешние стены дополнительно зелёными делали, чтобы замаскировать на фоне листвы... Вот город и стал Зелёным. Вроде даже назывался — Зеленоград... А когда сюда пришёл Гудвинус, он решил превратить это в визитную карточку. Переименовал город в Изумрудный, прицепил кое-где драгоценный камни для виду, а кое-где и просто стекло... А горожан заставил очки зелёные носить, чтобы не видели гнили, мхов и лишайников, думали, что это украшения... И знаешь, сработало. Люди охотнее верят красивому вымыслу, чем неприглядной правде. Я много спорил с Волшебником по этому поводу... Потому-то он меня и выгнал, правдолюба упрямого. Ещё и этим... как его... назвал... гномом, что ли...

— Может, троллем? — предположил Страшила.

— Да, точно. Троллем. У них тут даже светильники зелёные. Есть мнение, что Гудвинус специально это придумал, боясь народного гнева: зелёный, как известно, успокаивает. Вот и сделал всё зелёным...

— А люди как... не бунтуют?

— Куда там! Они сами же урезонивают тех, кто из чувства протеста не носит очков. "Дурак, — говорят, — надень лучше, так оно жить намного проще..."

— Понятно. Нас тоже заставят надеть?

— Только если сами захотим. Здесь никто не заставляет, но выдают их бесплатно всем желающим. Некоторые, правда, утверждают, что это приказ Гудвинуса, но на самом деле он, конечно, не следит за этим круглосуточно. Нам, впрочем, всё на руку: в зелёных очках не заметят, что ты, Страшила, и наша Элли несколько... странного оттенка кожи.

Девочка вздохнула. На её руке красовалась свежая повязка — Страшила перевязал ей руку платком там, где оголилась кость из-за укусов кровавых маков.

Они прошли через ворота, взяв для виду зелёные очки у стража ворот по имени Фарамант. Это был невысокий человек в зелёном балахоне с угрюмым лицом.

Прошли по узким извилистым улочкам. Всюду чувствовалась нехватка места: верхние этажи надстраивались над нижними, нависали над мостовой, отчего солнца не было видно, а улицы были сумрачны и пусты. Здесь даже Джек Потрошитель повесился бы от уныния.

— Знаешь, надену-ка я очки, — не выдержал Страшила. — В них всё как-то покрасивее выглядит...

Лев и Тотошка последовали его примеру. Элли, подумав, тоже. Дровосек мужественно отказался. Впрочем, быть может потому, что у него не было глаз. Как он видел, будучи живыми доспехами, оставалось загадкой даже для него самого.

Наконец, они подошли ко дворцу. Дверь была закрыта, но едва Дровосек постучал, их впустил старый, худой солдат с седой бородой и изнеможённым лицом.

— О, командир, — безо всякого выражения сказал он. — Давно не виделись.

— Приветствую, Дин Гиор. Как твоя служба?

— Не жалуюсь. Но и хвастаться нечем. Я по приказу Гудвинуса рассчитал всех солдат и охранников — все так боятся волшебника, что не посмеют напасть на дворец, а значит, охрана ему не нужна. Но вот я последний... не могу ж я уволить сам себя?.. Да и идти мне некуда... Я доложил Волшебнику, что никого не осталось, что я один во дворце. Он ничего не ответил. Я рад, что он не приказал уйти ещё и мне.

— Он хоть живой? — спросил Страшила.

— Кто бы говорил... — пробормотал Дровосек.

— Гудвинус бессмертен, — ответил Дин Гиор. — Я верю в это. Вы желаете его видеть? Я попрошу об аудиенции, а пока пойдёмте, покажу вам комнаты. Пусть хоть кто-то поживёт в этом огромном пустом дворце...

Элли досталась детская с множеством зелёных кукол. Лев поселился вместе с Тотошкой — один он в огромном дворце боялся оставаться — в другой комнате, Страшила отправился в библиотеку.

— Я не могу пить, как раньше — сказал он печально. — Не могу напиться... приходится книги запоем читать.

Дровосек же сразу отправился к Гудвинусу.

Он распахнул дверь тронного зала. Здесь было пусто и пыльно. На троне сидела готическая красотка в чёрном платье и вуали.

При взгляде на неё Дровосек сжал топор.

— Здравствуй, старина Гудвинус, — проговорил он.

Дева сказала гулким мужским голосом:

— Приветствую, капитан Ник. Как твоя жизнь?

Дровосек отмахнулся.

— Похоже, ты и так всё знаешь. Зачем это?.. Зачем ты принял облик девчонки, погибшей из-за меня? Напоминаешь, кто я есть?

— Ты не должен забывать, кто ты, — ответила дева.

— Я изменился, Гудвинус. И, кроме того, Гингема мертва. А я...

— А ты стал нежитью, с которой обязан бороться.

— Я не выбирал такую судьбу!

— Ну конечно. Не мы такие, жизнь такая... старая песня, Ник. Глупо отрицать очевидное. Тебя воскресил некромант, ты привёл в мой замок нежить, а Гингема, как мне донесли, погибла не от твоих рук. И чего же ты ждёшь от меня?

— Я хотел вернуться на службу. Верните мне пурпурное сердце!