Устинья, дочь боярская - 3. Венчание

— Милости! О милости прошу!

— А ты ее заслуживаешь, милости-то? А?

Данаэльс точно знал, что не заслуживает. Но... умирать-то не хочется!

— Я расскажу... признания подпишу...

— И без тебя подпишут. И расскажут без тебя.

Данаэльс позорно обмочился. Под мейром расплылась желтоватая лужица, сознания он пока не потерял, но был близок к тому. Борис меланхолично порадовался, что полы в палате каменные, и плиты плотно пригнаны, иголку не просунешь. А то б воняло потом...

— Решил, что магистр сильнее меня?

— Государь! Меня Истерман шантажировал! Заставил! Угрожал!!!

Борис подумал, что так все оправдываются. Вот кто ни попадись на горячем — сразу же выясняется, что он не своей волей пакостничал. И покачал головой.

— С тобой, мейр, в другом месте поговорят. А я тебя за другим позвал, ознакомься, вот...

Пауль взял грамоту, прочитал, поежился.

Грамот даже несколько было.

Первая — Борис за подстрекательство к бунту, лишал иноземцев дарованных еще его отцом льгот и привилегий. Торговать беспошлинно, ввозить кое-что...

Давно он на эти права зубы точил, да просто так не отнимешь, а тут и случай какой представился! Грех не воспользоваться!

— Государь!!!

— Ты читай, мейр, читай.

Вторая грамота четко и внятно лишала подданства Россы семьи всех иноземцев, кои в бунте замешаны были. Бунтовщиков, понятно, казнят, Борис кротостью не отличался. А вот семьи их... ладно уж! Пожалеем!

Имущество их казна выкупит, а потом пусть на свою родину отправляются. Нам такая наволочь в Россе не надобна!

Третья грамота добивала. Это было краткое письмо монарху Франконии (и такие же письма полетят и в Джерман, и в Лемберг, и в Рому, по всем странам) с извещением о случившемся и перечнем бунтовщиков. То есть знайте, кого благодарить за свои проблемы.

Данаэльс даже взвыл от лютой тоски.

Дыба?

Перетерпеть боль телесную можно, тяжко, трудно, но можно, и не такое люди терпят. А вот боль душевная куда как страшнее оказалась! Понимать, что сам строил, сам старался, и своими же руками все прогадил, все разрушил... помог Истерману? Молодец!

Только поставил ты не на ту лошадь, и проиграл окончательно.

Так, истошно воющего, Данаэльса и потащили в Разбойный приказ, в пыточную, а Борис документы подьячему отдал. Пусть перебеляют начисто, пусть еще протоколы допроса Истермана приложат, Данаэльса, еще кое-кого...

Допросят, запишут, а потом и на кол их. Или на плаху...

Нет, наверное, на кол. Не потому, что Борису чужие мучения нравятся, напротив, неприятно ему даже думать о таком. Его бы воля, он бы казнил быстро и без лишних пыток, да нельзя.

Иноземцы же!

Дикий народ, одно слово!

Нельзя к ним по-хорошему, понимаете? Они это сразу за слабость принимают, давить начинают и тогда уж приходится их всерьез останавливать, с кровью, с болью... не понимают они хорошего отношения!

А вот когда ты их с размаху, да жестоко, да с ноги...

О, тут они прекрасно соображать начинают, отступают, извиняются — что за люди? Почему им плетка милее руки протянутой?

Одно слово — дикари иноземные. Немтыри. Немцы.

* * *

Магистр Эваринол в окно посмотрел, поморщился.

Гроза собирается.

Не любил он грозу, была у магистра такая слабость. Вот не любил, и все тут!

Кто-то в ней красоту видит, кто-то на небо с восторгом смотрит... ОН смотрел. И молнии в его глазах отражались.

А магистру гроза ненавистна была всю жизнь, не нравилась она ему, давила, мучила, и голова у него всегда перед грозой болела.

Вот и сейчас виски заломило... подошел Эваринол к окну, вгляделся.

Туча ползла.

Такая... тяжелая, черная, страшная. Да, страшная, и магистру жутко захотелось выпить чего покрепче и спать лечь, пока не пройдет вся эта пакость. Или пойти вниз, с рыцарями посидеть... нет, в молельню не хочется. Будет он там один стоять, никто его уединение молитвенное не решится нарушить, а ему бы наоборот, людей побольше. И шума, чтобы гром за окном не слышать.

Позовет он, пожалуй, к себе магистра де Рителли и магистра Рейнгерца, посидят они, посоветуются, подумают. Со дня на день весточка от Леона прийти должна, надобно все еще раз обдумать. И кого посылать, и что далее делать, и во что деньги вкладывать, и какой груз отправлять... орден ведь не только воюет, но и торгует, вот, и список купцов росских у него на столе, Руди в свое время обеспечил. Надобно решить, кого потеснить, кого убрать... пусть россы благодарны будут, что им жизнь оставят, а деньги — не обязательно, деньги это им вовсе лишнее.

Только-только магистры за стол уселись, только бумаги разложили, как грохнуло за окном.

Да мощно так грохнуло, показалось, аж замок дрогнул.

Или... не показалось!?

И снова удар грома.

И...

Магистры на стол смотрели с тихим ужасом. А массивный стол дубовый накренился, и с одной его стороны на пол медленно-медленно, ровно в дурном сне, сыпались пергаменты, покачнулась и поехала к краю чернильница, выплескивая свое содержимое...

И новый удар!

Де Рителли сообразил первым, ранее он жил неподалеку от вулкана, и что такое подземные толчки не понаслышке знал.

— Бежим!!! Ежели башня рухнет, нас тут всех похоронит!!!

И рванул к двери, подавая пример.

Магистры помчались за ним, вопя во все горло. Тут уж не до статуса, не до приличий или чести, тут шкуру спасать требуется, и свою, и прочих орденцев.

Костяк Ордена — люди. Не замки, не золото, люди — и знания. Будет это, и все остальное нарастет, только вот по кельям бегать сейчас просто времени нет, так что — кричать в голос и бежать к выходу. Кто успеет, тот за ними побежит!

Кто не успеет...

Жаль, конечно, а только всех не спасти.

Эваринолу и так тяжело было. Когда б не старый страх... ох, мало магистр тренировкам внимания уделял, слишком мало, вот уже и ноги подгибаются, и в боку колет, и одышка такая, что самому страшно...

— Руку, магистр!

Кто-то подхватил под локоть, потащил вперед, магистр Родаль бросил взгляд на своего помощника, узнал одного из оруженосцев, Мишеля, и подумал, что надо бы его пораньше в рыцари.

Хороший парень, понимающий, с душой тащит, старается...

Да что ж этот коридор никак не кончается-то!?

* * *

Велигнев за замком наблюдал с удовольствием.

А что ж на свою работу и не полюбоваться? Что ж не порадоваться душой? Хорошо же получается!

Вот он замок, и башня у него уже накренилась, а там и молния в нее ударила, и башня вовсе посыпалась... эх, неудачно! Наружу камни полетели, когда б во внутренний двор, там бы и орденцев прибило побольше, а они наружу. Внутрь может, пара кусков черепицы и попала, кого-то стукнуло, ну да мало этого! Слишком мало!

Велигнев в воздухе пальцами покрутил, словно еще быстрее ветер закручивал. Тот волхва понял, взвыл вовсе уж ураганом, замок Ордена был четырехугольником сделан, с башенками по углам... вот, вторая башня крениться принялась. И эта уж куда надобно упадет.

Жаль только, медленно слишком, может, человек десять и зашибло только... ну и кто там под развалинами тоже...

И гроза льет, дождь хлыщет-поливает, и земля подрагивает, и башни оставшиеся кренятся, в них не спрячешься, а тут еще во внутренний дворик молния ударила. Оно и неудивительно, ветер вон как тучи перемешивает, ровно ложкой громадной, одно удовольствие смотреть!

И еще одна молния ударила, уже в стену.

Рыцари дураками не были.

Кое-как, вручную, с трудом, опустили подъемный мост через ров... нет, кто-то и вплавь, со стены и саженками, но таких мало было, а основная часть мост опустила — и по нему на волю кинулась. А вот это Велигневу не понравилось уже! Что это такое?

Разбегутся кто куда, их по одному вылавливать, что ли?

Нет, так дело не пойдет! Не догадался он, надо было и мост уничтожить, да вот не пришло в голову. Давненько он уж ни с кем не воевал, хватку потерял.

Велигнев подхватил посох свой, да и с холма шагнул. Даже съехал, скорее, холм от дождя мокрый стал, скользкий, трава под ногами, ровно дорожка ледяная, заскользила — так и полетел вперед. Хорошо еще посохом равновесие поймать успел, на зад не шлепнулся.

Он бы и поднялся, ничего страшного, да только некрасиво получится. А ведь всех орденцев не перебьет он, кто-то останется...

И они должны будут страшные истории всем рассказать. Впечатлить их надо до визга, до мокрых штанов по ночам! Тогда какое-то время Росса поживет спокойно.

Потом опять полезут, конечно, но другие. Этих-то сейчас и не останется.

* * *

Магистр Эваринол с трудом дыхание переводил, и тут его опять толкнули, пихнули в сторону... башня рушилась. Ежели первая хорошо рухнула, наружу, то вторая... повезло опять магистру, Мишель его телом своим закрыл. Сам взвыл от боли, дернулся, а магистру и половинки кирпича не перепало. Когда перестали камни сыпаться, Эваринол на Мишеля посмотрел.

— Цел?

— Н-нет...

— Двигаться можешь?

— М-могу. Кажется.

Нога у него была вывернута так... по ней камнем и пришлось. Явно. С таким не походишь...

— Сейчас я тебе палку найду какую... полежи спокойно.

Мост опустился, и рыцари, превратившиеся из грозного войска в недостойное стадо, кинулись прочь из смертельной ловушки.

Эваринол выругался и кое-как направился к мосту. Правда, не за выходом, ему бы палку какую... оттого и увидел он все со стороны. Успел увидеть.

Рыцари по мосту почти бежали, а с другой стороны к тому же мосту подходил какой-то старик.

Какой-то?

Ох, не для него это слово.

Над замком гроза бушует, и кругом тоже ливнем поливает, а над стариком хоть бы капля упала. Ни капли, ни пятна грязного, ровно он в карете ехал, обходят его и дождь, и грязь!

Эваринола ужас продрал пуще, чем от грозы. Та — что, стихия тупая, ежели и ударит, то не специально. А этот... в человеческом обличье к ним навстречу шла грозная мощь, накатывала лавиной, давила, подчиняла... Велигнев свою силу наружу выпустил.

И — действовало.

Рыцари застывали, кто в обморок падал, кто просто на колени, в грязь... какое уж там бегство? Дышать — и то сил не оставалось. Страх парализовал, придавил, подчинил...

И ничего-то вроде в нем страшного не было, человек, как человек, голова, туловище, руки-ноги, но такой жутью от него веяло! Велигнев посох приподнял, да и опустил, травинку таким движением смять не получится. Травинка цела и осталась, а рыцари падали, падали... и лица их были искажены ужасом, а рты открывались в предсмертных криках...

От страха тоже умирают.

Эваринол стоял, пока к нему приближался самый жуткий человек из всех живущих на земле. Стоял, смотрел... ему и невдомек было, что Велигнев-то видел все. И магистра опознал легко, по знаку на груди, и специально придержал силу свою, чтобы не помер Эваринол раньше времени.

Он и не помер.

И даже пару слов из себя выдавил.

— За... что!?

Велигнев улыбнулся холодно.

— За Россу.

И ударил своей силой. Теперь уж не сдерживаясь, ровно клинком — в сердце.

Ворон на плечо Велигневу опустился, мокрыми перьями тряхнул, каркнул громко. Так его, хозяин! Дави тварррей!

Магистр Эваринол умер от разрыва сердца. От страха...

Кажется, в развалинах замка оставался кто-то еще. Велигнев туда не пошел, ни к чему уж... так, еще раз силой надавил, развернулся, да и обратно отправился. А чего тут стоять, чего ждать? Он-то знает, что далее будет.

Гроза пошумит, да и уйдет. Придут сюда крестьяне, посмотреть, что случилось. Может, кому и помогут, а может, и нет. Похоронят трупы. Разворуют все, что плохо лежит, и утащат, что смогут. Дадут весточку властям, и те будут долго размышлять, а потом отпишут королю. Так, мол, и так, случилось, а что с этим делать, нам и неведомо.

Король Филипп подумает какое-то время, попробует найти следы убийцы, а потом попросту смирится. Орден умер, и с ним умерли королевские долги, и не только королевские. Прибыли король не получит, но ведь и от убытков избавится, а там и часть имущества Ордена под себя подгребет, а это уже хорошо. И розыск вести не обязательно.

А и будут вести... кто одного человека заподозрит?

Кто в этой иноземщине поганой вообще может знать, н что волхвы способны? Про колдунов у них есть байки, про ведьм, про убогих, которые с Землей-матушкой связь потеряли и всякими непотребствами занимаются, Рогатому присягают, чернокнижием не брезгуют... А про волхвов тут и думать забыли, не рождаются у них волхвы. Никто и не подумает на Велигнева даже, и на Россу тоже.

Замок обрушится, ежели и не сразу, то за пару лет от него одни развалины останутся, там в фундаменте подвижки, такое не склеишь, не соберешь. А потом зарастут эти развалины вьюнками и травой, и птицы на них петь будут. А вот люди будут их избегать, может, и легенду какую сложат. Страшную. И будут рассказывать о призраках, которые стонут на развалинах и по сей день, и о колдуне, который погубил, как водится, праведных и благородных рыцарей. Велигнев не собирался кому-то рассказывать правду, его устраивал результат.

Волхв посмотрел на свои ноги.

Хоть и попросил он грозу не лить ему на голову, а ноги все одно промокли... минута — и лицо волхва озарила проказливая улыбка. Стянул он лапти, размотал онучи, перекинул все это через плечо, оглянулся на разрушенный замок, да и пошел себе босиком, в удовольствие, по лужам, как в детстве.

И гром шутливо фыркнул ему вслед.

И только когда все стихло, и гроза ушла куда-то вдаль, из-под камня кое-как, полуползком, ровно червяк раздавленный, вылез Мишель.

Седой.

Заикающийся.

До конца жизни он будет просыпаться с криком ужаса, до конца жизни будет хромать, потому что ногу ему придется отрезать, до конца жизни будет он вспоминать не смерть рыцарей, нет...

Жутью его будет пробирать от улыбки волхва.

Такой легкой. Такой... чудовищной.

Он ведь только что замок разрушил, людей убил... и босиком по лужам! И улыбка эта...

И крик сам собой будет рваться из груди, когда в ночных кошмарах будет приходить к парню Велигнев. Мишель и сам это запомнит, и людям расскажет, и будут люди думать — что ж за чудовища живут в этой Россе? И забудут, с чего история начиналась, забудут, как магистр Эваринол пытался государя росского убить, про все забудут. А улыбку эту вспомнят. И может, кто-то откажется от своих замыслов. А может, и нет.

Убивают всегда других, не правда ли? А кому-то, самому хитрому, обязательно должно повезти.

Но Ордену — не повезло.

Vae victis, рыцари. Горе побежденным, магистр Эваринол.

* * *

Неладное почуяли обе волхвы.

И Устинья, и Агафья. Устя, может, и отчетливее, потому что ее сила сама была наполовину от смерти. Агафья чуть меньше, но...

— Недобрым оттуда веет.

— Очень недобрым.

Переглянулись они, подобрались, ровно две кошки для прыжка. А потом Агафья в крышу возка застучала, остановиться требуя.

Послушался кучер, волхва рукой ему махнула.

— Остановись, далее нам пешком идти надобно.

— Бабушка? — Илья брови сдвинул, но Агафья головой покачала.